Лачуга - из серии Игры со словами

черновик, не проверял
дураки, - вон!



“Лачуга”

Процесс словообразования в Языке так является отражением процесса изменения признаков в Действительности, - меняются признаки в Действительности, а вместе с ними меняются соответствующие им знания самих признаков и их знаний звучаний в том числе. Потому при желании лингвист, как опытный следопыт по следу (отражению признака), сможет по знанию звучания (отражению признака в Языке) рассказать о самом признаке и его контексте столько, сколько мы никогда уже не узнаем сегодня из артефактов, хотя бы потому, что они не сохранились.

Ещё раз, - артефакты потому не могут сохраняться вечно, что они вещественные в отличии от невещественных слов в Языке. Именно из-за своей этой невещественности они и могут сохраняться столько, сколько и существуют сами их носители. А уж если сами эти носители представляют собой вечный процесс, то сама их вечность тем более обеспечена.
Проще говоря, мы сегодня находимся в самом начале пути по составлению Структуры всего Языка. А уж когда мы её однажды всё-же закончим, то мы будем так знать уже практически всю Историю развития Человечества, - али это не та самая задача, что достойна наших усилий? Показать, как это примерно выглядит я решил на примере объединения Руского языка “лачуга”.

Сегодняшнее значение знания звучания “лачуга” известно практически всем, - [убогое жалкое жилище, мало приспособленное для жизни вообще]. Из его “прочтения” следует уже несколько иное его значение. Но чтобы его “прочитать”, для начала нам следует отбросить у него знание звучания “а”, которое ему прицепили уже в контексте “предложение” Руского языка, в смысле через несколько тысяч лет после того, как в Действительности возник сам признак “лачуг” и соответствующее ему знание звучания “лачуг”.

Из конструкции объединения “лачуг” следует, что образовано оно в Руском языке в соответствии с правиЛАми, по схеме {”...” ЛА “чуг”} со значением [”(признак) ...” который как “чуг”]. Где “...” заменяет нам знание звучания признака, которое никакими словами передать тогда было невозможно. А было возможно передать его исключительно уже через другие органы чувств. (Проще говоря, обязательно следовало прежде показать сам этот признак и сказать, - “А вот это и есть тот самый (признак), который как “чуг”, - [”...” ЛА” чуг”]. Эта схема словообразования работала в тех контекстах (языках), где самого этого признака не было, а значит и не было у него там и знания звучания.

Из “прочтения” объединения “чуг” следует такое его значение, - [”ч”, возможностью которого является принадлежность “у” человеку “г”]. Значением знания звучания “ч” Древнего языка Руского контекста, когда оно в нём только возникло, было [искусственно разведённый огонь]. Мы и сегодня находим его производные с этим его значением в Руском языке, - “ноч(ь)”, “доч(ь)”, “оч(ь)эн(ь),” оч(ь)ы”, “очаг”, и т.д.

Другая составная объединения “чуг”, а именно “г”, соответствовала значению [ханты]. В смысле человеком “г” в Руском контексте мог быть тогда только ханты и никто кроме него. Принадлежность “у” (ханты) в объединении “чуг” значит, что признак, которому оно соответствует, ханты мог уже брать с собой. Таким образом значением знания звучания “чуг” получается [искусственно разведённый огонь, возможностью которого была принадлежность “у” ханты]. Из контекста мы знаем, что этим признаком тогда была лёгкая постройка из жердей и шкур оленей, в которой разводился огонь, и которую можно было перевозить с собой. Похоже, что за те как минимум пятнадцать тысяч лет, что она существует у ханты, она с тех пор вообще никак не изменилась. Это, если не считать изменения её знания звучания.

Дело в том, что это для всех остальных в Древнем языке был признак “чуг”, а для самих ханты, понятно, он так называться просто не мог. Потому, как только знания звучаний отдельных звуков в Руском языке стали постепенно забываться, то в нём укрепилось уже знание звучания, которое этому признаку дали сами ханты, - “чум”, со значением [искусственно разведённый огонь, возможностью которого является принадлежность “у” мне, говорящему].

Но так мы установили только значение знания признака “лачуг”, но это вовсе не значит, что так мы узнали значение в нём знания “...”, которое и содержится в его структуре значений. И которое невозможно узнать посредством слов, а если только увидеть. А это значит, что значение самого признака “лачуг” мы так и не установили. В смысле да, мы уже знаем, что выглядел он тогда как и чум сегодня, но вот как именно, - этого мы не знаем вообще.

Положение не так безвыходно, как может показаться, для этого следует только поискать в том числе в языках тех народов, что в это время там жили. Так мы сразу в языке коми находим объединение “алачуг” примерно с тем же самым значением. Нас не должно смущать знание звучания “а” в начале объединения, а не в конце, как это уже было у рускоязычных. Просто в языках коми и руси были уже абсолютно разные знания связи, которые по разному регламентировали место знания звучания “а” со значением [принадлежность “а”] в объединении. А потому нам надо понимать, что так мы имеем дело с одним и тем же объединением “лачуг” Древнего языка, но уже в разных его контекстах (языках).

И здесь, - вот удача! - на Лексографическом ресурсе “Онлайн словари FU-Lab” (Большой коми-русский словарь) я получаю бесценное знание, - ““алачуг” - диал., шалаш из гнутых берёз покрытый брезентом или дёрном”. Скажу честно, мне абсолютно плевать откуда его авторы “стырили” это знание, - в конце концов это и есть их работа, - но молодцы они безусловные, настоящие лингвисты, - ребята, так держать! (К слову сказать, это знание я не нашёл даже у Павла Ивановича Саввоитова в его зырянско-русском словаре, а ведь он являл когда-то собой пример образцового подхода в Лингвистике.) Давайте же поймём, какие знания уже из этого знания следуют.

А из этого знания следуют способ постройки и устройство признака “лачуг”. Итак:

1. Сначала выбиралось ровное, достаточно большое место, где росли берёзы;
2. Верхушки рядом стоявших берёз связывались вместе, так получался остов будущего шатра;
3. Остов перекладывался поперечными ветками и прутьями, так получался каркас будущего шатра;
4. Поверх каркаса укладывались циновки из волокон конопли (брезент) и крапивы, самых тогда популярных съедобных растений у древних человеков в этом контексте. (Кстати, значением арабского знания звучания “канабис” является [брезент].) ;
5. Циновки промазывались перед этим жидкой глиной, чтоб не пропускали атмосферную влагу;
6. Поверх циновок плотно укладывался дёрн.

Всё! - тёплый, непродуваемый, очень крепкий лачуг, способный прослужит не один только год, так уже был готов. Обращаю внимание, внутри него горел костёр, дым от которого уходил через дверь. Со временем на дёрне вырастала трава и мох, которые делали так лачуг только прочнее и теплее, более устойчивым к атмосферный осадкам. Но, и это самое главное, в его устройстве древние человеки не использовали вообще ничего, чего у них ещё не было и быть не могло, а именно костяную лопату и каменный топор. Теперь вы уже можете представить всю древность происхождения объединения “лачуг” и признака, которому оно соответствовало.

И это вовсе не всё знание, что следует из первоначального значения объединения “лачуг”. Мы, можно сказать, только-только его коснулись. При соответствующем знании контекста, само это знание просто огромно. Тем более, что пытаться рассказать всё его здесь. А потому на этом мы пока и закончим.

Понятно, что прогресс никогда не стоял на месте. А потому со временем лачуг из завидного жилья древних человеков стал так уже обычной хибарой, в которой стыдно было уже жить. Понятно, что лачуг потом никто уже и не строил, а потому сам признак “лачуг” исчез из Действительности. Но только не его знание звучания, оно в Языке так и осталось, но правда с другим уже у него значением, - “хрущобы” они были и будут всегда, и нам от этого так никуда и не деться.