Травма

  Как стал травматологом, это отдельная песня. После того как я отмаялся год в Барнауле в интернатуре, добрые люди помогли мне определиться в нашу область, а Алтайский край (после трёх "перекидок" с одного места распределения на другое) вырешил, наконец, мне официальное освобождение, ваш покорный слуга приступил к исполнению в неблизкой ЦРБ нашей богом спасаемой области. Должность, как я уже говорил, выпала мне сочетанная: на ставку хирургом и на 0,5 ставки гинекологом.
  Скажу честно, там я планировал трудиться три-четыре года минимум, потом постараться поступить в клиническую ординатуру, а там как пойдёт. Тогда в "клинки" (клинические ординаторы) брали не теперешний "детсад" сразу по окончании ВУЗа. Для того, чтобы поступить, необходимо было иметь стаж самостоятельной работы по специальности в городской больнице минимум пять лет, в сельской (ЦРБ) – три, и конкурс был приличный. К бытовым трудностям мне не привыкать – вырос без отца, в коммуналке, любой работы руками никогда не боялся, зарплата на селе ощутимо выше, плюс льготы всякие, поэтому перспективу жизни на селе я принял спокойно.
  Приступил, тружусь. Живу, правда, почти как собака в комнате в обычно полупустой общаге местного СПТУ, которая представляла собой большой рубленый дом с печкой и водяным отоплением от неё. Таскаю дрова со двора, ношу воду с колонки, топлю печь, полощу рубашки в речке, хожу на работу. Иногда выбираюсь рядом на рыбалку за пескарями, хожу в клуб смотреть кино. Правда, до конца, по-моему, ни одно так и не досмотрел, "зов Родины" в лице дежурного фельдшера или водителя нашей Скорой в очередной раз заставлял возвращаться к непосредственным обязанностям. Кормлюсь в столовой, чай грею в кружке кипятильником. Жду, может жильё своё когда вырешат. Вырешили. После майских уже. А приехал, точнее прилетел на кукурузнике, я в июле.
  Но что-то стала жизнь моя как-то постепенно на клин сходиться. Главный врач наш – молодой коммунист, алтайский хохол из тех про которых: "без лычки, как … без затычки" стал меня потихоньку так на ноль перемножать. Сам хотел он и начальником быть, и хирургом крутым одновременно прославиться. А так не бывает: ты или по хозяйству службу правишь, или людей лечишь, одной жопой на эти две ярмарки ну никак не поспеть, уж так наше производство устроено. Начал он с того, что стал меня в командировки в областной центр отправлять – дураков в психбольницу возить. Это минимум трое суток и случалось чуть не каждый месяц, день по грунтовке в местном рейсовом автобусе, потом ночь в поезде без сна, начеку по умолчанию. Потом добавил службу переливания крови. Это тоже сутки или двое, если угол дальний, а дальних углов там половина. Под такое дело снял с налаженной гинекологии потихоньку. А меня, напомню, с этим условием в тот район и направили, чтобы гинекологом. Короче, лепил он из меня мальчика на побегушках, чтобы был я у него "на посылках" как в сказке о Золотой рыбке. Ещё и споить пытался. "Тонкий психолог" такой хуторской, да.
Чтобы сразу расставить все точки над "Ё" с учётом нынешней ситуации (весна 2022, кошмарная "спецоперация") хочу к этому добавить в переводе на русский то, что я слышал от них самих: "Это украинцы живут на Украине, а хохлы живут, где лучше". И ещё, у без малого половины моих друзей украинские фамилии (и у половины недругов, кстати, тоже). Не поверите: один из самых близких моих друзей носит, точнее, носил, Саша, земля ему пухом, ту же украинскую фамилию, что и этот мой бывший главный врач.
  Формально я ещё гинекологом числился. Пришла как-то разнарядка на район – откомандировать одного специалиста на трёхдневные курсы в областной больнице по "Школе акушеров", главный врач меня туда и запулил. Приехал я в город уже под утро на поезде, оттарабанив перед тем 200 вёрст на ПАЗике по апрельской распутице и, заглянув на минуту домой к матери, сразу выдвинулся на учёбу.
Отсидев честно все четыре пары с перерывами, вышел из областной и иду чуть живёхонький в сторону дома отсыпаться. Глаза уже слипаются, только дорогу отслеживаю на автомате. И тут слышу откуда-то сверху: "Привет, студент! Откуда такой неживой бредёшь?" Я глаза поднимаю, передо мной заведующий травмы, там, где я проходил сестринскую практику на ожоговом посту и потом два месяца цикла травматологии в субординатуре (VI курс). А росту в нём как не два метра, да и весу за центнер прилично, звали его за глаза "Ферзь". Он, когда в Кировской медакадемии в Питере учился, в Александро-Невской лавре в церковном хоре пел. Басом.
  "Вот, отвечаю, со школы акушеров домой иду, послезавтра обратно в район". "Не понял, - он мне, - какая школа акушеров, ты же хирург. Пойдём-ка расскажешь". Сели мы на лавочку, рассказываю ему всё как есть и про Алтай, и про гинекологию, и про всё, а у самого другой раз и голос пересекается, честно. Выслушал он меня, по плечу хлопнул по-отечески: "Понял я всё. Придёшь без 33-й, возьму." 33-я – это статья в тогдашнем Трудовом кодексе об увольнении с нарушениями законодательства, "волчий билет" по сути.
  Что было дальше не особо интересно. Через несколько месяцев я из ЦРБ уволился, уволился чисто, без косяков, по собственному желанию. Главному за столь трогательную заботу о молодых специалистах в облздраве потом маленько вставили, да видно мало, он потом после меня ещё одного парня попытался так же сгноить. Сам главнюк потом двинул по партийно-административной линии, ушёл, правда, не особо далеко, на такую же должность в другой район, крутым хирургом так и не стал. Но это уже его выбор.
  А меня приняли в недавно открывшееся отделение полостной и сочетанной травмы. По названию понятно, что курортом там не пахло. Дежурства были, конечно, как у всех - все три травмы там работали как единое целое, регулярно происходила ротация. Руководил всем наш Ферзь. Нигде ни до, ни после не встречал я такой человеческой атмосферы, таких чистых и искренних взаимоотношений между коллегами как в нашей суровой и благословенной травме. Такого сочетания строгости и одновременно доверия тоже не припомню. Ещё осталось, что если тебя, молодого, меньше трёх раз обматерили, рабочий день или дежурство "в зачёт" не шли (шутка, конечно). Через несколько месяцев я прошёл первичную специализацию в Новокузнецке, став теперь, и формально тоже, травматологом.
Совсем нередко выходил я на дежурство и вне графика, третьим врачом, чтобы быстрее набраться опыта и знаний от старших товарищей. А учиться там было у кого и было чему. Однажды мою заведующую, "мамку" кто-то из своих спросил: "Бузунов на дежурство сегодня третьим выйдет?" Она посмотрела за окно, там лёгкий морозец, снежок чуть-чуть: "Сегодня нет – на лыжах гонять будет". И добавила, нахмурившись: "Так он же позавчера только с дежурства, в вашу же смену выходил - я операционный журнал смотрела. Передохнуть дайте. Ишь понравилось." Это мне потом уже на ухо сёстры наши рассказали. Если что, фамилия у "мамки" украинская; она её при замужестве менять не стала.
  Хорошо ли, плохо ли, но за три года в травме я наработал почти на II категорию по объёму "свершений", по времени же нужен был ещё, как минимум, год. Тут произошла очередная "реформа здравоохранения" и всю полостную травму (ранения в грудь и живот, тупую травму живота, переломы рёбер, осложнённые повреждением лёгких и внутренним кровотечением) на законном основании передали в хирургическую службу. Ожоги и отморожения примерно в то же время передали в организованные к тому времени специализированные ожоговые центры. Большинство травматологов встретило нововведения с нескрываемой радостью, им ковыряние "в полостях" было уже откровенно в тягость, про ожоги и отморожения и говорить нечего. На меня же навалилась тоска и грусть. Дежурства, на которых раньше шёл "поток" чего и кого только угодно, стали протекать по схеме: два гипса – три вытяжения, три гипса – два вытяжения. Последнее – это наложение скелетного вытяжения при переломах конечностей путём проведения специальной спицы через кость и фиксации её в скобе Киршнера. При наработанном навыке это занимает минут пятнадцать. Постепенно созрело решение о неизбежности возвращения в хирургию. Заведующая, видя как я начинаю тихо подвывать от этой самой грусти и тоски, всё поняла и возражать не стала. Со стороны хирургической службы и администрации нашей краснознамённой клиники тоже особых возражений не возникло, и так я снова стал хирургом. Уважения к травматологии, соответствующих знаний и навыков не утратил, что очень даже пригодилось мне в дальнейшем. Признательность к коллегам-травматологам, и особенно к человеку, который произнёс когда-то: "Придёшь без 33-й, возьму" и сдержал своё слово, будет храниться в моём сердце до конца дней.
  Пришло время рассказать про чудеса и в травме. В один прекрасный день нашего зава где-то на выходе из родной краснознамённой поймали узбеки с рынка и стали слёзно просить посмотреть своего земляка с переломом, которого они специально для этого припёрли сюда на лечение. Отвезли-привезли на такси, всё с уважением, договорились о госпитализации. И вот привозят мужчину лет тридцати пяти на костылях со страшным, кое-как когда-то зашитым подковообразным шрамом на лбу, уходящим одной стороной почти до затылка, и с переломом голени (т.е. ниже колена), который сросся вглухую уже пару месяцев назад. Но как сросся! Часть ноги, ниже перелома была повёрнута по оси на 90 градусов внутрь. По истории провели как несросшийся перелом и ложный сустав, тут же рентген, анализы, следующий день был операционный. Всё сделали как положено, обе кости аккуратно разрубили по перелому, выправили, гвоздь забили. Лежит мужик в палате, заживает, на свою прямую ногу любуется. На обходе лечащий врач давай его потихоньку пытать, что дескать с ним случилось, как бы для уточнения в истории болезни. А тот человек простой, всё и выложил как было.
  А было так. Едет он как-то ближе к вечеру на своём стареньком мопеде по главной улице родного райцентра что где-то в Ферганской долине. Вдруг неожиданно из проулка на скорости ему в бок влетает серая "Волга" и по инерции протаскивает вместе с мопедом по пыли и камням ещё несколько метров. Все знали, такая машина была здесь только у одного человека – первого секретаря местного райкома той самой партии, которая ум, честь и совесть эпохи, если кто забыл. Прохожие с трудом вытаскивают из-под машины намотанного на изуродованные остатки мопеда пострадавшего. И только тогда из "Волги" с трудом выбирается пьяный в дрова сын первого секретаря, который, несмотря на молодость, уже целый директор единственной местной фабрики, и начинает внимательно осматривать повреждения своего летательного аппарата. У пострадавшего из головы кровь хлещет, нога сломана, ободранный, в пыли-грязи весь, но какое водителю дело – проблемы негров шерифа не тревожат. А вот за машину ему перед отцом отвечать. Сегодня.
Медицина недалеко, сломанного на его же халате на руках прохожие заносят в приёмный покой больницы, где их встречает лишь относительно уверенно стоящий на ногах единственный местный хирург, который буквально несколько минут назад проводил того самого директора местной фабрики, они вместе у него в кабинете славно отметили кого-то из их детей день рождения. А хирург этот – зять главного врача. А главный врач – младший брат того самого первого секретаря. А начальник отделения милиции и заодно ГАИ этого района его же средний брат. "Когда я всё это в своей раненой голове собрал вместе, вот тогда-то мне и стало по-настоящему страшно", - так прошептал на ухо наш больной своему лечащему врачу. "От грязи и крови меня отмыла жена, которую пустили в больницу только утром, когда стало понятно, что выживу. А вот голову хирург зашил сразу, медсестре спасибо - тюбетейку сняла. Нога так и лежала на кровати целый месяц, так и срослась."
Примерно через неделю после выписки больного из нашего отделения распахнулась дверь ординаторской и в неё двое смуглых парней занесли и поставили на стол целый ящик пятизвёздочного коньяка и ещё пару ящиков отборного винограда. Восток, Петруха, …
  Был ещё такой весёлый случай. Понедельник, утренний общий обход. Июль, жара, духота. В предыдущей палате двое поступивших за выходные в алкогольном опьянении с тяжёлыми переломами бьются в алкогольном психозе белогорячечном фиксированные ещё с ночи табельными широкими мягкими вязками к кровати наглухо, в бреду всё жуков да птиц каких-то гоняют. Обычное дело. А в этой угловой палате лежит один пока больной на скелетном вытяжении, тоже с непростым переломом, в истории болезни тоже какие положено записи "алкогольное опьянение", "кровь на алкоголь взята". Духота, окна настежь, пух с тополей летает. Обычные вопросы: "Как себя чувствуете? Боли сильные?" Больной отвечает, что ничего, терпимо, скромный такой мужчина. "Жалобы есть, просьбы?" "Да ничего всё, только вот водички бы мне, да ещё птицы эти…" Все переглянулись молча – понятно, ещё один дуркует. Вот жара проклятая что с людьми делает. Как из палаты вышли – сестрам сразу команда: фиксировать. Одна к санитаркам сразу за лямками в материальную, а вязка всего одна осталась. Что делать? Лямку через грудную клетку под руки к кровати, для рук какие-то брезентовые ремешки отыскались. Перед тем водичкой напоили досыта – колосники с похмелья у мужика горят, под два литра с перерывом высадил. Ушли все. День идёт, все заняты, все при делах, понедельник. Уже ближе к обеду лечащий врач зашёл в палату посмотреть как и что, как гири висят, как кости, встали, нет. Мужик до санитарки докричаться так и не смог, палата за углом, в конце коридора. Да и они с теми двумя "белками" весь день воевали, один отвязаться умудрился, в коридоре уже поймали, гипс переделывать пришлось. А этот смирный, лежит тихо. Привязанный-то наш не сдюжил, слабину дал, напрудил под себя. Врач давай строжиться, а тот: "Ну вы хоть не простынку обоссанную, птиц из-под меня уберите, замаяли вконец, курлы да курлы!"
 - Где?
 - Да под кроватью!
Тот под кровать – а там два голубя сидят, нахохлились. Видно, им на чердаке под крышей совсем невмоготу от жары стало, вот они попрохладней место в пустой палате накануне ближе к ночи и нашли. Отвязали мужика, подмыли, обиходили. Голубей в окно выгнали. Мы их ещё долго потом вспоминали, больной, наверное, тоже.
  Ещё с инородными телами всякими канители много было. Выкопать швейную иголку из ягодицы, ладони или, хуже того, пятки, то ещё упражнение на хирургическое мастерство, про неодимовые магниты тогда и слуху не было. Если выпадет такое счастье по дежурству – всё проклянешь, потому старались на ночь не затеваться.
Один любитель острых ощущений развлекался особым образом, который освоил, судя по "резьбе по дереву" (наколкам на коже), за долгие годы пребывания в исправительных учреждениях. Запускал себе в мочеиспускательный  канал басовую струну крепёжным шариком вперёд и шмурыгал ей туда-сюда (это мы потом узнали). На любителя, конечно… А попал он по дежурству с тупой травмой живота с подозрением на разрыв мочевого пузыря, поскольку в моче была приличная примесь крови видная на глаз. Когда сделали рентген, а дело, как водится, было ночью, опытная рентгенлаборант не поверила своим глазам и, потребовав снять трусы, сделала второй снимок уже в профиль. На обоих снимках чётко в проекции мочевого пузыря определялся непонятный клубок спутанной проволоки. При дознании выяснилось, что сей оригинал пару месяцев назад не смог вытащить любимый инструмент получения тонких музыкально-сексуальных ощущений из мочевого пузыря поскольку, по-видимому, струна там захлестнулась в петлю. После нескольких часов бесплодных попыток извлечения он, хоть и с трудом, но смог загнать всю струну к себе в пузырь, облегчённо вздохнул и постарался забыть о случившемся. Сколько бы наш клиент ещё носил своё счастье в природой данном ему резервуаре неизвестно, но в процессе разрешения очередной конфликтной жизненной ситуации был, как указано в милицейском протоколе, "сильно избит двумя неизвестными руками и ногами по голове, туловищу и конечностям" после чего доставлен соответствующим транспортом в наше краснознамённое лечебное учреждение с лицом и остальной головой сильно напоминавшими гладкий черно-синий футбольный мяч с небольшими слезящимися щелями по месту нахождения глаз и оттопыренными опухшими ушами. Тогда же обнаружилась и кровь в моче. После уточнения диагноза он был передан нейротравматологам, а затем несколько позже урологам, которые спокойно, в плановом порядке избавили нашего меломана от покрывшейся уже мочевыми солями "музыки", вскрыв мочевой пузырь аккуратным надлобковым разрезом. В дальнейшем добытый экспонат занял почётное центральное место за стеклом в витрине с разнообразными камнями и прочими находками, извлечёнными из мочевой системы многочисленных больных, которая висела в коридоре урологического отделения.
  Однажды прямо с зоны, располагавшейся неподалёку в черте города, привезли клиента с ног до головы покрытого многочисленными синего цвета рукотворными изображениями куполов, осьмиконечных животворящих крестов, эполет, профилями вождей и прочими высокохудожественными шедеврами лагерного изобразительного искусства. В годах уже, за полтинник, тощий, сухой, немногословный. На веках красуется категоричное "Не буди", на лбу "Вор", на тыльной стороне стоп "Они устали ходить под конвоем". Сразу чувствуется – заслуженный человек к нам поступил. Из беседы с сопровождавшими выяснилось: их подопечный утверждает, что вчера проглотил большую ложку, вилку и столовый нож, которые для него кто-то из "коллег" украл под это дело из офицерской столовой. Повели, как полагается под конвоем, на рентген. На снимке  ан фас и в профиль в проекции желудка полный столовый набор - всё по-честному. Причём рядом с ложкой вилка зубами вниз в желудке стоит, чуть наклонясь, и рядом нож, остриём вниз тоже. Делать нечего, надо работать: госпитализация, короткая подготовка, наркоз, операция. Разрезали, вытащили из желудка весь этот инвентарь, зашили. Лечим, заживает. Но интерес-то всех гложет. На лагерных глотателей гвоздей и ложек мы насмотрелись, а так чтобы и вилку с ножом, да ещё остриями вниз… Загадка. Охрана около кровати сидит круглосуточно, караулят, сменяются; всё строго. Больной молчком лежит, поправляется, больничный харч осваивает потихоньку. Повезли в перевязочную. Лечащий врач не выдержал, давай допытываться, мол как, как заглотал-то? Ну нож столовый ладно, он тупой, а как вилку-то умудрился вперёд зубьями запихать и не повредить себе ничего? Мы всем врачебным коллективом в толк взять этот смертельный номер ну никак не можем. Тут пациент наш, покосившись на дверь, за которой охрана, и говорит: "Эх, много вы чего доктора не знаете. А всё просто: я на вилку да на нож по куску сала насадил, они и зашли. Как домой. Вот так, учёные". Отдохнул клиент наш, поправился даже маленько на больничных харчах, да и передачки ему перепадали, не без того. А как швы сняли, отбыл по принадлежности "на больничку", долечиваться. Зато на спор у корешей, говорят, много чего выиграл.
  Ещё один в памяти, тот сам обратился. Обычный мужик с завода какого-то, суровый такой, молчун. Говорит, что шланг резиновый проглотил. Начали выяснять. Оказывается за неделю до этого ему по поводу подозрения на паразитов в печени назначили зондирование 12-перстной кишки. Это человек проглатывает нетолстый такой резиновый зонд с металлической "оливой" на рабочем конце, через дырки в которой делают забор желчи, прочего содержимого и смотрят под микроскопом. На самой процедуре мужик маялся, маялся, но проглотить этот зонд с железной дулей на конце так и не смог, выворачивало его каждый раз. А медсестра на прощание подсмеялась над ним – иди мол, тренируйся. И доктор вроде как головой кивнул. Ну мужик исполнительный, надыбал где-то на производстве резиновый шланг, гайку под размер нашёл, привязал и давай дома тренироваться. Стало у него потихоньку получаться. Да не рассчитал маленько по длине, шланг мокрый выскользнул из рук и ушёл по пищеводу в желудок. Пришёл к нам. Всё по принадлежности – инородное тело. Беседуем, спрашиваем, историю болезни заполняем. Молчун, каждое слово клещами вытягивать приходится.
 - Как самочувствие?
 - Да ничего.
 - Беспокоит что?
 - Беспокоит.
 - Что беспокоит?
 - Отрыжка.
 - Чем отрыжка? Кислотой? Желчью?
 - РЕЗИНОЙ.
На рентгене всё как есть: шланг клубком, гайка. Сначала сгоряча оперировать хотели, гастроскопов то ещё не было. Потом подумали спокойно, дали слабительного, не экономили,  от души. На следующий день к вечеру уже вытащил потерпевший из задницы свой прилично раскисший "тренировочный снаряд" ярко-зелёного цвета и гордо предъявил не менее счастливому лечащему врачу. Занавес! Вернее, выписка с выздоровлением.
  Теперь о залётных на наше производство докторах, которых регулярно присылали то по обмену опытом, то на консультацию, то на повышение квалификации на рабочем месте.
Один был из Азербайджана. Интерн, но в годах уже, солидный, жена, двое детей дома, всё как положено, при деньгах. Пришёл срок с ним прощаться. Приносит к концу рабочего дня пятницы здоровую кастрюлю с шашлыком на всю нашу орду в три отделения, красненького опять же, Ферзю коньяк. Все хорошо, сидим отдыхаем, шашлычком закусываем, буфетчица винегретику принесла, за окном весна, благодать, впереди выходные. Вдруг наш доблестный интерн приподнялся над столом, нагнулся, захрипел, посинел весь, глаза выпучил... И рукой так по горлу себе чиркает, вроде как показывает чтобы ножом. Подавился, мать его, своим же шашлыком подавился!
  А рядом с ним сидел наш доктор, на внешность ну вылитый Дукалис из "Разбитых фонарей" тоже крепкий такой, сбитый, тоже латыш. Руки у него … ну серъёзные такие руки, рабочие, кулаки впечатляли особенно. Конопатые, шерсть рыжая. Так вот он этим кулаком да как заехал нашему студенту-практиканту с размаху по загривку, кусок мяса из того так и вылетел мимо всех и на пол шлёпнулся. Сам пострадавший с жутким стоном, чуть не в рост рухнул на наш праздничный стол без сознания. Доктор (всё молча) поднял его одной рукой за шиворот со стола, на место усадил, женщины спасённого холодной водичкой ополоснули, очухивается болезный. Ему доктор: "Ты голову-то держи, что она у тебя опять в винегрет упасть норовит". А тот еде-еле хриплым шопотом: "Дядя Гэра, я же тэбя рэзать просыль, ну зачэм так бить, я же умэрэть мог". "Не, я же не сильно", - было в ответ.
  Со степного Алтая на самой границе с Казахстаном как-то приехали двое докторов из немецкого посёлка. Ну немцы известно, тщательные все, к деталям внимательные. Потом разговорились, узнали – отцы у них из пленных с войны ещё, матери с Поволжья ссыльные, у них почти весь посёлок такой, даже учительница русского языка. Понедельник. Общий обход прошли, последним был ожоговый пост. Там на крайней койке выздоравливающий после тяжёлого ожога, после пластики, короче еле выкарабкался, чуть живёхонек, отощал, суставы торчат, стянуло всего. Из палаты вышли, зав говорит: "Последний дошёл похоже, надо бы ему пару раз кровцы плеснуть, силёнок добавить, а то мало ли..." Лечащий врач кивнул – будет сделано. В ординаторскую вернулись, обсудили тяжёлых, поднялись по своим больным идти. Один немец пошёл вслед за лечащим ожогового, показывает в блокнотике и спрашивает, что это за лекарство такое, в каком справочнике посмотреть можно. В блокнотике написано по-русски аккуратным немецким почерком: "Кравцы". И спрашивает: "И как это - плеснуть? На больного?" Улыбнулся доктор, поведал коллеге о тонкостях применения выражений родного русского языка в медицинской практике вообще и о благотворном влиянии переливания небольших доз свежецитратной донорской крови у больных на поздних стадиях ожоговой болезни в частности.
  Из ожогов ещё один дед запомнился. Жили они с бабкой на окраине где-то, в своём доме с огородом, с хозяйством, с банькой, всё как у людей. Однажды по весне, как на огороде отсеялись-отсажались, решил дед сюрприз супруге сделать - курятник побелить. Купил на рынке доброй негашёной извести-кипелки, помазок лыковый, развёл известь, побелил курятник с душой, ведро с остатками на завалинку избы поставил аккуратно. Бабка об ту пору к сестре на пару дней уехала тоже в посевной помочь. Раз такое дело, сгонял дед по окончании трудов праведных в магазин за пузырьком, кликнул соседа, раздавили они пузырёк не торопясь на завалинке под солёные огурчики из подпола, отметили трудовую победу, потолковали за жизнь, за сложившееся международное положение, обсудили борьбу за мир во всём мире, состояние рассады в огороде. Сосед после ушёл домой, дед остался сидеть. Понемногу на солнышке сморило его, придремал, прилёг там же, на завалинке, ведёрко с извёсткой в полусне рукой от себя отодвинул. Проснулся уже затемно, почувствовал сразу что спина мокрая. Домой зашёл, рубаху мокрую, штаны снял, полотенцем обтерся, спать лёг, пьяненький ещё. Утром проснулся – печёт спину, да здорово так печёт. К зеркалу, а по всей почти спине сплошные волдыри, бурые уже, а кое-где и лохмотья от них висят. Бегом в поликлинику, оттуда на Скорой к нам. Оказывается, когда дед спросонок ведёрко с известью двигал, оно на бок упало и вся оставшаяся известь потихоньку под дедову спину-то и подтекла. Диагноз при поступлении: "Щелочной химический ожог (известью) II-III степени спины и ягодиц до 15% поверхности тела". Приехали.
  Щёлочь не огонь и даже не кислота, её не сразу и почувствуешь, а в ткани успевает проникнуть глубоко и там всё убить. Через пару недель спина больного очень напоминала только входивший тогда в моду у советской интеллигенции и нерядовых торговых работников чёрный кожаный пиджак. Только под тем "пиджаком" вместо подкладки был полусантиметровый слой расплавленного зловонным гноем жирового слоя кожи. Вот эту засохшую корку и всё что под ней мне выпало сначала аккуратно скальпелем распускать на полосы и квадраты (некротомия называется), а потом ножницами и зажимами кусками вырезать и удалять (это уже некрэктомия). Забрызганная гноем служебная одежда после каждой такой перевязки естественно заменялась, на улицу я выходил уже подавно в цивильном, но в троллейбусе приходилось стоять по возможности подальше от людей, объяснять же всем не будешь. Душа служебного во всей больнице тогда не было. Так что, кто будет вякать, что в ожоговом врачи и сёстры сильно много получают, плюньте тому в глаза и пусть не обижается. Дед выжил.