Мальчишество. Такое время

Кино

Кинотеатр «Чайка» долгое время был средоточием культурной жизни поселка. Кроме показа фильмов, здесь проводились все культурно-массовые мероприятия, связанные с художественной самодеятельностью.

Киноафиша тех лет была небогата, хотя прокат всегда оставался достаточно устойчивым и перерывов не знал. Показывали в основном довольно заезженные советские фильмы, но были, с некоторым опозданием, и новинки. К ним добавлялись культовые, как сегодня сказали бы, индийские фильмы «Бродяга», «Зита и Гита» и множество других – ярких, слезливых, пропитанных непривычной актерской пластикой и еще более непривычной музыкой.

У мальчишек же особым успехом пользовались комедии, наши приключенческие и военные фильмы «Акваланги на дне», «Сильные духом», «Щит и меч», но иногда каким-то неведомым образом на экране появлялись и зарубежные кинохиты: британская социальная сатира «О, счастливчик!» - фильм, на который ходили по десятку раз только ради того, чтобы посмотреть на Алана Прайса и его группу, бессмертный «Фантомас», вестерн «Золото Макены» или социальную драму «Генералы песчаных карьеров».

Были любимы зрителями французские фильмы, каким-то образом беспрепятственно проникавшие в киносеть. Вполне возможно потому, что они несли социальный или антибуржуазный подтекст. «Старое ружьё», «Двое в городе» - эти фильмы обсуждали, они подолгу не сходили с афиш кинотеатров.

Эти подарки были не часты, но кино оставалось единственным постоянным и доступным видом отдыха абсолютно для всех. «Пойдем-ка в кино!» - эта фраза могла прозвучать где угодно – в школе, на работе, дома, и так же легко могла быть исполнена - и школьником, и человеком взрослым, достаточно было только пройтись до кинотеатра. Сеансы, как правило, были всегда вечерние – в 16, 18 и в 20 часов, цена входных билетов составляла 10 – 40 копеек – сущие пустяки для любого семейного бюджета.

Все фильмы без исключения предварял киножурнал с новостями страны, но бывало, что запускали всеми любимый «Фитиль». В эти 10-15 минут опоздавшие копились в фойе у двух дверей с тяжелыми черными шторами, и за несколько минут после журнала спешно рассаживались на свои места.

Медленно гасли шесть люстр, и зал с первых минут сеанса наполнялся скрипом деревянных кресел, чьим-то шепотом, негромким смехом, щелканьем семечек. Если случался обрыв плёнки, то непременно раздавались громкий хулиганистый свист и возгласы «Сапожник!» в адрес киномеханика. Всё как всегда.

...И ещё одна важная для мальчишек деталь. Слева от входа в кинотеатр, у неприметной синей двери, что вела наверх, в будку, где стояли два больших проектора, всегда можно было найти короткие, а если повезет, и длинные угольные карандаши, что использовались тогда в проекторах для получения яркого светового потока. Собирали их регулярно. Зачем? Да кто же знает...

Приятное с полезным – это было в духе времени…



Имена

Вы хоть раз заглядывали в святцы? Вы знаете, сколько там имен – исконно русских, красивых, но уже непривычных для большинства ныне живущих? А ведь ещё сто с небольшим лет назад имя давалось, исходя не столько из желания родителей, сколько из веками сложившихся традиций – семейных, церковных, общинных. Революция 1917-го года принесла не только новые экономические отношения, но и оголтелый атеизм, в корне изменивший и мировоззрение людей, и даже семейный уклад.

В переполненных школьных классах шестидесятых-семидесятых, подчиняясь прижившимся веяниям, уже не встречались многие имена. На уроке невозможно было услышать «К доске пойдет Агриппина» или «Сегодня дежурит Игнатий». Выхолащивание именной «линейки» привело если не к убогости, то уж точно – к скучности звучащих в обиходе имён. Вова, Саша, Сережа, Коля, Андрей – вот тот набор, что слышали мы на переменах, и лишь какие-то тонкости семейного бытия позволяли-таки встретить Мишу, Витю, Васю, Олега, Борю, Виталика или даже Гришу.

Не повезло и девочкам. Татьяна, Зинаида, Нина, Клава, Екатерина – эти, казалось, уже «старорежимные» имена встречались всё реже, им на смену пришли Людмилы, Светланы, Марины и даже редкие, но новомодные Снежаны. Были забыты Ольги, Марии, Анастасии, Анны и великое множество других имен, появлявшихся в классном журнале скорее как недоразумение.

Тех, кто носил «непривычные» имена, часто дразнили, коверкая произношение или добавляя в рифму что-то непотребное. Такова была ребячья психология – утвердиться хоть чем-то. И все же, наперекор всему, в классах изредка появлялись и Клавы, и Петры.

А потом приходили другие моды, не менее странные – то называть детишек «интеллигентными» именами, то откровенно вычурными, затем – с уклоном в историю, и не было этому конца.

Да, это была мода, вполне понятная и оправданная, но, к сожалению, исключившая из ребячьего оборота не просто когда-то популярные имена, но и огромный пласт многовековой российской культуры.

Сегодня, взяв в руки книгу с пьесами Островского или искрометные рассказы Чехова, вы с удивлением споткнётесь на Акакии Акакиевиче или на Евлампии Никаноровне – обычных именах, занесенных в те самые святцы…

Вернутся ли они? Вряд ли. Тем не менее что-то возвращается. Имена Федор, Степан, Григорий, Никита наряду с Глафирой, Елизаветой или Василисой и множеством других пока не пропали, вселяя не только удивление, но и надежду, что всё когда-то возвращается на круги своя.

Интересная перспектива…



Гамак

Слово это – «гамак», впервые было выужено в какой-то книжке. Простое и ёмкое, оно говорило об отдыхе, удобстве, приключениях, походах и о чем-то ещё, хотя в глаза из нас настоящего гамака никто и никогда не видел, разве только в книжках.

И вот однажды весной, в универмаге райпо, на первом этаже, мне на глаза попался какой-то узкий сверток с биркой «Гамак» и ценой в пару рублей – сущие пустяки даже для мальчишки. Деньги были немедленно добыты, и продавщица – очень красивая женщина, знавшая, наверное, всю мелкоту в районе, улыбаясь, протянула мне драгоценную находку: «А тебе зачем?»

Она не знала, о чём спрашивает. Рассказывать о пользе гамака, о его удобстве, компактности и, главное – нужности, я мог долго, но не сейчас. Схватив покупку не разворачивая, я умчался домой, где и рассмотрел нехитрое устройство, о котором мечтал. Две рейки с отверстиями и  сетка из веревки – всё проще некуда…

Испытание гамака состоялось в сарае, где хранились дрова. Чтобы понять, как лучше его использовать, пришлось перевесить сетку несколько раз, и вот он – кайф… Правда, недолгий. Веревочные узлы врезались в кожу, гамак не слушался, переворачивался, умещаться в нем было неудобно. Пришлось опять эмпирически искать то самое удобство, что делало простенький гамак шикарной вещью. Терпение и какое-то покрывало сделали своё дело – пролежав полчаса, уткнувшись взглядом в дощатый потолок, я понял – приобретение не напрасно.

Соорудив лампу, принеся в сарай стопку книг, сделанное позволило мне на всё лето перебраться в эту мальчишескую берлогу, не заботясь о времени и делах. Прелесть гамака сделало мою жизнь счастливой.

Ближе к осени, собравшись на очередную вылазку с друзьями, я прихватил гамак с собой, в надежде растянуть его между соснами, поближе к реке. Так оценить всю прелесть веревочной сетки смогли мои друзья, поочередно качавшиеся на теплом ветерке. Но качание это и подвело одного из нас – порвавшаяся веревка и обилие шишек под гамаком напрочь отбили охоту у всех нас вновь залазить в эту «кошелку».

Утром, продрогнув от холода и спешно собирая вещи, я увидел, что край сетки довольно сильно подгорел. Гамак отправился в сарай до следующего сезона, и, несмотря на столь боевое крещение, прослужил мне ещё несколько лет, пока не истлел окончательно.

С годами любовь к гамакам не прошла – сейчас в пользовании у меня их четыре – разных, но любимых. Но «самый» - тот, первый…



Деревянная школа

Это большое, двухэтажное, добротное деревянное здание стояло на въезде в Баки. Построенное чьим-то недалеким умом на явной окраине поселка, тем не менее было оно любимо и уважаемо многими поколениями краснобаковцев.

Тесноватый тамбур с большими дверями пропускал вас к двум боковым входам, но открыт был всегда исключительно правый. Противно скрипнув, дверь пропускала вас на короткую деревянную лестницу, ведущую в просторный коридор первого этажа, где по его бокам размещались шесть классных комнат.

Повернув налево, можно было увидеть широкую лестницу с большими окнами, площадку, а дальше с двух сторон лестница вела уже на второй этаж. Он был такой же, как и первый, за одним исключением – в конце коридора стояла небольшая сцена.

Здесь, в этом теплом, по особому уютном здании учились ребятишки помладше, вплоть до четвертого класса, и на эти четыре года школа становилась их вторым домом – интересным, волнующим, полным сюрпризов.

А сюрпризы были. Первый поджидал 7 ноября, когда вся школа шла на демонстрацию. Что там демонстрировали – понять школярам было ещё непросто, но подготовка к празднику и та суета, что сопровождала мероприятие, запоминались надолго.

Следом – каникулы, понятие первоклашкам неведомое, но радостное по своей сути. Дальше шла подготовка к Новому году, начавшиеся зимние каникулы и новогодняя ёлка – с костюмами зайчиков, белочек, мушкетеров и даже роботов. Кульминация праздника – вкусно пахнущие из-за вложенного в них мятого мандарина подарки, но почему-то в серых бумажных пакетах. Увы – не было тогда разноцветной и яркой упаковки…

Дальше близились весенние каникулы, ещё два ярких и шумных праздника – Первомай и День Победы, и вот уже июнь, долгожданные летние каникулы. Оказалось, что учебный год пролетает быстро.

Здание школы ежегодно подновлялось, но ученики не видели этого процесса. Приходя 1 сентября в стены школы, ощущая запах свежей краски и скрипя вьетнамскими рублёвыми кедами по тщательно окрашенным полам, ребятишки заходили в свои классы, опасливо озираясь. Нет, скошенные, с откидными крышками парты по-прежнему на месте, только отмытые, и окна те же, но вот в углу новый шкафчик, и доска имеет свежую заплату, и цветы какие-то другие…

Здание жило своей размеренной жизнью, ежедневно собирая по поселку своих «прихожан», и в жизни этой для учеников всё было привычно. Но случались и целые события. Например, в третьем-четвертом классе кому-то позволялось сходить в новое, соседнее кирпичное здание школы за картой, каким-то журналом или книгой, а то и отнести директору школы !!!! «важную записку».

Этот банальный выход за рамки привычного класса становился целым приключением для любого, кто сумел его заслужить. Сколько разговоров потом было о том, что увидел, где проходил, кого встретил… А при случае можно было бросить невзначай и как бы с неохотой: «Да я уже три раза туда ходил», милостиво позволяя своему другу получить возможность самому побывать в неведомом мире старшеклассников.

Да, любили мы на пустом месте пыль в глаза пустить… Что говорить – мальчишки…



Учителя

Школьная жизнь всегда имела свои приоритеты

Особое место занимало отношение к учителям, которых по традиции да и сегодня, скорее всего, делили на любимых и нелюбимых. Самое странное, что эти оценки были далеки от объективности, ведь в школьном классе отношение к учителям формировалось не качеством урока, доступностью обьяснений или уровнем полученных знаний. Всё сводилось к более приземленным понятиям.

В пятом классе у нас появилась новая учительница английского языка, только закончившая институт. В строгом, но модном костюме, она часто стояла у окна, без всякого интереса глядя куда-то вдаль, и её красивый профиль, обрамленный вьющимися темными волосами, радикально отличался от тех, что мы привыкли видеть.  Но эту красотку не любили за её холодность, правильное произношение, которого мы не могли никак добиться и несколько равнодушное, брезгливое отношение к ученикам.

Но были и другие учителя…

Учась в школе, был безалаберным... Шалун, так сказать... На уроках, тем более в старших классах, сидел очень вольно, но это не мешало никому, даже учителям. Отъявленным хулиганом не был. И всё же…

Урок литературы... Вела его одна из любимейших наших учительниц - Галина Ивановна... Кто-то шумел, она сделала замечание, и почему-то именно  мне, хотя я был ни при чём... Класс почуял "развлекуху" и стал шуметь посильнее. Опять замечание, и опять мне... Я возмутился, но, всё повторилось ещё раз, и опять замечание мне! Стали спорить, а Галина Ивановна и говорит строго : «Выйди из класса!» Спорить не стал, лишь в запале обронил в тишине: "Дура вы, ГальИванна…» Все охнули… Но продолжения у скандала не было. Мы учились дальше, забыв о том случае. Наша любимая учительница не жаловалась никогда и никому.

Много лет спустя, когда встречались классом, всегда приглашали и её - единственную, кого принимали абсолютно все - за доброту, за то, что никогда не давала повода думать, что она - главная в классе. Мы были для неё скорее добрыми друзьями, ко всем она была всегда участлива и внимательна.  Хорошая, интеллигентная женщина... Однажды, сидя на очередной встрече одноклассников, я напомнил Галине Ивановне о том случае, а она… А она о нём не помнила…И дело не в памяти.

Многих своих учеников помнит по имени до сих пор, а меня всю жизнь называла «Стасик». Как таракана... Так называли меня она, да ещё наш классный руководитель, Владимир Борисович. Мне уж за 40 перешагнуло, а я для них всегда был просто Стасик.

Так отчего их память хранила не наши пусть невинные, но гадости, не двойки, а что-то более важное, что они стремились передать нам? А просто такие люди… Они всегда старались помнить не плохое, а хорошее.

Всем бы так…



Девочки

Странное это время, непонятное…

Сидеть за одной партой с красивой, умной девочкой, списывать у неё «домашку» и в то же время ненавидеть её только за то, что она отказалась пойти с тобой в кино. И это всё – в один день, час, в одном месте...

Даже сегодня, по прошествии нескольких десятков лет, понять психологию взаимоотношений малолеток довольно непросто. Детский максимализм проявлялся везде и во всём, и уж тем более в отношении к девочкам.

Банты и бантики, что заходили каждое утро в наш «третий вэ», были такими же, что и в других классах, девчачьи коричневые фартуки и белые воротнички тоже ничем не отличались, аккуратные одинаковые прически – хвостики и косички, ходили мимо каждую секунду, но всё равно выделить в этом коричнево-черном потоке какую-то понравившуюся девочку можно было одним взглядом.

Отличались они для нас, мальчишек, скорее лицом (о фигуре никто ещё не думал), и только потом – одеждой, манерами, походкой, жестикуляцией, глазами, голосом, ростом, длиной волос, умом…

И всё же отметим странность: почему-то в своем классе особой дружбы с девочками мы не искали, а чаще смотрели на других, из параллельных. Причина такого внимания была на поверхности: своих мы видели каждый день, они как-то примелькались – и лицами, и своими ухоженными затылками, что лицезрели мы на уроках с последних парт, мы уже знали их характеры и противную манеру на всё, абсолютно на всё реагировать одним словом: «Дурак!»

Заглядываясь на девчонок из соседних классов, мы писали тайные, чаще всего анонимные записки, оказывали девочкам различные, незаметные для остальных знаки внимания, звонили на домашние номера и, не дыша в трубку, вслушивались в раздраженный голос своей симпатии. Изредка получалось встретиться вне привычных стен школы, где-нибудь на улице или в магазине – совершенно неожиданно. Большинство из нас испуганно шарахались, лишь кивнув головой. Но от того же испуга могла появиться нелепая, действительно дурацкая улыбка во всю рожицу. Ничего удивительного: слов приветствия, подобающего случаю, мы не знали, ухаживать нас никто не учил, поэтому в отношениях обходились тем арсеналом, что был известен прежде всего по детским книжкам.

Справедливости ради стоит сказать, что ни «Тимур и его команда», ни другие приключенческие повести, что были нам интересны, никаких навыков, и тем более каких-то скрытых советов в этой сфере не давали, но всё же та логика, с которой выстраивались диалоги литературных персонажей, давала и нам хотя бы какую-то уверенность.

Изредка ходили с девчонками компанией в кино, ездили на велосипедах на окраины соседских деревень за сиренью или за черёмухой, например, в уже заброшенную Богатыриху. Это было здорово – везти на багажнике велосипеда симпатичную девчонку с охапкой сирени в руках, осторожно объезжая ухабы и неровности дороги….

Увы, в эти годы никаких конфетно-букетных периодов не было, как не было кафешек, смс-переписки, общения в сетях или чатах. Подаренная девочке в день рождения книга, если тебя пригласили - вот и весь арсенал «приличных» ухаживаний.

Как оказалось годы спустя, «бедность» эта никому во взрослой жизни не помешал…



Вышка

Телевизионный ретранслятор, известный у нас больше как «вышка», появился за Чащихой почти 50 лет назад. Еще жива была деревня Петушиха, еще для телевизора ставили специальные, высоченные, метров по 15 антенны, но прогресс стал добираться и до глубинки.

В чистом поле, где сейчас вокруг вышки шумит квадрат разномастного леса, появились какие-то строители, и вверх стали подниматься строгие секции мачты – именно так правильно называется это сооружение. Разумеется, для пытливых юнцов стройка не осталась незамеченной. Побывавшие каким-то образом на стройплощадке школяры постарше хвастались прикосновением к «огромным трубам», подробно обсуждали все детали увиденного, создавая некую тайну из обычного, в общем-то, дела. Только вот нам обсуждать было нечего - из нашего четвертого «в» никто там еще и не бывал. Непорядок…

Зима, снегу по пояс, а мы вдвоем с другом решили пройти до стройки «напрямки», стартовав от окраины дендросада. Поход наш оказался нелегким. Старенькие лыжи, что были тогда у каждого - без особых креплений, на валенках, через полкилометра покрылись ледяной коркой, ехать в гору не хотели, но мы упорно шли по рыхлому снегу, вытирая со лбов ненавистный пот.

Чуть правее Чащихи виднелись остатки той самой Петушихи, где доживала свой век бабка моего школьного друга. Туда и решили заглянуть - отдышаться. Чай в не по-зимнему прохладной избе оказался совсем не лишним, можно было и не торопиться, но нам хотелось поскорее продолжить путь.

Через час, подходя к заметенным снегом конструкциям, мы испытали разочарование. Ничего из того, о чем рассказывали нам старшеклассники, мы не увидели. Какие-то тросы, железяки под каждой кочкой, и главное – никакой охраны, чтобы мы могли позже рассказывать, как нас не смогли догнать свирепые сторожа.

Задрав несколько раз головы в темнеющую высь, пытаясь рассмотреть в небе что-то особенное, похлопав на прощанье намокшими варежками по какой-то конструкции, мы двинулись обратно…

Пришли в сумерках – зимние дни здесь коротки. А на следующий день взахлеб рассказывали в школе и о походе, и о чае в простывшей избе, и о железяках, что валялись вокруг строящейся мачты. А вот об охране, которую мы якобы благополучно обманули, рассказывать не стали. Тем, кого действительно каким-то чудом занесло на стройку, было доподлинно известно, что никакой охраны там нет. Чего же врать-то? Себе дороже…



Деньги

Разумеется, жизнь с малых лет заставляет нас прикоснуться к главному изобретению человечества – деньгам. Они – эквивалент труда, мерило личного, семейного, государственного благосостояния. Деньги – понятие вневозрастное, поэтому увидев четырехлетнего мальчишку в магазинной очереди, никто особо не удивлялся. Пришел пацан за хлебом и, как награда матери за самостоятельность, бутылкой лимонада – что тут такого?

Разнообразные денежные реформы – послереволюционные, времен НЭПа, послевоенные, а также реформы новейшего времени приучили жителей страны Советов относится к деньгам с осторожным уважением. Даже реформа 1961 года, лишь убравшая с банкнот два лишних нуля, породившая рыжие рубли, зеленые трешницы, синие пятирублевки, красные червонцы и фиолетовые двадцатипятирублевки (коричневых «сотельных» многие за всю жизнь и не видели), долго, до 70-х годов откликалась вопросом «Новыми или старыми?», имея в виду цену товара.

Красные Баки – обычный районный центр, где никогда не было «очень богатых» людей. Достаток в некоторых семьях присутствовал, и даже его вершина – автомобиль, но явного, бросающегося в глаза расслоения по количеству заработанных денег – нет, его не было. Одевались все примерно одинаково, в домах стояли похожие серванты, трюмо и шкафы, одинаково блестел хрусталь за стеклянными дверками, просто у кого-то этого ненужного барахла было побольше, а в целом – разницы не было.

У всех - тесные квартиры, где в кухне не развернутся, а на туалет приходился квадратный метр площади, так что сесть на унитаз можно было, лишь упираясь коленками в дверь. У кого-то - частные дома с подслеповатыми окнами, с холодными сенями и огромной печью в середине дома. Дома-«засыпушки», промерзавшие до блёклых обоев на стенах, длинные бараки и прочее жильё – в целом всё усреднено, серо и косо.

Холодильник и ковер на стене - сначала редкость, но быстро нивелированная отечественными производителями, а о большем тогда и не мечтали, быть может, только о громоздкой «стенке». Жили в поселке большей частью «как все».

Ещё ярче это проявлялось в молодежной среде. 10-20 копеек в кармане мальчишки на кино или мороженое были нормой, но чтобы пять или десять рублей – такое и представить было немыслимо. Правда, рыжий рубль или монета такого же достоинства с изображением вождя мирового пролетариата на аверсе иногда случались. Но в целом кошельки мальчишкам заводить смысла не имело – хранить в них было нечего.

Это не угнетало, потому что так, скромно и не особо богато, жили все, подстраиваясь под существующие зарплаты и приучая к определенному уровню потребления своих детей. Более того, подспудно, часто даже в воспитательных целях, стимулировалось желание мелкоты иметь собственные заработанные денежки. Источников дохода для этого было немного, но все-таки они были.

Летом пара недель поездок «на ёлочки» приносили школярам свои 20-25 рублей, кто-то помогал родителям управляться на второй и даже третьей работе, получая свои заработанные рубли прямо дома, а кто-то пошустрей да постарше в летние каникулы даже умудрялся устроиться на несложную работу в какие-то организации, страдавшие отсутствием рабочих рук в период летних отпусков.

Заработанным не хвастались, да и сам факт подработки не афишировали – мало ли чего, но, разумеется, все знали, откуда у мальчишки появились фотоаппарат «Зенит» или сверкающий транзисторный приемник «Урал». И все же спрашивали, но короткое «Летом заработал!» - это максимум, что можно было вытащить из пацана. Все-таки немного стыдились – не самой работы, а скорее того, что вот все – купаться на речку да бездельничать, шатаясь по поселку, а ты – каждый день на какую-то работу.

Почему так было, откуда появлялось это стеснение, понять трудно. Родители гордились, что сын или дочь не проводят время праздно, и пусть не пополняют семейный бюджет, но хотя бы не отрывают из него деньги на свои «хотелки».

Школьники с успехом реализовывали свои мечты о новом велосипеде или давно желанном бинокле, и ведь не украли, а честно заработали, но стеснение было.

Странно… Почему мальчишки неловко замолкали, если кто-то спрашивал о том, где заработал и сколько? Быть может потому, что идти подрабатывать шли скорее от отсутствия достатка, который видели в других семьях, от невозможности того, чтобы желаемое подарили родители?

Кто знает…



Зарплаты

Миф о том, что зарплаты в СССР были мизерными, никак не вяжется с ностальгическими всхлипами о том, что вот «в советское–то время жилось гора-аа-а-аздо лучше!» Мол, и образование бесплатно, и медицина, и путевки, и много еще чего… И всё- даром… Так откуда тогда была нужда в высоких зарплатах, откуда нынешние сетования на недостаток наличных при советской власти?

Не верьте, и не повторяйте глупости тех, кто уверяет вас о светлом советском прошлом, не живши в нём ни дня. Светлым оно кажется только тем, кто готов забыть о многочисленных проблемах тех лет и с грустью вспоминает скорее свою молодость, где и небо выше, и трава зеленее.

Однажды, в конце восьмидесятых, разговаривая с пожилой женщиной, услышал фразу: «Нет, жить при советской власти больше не хочу!» На вопрос, отчего это? услышал: «Пусть у меня зарплата маленькая, но я не унижаюсь – иду и покупаю то, что мне нужно. Не из под полы, а просто, как и все, покупаю то, чего раньше даже не видела». Дефицит, будь он неладен…

Действительно, заработная плата в Советском Союзе семидесятых для многих была невысокой. Уборщица получала 50- 60 рублей в месяц, квалифицированный рабочий – 120 – 150, зарплата у районного партийного работника – 160-180, у директора предприятия – 280 рублей в месяц. Кто-то получал и 400, но это соотносилось или с ответственностью, или с мерой интеллектуального вклада в результаты труда. Вместе с тем доярка могла получать те же 400, а механизатор на уборке урожая и того больше. В любом случае разрыв был не стократным и даже не десятикратным и объяснялся довольно просто, укладываясь в житейскую и экономическую логику.

Вспомним, официальный курс доллара составлял тогда 62 копейки, поэтому зарплата рабочего в 150 рублей соответствует по нынешнему курсу примерно 15 тысячам. Маловато, не так ли? Так, да не так. Дело в том, что покупательная способность доллара с 1980-го года уменьшилась примерно в 2,5 раза, так что реальная зарплата к доллару выросла в этом же соотношении и умозрительно составляет сегодня около 30 тысяч рублей.

Однако измерять долларами нынешние зарплаты вряд ли кто-то будет – биржевые курсы, валютные счета и прочая экономическая атрибутика от нас далеко. Люди старшего поколения частенько мерили «на водку» - сколько можно купить её, желанную, на одну зарплату. Давайте попробуем и мы, хотя бы ради улыбки. Стоимость «Столичной» до антиалкогольного указа Горбачева 1985 года, как мы помним, составляла 3 рубля 62 копейки. При зарплате 150 рублей – 41 бутылка. Нынче водка стоит 300 рублей, и даже на те 15 тысяч можно купить её 50 бутылок. Выигрыш небольшой, но он есть.

Попробовать сравнивать, конечно, можно ещё и ещё – на хлеб, сахар, пиво, манку или, допустим, на свёклу, но это никак не отразит перемен, что мы испытали за последние 30 лет. А они с восьмидесятых годов прошлого века произошли радикальные, и совсем не в ценах, а в самой экономике – её регулировании, соблюдении принципов эффективности, справедливости и много чего ещё.

Скудость зарплат тогда часто покрывалась работой на двух, а порой и трех работах, каким-то домашним хозяйством, отхожим промыслом, подработкой, калымами и прочими хитростями, которые и позволяли людям вести относительно достойную жизнь. Да, денег было немного, но в холодильнике лежало мясо, выращенное собственными силами, в погребе рядами стояли банки с консервацией, а на стол по случаю выставлялась запотевшая бутылка самогонки – «всё как у людей».

Разумеется, натуральное хозяйство спасало желудки, но никак не могло восполнить недостатки бытового комфорта. Вещи, особенно дорогостоящие, жители страны повсеместно покупали в кредит, брали для этого ссуды, где-то занимали недостающую сумму, словом, вертелись, как могли. Положа руку на сердце, ответьте – а сейчас не так? И когда было не так?

Заработная плата – мера человеческого труда. Её уровень связан не только с принципами справедливости, но и с тем, насколько богатеет страна, увеличивая производство товаров и услуг. С услугами у нас теперь полный порядок, а вот с товарами…

Теперь это понимают даже мальчишки.



Подарок

Из детства особо запомнились мне две книги – «Что я видел» Бориса Житкова и «Незнайка на Луне» Николая Носова. Для кого-то памятными книгами были другие, но для меня – именно эти.

Житков покорил нас, 5-летних детсадовцев, не просто приключениями какого-то мальчишки, а казалось, огромным объёмом знаний и большим набором иллюстраций в толстой серой книге, которую , словно в награду за прилежание, изредка читала нам воспитательница на тенистом крылечке детского сада.

«Незнайка» читался уже самостоятельно, в третьем классе, и хотя книга имела явный просветительский уклон в политэкономию, читалась легко, весело, с интересом и запомнилась множеством фантастических новаций.

Книга была библиотечная, серьёзно потрепанная, и когда несколько лет спустя в книжном магазине я случайно наткнулся на «Незнайку на Луне» с замечательными иллюстрациями Генриха Оскаровича Валька, без раздумий отдал два рубля сорок копеек за толстую, в голубом переплете книгу. Дома вновь пересмотрел все картинки, которых было более двухсот, собираясь вновь окунуться в приключения героя, но…

Соседка, взбалмошная троешница Маринка, с которой мы были одногодки, пригласила меня на свой день рождения. Двенадцать лет всё-таки! Мама её, работавшая в какой-то конторе главбухом, была «партейной» и слыла женщиной не только культурной, но и с достатком, поэтому праздник обещал быть вкусным и сытным, хотя лимонад и пирожные меня ничуть не интересовали. Отказаться от приглашения было нельзя – Маринку, хохотушку с украинскими корнями, все искренне любили, росли мы вместе и каждый день – также вместе, ходили в школу.

Вопрос о подарке ничуть не беспокоил. В те годы горьковская фраза «Лучший подарок – книга» никем не оспаривалась в силу малого товарного разнообразия и стесненных финансовых средств большинства обычных семей, к тому же выбрать какую-нибудь книгу можно было всегда – хоть у себя на полке, хоть в книжном магазине.

Однако книга книге рознь, и после какого-то осмысления я решил не покупать очередную повесть из школьной программы – в библиотеке возьмет, а подарить ей едва ли не самую ценную для меня на тот момент книгу - только что купленного «Незнайку…» Жест для меня геройский и я этим внутренне гордился. Но не опасался ничуть – завтра выклянчу два рубля у матери, схожу в магазин и куплю такую же…

Книга была вручена. Правда, в ворохе таких же книжек от десятка одноклассников она если не потерялась, то приобрела какой-то рядовой оттенок. Но для меня-то книга эта была не «проходной», я-то знал её достоинства, и поэтому не понимал, как так можно – равнодушно, даже как-то небрежно бросить её на подоконник и продолжать пить рядовой лимонад…

Нет, я не сожалел о том, что подарил столь ценную для меня книгу. Скорее удивился тому, что интереса она не вызвала. Сожаление пришло потом, когда в книжном магазине я не нашел того, что хотел купить. «Незнайки на Луне» на полках уже не было.

Но детское огорчение скоротечно. Мелькающие калейдоскопом уроки, знакомства, события, новые покупки и прочая подростковая дребедень заставили забыть о прошедшем дне рождения, однако то огорчение имело своё неожиданное продолжение. Спустя год или чуть менее, по каким-то школьным делам я забежал к Маринке и увидел, что книга, подаренная мной, выполняет очень важную бытовую функцию подставки под сковородку… «Это мама…» - проследив мой оторопелый взгляд, только и сказала Маринка.

Я не ответил - просто ушел. Не обида была. Что-то другое, что за давностью лет я уже и не помню.

Сегодня и Житков, и Носов, купленные уже в зрелом возрасте, стоят у меня на полке. Просто потому, что с такими книгами не расстаются порой всю жизнь. Хотя вряд ли теперь у меня хватит смелости их перечитать. Возраст, знаете ли…



Библиотека

Знакомство с библиотекой 40-50 лет назад было событием…

Вопросы-ответы, читательский формуляр – и в собственно библиотеку, и в читальный зал – всё это для десятилетнего школьника или школьницы становилось шагом в иной, огромный и красочный мир. И как жить в нем, в этом книжном мире, приходилось решать самому.

Детская библиотека в Красных Баках долго располагалась в здании, от которого сейчас осталась лишь красного кирпича основа – бывшая церковная мертвецкая. В наши дни это уже небольшое двухэтажное здание у церкви, уже отремонтированное и обретшее бордовую крышу. А тогда тоже был второй этаж, куда вела крутая и длинная деревянная лестница. Внизу, в кирпичной коробке, за обитой потрепанным дерматином дверью, размещался читальный зал.

Учебной литературой школы района снабжались вполне сносно, но вот найти на полках что-то особенное, не входящее в программу, было трудно. Поэтому ноги сами несли в детскую библиотеку, где каждый стеллаж таил открытия.

И они, поверьте, были!

Несколько лет я перелопачивал эту сокровищницу, выуживая затертые до дыр бумажные кирпичики из каких-то запасников, беря по 6-7 книг за один раз, что считалось недопустимым, но все-таки возможным. Меня просто жалели, потому что «положенные» 2-3 книги я приносил уже через день. Учеба была неинтересна, и с третьего класса я пополнил ряды твердых троечников…

Притягивал и читальный зал. Там скопились многолетние комплекты невиданных ранее журналов, в том числе «Юный техник» и «Техника-молодежи», поэтому взяв в библиотеке книги, хотя бы на полчаса хотелось зайти и в тесноватый, холодный, но по-своему уютный читальный зал.

Увлекшись фантастикой, за год я перечитал всё, что мог там найти, и по совету библиотекаря пошел в библиотеку взрослую. Прием был не очень радушный, но настойчивость победила. А через пару месяцев мне уже разрешалось прикасаться к самым дальним, самым ценным книгам, что были в и в этой, «взрослой» библиотеке.

Из года в год зимние каникулы, длящиеся почти две недели, я проводил дома, не отрываясь от очередного приключенческого романа, игнорируя телефонные звонки, необязательные мероприятия, выходя из дома только для того, чтобы принести дрова или сбегать в магазин.

Увлечение, скорее болезненное, к окончанию школы прошло, но стойкая тяга к книге требовала не игнорировать новинки, следить, как это возможно, за литературой в целом. «Книжное обозрение» и «Литературная газета» - одно из самых либеральных советских изданий, прочно прописались на моем столе.

...Вполне возможно, что если бы у кого-то из нас не было «своей» детской библиотеки, многое бы в жизни попросту не случилось…



Книги

Книги в советское время были в изобилии. Но далеко не все. Существовало немало авторов совсем запрещенных, немного разрешенных, разрешенных с ограничениями - вариации продолжите сами. А потому хорошую, содержательную книгу, тем более многотомники, приобрести было крайне сложно. Чехов, Гоголь, Толстой, Достоевский, Горький и другие классики мелькали в продаже часто, но отдельными произведениями, а вот Бунин, Набоков, Гинзбург, Гроссман, Зощенко, Пильняк, Оруэлл, не говоря о Булгакове с Солженицыным, не появлялись совсем или очень редко.

Эта беда коснулась даже поэтов. Можно было без труда найти Пушкина, Лермонтова, Маяковского и даже - правда, чуть реже - Есенина с Пастернаком, но список запрещенных мог соперничать с прозаиками.

Спрос на книги был велик не только потому, что население тянулось к духовности – это был удел, как тогда говорили, «рафинированной интеллигенции», а скорее потому, что для подавляющего большинства наличие в пресловутой «стенке», наряду с хрустальной посудой, нескольких подписных изданий придавало квартире полноценный, законченный вид.

Книги эти мог никто и не читать, да и что там читать «Мать» или каких-нибудь «Бесов» - тоска зеленая, тем не менее книжные полки в домах пополнялись регулярно. В приличном же обществе живем…

Книги «доставали», или, как еще говорили, «добивались».

В Красных Баках, в нынешнем помещении магазина для рыбаков, что на втором этаже здания с вывеской «Товары для дома», был магазин «Книги». Неплохой, кстати, магазин, поскольку там, наряду с пыльной политической литературой, пытливому читателю всегда можно было найти что-то интересное, совсем не относящееся к тяжелой для чтения классике. Радовал выбор детской литературы, поскольку государство заботилось о «правильном» воспитании подрастающих строителей коммунизма.

Работали в магазине две женщины, знающие и вкусы, и потребности едва ли не каждого покупателя. Кому-то нужны были красивые переплеты, а кто-то мог, например, с интересом взять - по совету, у кого-то с рук, старенький, потрепанный многотомник Рабиндраната Тагора. Всё это учитывалось, а потому долгое ожидание могло принести в личную библиотеку подписные издания советских и даже зарубежных авторов с неизвестными широкому кругу фамилиями Моэм, Золя, Теккерей… Благосклонность продавщиц формировалась годами, поэтому в случайные руки хорошие книги не попадали.

Но были и другие пути добывания книг – по подписке, но закрытой. Краснобаковские предприятия и учреждения получали списки, кому что полагалось, а там, в конторских кабинетах, профсоюзная и партийная организации решали, кому – Чехов, а кому – Ахматова…

Сегодня купить можно любую книгу. Но почему-то наплыва желающих нет. Ушли «стенки», пропал книжный аппетит, интернет дает возможность за 10 минут не скачать даже, а прочитать в синопсисе «Войну и мир».

На месте, стало быть, не стоим...



Союзпечать

Разжиться газетами в далекие семидесятые не составляло никакого труда. Подписка на все центральные общеполитические газеты проводилась без помех, тематические газеты в каталоге присутствовали самым широким ассортиментом, поэтому нужды в специализированном киоске, где бы продавалась пресса, не было никакой.

Отметим, что почтовая служба работала тогда вполне исправно и даже в отдаленную деревню корреспонденция доставлялась лишь с небольшим опозданием. Разумеется, иногда что-то терялось, не находило своего адресата, но и ответственность за это почтовики всегда признавали неукоснительно.

Журналы в большинстве своем тоже оказывались доступны: «Работница», «Крестьянка», «Здоровье», детские и популярные молодежные были вполне обычным делом во многих домах, а вот те, что относились к научно-популярной, художественной и иной литературе, были не столь открыты для подписки. «Новый мир», «Знамя», «Москва», «Октябрь», «Роман-газета», «Юность», «Нева», «Смена», «Советский экран», «Вокруг света», «За рулем», «Знание-сила», «Здоровье», «Крокодил», «Наука и жизнь», «Огонек», «Ровесник» - эти и многие другие издания имели ограниченные тиражи, а следовательно, попасть могли лишь к тем, «кто успел», или кто «сумел добиться». Впрочем, многие из названных журналов пополняли библиотеки, поэтому читали и их, отбыв некую очередь…

Тем не менее, в поселке существовал и киоск «Союзпечать», размещавшийся там, где сегодня стоит фонтан. Этот крохотный, бело-голубой застекленный домик не баловал страждущих чем-то особенным, но всё же несколько свежих газет и стопка каких-то не очень популярных журналов, наборы открыток, конверты и марки с разношерстными авторучками имелись в продаже там всегда.

Да, в те времена подписка была относительно дешева, во всяком случае, одна-две газеты в семье выписывались обязательно – хотя бы из-за программы телепередач, а те, кто позаинтересованнее, выписывал минимум десяток, плюс два-три журнала. Но в так называемые перестроечные годы стоимость подписки на периодическую печать резко выросла и многие газеты и журналы просто-напросто сошли на нет из-за отсутствия средств. На сцену вышли «желтушные», более смелые в своем содержании газеты, чьи тиражи росли, как на дрожжах.

Киоск, заметно осунувшийся, но продолжавший торговать мало востребованным товаром, как-то в одночасье закрылся и исчез. Каково же было удивление, когда он обнаружился в палисаднике одного из многоквартирных домов, что стоят близ моста через овраг на улицу Медицинскую. Залатанный, приспособленный под какие-то бытовые нужды, он и сейчас стоит там, напоминая сведущим людям о том, что когда-то его стены хранили самый востребованный в мире товар – новости…



Гопота

С откровенным малолетним хулиганьём сталкиваться в Баках приходилось не часто, и всё же по вечерам можно было запросто нарваться и на кулак, и на откровенное вымогательство.

Увидев мальчишку, местные гопники, никогда не ходившее поодиночке, могли потребовать, например, десять копеек, а если их не оказывалось, шлепок по уху был самой безобидной реакцией. С этим не то чтобы мирились, просто избежать такой случайности от одного или от другого «фулигана» было попросту невозможно.

Бороться? Ну, приведут 15-летнего обиралу в детскую комнату милиции, проведут дежурную беседу и сообщат родителям. Что дальше? Уже на выходе из здания РОВД, которое размещалось тогда в деревянной двухэтажке, что занимает теперь магазин «Красное и Белое», малолетка мог остановить очередную жертву и со злости накостылять кому-то помладше просто так…

Противостоять уличному экстремизм можно было только сообща, передвигаясь компаниями, поскольку на троих-четверых хулиганы наезжать не решались, сколько бы потенциальным жертвам не было лет. А если такое все-таки случалось, в ход шли аргументы самые весомые. Можно было, например, невзначай похвастаться более взрослыми приятелями.

«Ты Гуся знаешь?» - и от тебя, как высохшая глина от металлической печки, отваливалась самая отъявленная шпана. Сколько таких «Гусей», «Ворон», «Вадиков», да и прочих авторитетов было – не счесть, сколько синяков и разбитых носов не случилось благодаря их существованию... Конфликтовать друг с другом хулиганистые вожаки не любили, поскольку каждый обхаживал свою шантрапу, но если дело того стоило, заступался за них вплоть до кулаков.

Заступничество это сводилось к тихому разговору в сторонке, выкуренной папироске и фразе «ну, ты меня понял?» Что там понял такой же наглец, как и наш заступник, мы не понимали, но какое-то время проходили мимо обидчика не трусливыми шажочками, в обход, а довольно уверенно.

Затем следовали новые недоразумения, а потом ещё и ещё, пока мальчишка не подрастал и на вопрос, нет ли денег, мог, сплюнув на землю, деланно, как бы удивленно спросить: «Че-е-еег-оо?» Всё, после этого можно было не опасаться вчерашних обидчиков, да и они тоже вырастали – становились рабочими, куда-то уезжали, шли в армию или, на худой конец, попадали в тюрьму.

Так что с какого-то времени можно было постоять за себя уже самостоятельно…



Эй, ты, дай закурить!

Почему-то принято было думать, что баковские подростки между собой враждуют. Территориальный, и даже социальный принцип разделения, несомненно, присутствовал, но подогревался, скорее, искусственно теми, кто и «враждовал».

Да и трудно было представить, что школьники «с первой остановки» будут искать конфликты с теми, кто жил на Верхней слободе, а те, кто жил победнее, станут ссориться с ребятами «побогаче». Школа, кинотеатр, танцы – все варились в одной кастрюле, встречались ежедневно, и если были ссоры, то были они локальными – например, из-за конкретной девчонки или какой-то личной обиды.

Драки, пусть нечасто, случались, и были они необходимой мерой самоутверждения для многих мальчишек. Но ничто не могло разорвать ту общинность, что годами формировалась в поселке. Мой «враг» не мог быть таковым просто потому, что мы сидели часто в одном классе, обрастали кучей одних и тех же друзей, наши родители знали друг друга, и это во многом снижало вероятность даже какого-то продолжительного личного конфликта. Единственным, пожалуй, источником территориального неприятия в Красных Баках были «короеды» - так с незапамятных времен называли учащихся лесхоза – техникума.

Приезжие студенты, жившие в двух небольших деревянных общежитиях, что стояли неподалеку от средней школы, ничем не выделялись. Проходя мимо школьного сада, где сейчас стоит детский дом, мы каждый день встречали их, заспанных, спешащих на занятия.

Чем отличались они от нас? Только тем, что какая-то необходимость заставила их немного раньше повзрослеть и после восьмого класса пойти учиться. Может, ещё тем, что среди них было немало «спецов» - тех, кто учился, уже отслужив в армии. Стычки случались постоянно, но причина была банальна – косой взгляд, чья-то неподелённая девушка, неосторожное «Эй ты, дай закурить!» Словом, рутина, которой не было конца во все времена…

И всё же настоящие территориальные конфликты были. Молодежь с Ветлужской или Ударника для нас уже не обладала тем естественным иммунитетом баковской «компактности», а потому разрозненные стычки, уже посерьёзнее, в семидесятые случались часто. Компании объединялись: ветлужские и ударницкие – против баковских, баковские и ударницкие – против ветлужских, и так далее, с непонятной последовательностью вариаций. Для этого, поразмыслив, не было никакой заметной причины, и, к счастью, не было и сколько-нибудь заметных последствий.

К концу семидесятых исчезло и это противостояние. Поголовно передружившись, мы без опаски ездили друг к другу – на танцы, вечеринки, дни рождения, а если случались какие-то конфликты, виновный мог получить и с той, и с другой стороны за свою оплошность «по полной программе», невзирая на какие-то знакомства. Смотрели за этим строго.

Оказалось, что необходимость враждовать по пустякам не нравилась никому…



"Первая !"

На рубеже шестидесятых-семидесятых, с появлением полноценного автохозяйства, что размещалось на окраине поселка Ветлужский, было организовано регулярное автобусное сообщение между Красными Баками и железнодорожной станцией.

Автобусный павильон из силикатного кирпича в Красных Баках – маленький, тесный, с облупившейся синей краской на стенах, стоял на площади Свободы, рядом с рестораном, который был построен в начале семидесятых. У парапета памятника погибшим воинам стояли несколько скамеек, где и коротали время немногочисленные тогда пассажиры и одиноко стояли потрепанные «ПАЗики».

Маршрут Красные Баки - Ветлужская потребовал обозначить автобусные остановки – как в районном центре, так и по пути дальнейшего следования. Тогда окраина поселка была в районе водопроводной башни, которая и посейчас радует старожилов своей незыблемостью. Недолго думая, автобусное начальство согласовало первую остановку автобуса именно там. Возражений ни у кого не было, и с легкой руки пассажиров остановку так и назвали: «Первая». Незамысловатость в форме числительного оправдывалась тем, что «привязать» название было попросту не к чему – там, на окраине, не было ни учреждений, ни знаковых мест.

Следующая остановка оказалась вообще на отшибе, практически в чистом поле, где размещался филиал Семеновского леспромхоза. Её так и назвали – «Леспромхоз». Ехали туда рабочие, позже – строители двухэтажек, а ещё позже – уже их жители. Однако оказалось, что часть краснобаковцев оказались между историческим центром, где стоял павильон, и «Первой», в некой «мертвой зоне». Так пришло решение сделать ещё одну остановку рядом с ДРСУ – 37, а проще - дорожным ремонтно-строительным участком. Предпочитая упрощения, жители тут же назвали остановку лаконично - «Дорожный».

Кто бы мог подумать, что с легкой руки нынешних стариков, когда-то активно пользовавшихся рейсовыми автобусами, эти названия войдут в лексикон многих поколений краснобаковцев, станут не просто приметами своего времени, но и «пригвоздят» к карте поселка пусть и условные, но полноценные жилые микрорайоны.

Дома, примыкавшие к «Первой» и разраставшиеся стройками, уходившими к дендросаду и дальше, по улицам Полевой, Лесной и к гаражам лесхоза-техникума, автоматически объединяли местную молодежь от малявок до старшеклассников и парней постарше. Летними вечерами, в периоды явного безделья, именно «на первой» проходили какие-то особо крупные молодежные сборища, хотя довольно безобидные, но иногда доставлявшие беспокойство милиции.

Обострение соперничества за пространство, если хотите -территориальные сферы влияния, приводило к стычкам с молодежью из других стихийных группировок, но никогда не имевших длительного продолжения. Тем не менее, темным вечером, крикнув на безлюдной остановке одно слово: «Первая!» можно было увидеть, как из темноты, из кустов, из-за заборов, из ближайших переулков тянутся чьи-то тени, и вот уже 20-30 человек готовы выступить куда угодно по команде нескольких молодежных «авторитетов». Иногда так и случалось.

С тех пор многое изменилось. Даже остановки обрели какие-никакие признаки общественного места, но вот само место остановки не поменяли. Не поменяли, к счастью, и названия, оставаясь знакомыми для всех топонимами, вселяя надежду в некую стабильность, которой мы так дорожим и которую так часто ругаем…



Разные штучки

Развлекаться мы умели, даже на пустом месте, но в жизни мальчишек всегда были предметы, вызывающие особый интерес. Почему – понять сложно, но так было…

Что для сегодняшних школьников обычный гудрон? И знают ли они о его существовании? Вряд ли. А тогда большие куски, формой похожие на бочонки с характерными сколами – непременный спутник любого строительства. Найдя гудрон, оборвав с нетронутой пока стороны бумагу, мальчишки откалывали от большого, неподъемного куска свою добычу, рассовывая по карманам штанов. Для чего? Смешно, но для мальчишек это было подобие жвачки…

Безусловно, каждый уважающий себя пацан имел небольшой запас свинцовых пластин от автомобильных аккумуляторов. Неказистые, грязные решетки, ячейки которых были забиты белесыми отложениями, варварски выдирались из старых, где-то на помойке найденных аккумуляторов, тщательно чистились и прятались в надежное месте.

Назначение их было одно – переплавить в обычной консервной банке на костре и аккуратно залить в какую-нибудь форму, пусть даже в алюминиевую ложку. Так делались крупные грузила для рыбалки. Если нужно было сделать кастет, нет, не для драки, а для того, «чтобы был», в толстой доске каким-то умельцем выдалбливалась нужная форма и расплавленный свинец заливался в неё. Тяжелая, с посторонними наплывами болванка обрабатывалась обычным ножом и превращалась в простенькое, но грозное оружие, пользоваться которым не решался никто. Для чего же делали? Похоже, процесс был интереснее, нежели результат.

В список мальчишеских богатств входил карбид, который добывался на многочисленных стройках. Обшаривая пустые кирпичные коробки, можно было найти не только его остатки после слитой из сварочного аппарата жижи, но и где-нибудь в уголке, прикрытую ветошью коробку со специфическим запахом. Это и был карбид, кусочки которого в обычной луже негромко шипели, завораживая наши взгляды пузырями. А если бросить спичку, над лужей вспыхивал голубоватый огонь…

Бестолковое занятие – смотреть на тающий в луже карбид, сменялось более опасным – изготовлением «бомбочек». Технология была проста, все ингредиенты в свободном доступе, даже обычная марганцовка, поэтому поветрие длилось долго – пока в аптеках школярам не перестали её продавать. Но пока этого не произошло, и днем, и особенно вечерами громкие хлопки самодельных «взрывпакетов» раздавались в разных концах поселка. Опасно ли было такое ребячество?

Скорее всего, да, но ни одного ожога или другой травмы, к счастью, не произошло. Каким-то чудом 12-летние мальчишки ни разу не пострадали. Не было трагедий и во времена «пугачей» и «поджиг» - самодельного оружия, мастерить которое, пусть и крайне редко, отваживались или самые любопытные, или самые отвязные.

Все эти разные штучки, так или иначе разнообразившие нашу жизнь, не ограничивались названным списком, но именно он, пожалуй, был единым для миллионов подростков. Везде мальчишки жевали гудрон, кидали в лужи карбид, везде тайком мастерили опасные игрушки, получая воспитательные подзатыльники от взрослых и строгую выволочку в школе – в московской или в деревенской.

Страна –то была одна…



Прозвища

Мальчишеская среда, да и круг тех, кто был постарше, не мог обходиться без прозвищ. Короткий клич - на перемене, на пляже, да в любом месте выделял конкретного Сашку или Колю, и даже, например, в футбольной игре прозвища позволяли организовать нападение, лишь крикнув: «Справа, Шаруха!»

Эта универсальность, индивидуальная принадлежность прозвищ ценилась всеми, и если оно по каким-то соображениям у пацана отсутствовало – ввиду редкости имени, например, то с этим можно было смириться не скоро. Как это – у всех есть, а у меня – только имя…

Были прозвища разными, чаще всего производными от фамилий: Гусь, Марал, Нохря, Комар, Шеф, ну и так далее, в зависимости от воображения приятелей. Были прозвища и от имён, но здесь встречались свои казусы. Кто бы мог подумать, что Антон, которого и в школе-то иначе не называли, на самом деле – Володя, а появление прозвища восходит к старому детскому фильму.

Наличие у мальчишки прозвища в зависимости от личных характеристик было не столь редким, но довольно осторожным. «Рыжий» – если и не обидно, то как-то не солидно, а Толстый, Жирдяй, Пузырь, Баллон и даже Длинный – совсем нехорошо. Таких, обидных, прозвищ не было, да и зачем они, такие, если обидеть человека ты не хотел? Обходились в этом случае именами…

Были прозвища позаковыристей, нежели «фамильные». Твердо можно утверждать, что их гносеология известна лишь тем, кто придумал столь выразительные Еперя, Ёган, Крабонос, Мамочка...

Любое общение в мальчишеском кругу не обходилось без прозвищ. Это было естественно, по-своему статусно, и, главное – удобно. Однако с течением лет прозвища исчезали – так же естественно, как и появлялись. На смену какого-то щуплого «Жеки» приходил коренастый Евгений Сергеевич, а тот, кого два десятка лет назад окликали «Ципа», стал директором школы… Для каждого поколения прозвища постепенно теряли свою идентификацию, становились не актуальны, использовались всё реже и, как это бывает, исчезали…

Поверьте, если сегодня в вашей в памяти сохранились прозвища старых друзей, значит, вы ещё можете вспомнить, казалось бы, уже забытые детали детства и юности.

Попробуйте вспомнить прозвища своих друзей…



Галоша

- На чем добирался?

- На галоше…

Странный этот диалог еще в семидесятые в Баках никого бы не удивил. Небольшое суденышко, прозванное «галошей» скорее за своё сходство с оной, действительно перевозило людей, курсируя между станцией Ветлужская и поселком Затон.

«Ходить» на ней, как говорят речники, мне пришлось лишь несколько раз, впервые 11-летним пацаном. Маршрут понятный, совсем не длинный, но за те 40-50 минут, что тарахтела эта посудина от берега до берега, можно было насладиться огромным количеством невиданных доселе мест. Высокими берегами у Ветлужской, где вдали сверкал железнодорожный мост, склонившейся к воде растительностью, внутрь которой, казалось, проникнуть невозможно – настолько была она густа, гладью воды и, конечно, «усами», что оставляла за собой эта самая «галоша». Дальше шли несколько песчаных кос, затем – поворот в Затон и длинный, очень длинный берег с виднеющимися впереди остовами каких-то катеров.

Обратно в Баки мы вернулись на моторной лодке – быстро, с ветерком, забыв, правда, на скамеечке отцовский фотоаппарат «Мир», который кто-то удачно подобрал. Быть может, и осталась бы в памяти эта поездка именно фактом утери фотоаппарата, но в 1984 году в Красные Баки приехали казахские кинематографисты для съёмок фильма о детях Коминтерна, эвакуированных в Краснобаковский район во время Великой Отечественной войны. Снимался фильм на Лесном курорте и в целях достоверности был реконструирован переезд детей на той самой «галоше» от станции до Затона.

В фильме "Дорога из детства", вышедшем в 85 году, я вновь увидел, уже на экране, утлое суденышко со смешным названием «галоша», где по её бортам сидели затонские ребятишки - наши ровесники, игравшие тех, военных детей…

Многие им завидовали – как же, в кино попали, придурки! Завидовал тихонько и я. Но не тому, что не попал в «кино». Вокруг и так было немало интересного. Мне вспомнилась та, ранняя поездка в Затон, и было завидно, что я не могу вот так, запросто, хоть каждый день, кататься на этом речном безобразии, разглядывая берега Ветлуги…



Границы

Баки – не Париж какой, и строительство здесь велось почти всегда хаотично, по наитию… Почти – потому что район Верхней слободы, за улицами Синявина и Мира, все-таки имеет какую-то геометрию и определенную логику. Всё остальное – упорядоченный оврагами и жизнью хаос.

Границ у поселка не было никогда. Вполне возможно, где-то они и очерчивались, но на практике – нет, не было, за исключением естественных - Ветлуги и Баковки. Просто Баки вырастали – постоянно и неумолимо, меняя очертания в ногу со временем.

Помнится, выведенные за черту поселка гаражи лесхоза-техникума и межхозяйственного лесхоза быстро обрастали двухэтажными домами и частным сектором. Подобное случилось и с леспромхозом, что у здания ОВД. Улица Мичурина, что за оврагом, когда-то соседствовала с колхозным полем, где выращивали горох, клевер, иногда – рожь, где были копны соломы. Но в семидесятые поле быстро заполнилось больничным комплексом, жилыми многоэтажками, далее строительство шагнуло к СЭС, приросло детским садом, новой школой, и пошел-поехал поселок дальше, стремясь соединится с деревней Лучкино.

Просторы у Баранихи, куда совсем недавно ходили за грибами, теперь под завязку забиты жилыми домами, и даже дорога от того же Семеновского леспромхоза в сторону Лучкина – пустая, длинная, получила множество домов и даже освещение.

Так было не всегда.

Поселок в какие-то годы замирал, не желая прирастать лишними площадями, сопротивлялся, но тщетно. В те же семидесятые появились четырехквартирные дома за «первой» остановкой, а где сейчас стоит магазин, прозванный аквариумом - обычная окраина - тоже год за годом вырастали дома, появились улицы с говорящими названиями Лесная, Полевая. Резкого скачка не было, тем не менее кирпичные коробки, от магазина и дальше, год за годом разрастались. Вот уже появилось и пожарное депо, и длинное общежитие, и ещё, и ещё что-то …

Местные жители этого как-то не замечали. Но вдруг оказалось, что поселок разросся настолько, что исторический центр стал далеким, окраинным, и, например, до ФОКа – идти и идти. Пространство расширилось, утратило сельскую компактность, и вот уже требуется маршрутка, и хорошо бы отделение почты, и аптеку, и магазинчик какой-никакой…

Когда-то одной из самых дальних в Красных Баках была улица с удивительным названием – Лунная. Дойти туда с другого конца поселка – через овраги, по двум мостам, можно было за 25 минут. Сегодня от «центра» до улицы Дружбы пешком за это время не добраться.

Какая печаль для влюбленных! Как много встреч может не состояться просто потому, что идти друг к другу стало далековато…



Уличная "топонимика"

Красные Баки – поселок довольно молодой, хотя ему больше четырех веков, но сегодня уже трудно сказать, какие улицы, переулки, знаковые места получили своё название хотя бы сто, а тем более двести лет назад. Да и вряд ли существовали какие-то названия в ту пору, когда Баки представляли лишь горстку разбросанных по берегу Ветлуги деревянных строений. И всё же поселок разрастался, а значит, появлялись новые улицы и переулки, требующие каких-то обозначений.

Между тем ещё мальчишкой заметил, что в поселке явно доминируют довольно нейтральные уличные названия – Луговая, Овражная, Коммунальная… Не было в Красных Баках улицы имени Ленина, не мелькали, в угоду времени, таблички с именами других большевиков-революционеров, и лишь неухоженные Октябрьская или Советская как-то выбивались из нарочито местечковой поселковой топонимики.

Была она, уличная топонимика, вполне патриотичной. Хлебова, Синявина, Матросова, Гастелло, Ляпидевского, Папанина, Гагарина, Мичурина, Тимирязева – улицы, названные в честь героев Великой Отечественной соседствовали с не менее известными героями мирных подвигов - летчиков и ученых, однако имена политических деятелей встречаются в Красных Баках довольно редко - Киров, Дзержинский, Калинин и Свердлов.

А ведь эта политическая «аномалия», относящаяся к революционному прошлому страны, прошла красной нитью по многим городам и весям тогдашнего СССР. В каждом уважающем себя городке была улица Ленина и полный набор его сподвижников-революционеров, включая даже малоизвестных. Изгалялись, как могли – широкие улицы, названные в честь классиков марксизма-ленинизма соседствовали с переулками Старых большевиков и Коммунистическими тупиками…

А вот в Красных Баках этого не случилось. Даже главная улица поселка была названа не именем Горького или просто Горьковской, а в честь когда-то существовавшей губернии – Нижегородской. Да и центральная площадь получила символически-нейтральное название «Площадь Свободы».

По всей видимости, надо сказать огромное спасибо и отдать должное людям, которые в минувшем веке осознанно или по наитию не стали присваивать улицам Красных Баков «именные» названия в честь тех, кто проявил себя не героизмом, не трудовыми достижениями, не талантом ученого, поэта, художника, а лишь вхождением в круг тогдашней политической элиты. В противном случае мы до сих пор могли бы ходить по улицам Хрущева, Брежнева, Андропова, искали бы на карте улицы Коминтерна или имени 24 съезда КПСС.

Когда-то мальчишками мы спорили, как назовут Красные Баки, когда поселок «соединится с Ветлужской» и станет городом. Нам всем было понятно, что это неизбежно, как неизбежно и присвоение гипотетическому городу более «весомого» имени, но вот с этим и вышла незадача… Хлебов, Синявинск, Лекарев – пронизанные патриотическим воспитанием, мы перебирали варианты названий,связанных с фамилиями местных уроженцев, даже не мысля, что Красные Баки могут ими и остаться. А вот поди ж ты – остаются, и это, пожалуй, заслуга уже не людей, а изменившегося времени…



Кто последний?

В историческом центре поселка, боком к нынешнему универмагу, построенном в 1956 году, стоял ряд кирпичных магазинчиков, бывших лавок, оставшихся, кажется, еще от царя Гороха. В том магазинчике, что был ближе к универмагу, продавали хлеб, в следующем торговали молоком, далее - хозяйственными товарами, затем была дверь в овощной. Магазинчики были маленькие, но вполне удовлетворяли своими площадями потребности местных покупателей.

А вот по части ассортимента вопросы были… Очереди за хлебом в конце шестидесятых – дело обычное. Как обычными были такие же очереди за молоком в семидесятых.

Очередь за тем и за другим выстраивалась с раннего утра, опоясывала недавно открытый памятник погибшим воинам и своим хвостом уходила к крохотной автостанции, ныне также снесенной. Стояли в очереди в основном пенсионеры, молодые мамы, встречались школьники - детей можно было увидеть непременно. Очередь в 300-400 человек – и такое случалось.

«Сколько дают?» - этот вопрос тогда не задавался, поскольку нормы отпуска хлеба и молока были известны всем и давно. Хитрости вроде тех, чтобы встать в очередь семьёй - вдвоём или втроём, хотя и работали, но особо наглеть не позволяли. Поселок небольшой, все друг друга знают, а потому угроза того, что кому-то не достанется заветной буханки или литра молока, живо выкидывала хитрованов из очереди. Можно было и по роже получить. По наглой худой роже…

Очереди – примета не только 60-70-х. Всё повторялось с разными вариациями и в восьмидесятые, и в нулевые. Стоит ли говорить, что очереди появлялись чаще всего за продуктами? Молоко, масло, сыр, колбаса – всё было в дефиците, не говоря о деликатесах, которые сегодня могут неделями пылиться в любом проходном магазинчике. Да что там, в 85-м знаменитое майское Постановление Президиума Верховного Совета СССР об усилении борьбы с пьянством сделало недоступной обычную водку, а потом появились проблемы и с табаком.

Но были очереди не только натуральные, с длинной цепочкой людей и перекличками – за коврами, мебелью, стиральными машинами, джинсами, шапками и прочей бытовой необходимостью. Существовали очереди невидимые, как бы сейчас сказали, электронные – в детский сад, на квартиру, в санаторий, для покупки автомобиля. Были и совсем, на первый взгляд, странные очереди, например, для приёма в партию. Всё та же примета времени…

Очереди не исчезли, и вряд ли исчезнут. Только вопрос в том – за чем будут выстраиваться эти очереди – за билетами в театр или за водкой, как это было в 86-м…



Семьдесят второй

1972 год. Казалось, лето как лето… Жаркое, наступившее ещё в мае, к июню оно стало уж очень, чересчур знойным, и тогда жители области столкнулись с небывалой стихией, по сравнению с которой пожары 2010 года кажутся сущей мелочью.

Вряд ли газетные подшивки тех лет откроют нам масштабы бедствия. Горело везде, но и советская, и областная пресса не раскрывали истинных его последствий. Между тем к концу июля небо, желтушно-серое, затянутое плотной завесой дыма, уже не пропускало солнечный свет, и лишь какой-то мелкий, размытый диск ежедневно напоминал, что Солнце над землёй ещё светит.

Удушливый, наполненный гарью воздух застревал в легких, у многих слезились глаза, а однажды пошел черный «снег». Это поднятые мощными тепловыми потоками сожженные листья, вперемешку с чем-то более мелким, прошли огромным фронтом над районами области, выпадая черными снежинками и жирными хлопьями сажи.

Поселок жил и работал в обычном режиме, несмотря на улицы, закутанные в сизый туман. По утрам начинали работу предприятия, открывались магазины, но бригады мобилизованных на борьбу с лесными пожарами каждое утро уезжали куда-то, а высоко в небе иногда слышался гул мотора авиационной охраны. К тревожному ощущению привыкли, смирившись с нехваткой воды, противному мареву и с необходимостью ночных дежурств, чтобы, не дай бог, не загорелось что-то в поселке. На этот случай пожарных машин в Баках уже не осталось.

Мальчишки жили своей установившейся жизнью - бегая на речку, вода в которой была покрыта мутной пленкой сажи, совершали обычные свои вылазки по чужим огородам за дряблыми огурцами, проводили время в привычных играх. Но разговоры о пожарах не утихали ни на минуту.

Начавшиеся в августе дожди показали, что и в какой мере принял на себя поселок за прошедшие полтора месяца. Смывая с крыш и площадей серый налет, вдоль дорог текли непривычно тёмные, словно промасленные ручьи, собираясь в пенистые лужи, а деревья, стоявшие долгое время в пелене серого налета и смывшие с себя накопившуюся грязь, вдруг оказались непривычно изумрудными. Особенно удивляло небо – яркое, синее и прозрачное.

Как и прежде…

Читать далее МАЛЬЧИШЕСТВО. Вокруг нас.   http://proza.ru/2022/04/21/334