Дорогой науки

      
 Фото обложки: 19-я медицинская лаборатория подводного плавания ТОФ г. Владивосток. На переднем плане: профессор И.А. Сапов, Ю.Н. Егоров, В.В. Бердышев. Стоят слева направо: В.И. Куликов, В.П. Гончаров, А.П. Осипов, А.К Майсак. Май 1970 г.

        В книге рассказывается о сложном научно-исследовательском пути военно-морского врача - гигиениста - физиолога, а в последующем валеолога. Детально описывается характер и методология  работы на берегу, в автономном походе на боевой службе - в конкретных условиях учебно-боевой деятельности корабельных специалистов.
        Заслуживает внимания положительный опыт автора по внедрению методик и методологии контроля за здоровьем в Вооруженных Силах в систему гражданского здравоохранения (г. Владивосток) и работа по программам "Здоровье" и "Профилактика" в городе.
        Практический опыт автора по контролю за здоровьем больших групп населения и военнослужащих позволил ему в последующем активно работать и в области теоретической валеологии.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие
Проба сил
Стройбатовские страдания
Поворот судьбы
23 ОСПО ТОФ. Наука и практика
Боевая служба. Низкие широты
Медицинская лаборатория (19 МЛПП)
Новые должности и новые испытания
Новые идеи. Городская СЭС. Здоровье и профилактика
Наконец-то у Брехмана
Не у дел
И все-таки валеология (?)
Л.Г. Ярлыкова. Гигиенисты труда в реализации Владивостокской городской программы
«Здоровье»

          

               ПРЕДИСЛОВИЕ

         Когда я пишу свои воспоминания о прошлом: будь  то моё детство, юность, учёба в академии, семейная жизнь и т.д., – меня всегда охватывает какой-то внутренний трепет. Будто я вновь и вновь наяву возвращаюсь в ту счастливую, заветную эпоху, полную светлой радости и нежной грусти. Будто я снова живу в ней, радуюсь встрече с прежними друзьями с Железнодорожной улицы, школьными товарищами, однокурсниками, с любимыми уголками природы. Как приятно снова переживать это свидание со своим прошлым, перемещаться в него из настоящего, уже далеко не такого радостного и безмятежного.
         Десятилетия работы и творчества тоже были счастливым периодом моей жизни. Изучение проблем здоровья человека (не болезни!), вскрытие особенностей его динамики в зависимости от условий, его  окружающих, характера воинского труда, разработка способов и средств оптимизации трудовой деятельности  и укрепления здоровья личного состава Флота, было основной задачей «физиолого-гигиенической службы», функционировавшей в своё время на базе санэпидотряда (ОСПО), и медицинской лаборатории подводного плавания (МЛПП) Тихоокеанского флота (ТОФ).
Мне выпало огромное счастье трудиться в  должности врача-физиолога гигиенической лаборатории ОСПО – единственной должности подобного рода со столь же уникальными исследовательскими задачами. Работа продолжалась затем в стенах МЛПП. После же ухода  в  отставку  была  сделана  попытка  использования флотской методологии контроля за здоровьем уже в системе гражданского здравоохранения. Тогда на базе городской СЭС была создана инициативная группа физиологии труда, объединившая в организационном плане поликлиники, санэпидслужбу города и около десяти кафедр ВГМИ – Владивостокского государственного медицинского института в борьбе за здоровье жителей города. О работе отделения гигиены труда Владивостокской городской санэпидстанции подробно рассказывает в своей статье Ярлыкова Любовь Герасимовна, активная участница программы.
       «Перестройка» не позволила широко развернуть данную программу. И тогда работа была перенесена в стены Дальневосточной академии наук, в отдел профессора И.И. Брехмана, где она продолжалась в направлении развиваемой им общей теории науки о здоровье – валеологии.
       Активно развивающееся у нас в стране в 60-80-ые годы профилактическое (валеологическое) направление явилось ярким примером заинтересованного, государственного подхода в борьбе за здоровье населения и, безусловно, имело успех. Хотелось бы, чтобы и в настоящее время силы медицинской (валеологической) науки были брошены прежде всего на дальнейшее развитие профилактики, и борьба за здоровье не ограничивалась одними лишь, пусть и ультрасовременными, лечебно-восстановительными мероприятиями...




             ПРОБА СИЛ

          Почему я решил заниматься наукой? Это не было страстным желанием исследований, познания нового, открытий. Мои желания в то время (а было это на 3-ем курсе академии) устремлялись в увольнение, в город, в клубы, на танцплощадки, летом – на природу, за город: в Озерки, в Парк Победы, в Пушкино, Павловск. Иногда хотелось сходить в музей, Академию художеств, поиграть на рояле, записаться в новую спортивную секцию. К спорту я относился весьма положительно. Однако ни в лёгкой атлетике, ни в плавании, ни в волейболе у меня ничего путного не получалось. В бокс я не решался идти, опасаясь за сохранность хрящей и костей своей и без того не привлекательной физиономии. А когда увидел, как кувыркался на полу ринга доблестный Аширка (Аширов), после солидной плюхи справа от своего более опытного соперника, попавшей точно в незащищённый нос, то и вовсе потерял всякий интерес к этому виду спорта.
           Из секции самбо меня выгнали уже на третьем занятии, поскольку за всё это время я не смог выучить ни одного путного приёма, ни в стойке, ни в партере. Меня же катали по ковру во всех направлениях даже младшие соперники. В общем, я быстро понял, что до рекордов и побед мне не добраться, и для меня остаётся одна лишь физкультура – прежде всего бег. И я несколько лет ходил в секцию лёгкой атлетики, где вместе с Савушкой (Геной Савельевым), Питом (Робертом Питиримовым), Витей Шостаком и великолепным «Конём» (Славкой Филипцевым)        семенил        по        беговой        дорожке спорткомплекса Бронетанковой академии, а летом – на открытом, уже нашем академическом стадионе.
            Положительным моментом посещения спортивных секций было ещё то, что нас отпускали в увольнение,  а это было великим счастьем для курсантской братии, одурманенной казарменными условиями жизни, суточными дежурствами, постоянным присмотром со стороны начальников и командиров, а также многочасовыми занятиями на кафедрах и в академических клиниках.
            Периодически, один-два раза в месяц нас отпускали в увольнение и на выходные (если на них не выпадало твоё дежурство), и это было для нас самым большим праздником того времени. Обычно я проводил это время у старичков Квашонкиных, знакомых моего деда,  которые приняли меня в свою стариковскую обитель, как родного. И я отдыхал у них душой и телом, музицируя на прекрасном старинном рояле, или занимаясь рисованием (такая страсть на меня периодически тоже нападала), или же свободно гулял по городу, переоблачившись в гражданскую одежду.
           Частенько на отдыхе я проводил свободное время вместе с Чинкиным (моим другом Толиком Овчинниковым). Ходили в кино, летом ездили на природу, порой заходили в кафе-мороженое на Невском, у Московского вокзала, где отводили себе душу, вкушая невероятные вкусности в виде ассорти-пломбира, удовлетворявшего самые изысканные вкусы тогдашних ленинградских гурманов.
Ну, это всё так, между делом. Главное же – это была работа. Нудная, но совершенно необходимая. Зубрёжка латыни, названий мышц, костей, органов и т.д. по анатомии, проникновение в смысл совершенно непонятных биохимических реакций, физических формул, выяснение исторической истины на семинарах по истории партии и марксистско-ленинской философии. Сколько  лишнего,  трудоёмкого,  порой отталкивающего!

           Но мы старались, наполняя свои мозги знаниями. Зубрили и днём, и даже ночью – на лестничной площадке, при тусклой лампочке после отбоя – на столь дорогой в воспоминаниях «Рузовке».
          А были ещё и выматывающие дежурства: по четыре часа днём и ночью у столика дневального; по два часа через четыре – по стойке «смирно!» у знамени; патрулирование по территории академии. Не знаешь, что и труднее. Выдерживали не все. У знамени были случаи, что теряли сознание... А потом, через сутки, снова лекции и практические занятия. Ужасно хотелось спать. Но это удавалось только на лекциях, под монотонный голос профессора и мерное похрапывание твоих соседей.
          А ещё неурочные работы. То уборка территории, то разгрузка дров, которые укладывали штабелями около камбуза, то очистка ремонтирующегося бассейна, или территории, прилегающей к будущему метрополитену... Скучать и отсыпаться было просто некогда.
          Несмотря на старания, нам всё равно периодически ставили двойки и «неуды» на занятиях. А в нагрузку оставляли «без берега», лишая единственного счастья, доступного нам на первых курсах. Правда, было ещё счастье в столовой. Но оно было неполным и весьма кратковременным, поскольку всем постоянно хотелось есть, а наше трёхрублёвое курсантское «жалованье» не давало никакой возможности удовлетворить ваши аппетиты...

          ...Итак, разговор о науке начался у нас на третьем курсе. Кто-то стал заниматься анатомией, как Славчик Караганов и Слава Филипцев, создававшие прекрасные анатомические препараты лёгких, почек, венозной и лимфатической систем. Кто-то выбрал нормальную физиологию и пошёл ставить опыты на бедных кроликах и кошках под руководством тогда ещё майора Ивана Акимовича Сапова на благо здоровья будущих поколений.    Кто-то    устремился    в    микробиологию   и

эпидемиологию. Некоторые стали заниматься даже хирургией, узрев в этой дисциплине будущее великой медицинской науки. Туда, в частности, отправился и Толик Овчинников, надеясь к окончанию академии сделать пару открытий в области гематологии у доцента Карташевского.
            Меня не прельщало ни то, ни другое, ни третье. Из всех направлений великой медицинской науки я выбрал французский, (ещё на первом курсе!), и направился к любимому педагогу – «товарищу преподавателю» (не военному) Костельянцу Б.Л. вместе с Петей Тереховым и Толиком        Баранчиковым        –        нашим        ведущим
«французом», которого обожал преподаватель. Какое-то время Борис Леонидович пытался привить нам навыки французской разговорной речи, которую воспринимал только Толик, оставляя нас с Петей в отстающих. Вскоре Толик решил, что он уже превзошёл Костельянца в области французского диалекта и ринулся на кафедру английского языка, где поразил всех своими способностями, и уже вскоре читал английскую литературу. По крайней мере, с томиком Байрона (в подлиннике) он не расставался некоторое время.
У Костельянца мы с Петей продержались около семестра, и по каким-то причинам прекратили занятия. То ли поняли, что французский нам не потребуется в жизни. То ли педагог вовремя узрел нашу бестолковость. В память же о нём и об этом  непродолжительном периоде у меня осталась маленькая серенькая книжечка поэтической французской классики XIX века, изданная в 40-х годах с дарственной надписью самому Костельянцу. Подарил ли он мне её тогда, или просто дал почитать, прозорливо уловив моё юношеское стремление к поэзии, за давностью эпохи я сейчас припомнить не могу. Но глубоко благодарен ему, поскольку эта книжечка послужила в последующем мне путеводной звездой для знакомства с поэтической французской классикой, а в последующем   и   привлекла   к   занятиям   французским моих сыновей и внучку. Стоит уточнить, что по- настоящему прониклись красотой французской поэзии только я и внучка, которая выучила вместе со мной добрый десяток стихотворений Поля Верлена, Виктора Гюго, Теофиля Готье, Ламартина, Лафонтена, Шарля Бодлера, Шарля Леконт де Лиля и других авторов. И говорила, что это ей помогло в освоении французского, когда она уехала с семьёй за рубеж... Так что, безусловно, этот подарок сыграл свою роль в нашем, семейном культурном просвещении. В настоящее время эти стихи, большинство из которых я помню наизусть, позволяют знакомить с французской классикой школьников и студентов во время уроков красоты, которые мы в последние годы проводим в школах.
        1957 год. Первые лекции и занятия по фармакологии. Николай Васильевич Лазарев – полковник, профессор, начальник кафедры. Потрясающая эрудиция, обширные знания, кажется, во всех областях медицинской науки (да и не медицинских наук тоже). Идеи, выдвигаемые на лекциях, далеко выходящие за рамки чисто фармакологии. Способность увлечь, заворожить, убедить, заинтриговать слушателей. Он, как настоящий гипнотизёр, очаровывал и увлекал  нас своими удивительными лекциями и перспективами фармакологии и других наук на будущее. И как тут было не поддаться его обаянию и убеждениям!
         Конечно, я с первых же дней занятий устремился к нему на кафедру с надеждой всерьёз заняться фармакологическими исследованиями (на будущее), а на начальном этапе пройти без осложнений экзаменационный фармакологический барьер – либо у самого профессора, либо у кого-нибудь из его доцентов: Ивана Фомича Греха, или у Михаила Ивановича Розина, проводивших с нами практические занятия и безжалостно ставивших нам двойки за нежелание, или неспособность освоить эту, столь важную для будущего врача науку. Особенно старался в этом отношении Грех со своими непременными «щичас» и «чичаз». И, будто специально, вызывал каждый раз меня: «а «чичаз» рецепт выпишет, ... выпишет ... курсант Бердышев...  Меня он запомнил одним из первых – когда я приходил на встречу с профессором. Я уже сожалел, что допустил такую оплошность, придя на кафедру. Однако было уже поздно. И я продолжал получать периодические минусы во время занятий и приходить после занятий на  кафедру
– брать кровь у подопытных кроликов, окрашивать маски и считать формулу лейкоцитарной крови в опытных и контрольных исследованиях.
        Порой я проводил за работой целые воскресенья, и к концу года накопил «значительный материал», из которого вырисовывались уже определённые выводы. Однако началась весна, ярко засветило солнышко, зацвела сирень, и я уже не в силах был сдержать себя в неудержимом порыве свиданий с моей  любимой природой. Ко всему, экзамен был успешно пройден (даже у самого Греха!), и удерживающих меня на кафедре моментов уже почти не осталось. Я расстался с ней без особых угрызений совести. Да на кафедре, думаю, обо мне не сожалели. Конечно, я был не   первым  и  не последним несостоявшимся «фармакологическим» исследователем на её базе из числа курсантской братии. На этом мои научные изыскания в стенах академии в период учёбы были закончены. Последующее проходило уже вне её пределов, хотя, при необходимости я всякий раз получал из её стен нужную консультативную помощь.
  Анализируя сейчас свои годы учёбы в академии, я прихожу к выводу, что наделал за эти шесть лет такое количество ошибок, что их хватило бы и на половину всей моей жизни. Во-первых, меня по-настоящему не заинтересовало ни одно из направлений широкой медицинской науки, точнее, я сам не мог выбрать для себя ничего приемлемого. Единственное, что я точно знал, так это то, что мне не быть хирургом. Ибо стоять за операционным столом я не мог. И это обнаружилось  уже на четвёртом курсе, на первых операциях, где мы стояли ассистентами. Нас же готовили прежде всего, как врачей подводных лодок и надводных кораблей. И что бы я  делал там, каким бы был, окажись в автономном плавании?! Надо было основательно задуматься уже с четвёртого курса о будущей профессии и думать о профилактическом направлении: гигиене, эпидемиологии, бактериологии, а не о лечебных дисциплинах. А что греха таить, даже будучи на первых курсах усовершенствования в госпитале ТОФ в 1962 году, я и тогда выбрал поначалу невропатологию?!..
Нельзя сказать, что я не увлекался чем-либо в академии. Я вообще был увлекающимся человеком. Но увлечения мои касались не медицины, а музыки, живописи, поэзии – то есть прежде всего  художественного творчества. Последние десятилетия жизни показали, что именно искусствоведение могло бы стать моей любимой профессией. Но это обнаружилось слишком поздно, и я так и остался в искусстве на уровне дилетанта.
Учился в академии я весьма прилежно. Однако, как и в школе, не связывал приобретённые знания с будущей работой (профессией). Более того, я совершенно не задумывался о том, что на флоте существуют такие воинские учреждения, как ОСПО, МЛПП, где ведётся планомерная научно-исследовательская и очень важная практическая работа. Поэтому, естественно, не стремился на эти должности и даже не думал о них.
Совершенно не думал и о том, что буду делать на флоте с больной спиной. Конечно, надеялся, что серьёзного ничего не будет. Обращался к специалистам. Однако академическая медицина ничего не находила у меня в позвоночнике. И даже на кафедре ортопедии и травматологии, где мы занимались на последнем курсе и когда у меня вновь началось серьёзное обострение.
Теперь-то я понимаю, что повинен в моих позвоночных  и  иных  недугах  (непрерывные  на  первых курсах ангины, затем постоянный хронический бронхит, боли в суставах и др.) был морской, ленинградский климат с высокой влажностью воздуха. Именно он приводил к обострениям в осенне-зимнее-весеннее время года. То же самое возобновилось и в Приморье, и в чрезвычайно резкой форме.
В последующем, после окончания академии, мне просто повезло. Вначале попал в Военно-строительный отряд (на берегу!). Затем, случайно, или уже не случайно,
– в санэпидслужбу флота. И это оказалась моим спасением. И там началась настоящая моя научно- практическая деятельность. Однако первые мои научные исследования начались двумя годами раньше, – ещё на острове Русском, в 613 ВСО.




СТРОЙБАТОВСКИЕ СТРАДАНИЯ

Итак, стройбат, 613 ВСО, на острове Русском. Расположен на Подножье, «на отшибе». Личный состав работает на кирпичном заводе. Рядовых  более четырёхсот человек. Офицерский состав: командир- подполковник Иван Иванович Самуилов, три командира роты, замполит, начальник штаба, зам по МТО – майор Болтянский Михаил Дмитриевич, и начальник медицинской службы. Это моя должность. Личный  состав – те, кто не прошёл по здоровью, или по уровню образования в другие рода войск. Много больных. По- соседству расположена Дисциплинарная рота (ДР), пополняемая в основном рядовыми из нашего подразделения. Гауптвахта – в городе. Там же гарнизонная поликлиника и госпиталь флота. На острове тоже госпиталь. Расположен в районе Церковной. Там же баня, куда за пять километров приходится ходить стройбатовцам. На острове, в районе ДР размещалась санэпидлаборатория флота, которая расформировывалась ко времени моего прибытия в часть.
Сам остров прекрасен. Сопки покрыты лесом. В лощинах и по берегам великолепных бухт густые луга, масса полевых цветов, которые в европейской части страны можно видеть только на клумбах и в палисадниках. В отдельных местах встречаются целые плантации дикого лука, черемши. Чистейшие бухты полны морской живности: рыба, креветки, ракушки, крабы. В лесах: дикий виноград, лимонник, маньчжурский  орех,  актинидия,  калина,  дикая  яблоня,малина, ... грибы. Богатая фауна: бурундуки, белки, лисы, фазаны, совы, вороны, ... много перелётных птиц, прежде всего уток.
Летом природа цветёт и зеленеет. Потом целых два месяца стоит удивительная золотая осень. Зимой – бесснежные стопки из-за сильнейших северо-западных ветров да покрытые пылью грунтовые дороги, опоясывающие весь остров и ведущие от одного жилого массива к другому.
На вершинах сопок и по берегам бухт расположены развалины прежних фортификационных сооружений: ДОТы, канониры: с оставшимися ещё массивными стальными дверями, мощными железобетонными перекрытиями, ходами сообщений, заросшими кустарником амбразурами. На одной из сопок размещена действующая «Ворошиловская» батарея. С ней мне удастся вплотную познакомиться через несколько лет – при выполнении работы по изучению обитаемости подземных сооружений флота.

Знакомство со здоровьем коллектива не сулило мне ничего радужного и не обещало положительных эмоций на будущее. Много хронических больных, высокая инфекционная заболеваемость, вспышки дизентерии, кожные, простудные заболевания. Длительное течение болезненного процесса. Травмы, и даже смертельные случаи на производстве. Работа в основном ручная, не механизированная, с низким уровнем техники безопасности. Казарменный быт налажен. Дисциплина поддерживается. Питание однообразное. Помогают дополнительная витаминизация, местные дикоросы да дары моря в виде корюшки, наваги и селёдки, вылавливаемые по необходимости силами отрядовской рыболовной бригады.
Периодически  в  отряд  наведываются проверяющие – представители санэпидслужбы флота: капитан Дардымов,  майор  Лебедев,   подполковник  Виноградов. Дают много ценных советов, особенно значимых для меня, совершенно не сведущего в работе молодого представителя медицинской службы. Советуюсь с ними по поводу профилактики, лечения основных нозологических форм. Рекомендуют проанализировать течение болезней и обобщить наблюдения в годовом отчёте. Это было и важно, и интересно, и с этого практически и началась моя творческая работа.
Что может сделать врач, даже начальник медицинской службы военно-строительного отряда, в области научных исследований? Когда у него нет  никакой исследовательской аппаратуры, за исключением приборов для антропометрических исследований и аппарата для измерения кровяного давления. Нет даже микроскопа, чтобы сделать элементарный анализ мочи и крови. Если ты не владеешь научной методологией подобных исследований, не приобретя её во время учёбы в академии? Остаются просто наблюдения, логика рассуждений и врачебная интуиция, и ещё желание заниматься этим.
Главное – было желание. Были люди, которые занимались наукой и с которыми можно было посоветоваться, была литература (в медицинской библиотеке). И был огромный, почти не изученный контингент военных строителей, которые толпами приходили ко мне на приём два раза в сутки и чаще.
Прежде всего обратил внимание на инфекционные заболевания, с которыми в отряде велась непрерывная борьба. Почему возникают вспышки? Где очаг этих заболеваний? Почему опасность заражения резко возрастает в осеннее время года – вроде бы, при самых благоприятных для человека погодных условиях? И  такая динамика заболеваний повторяется из года в год и, как я узнал позднее, в других коллективах тоже.
Вторыми по значимости, а по распространённости первыми, были кожные заболевания. Причина их массовости  было  видна,  исходя  из  характера  работы, – кирпичная пыль на заводе, на всех рабочих местах в большей или меньшей степени. Помню, как во время практики на тральщиках («угольщиках») в 1956 году я не выдержал работы с угольком и уже через неделю подхватил распространённый фурункулёз, от которого не мог избавиться в течение целого месяца. По крайней мере, сейчас я знал, что и как надо делать в подобных случаях. Но беспокоило другое – вялое и длительное течение болезненного процесса, частые осложнения его, присоединение вторичной инфекции. И видимое отсутствие своей собственной защиты организма, когда любая незначительная царапина осложнялась гнойной инфекцией.
Обращали на себя внимание необъяснимо низкий уровень кровяного давления у большинства рабочих отряда, а также сравнительно редкий пульс. И что было не менее интересно (как стало ясно для меня позднее) – выраженные сезонные изменения этих показателей у строителей. Это не нарушало самочувствия личного состава и не приводило к явному снижению их работоспособности. Особенно высокая заболеваемость была среди новобранцев – лиц первого года службы. Случалось, что все вновь прибывшие, особенно из южных районов страны (Кавказ, Средняя Азия), заболевали простудными заболеваниями в течение первого месяца службы. И это, несмотря на проводимые медицинской службой и командованием профилактические мероприятия. Перечисленное было мне совершенно непонятно и требовало действительно научных объяснений.
Я искал ответы на возникшие вопросы в медицинской литературе. Расспрашивал врачей местного госпиталя. Консультировался у моих проверяющих из СЭЛ флота. Последние подтвердили наблюдаемые мною факты, сказав, что они давно известны и что  медицинская служба флота проводит активные исследования     по     выяснению     причины    подобного.

Сказали, к кому надо обратиться по этим вопросам – в ОСПО и Медотделе флота.
Возможности активного общения с учёными из медицинской службы флота появились у меня через полтора года, когда завод был закрыт и отряд был переведён во Владивосток. Подразделения отряда разбросали по всему Приморью для строительства военных объектов флота. Начались мои постоянные командировки, и деятельность приобрела в основном профилактический характер. Основная часть отряда базировалась на Эгершельде. Там же была и наша санчасть – под обрывом, у самого побережья Амурского залива. Тут же располагался и медпункт 612 ВСО с начальником медслужбы старшим лейтенантом Логойко, с которым мы часто встречались на общей территории.
Разместившись в городе, я получил возможность чаще бывать в медицинских учреждениях флота: в госпитале, поликлинике, в медотделе, познакомился со специалистами медицинской службы. Стал бывать и на регулярно проводимых конференциях врачей гарнизона, проводимых в госпитале флота. Всё это расширяло мой врачебный кругозор, наполняло новыми знаниями.

Резкий поворот в моих взглядах на жизнь, на науку, на службу произошёл в мае того же, 1962 года, после присутствия на Всесоюзном Симпозиуме по элеутерококку и женьшеню, проходившем в стенах Дальневосточного отделения Академии наук СССР – в зале Президиума Академии. Каким-то чудом мне удалось убедить своё новое стройбатовское начальство в необходимости знакомства с академической наукой, и я целых три дня слушал научные выступления и дискуссии по интереснейшим вопросам, касающимся здоровья человека, его приспособительных реакций, влияния местных растительных адаптогенов на адаптационный процесс. Вёл Симпозиум не кто иной, как мой кумир по стенам Ленинградской академии  –  Николай Васильевич Лазарев! Оказывается, он с давних пор курировал нашу научную медицинскую дальневосточную школу, поддерживая тесные научные связи со своими любимым учеником, доктором медицинских наук Брехманом Израилем Ицковичем, тоже выпускником академии, 1945 года.
Я был в восторге от выступлений учёных академии. Но ещё больше меня поразили доклады представителей медицинской службы флота: подполковника медслужбы Маянского, капитана медслужбы Дардымова (который неоднократно был у меня в отряде с проверками), капитана медслужбы Голикова – с которым я познакомился ещё в академии, на кафедре Лазарева, где Пётр Петрович дорабатывал свою диссертацию.
Так, значит, вон как развивается флотская наука! Вон сколько учёных связано с ней. Значит, есть, с кем посоветоваться о своих проблемах! Николай Васильевич Лазарев! Но как к нему обращаться после того, как я сбежал с его кафедры!
Поговорить удалось только с Петей Голиковым. Но и этого для первого раза было вполне достаточно. Пётр Петрович, на моё удивление, сразу заинтересовался моими стремлениями к научной деятельности, пообещал помочь мне в этом и, главное, представил меня профессору, как желающего заниматься исследованиями. Николай Васильевич сразу вспомнил меня: «А, беглец! Вы ещё не потеряли желание заниматься наукой?!» Было страшно стыдно, но вместе с тем радостно, что я снова могу влиться в его (профессора) творческую бригаду. Николай Васильевич посоветовал держать связь с доктором Брехманом – «ведущим специалистом здесь, на Дальнем Востоке по адаптогенам» и с Петром Петровичем, который уже заканчивал кандидатскую диссертацию и тоже «кое в чем разбирался в области медицинской науки».
Петя не обманул меня. Уже через день мы с ним снова встретились, и он дал мне ряд методик, с  помощью которых можно было существенно объективизировать исследовательский процесс. Немного рассказал о своей работе и вообще о перспективах научных исследований здесь, в Приморье. Упомянул и Маянского, и Дардымова, и Матюхина, и Федорца, с которыми в последующем тесно переплелась моя научно-практическая деятельность.
А пока, по совету Голикова, я подключился к изучению проблемы стресса – «состоянию напряжения»  у личного состава моего подразделения, использовав единственно доступную мне методику подсчёта формулы крови, в частности эозинофилов в мазках, что было вполне реально даже в отдалённых гарнизонах. Отсутствие у меня микроскопа не позволило  использовать методику прямого подсчёта этих  элементов, как я делал Петя, но это я оставил на будущее, надеясь приобрести хотя бы этот прибор. Подключил методики оценки тонуса вегетативной нервной системы (дермографизм, орто- и клиностатические пробы), а также оценки степени С-витаминной обеспеченности и общей реактивности с помощью лингвальной («языковой») пробы Яковца и внутрикожной пробы Роттера (с краской Тильманса).
Петя сказал, что все эти показатели в местных условиях существенно меняются в зависимости от времени года, что свидетельствует об изменении внутриорганизменных процессов. Я сразу подумал, что подобные исследования помогут мне пролить свет на этиологию и патогенез кожных и иных заболеваний  среди моих военнослужащих.
Последующие несколько месяцев я непрерывно проводил исследования во всех точках, где были сосредоточены наши подразделения. Ходил в санэпидотряд флота, где под микроскопом считал формулу крови в мазках, взятых у личного состава. И к октябрю имел уже значительный фактический материал для предварительного, посезонного анализа (весна,   лето и осень). По просьбе Пети, отдал ему часть материалов («для сравнительного анализа»), показал все результаты Дардымову и Федорцу в санэпидотряде флота.
Борис Александрович Федорец, тогда ещё капитан медслужбы, также вёл исследовательскую работу в этом плане, связывая общую резистентность (реактивность) организма с заболеваемостью дизентерией в Приморье. Использовал свой комплекс оценочных методик: бактерицидность кожи и сыворотки крови, лизоцим слюны, общий белок и белковые фракции крови и др. В последующем мы объединим наши усилия в этом направлении исследований, добавим новые методики и в течение нескольких лет будем работать совместно по изучению сезонной (и суточной) динамики реактивности организма военнослужащих в местных климатических условиях.



ПОВОРОТ СУДЬБЫ

Знакомясь с офицерским составом медицинской службы флота, с условиями, в которых они ведут свою творческую практическую деятельность, я всё больше чувствовал всю примитивность моих рабочих условий в отряде и полную неспособность что-либо изменить здесь к лучшему. Все мои попытки приобрести для более эффективной работы хотя бы микроскоп, разбивались о категорические противодействия со стороны командования. Пришедший на смену Ивану Ивановичу Самуилову подполковник Терехов (из лётного состава) вообще со мной много не разговаривал, и только отдавал приказы, подключая меня порой даже и к  немедицинской работе в отряде. Слава богу, от дежурств по отряду мне каким-то образом удалось отбиться.
Поэтому совершенно неожиданным для меня явилось разрешение на повышение квалификации на курсах усовершенствования медицинского состава (КУМСы) при госпитале флота, куда я уже давно  просился у командования. И это было для меня настоящее счастье. Не важно было, по какой дисциплине я буду специализироваться. Важно было окунуться в атмосферу медицинской жизни, встретиться со своими однокашниками по академии, вновь начать мечтать о более светлом будущем. Я всё ещё готовил себя к  будущей работе в клинике и выбрал невропатологию, как бы предчувствуя трагическое будущее своего  физического состояния и предвидя клинику, в которой мне в течение многих лет будут оказывать посильную помощь.

В начале шли общемедицинские (и строевые!) занятия. Мы слушали лекции ведущих специалистов флота, участвовали в непременных семинарах по марксистско-ленинской подготовке, сдавали зачёты по общим дисциплинам, радовались встрече друг с другом (однокашниками). На данные курсы попали и Игорь Кравченко и Толик Ободов, и даже ребята с младшего курса: оказался на КУМСах (впервые!) и капитан медслужбы Виталий Константинович Ястребов, выпуска 1955 года, будущий главный психиатр флота и мой сосед по квартире – уже в девяностых.

Всё шло своим чередом. Я уже готовился переходить на занятия по специальности в руки главного невропатолога флота Льва Исаковича Левина – полковника медицинской службы, как вдруг  случилось уж совсем неожиданное. Как-то, после очередной лекции по токсикологии, ко мне подошёл Г.М. Маянский,  отозвал в сторону и спросил – «Вы хотели бы работать у нас, в ОСПО?» Это было настолько неожиданно, что я смог только открыть рот, но закрыть его был не в состоянии. Маянский сразу уточнил, приняв моё молчание за глубокое раздумье: – «Освобождается должность врача-физиолога в гигиенической лаборатории. И. В. Дардымов переводится на время в лабораторию госпиталя флота, а потом увольняется и идёт в академию наук к Брехману. Гигиена и  физиология – это как раз по вашей части».
–А как же невропатология? – туго соображаю я. Да и меня не отпустят из отряда.
–Последнее пусть Вас не беспокоит. А с невропатологией решайте. Но решение должно быть завтра. Завтра надо докладывать командиру отряда. Встретимся здесь же на лекции, и Вы скажете о своём решении.
Для нас с Таней это было потрясение! Сразу менялись   все   мои   планы.   Я   и   не   думал   о  такой возможности. Однако сейчас я уже знал, что такое ОСПО, был знаком со многими офицерами отряда, видел условия, в которых ведётся там работа. Смогу ли я сразу переквалифицироваться на физиолога и гигиениста? Да и что это будет за работа, каковы будут мои задачи? и т.д. Уйма вопросов, на которые пока не было ответа. Однако времени на выяснения обстановки и раздумий не было. И мы с женой решили – надо идти! И искать здесь своё будущее: и в работе, и в службе, и так полюбившейся мне науке.
Переход состоялся без особых проблем. Только подполковник Терехов больше часа поливал меня в своём кабинете трёхэтажной стройбатовской грязью, смешанной с междометиями, взятыми из авиагарнизонной службы. Грозился задержать меня в отряде, да ещё посадить на гауптвахту за незнание положений воинского устава. – Я действительно ничего не сказал ему о возможном переводе, как посоветовал мне командир отряда полковник медслужбы Дьяков Николай Васильевич. Но всё же меня пришлось отпустить, поскольку приказ о переводе уже был подписан командованием ТОФ, и Терехов был бессилен препятствовать этому.




23 ОСПО ТОФ. НАУКА И ПРАКТИКА.

Санэпидотряд флота был единственным подразделением в пределах Владивостокского гарнизона, где была сосредоточена вся наша «профилактическая» медицинская служба – гигиена, эпидемиология, бактериология, вирусология, дегазационно- дератизационный отдел. Его специалисты проводили огромного объёма работу по оказанию соответствующего вида помощи частям и подразделениям флота. Начальники лабораторий в большинстве своём являлись главными специалистами флота по своим направлениям и выполняли ещё работу организационного и образовательного плана.
Основной для всех нас, естественно, была практическая работа в частях и подразделениях. Но она всегда носила творческий, исследовательский характер. Изучались новые, специфические для Приморья, формы заболеваний (псевдотуберкулёз), кишечные, вирусные инфекции. В гигиенической лаборатории проводились исследования витаминной обеспеченности пищевых рационов личного состава, биологической полноценности питания в целом, изучалось содержание витамина С в местных дикоросах и овощах, выращенных в прибрежной зоне. В токсико-радиологической лаборатории отрабатывались методики экспресс-индикации ОВ и РВ (отравляющих и радиоактивных веществ). Подвижная лаборатория совершенствовала свои «укладки» и варианты ускоренного санитарно- гигиенического и эпидемиологического обследования отдалённых частей и гарнизонов.

В отряде сложился удивительный коллектив врачей- единомышленников, специалистов высокого уровня знаний и навыков, преданных своей работе, друг другу, творчески подходящих к выполнению задач  медицинской службы. Удивительно доброжелательные, всегда готовые тебя поддержать, помочь, принять на свои плечи часть ответственности, не терпящие праздности, халатности в работе, безответственности. Это были люди высокой культуры, общение с которыми всегда доставляло мне радость и звало к творческому самосовершенствованию. Хочется перечислить хотя бы некоторых из них, чтобы оставить о них память нашим потомкам, как пример преданности своему делу, присяге, творчеству в науке.
Дьяков Николай Васильевич, полковник медслужбы, командир отряда. Твёрдый, решительный, знающий, выдержанный человек, сумевший  организовать и сплотить коллектив, придать работе отряда творческий, исследовательский характер. Ко мне относился весьма доброжелательно, но привилегий никогда не давал, требуя выполнения всех моих функциональных обязанностей.
Шапиро Марк Исаакович, подполковник медслужбы, начальник бактериологической лаборатории, доктор медицинских наук. Интеллигент и интеллектуал. Он знал, казалось, всё и с удовольствием делился своими знаниями.
Виноградов Владимир Яковлевич, подполковник медслужбы, кандидат медицинских наук, начальник подвижной лаборатории. Досконально знал обслуживаемые объекты и коллективы. Свободно и легко писал любые служебные бумаги и научные статьи. Первым увидел у меня аналогичную способность и ещё в 1963 году предсказал мне «писательское» будущее:
–Товарищ Бердышев! Когда мы увидим вашу первую монографию?

Кирилл Нацкий, гражданский, энтомолог, кандидат медицинских наук.
Левцов Николай Павлович, подполковник интендантской службы, начальник дегазационно- дератизационного отделения. Прекрасный специалист. Удивительный лектор.
Дардымов Игорь Васильевич, капитан медслужбы, кандидат медицинских наук. Врач-физиолог гигиенической лаборатории. Передал мне дела, напутствие заниматься наукой и блюсти традиции лаборатории. Проверил мои общеобразовательные знания, как вступительный пропуск: «А кто такой Цербер?» Здесь я не ударил в грязь лицом, хорошо зная древнегреческую мифологию.
Федорец Борис Александрович, капитан медслужбы (в 1962 году), эпидемиолог. Прекрасный специалист, постоянно приглашался в мед. Отдел для работы, параллельно с главным эпидемиологом флота. Именно он стал моим главным компаньоном в научных исследованиях и организатором наших первоначальных научных изысканий. Трудно складывался начальный этап его службы. Из-за претензий женщины он лишился золотой медали при окончании Военно-морской медицинской академии (ВММА), получил низкую должность при назначении. Но быстро завоевал себе доверие командования своими знаниями, самоотдачей в работе, навыками. Дьяков его очень любил и уважал. И, по-видимому, был рад, что мы начали работать вместе.
Слободин Александр Зиновьевич, майор медслужбы, начальник гигиенической лаборатории (естественно, и мой прямой начальник). Безусловно, много знал в области гигиены и санитарии. Удивительно легко ориентировался в любой обстановке, всегда принимал правильное решение. Свободно держался на трибуне, интересно рассказывал, читал лекции; знал массу анекдотов. Обожал работу в Отделе, среди начальства.    Не    любил    писать    бумаги    –    это  было настоящее страдание. Довольно скоро перевёлся в Караганду, оставив меня под опекой Виктора Николаевича Баенхаева, майора медслужбы, перешедшего в гигиеническую лабораторию из лаборатории Маянского.
Баенхаев Виктор Николаевич. В 1963 году ещё капитан медслужбы. Возвратился в ОСПО после окончания санитарно-гигиенического факультета. Прекрасный специалист, чрезвычайно ответственный, отлично знающий аппаратуру, любящий практическую работу. Мы вместе много работали в частях, выполняя программы по изучению обитаемости надводных кораблей, интенсивности электромагнитных излучений на кораблях и в авиагарнизонах, по изучению обитаемости подземных объектов и сооружений флота. Признавал мои знания и значимость работы в области физиологии военного труда. Поощрял проводимые мною на кораблях и в частях дополнительные исследования. Помогал мне и в работе, и в жизни. После  демобилизации мы вместе работали в городской санэпидстанции по реализации программы «Здоровье».
Знаменский Владимир Алексеевич, майор медслужбы, эпидемиолог. Разработал новые методики идентификации микробиологических объектов. Открыл возбудителя скарлатиноподобной лихорадки (псевдотуберкулёза). В стационарных условиях академии применил самозаражение. Защитил диссертацию. Был удостоен  сразу  докторской  степени.  Сожалел  по поводу «моей физиологии» – что она «не даёт» возможности делать подобного рода открытия».
Лебедев Николай Фёдорович, майор  медслужбы, начальник вирусологической лаборатории. По моим эскизам изготовил ряд приборов для физиологических исследований. Вместе с ним стали лучшими рационализаторами отряда, а я в одно время – и в медслужбе ТОФ. В сорок лет выглядел всего на двадцать пять – тридцать.

Фролов Геннадий, капитан  медслужбы, фельдшер. В основном заведовал аптекой. Прекрасно писал таблицы. Написал мне к моей защите. Лучший теннисист (настольный теннис) отряда. Много времени проводили вместе за теннисным столом.
Савватеев Виктор Иванович, капитан медслужбы. Гигиенист подвижной лаборатории. Прекрасный лабораторный работник. Очень много помог мне в исследованиях. Вместе работали по программе изучения витаминной обеспеченности организма военнослужащих. Часто бывал вместе со мной на кораблях и в частях, выполняя гигиеническую исследовательскую программу. Судьбы наши, как и с Баенхаевым В.Н., переплетались и в последующем – совместная работа на Военно-морской кафедре Владивостокского мединститута.
Селиванова Людмила Ивановна, врач- биохимик гигиенической лаборатории. Вместе работали, изучая витаминную обеспеченность личного состава флота и содержание витамина С в овощах и дикоросах Приморья.
Галина Ивановна, санитарочка гигиенической лаборатории. Удивительно добрая и требовательная старушка. Долго гонялась за мной с тряпкой после того, как Саша Слободин устроил в комнате «костёр» и серьёзно повредил вытяжной шкаф – во время моего дежурства… Но быстро меня простила.
Много добрых слов можно сказать и о других сослуживцах – тех, которые прибыли в отряд уже после меня, таких как Лёша Вадов, Гена Курилкин, и, конечно,  о командире отряда, пришедшем после увольнения Дьякова, – подполковнике медслужбы Игнатовиче Владимире Осиповиче. Он, правда, вначале шибко за меня взялся, как за самого молодого и неопытного. Однако быстро переменил своё мнение после моего первого отчёта по обитаемости, выполненного в отсутствие Слободина, и стал полностью доверять и моим исследованиям, и бумагам, выходящим из-под моего пера.
Да, отряд был прекрасной кузницей медицинских кадров. Такого количества и такого уровня учёных- исследователей, как в ОСПО, не было ни в госпиталях, ни в медицинской лаборатории подводного плавания флота. Чего стоит один только перечень имён блестящих  учёных, вышедших из стен отряда в сороковые- пятидесятые годы: Сомов Георгий Павлович, академик, директор, а потом и почётный директор института эпидемиологии и микробиологии, доктор медицинских наук; Брехман Израиль Ицкович, подполковник медслужбы в отставке, доктор медицинских наук, заведующий лабораторией, а потом и отделом регуляции биологических процессов в Институте биологии моря и в Океанологическом институте ДВО РАН, автор сотен научных статей, многих монографий по валеологии и по изучению биологически активных веществ, прежде всего, приморских растительных и животных адаптогенов; Матюхин Владимир Александрович, полковник медслужбы, доктор медицинских наук, академик АМН СССР (ныне РАМН), академик Национальной Академии Наук Беларуси. Директор Института физиологии Сибирского отделения АМН СССР. Автор 240 публикаций, в том числе 7 монографий, а также нескольких великолепных поэтических сборников.

Вступление моё в должность прошло очень быстро. Игорь Васильевич за час передал мне всю числящуюся за физиологом аппаратуру, затем я доложил прибывшему из медотдела командиру о своём прибытии в его распоряжение. И сразу же Дардымов отправил меня в соседний стройбат (62 ВСО) с проверкой санитарного состояния. Я от природы не спринтер, и любая гонка даётся мне нелегко. Но тут пришлось поднатужиться. Зато на следующий день я мог уже спокойно   заниматься доставшейся мне аппаратурой, знакомиться с функциональными обязанностями, с сотрудниками лаборатории и планировать свою работу на квартал.
Приборы были в основном для гигиенических исследований: термометры, психрометры, гигрометры, виброграф, шумомер и др., притом в нескольких экземплярах. Но были и для физиологических исследований: аппарат для измерения кровяного давления, капилляроскоп, большой и малый аппарат Холдена (для изучения энергообмена), газовые часы, с десяток градусников для измерения температуры тела. Все «физиологические», по всей очевидности, какими-то путями раздобыл Дардымов для своих исследований, которые он в недавнем времени проводил совместно с Матюхиным, возглавлявшим здесь токсико- радиологическую лабораторию. Был ещё микроскоп – в лаборатории. Вся биохимия была в распоряжении Людмилы Ивановны.
Я не хотел бросать начатую в ВСО работу по изучению сезонной динамики здоровья и, в частности, реактивности организма военнослужащих. Дардымов посоветовал проводить её пока вне лабораторного плана, поскольку специфических задач у нас было предостаточно. Эту работу в скором времени  мы обсудили с Федорцом, выбрали для неё ближайший коллектив, 62 ВСО, согласовали план работы с командованием отряда и начали работать над методиками. К методикам из арсенала Федорца, добавили мои внутрикожные пробы, методику исследования ультрафиолетовой обеспеченности организма, затем переняли у Пети Голикова методику оценки сосудистой резистентности, сконструировав прибор позволявший подключать к нему одновременно до десяти обследованных. Запланировали анализы биожидкостей на С-витаминную обеспеченность (с помощью Людмилы Ивановны). Помимо этого, я исследовал        функциональное        состояние       кардио-респираторной системы и физическую работоспособность. Получился довольно широкий комплекс, позволявший оценить состояние организма с разных сторон. Постепенно, из года в год, мы расширяли объем исследований, подключая всё новые методики, по мере их освоения.
Этой работой пришлось заниматься  по воскресеньям, и мы проводили её ежесезонно в течение нескольких лет. Собранный материал позволил Федорцу добавить пару глав в его диссертацию. А мне – дать достаточно глубокую характеристику состояние организма переселенцев по сезонам и особенности адаптации в зависимости от климатических условий прежнего места жительства. (Кавказ, Средняя Азия, Сибирь, Европейская зона).
Работа в отряде в этот период касалась в основном проверок санитарно-гигиенического состояния и оказания помощи коллективам кораблей и частей. Пришлось срочно научиться методологии таких обследований и написанию актов обследования – убедительных для командования обследуемых коллективов.
На первой же неделе командир отправил меня вместе с подвижной лабораторией на обследование частей острова Русский, в одной из которых проходил службу Петя Голиков. Было интересно подключиться и мне к его программе, пусть и на время. Посоветовался с Дардымовым, составили план работы, подключили к ней Людмилу Ивановну с её биохимией; утвердили план у Дьякова и на следующий день отправились в путь под командованием В.Я. Виноградова.
Зная о наших лабораторных планах, Владимир Яковлевич не особенно загружал меня посещением отдалённых от выбранной базы (как раз в части, где служил Голиков) объектов, и я имел возможности в полную силу трудиться с контрольными группами, приводимыми  на  обследование  Петром  Петровичем.  В результате за две недели работы удалось получить много интересных данных по оценке функционального состояния (состояния здоровья) чуть ли не двух сотен курсантов школы (Школы связи?). Это была уже настоящая работа, позволившая сделать вполне определённые выводы. И результаты её были опубликованы совместно с Дардымовым, Голиковым и Селивановой в очередном сборнике научных работ медицинской службы ТОФ. Но уже в 1964 году.
Петя Голиков тогда вполне оценил мою «исследовательскую ретивость» и посоветовал не забывать и в будущем русскоостровные коллективы. Сам же он в скором времени сумел уволиться из рядов Вооружённых Сил и перейти к Брехману, в Академию наук. Незадолго до этого, в период своего отпуска, он защитил кандидатскую диссертацию в медицинской академии. Так лаборатория Брехмана пополнялась флотскими специалистами.

Постепенно я овладел и другими направлениями гигиенической работы. Участвовал в приёмке объектов флота, ходил в Дальвоенморстрой на согласование проектов, проверял флотские  продовольственные склады, участвовал в работе Морского Совета, изучал условия    труда    и    быта    на    индонезийском  крейсере «Ириан» – бывшем отечественном крейсере, 56 проекта. Были и дежурства в отряде, порой весьма запоминающиеся. То приходилось тушить горящую траву вокруг отряда. То бороться с пожаром в собственной лаборатории. То меня одолевали многотысячные рои мух, влетавших через открытое окно в комнату дежурного. То вдруг брал на абордаж свирепый генерал – начальник автотранспортной службы флота. То меня пугал неистовой силой ноябрьский циклон, грозящий разнести здание в пух и прах. Именно на моём дежурстве случилось ЧП куда более серьёзного масштаба – во время Военно-морского      парада      разбились      два    военных самолёта, столкнувшись в воздухе над Амурским заливом. Всё это нашло отражение в отдельных воспоминаниях («Ледовый переход») и мало связано с моей научной деятельностью.
Первой серьёзной темой, которой пришлось заниматься мне вместе с Виктором Николаевичем Баенхаевым, была тема, связанная со сверхвысокочастотными электромагнитными полями (СВЧ), оценка их интенсивности на кораблях и в авиагарнизонах флота. Она была спущена с самых высоких инстанций, рассчитывалась на два года и требовала проведения конкретных замеров плотности потока мощности (ППМ) СВЧ-излучений с помощью только что разработанного и выпущенного прибора  ПО-1
«Медик», который был выделен в отряд специальным назначением. И мы с Баенхаевым носили на себе его, вместе с семнадцатью приставками, а также с другими гигиеническими приборами на корабли и суда, брали в командировки в отдалённые авиагарнизоны, куда мы направлялись вместе с сотрудниками ЛАМ  – лаборатории авиационной медицины.
Я только-только начал вникать в эту работу, как, совершенно неожиданно, в феврале 1963 года получил приказание от командира – срочно убыть в  трёхмесячную командировку в нашу ленинградскую академию, на кафедру Ивана Акимовича Сопова с целью изучения методологии оценки обитаемости надводных кораблей, а заодно и в спецлабораторию по изучению СВЧ-полей. И это всего лишь через три месяца после поступления в отряд. Сколько событий за последние полгода! Однако было существенное «НО»! Две недели назад родился второй сын. Как оставить жену с двумя малыми детьми одну? Нет ни родственников, ни близких. Кто поможет в случае необходимости? Всё же решились. А как же иначе! Это был приказ! Значит, впереди передо мной стоят некие серьёзные задачи. Командование знает, что делать.

И вот я уже в Ленинграде. Можно себе представить, что я испытывал, остановившись на Рузовке, где прожил в курсантских погонах целых шесть лет, когда пришёл на кафедру к Ивану Акимовичу, нашему бывшему преподавателю по физиологии. Сейчас он уже  полковник. А потом многочисленные встречи с однокашниками, посещение знакомых кафедр и лабораторий, знакомство с совершенно новыми, работа в научной и секретной библиотеках.  Совершенно свободная жизнь! Отдых на Рузовке; посещение  любимых музеев. Кратковременный визит к Николаю Васильевичу Лазареву! Какой поток чувств и информации!
А на Рузовке проживание вместе с Борей Федорцом, уже майором, находящимся на пятимесячной учёбе на КУМСах. Знакомство ещё с одним офицером из нашего ОСПО – Исааком Ильичом Любаревым. Совместный отдых по воскресеньям. Встречи с нашей сотрудницей – Людмилой Ивановной Селивановой, откомандированной в НИЛ питания к профессору Васюточкину, тоже нашему бывшему педагогу.
Я работаю в основном в библиотеках, пытаюсь собрать максимум информации по надводным кораблям, по их обитаемости, по методологии её оценки. В библиотеке встречаюсь с Гдалем Осиповичем Оксенгендлером, однокашником Федорца, совсем недавно выпустившим методическое пособие по изучению функционального состояния организации корабельных специалистов. Он рассказал мне о методологии физиологических исследований, о методиках и приборах, которые можно сконструировать своими руками.
На кафедре Ивана Акимовича мне не смогли дать нужную информацию по надводным кораблям (НК). Зато открыли путь в наш специализированный институт, к специалистам, непосредственно занимающимся этими вопросами.    Встречи    на    этой    базе    с     полковником медслужбы Дерновым, а потом с Антониной Ивановной Вожжовой дали мне очень много ценного для будущей работы.
Столь же полезна была моя работа и по проблемам СВЧ-излучений. В НИЛ-5 удалось проштудировать не только основную литературу по этому вопросу, но и познакомиться с незнакомой мне методикой оценки иммунной системы – фагоцитарной активности лейкоцитов крови. Её в последующем я постоянно использовал в своих экспресс-исследованиях.
Измученный наукой, вернулся во Владивосток в начале июня. Дома всё было в порядке, и я мог спокойно заниматься своей служебной деятельностью. Командир встретил меня приветливо. Расспросил о Ленинграде, об академии, о его однокашниках, о которых я слышал. А потом вызвал Слободина и сообщил, что вскоре нам предстоит очень важная работа по изучению обитаемости надводных кораблей ВМФ. И она будет вестись специалистами отряда, параллельно с уже проводимой работой аналогичного характера на подводных лодках, которой занимается МЛПП. Задача чрезвычайно важная, поскольку наши корабли стали нести боевую службу в океане и надо создавать условия для поддержания необходимого уровня работоспособности личного состава. Здесь нужны будут и гигиенические и физиологические исследования. Так что работы хватит всем. Работа же по теме СВЧ-излучений должна продолжаться. На кораблях её легко проводить параллельно, общими силами. В конце следующего года необходимо будет отчитаться по обеим программам. И наши отчёты должны быть не хуже, чем с других флотов.
Вскоре из медслужбы ВМФ пришла  соответствующая бумага, определившая основные объекты и направления исследований, и работа закипела. Именно закипела, потому что мы ринулись навстречу полной неизвестности с огромным энтузиазмом. Работали  и  днём,  и  по  вечерам,  и  даже  ночью   (когда приходилось изучать работоспособность личного состава в период ночных вахт). Использовали для её развития все возможности.
Многое удавалось сделать в базе, при стоянке кораблей у стенки. Но основную информацию получали в период ходовых (заводских, государственных) испытаний, в условиях реальной учебно-боевой деятельности корабельного состава. В результате давали полную санитарно-гигиеническую характеристику условий труда и отдыха специалистов боевых частей и служб, а также оценку уровня их здоровья и работоспособности с помощью различных методик физиологического обследования.
В этот период какой-либо специальной (универсальной, заводского изготовления) аппаратуры подобного рода на флоте (да и в Вооружённых Силах в целом) ещё не было. Приходилось конструировать её собственными силами. В этом отношении мне очень помогло руководство по физиологическим исследованиям у подводников, выпущенное Г.О. Оксенгендлером в 1963 году, где описывалась соответствующая аппаратура. Мы с Н.Ф. Лебедевым взялись за её конструирование и даже усовершенствование. И вот через несколько месяцев у меня были уже рефлексометр (для измерения времени реакции), тремометр, аппарат для изучения РДО (реакция на движущийся объект), водный динамометр (для определения выносливости к статическому усилию), аппарат для измерения критической частоты слияния световых мельканий (КЧСМ).
Эти приборы для изучения умственной и физической работоспособности личного состава, оценки динамики утомления и восстановления функций использовались мною постоянно. Дополнительно я исследовал сосудистую резистентность (как показатель общей неспецифической резистентности  организма), ФАЛ   –   фагоцитарную   активность   лейкоцитов   крови, функциональное состояние сердечно-сосудистой системы и дыхания известным способом. Иногда удавалось провести капилляроскопию с помощью нашего прибора, оксигемометрию (прибор мне давал Юра Марков, возглавлявший в госпитале флота лабораторию функциональных исследований), термометрию (электротермометр мне на время давал Игорь  Васильевич Дардымов). Ещё реже удавалось провести аудиометрию с прибором, взятым в МЛПП. Из более простых, и менее трудоёмких методик частенько использовал «теппинг-тест» и расстановку чисел (вместо таблиц Платонова). В целом получался весьма широкий комплекс исследований, позволявший всесторонне оценить состояние организма в динамике наблюдений.
Изучалось состояние организма личного состава практически всех боевых частей и служб во время отдыха, во время вахт и работ, в динамике в период выходов и походов. Особое внимание уделялось наиболее тяжёлым условиям труда: ночным вахтам, вахтам в условиях полной герметизация боевых постов, работам в аварийных ситуациях – при ремонте выходящий из строя аппаратуры, в условиях особенно сильного эмоционального напряжения – при артиллерийских стрельбах и ракетных пусках.
Подобные исследования требовали постоянного нашего присутствия на боевых постах, огромного напряжения сил и большой исследовательской бригады, которая формировалась под моим руководством из фельдшерско-врачебного состава данного корабля.
Естественно, полный объём перечисленных исследований являлся исключением. Чаще всего приходилось подбирать комплекс самых простых, достаточно информативных методик – «методик массового обследования», которые можно было использовать одновременно в большой группе лиц. Именно эти методики были использованы нами в последующем      при      массовых       «донозологических» обследованиях воинских коллективов, а ещё позднее – при попытке внедрить эту методологию в практику поликлинических обследований трудящихся в системе городского здравоохранения.
Одновременно с физиологическими мне приходилось проводить и гигиенические исследования – замеры температурно-влажностного режима, интенсивности воздушного шума, вибрации, степени загазованности корабельных помещений. Использовали и ПО-1 «Медик» для замеров плотности потока  мощности СВЧ-излучений от корабельных РЛС (радиолокационных станций). Эту работу проводил в основном Виктор Николаевич, порой принимавший вместе со мной участие и в других гигиенических исследованиях.
От начальников медицинских служб кораблей или соединений начали поступать отчёты, в которых, помимо анализа заболеваемости личного состава в кратковременных и длительных походах, давалась санитарно-гигиеническая оценка этих проектов (кораблей). С ними я, естественно, знакомился в Отделе медслужбы и сопоставлял с нашими наблюдениями. Через какое-то время была разработана специальная программа исследований для врачей кораблей в походах, которая была разослана соединениям за подписью Начальника медслужбы флота.
Одним из направлений нашей деятельности явилось участие в госприёмке боевых кораблей: противолодочных, малых противолодочных, ракетных кораблей, тральщиков и др. Часть рекомендаций медслужбы по улучшению обитаемости реализовывалась здесь, на месте. Многие же отправлялись в медслужбу ВМФ для их рассмотрения на стадии проектирования. Нередко приходилось давать наши рекомендации по обитаемости различных проектов в специальной комиссии  при  Штабе  Флота.  И  лестно  звучали выводы адмиралов, что медицинская служба знает корабли не хуже, чем специалисты боевых частей и служб.
Да, и в настоящее время я хорошо помню эти проекты:  ПЛК-159,  МПК-204,  РК-205,  ТМ-57.  Но  были ещё старые, но действующие: эсминцы, крейсера 56 проекта, сторожевые корабли. И они ходили на боевую службу в тропические широты. Однако вскоре стали приходить на флот и новые, куда более совершенные боевые единицы: ракетные корабли, ракетные крейсера, десантные корабли, корабли-спасатели, корабли на воздушной подушке, потом и авианосные корабли и др. Так, ракетный крейсер «Варяг» до сих пор является флагманом Тихоокеанского флота.
Мы успешно завершили данную работу в течение положенного срока, своевременно представили необходимые отчёты в вышестоящие инстанции. Получили весьма похвальные отзывы. И продолжали работать дальше.
К этому времени в медслужбе ТОФ произошли существенные кадровые перестановки. Ушёл со своего поста прежний начальник медслужбы генерал-майор Синельщиков. На его место прибыл подполковник медслужбы Горбатых (с Черноморского флота). Быстро произошла смена руководства отделений госпиталя флота. Ушли полковник Левин (неврологическое отделение), Лившиц (стоматология), Плоткин (терапия), Гинзбург (урология). Быстро сняли с должности Дьякова, и на его место к нам прибыл новый начальник – подполковник медслужбы Игнатович Владимир Осипович (тоже из Севастополя). Будучи неплохим организатором и знающим специалистом, он ничего не изменил в работе отряда, только поначалу уж очень сильно взялся за моё перевоспитание. Ему очень не нравились мои пыльные ботинки, которых я не успевал вычистить по прибытии, а также моя улыбчивая гримаса, с которой я встречал его, будучи дежурным, с докладом. Избавиться от последней я так и не смог в ближайшие годы, а вот ботинки стал чистить ещё при подходе к отряду, заблаговременно беря с собой соответствующие принадлежности.
Отношение Игнатовича ко мне в корне изменилась после написания мною первого отчёта по обитаемости и рецензии на него ведущих специалистов ВМФ, свидетельствовавших, что я уже «созрел» как  специалист, и что на меня уже вполне можно положиться в работе. А это было самое главное. И моя извечная улыбчивая физиономия уже не портила настроение командиру.
Летом 1964 года произошло ещё одно событие, резко повлиявшее на ход моей службы и всей научно- практической деятельности. Во время отпуска окончательно «рванула» моя поясница и с этого момента не оставляла меня в покое в течение всех последующих лет жизни. Частичные параличи ног, кишечника, всех сфинктеров, непрерывные, порой нестерпимые боли, резкое ограничение движения сделали меня  фактическим инвалидом, нарушили психику, привели к потере веры в себя и, безусловно, отразились на моей трудовой активности. Жизненная целеустремлённость и постоянная работа над собой давали определённые результаты. Однако трудиться в рядах Вооружённых Сил я смог только до 1980 года и ушёл в отставку в возрасте  44 лет, не сумев сделать многое из всего задуманного…
Ну, а после первой поясничной «катастрофы»  работа продолжалась – и текущая, и исследовательская. Фактически, на надводных кораблях по-настоящему она только-только начиналась. По мере учащения выходов наших кораблей в океан (где службу приходилось нести в чрезвычайно тяжёлых условиях, на совершенно неприспособленных для этого кораблях и судах) требовались всё более глубокие научные разработки и рекомендации по вопросам питания, водообеспечения, труда и отдыха экипажей, продолжительности и сменности  вахт  в  условиях  экстремальных    температур боевых постов, исследования возможности работы в комплектах защитной одежды, переносимости подобных условий и обоснования продолжительности всей боевой службы на конкретных проектах кораблей. Возникал практически значимый вопрос о выяснении закономерностей кратковременной и длительной адаптации моряков к подобным условиям походов, о сроках и закономерностях восстановительного, реадаптационного процесса, о разработке способов и средств ускорения адаптации и повышения работоспособности личного состава в походах. Всё это, и многое другое, приходилось изучать немедленно, как можно глубже, непосредственно в условиях несения боевой службы.

1965 год. Январь. Запланированы сборы при начальнике медслужбы ВМФ, в Ленинграде. Слободин срочно готовит доклад Горбатых. Мне поручено подготовить свой, собственный. И тут же поступает приказ начмеда – откомандировать меня на шестимесячные курсы усовершенствования по гигиене в академию, притом срочно – курсы начинаются  в феврале. Слободин против – «слишком рано». Игнатович – просто выполняет приказ. Я, безусловно, рад. Однако, как же семья? Притом за несколько дней надо успеть написать и отпечатать свой доклад. Конечно, не успеваю. Договорились с Владимиром Осиповичем, что доклад доработаю в Ленинграде. Даю ему название и основные тезисы. Игнатович уверен во мне.
Летим в Питер всей семьёй. Устраиваемся в посёлке Левашово, недалеко от города, по Финляндской дороге. Я добираюсь на занятия электричкой. Всё хорошо. На кафедре все знакомые преподаватели: Николай Иванович Бобров – начальник кафедры, Николай Николаевич Алфимов, Пётр Назарович Яговой, Виктор Петрович Чвырёв – уже все полковники. Наша группа состоит из четырёх человек. В их числе Слава Тихомиров,
на год моложе нас выпуском. Он уже с материалами кандидатской диссертации – по адаптации в условиях Севера. Работает под руководством Боброва.
Я работал над освоением гигиенических наук без особого напряжения. После занятий спешил домой, в Левашово. Много отдыхал с детьми. Ходили на прогулки в окрестностях посёлка. Иногда всей семьёй ездили в город. Посещали любимые музеи. Не было особого желания заниматься и собственной наукой – работать в библиотеке, или на кафедре в неурочное время. Тем более, что у меня в то время не было конкретного плана своей диссертационной работы. Одни советовали разрабатывать тему по СВЧ-излучениям – тем более, что материалов было собрано предостаточно. Смущало то, что отдифференцировать эти воздействия от всего остального комплекса негативных факторов среды в условиях корабля было совсем не просто. Что касается надводных кораблей, то мне казалось, что ничего нового я пока не сделал. На старых проектах кораблей подобные работы уже проводились, пусть и куда менее глубоко в физиологическом плане. С Дерновым разговора на эту тему конкретного не было. Он бы мог посоветовать многое. Интересные перспективы сулила работа в плане биоклиматологии, – по сезонной адаптации в Приморье. Но тут ещё предстояло многое сделать. Так что я оставался на перепутье и ... продолжал работать.
Теперь-то я вижу, что тот, первый отчёт по обитаемости уже представлял собой почти готовую работу. Оставалось только привести литературу, придать материалам диссертационную форму и добавить физиологические данные по работоспособности и характеристике функционального состояния организма кабельных специалистов. Оценка сосудистой резистентности, ультрафиолетовой обеспеченности, фагоцитарной активности лейкоцитов, энергообмена и сосудистого тонуса у личного состава до наших работ ни на   одном   из   флотов   не   проводились.   Анализ     этих показателей в динамике давал возможность с иных позиций взглянуть на здоровье и работоспособность обследуемых категорий корабельных специалистов, делать более обоснованные выводы и давать конкретные рекомендации. В личном плане я, как всегда, был нерешителен. А судьба в скором времени сыграет со мной злую шутку, лишив меня на длительное время диссертационных амбиций. К этому времени мне так и не удалось напечатать ни одной работы в Военно- медицинском журнале (ВМЖ). Опубликовали лишь одну в виде краткого реферата – о методике исследования сосудистой резистентности (совместно с Федорцом).  Темы по климато-физиологии для журнала оказались неактуальными. Публиковать же что-либо по обитаемости можно было только в закрытой печати, а сборников таких у нас на флоте не издавалось. Отправляемые материалы доходили только до «Высших инстанций» и использовались ими по назначению (конечно, с пользой для дела). Но это было не самое главное. Главный удар обрушится на меня потом, в 1966 году, по возвращении из академии. А пока я продолжал заниматься на кафедре.

После окончания КУМсов я на несколько месяцев вернулся во Владивосток, оставив семью в Левашово. Успел за это время пролежать 40 суток в госпитале с очередным обострением со стороны поясницы. А потом, получив очередной отпуск, вернулся в Ленинград, к семье, и с целью работы над диссертацией. Но предстоял ещё запланированный доклад на сборах Медслужбы ВМФ.
Конечно, первое «научное» выступление на «учёных» сборах целиком осталось в памяти. Волновался страшно. Но собрался. Вёл эту часть заседания наш  Павел Иванович Горбатых. Вёл прекрасно – чётко, уверенно. Также уверенно сделал и свой доклад – весьма отличный  от  Слабодинского  текста.     Александра Зиновьевича на сборах не было – не было его доклада. Докладывали наши офицеры из МЛПП – Солодков Алексей Сергеевич и Бабурин Евгений Фёдорович. У последнего был частный, но важный вопрос об использовании элеутерококка подводниками. У северян подобных положительных результатов не получалось. Завязалась дискуссия. Горбатых прервал её: «Не хотите элеутерококка, не дадим – сами будем его использовать!» Мой доклад был единственным по надводным кораблям. Я оттенил этот момент. Доложил в тезисном порядке об обитаемости и её воздействии на здоровье и работоспособность личного состава. Продемонстрировал динамику работоспособности специалистов БЧ-V и, БЧ-II и РТС в период отдельных вахт   и  в  экстремальных условиях. Для всех это оказалось откровением, ибо больше докладов по физиологии военно-морского труда ни с одного флота (Северный, Балтийский, Черноморский) не было. Времени мне всё-таки не хватило, и Горбатых дослушивал мои последние выводы уже стоя.
Павел Иванович не расхваливал меня – всё-таки со своего флота. Зато сиял Игнатович, также прибывший на совещание. А в перерыве между заседаниями ко мне подошёл незнакомый полковник с прямым вопросом: хочу ли я перейти на работу в их институт, и передал наилучшие пожелания от Дернова.
–Конечно хочу! Но я всего два года работаю в ОСПО и только-только начинаю осваиваться.
–Мы все знаем о Вас по вашим отчётам с ТОФ. И Вы нас вполне устраиваете. Тут условий для научного творчества несравненно больше. Вы сами это понимаете. Главное... есть ли у Вас возможность на время прописаться в Ленинграде? Квартиры в ближайшие годы не будет.
Последний вопрос сразу вернул меня на землю. Таких возможностей я не видел. Никто из ленинградских родственников   не   пошёл   бы   на   это.   Обращаться     к
Квашонкиным – тем более бесполезно. А о маминой ленинградской подруге, Зине Волковой, сокурснице по Первому ленинградскому мединституту, я тогда  просто не знал. Не подумал, что можно  попробовать прописаться за городом, в том же Левашово. И вообще, я был    совершенно    непрактичный    человек    в решении
«практических», жизненно важных вопросов.
Собеседник посочувствовал мне, сказав, что лишаю себя весьма перспективной карьеры, и в последующем вопросов подобного рода в Институте ко мне не возникало. В последующие десятилетия, посещая НИИ, будучи проездом в Ленинграде, я видел в его стенах и своих однокурсников (Леву Морозова, Витю Логинова), и офицеров с нашего флота (Ю.Н. Егорова, В.В. Полонского), а также более молодых специалистов – Славу Тихомирова и шустрого парнишку выпускника 1969 года, вместе с которым мы в 1960 году плавали в бассейне. Видимо, у них у всех была возможность прописаться в Ленинграде...
Возвратились во Владивосток уже зимой, и жизнь вернулась в свою колею. Активно продолжалась работа  по всем, спущенным сверху, темам.




БОЕВАЯ СЛУЖБА. НИЗКИЕ ШИРОТЫ.


С 1965 года надводные корабли ТОФ стали нести боевую службу в низких широтах, осваивая просторы Мирового Океана. Сложности были в том, что они совершенно не были приспособлены для этих целей, – ни по автономности, ни по условиям быта и отдыха экипажей, а также по условиям работы на боевых постах.
Эскадренные миноносцы и сторожевые корабли по нашей военно-морской доктрине предназначались для патрулирования и охраны страны с моря и обладали автономностью плавания не более 30 суток. Задача же состояла в осуществлении многомесячных автономных походов. Как осуществить подобное: как поддерживать в этих условиях высокую безопасность экипажей, как сохранить здоровье военнослужащих, как наиболее эффективно организовать все направления медицинского обеспечения экипажей, – всеми этими вопросами и должна была заниматься медицинская служба флота в ожидании скорого поступления на флот уже нового поколения НК, спроектированных и построенных с учетом современных требований.
С конца 1965 года в Отдел медицинской службы флота стали поступать первые отчеты корабельных врачей с кораблей, впервые вышедших в тропики. Из них становилось ясно, что командование и медицинская служба столкнулись с чрезвычайно сложной проблемой, решить которую было невозможно без проведения специальных объективных исследований

непосредственно в условиях плавания. С этой целью Штабом флота в 1966 году был запланирован двухмесячный экспериментальный выход группы кораблей (два эсминца – «Веский» и «Вызывающий» и танкер обеспечения «Алатырь») в район Филиппин и проведения там всесторонних исследований, прежде всего, силами медицинской службы флота.
В качестве врачебной научно-исследовательской бригады Начмед флота П.И. Горбатых отправил в поход меня, предупредив за неделю до выхода и сказав, что полученные материалы нужны будут не только нашему, но и другим флотам и кораблестроительным институтам, а также ему лично для ускорения процесса внедрения наших рекомендаций.
Главный упор надо будет сделать на детальное изучение обитаемости кораблей, а также на совершенствование организации питания и водоснабжения экипажей. Павел Иванович рекомендовал провести исследование на всех трех кораблях, периодически меняя место дислокации, но особенно не настаивал на этом, приняв мою аргументацию о необходимости динамических наблюдений за каким-либо одним экипажем в течение всего похода, что особенно важно при изучении динамики адаптации моряков к условиям океанических тропиков.
Времени было в обрез! Во-первых, надо было составить программу работы, утвердить её у Начмеда флота, собрать необходимую для исследований аппаратуру, находящуюся в медицинских и научных учреждениях в разных частях города, доукомплектовать находящиеся в ОСПО физиологические укладки, собрать, простерилизовать и укомплектовать сотни разных по объёму пробирок для сбора биожидкостей (пот, моча, слюна). Хотелось также достать элеутерококка, аскорбиновую     кислоту     и     поливитамины     для     их

профилактического применения в плавании. Еще нужно было залечить зубы, на что всегда уходила уйма времени. Были и неотложные домашние заботы и пр.
Я отлично понимал, что мне предоставляется шанс выполнить совершенно новые для нашей военно- морской медицины исследования и  получить уникальные материалы по всем вопросам медицинского обеспечения. Поэтому захватил с собой всю свою исследовательскую портативную аппаратуру (капилляроскоп, рефлектометр, тремометр, прибор для исследования реакции на движущийся объект – РДО, водный динамометр, аппарат для исследования КЧСМ – критической частоты слияния световых мельканий, портативный спирометр, укладки для исследования сосудистой резистентности и фагоцитарной активности лейкоцитов в крови – ФАЛ и др.). Попросил у Юры Маркова в лаборатория функциональных исследований оксигемометр. Захватил массу пробирок для сбора жидкости с целью определения в них солей, витаминов группы В, 17-кетостероидов. Взял всё необходимое для определения в биожидкостях витамина C – непосредственно в походе и проведения так   называемой
«лингвальной пробы» – с этой же целью с краской Тильманса. Заготовил массу анкет и таблиц для субъективной оценки состояния организма и умственной работоспособности. Из показателей неспецифического иммунитета, помимо ФАЛ, планировал определение лизоцима и бактерицидности слюны уже по возвращению в базу.
Из аппаратуры для гигиенических исследований у меня были термометры, психрометры, барограф, шумомер, виброграф, газоанализатор на СО, CO2 и окислы азота. Профессор Брехман Израиль Ицкович (АН СССР) дал мне в поход несколько литров экстракта элеутерококка, а также настойку лимонника китайского для      изучения      эффективности      их       однократного

применения и курсового использования (для элеутерококка) в походе. У него же я взял и электротермометр для измерения кожной температуры и температуры тела.
Все методики были основательно отработаны и постоянно использовались в работе в лаборатории ОСПО (Л.И. Селиванова, В.И. Савватеев, Б.А. Федорец и др.). Единственное, что нам помогли сделать по договорённости во Владивостокской городской больнице физических методов лечения, – это анализы биожидкостей на калий, натрий, а также 17- кетостероиды.
В целом научно-исследовательский багаж мой составлял несколько десятков килограммов, которые всё же уместились в выделенном мне отрядовском газике, который благополучно доставил меня в «Стрелок», где базировались отправляющиеся в поход эсминцы.
Столь подробное описание подготовительного периода вряд ли будет интересно обычному читателю. Но тем врачам, кто занимается научно-практическими исследованиями, будет понятна грандиозность замыслов и вся сложность их практической реализации в походе.
Многообразие использованных методик обследования понятно нам, физиологам. Всегда хочется получить всестороннюю оценку состояния организма. Невозможность этого объясняется обычно либо отсутствием соответствующей аппаратуры, недостаточной методической подготовленностью экспериментатора, либо недостаточной мощностью научной врачебной бригады. В нашем случае подготовленных людей в составе корабельной врачебно- фельдшерской бригады было вполне достаточно.
Собрав и проанализировав в последующем собранный материал, мы, уже в середине шестидесятых, вплотную    подошли    к    методологии    комплексных   и

системных обследований в физиологии военно-морского труда, ставшей приоритетной в восьмидесятые и последующие годы.
Начальником медицинской службы на  «Веском» был старший лейтенант мед. службы Королёв Владимир Алексеевич, несколько лет назад закончивший медицинский институт и решивший надеть погоны военно-морского врача. Спокойный, уравновешенный, твердый и решительный, обладающий достаточным объемом медицинских знаний и навыков, а также определёнными организаторскими способностями, он очень помог мне в походе, организовав нашу исследовательскую бригаду и обеспечив бесперебойный график обследований.
Командир корабля, капитан второго ранга, уже знал о предстоящей работе. Доброжелательно встретил и разместил меня и обещал возможную помощь в проведении исследований. Доктор познакомил меня со своими помощниками – фельдшером, санинструктором и двумя санитарами, которые, вместе с нами, и составили довольно мощную исследовательскую бригаду.
Оставлять на два месяца семью (жену с двумя малыми сыновьями) было нелегко. Для Тани – полная неизвестность и постоянные волнения. Чтобы хоть немного уменьшить её одинокие терзания, я додумался написать перед отходом с десяток писем с разными датами отправления и попросил друга и однокашника Володю  Некрасова,  руководившего  мед.  службой  на РК
«Упорный», периодически высылать их во Владивосток из Промысловки. Писал особо коряво, имитируя  морскую качку. Подробно описал и красоту океана, и дельфинов, и летучих рыбок, и прекрасные условия океанского плавания. Все письма благополучно дошли до адресата, а счастливая Танюшка так и не задала себе вопроса, каким образом у нас налажено регулярное почтовое сообщение с просторами Тихого океана...

Два последних дня перед выходом мы с доктором посвятили оценке обстановки, планированию работы и предпоходовому обследованию экипажа, которое из-за огромного объема исследований затянулось и на первые несколько суток плавания. Затем они плавно перешли в динамические наблюдения на этапах перехода в тропики и затем каждые 10 дней плавания.
Такая динамика наблюдений позволяла нам получить развернутую картину адаптационного процесса у личного состава, что было одной из главных задач физиологических исследований. Другой задачей было изучение влияния на корабельных специалистов вахт и особого рода работ (в режиме противоатомной защиты – ПАЗ, в ночное время суток, в экстремальных температурных условиях, во время артиллерийских стрельб, чистки котлов и пр.).
Отдельно исследования велись в группах, получавших комплекс витаминов и экстракт элеутерококка в течение полутора месяцев плавания. Выделили мы также и группу «физкультурников» – систематически во время похода занимавшихся целенаправленной физической тренировкой. Фактически под наблюдением находился весь личный состав экипажа, за исключением офицерского состава и прикомандированных на поход специалистов.
Каждый врач-физиолог, проводящий длительные динамические наблюдения в больших организованных коллективах, знает основные требования, предъявляемые к ним. Это прежде всего идентичность условий наблюдения по времени суток, приёмам пищи, по обстановке, режиму труда и отдыха и т.д.; идентичность аппаратуры, подготовленность обследуемых (знание ими методик и своих задач) и т.д. Соблюдение их в условиях повседневной учебно-боевой деятельности экипажа, постоянных учебно-боевых тревог и различного рода учений  было  далеко  не  простой  задачей,  и  всей нашей

творческой врачебно-фельдшерской бригаде приходилось трудиться с утра и до вечера (и даже   ночью
–при оценке состояния организма и работоспособности специалистов во время ночных вахт и работ).
В условиях отдыха специалистов мы проводили обследование либо в медпункте, либо в кубриках, или же на верхней палубе, используя порой даже часы политических занятий (по договоренности с руководителями групп). Метод группового обследования существенно ускорял процесс, позволяя проводить анкетирование, пробы Штанге, Генга, теппинг-тест и работу с таблицами. В группах по 10 человек проводил я и баночную пробу Нестерова. После этого вся наша бригада, – каждый со своими методиками, осуществляли уже последующее, индивидуальное обследование. Забор крови из пальца на фотоцитоз осуществлялся в стерильных условиях медпункта. Двухчасовое последующее термостатирование проб проводилось при температуре +37,0 C на собственном поясе с помощью специально приспособленного эластичного бинта. Здесь же собиралась в стерильные небольшие пробирки слюна. Пробы пота брались на боевых постах со всего тела с помощью стерильных марлевых салфеток. Пробы мочи забирались из утренней часовой порции. Влагопотери потоотделением рассчитывались по специальной методике посредством динамического взвешивания и строгого учета выпитой за сутки жидкости. В группах, использовавших дополнительные поливитамины и элеутерококк, препараты выдавались санинструктором  во время обеда. Влияние на работоспособность  отдельных вахт изучалось непосредственно на боевых постах со снятием показателей в течение каждого часа работы.
Должен сказать, что организация работы со стороны командования и медицинской службы была на высоком уровне. И сами обследуемые специалисты охотно шли  на

них, получая на месте полную информацию о своём здоровье. Этому способствовали и предварительные беседы с личным составом о целях и задачах проводимых исследований.
Гигиенические исследования проводились по самостоятельному плану в помещениях большинства боевых постов, кубриков и кают.
В каких условиях приходилось нашим первопроходцам нести боевую службу на НК старых проектов в низких широтах, может представить себе каждый, хоть немного знакомый с климатическими условиями тропической и субтропической зоны. Температура наружного воздуха +30-35 С, воды –    около
+30 C, относительная влажность – далеко за 80%. Металлическая палуба и надстройки корабля нагреваются до +70 С. Их постоянно приходится охлаждать забортной водой, поливая из шланга. Во внутренних помещениях обстановка соответствующая – только принудительная вентиляция и никакого кондиционирования воздуха. А тут еще шум, вибрация, СВЧ-излучение, загазованность воздуха служебных помещений, низкая освещенность. И интенсивная, напряжённая, ответственная непрерывная многочасовая работа экипажа в условиях учебно-боевой обстановки.
Всё это надо было выдержать, продержаться два-три, может, ещё четыре года до поступления на флот новейших боевых кораблей, уже специально строящихся для подобных условий плавания. И моряки держались, преодолевая климатические, физические и психологические преграды, приспосабливаясь к выполнению боевых задач в этих экстремальных внешних условиях. Что эти условия неблагоприятны, а порой даже пагубны для организма, отлично знали и командование, и медицинская служба ВМФ. Знали без всяких специальных наблюдений и исследований. Но никто   не   мог   точно   сказать,   как   быстро    наступают

неблагоприятные изменения в организме моряков, где предел безопасности конкретного вида работ, каково наиболее благоприятное для этих условий чередование часов работы и отдыха. Не могли мы знать, как быстро развивается адаптация личного состава экипажей к условиям тропиков и какие физиологические, биохимические, иммунологические и психологические изменения происходят в организме при этом. Совершенно не ясна была возможность выполнения учебно-боевых задач в чрезвычайных и экстремальных условиях, а также безопасное время их проведения. Необходимо было задуматься о режимах водопотребления и наиболее благоприятных напитках в условиях больших потерь жидкости с потовыделением. В плане питания необходимо было выбрать оптимальное соотношение основных пищевых ингредиентов (белков, жиров и углеводов), а также пересмотреть суточные (походные) нормы биологически активных веществ, прежде всего витаминов и микроэлементов (а также солей), в большом количестве теряемых с потом. Поэтому анализ пота на их содержание представлял особую актуальность. Необходимо было установить предельно безопасную продолжительность подобного рода походов, выявить основные формы дезадаптационных расстройств, а также изучить  динамику реадаптационного процесса у личного состава после плавания. Все эти задачи медицинской службе ВМФ необходимо было решать в максимально короткие сроки, а в нашем случае – начинать давать предварительные рекомендации уже в период плавания. Мы должны были не только изучить состояние человека в этих условиях, но и сохранить работоспособность личного состава и обеспечить тем самым эффективное выполнение поставленной перед экспедицией задачи.
Кое-что в практическом плане командованию удалось сделать перед самым выходом. Главное – получить больше свежих и консервированных овощей    и

фруктов, соков и экстрактов. А потом всю первую половину похода бороться за сохранность их качества при отсутствии должных условий хранения. По линии медицинской службы – были получены дополнительно к нормам поливитамины и аскорбиновая кислота. Все экипажи и прикомандированные лица получили комплекты достаточно удобной тропической одежды.
Медицинская служба, совместно с командованием кораблей, командирами боевых частей и служб, продумала варианты сменности вахт и работ в условиях высоких температур и влажности воздуха, в первую очередь, во время полной герметизации корабельных помещений. Многое в этом отношении дали наши последующие исследования в конкретных условиях учебно-боевой обстановки.
О самом походе в тропиках я уже не раз говорил: как о процессе работы, так и о её результатах («Дорогой науки», научные статьи в Военно-медицинском журнале, Методическое пособие «Условия труда моряков и вопросы адаптации при плавании в низких широтах». Владивосток, 1982, 149 с., совместно с Г.Ф. Григоренко. Всё это давно забыто. Сейчас наши надводные корабли совершают куда более продолжительные выходы и в низкие, и высокие широты, в не менее напряженных условиях. Но тогда это был первый подобного рода  поход, на неприспособленных для этих целей кораблях: без кондиционирования воздуха, с тяжелейшими условиями размещения, быта и, особенно, трудовой деятельности специалистов на боевых постах.
И то, что нашей корабельной врачебной бригаде удалось в походе выполнить весь объем исследований, – заслуживает соответствующей оценки. Ежедневная многочасовая работа (обследования) в кубриках, в медицинском отсеке, на верхней палубе, на боевых постах. Работа и днём, и ночью (ночные вахты), в аварийных   и   экстремальных   условиях   (герметизация

боевых постов, фактический выход из строя аппаратуры, чистка котлов в БЧ-5, работа в комплектах защитной одежды и пр.), постоянно в условиях огромного нервно- эмоционального напряжения, экстремальных тепловых воздействий, загазованности корабельных помещений, интенсивном воздушным шуме, вибрации, электромагнитных излучений… Всё это надо было зафиксировать, выявить динамику, определить воздействие всего комплекса негативных факторов на организм; оценить уровень работоспособности и боеспособности личного состава, скорость её снижения в процессе вахт и работ. Тут же дать рекомендации по возможности оптимизации работы конкретных специалистов (сменность и продолжительность вахты, тонизирующие и стимулирующие напитки, адаптогены, условия отдыха и реабилитации и др.)
Не все выдерживали подобные условия работы, особенно из числа молодых, не адаптированных к условиям службы специалистов. Приходилось подменять их на боевых постах, оказывать помощь при перегревании... Но это были исключения. В остальном можно было только восхищаться общей и психологической тренированностью специалистов. Как они выдерживали четырехчасовую работу при температурах за 40 и более градусов Цельсия! Оперативно выполняли свои боевые задачи, практически не допускали ошибок и сбоев (по данным командиров боевых частей и служб).
Можно ли что-либо было сделать для улучшения обитаемости кораблей в наших условиях?  –Почти ничего. Была тщательно проверена работа всех систем корабельной вентиляции, её надёжность. Приобрели для каждой каюты переносные вентиляторы. Сложно было с размещением специалистов Штаба и Тыла Флота, а также с офицерским составом, прибывшим для доукомплектования     штатной     численности    экипажа.

Волей-неволей, некоторым приходилось спать  по очереди на одной и той же койке. Я спал то в кормовой каюте, то на койке доктора, то – его спутника по помещению старшего лейтенанта радиотехнической службы, а то и просто на верхней палубе.
Низкие широты встретили нас не только палящим солнцем, высокой температурой и влажностью, но прежде всего солидным, 7-8 -балльным, штормом.  Шторм начался ещё на этапе перехода, где-то на третий- четвёртый день похода, и серьезно осложнил выполнение как учебно-боевой подготовки экипажа, так и, в частности, нашей медицинской программы. Как ни странно, я, ваготоник, не заболел морской болезнью. И даже не испытывал состояния серьезного дискомфорта при воздействии на меня мощных центробежных и центростремительных сил, обусловленных бортовой и килевой качкой. Неужели, я сумел адаптироваться к ней во время моих частых выходов в море на кораблях в течение  двух  последних  лет  при  работе  по   программе
«Обитаемость»? Не видел я, чтобы члены команды и прикомандированные офицеры серьёзно страдали от этого дискомфорта. Однако океан всё-таки ударил по мне, и весьма серьезно, выведя на несколько дней из строя мою многострадальную поясницу. Хорошо, что всё случилось не в первые дни плавания, и бригада моя была уже достаточно хорошо обучена в методическом плане – так что ребята смогли меня подменить с моими методиками. Но я и сам вскоре частично приспособился, принимая обследуемых в каюте доктора, лёжа, – хотя и в далеко не удобной позе. Сокращать программу было ни в коем случае нельзя. Это было равносильно провалу всей экспедиции по нашей линии.
Ещё раз стоит оговориться, что при подобных обследованиях экипажа в условиях естественной учебно- боевой обстановки нет возможности соблюсти все тонкости   лабораторного   эксперимента,   в   том    числе,

идентичность и абсолютно точное время обследования. Физические условия помещения, эмоциональная обстановка постоянно меняются. Команду приходится вылавливать в небольшие промежутки свободного времени между постоянными  учебно-боевыми тревогами, приемами пищи и непродолжительными часами межвахтового отдыха. А тут еще вклиниваются обязательные политические занятия, всевозможные совещания, разбор учений, а также аварийные ситуации, на ликвидацию которых уходит много сил и времени.
Естественно, обследовать весь экипаж по выбранной нами программе за один день (на разных этапах плавания) было абсолютно невозможно. На это уходило от 2 до 4 суток (до вахты и после вахты). Так мы и представляли в последующем все собранные материалы.
Каким-то чудом мне удалось избежать длительного серьезного обострения, и через три дня я уже делал робкие попытки спускаться по вертикальным трапам в нужные боевые посты и командные пункты. Тут, без особого отрыва специалистов от работы, удавалось обследовать их по большинству физиологических и психофизиологических показателей. Остальные показатели снимались в помещении медпункта. За сутки удавалось работать на 3-4-х боевых постах (или на одном и том же с разной вахтенной командой), всего по 12-16 часов, с полным обследованием 25-40 корабельных специалистов.
Шторм (или тайфун) бушевал два дня. Или он сам прекратился, или командование сменило курс, чтобы выйти из-под его влияния, но на пятый или шестой день уже ярко светило тропическое солнце, а вокруг нас простирался бескрайний океан, легонько ласкающий прозрачными волнами нос и борта кораблей, будто успокаивая нас и призывая к мирному сосуществованию. Так оно и было в течение всех последующих двух месяцев

плавания – океан и в этот раз полностью подтвердил свое название.
Всё для нас тут было ново и необычно – боевые корабли впервые зашли в столь отдалённый и мало известный нам океанический район. Удивляли огромные стаи дельфинов, несущихся параллельным курсом с кораблем, легко передвигающихся на гребне идущей от носа волны. Периодически в воздух устремлялись серебристые летучие рыбки, спасающиеся от хищников и преодолевающие в полете значительные расстояния. Многие из них падали прямо на палубу и становились добычей проворных моряков. Смекалистые ребята быстро наладили и рыбную ловлю, и производство сувениров из морепродуктов. В первую очередь, это были скелеты небольших акулят, чаще других  попадавшиеся на удочку. Больших акул мы видели редко. Лишь одна 4- метровая, скорее всего бычья акула, целый день бороздила   воды   вокруг   нашего   корабля,   явно  что-то
«вынюхивая». И до того надоела командованию, что командир решил избавиться от неё любыми путями. Вначале дал несколько очередей (боевыми!) из автомата, не причинив нашей прилипале никакого дискомфорта. После этого запустил в неё боевой гранатой. В темном облаке, возникшем в прозрачной голубизне, мы увидели только черный силуэт акулы, метнувшейся тёмно-синюю бездну, да с десяток прилипал среднего размера, всплывших оглушенными, брюхом кверху вблизи от борта. Их командир оставил в покое и, удовлетворенный надежностью нашего вспомогательного боевого оружия, спокойно ушел на командный пункт.
По ночам на поверхности воды появлялись многочисленные кальмары. Они тоже частенько выпрыгивали из воды (как и рыбы), то ли гоняясь за своей добычей, то ли, наоборот, спасаясь от более мощных преследователей. Оказавшись на корабле, они тоже попадали в руки мастеров-матросов. Если   говорить

о дарах океана, то порой они были несколько необычны. Чаще всего мы вылавливали американские буи, выброшенные самолетами с целью поиска наших подводных лодок. Естественно, они забирались нами в качестве трофея. Но самым большим трофеем оказалась американская баржа, скитавшаяся в одиночку, без команды, по воле волн, невесть с какой целью. Тут уж пришлось её детально обследовать и задержаться, чтобы передать танкеру «Алатырь», который, очевидно, потом взял её на буксир.
Американцы, безусловно, знали о нашем пребывании в контролируемой ими зоне, и вели нас с самого Японского моря. Зная о тактико-технических данных наших кораблей (ТТД), они с любопытством ожидали нашей скорой кончины в столь тяжёлых для нас условиях. Надо сказать, что все их надводные боевые единицы, несущие боевую службу в зоне океанических тропиков, уже давно были снабжены системами кондиционирования воздуха. Без неё выдержать чрезмерные тепловые нагрузки влажных тропиков мог далеко не каждый специалист военно-морского флота. Так, по крайней мере, очевидно думали америкосы и ожидали нашей скорой капитуляции. Чтобы зафиксировать последнюю, они ежедневно направляли для    поиска    нас    свои    разведывательные    самолеты,
«Арионы» (либо с авианосца, либо с аэродромов на Филиппинах), которые регулярно, как по часам, в 12.00 появлялись на горизонте, облетали несколько раз вокруг кораблей, махали нам крылышками, – то ли в знак приветствия, то ли удивления, что мы еще не сдаемся, и улетали восвояси. Этот ритуал облета был нарушен всего лишь один раз за весь поход, когда  ночью командованием было принято решение «оторваться от преследователей», и эсминцы на полном ходу со скоростью 30 узлов неслись десять часов в выбранном направлении. В этот день Арион прилетел на свидание с нами  только  к  вечеру.  Что  уж  он  докладывал     своему

морскому командованию о внезапном исчезновении непредсказуемых русских и как он всё-таки добрался до нас, только им известно. По крайней мере, они увидели наши технические возможности и приняли это на собственное вооружение.
Каких-либо агрессивных действий американцы против нас ни разу не предпринимали. Боевая мощь военно-морских сил наших стран в те годы была несопоставима. И добиться чего-то серьёзного в плане освоения мира с нашей стороны, по их убеждению, было просто нереально. Филиппинские военные базы всего один раз отреагировали на наше присутствие – когда корабли (то ли специально, то ли по некоторому недосмотру) вошли в их прибрежную зону – естественно, без разрешения хозяев. Тогда в стереотрубу было отчётливо видно, как поднялась суета на берегу, расчехлялись некие боевые установки и наводились в нашем направлении... Мы, конечно, предпочли заблаговременно удалиться.
Но это было всего один единственный раз, в виде исключения. А так американцы пребывали, по- видимому, в некотором недоумении, не в состоянии понять «коварных замыслов этих русских». Это потом, через несколько лет, когда у нас на флоте появятся совершенно новые боевые корабли, несравненно более мощные по вооружению и куда более приспособленные (по обитаемости) к длительным тропическим плаваниям, они (американцы) серьезно задумаются, понимая, что мы не шутим и серьёзнее уже быть не может. Тогда они станут не только оказывать нам гуманитарную помощь в виде консервированных продуктов, которые легко было перебросить через борт, но и совершать явные провокации, нарушая движение наших кораблей. Ну и получали периодически, да так, что приходилось срочно ретироваться в ближайшие порты «залечивать раны».

А тогда наша служба проходила, в основном, спокойно (как мне казалось), по плану. По плану шли боевые учения, по плану производились артиллерийские стрельбы, по схемам чередовались вахты. Правда, в тропиках часто выходила из строя аппаратура, видимо,  не совсем адаптированная к климатическим условиям... Всё познавалось на практике, почти в боевой обстановке. И все выявляемые организационные, технические и иные недостатки в походах будут устранены в самые короткие сроки. Каждая служба, боевая часть самостоятельно решала свои задачи. Было ли нам, врачам, на этом фоне легче, или труднее, как мы должны были обосновывать свои, медицинские рекомендации? Честно говоря, об  этом в начале похода я имел довольно смутное представление.
Конечно, по неопытности, на конечном этапе подготовки к походу я допустил серьезную организационную ошибку, не представившись командованию Штаба флота и не доложив целей и задач нашей медицинской программы. Руководство флота могло бы еще больше помочь мне в организации работы, а может, и во внедрении рекомендаций в практику. Я не знал, но должен был догадаться об их существовании. Точно так же, как и они не знали обо мне и моей работе. И только потом, недели через две плавания, они стали интересоваться нашей деятельностью и лично моей ролью в исследовательской программе. Но они находились на командном корабле («Вызывающий»), поэтому серьёзного разговора между нами не происходило. Несколько раз командующий группой вызывал меня на капитанский мостик и интересовался первыми итогами наших наблюдений. И был вполне удовлетворен объективным подтверждением общих выводов о сроках экстренной (острой фазы) адаптации экипажа: 7-8 суток.

В принципе, чтобы сделать этот вывод, не нужны были особые обследования – любая адаптация в норме (при нормальном её течении) заканчивается именно в эти сроки (максимум до 10 суток). Всем знакомо мудрое изречение: если будешь усиленно лечить грипп (ОРЗ), то вылечишься за 7 дней, не будешь – за неделю! При осложнениях процесс, естественно, затягивается, и здесь уж мы имеем дело с иным (болезненным) состоянием. Говоря о семи сутках адаптации, я хорошо знал, что это лишь самое начало процесса. Так называемая его острая фаза – фаза напряжения, когда в процесс включаются физиологические механизмы регуляции, – фаза, совершенно необходимая для сохранения жизни индивидуума, но далеко не эффективная и требующая больших функциональных (энергетических, пластических), затрат. Это колоссальный физиологический стресс, который постепенно снижается в связи с уменьшением эффективности работы функциональных структур, а также постепенным переходом организма к более экономной, биохимической, фазе приспособления. Вот на этот  период и уходит от 7 до 10 суток.
В нашем случае экипаж уже был частично адаптирован к высоким температурам всей системой учебно-боевой подготовки и частыми выходами в море в условиях береговой базы. Этот момент был тоже важен для последующих общих выводов, поскольку на кораблях и судах с кондиционированием воздуха, появившихся на флоте в последующем, этот адаптационный процесс в аналогичных условиях растягивался на более продолжительные сроки; протекал более полого и мягко, при значительно меньшем количестве дизадаптационных расстройств.
Какие же особенности острой фазы адаптации удалось выявить нам у корабельной команды, с помощью всей   наличной   аппаратуры?   Прежде   всего,  серьезное

ухудшение самочувствия (в баллах), которое мы оценивали с помощью нескольких различных анкет, заполнявшихся личным составом при каждом групповом обследовании. День ото дня количество жалоб постепенно снижалось, возвращаясь к исходному, допоходовому, уровню именно к 7-8 дню после перехода  в тропики. Из жалоб на первые места выходили апатия и снижение работоспособности, общая слабость, постоянная жажда, высокая потливость, отёки нижних конечностей, учащение пульса, зуд и покраснение кожи и др.
Объективно бросалась в глаза повышенная краснота (расширение сосудов) лица и тела, пастозность нижних конечностей, не только в области стоп и голеней, но и в их верхних отделах, мокрая от пота кожа.
Усиленное потоотделение и расширение кожных сосудов, одновременно с повышением температуры кожи
–явная адаптивная реакция, направленная на усиление тепловыведения. И нам важно было зафиксировать степень этих физиологических реакций, чтобы судить об уровне функционального напряжения. Не совсем понятно было с отёками. С этим симптомом на НК мы столкнулись впервые. Подобный симптом часто фиксировался у подводников. Но там его связывали, в основном, с гиподинамией у личного состава в походе (с недостаточной двигательной активностью). В нашем случае гиподинамия было относительной. Моряки свободно передвигались по верхней палубе, занимались физкультурой и специальными тренировками (группа спортсменов). Шагометрия (у меня было 3 шагомера) показывала у обследованных от 7 до 12 тысяч движений в сутки.
Частично прояснить момент позволила проба Олдрича (внутрикожное введение стерильного физиологического раствора). В первую неделю пребывания     в     тропиках     у     всех     без   исключения

обследованных скорость рассасывания папули (в самых различных частях тела) существенно замедлилась.  Можно было предположить, что это в определенной степени адаптационный симптом, обеспечивающий задержку воды в организме в условиях её пока что неуправляемого (избыточного) выведения с потом. На  это же было направлено и резкое снижение суточного диуреза у специалистов. На этом фоне у большинства моряков повысилась резорбтивная функция соединительной ткани (проба Кавецкого), что косвенно свидетельствовало об усилении интенсивности обменных процессов в организме на первом этапе адаптации. С этим коррелировали и показатели пробы Роттера и Яковца – заметное ускорение обесцвечивания краски Тильминса в коже и на языке.
Оксигемометрия показывала достоверное снижение оксигенации (насыщения кислородом) крови на этом этапе плавания. И это, по-видимому, было результатом повсеместного усиления обменных процессов в тканях. Этот факт не противоречит выводу о повышении концентрации витамина C в биожидкостях организма, поскольку данный витамин активно участвует в процессах обмена.
В моче же вначале высокое содержание аскорбиновой кислоты, день ото дня постепенно снижалось (как и в поте). И это было защитной, адаптивной реакцией в ответ на потерю в условиях теплового стресса этого важного биологически активного вещества. Когда мы начали анализировать величины потоотделения у экипажа, то по одному только витамину C можно было сделать вывод о значительных потерях его с потом в этих условиях. Сразу можно было подумать и о других биологически активных веществах и показателях обмена в поте. Ответ на этот вопрос мог быть дан только по возвращению в базу – в городских лабораториях. Пробы  пота,  как  и  мочи,  собирались  в      необходимом

количестве на всех этапах плавания, консервировались и хранились в отдельных секциях холодильников. В последующем они полностью подтвердили выдвинутую нами концепцию физиологического стресса у моряков в плавании (статья в ВМЖ совместно с А.С. Солодковым).
В походе этот вывод подтвердил подсчет числа эозинофилов крови, содержание которых в мазке существенно снижалось на отдельных этапах плавания. Зуд кожи можно было рассматривать как реакцию тканей на раздражение постоянно выделявшимися с потом продуктами обмена, количество которых значительно повысилось на первом этапе плавания. Способствовал этому и частый прием морского душа с целью охлаждения. Заменить же морскую воду пресной не было возможности из-за недостатка последней. Неприятным следствием вышесказанного являлись кожные высыпания и эритразмы, чем приходилось заниматься уже медицинской службе.
Безусловно, на кожу серьёзно воздействовала и солнечная радиация. Команде было разрешено принимать солнечные ванны (с особой осторожностью в первую неделю плавания). И надо сказать, что солнечных ожогов у личного состава не было. Резко менялся и уровень ультрафиолетовой обеспеченности у экипажа (определяемый с помощью биодозиметра). – От выраженной недостаточности в начале похода к полной компенсации через неделю пребывания в тропической зоне. В связи с уменьшением диуреза и повышения концентрации мочи в походе возникали и более серьезные неприятности –почечные колики (в основном, у старшего офицерского состава).
Капилляроскопия показала снижение тонуса мелких сосудов у личного состава на всём протяжении плавания. В унисон с этим было и снижение уровня артериального давления, проходящее через стадию его повышения в первые дни пребывания в тропической зоне.  В целом     –

это результат преобладания тонуса вагуса, как адаптивной реакции. «Тропическая гипотония» – это, скорее, следствие адаптации к условиям влажной тропической зоны, –возможно, не всегда благоприятное. Сердечно-сосудистая система в этих условиях начинает работать менее качественно за счет большей частоты сердечных сокращений, а не за счет повышения силы сердечного выброса и объема выбрасываемой, обогащенной кислородом крови.
Сосудистая резистентность в условиях первоначального теплового стресса у большинства моряков резко снизилась, характеризуя общее нестабильное состояние организма. Однако, уже через неделю превышала фоновые показатели. В этих условиях она, по нашему мнению, в большей степени зависела от уровня ультрафиолетовой обеспеченности организма, и в меньшей – от С-витаминной обеспеченности и общего состояния. Хотя в случае хронической и острой патологии резистентность снижалась, несмотря на достаточность ультрафиолета.
Меня очень интересовали показатели иммунитета у личного состава. Не имея возможности изучать на месте показатели неспецифической резистентности (лизоцим, бактерицидность слюны и др.), я сделал упор на оценке фагоцитарной активности лейкоцитов крови, сумев не только собрать мазки крови, но и подсчитать в некоторых случаях процент фагоцитоза и фагоцитарный индекс у обследованных. Для меня не стало откровением падение этих показателей на всех стадиях адаптации коллектива. Неожиданностью стал очень высокий уровень этого снижения. Последующие анализы (на берегу) показали идентичное снижение и других показателей иммунитета. Это были весьма неблагоприятные издержки адаптации, развивающиеся в тропической зоне. Отсюда и опасность распространения любой, легко передающейся инфекции.

Особой задачей, поставленной перед нами командованием и медицинской службой флота, была оценка работоспособности, и, в конечном итоге, боеспособности экипажа в конкретных условиях похода. С этой целью нами проводились исследования умственной и физической работоспособности корабельных специалистов в период вахт и особого рода работ в экстремальных ситуациях. Одновременно у командиров боевых частей и служб просили данные о качественной характеристике работы специалистов: скорость и точность выполнения команд, число ошибок и т.д. Здесь здорово пригодились сконструированные нами приборы (по схемам Оксегендлера): тремометр, рефлексометр, прибор для изучения реакции на движущийся объект (РДО), прибор для определения критической частоты слияния световых мельканий, водный динамометр.
В тропиках все эти показатели у обследуемых заметно снизились, даже в условиях отдыха. Во время 4- часовой вахты это снижение было еще более заметным. И эта динамика падения косвенных показателей физической и умственной работоспособности полностью коррелировала с данными и мнением командиров  боевых частей и служб. Мы сумели провести динамические наблюдения в постах РТС, БЧ-2, БЧ-3, БЧ-
5 и у палубной команды. С самого начала они были использованы командованием для выбора времени суток и продолжительности учебно-боевых тревог и учений.
Еще одной особенностью реакции организма у личного состава в походе явилось нарушение биоритмов функций в период плавания. И это несмотря на то, что перемещения наши происходили, в основном, в меридианальном направлении. Этот момент мы обнаружили уже после похода, при глубоком анализе полученных данных, в том числе и суточного биоритма функций.  Вероятнее всего,  это  было  связано с режимом

сменности вахт. Но в любом случае должно рассматриваться как нежелательное явление, затрудняющее функционирование жизненных систем организма и способствующее дополнительному напряжению адаптационных систем, а также нарушению процессов сна и бодрствования (отдыха).
Подобные походы, это не только сильный физический, но и психологический стресс. Неосвоенный район океана, постоянное сопровождение вероятного противника, несравненно более мощного в тот период. Постоянная повышенная боевая готовность. Боевые тревоги по несколько раз в день, учения в условиях противоатомной, противохимической и – бактериологической защиты. А тут еще незапланированный выход из строя аппаратуры, запланированные чистки котлов (БЧ-5) – сплошные экстремальные условия. Как справиться со всем этим, когда организм уже ослаблен воздействием широкого комплекса неблагоприятных факторов корабельной среды, особых условий тропиков! Ко всему сказанному, присоединяется еще оторванность от семьи, от дома, от родных мест, от привычных условий жизни и т.д.
Психоэмоциональные срывы в походах – не редкость. Об этом свидетельствовали и последующие отчёты корабельных врачей, участвовавших в несении боевой службы. Один такой случай был зафиксирован и в нашем походе. И это был не психологический дискомфорт, не пограничное состояние, а настоящий эмоциональный срыв, потребовавший и наблюдения, и лечения, и сопровождения молодого лейтенанта. Причина – психологическая несовместимость в коллективе, разногласия с непосредственным начальством, грубость, оскорбления... В конечном итоге бедняга три четверти похода просидел в одиночку в каюте, находился под постоянным наблюдением начмеда и командования корабля.

Этот пример показывает, насколько важен психологический комфорт в коллективе при длительных автономных походах, как важен отбор лиц, идущих в плавание, а также психологическая работа с коллективом со стороны медицинской службы... В целом же, в нашем случае, других серьезных проблем в экипаже по линии психологии ни было.
Можно ли было на основании данных наших объективных исследований говорить о процессах, происходящих в высшей нервной деятельности корабельных специалистов? – безусловно, да! И проба РДО, и рефлексометрия, и тремометрия, и данные табличных тестов свидетельствовали о преобладании процессов возбуждения на первых этапах плавания, снимавшихся через 7-10 дней преобладанием тормозных реакций. Эти изменения шли параллельно с динамикой общего состояния организма обследованных и с их самочувствием. На основании этих данных уже во время плавания можно было давать конкретные рекомендации относительно отдыха и развлечений корабельных специалистов и иных воздействий на их нервно- эмоциональную сферу с целью нормализации эмоционального статуса.
Что удавалось сделать в нашем походе для оптимизации отдыха и повышения работоспособности личного состава? Во-первых, был четкий распорядок с возможностью отдыха, занятий спортом, приемом душа на верхней палубе. Оборудованы места отдыха: на корме, на вертолетной площадке и в носовой части корабля. Оборудован постоянно действующий душ с морской водой и возможностью ополаскивания пресной – дистиллятом. Во-вторых, во всех кубриках и кают- компании были настольные игры: шахматы, нарды, шашки, домино (морской козел). Была небольшая библиотека с художественной и (значительно больше) политической         литературой,        научно-популярными

журналами    («Наука    и    жизнь»,    «Химия    и  жизнь»,
«Техника молодёжи»), подшивками «Комсомольской правды» и «Советского спорта». Были и музыкальные инструменты: гитара, аккордеон, баян, балалайка и даже целое (настоящее и прекрасно настроенное!) пианино в офицерской кают-компании, заставившее меня вспомнить небольшие отрывки из напрочь забытый фортепианной программы. Из репродуктора во время отдыха звучала музыка (в основном, народная и классическая). Можно было послушать и последние известия.
В походах всегда формируются небольшие и совсем маленькие группы друзей по интересам, совместно проводящие свободное время в разных развлечениях. Без этого     просто     нельзя– ведь     человек     существо коллективное! Я с первых дней сблизился с доктором, Володей Королёвым, и его спутником – старшим лейтенантом из радиотехнической службы. Оба мне нравились спокойным, уравновешенным характером и какой-то внутренней надежностью, желанием взаимопомощи. Кстати, они сразу предоставили  мне свою каюту для работы и отдыха во время обострения моих дискогенных проблем, имея где-то запасные места  и койки для этих целей. А ещё я сблизился с корреспондентом флотской газеты «Боевая вахта» – капитаном третьего ранга Егоровым Марленом Сергеевичем. И объединили нас шахматы и искусство – на завершающем этапе похода. К этому времени я был уже настолько измотан непрерывными обследованиями  и пребыванием на боевых постах, что порой давал себе отдых, переключаясь на шахматные единоборства, просматривание популярных журналов, или даже на музыку, подходя к давно забытому пианино. Пытался вспомнить что-нибудь из своей старой программы: романсы, этюды-картинки Бургмюллера, что-то из Чайковского, Шопена… Пытался играть, когда в кают- компании никого, кроме вестовых, не было. Тут-то    меня

однажды и застал Марлен, услышав, проходя  поблизости, что-то музыкальное на фоне всеобщего корабельного шума в восемь десятков децибел. Порядком удивился, и остался прослушивать всю мою куцую программу. А потом вдруг загорелся идеей создать свой литературно-музыкальный репортаж под звуки Первого концерта Шопена. Первая часть концерта произвела на него особое впечатление. И, когда через день мы снова встретились с ним у фортепиано, он уже читал свой монолог без запинки и с особым, военно-морским, пафосом, уверенностью и пониманием  музыки, наслаивая его на фрагменты концерта и создавая настоящее произведение художественного искусства. И, если вспомнить, это было моё первое выступление (репетиция) в дуэте. Жаль, что мы не догадались  показать его фрагменты офицерскому составу во время вечернего отдыха, после вечернего чая. Интересно, как бы восприняли они классику? Может быть, решили бы открыть музыкальный салон – в память о подобных на боевых кораблях Императорского флота?!.. Но мы прошли мимо этой идеи. Да на всё это не было и  времени. Приходилось все силы тратить на завершение исследовательской программы.
Иногда я позволял себе непродолжительный отдых на верхней палубе. И даже сумел хорошо загореть во время похода. Видел и дельфинов, и полеты летучих рыбок, и акулу, несущуюся вглубь после взрыва гранаты. Тут же на верхней палубе я и обследовал ребят, оборудуя временное рабочее место. Часто здесь мы работали  вместе с доктором и его помощниками.
Погода в течение всего времени нашего пребывания в тропиках стояла чудесная. Почти постоянно нас согревало жаркое тропическое солнце, лишь временами закрываемое перистыми, полупрозрачными облачками, либо одинокими небольшими тучками, освежавшими нас непродолжительным ливнем.  И вся свободная от вахт    и

работ команда выскакивала на верхнюю палубу, чтобы насладиться этим освежающе-охлаждающим естественным душем, а заодно и смыть с себя все конечные продукты собственного обмена, обильно выводимые с потом и причиняющие серьезный дискомфорт всем, без исключения, членам корабельной команды.
Дождь в этих условиях обычно начинался как-то внезапно. Без предварительных мелких капель, он принимался лить в полную силу, и так же внезапно заканчивался с прохождением тучи. Когда же корабль шел по ветру, можно было реально наблюдать границу ливня. Порой она обрывалась настолько резко, что  можно было достать рукой до капель дождя за бортом, находясь (на палубе) почти в сухой зоне.
К сожалению, мне редко удавалось любоваться поразительными по красоте тропическими закатами и восходами – в это время приходилось работать во внутренних помещениях. Но то, что я видел, оставило в душе глубокое впечатление. Быстрая смена оттенков: от тёмно-синего до пепельного, голубого, оранжевого. И вот уже появившееся над горизонтом Светило погружает окружающее пространство в яркую желто-оранжевую вуаль, будто бы наброшенную на облачка, на воздух, на море. Солнце быстро поднимается всё выше, и от него к борту корабля тянется отливающая червонным золотом полоса, прерываемая небольшими волнами. Она движется, колеблется, перекидывается с одной ближней волны на другую – будто расплавленный поток этого благородного металла пытается соединить нас с далёким светилом и открыть нам его сокровенные тайны...
Видел я и малиновые восходы, очень похожие на наши, тихобухтинские, во Владивостоке. Когда весь восток погружался в молочно-розовую бледную дымку, из которой медленно, но вполне отчётливо, выплывало красноватое светило. Оно озаряло малиновым  пламенем

на несколько десятков секунд висящие над горизонтом облака, и вскоре уже висело над ними отчётливым, круглым диском, предвещая нам спокойную погоду и не нарушая привычный ритм корабельной жизни.
Отдых во внутренних помещениях не доставлял никакого удовольствия. Температуры +30–35 С при относительной влажности 80% и выше отнюдь нельзя назвать комфортными. Днём, правда, можно было использовать вентилятор, или отдраить иллюминатор, что давало хоть немного свежего воздуха. Ночью же приходилось выдерживать температуру, и тяжёлую атмосферу помещения одновременно. Подушка и простыня сразу насквозь промокали от пота...
Для меня отдых в таких условиях был абсолютно невозможен. И я использовал полулегальный (не запрещённый) вариант – отдых на верхней палубе. Скатывал матрас с простынями и подушкой и устраивался на вертолётной площадке, среди уже храпящей матросской гвардии, тоже вырвавшейся из тисков внутрикорабельных помещений. У них обстановка в кубриках была еще тяжелее, учитывая количество разместившегося там народа.
Зато здесь, наверху, – настоящее блаженство! Температура воздуха +26–29 C (пусть и с высокой влажностью). Продувает легкий теплый ветерок. Площадка слабо освещается корабельными огнями. Корабль движется медленно, экономичным ходом. Слышно, как бурлит вода за кормой. Тускло виден белый свет пенистых бурунов, уходящих вдоль от корабля, хорошо различимых на остальном тёмном фоне... На  небе мерцают неяркие звёзды. Сколько ни всматривался, не нашёл ни одного знакомого созвездия... Временами корабль ускорял ход, и тогда из широкой трубы вырывались дополнительные клубы черного дыма, норовящего, того гляди, попасть в глаза. Но это были далеко    не    те    проблемы,    которые    испытывали  мы,

курсанты ВММА, в 1956 году, проходя корабельную практику на тральщиках («угольщиках»)… Всё развивается, всё совершенствуется.
Засыпаешь здесь быстро. Однако, через какое-то время приходится просыпаться и вскакивать. Корабль накрывает очередная тропическая тучка, которая поливает тебя, как из бранзбойта. И только твоя быстрота позволяет избежать полного промокания. Бежишь в каюту. Оттуда снова на палубу. И так раза два-три за ночь. Незабываемый военно-морской сон. Особенно тропический!
В последние две недели похода я выбрал иную тактику ночного отдыха – размещался на ночлег под кормовым орудием. Пространства там вполне хватало, и никакой тропическо-субтропический ночной ливень был здесь не страшен. Ну это было уже мое личное творческое изобретение, и не знаю, насколько серьёзно я нарушал при этом устав корабельной службы. Правда, таких ночей у меня было раз-два – и обчелся, потому что большую часть ночного времени я проводил на боевых постах, пытаясь разобраться с физиологией и патологией вахтенных в этих условиях. Это работа особенно выматывала меня, так как на помощников надеяться не приходилось – им хватало и дневных дополнительных нагрузок.
В поддержании здоровья и работоспособности личного состава в походах огромное значение имеют питание и водопотребление. До нашего похода нормы питания и ассортимент продуктов были рассчитаны для условий прибрежной зоны Южного Приморья и во многом, как потом оказалось, не соответствовали нормам при плавании в зоне океанических тропиков. Методом опроса (анкетирование), взвешивания и замеров объемов пищевых остатков нами были показаны вкусовые и пищевые предпочтения специалистов в этих условиях, составлены  предпочтительные  меню  для  разных этапов

плавания в тропиках. Требовалось заметно снизить калорийность и количество животных жиров в рационах и увеличить содержание предпочитаемых в этих  условиях овощей и фруктов. То, что удалось получить на поход дополнительно и те, и другие, – было серьезным достижением продовольственной и медицинской  службы. Предстояло дать этим изменённым нормам более глубокое обоснование.
Количество теряемой с потом жидкости у личного состава составляло в среднем 5–8 л в сутки, на разных этапах плавания. Во многом разница в показателях была связана с количеством употребляемой для питья жидкости и с разными режимами водопотребления. Мы создали несколько экспериментальных групп, употреблявших разные напитки в разных количествах: группа с неограниченным водопотреблением с использованием чуть подкисленной аскорбиновой кислотой кипячёной пресной воды; группа с ограниченным водопотреблением той же жидкости (2,5 л в сутки); группа, употреблявшая горячий зелёный чай, и группа, использовавшая подсолённую и витаминизированную воду. Субъективная оценка режимов и данные объективных показателей выявили эффективность двух последних схем водопотребления.  Их мы, по возможности, и использовали в походе. А главное – устранили практику неограниченного использования дистиллята специалистами БЧ-5 в машинном и котельном отделениях, что обычно приводило к серьезным нарушениям водно-солевого баланса. Очень хорошо командой использовался и квас, готовившийся экс-темпоре бочками представителем продовольственной службы.
Биохимические анализы пота, сделанные уже по возвращении из плавания, показали высокие потери солей, микроэлементов, витаминов В1, В2 и В6 с жидкостью.  Значительно более  высокие,  чем выделение

их с мочой. Этот факт потребовал пересмотра норм потребления витаминов и солей в плавании, а также позволил вскрыть адаптивный механизм динамики этих потерь в походе. Снижение содержания биологически активных компонентов было намного (в несколько раз) больше, чем, например, продуктов азотистого обмена,  что явно свидетельствовало о защитном механизме этого выделительного процесса.
Наблюдая за состоянием и динамикой функций у разных групп корабельных специалистов в океанических тропиках, можно было говорить лишь о начальных  этапах адаптации частично адаптированного человека в этой климатической зоне. Мы смогли проследить лишь этапы физиологической адаптации, не затрагивая биохимию этого процесса и энергообмена. Для  этих целей необходима была бы целая лаборатория. Но и многое из того, что удалось получить, было совершенно новым для медицинской службы флота и позволило на этой основе разработать широкий комплекс профилактических и лечебно-восстановительных рекомендаций. Часть из них в скором времени была внедрена на нашем, Тихоокеанском флоте решениями и приказами Штаба и Тыла Флота.
Начальник медицинской службы флота майор мед. службы Горбатых Павел Иванович изложил основные идеи и рекомендации по совершенствованию обитаемости и медицинского обеспечения кораблей и судов флота в своей диссертации. Mарлен Егоров выдал серию репортажей (уже без меня) в «Боевой вахте». Все участники похода были отмечены орденами и ценными подарками.
Штабом флота была сделана попытка наградить и меня орденом Красной Звезды за самоотверженный труд в условиях боевой службы, но начальник санитарно- гигиенической лаборатории так и не смог обосновать научно-практическую    значимость    проделанной   мной

работы. Начальник мед. службы ТОФ заменил орден на командирские часы. А потом и они где-то затерялись в кулуарах Отдела, и я получил похвальную грамоту, – хоть в таком виде отразившую мои заслуги перед  медицинской службой Флота.
Моя послепоходовая судьба сложилась не совсем благополучно. На последнем этапе похода при возвращении в умеренные широты организм начал давать сбои. Это проявилось в образовании флегмоны на левом бедре, справиться с которой я вместе с Володей Королевым оказался не в состоянии. С огромным трудом добрался из Промысловки до дома, а на следующий день загремел в госпиталь на срочную операцию. Хорошо, что всё прошло гладко. Затем начались непрерывные пневмонии, переросшие в хроническую форму. Правда, в этот период несколько утихомирилась моя поясница. Но и без моего дискоза семье со мной хватало забот.
Что осталось у меня главного от похода, так это память о нём и колоссальные научные материалы, обработкой и анализом которых я занимался несколько последующих десятилетий. Вот и сейчас они  вдохновляют меня на новые воспоминания – о светлом периоде бескорыстного научного творчества, который мне посчастливилось испытать более полувека назад.








МЕДИЦИНСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ (19 МЛПП)

Первое и срочное, что мне пришлось делать сразу после возвращения из похода, – это лечить возникшую в низких широтах обширную флегмону бедра, с которой в условиях корабля нам с доктором Владимиром Королёвым не удалось справиться.
Затем приступил к оформлению отчета. Отчет был одобрен начмедом, и тот начертал на нём резолюцию  (как всегда, зелеными чернилами): Игнатовичу, Солодкову – к исполнению; включить в работу. Что это за
«работа», объяснил мне Алексей Сергеевич – писать две главы для научного труда начальника: снитарно- гигиеническое обеспечение экипажей в походах и обитаемость надводных кораблей в низких широтах.
На завершение этой работы нам дали несколько месяцев, и я писал свои главы, будучи уже в МЛПП, куда меня перевели приказом Начмеда для развёртывания работы по надводным кораблям, а также с целью получения очередного, майорского звания (моя должность в ОСПО была капитанской). Ко всему,  в МЛПП и оклады были немного выше, так что особых возражений я не имел. Жалко было, конечно, уходить из любимого коллектива. Но и в мед.лаборатории все сотрудники мне были хорошо знакомы: Солодков А.С., Бабурин Е.Ф., Егоров Ю.Н., Елизаров Э.Н.; фельдшера Майсак и Шлёнкин, а также машинистка – делопроизводитель Вовняк Валентина Сергеевна.
Перед тем, как перейти в МЛПП, мне предстояло выдержать      ещё      одно      серьёзное      испытание       –

постгриппозную пневмонию, возникшую у меня в начале зимы (1966 года). Видимо, организм мой был так ослаблен и походом, и другими испытаниями, что защитных сил уже не оставалось, а я продолжал активизировать свою деятельность. Работал со своими материалами дома, отводя этому почти всё своё свободное время. Кроме того, стал заниматься сбором литературы по своей теме, что делал по воскресеньям в научной и медицинской библиотеке. Отдыха совсем не было. Но уже стали высвечиваться первые результаты.

Медицинская лаборатория подводного плавания в те годы была также ведущим центром научных исследований на флоте. Из её стен уже вышли и перевелись в другие научные центры страны доктор меднаук Фокин А.П., кандидат меднаук Падкин В.В. В момент моего перехода туда в её стенах трудились над кандидатскими диссертациями все сотрудники лаборатории, за исключением начальника, Солодкова А.С., который заканчивал докторскую. Видимо, там были не против моего перевода, зная меня по отчётам и докладам на флотских медицинских сборах. Знали и о моём походе в тропики и догадывались о собранном материале по физиологии. Я заблаговременно не раскрывал все карты, поскольку требовалась огромная работа по статистической обработке и анализу  материала.
Должен сказать сразу, что в то время не было специальных калькуляторов с программными возможностями, и все расчёты приходилось проводить вручную. Можно себе представить, какого это требовало труда, если у тебя были сотни цифровых рядов и тысячи отдельных показателей. У меня в походе было в  динамике обследовано около двухсот человек, по 20-30 функциональным показателям, по 5-8 раз за поход, да ещё в период вахт и работ, а у многих ещё и с суточной динамикой      функций.      Плюс      отдельные       группы,

принимавшие витамины, элеутерококк, занимавшиеся активной физической тренировкой. Да ещё послепоходовый период. Это может показаться невозможным, но ведь это свершилось! И вот теперь передо мной в огромной папке лежали многочисленные черновые протокольные страницы, с многочисленными цифровыми рядами (что я уже успел сделать) и бесчисленным количеством цифр, число которых приближалось к многим десяткам тысяч! Конечно,  всё это обработать было абсолютно невозможно – я «увяз» в материале. Предстояло вначале выбрать самое главное и постепенно начинать обработку.
В лаборатории меня приняли весьма доброжелательно. Вообще здесь царил дух согласия и взаимопомощи. Была общая заинтересованность в работе, хотя каждый работал по своему плану со своими методиками. Мне предстояло продолжать и организовывать работу по надводным кораблям по  своему плану, но теперь уже в стенах лаборатории. Единственным для меня негативным моментом явилось здесь то, что офицеры лаборатории обязаны были дежурить в Отделе, у Начальника медслужбы. И это было для меня серьёзным испытанием.
Зато рабочие условия были прекрасными. Главное – здесь не было той постоянной «текучки» – непрерывных проверок санитарного состояния частей, как в ОСПО. Из текущей работы в основном были проводы и встречи экипажей, несущих боевую службу, проверка степени готовности медицинской службы и самого корабля в санитарно-гигиеническом отношении. Обычно они проводились сводной бригадой Штаба или Тыла Флота. Периодически меня включали также в комиссию по приёмке боевых кораблей (строящихся или ремонтирующихся на наших заводах). Но тут оставалось время и для своей работы. Чаще всего я использовал заводские и государственные испытания для продолжения  своих  «натурных»  исследований,  вновь и

вновь приходя на боевые посты со своей аппаратурой. Важны были подобные исследования и на прибывающих на флот новых, уже современных кораблях, – в продолжение работы по оценке их обитаемости.
В развитие программы оценки обитаемости, а также медицинского обеспечения экипажей в походах на мне стояла задача оказания помощи в этом плане начальникам медслужб кораблей, несущих боевую службу. Была разработана типовая инструкция по всем вопросам гигиенических и физиологических исследований в походах. Созданы портативные укладки для подобных исследований в плавании. В поход выдавались приборы и аппараты из резерва ОСПО и МЛПП. До и послепоходовые обследования проводились силами МЛПП и ОСПО. В лаборатории у меня не было помощников в данной работе. Приходилось использовать прежние связи, привлекая к обследованиям (в плановом или неплановом порядке) знакомых с подобной работой специалистов.
Чаще всего к этой работе подключался Виктор Иванович Савватеев, врач-гигиенист, прекрасно знавший всю нашу гигиеническую программу. Помимо  прочего, он был и великолепным лаборантом, освоившим методики оценки неспецифического иммунитета (используемые Б.А. Федорцом). Мне оставалось только забрать биожидкости и доставить их в лабораторию. Активно работала по нашей программе и Л.И. Селиванова, давая характеристику фактической витаминной обеспеченности обследуемых. А я с корабельной медслужбой брал на себя всю остальную часть исследовательской программы. В походе, на разных этапах, врачи повторяли обследования, хотя и по сокращённой программе, а также брали на анализ биожидкости (пот, мочу), хорошо сохранявшиеся при правильной консервации.
Дополнительно ко всему, мы отработали ещё и анализ 17-котостероидов в биожидкостях. Это  дополнило

наши представления о динамике адаптационных процессов, степени напряжения организма в тропиках. В целом, в большинстве наблюдений удавалось применять и комплексный, и системный подход, что  соответствовало требованиям современной науки.
Основной работой на начальном этапе службы в МЛПП у меня, естественно, было обобщение результатов в «обобщающей» диссертации. Однако первоначально мой «научный стиль» не соответствовал требованиям высокой науки – я привык писать отчёты: коротко, ясно,  в тезисном варианте. Это сразу увидел Алексей Сергеевич и дал мне соответствующие указания. Второй проблемой оказалось отсутствие необходимой литературы по данным разделам. По гигиене я ничего не собирал, не догадываясь о возможном будущем; собранное же по обитаемости часто не имело ссылок на авторство и т.п. Это тоже мне никто не подсказал в своё время.
И тут я сделал ещё одну большую ошибку. Необходимо было хотя бы на несколько недель  попросить командировку в академию, поработать основательно в секретной библиотеке и ликвидировать этот пробел. И это было бы вполне реально. А заодно я собрал бы литературу и по физиологии – уже для своей работы. А возможно, составил бы конкретный план диссертации (уже по тропикам). Эта тема была бы наиболее актуальной в сложившейся ситуации.
Я в то время, к великому сожалению, ещё не был готов к такому предварительному анализу и многократно раздваивался в своих намерениях. Специалисты по СВЧ, по старой памяти, тянули меня к себе. Профессор Брехман, зная о моих наблюдениях в тропиках с элеутерококком и лимонником, торопил меня с обработкой этих данных. В.А. Матюхин поощрял разработку проблем климатофизиологии, что мы продолжали делать совместно с Борисом Александровичем.

Следует отметить, что, будучи на КУМСах, я уже читал закрытые отчёты по боевой службе, знакомился с серьёзными обобщениями соответствующих отделов и кафедр по этой проблеме. И видел, что глубокой физиологической оценки степени тяжести и напряжённости вахт и работ нет. Тем более, нет никаких сведений о закономерности кратковременной адаптации моряков в тропиках. Совсем не было данных по состоянию иммунитета, неспецифической резистентности у специалистов в плавании. Не было глубокой динамики наблюдений. Только-только начинали изучать С-витаминную обеспеченность экипажей в походах (НИЛ питания), гормональную регуляцию, выраженность общего  напряжения организма неадаптированных моряков в плавании. Не было и глубокого анализа обитаемости кораблей в тропиках. Здесь свободно можно было выбрать любую из десятков актуальных тем, уже имея на руках ответы  на все вопросы с гигиенической и физиологической точек зрения.
То, что в последующие десятилетия стало публиковаться в ВМЖ по этим вопросам, в том числе и с нашей подачи, уже лежало передо мной в виде цифр и графиков. Надо было только определиться и выбрать – наиболее интересное, наиболее важное, но вполне конкретное. «Особенности кратковременной адаптации личного состава в низких широтах», «Физиология и патология моряков в тропиках», «Состояние организма и работоспособность личного состава в период вахт в тропиках    –    отдельно    в    экстремальных     условиях»,
«Комплексный и системный подход в оценке здоровья и работоспособности моряков в плавании», «Пути, способы и средства сохранения здоровья и повышения работоспособности моряков в плавании» и т.д. Вполне могла быть диссертационной тема «Состояние напряжения, здоровье и работоспособность личного состава     в     тропиках»,     –     материалы,     которые  мы

представили с Солодковым в ВМЖ уже позднее, а статья была признана лучшей статьёй года. В течение года я вполне мог доработать каждое из этих направлений. Причём в любом случае, в каждом из них было бы масса совершенно новых исследований, которые позволяли сделать вполне определённые выводы и предложения. Практика медицинского обеспечения экипажей ждала их научного обоснования. Было где и под чьим руководством производить эту защиту – конечно, у И.А. Сопова, или у Дернова. Все были заинтересованы в такой работе и в её продолжении.
Да, но это сейчас, исходя из накопленного опыта, анализа и логического предвидения, чувства нового и главного, своих рабочих возможностей я могу говорить обо всём этом. До этого было ещё так далеко. Так много должно было произойти: и со мной самим, чтобы появилась вера в себя, и с возможностями статистики – чтобы появились калькуляторы (а теперь уже и компьютеры), и в окружающий меня обстановке, потребовавший в какой-то период совсем по-иному взглянуть на всю нашу науку и её перспективу. А тогда я просто выполнял приказ, исходя из имеемых возможностей, и тратил на это всё своё время.
Через месяц или два работа была закончена. Получила одобрение, и даже особую похвалу Горбатых в присутствии всей остальной «творческой бригады», и я мог уже полностью браться за свою собственную работу. Но опять-таки я не выбрал правильного направления. Диссертация почему-то казалась мне недостижимой задачей. А ещё надо было сдавать кандидатские экзамены! Иностранный – ещё куда ни шло, но вот обязательный марксизм-ленинизм! Для меня нудная и отталкивающая наука. Я и в мыслях не мог допустить, чтобы снова взяться за учебники.
С другой стороны, хотелось продолжать анализ накопленных фактов. Взять хотя бы один момент, – актуальный, который может заинтересовать науку.    Хотя

бы отдельные симптомы общего дезадаптациионного синдрома у личного состава при переходе в тропики – те же отёки и пастозность нижних конечностей?! Это интересно! У надводников об этом пока никто не  говорил, хотя у личного состава ПЛ отёчный синдром отмечался постоянно. Но до сих пор основательно не анализировался. А у меня появились данные влагопотерь и водопотребления в тропиках, солевого баланса (мне  уже подсчитали данные по содержанию натрия и калия в биожидкостях), функций кожи на основании внутрикожных проб Олдрича, Кавецкого, резистентности кожных сосудов (проба Нестерова), сосудистого тонуса (капилляроскопия); показателей состояния сердечно- сосудистой системы. Были также данные двигательной активности обследованных (шагометрия). Всё это вместе  с жалобами специалистов, собранными посредством специального анкетного опроса, позволяло делать и вполне глубокие выводы и предлагать комплекс профилактических и восстановительных мероприятий.
За полтора месяца закончила работу. Привёл графики, таблицы с цифрами. Подробно описал явление, динамику его развития. Закончил развёрнутыми выводами и рекомендациями. Не хватало литературы, которой не было ни в открытой печати, ни в закрытых флотских сборниках. Получился солидный отчёт, возможно, и с претензиями на нечто большее. Действительно, можно было дать анализ отёков по группам специалистов, в зависимости от условий несения вахт и отдыха, в зависимости от характера питьевого режима (неограниченной, ограниченный питьевой режим), от приёма профилактических средств (витаминов, разных доз одного витамина С, элеутерококка); привести всю динамику наблюдений, – и это была бы актуальная диссертационная работа. Но обработать детально все материалы я тогда ещё не успел.
Радостный завершению хоть какой-то части работы, показываю её Солодкову. Тот читает, одобряет, думает.  А

на следующий день говорит, что такой труд должен выходить под маркой всей лаборатории, с обязательным дополнительным разделом, касающимся проблемы у подводников, чем Бабурин уже начал заниматься.
Это было для меня настоящим шоком! Почему я не имею права выдавать собственные материалы от своего имени? Направлять их туда, где их ждут, где в них заинтересованы? Разве недостаточно диссертации Горбатых, куда я и без того выложил много своего материала? В ОСПО всё было по-другому, там ценился индивидуальный труд каждого специалиста. А этот труд внеплановый, по моей собственной инициативе!   Правда
–время на него я тратил рабочее – МЛПП!?
Вот так, ещё существенная часть собранного материала ушла в неизвестность. И им явно воспользовались в вышестоящих инстанциях. Или, по крайней мере, увидели направления исследований, по которым можно собрать уже свои собственные материалы.

После этого у меня пропало всякое  желание работать. Наступил сильнейший психологический срыв. Развилась длительная депрессия. Я просиживал целые часы на работе и приходил в себя только дома, встречаемый любящими женой и сыновьями. Только здесь я находил покой и умиротворение. Перепрограммировал себя на работу с детьми. Плюнул  на свою диссертацию и на всю медицинскую науку. Мы стали больше заниматься тренировкой, – ходить, а затем и бегать на бухту Патрокл, играть в настольный теннис, футбол, волейбол; занимались французским, музыкой, учили стихи. Создали домашний музыкальный ансамбль: мандолина (младший сын, Дима), гитара (это мой инструмент) и пианино – у старшего, Жени. Он к тому времени как раз стал заниматься музыкой.
Нельзя сказать, что до этого мы с женой мало занимались детьми. Семья всегда стояла на первом  месте

в наших жизненных приоритетах. Но до этого момента часть своего домашнего времени я уделял и науке, занимаясь статистикой и анализом до поздней ночи. Сейчас же отбросил в сторону всю эту математику, занимаясь на работе только тем, что положено мне было делать по службе.
Так прошёл год, ещё полгода. Защитил докторскую диссертацию и перевёлся в академию, к И.А. Сапову, Солодков А.С. Перебрался в Космическую медицину Бабурин Е.С. В НИИ на Рузовке обосновался Елизаров Э.Н. Место начальника занял Егоров Ю.Н. В  лабораторию прибыли новые специалисты: капитан медслужбы Осипов Александр Петрович, старший лейтенант медслужбы Куликов Владимир Ильич и капитан медслужбы Гончаров Валерий Петрович.
Юрий Николаевич поставил передо мной задачу возможно быстрой защиты диссертации. И предоставил мне возможность три месяца работать над ней, не отвлекаясь на иную, текущую деятельность. Я же вновь  не смог настроить себя на конечный результат. Интерес к анализу, вроде бы, и появился – но не больше. А тут как раз позвонил профессор Брехман с просьбой обработать  и дать ему мои результаты по элеутерококку для планируемой монографии.
Это было уже что-то конкретное. И я снова погрузился в хаос цифр и графиков. Дело оказалось чрезвычайно трудоёмким. Приходилось анализировать динамику каждого показателя функций в опытной и контрольных группах на всех этапах обследования. Да ещё в период отдельных вахт и работ – как при однократном, так и при курсовом употреблении. Только со статистической обработкой бесчисленного множества цифровых рядов я провозился несколько месяцев. Меньше времени ушло на анализ. Но всё равно к сроку я опоздал, и монография Брехмана «Элеутерококк» вышла без моих данных. Однако, увидев результаты, профессор попросил оформить  их в виде  отчёта, чтобы  в   варианте

ДСП (для служебного пользования) отправить их в Высшие инстанции Науки и ВМФ. Он вначале предлагал мне оформить их в виде диссертации, но потом решил, что при существующем противодействии ВАКа – Высшей Аттестационной Комиссии – во всём, что касается адаптогенов, этого делать пока не стоит.
Отчёт (опять внеплановый!) я оформил до своего отпуска и получил восторженный отзыв от профессора   –
«Я и не думал, что Вы так хорошо пишете! Удивительно ёмкие и информативные материалы». От Юрия Николаевича отзыв мог быть совсем иным. Но я ему ничего не показывал и продолжал работать над материалами.
Продолжалась практическая работа и на кораблях. Моя «научная база» наполнялась всё новыми и новыми материалами. Это была уже целая система научных знаний, которая требовала своего признания. Довести их до командования флота можно было только посредством научных публикаций, или же на научных конференциях медслужбы флота. Сборники научных работ к этому времени перестали выходить в свет. Оставались конференции.
Однако продемонстрировать весь объём работы, проводимой на надводных кораблях силами медслужбы,  в одном моём сообщении было невозможно. Написать же что-либо в научном плане мои помощники были не в состоянии. Приходилось писать все доклады мне самому. В целом тематика сообщений по надводным кораблям выглядела неплохо. Хуже обстояло дело с докладчиками, пока ещё недостаточно знакомыми с методологией исследований, с получаемыми показателями (я добавлял в их доклады и значительную часть своей работы). Приходилось их тщательно готовить заранее, даже приводить возможное вопросы специалистов. Но порой и они имели успех.
Помню, как на одной из таких конференций  – сборах    при    Начальнике    медслужбы    флота,  блеснул

выступлением    Володя    Королёв    –    начмед    эсминца
«Веский», с которым мы проводили совместную работу в походе. Я ему предложил выигрышное сообщение по особенностям водно-солевого обмена у личного состава в походе. Привёл данные по влагопотерям, водопотреблению, содержанию солей и других элементов в биожидкостях. Связал с отёками и пастозностью  тканей, а также в целом с динамикой адаптации и стрессом в тропиках. Доклад вызвал живой интерес, особенно у специалиста медслужбы ВМФ, прибывшего к нам на сборы. Володя с пониманием дела ответил на вопросы, и был взят на заметку Вышестоящей инстанцией. А вскоре он перевёлся с корабля в Главный госпиталь флота, невропатологом в неврологическое отделение.
Всё это было хорошо. И свою работу для нужд флота я выполнял своевременно и даже с перевыполнением плана. Но личная работа так и не продвигалась. Единственное, что мне удалось сделать, – это сдать кандидатский экзамен по французскому языку. И это было несложно, так как я продолжал заниматься им с сыновьями.
Безусловно, я был доволен работой в лаборатории, условиями работы, выбранным направлением, хорошим, дружным, целеустремлённым коллективом, который сложился в МЛПП, и продолжал с удовольствием работать по избранной теме. Мне интересно было проводить обследования, выявлять скрытые закономерности жизнедеятельности нашего организма, его связи с внешней средой. Интересно было работать с людьми, в коллективе. Лабораторная работа  меня меньше привлекала, и я предпочитал поручать её своим коллегам.
С некоторых пор появился интерес к обобщениям материала – в виде статей, тезисов, рефератов. Хотелось публикаций в ВМЖ, в других журналах и сборниках. Стал привыкать     к     выступлениям     на     сборах,     научных

конференциях. Меня интересовал сам процесс научного творчества, обмен идеями, научными данными, интересовал творческий поиск и возможность использования его результатов на пользу людям. Между тем совсем не интересовало кандидатское звание, до которого было так далеко – достижение которого нарушало бы весь ход сложившегося творческого процесса.
Меня совершенно не интересовали и продвижение по служебной лестнице, и очередные воинские  звания. Но ...это давало прибавку к окладу и в общем-то было обязательным в Вооружённых Силах. Сама по себе  служба меня тяготила. Я страшно не любил все наши обязательные сборы, ненужные конференции, вечные политинформации и семинары по марксистско- ленинской подготовке. Всё это было настолько политизированным, что порой принимало уродливые формы. И ... отрывало от интересующей тебя работы.
Я готов был оставаться в МЛПП до конца своей службы. И до поры, да времени ничего не мешало этому. Единственно, всё чаще и чаще возникали обострения моего основного недуга (остеохондроза), да иногда возникали очередные обострения пневмонии, которая в конце концов перешла в хроническую форму.
Юрий Николаевич чувствовал моё психологическое состояние и оберегал меня от эмоционально тяжёлых работ в Медотделе и в Штабе Флота. Однако порой он отбывал в продолжительные командировки, а также в отпуск. И за начальника несколько раз приходилось оставаться мне как старшему по званию и более опытному в лаборатории. Я справлялся и с этими задачами. А однажды, в его отсутствие, предложил внедрить на флоте метод экспресс-контроля за состоянием здоровья специалистов флота – во время очередной предпоходовой комплексной проверки экипажа. Использовать для этой цели анкету-опросник, баночную    пробу,    теппинг-тест,    пробы    с   задержкой

дыхания – то, что можно было делать в большой группе одновременно. Сравнивая эти данные с местной нормой уже выведенной нами для данной возрастной группы лиц по сезонам, можно было быстро, на месте, делать определённые выводы.
Новый начальник медслужбы флота – полковник медслужбы Потёмкин Николай Терентьевич одобрил начинание и внедрил его в практику предпоходовых обследований: опять-таки проводимых только нашей врачебной бригадой.
В 1973 году я так и не выложил на стол начальника свою диссертацию. И он был вынужден потребовать от меня хотя бы итогового отчёта по теме. Что ж! Отчёты-то я писать умею. И я принялся за дело. Сроками меня особо не ограничивали, и можно было всесторонне осветить проблему с гигиенической и физиологической точки зрения.
Правильно я поступил, или не очень – не знаю. Но я постарался выложить в отчёте все материалы, которые я сумел обработать и проанализировать. Частично представил даже данные по элеутерококку, отданные Брахману. Получился солидный труд в несколько сотен страниц машинописи, масса цифрового материала в таблицах и рисунках, с анализом, выводами и предложениями. Ждать отзывов на него из Медслужбы ВМФ и из НИИ на Рузовке долго не пришлось. Первым, кто познакомился с ними в Отделе, был Валера Гончаров, который радостно сообщил мне об этом.
Потом, через много лет, когда я, наконец, решился одолеть мою треклятую диссертацию и прибыл на кафедру Сапова, сотрудники сказали мне, что многое из моего отчёта использовали по назначению («Нельзя же пропадать таким материалам!»). И потом – никто не думал, что я когда-нибудь решусь на защиту! Это совершенно справедливо!








НОВЫЕ ДОЛЖНОСТИ И НОВЫЕ ИСПЫТАНИЯ

1974 год. Я уже несколько лет «перехаживаю» в майорах. Николай Терентьевич пытается что-то придумать и переводит меня в Отдел на должность старшего офицера по контролю за физкультурой и спортом, в обязанности которого входило и распределение путёвок по гарнизонам. Вот где для меня началась настоящая «тоска зелёная», несмотря на самое благоприятное отношение ко мне со стороны начальства и сослуживцев. Вот когда начались настоящие душевные терзания – в связи с моей абсолютной неспособностью оперативной работы и службы в «столь высоких» (для меня) инстанциях! Но какая должность! Отсюда, до меня офицеры скакали вверх в ВМФ, в ЦВМУ, на самые высокие медицинские должности. А я страдал, даже  после получения очередного воинского звания. Выслуга всего лишь 20 лет. С моей болезнью можно было бы уволиться в отставку. Но с минимальной пенсией. Семья не выдержит. Детям ещё столько учиться: в школе, в ВУЗе.
Нет, не «службист» я и не оперативный работник. Ничего не помню, не могу принимать быстрые решения. Не верю в себя, опасаюсь всего... Откуда всё это?! Неужели, болезнь сделала меня таким никчёмным? На самом деле, опасаешься каждого своего шага, тем более, каждой командировки. Сколько раз бывало, что после перелёта в Иваново в отпуск валялся там целые месяцы? А на учениях в Славянке. Вырубило в первый же вечер. Хорошо,   что   работа   моя   не   понадобилась   –   о    ней

командование просто забыло. А то бы пришлось на боевой технике преодолевать под водой водную преграду с высадкой на необорудованном побережье. Кому я на флоте такой нужен? Поручить ничего нельзя. Начмед флота (кстати, прекрасно ко мне относился) предлагает и то, и другое, и третье. А я не в состоянии ни на что решиться: ни в Таллин, ни даже в Севастополь ехать не могу – в полную неизвестность. Возвращаться назад, в лабораторию? Тоже нельзя. Там уже совсем иные задачи. В основном практическая работа по организации боевой службы НК и ПЛ. Непрерывные проверки и походы (вместо корабельных врачей). С наукой кончено. Всё оценено, выяснено, – надо работать.
Предложили работу на Военно-морской кафедре мединститута (ВГМИ). Снова новая программа. Да ещё преподавательская должность. Смогу ли я стать педагогом? Преподавать организацию и тактику медицинской службы? Но там мои бывшие сослуживцы: Б.А. Федорец, В.Н. Баенхаев. Планируется переход и В.И. Савватеева. Будет время, можно и наукой заниматься. Наука в институте поощряется, планируют её работу... Но... как трудно добраться до института! С Тихой бухты, почти через весь город, с пересадкой. Транспорт отвратительно ходит. На дорогу теряешь порой по полтора часа по утрам. А ещё ехать в переполненном транспорте. С моей-то спиной! И опять спина! Как можно в таком состоянии работать? Срывы после любого физического напряжения, после любого эмоционального стресса. Боря успокаивает: – «Ничего. Всегда сможем подменить на занятиях. Да и госпиталь рядом»...
И начались институтские будни. Конечно, это было не моё! Возможно, потому, что такова была наша дисциплина. Но адаптировался. И даже время на науку оставалось. На базе института проводились Всесоюзные симпозиумы по адаптации – по климато-физиологии. Сделал несколько докладов по тропикам и местным условиям.    Материалы    уже    все    обработаны.   Пошли

публикации в институтских и академических сборниках. Наконец, «прорвался» через незримые преграды и в ВМЖ. Там заинтересовались исследованиями по тропикам. Снова возник вопрос о защите. Борис Александрович и Учёный Совета Института торопят. Дают три месяца отпуска на доработку диссертации. Я не могу приступить к ней психологически. За это время пишу монографию по тропикам. Естественно, открытую. О многом говорить открыто нельзя. Может ли она сойти за диссертацию? И где защищаться? В нашем институте Учёного совета по физиологии нет. Тяну ещё два года. Работать уже совсем не могу. Не в силах ни сидеть, ни стоять. Какое-то время пытаюсь работать за трибуной. Но окончательно «ломаю» поясницу. Всё, это конец. Слава богу, что выдюжил до 25 лет выслуги. Госпиталь не смог помочь. Не выдержал и я сам; даже 26-дневное полное голодание в условиях госпиталя не помогло (в 1975 году) Немного помог Хмельник-украинский санаторий с радоновыми ваннами. После него целый год держался.
Эксперимент с голоданием – это тоже была наука. Исследовал себя, сколько мог. В том числе лёжа, на фоне сильного обострения в первую декаду голодания. В отделении создали все условия для  «эксперимента», даже выделили отдельную небольшую палату для этих целей. Содействовал всему Геннадий Фёдорович Григоренко, начальник госпиталя. Удивительно энергичный, умный, знающий, творческий человек. Зато досталось повозиться со мной моему лечащему врачу – Володе Королёву, взявшему меня по старой памяти под свою госпитальскую опеку. Каково ему пришлось – при столь нестандартном методе ведения неврологического больного?! В конечном итоге выдюжили все. И Володя – без каких-либо порицаний свыше. И я – «не давший дуба» в процессе своего «творческого эксперимента», и начальник отделения – Юра Доронин, не так давно прибывший на эту должность откуда-то с запада, после факультета.

Но вот материалы я собрал солидные. Очень интересные. Несмотря на то, что госпитальная биохимическая лаборатория ничего ни на одном этапе голодания не смогла у меня обнаружить – никаких отклонений со стороны углеводного, водного, жирового, белкового, водно-солевого обмена!(?) Объяснить с научной точки зрения этот феномен мы с Григоренко не могли. По крайней мере, лично я не чувствовал в глубине себя тех тайных сил, которые бы свидетельствовали об абсолютной норме всех изучавшихся показателей. Состояние моё говорило как раз о противоположном – о полном разложении моей внутренней материальной структуры. Зато то, что я исследовал сам, открывало весьма интересную картину динамики происходящего внутри меня процесса.
Через неделю голодовых страданий аппетит пропал полностью и уже не беспокоил меня желанием наброситься на любые пищевые остатки в нашей столовой, вместе с приблудным котом  Васькой, регулярно прибегавшим к нам на прокорм. Уменьшились боли в пояснице, хотя двигаться было по-прежнему трудно. Появилась выраженная физическая усталость и неспособность выполнять любую физическую работу – в противовес всей научной литературе, приводящей массовые примеры подвигов подобных мне страдальцев, подымавшихся без особых усилий чуть ли не на сам Эверест. Но в голове, действительно,  здорово просветлело. Появилось желание творчества, умственной работы. И я работал, наблюдая над собой, по 12-15 часов в сутки, поскольку время сна резко сократилось – до 5-6 часов в сутки – без всяких отрицательных последствий для моего состояния и творчества. Свободным стало дыхание, совершенно не беспокоил живот. Казалось, что рассосались все липомы на теле и иные нежелательные образования, беспокоившие меня ранее. Прекратились постоянные поперхивания, вызываемые хроническим процессом в лёгких. Пульс замедлился до 48-50 в минуту.

Кровяное давление упало до 90-100 / 50-60 мм рт. ст. На 40-60 % выросли показатели времени произвольной задержки дыхания (пробы Штанге, Генча). Повысились тесты умственной работоспособности (время сенсомоторной реакции, показатели РДО, тесты с расстановкой чисел и др.). Значительно понизилась экскреция витамина-С с мочой, хотя внутрикожная проба Роттера, с той же краской Тильманса, свидетельствовала  о повышенном содержании этого витамина в коже (возможно, и об интенсификации окислительно- восстановительных процессов в коже).  Параллельно резко (с 2, 2-3 до 0) повысилась сосудистая резистентность. Возросли все без исключения показатели естественного иммунитета (фагоцитарная активность лейкоцитов крови, общий белок, белковые фракции, бактерицидность сыворотки и др.). Повысились бактерицидные функции кожи. В несколько раз уменьшилось выведение из организма солей натрия и калия.
Рассмотрение всех перечисленных показателей в динамике давало весьма интересную картину происходящих в организме процессов. И всё это заслуживало публикации, хотя бы в виде реферата. Но я не стал этого делать, хотя можно было бы привести и статистику (благодаря большой динамике наблюдений). Всё это так и осталось только в моей памяти да вот в таких, далеко не научных откровениях.
В конце концов, эксперимент прошёл относительно благополучно. На какое-то время мне стало легче. Я смог даже провести несколько циклов занятий. Но в марте – новое обострение, и только санаторий Хмельник смог вернуть меня в учебный процесс. 1979 год был сплошным кошмаром. Я видел, что дослуживать осталось недолго. Надо было взять волю в кулак и срочно доработать диссертацию. Она давала на будущее определённые перспективы. Да и видит бог, все мои научные изыскания заслуживали эту степень.

Научный Совет института в лице Нонны Степановны Мотавкиной, в виде исключения, с учётом моего состояния, дали мне ещё несколько месяцев на окончательную доработку материала, Борис Александрович благословил меня, и я отправился  к Ивану Акимовичу Сапову, на кафедру, где меня ещё помнили и ждали моего прибытия.
Несмотря на то, что к этому времени у меня было уже достаточно публикаций в центральной печати, была написана целая монография по тропикам, подготовлена диссертационная работа, по-настоящему моё научное мышление в то время только ещё начинало формироваться, и я только начинал отличать главное от второстепенного, значимое от менее значимого, интересное (в научном плане) от менее интересного. И только с этого периода я стал направлять в ВМЖ наиболее актуальные работы, прежде всего по вопросам медицинского обеспечения экипажей в низких широтах.
Диссертация моя была «сырой». Мне хотелось выложить в ней максимум собранного материала, дать обоснование всем выводам, которые я сделал по тропикам, изложить все рекомендации по улучшению условий труда, быта, отдыха специалистов флота. В заключительной главе я замахнулся даже на развитие теории кратковременной адаптации человека в этих условиях, изложив свои взгляды на биоритмы физиологических процессов и их связь с работоспособностью. Конечно, важно было показать особенности работ в экстремальных условиях среды и, естественно, всё, что было связано со способами повышения работоспособности корабельных специалистов. Каждый из этих разделов мог бы иметь самостоятельное диссертационное значение. А в результате получился такой сумбур, который, скорее всего, оттолкнул моих оппонентов – как в период защиты, так и в ВАКе. Правда, меня предупредили, что

защита будет трудной, что у Сапова много научных противников, и с этим следует считаться.
Должен сказать, что на кафедре мне много помогли на конечном этапе. Рецензировали, консультировали, убеждали в совершенстве работы и её высокой практической значимости. Помогали Алексей Сергеевич Солодков (заместитель Сапова), Юра Бобров (однокашник по академии) и Виталий Щёголев. Последний непосредственно отвечал за меня и мою работу и проводил со мной многие часы, в том числе и по выходным дням, давая советы и формулируя вместе со мной основные положения диссертации. Он, как никто другой, оценил всё богатство собранного материала, видел его значимость в практическом и теоретическом плане. Видел новизну теоретических положений, выдвигаемых автором. Полагал, что по масштабам и глубине исследований эта работа должна заслуживать докторской научной степени; что в плане кандидатской она должна быть наполовину сокращена. Но заниматься существенной переработкой было уже недосуг, и работа была оставлена в прежнем варианте. В результате она оказалась переполненной цифровым (фактическим) материалом при сокращённом, возможно, и недостаточном его анализе: в связи с лимитом страничного объёма текста. И ещё одной нашей тактической ошибкой было то, что, по совету Сапова, был сделан всего один обобщающий, хотя и развёрнутый вывод, не дающий представления о масштабе и значимости работы. Об этом говорили выводы, приведённые в каждой отдельной главе... Но кто из членов Учёного Совета будет читать (хотя бы  листать) всю работу? Об этом я даже и не догадывался в ту пору.
Можно было бы сейчас и не говорить обо всем этом. Но это тактика и стратегия рассуждений каждого диссертанта, естественно, не желающего никаких осложнений. И об этом нужно задумываться с самого начала      диссертационной      работы,      начиная      с   её

планирования. У меня же всё шло совершенно стихийно, на основании только определённых знаний в области физиологии, выполненнных натурных исследований и огромного желания изучения не изученного, выявления новых закономерностей (того же адаптационного процесса), интуитивного стремления к максимально широкому объёму исследований (комплексному и системному подходу) с расчётом на последующие возможности глубокого анализа и обобщений. И это  было правильно! Но надо было на время остановиться в исследованиях с целью частичного анализа наиболее важных фактов и оформления их в диссертационную работу. И это, в моём случае, необходимо было сделать ещё в шестидесятых, сразу после похода. То, что не хватило ни физического здоровья, ни духовных сил не оправдывает мою научную нецелеустремлённость, а свидетельствует просто о моём неумении (в то время) планировать и проводить долговременные научные исследования. Всё в жизни могло бы сложиться более благоприятно и с куда меньшими для меня функциональными затратами.
Утверждение работы в ВАКе проходило долгие полтора года, через «чёрного» рецензента. Вот тебе и материалов на докторскую! Оказывается, автор и кандидатской степени не заслуживает!  Неспроста, значит,   мой   кумир   Н.В.   Лазарев   говорил   о      неких
«темных силах» в науке, которые любой ценой пытаются сдержать её поступательное развитие. С ними постоянно приходилось сталкиваться и профессору Брехману, работы учеников которого также задерживались и не пропускались в ВАКе. А только ли в науке такое? По- моему, во всех сферах: экономике, политике, и даже культуре. Таковы, видимо, законы развития нашего общества, или, наоборот, патологические отклонения от них. Таковы законы нашей психологии, оставшиеся от наших давних предков и всего животного мира – законы естественного   отбора   и   выживания  приспособленных,

законы всеобщей борьбы за существование. Человек разумный вполне мог бы от них избавиться, с помощью своего разума, однако, не может (или не хочет) этого сделать, гонясь за личными, сиюминутными успехами. Отсюда раздоры в семье, в коллективе, в стране, в обществе в целом. Но как они противоречат здравому смыслу! Насколько тормозят всеобщее развитие. Насколько могут быть опасны для будущего! Неужели, чтобы избавиться от подобного, пагубного, необходим ещё один виток в нашем развитии, в нашем сознании, во всем нашем духовном внутреннем мире?! Неужели, надо ждать, пока Homо Sapiens не разовьётся до уровня Homо Spiritus – Человек Духовный? А дождёмся ли мы этого момента; сумеем ли пережить все внешние и внутренние испытания, постоянно обрушивающиеся на наши, ещё недостаточно окрепшие плечи? Сумеем ли, в конце концов, понять самих себя, вместе с нашим историческим предназначением в жизни? Вот в чём вопрос...
Да, но в конце концов, всё свершилось и  закончилось положительно. К этому времени я уже был уволен со службы, вовсю занимался своим здоровьем, продолжал анализировать научные материалы и публиковать статьи. И начинал задумываться о своей дальнейшей работе и новых научных поисках.








НОВЫЕ ИДЕИ. ГОРОДСКАЯ СЭС. ЗДОРОВЬЕ И ПРОФИЛАКТИКА

Был ряд предложений по временному трудоустройству, «ради денег». Но они меня не удовлетворяли. Хотелось творчества, чего-то нового, новых исследований, новых «открытий», новых практически значимых разработок. Уже не на флоте, а в практическом здравоохранении. Возраст позволяет – всего 44 года, здоровье немного укрепил, по крайней мере, теперь знаю, как быстрее восстанавливаться. Научных идей хоть отбавляй! С Григоренко готовим к изданию методическое пособие по тропикам – для гражданских экипажей. И это будет первая моя серьёзная публикация.
А что если внедрить нашу флотскую методологию контроля за здоровьем и его сохранением в систему гражданского здравоохранения? Создать небольшую физиологическую бригаду (пусть нештатную), подключить к работе поликлиники, кафедры мединститута, санэпидстанцию? Разработать долговременную программу (хотя бы на 5 лет) с конкретными целями и задачами, внедрить её на нескольких крупных промышленных предприятиях города, посмотреть эффект...
Но что это будет за группа, на какой базе будет она размещаться, кто и как будет её финансировать, ... где взять диагностическую аппаратуру?.. Как встретит эту идею городское здравоохранение? Найду ли я сподвижников в этом деле среди городской медицины?.. И целая куча других вопросов.

Обратился с идеей к своему главному советнику, стратегу и вдохновителю Геннадию Фёдоровичу Григоренко. Обратился и к Брехману. Израиль Ицкович идею одобрил – ему, как воздух, нужны были результаты массового использования разрабатываемых в его лаборатории препаратов, и мне он полностью доверял в этой работе. Возможно, поэтому он и не прикладывал особых усилий, чтобы принять меня в свой отдел для чисто научной работы, отказав мне в этом после моей демобилизации.
Геннадий Фёдорович сразу нашёл путь реализации предложенной программы. Он был Депутатом Горсовета и отлично знал всю городскую медицинскую службу, её организацию, был близко знаком с многими руководителями. Он познакомил меня с Заведующей горздравотделом Дубовик Галиной Григорьевной, главным врачом городской санэпидстанции Сухачёвой Нелли Александровной. Рассказал им о теперь уже нашей общей идее и сразу получил полное одобрение.
Заведующая горздравотделом Дубовик Галина Григорьевна радушно приняла нас с Геннадием Федоровичем и быстро вникла в суть наших предложений. Идея ей понравилась, и она сразу предложила варианты ее осуществления. Первый – организовать нештатную «физиологическую бригаду» во главе со мной на базе одной из поликлиник города, включая в бригаду (во время обследований) врачей и лаборантов поликлиники с дополнительными, новыми задачами. Второй – сделать это на базе городской СЭС, создав там группу физиологии труда под моим руководством. Второй вариант мне, как физиологу- гигиенисту, казался более приемлемым, позволявшим непосредственно взаимодействовать с гигиенистами, решая профилактические вопросы. Так и сделали. И когда я прибыл на встречу с главным врачом горСЭС Нелли Александровной Сухачёвой, она уже была в курсе событий.

Нелли Александровна произвела на меня самое благоприятное впечатление, Доброжелательная, искрящаяся улыбкой, радушная, она  коротко расспросила меня о моей предшествующей гигиенической и физиологической работе и подробнее – о предлагаемой программе комплексного обследования и укрепления здоровья трудящихся города. Никаких возражений против программы у нее не было. Мне была предложена должность врача-гигиениста в гигиенической лаборатории, а в помощники выделены специалисты из той же лаборатории. Это меня вполне устраивало, тем более, что руководил лабораторией мой бывший сослуживец по санэпидотряду флота, а затем по Военно-морской кафедре мединститута Виктор Николаевич Баенхаев, отлично знавший меня по совместной работе. Он, кстати, и раньше предлагал мне утроиться к нему с гигиенической программой. Моя деятельность как физиолога ему тоже была хорошо знакома.
Через день я был зачислен в штатный состав лаборатории и приступил к работе. Виктор Николаевич познакомил меня с сотрудниками лаборатории и других подразделений санэпидстанции. Удивительно, но многие из сотрудников знали о моем прибытии и были заинтригованы совершенно новым направлением предстоящей работы. Особенно она интересовала гигиенистов, и мне было задано немало вопросов. Стало ясно, что целесообразно было провести встречу с коллективом и рассказать о методологии и перспективах Программы и степени участия в ней санэпидслужбы города. Через какое-то время эта встреча состоялась, и я ближе познакомился с заведующими отделами и  другими сотрудниками.
Большинство приняло наши идеи доброжелательно, но были и сомнения, в том числе и вполне оправданные. Как будут именоваться должности сотрудников группы физиологии  труда?  Как  связать  работу  гигиенистов     с

физиологией? Как небольшая группа может осилить такой огромный объем работы? Где взять необходимую аппаратуру для физиологических исследований? За счет чего будет получен предполагаемый экономический эффект и будет ли он достигнут? Как обязать поликлиническую службу проводить дополнительный объем работы. Какие предлагаются формы непосредственно оздоровительной работы, – дополнительно к уже существующим? Возможно ли организовать массовые, комплексные обследования на предприятиях со значительным отрывом рабочих от трудового процесса?
Все это казалось серьезной проблемой, которую необходимо было преодолеть. Мы начали знакомиться с трудовыми коллективами, их администрацией, настроениями и отношением к проблемам здоровья и трудоспособности работающих. И руководство, и профсоюзы с энтузиазмом откликнулись на наши предложения. Так что здесь путь был открыт. Оставалось только выбрать наиболее подходящие коллективы.
Наладить взаимодействие с поликлиниками и подключить к работе клиницистов тоже не составило труда. Цеховые врачи были заинтересованы в углубленной диагностике и последующей комплексной реабилитации в своих коллективах. А мы предлагали им дополнительно профилактическую витаминизацию всего коллектива (по утвержденной в стране схеме) и фармакосанацию с помощью адаптогенов (элеутерококка) в виде напитков и коктейлей – по схеме уже апробированной в воинских коллективах Тихоокеанского флота и в трудовых коллективах в различных регионах страны. Последнее стало возможным благодаря научным исследованиям и творческой инициативе профессора Израиля Ицковича Брехмана, много лет занимавшегося этой проблемой в стенах Института Биологии моря ДВО АН СССР. Адаптогенами под его руководством занимался и я (как  в

Приморье, так и в Низких широтах) и имел представление об их эффективности.
Что касается клиницистов-специалистов узкого профиля, то районные поликлиники, естественно, не в состоянии были их выделить в полном объеме на продолжительный период. Зато к работе сразу подключились ряд кафедр Владивостокского государственного медицинского института: кафедра факультетской терапии педфака (зав. Либензон Раиса Тимофеевна), кафедра ЛОР-болезней (зав. Менякин Рем Павлович), глазных болезней (зав. Тихомирова Надежда Михайловна), нервных болезней (зав. Строкина Тамара Ивановна), цикл профипатологии (зав. Окунь Борис Васильевич). От каждой из перечисленных кафедр на  весь период обследования коллективов выделялись специалисты высокого уровня знаний и имевшие определенный опыт подобного рода работ. Вместе с зав. кафедрами мы составляли для каждого план работы с задачей выявления не только выраженной, но и скрытой патологии (вместе с физиологами), реализуя тем самым программу донозологической диагностики.
Все специалисты ВГМИ были заинтересованы в работе, не только помогая поликлинической службе в углубленной диагностике, но и получая данные функциональных исследований от физиологов, а также углубленную характеристику условий труда на производстве – от гигиенистов. Порой (для проверки организации работы) на предприятия приходили и сами заведующие и даже включались в работу, консультируя особо сложных пациентов. Особенно активно работала группа терапевтов Раисы Тимофеевны Либензон (в составе пяти человек), отоларингологи, а также Борис Васильевич Окунь. Помнится, значительную часть приемов на отдельных предприятиях последний проводил лично сам.
Не остались в стороне от Программы и специалисты гигиенических кафедр ВГМИ: кафедра общей гигиены во

главе с заведующим Петровым Владимиром Александровичем и кафедра гигиены труда во главе с и.о. заведующей Акатовой Раисой Петровной. Особенно усилилось наше взаимодействие с приходом на должность заведующего кафедрой гигиены труда молодого и энергичного Шепарёва Александра Александровича. Он уже имел значительный опыт работы по проведению фармакосанации  на предприятиях Дальнегорска в плане реализации там оздоровительных программ и, конечно, хорошо понимал значимость для науки и практики подобного рода широких комплексных исследований.
Определенную надежду я возлагал на моих бывших сослуживцев по Военно-морской кафедре ВГМИ Бориса Александровича Федорца (начальник кафедры)  и Виктора Ивановича Савватеева (старшего преподавателя), с которыми мы в былые времена на базе санэпидотряда флота изучали уровень неспецифического иммунитета и неспецифической резистентности организма у военнослужащих. И Виктор Иванович оправдал мои ожидания, наладив на кафедре методики определения бактерицидности и лизоцима слюны, бактерицидности и белковых фракций сыворотки крови. (Сыворотку мы брали во время плановых донорских обследований в коллективах).
Подобная совместная работа восьми кафедр мединститута была солидным подспорьем практическому здравоохранению. В ней был заинтересован и ректорат ВГМИ. По ходу работы я неоднократно встречался с ректором института Тихомировым Александром Сергеевичем, обсуждая с ним результаты работы и планируя наше взаимодействие. Обсуждал Программу и с проректором по науке Мотавкиной Нонной Степановной, которая давала ей высокую оценку на всех этапах ее реализации.

Сложнее всего пришлось нам – физиологам. Мы начинали с пустого места, не имея практически никакой исследовательской аппаратуры. Не было ее ни у клиницистов поликлиник, ни у гигиенистов. Отдельные образцы приборов для функционального исследования, имевшиеся на кафедрах мединститута, были непригодны для массовых обследований. То, что я имел раньше на флоте, по прошествии времени было утеряно, либо пришло в негодность. Пришлось заняться их изготовлением заново. В этом мне помогли знакомые специалисты флота, Академии наук и др., снабжавшие меня необходимыми деталями и комплектами.
В течение двух недель удалось сконструировать два рефлексометра, приборы для определения КЧСМ, треморометрии, аппарат для оценки сосудистой резистентности по Нестерову (для одномоментного определения ее одновременно у десяти человек), водный динамометр для изучения выносливости к статическому усилию. Были приобретены бланки для выполнения табличных текстов («расстановка чисел», таблицы Платонова и др.) с целью оценки уровня умственной работоспособности. Разработаны анкеты для выявления факторов повышенного риска в коллективе (индивидуальных, социально-бытовых, производственных, климато-географических и др.).
Параллельно с приобретением аппаратуры я обучал своих сотрудниц работе с приборами и вообще организации подобных исследований. Наша группа первоначально состояла всего из трех человек (вместе с руководителем). Основную «тяжесть» непривычной для гигиенистов «физиологической» работы приняли на себя Музалевская Ольга Васильевна и Бойко Наталья Николаевна: им пришлось в короткие сроки освоить методики и методологию физиологических  исследований, работу с людьми (индивидуально и в группах), методологию обработки собранного цифрового материала    и    математической    статистики.    Это    был

основной костяк нашей группы, с ними мы провели работу в первых (контрольных) трудовых коллективах в 1981-1984 годах, и воспоминания о них и нашей совместной программной деятельности остались у меня самыми светлыми и восторженными.
В последующем группы периодически усиливались, менялись сотрудники, к работе подключались студенты мединститута, поступающие на работу в горСЭС молодые специалисты. К сожалению, не все они за короткий период «творческого взаимодействия» смогли глубоко вникнуть в суть работы, выйти за пределы чисто гигиенического мышления. Но их вполне возможно было понять, поскольку значительную часть нашего рабочего времени занимала статистика, которую приходилось осуществлять вручную, с примитивными калькуляторами.
Основная идея комплексного и системного многофакторного анализа так и осталась нереализованной – идея определения степени значимости различных санитарно-гигиенических и других факторов повышенного риска в развитии конкретных форм патологии при конкретных видах деятельности. Частично мне удалось это сделать в последующем, уже будучи в ДВО РАН, у профессора И.И. Брехмана. И научные материалы, полученные в течение всего периода работы физиологов, послужили этому базовой основой. В этом также огромная заслуга деятельности физиологов, и всем им я выражаю глубокую благодарность за мужество и терпение в период наших трудовых будней.
На физиологов ложилась ответственная задача осмысливания всей собранной на предприятиях информации в целом. Необходимо было дать анализ динамики заболеваемости в коллективах в зависимости от условий труда, характера (тяжести и напряженности) трудового процесса, от степени распространенности в коллективах       индивидуальных,       социально-бытовых,

климатических и иных факторов повышенного риска. По данным физиологических, биохимических и иммунологических показателей нам предстояло подойти к оценке предболезненных состояний («третьего состояния» организма – между здоровьем и болезнью, по И.И. Брехману. Требовалось отобрать минимальный объем методик (простых и информативных), пригодных для донозологических обследований.
Физиологам приходилось также заниматься разработкой и внедрением в коллективах комплекса санирующих мероприятий, в частности, профилактической витаминизацией. Приходилось преодолевать барьер непонимания и вести в этом направлении широкую разъяснительную работу. Получаемые нами данные по уровню содержания витамина С в организме трудящихся и показателей неспецифической резистентности их организма позволяли в большинстве случаев давать администрации не только общеколлективные, но и индивидуальные рекомендации.
Большое значение в реализации оздоровительной Программы имела разъяснительная и просветительная работа. Решали ее прежде всего также физиологи. Выпускали памятки по разным вопросам профилактической и оздоровительной  работы, проводили беседы, читали лекции; публиковали заметки в стенной и заводской печати. Очень важным моментом работы было подведение итогов и написание заключительного акта обследования. Акт включал гигиенический, клинический и физиологический разделы. В нем детально анализировались заболеваемость и трудопотери в коллективе (в целом, по цехам и участкам). Давалась характеристика основным факторам риска на производстве. Предлагался комплекс профилактических и лечебно-оздоровительных мероприятий. Этим занимались ответственные специалисты   –   руководители   групп   и подразделений.

Задача итогового анализа всего материала ложилась на руководителя группы физиологии труда. Администрации предприятий акт представлялся за подписью главного врача горСЭС.
Как видно из всего перечисленного, работа с самого начала имела прежде всего профилактическую направленность. Поэтому в последующем Программа и получила название «Профилактика».
Как уже было отмечено ранее, в работе группы физиологии первостепенное значение должно было иметь взаимодействие с подразделениями гигиенической службы. Совместное планирование деятельности и совместная работа должны были стать основой реализации всей Программы. Такое взаимодействие  было быстро налажено, и работа постоянно проводилась совместной бригадой гигиенистов и физиологов.
Наиболее активно в работе участвовали санитарно- гигиеническая лаборатория (Баенхаев Виктор Николаевич, Завьялова Валентина Варфоломеевна, Афанасьева Серафима Исаковна и др.) и отделение гигиены труда (Иванова Людмила Сергеевна, Ярлыкова Любовь Герасимовна, Ильина Алла Дмитриевна, Давыдова Вера Петровна; зав. отделением Кушка Татьяна Филипповна).
Лаборатория обладала необходимой аппаратурой для замеров микроклимата, интенсивности шума и вибрации, загазованности помещений.
Виктор Николаевич Баенхаев четко организовал деятельность лабораторного звена с первых выходов на предприятия. И.о. зав. отделением Людмила Сергеевна Иванова, эрудированный, знающий специалист, быстро вникла в суть программы и в последующем вместе с сотрудниками своего отделения давала полноценную санитарно-гигиеническую характеристику обследуемых объектов.
На отдельных этапах работы к Программе подключались     и     специалисты     отделения    гигиены

питания, в частности, когда работа велась на Кондитерской фабрике (Ронис Галина Фоминична, Ковальчук Альбина Федоровна и др.).
С Галиной Фоминичной я был знаком еще с далеких шестидесятых, когда мы встречались на общегородских рейдах Морского Совета. Руководили Советом высокопоставленные офицеры ТОФ. Я представлял гигиеническую службу флота (в отсутствие моего начальника, главного гигиениста флота Александра Зиновьевича Слободина, в то время всего лишь майора медицинской службы); Галина Фоминична представляла на Совете всю санитарную службу города. Вспоминаю ее пламенные речи в присутствии флотского начальства по итогам очередных проверок санитарного состояния территории и акватории бухт и заливов Владивостока. Меня она, конечно, не помнила, но с восторгом вспоминала и Морской Совет, и годы своей бурной деятельности.
Постепенно начинала складываться организационная структура и методология работы. Все это мне предстояло обобщить и оформить в виде документации группы физиологии труда с задачами ее руководителя, сотрудников, описанием всех используемых методик исследования, целей и задач работы и пр., утвердить документацию во всех инстанциях перед началом практической деятельности. Невероятно много всего. Но каким-то чудом удалось все это сделать за две недели, а через 15 дней мы всей разношерстной сводной исследовательской бригадой были уже в стенах Инструментального завода и приступили к работе.

Предварительные результаты работы

Приступая к работе, я отлично понимал, что смысл ее в широком охвате населения подобными обследованиями и в подключении трудовых коллективов к массовой первичной и вторичной профилактике. С другой стороны, было совершенно ясно, что охватить углубленными обследованиями большое количество трудовых коллективов совершенно не реально и придется ограничиться лишь несколькими
«экспериментальными» группами. В последующем планировал отобрать минимальный объем наиболее доступных методик (простых и информативых) и выходить с ними на уровень донозологической диагностики. С другой стороны, используемый на предварительном этапе широкий комплекс физиологических (а также биохимических и иммунологических) методов исследования месте  со всеми остальными показателями (клиническими, гигиеническими, социологическими и др.) открывал возможность при соответствующей математической обработке материала дать детальную оценку здоровья коллективов в зависимости от конкретных условий их трудовой и повседневной деятельности. Но с этим была проблема, связанная с отсутствием в те 80-90-е годы мощной вычислительной техники, и работа, даже с эффективными японскими «научными» калькуляторами затягивалась на долгие месяцы и даже годы. Но я не терял надежды, находя и здесь оптимальные варианты расчетов.
Работа началась в ноябре 1981 года (на Инструментальном заводе). Организована она была  очень четко как с нашей, так и со стороны  администрации предприятия. Медицинским группам было выделено необходимое количество удобных для работы помещений. Была выделена машина для   развоза

биопроб в поликлинику, горСЭС и ВГМИ и для перевоза сотрудников и аппаратуры.
Обследование начиналось в 8.00, еще затемно. Рабочие приходили организованными группами по 30 человек. Сначала с группой работал я. Объяснял цели, задачи и организацию обследования, основные его особенности. Затем проводил анкетирование (со всей группой одновременно), пробы с задержкой дыхания на вдохе и выдохе, теппинг-тест, пробу с расстановкой чисел. Затем делал баночную пробу одновременно у 10 человек. После этого обследуемые расходились по врачебным кабинетам, где с ними работали уже индивидуально. До обеда мы успевали таким образом осмотреть 60 и даже более человек.
Труднее всего приходилось, естественно, клиницистам, не привыкшим работать в таком неудержимом темпе. Но они, молодцы, справлялись, оставаясь порой работать и в послеобеденные часы. Должен сразу оговориться, что всю эту огромную по объему работу они проводили без дополнительной оплаты, только на личном энтузиазме. И это было здорово!
Каждый день по завершении работы я сводил данные в общий сводный поименный протокол обследования с задачей будущего детального индивидуального и группового анализа.
Врачи-специалисты вели собственную документацию и информировали цеховую медицинскую службу обо всех случаях выявленной патологии для проведения последующих индивидуальных лечебных и восстановительных мероприятий.
Обследование всего коллектива завода  продолжалось около месяца и завершилось составлением итогового акта обследования с развернутым анализом заболеваемости и трудопотерь работающих, условий труда, факторов повышенного риска и рекомендациями администрации         предприятия         по         проведению

заключительных восстановительных и санирующих мероприятий, в том числе профилактической витаминизации и фармакосанации с помощью растительных адаптогенов, улучшению условий труда и характера трудового процесса и мн.др. Клиницисты ВГМИ длительное время приходили на завод, лично завершая реабилитационную программу. Физиологи же выделяли контрольные группы для проведения последующих обследований с целью объективной оценки эффективности всей проделанной работы.
В течение 1982 года в таком же плане была проделана работа в коллективах Фарфорового завода и Швейного объединения «Заря» с обследованием в общей сложности более трех тысяч человек.
Хотелось продолжать работу, подключая к Программе все новые и новые коллективы, но возможности для нее у клиницистов уже не было. Пришлось сделать временный перерыв в обследованиях и заниматься детальной обработкой и анализом собранных данных.
Проведение через год контрольного обследования коллективов силами группы физиологии труда выявило улучшение клинико-физиологических, иммунологических, нейропсихологических и др. показателей у большинства обследованных (в среднем на 12-28% в группах). Поквартальный анализ показателей заболеваемости и трудопотерь в коллективах, сделанный администрацией предприятий, также показал улучшение их в среднем на 15-20% во всех трудовых  коллективах. Это прямо коррелировало с экономическим эффектом, рассчитанным по производственным критериям, составившим многие сотни тысяч рублей, что по тем временам было серьезным достижением. Администрация предприятий письменно информировала об этом горздравотдел и городскую СЭС с благодарностью и просьбой продолжить начатую работу.

Но надо было расширять ее масштабы. Иначе она так и осталась бы начальным экспериментом. Идти на предприятия силами одной физиологической группы совместно с гигиенистами было нерационально. Здесь мы бы решали задачи только профилактической работы. В коллективах же было много больных и лиц, находящихся в предбольном состоянии, для работы с ними необходимы были врачебные бригады.
Их снова удалось создать силами ВГМИ, и мы провели в течение 1983-84 годов комплексные обследования коллективов ТЭЦ-2, Кондитерской фабрики, завода ЖБИ-1, судоремонтного предприятия (Дальзавод) по той же Программе и с аналогичными результатами. Дополнительно по просьбе двух предприятий мы обследовали подведомственные детские комбинаты, в частности, дали оценку уровня С- витаминной обеспеченности и неспецифической резистентности организма детей по показателям содержания витамина С в моче, бактерицидности кожи, бактерицидности и лизоцим слюны, а также уровня сосудистой резистентности.
Обследовали также сотрудников нескольких поликлиник и работников городской санэпидстанции, которые уже давно предъявляли мне претензии по поводу «игнорирования собственного коллектива». Правда, в последнем до фармакосанации дело не дошло. Ограничились профилактической витаминизацией и физкультурно-оздоровительными мероприятиями. В частности, мне удалось договориться с Краевым домом физкультуры и заниматься в обеденный перерыв настольным теннисом. Но это было уже не бесплатно, и поэтому занятия продолжались всего несколько месяцев.
Силами группы физиологии труда была оказана помощь службе Тихоокеанского флота в проведении углубленного обследования призывников Медицинской роты    при    Главном    госпитале    флота    с  серьезными

выводами о неадекватности пищевого рациона для современного молодого поколения.

Обмен опытом

Получив серьезный положительный эффект от начального этапа работы, имея объективные данные и отзывы с предприятий, можно было уже начать обмениваться опытом. Тем более, что вопрос был весьма актуальным. В прессе все чаще появлялись статьи о необходимости совершенствования оздоровительной и профилактической работы. Разрабатывались научные программы, в отдельных регионах страны проверялась их эффективность (Новосибирск, Тольятти, Норильск, Ленинград и др). К сожалению, до нас, владивостокцев, вся эта информация доходила в последнюю очередь.  Надо было самим искать новые подходы к совершенствованию Программы.
Первыми, с кем я поделился предварительными итогами нашей работы, были врачи и ученые Ивановского медицинского института – в моем родном городе, куда я частенько приезжал в летний отпуск. В Иванове подобной работы не проводилось, и мое сообщение было выслушано с большим интересом. Завязались первые знакомства, поступило предложение организовать здесь нечто подобное на штатной основе.
В том же 19884 году я обменивался опытом уже в Новосибирском Академгородке, в Институте физиологии АМН СССР, куда был приглашен академиком Матюхиным Владимиром Александровичем. Правда, его больше интересовали мои исследования и теоретические разработки в области адаптации и биоклиматологии тропиков, чем я занимался многие годы. От предложения перейти на работу в институт я вынужден был отказаться, зато   много   почерпнул   из   Новосибирской  программы

«Здоровье», разрабатываемой совместно с Академией медицинских наук страны.
В следующем году встречался с гигиенистами Ленинградской городской СЭС на их базе и был разочарован отсутствием какой-либо физиологической программы. Состоявший в штате санэпидстанции физиолог в лице очаровательной юной красавицы, недавней выпускницы института, был далек от проблем физиологии, в том числе и физиологии труда, и выполнял в основном чисто гигиеническую работу.
Распространяться о результатах предварительной работы и писать о ней в Минздрав с очередными просьбами и пожеланиями было, на наш (вместе с Г.Г. Дубовик и Н.А. Сухачевой) взгляд преждевременным. Но я все же решил на обратном пути из Иванова через Москву связаться по телефону и прийти в Минздрав – послушать их мнение. К сожалению для нас, там  мыслили слишком высокими категориями – масштабами области, края, в крайнем случае города. Масштабы района или отдельных предприятий их не интересовали. С другой стороны, они категорически выступали против введения дополнительных штатных единиц на эту работу и снабжения СЭС современной аппаратурой функциональной диагностики. Под конец они все же взяли документацию о нашей группе и работе и обещали ответить на мои вопросы официально. До горздравотдела ответ, к сожалению, не дошел.
Оставалось обмениваться опытом у себя, во Владивостоке, что я и делал, выступая на научных конференциях, симпозиумах, просто на встречах с учеными, в городском и краевом отделах здравоохранения. Было много публикаций в сборниках ВГМИ, Института физиологии ДВО АН СССР и др., в которых я попытался изложить результаты работы и проблемы, вставшие на пути реализации Программы.
Большую помощь в пропаганде этой информации в то  время  оказал  нам  Петров  Владимир Александрович,

организовавший выпуск ряда институтских сборников и любезно пригласивший меня принять участие в этом процессе.

Надежды и разочарования

Несмотря на определенные успехи в первые годы реализации Владивостокской городской оздоровительной программы, нельзя сказать, что все у нас шло гладко. За Программу все время приходилось бороться. Проблемы возникали как в самой нашей внутренней организационной структуре, так и вне ее. Далеко     не     все     были     согласны     с     методологией
«физиологической» работы. Не были согласны с размещением физиологов на базе городской СЭС. Были против профилактической витаминизации и использования элеутерококка с целью фармакосанации. Отвергалось все то новое и необычное, что не было присуще ранее деятельности санитарно-гигиенической службы. К тому же возникла проблема с очередной аттестацией врачей группы (физиологов) – всесоюзных критериев для них не было разработано, а гигиеной им уже некогда было заниматься. Серьезнейшая проблема с самого начала была со статистической обработкой материалов. Тысячи обследованных, многие десятки различных параметров функциональных показателей, многогранность связей между ними и т.п. – все это усложняло анализ и требовало наличия серьезной вычислительной техники, которая только-только начинала поступать в специализированные вычислительные центры.
Мы с Нелли Александровной постепенно решали эти проблемы. Стали периодически менять сотрудников группы физиологии, возвращая их ни гигиеническую работу.  Стали  привлекать  к  статистической    обработке

студентов ВГМИ, проходящих практику на базе горСЭС. Пытались получить через Минздрав необходимую современную аппаратуру и др. Но это не было выходом  из положения, и работа постепенно свертывалась. Да и я сам уже не выдерживал колоссальных нагрузок – работы по 12 и более часов в сутки.
Мы продолжали контролировать наши коллективы, периодически выходили на контрольные обследования, проводили с рабочими плановые беседы, читали лекции. Но этого было явно недостаточно без постоянной поддержки врачей поликлинического звена. А с их чрезмерной текущей загруженностью у них на это не было ни сил, ни времени. На подконтрольных предприятиях эффект работы хотя и сохранялся, но уже не был столь ощутимым, как в прежние годы.
С самого начала нашей бурной деятельности, особенно после моих выступления с докладами и сообщениями на конференциях и научных встречах программа стала привлекать внимание врачей, ученых, организаторов здравоохранения. Они отлично понимали необходимость подобного рода исследовательских работ и внедрения в широкую практику эффективных способов и средств оздоровления населения. Особенно привлекала наша работа профессора Израиля Ицковича Брехмана. В этот период он активно трудился над теорией валеологии
–науки о здоровье и считал нашу деятельность важным направлением внедрения этой теории в практику (валеопрактикой). Он был в курсе всех нюансов и проблем Программы и всеми силами старался не допустить ее свертывания. Он читал лекции по валеологии в горздравотделе, гор.СЭС и в трудовых рабочих коллективах, выступал с идеями валеологии в краевой печати, вел рубрику о здоровье на телевидении. Продумывал новые схемы ведения нашей деятельности. Так, в конце 1984 года он познакомил меня с руководителями Советского райкома КПСС и предложил развернуть нашу работу в этом районе. К сожалению,    до

практической работы дело не дошло, но мной вместе со вторым секретарем райкома Александром Павловичем Латкиным было разработано ее теоретическое обоснование, представленное в виде брошюры под названием «Основные принципы разработки и реализации программы «Профилактика» в Советском районе г. Владивостока». Вместе с Латкиным мы неоднократно представляли ее в городском и краевом отделах здравоохранения, и эта Программа в последующем стала основой для разработки положений городской программы «Здоровье», рекомендованной Минздравом СССР для обязательной реализации.
Александр Павлович Латкин – кандидат наук, широко эрудированный (и не только в области политики и экономики), нестандартно мыслящий человек, быстро ориентирующийся в незнакомой ему проблеме, обладающий незаурядными организаторскими способностями. Он в кратчайшие сроки сумел издать брошюру перед своим переходом в Президиум ДВО АН СССР на должность Ученого секретаря, а в последующем активно пропагандировал эту работу уже по линии ДВО РАН.

Неожиданное начинание

С конца 1986 года у нас открылась еще одна, и совершенно неожиданная, возможность расширить оздоровительную (валеологическую) программу. Встреча с моим однокурсником по академии и прекрасным баритоном Евгением Андреевичем Абаскаловым позволила очень быстро создать вокально- фортепианный дуэт и выходить на музыкальные встречи в различные коллективы. Вначале это были просто концерты. Но вскоре мы убедились, что наши выступления      могут      давать      не      только   эстетико-

просветительный, но и лечебно-оздоровительный эффект. Об этом говорили сами слушатели, особенно больные и отдыхающие санаториев, домов отдыха, лечебных учреждений.
То, что хорошая, в первую очередь, классическая, музыка способна дарить здоровье людям – снимать боль, нормализовать работу внутренних органов и систем организма, повышать иммунитет, физическую и умственную работоспособность, восстанавливать защитные силы, ускорять адаптацию, повышать переносимость нагрузок и выносливость к неблагоприятным внешним воздействиям и мн.др, – известно давно. И музыкальные программы давно используются и в медицине, и на производстве, и в домашних условиях.
Мы тоже попробовали использовать музыку в наших условиях, в контрольных коллективах. Романсы, русские и украинские народные песни, итальянское бельканто, отечественная и зарубежная классика воспринимались публикой с восторгом. Способствовали этому «живое» исполнение и уникальный талант нашего «Маэстро». Он завораживал и потрясал слушателей любой аудитории. Все, кто слышал его хоть раз, могут подтвердить сказанное. И отзывы слушателей, полученные посредством анкетирования, говорили сами за себя.
Подтверждали это и данные объективного функционального контроля и по моей методике, которую мы применяли при обследовании больных и отдыхающих (Академическая больница, Больница Физических методов лечения, санаторий «Океанский» и др.) Эту часть валеологической программы я не успел обработать математически. И могу лишь сказать по средним цифрам показателей, что «Эффект Маэстро» порой достигал 30-45% (улучшение показателей) и держался в течение нескольких суток… Но то был Маэстро – Прекрасный и Неповторимый. И как жаль, что нам не удалось в те годы сделать ни одной    полноценной

записи, а сейчас повторить эту красоту никто уже не может…
Однако нам удалось поддерживать это направление валеологии в течение нескольких лет, выступая в трудовых коллективах (Фарфоровый завод, Кондитерская фабрика, Швейное объединение «заря»), в городской и краевой СЭС, в ПТУ (рядом с горСЭС), в Доме Учителя и Доме Ученых, в институтах ДВО РАН, в больницах, санаториях и др. местах.
Между тем, год от года, с развитием «перестройки» работать по Программе становилось все труднее. Беднела и разваливалась страна, нищала медицинская служба, голодала большая часть населения. С трудом выживала и наша медицинская наука. Вся деятельность переходила на товарно-денежные отношения. Кто не в силах был перестроиться, в том числе и по морально-нравственным принципам, тот был обречен.
Мы продолжали выходить в коллективы, подключая к Программе отдельные новые предприятия. Работали чаще всего одной лишь группой физиологов совместно с гигиенистами, умудряясь составлять развернутые профилактико-оздоровительные программы. Параллельно давали оценку здоровья и  функционального состояния организма трудящихся (в контрольных группах) Инструментального, Фарфорового заводов и Швейного объединения «Заря». Отрабатывали методы ускоренной донозологической диагностики. Подключили к Программе несколько школьных коллективов, давая оценку уровня С-витаминной обеспеченности и неспецифической резистентности организма, а также уровня физического и функционального развития школьников 5-6 и 8-10 классов. Организовали лекторий по вопросам здоровья и профилактики для школьников и родителей. Дети с интересом приходили на наши занятия и быстро осваивали методологию самооценки состояния здоровья по  предлагаемой  нами  методике.  Родители  же активно

приводили на занятия и своих малышей с просьбой дать оценку уровня их развития и состояния защитных сил организма.
В городской санэпидстанции в те годы ощущалась постоянная нехватка рабочих помещений. В одно время мы были вынуждены работать на базе Краевой санэпидстанции. Главный врач краевой СЭС Фокина Екатерина Степановна не возражала против такого взаимодействия и предложила несколько вариантов работы совместно с отделением гигиены труда краевой СЭС. Руководил отделением Семенов Игорь Александрович, видевший в совместной работе гигиенистов и физиологов один из путей повышения ее эффективности и качества. Большие надежды мы возлагали при этом на возможности новых отечественных калькуляторов с программным обеспечением, недавно приобретенных санэпидслужбой, в частности, для проведения многофакторного анализа. К сожалению, их мощности оказалось явно недостаточно, и анализ вновь пришлось делать только на основании оценки среднестатистических показателей. В этом было наше общее разочарование. В целом же работа по обследованию двух предприятий вновь прошла успешно, и в ближайшие годы в коллективах удалось затормозить негативную динамику уровня здоровья и трудоспособности.

Всесоюзная программа «Здоровье»

В каком году она была окончательно разработана и начала внедряться в практику? – где-то в конце восьмидесятых. Действительно, обстановка со здоровьем населения страны становилась критической. Во многом причиной этого стала пресловутая «перестройка». Росли заболеваемость,  трудопотери,  увеличивалась смертность

населения, уменьшалась рождаемость. Все больше проблем возникало с питанием, вопросами социальной защиты, в частности, с медицинским обслуживанием.
Проблема назревала. Именно поэтому в отдельных регионах страны в начале 80-х и были проведены эксперименты по внедрению в практику новой методологии оздоровления населения. Проверялась возможность повышения качества и эффективности диспансерного обследования. Внедрялись в практику методы диагностики предболезненных состояний (донозологическая диагностика). Предлагались методики компьютеризации всей диспансерной программы. Внедрялись перспективные методы санации больных и лиц, находящихся в предболезненном состоянии, в частности, с помощью растительных адаптогенов. К этой работе были привлечены крупные силы ученых – целые институты АМН СССР, в частности Сибирского отделения. Эта работа особенно интенсифицировалась с приходом к руководству Минздравом Буренкова С.П., бывшего военнослужащего, отлично знавшего организацию и все преимущества системы медицинского обеспечения в Вооруженных Силах страны.
К середине 80-х экспериментальный этап программы был завершен, результаты проанализированы, и указания на места были спущены. Были расписаны основные положения предстоящей комплексной и системной работы, предложена методология углубленной диспансеризации, методы санации и реабилитации. Требовалось разработать и реализовать подобные программы в каждом трудовом коллективе, с ее детализацией в зависимости от имевшихся практических возможностей.
По целям и задачам эта программа фактически ничем не отличалась от уже проделанной во Владивостоке работы. Правда, город пошел иным, особенным    путем    –    посредством    создания    группы

физиологии труда и усиления с ее помощью глубины донозологических обследований. И уже получил конкретные положительные результаты. Получил огромный опыт такой работы и вместе с тем четкое понимание того, что для ее реализации необходимы серьезные дополнительные силы и средства, в частности, специализированные врачебные бригады и совершенная диагностическая аппаратура. Утвердилось понимание того, что без постоянной многоплановой работы с людьми, без оказания коллективам серьезной помощи со стороны здравоохранения (а также в области социальных вопросов – со стороны города) реальных результатов добиться будет невозможно.
На практике никакой реальной помощи городом и краем получено не было: ни финансовой, ни выделения дополнительных штатных единиц и аппаратуры. Помощь была только в плане детализации элементов программы. Последним и пришлось заниматься организаторам здравоохранения, создавая профилактически- оздоровительные программы на местах: в районах, в трудовых коллективах, в детских организациях и т.д. Вся последующая работа строилась в проверках качества их выполнения и последующей корректировке программы.
То, что такая работа в новых политико- экономических условиях не в состоянии дать ничего положительного, было ясно с самого начала. Улучшение условий труда требовало капитальных вложений на производстве; все тяжелее становилось с реализацией программы социального обеспечения населения, питанием; не действовала программа борьбы с индивидуальными факторами риска, в частности, антиалкогольная и антиникотиновая. Предприятия быстро беднели. У них не было даже возможности приобретать препараты для профилактической витаминизации и фармакосанации. У населения росло негативное отношение ко всему происходящему, и призывы  к  здоровому  образу  жизни,  рекомендации  по

улучшению условий труда и пр. вызывали в коллективах зачастую отрицательную реакцию.
Естественно, с конца 80-х уровень здоровья населения начал достоверно снижаться. Это фиксировалось как поликлиническим звеном здравоохранения, так и результатами наших физиологических исследований. У обследованных снижались показатели иммунитета и неспецифической резистентности организма, ухудшалось функциональное состояние кардио-респираторной системы, падали показатели физической и умственной работоспособности. Так происходило от года к году. И реализация наших оздоровительных программ в контрольных коллективах давала лишь частичные результаты. Это была уже проза новой, перестроечной жизни, совершенно реальный факт, который заранее предвидели многие экономисты и политологи.
Наша работа в горСЭС в этот период состояла как  раз в констатации этого грустного (если не трагического) момента, поскольку сделать что-либо эффективное для рабочих администрация предприятий была не в состоянии.
Бессмысленность продолжения работы в такой обстановке угнетала меня. Надо было искать иные возможности развития оздоровительной программы, или хотя бы продолжения теоретического развития науки о здоровье в ином месте.

Завершение пути

Надежда была на И.И. Брехмана, который мог бы принять меня в свой отдел – Отдел проблем регуляции биологических процессов, недавно перешедший из Института Биологии моря в Тихоокеанский Океанологический институт ДВО РАН. Там я вполне   мог

бы заниматься вместе с профессором разработкой теоретических основ валеологии. Однако Израиль Ицкович был крайне заинтересован в продолжении нашей практической деятельности, которая на его базе была бы невыполнима – прежде всего из-за невозможности формирования группы –
«валеологической бригады». Таких идеальных условий для работы, как в городской СЭС, создать было нереально. С другой стороны, он видел, что условия резко изменились и что работать по программе было уже невозможно.
Так что решение им было принято, и я оказался в стенах Большой Академии Наук с грандиозными  планами профессора и серьезными сложностями у меня в плане работы. Положительным моментом было то, что я имел теперь массу свободного (рабочего) времени для обработки и анализа всего собранного до этого материала как по программе «Здоровье», так и по вопросам биоклиматологии человека в Южном Приморье и в условиях океанических тропиков. С другой стороны, практическую работу приходилось продолжать одному.
Я обследовал по сокращенной программе отдельные группы на новых предприятиях. Периодически возвращался на старые, показывая руководству данные резкого снижения уровня здоровья (по  донозологическим показателям) с каждым годом движения нашей «перестройки». Выискивал возможные (паллиативные) пути профилактики и реабилитации. Однако все понимали, что остановить негативный процесс подобными мерами совершенно нереально. Но надо было хотя бы продолжать фиксировать происходящее, собирая объективные материалы для будущего анализа. И мы продолжали работать.
Я не терял рабочие связи с горСЭС, выходя на совместную работу в коллективы для сохранения  там хотя      бы      элементов      государственной     программы
«Здоровье».         Проводил         беседы,        скрининговые

обследования, читал лекции, выступал в городской и краевой периодической печати по вопросам здоровья. Главный врач горСЭС Татьяна Ивановна Вершкова, сменившая на этом посту Н.А. Сухачёву, всеми силами старалась поддержать эту работу, понимая всю ее значимость. Однако былого энтузиазма в новых политико-экономических условиях достичь было уже нельзя. Жизнь быстро переходила на товарно-денежные отношения. Платить же за предлагаемые нами чисто профилактические программы в расчете на будущее администрация предприятий отказывалась – всем нужны были сиюминутные результаты.
Активно работал в области здоровья в этот период и профессор. Помимо широкой пропагандистской деятельности, глубоких теоретических разработок в области валеологии, он успевал еще заниматься организационными вопросами. В тяжелейшей  обстановке он сумел организовать «курсы валеологов» на базе Владивостокского отделения ЮНЕСКО, где мне пришлось около года читать лекции и проводить практические занятия с будущими специалистами по вопросам здоровья и реабилитации. Однако планирующаяся последующая работа их на платной основе была заведомо обречена, поскольку администрации предприятий было в то время не до профилактики и донозологии.
Пришлось смириться с этим и вплотную заняться с профессором теоретической валеологией. В начале 90-х Израиль Ицкович активно пропагандировал валеологические идеи в масштабе страны и за рубежом: организовывал конференции, симпозиумы в различных регионах страны, выступал перед представителями Минздрава. С 1992 года он стал выпускать сборники по валеологии, концентрируя в них основную научную информацию по теории и практике этой науки.
К этому времени мне удалось завершить статистическую  обработку  основных  результатов нашей

городской (Горсэсовской) Программы и последовательно представить материалы с выводами и предложениями. У нас были грандиозные планы на будущее, но судьба распорядилась иначе. Неожиданный уход из жизни профессора затормозил работу в области валеологии как во Владивостоке, так и по стране в целом. И в последующем не нашлось ученого-энтузиаста, который смог бы объединить отдельные валеологические центры страны в единое целое, как делал это Брехман. Остались светлая память о профессоре, научные статьи и добрые воспоминания об активном периоде развития этой науки.

Эпилог

В конце разговора о Владивостокской городской профилактической Программе я даже не ставлю вопроса, дала ли она что-нибудь городскому здравоохранению. Безусловно, дала, и очень многое. У нас впервые собственными силами, без подключения к работе крупных научных центров и исследовательской техники было проведено комплексное и системное медицинское обследование коллективов нескольких крупных предприятий города. Впервые были внедрены в практику методы функциональных исследований, позволявшие ставить донозологические диагнозы. Впервые сделан математический анализ состояния здоровья  трудящихся в зависимости от комплекса факторов повышенного риска (индивидуальных, производственных, социально- бытовых, природно-климатических).
В коллективах значительно углублена комплексная система оздоровления и реабилитации: улучшены условия труда, быта, отдыха, питания трудящихся, оптимизирован трудовой процесс; внедрена профилактическая витаминизация и фармакосанация с помощью     элеутерококка     в     различных      вариантах;

впервые для ускорения восстановительных процессов и реабилитации была использована музыкальная терапия в живом исполнении. Положительной стороной Программы было еще то, что ею были охвачены дополнительно детские (школьные и дошкольные) коллективы.
Совершенно новой и неожиданной была организационная основа этой работы – с инициативой Владивостокской городской СЭС, сформировавшей на своей базе группу физиологии труда и объединившей ее функционально с другими отделениями санэпидстанции. Безусловной заслугой СЭС и группы физиологии было инициативное подключение к Программе значительного числа кафедр Владивостокского  медицинского института, а также четкое взаимодействие в работе с поликлиническим звеном города и районов. Важным подспорьем в работе практическому здравоохранению города была консультативная и практическая помощь со стороны ДВО РАН в лице профессора И.И. Брехмана, а также Главного госпиталя флота и Военно-морской кафедры ВГМИ.
Важно еще и то, что эта организационная структура активно функционировала в течение 5 лет непрерывной работы, и только начавшийся хаос «перестройки» не позволил развернуть работу в более широком масштабе. Но и достигнутые положительные результаты в коллективах города говорят о правильности выбранного направления.
В проведенной работе очень многое зависело  не только  от профессиональности и трудового энтузиазма непосредственных исполнителей (за что всем им надо выразить огромную благодарность), но и, прежде всего, об эффективности ее организации на уровне Владивостокского горздравотдела (Дубовик Г.Г.) и городской санэпидстанции (Сухачёва Н.А. и сменившая  ее в 1992 году Вершкова Т.И.). Наша работа у них была на постоянном   особом   контроле.   Ход   ее   обсуждался     в

горздравотделе ежемесячно вместе с  руководителями всех участвующих в реализации Программы подразделений. В случае организационных осложнений  и Дубовик, и Сухачёва быстро находили эффективные решения для улучшения ситуации. К руководителю Программы и всем моим идеям они относились всегда очень доброжелательно и шли навстречу всем нашим пожеланиям.
Единственным серьезным упущением, которое было сделано всеми нами по завершении поискового этапа работы, было то, что мы не решились отправить частично обобщенные данные в Минздрав страны с выводами и конкретными рекомендациями по возможности реализации такой Программы. Это не поздно было сделать и сразу по получении распоряжения Минздрава о реализации     в     городе     государственной    программы
«Здоровье», когда всем нам заведомо было ясно, что она не даст ожидаемого эффекта без достаточного усиления медицинской службы, на ее прежней штатной основе. Можно было бы даже примерно рассчитать необходимые силы и средства для реализации Программы. Вряд ли это что-либо изменило бы в плане помощи, но, по крайней мере, об уже проделанной во Владивостоке инициативе узнали бы в системе здравоохранения. А так память о ней осталась только в докладах и научных публикациях. Вместе с тем, основные выводы, сделанные по ее результатам, опубликованные в сборниках по валеологии ДВО РАН, могут быть полезны практическому здравоохранению и в настоящее время. Это касается как методологии донозологических обследований, так и анализа здоровья населения, его динамики по годам в связи с факторами повышенного риска.
За годы работы по Программе в ней приняли  участие многие десятки врачей – специалистов разного профиля. Часть из них упомянута в тексте, а также в публикациях по результатам работы. Без их активного участия  Программа  не  могла  бы  быть   реализованной.

Поэтому всех их, их добросовестный творческий труд, их критические порой замечания и предложения я вспоминаю с глубокой благодарностью. Безусловно, это был серьезный масштабный этап в развитии Владивостокской оздоровительно-профилактической работы. И вряд ли кто сомневается сейчас в этом.








НАКОНЕЦ-ТО У БРЕХМАНА

Меня приняли в отдел как раз в тот момент, когда профессор находился в поисках дополнительных помещений для сотрудников. Была возможность завершить своими (академическими) силами строительство какого-то здания в районе «шестого километра», и руководство завода железобетонных изделий ЖБИ-1 обещало нам предоставить необходимые строительные материалы, но при условии, что мы развернём в их коллективе оздоровительную программу. С тайной надеждой на мою инициативу в этом вопросе Израиль Ицкович и пошёл на соглашение с администрацией завода. Но что мог сделать я один, без кого-либо из помощников, без клиницистов?! Но отказываться было нельзя, иначе меня бы просто не приняли в институт. Удивительные повороты судьбы! Совсем недавно отказался от должности зам. директора института у Матюхина, сейчас изо всех сил стараюсь устроиться на должность всего лишь и.о. научного сотрудника!
И опять нам (скорее, мне) повезло. На ЖБИ нагрянула творческая врачебная бригада учёных из Новосибирска с предложением развернуть оздоровительную работу по договорному обязательству. Кажется, за 300 тысяч рублей (огромная по тем временам сумма). Но группа была большая, включавшая и учёных  и врачей-клиницистов. Вместе с гигиенистами гор. СЭС они, действительно, могли кое-что сделать. Конкурировать с ними нам с Брехманом было абсолютно невозможно.     Пришлось     оправдываться     в   кабинете

директора института и предлагать собственные (пусть и нереальные) планы и программу действий.
В какой-то степени выручило то, что профессор в это время работал над разработкой выдвинутой им теории по валеологии. И во многом использовал собранные мною на флоте и в системе Гражданского здравоохранения материалы. И я был для него первым помощником в  этом деле, и не только как «валеопрактик». На меня он рассчитывал и в плане теоретических обобщений, уже уверовав в мои возможности и в этом направлении работы.
Его замыслы в последующем полностью  воплотились в жизнь. Ну, а до этого всем нам пришлось пережить пару особенно тяжёлых лет нашего общеперестроечного процесса. В самом начале девяностых институт завершил строительство нового корпуса для лабораторий, и произошло «великое переселение народов». Мы радостно покинули стены вивария и разместились в прекрасных, вместительных апартаментах многоэтажного белоснежного здания. Вскоре и профессора вернули на свою должность, и отдел вернулся к своей прежней творческой жизни.
Я застал ещё в отделе его прежних сотрудников, с которыми был знаком с шестидесятых годов, когда сам начинал свою творческую деятельность, и доклады которых я с восхищением слушал на симпозиумах по элеутерококку и женьшеню. Однако ряды отдела постепенно редели. Ушёл Пётр Петрович Голиков в какой-то из Центральных НИИ, возможно, к своему старшему брату, большому учёному кардиологу, который ещё в нашу курсантскую бытность был уже в майорском числе и преподавал на кафедре госпитальной терапии. Правда, Петя, находясь у Брехмана, работал не совсем в его направлении, а больше занимался климато- физиологией, изучая реактивность организма в местных условиях в зависимости от сезона и иных внешних факторов.   Эта   потеря   была   вполне   восполнима    для

профессора. Но вот почему ушёл О.И. Кириллов, мне было не совсем понятно.
Олег Иванович поразил меня ещё в 1962 году своим докладом на симпозиуме. Восхитил умением говорить, логически развивать свою мысль, даже не заглядывая в текст сообщения. Поразил научными данными, касающимися оценки ОАС – общего адаптационного синдрома (стресса), – темы, в то время весьма далёкой от нашего всеобщего понимания. Он развивал эту тему (в опытах на животных) и всё последующее время и выбрал ОАС как модель для выяснения механизма действия адаптогенов. Его последующие монографии восхищали меня глубиной исследований и логикой анализа. И вообще, Кириллов, вместе с Дардымовым, составлял фундамент профессорского отдела. Поговаривали, что  его уходу способствовали какие-то внутренние разногласия, возникшие в отделе в последний период с приходом в отдел новых кадров, уже с иной психологией научного творчества, с иными научными (скорее, псевдонаучными) стремлениями и бульдожьей хваткой в борьбе за лидерство и приоритеты в отделе.
Одного такого «товарища» я хорошо знал, ещё по ВГМИ. Брехман планировал брать его к себе на высокую должность и дал ему (кандидату меднаук) рецензировать подготовленную мной монографию по элеутерококку  и по тропикам. Последующие научные и ненаучные беседы с ним открыли для меня всю сущность этого человека, уничтожающего всё на своём пути ради достижения своей, далеко не бескорыстной цели. В конечном итоге работу он полностью забраковал, выдвигая аргументы, свидетельствующие  о  далеко  не  «научном»  уровне   его
«физиологических» знаний.
Конечно, ни о какой публикации монографии в то время     не     могло     быть     и     речи,     тем     более,  что
«перестройка» перевернула научную жизнь с ног на голову и била учёных по всем частям тела, не считаясь ни с их должностями, ни с их учёными званиями.   Наступил

период выживания наиболее приспособленных. И такими приспособленными оказались как раз те, кто мало смыслил в научном поиске, а умел развязно  болтать, требовать, подавлять, кто был лишён человеческой морали и нравственности, у кого не было  ни друзей, ни товарищей, а только сослуживцы по работе, которых можно было использовать в своих интересах, а потом выбрасывать за борт, как  ненужный, отработанный материал.
Как Брехман вовремя не увидел у этого человека  всех      его      нечеловеческих      качеств      (помимо      его
«организационной хватки»)? Почему не прислушался ещё тогда к моему мнению о моём «рецензенте»? Почему не подумал о других сотрудниках отдела, об отделе в целом, его настоящем и будущем?
Приняв проходимца на должность своего заместителя, он дал ему в руки все бразды управления отделом, возможность подбирать новые кадры, даже планировать научную деятельность. И тот моментально воспользовался предоставленными ему шансами.  Завязал широкие связи в верхах институтской власти, принял в отдел новых, столь же амбициозных работников, даже докторов наук, чья творческая деятельность совсем не была связана с программой отдела. Все они и «творили» науку – где хотели, как хотели, и невесть по каким планам. Уезжали в длительные командировки. Приезжали и порой даже появлялись в отделе, чтобы сказать профессору, что они уже стали академиками! (невесть каких наук) и скоро будут заведовать целыми институтами. Безусловно, все они имели поддержку со стороны руководства ТОИ (нашего института) и действовали в полном соответствии со своей, новой, моралью, психологией и далеко идущими амбициями.
Я ни разу не слышал, чтобы эти лица делали научные доклады перед нашей аудиторией. Не видел их серьёзных   научных   публикаций,   тем   более   в   наших

валеологических сборниках. Но зато чувствовал и видел весь внутренний раздор, вносимый ими в мирную, творческую жизнь отдела.
Не все готовы были выдерживать сложившуюся обстановку. Ушёл Кириллов – в Институт Биологии моря. Ушёл С.Е. Ли – с перспективой организации нового направления лечебно-терапевтической деятельности. Страдал от всей этой обстановки И.В. Дардымов, пытавшийся наконец-то защитить докторскую диссертацию и издать монографию. Профессор продолжал без устали работать на дому, выпуская всё новые статьи и монографии по вопросам адаптогенов, пищевых добавок и валеологии. Как воспринимали происходящее другие сотрудники? Они продолжали работать: Ю.И. Добряков, А.И. Добрякова, И.Ф. Нестеренко, М.И. Положенцева – проверенная старая гвардия отдела.

Коллектив ветеранов отдела принял меня радушно. Они давно знали меня по публикациям и выступлениям на конференциях. Вновь прибывшей учёной гвардии до меня не было никакого дела – «такая мелкая, ничего не значащая пешка!» Но всё же, для острастки, устроили мне обструкцию при первом моём выступлении в  отделе.
«С чем он пришёл? Какими методиками располагает? Разве его работа может носить научный характер?! Необходимы      глубокие,      научные      исследования     с
«проникновением в самую суть биохимических процессов». В условиях академии наук надо делать открытия, открывающие дорогу в перспективу. А тут методы 50-х годов!! И т.п.»
Отвечать на претензии и вопросы мне фактически не дали, непрерывно прерывая меня и отвергая все аргументы. Действительно, никто из них не занимался с людьми, – ни в качестве врача – клинициста, ни в целях научных исследований. Естественно, они не смогли ответить     уже     на     мой     вопрос     –     каким  образом

использовать всю их «глубокую биохимию» для разработки и реализации оздоровительной программы в большом коллективе, и можно ли с их помощью дать комплексную, интегральную оценку уровня здоровья индивидуума и, тем более, коллектива… Здесь необходима своя, особая методология, как раз и разрабатываемая в настоящее время  Минздравом страны, нужны методы быстрой и массовой диагностики, которые, к тому же, не требовали бы больших финансовых затрат, сложной, дорогостоящей аппаратуры и реактивов. Особенно для сложившихся в данный момент условий, когда ни того, ни другого, а также и всего остального нет, и многие научные исследования прекращаются.
В мою защиту выступили верный флотским традициям И.В. Дардымов, Инна Фёдоровна Нестеренко, Юрий Иванович Добряков. Брехман же только сказал, что «этот товарищ сделал для развития валеологии во Владивостоке больше, чем все остальные учёные, работающие в этом направлении» и что «без него вся наша местная валеопрактика практически остановится». А над методологией работы в стенах академии наук мы ещё подумаем и, возможно, используем отдельные биохимические методики в комплексной программе работы. Профессор предложил и остальным подумать  над такими возможностями и подключиться к реализации  (с  научных  позиций)  городской программы
«Здоровье».
Конечно «большим учёным» было совершенно недосуг заниматься такими «мелкими» проблемами. Поэтому они сразу забыли и обо мне, и о программе по валеологии, а вскоре разбежались кто куда, найдя более привлекательные места для своего высоконаучного творчества. Улетел в Москву и поразительно деловитый заместитель профессора, создавший там что-то наподобие своей фирмы и развернувший работу по производству  то  ли  жёлтого  сахара,  то  ли  напитков из

виноградных косточек. В любом случае, ни о профессоре, ни о его отделе, ни о сотрудниках он больше не вспоминал.
Ну, а остальные продолжали работать. Мне, конечно, было нелегко. Одно время я продолжал начатую работу на предприятиях, формируя временные, нештатные бригады из сотрудников ВГМИ и горСЭС (по старой памяти). Потом жизнь заставила всех искать дополнительные заработки, чтобы выжить и прокормить семью. Были попытки работать по хоздоговорам. В конце концов, в валеопрактике я остался один и какое-то время обследовал коллективы по сокращённой программе с целью получения хотя бы минимальных данных о здоровье в самый тяжёлый период нашего перестроечного процесса.
Профессор пришёл к выводу, что в данных условиях лучше тратить силы на обобщение собранных данных, и стал требовать от меня максимального количества статей в сборники «Валеология», которые стали издаваться издательством «Наука» с 1993 года. «Главное – надо сейчас писать, – говорил он мне. – Всё написанное останется для будущих поколений… Надо только успеть написать о главном… У меня уже мало времени. Ты должен успеть сделать больше…»
Больше профессора сделать в науке было просто невозможно. Но я с данными по адаптации, работоспособности и адаптогенам тоже мог сказать кое- что интересное научному миру. Поэтому принялся ещё раз анализировать все ранее собранные материалы. Сначала обобщил самое ближнее – опыт реализации нашей «горсэсовской» оздоровительной программы в трудовых коллективах города. По крайней мере, о ней и её практических результатах узнают заинтересованные лица. Узнают и о тех, кто занимался её исполнением и организацией. Опубликовал также развёрнутую статью  по вопросу ускорения адаптации и повышению работоспособности  моряков  в  плавании   (элеутерококк,

физическая тренировка, витамины, разные питьевые режимы). Прежние публикации обо всём этом были  лишь в тезисном и реферативном вариантах.
Потом сделал попытку дать физиологический анализ механизма действия адаптогенов (элеутерококка и лимонника) – по данным динамических наблюдений в тропиках. Здесь же попробовал объяснить отдельные относительные неудачи использования препаратов в походах подводных лодок в высоких широтах.
Затем рассказал об особенностях  нашей методологии оценки здоровья в процессе массовых обследований, в том числе при скрининговых, донозологических обследованиях. Постарался сделать возможно более глубокий анализ значимости показателей сосудистой резистентности в этом плане – как интегрального показателя состояния здоровья индивидуума (а не только одного уровня С-витаминной обеспеченности организма).
После этого вернулся к самому раннему – к  вопросам климато-физиологии в условиях Приморья и закономерностям адаптации в тропиках. И тут, и там была масса фактического материала, и я вначале занялся анализом всего, что касалось местных климатических условий. Рассчитал средний уровень показателей, использованных нами при обследовании здоровых молодых мужчин (стройбатовцев) – ещё в шестидесятые годы. Рассмотрел их динамику по сезонам года, а также в зависимости от разных погодных комплексов. Распределил контингент по группам здоровья – в целом, а также по годам проживания в местных условиях. А затем детально рассмотрел показатели здоровья жителей города по результатам всех скрининговых обследований. Особое внимание при анализе уделил годам перестройки, когда подобные обследования резко сократились.
1994 год – оказался траурным годом для нашего отдела в связи с безвременной кончиной генератора всех наших   идей,   стойкого   организатора,   вдохновителя   и

вместе со всем очень чуткого и отзывчивого человека Израиля Ицковича Брехмана. Отдел пытался идти по пути, проложенному им в области валеологии. Подготовили к печати и выпустили ещё два академических сборника по валеологии. Начали  собирать материалы для следующих. Но в 1995 году я окончательно потерял способность двигаться и работать, и, как следствие, уже не в силах был продолжать реализовывать наши валеологические идеи. В моё отсутствие был издан ещё один сборник, под редакцией Юрия Ивановича Добрякова, но он оказался последним. И центр валеологической науки стал смещаться в другие регионы страны.








НЕ У ДЕЛ

Итак, в плане науки, я остался с этого момента не у дел. Что можно было сделать, находясь в положении лёжа, на раскладушке. Или потом, имея возможность сидеть за столом по несколько десятков минут. И даже потом, когда стал понемногу ходить, но с огромным трудом, преодолевая и боль, и свою физическую немощность, и душевную депрессию. Настала пора анализа своего творческого пути, всего сделанного и несделанного за прошедшие несколько десятилетий, значимости личных скромных «вложений» в физиологическую науку, размышлений о её будущем.
Наши исследования пришлись на этап самого расцвета   науки   «физиология   труда»,   и   в    частности
«физиологии военно-морского труда» – для наших флотских коллективов. Разрабатывались и развивались методические подходы в ней, а также вся методологическая основа науки. В этих условиях многое  в работе зависело от собственной инициативы в работе,  от творческого поиска, от способности интеграции методик из разных областей медицинских знаний для формирования комплексного и системного подхода в реализации исследований, а в последующем и многофакторного анализа полученных данных.
Удалось ли нам сделать что-либо ценное в этом отношении? В методическом и методологическом плане, безусловно, да. Удалось проанализировать, а затем и отобрать широкий комплекс методик, характеризующих состояние различных систем организма (кардио- распираторной  системы,  высшей  нервной деятельности,

вегетативной, гормональной регуляции, двигательной активности, неспецифической резистентности, иммунной системы, витаминной обеспеченности организма, водно- солевого обмена, степени оксигенации крови, терморегуляции, сосудистого тонуса, косвенных показателей умственной и физической работоспособности). Применение столь широкого комплекса функциональных исследований в достаточно больших группах обследованных, в многомесячной и многогодичной динамике наблюдений позволило дать глубокую, многостороннюю характеристику состояния организма обследованных и вскрыть целый ряд закономерностей в динамике адаптационного процесса при плавании моряков в низких широтах, а также при переезде новобранцев в Южное Приморье из других климатических зон страны. Параллельно была дана физиологическая оценка тяжести и напряжённости отдельных вахт и работ моряков, в том числе в экстремальных условиях. Даны рекомендации по режиму труда и отдыха личного состава кораблей в плавании, в период вахт и работ, на разных этапах адаптации к непривычным условиям тропического плавания.
Подобный методологический подход в исследованиях позволил глубоко обосновать рекомендации по укреплению здоровья и повышению работоспособности личного состава флота в походах и послепоходовом периоде, в частности, использование адаптогенов, витаминов, различных питьевых режимов, целенаправленной физической тренировки. Показана также возможность использования ряда из перечисленного комплекса методик в массовых донологических обследованиях организованных коллективов, а также высокая эффективность принятой в Вооружённых Силах методологии контроля за здоровьем военнослужащих – при использовании её и в системе гражданского здравоохранения, в частности при проведении первичной и вторичной профилактики.

В плане гигиенического контроля за условиями труда и быта личного состава флота заслуживают внимания все наши закрытые данные по оценке обитаемости надводных кораблей и других объектов флота, а также исследования по изучению плотности потока мощности СВЧ-электромагнитных излучений на кораблях, в авиагарнизонах и других частях ВМФ. В процессе работы на ТОФ и в ВМФ было реализовано много конкретных предложений, выдвинутых медслужбой ТОФ по результатам этих исследований, воплотившихся на новых проектах боевых единиц, а также в организации всех форм медицинского обеспечения кораблей в плавании.
В этом отношении работу можно считать практически завершённой, ибо она получила реализацию, в том числе и в виде научных докладов на самых серьёзных научных форумах («Симпозиумы по элеутерококку и женьшеню», «Симпозиумы по адаптации», научные конференции при АН СССР, АМН СССР, конференции при институтах ДВО РАН, ВГМИ и др.), в виде статей и рефератов в сборниках работ АН РАН и АМН СССР, в Военно-медицинском журнале, многочисленных закрытых докладах и научных отчётах в системе медслужбы ТОФ и ВМФ. Только в открытой печати было опубликовано более 70 статей, в том числе, более десяти в ВМЖ. И самой приятной для меня оценкой были официальные отзывы из ВМЖ и признание нескольких статей лучшими статьями года. А самой дорогой неофициальной оценкой работы по тропикам было негласное признание последующих поколений научных тружеников Бердышева В.В. – ведущим специалистом (из числа флотской медицины) по влажным тропикам… Но это было уже так давно: в 70- х и 80-х годах прошлого столетия.
Сейчас я не слежу за развитием военно- медицинской науки, в том числе и по тропикам, не читаю статей  в  ВМЖ  (за  последние  два  десятилетия). Думаю,

что научный уровень исследований за это время существенно вырос. Изменились и условия походов, в какой-то степени и задачи плавания. Однако, общие закономерности функционирования человеческого организма в тропиках вряд ли изменились, в том числе и на начальном этапе адаптации в этих условиях. Так что значимость некогда выданных нами рекомендаций и сейчас должна оставаться в силе.
С точки зрения значения исследований по тропикам для большой науки мне жаль лишь одного – что я не успел обобщить все материалы в теоретическом плане:  то, что я начал делать по совету В.А. Матюхина, и чем прекратил заниматься, целиком переключившись на валеологическую программу, сначала в гор.СЭС, а потом  у профессора И.И. Брехмана. Диссертационная монография так и осталась выполненной в черновом варианте, но уже с весьма серьёзными выводами и предложениями. Масса цифрового материала ещё требовала значительной статистической обработки и последующего анализа. Но уже среднестатистические показатели исследованных нами функциональных  систем организма корабельных специалистов вскрывали интересные закономерности реагирования неадаптированного человека на условия тропиков, не только количественно, но и качественно различные в зависимости от сезона перехода в тропики, от условий труда и отдыха специалистов (наличие или отсутствия кондиционирования воздуха в помещениях), от климато- географических условий постоянного местожительства моряков, от биоритмологических особенностей функционирования их организма и т.д. Анализ соответствующих групповых выборок мог много дать для более глубокого понимания данного адаптационного процесса. Многое должны были показать результаты пусть немногих биохимических исследований (витаминный, белковый, углеводный водно-солевой обмен)  и  в  первую  очередь  закономерности изменений

концентрации соответствующих веществ и ингредиентов в поте на разных этапах адаптации.
Академик Матюхин, ещё в 1984 году даже  при беглом взгляде на цифры и предварительные графики сразу уловил их значимость для теории адаптации, в частности, по тропикам. Я-то видел их с самого начала – ещё непосредственно в тропиках. Видел и  предчувствовал их будущее значение, поэтому и пытался собрать как можно больше данных по всем направлениям исследований. После встречи с Матюхиным я опубликовал эти материалы в виде кратких тезисов в одном из его институтских сборников. Но там не было ни цифрового, ни графического материала. А как хотелось изложить все рассуждения подробнее, с обоснованием выводов и предложений. Попытка представить эти материалы в виде статьи в ВМЖ («Некоторые особенности и закономерности адаптации моряков в тропиках») потерпела фиаско. В какой-то  степени потому, что в ней были в основном теоретические обобщения (все практические рекомендации я уже выдал в предыдущих статьях). Но главное, в чём я потом убедился, – был отрицательный отзыв рецензентов из НИИ на Рузовке, придравшихся к некоторым словесным формулировкам и явно незнакомых с теорией адаптации в целом. Так что для медицинской службы эти данные и рассуждения оказались вне досягаемости. И очень жаль, так как в этот период вопрос адаптации больших групп личного состава в низших широтах (Вьетнам, Куба, Южная Африка и др.) приобретал всё большую актуальность.
Физиология труда. Эта научная, и очень важная в практическом отношении, дисциплина, безусловно, развивается в общей системе военно-медицинских наук. Но вот сохранилась ли она в гражданском здравоохранении, в практической медицине? Сохранились ли специалисты подобного рода, её структура,   материальная   база?   Если   да,   то   где?      В

санэпидслужбе таких специалистов давно нет. Да и раньше польза от них пребывания в санэпидстанциях была минимальной. В институтах охраны труда? В НИИ Гигиены Труда и профессиональных заболеваний? В условиях, когда нет такого полного государственного контроля за характером и условиям труда на производстве, их оценки, исходя из функциональных затрат организма в процессе производства.(?) А может, это всё существует и развивается с неудержимой силой?! Как бы хотелось, чтобы это было так.








И ВСЕ-ТАКИ ВАЛЕОЛОГИЯ (?)

Находясь длительное время в горизонтальном положении здесь, в Иванове, я долго думал над тем, как и чем могу в моём положении быть полезным и физиологической и валеологической науке и практике. Какое-то время писал разработки, методички по просьбе местных специалистов данного профиля. Консультировал их у себя «на дому» по вопросам методологии наших исследований, по возможным направлениям дальнейшей работы. Включиться в преподавательский процесс или, тем более, в практику исследований было абсолютно невозможно. Оставалось писать мемуары об этой работе и грустные воспоминания о людях, некогда участвовавших в ней, трудившихся ради воплощения в жизнь благородных идей о светлом будущем наших потомков.
Стал писать. И не только о медицине и валеологии, а вообще обо всём светлом и радостном, что волновало и радовало меня в жизни: о природе, о детстве, о  животных, о прекрасных людях, рядом с которыми мне посчастливилось жить и трудиться. Потом стали выпускаться мои книги (конечно, только самиздатом). Затем узнали о них в библиотеках, в школах; стали приобретать. Стали организовываться мои встречи со школьниками, с ветеранами. И постепенно у меня стало складываться впечатление, что в книгах заключена не только информация о тех или иных явлениях, или событиях. Читатели общаются с ними прежде всего, чтобы встретиться с красотой: красотой человека, возвышенностью         его         помыслов,          стремлений,

благородством человеческих отношений; красотой природы, с её животными и растительным миром; счастливым периодом нашего детства; встретиться с нашими добрыми чувствами – любовью, добродетелью, сочувствием, состраданием, о которых мы стали забывать в жизни. Встретиться, чтобы самим испытать ещё и ещё раз это чувство прекрасного и вместе с тем такого близкого нам, земного. Наполнить свою душу этими благородными чувствами, испытать при этом радость и успокоение, даже некое умиротворение, от всего как бы вновь увиденного и скрытого от нас новым образом жизни и новыми человеческими отношениями. Попереживать вместе с автором, поразмышлять о настоящем и будущем.
Большинство читателей говорили мне об этом. И не тогда, когда я спрашивал их о впечатлениях от прочитанного, а сами, по своей собственной инициативе, при случайных встречах в школах или библиотеках, или просто на улице…
–А нам с бабушкой так нравятся ваши книжки… про собачку, про Маньку, про природу…
–А я, когда читала про собачку, плакала.
–А мы всей семьёй про животных читаем.
–А я все места в Ломах узнаю, описанные вами… И собак на сторожке тоже.
–Ещё о природе пишите… Она облагораживает нас в жизни.
–У меня давление нормализуется, когда книги ваши читаю.
–А мне никаких лекарств не нужно,.. книги о жизни, о природе их заменяют.
–Мы вам выражаем благодарность за книгу
«Чистые души». – Весь класс, 5 «а», вместе с учителем (звонок из Москвы).
Знакомясь с этими высказываниями, проникаешься мыслью о том, что удалось в книгах достичь нечто большего, чем просто дать информацию о своей жизни  и

жизненных приоритетах. Удалось показать окружающую нас красоту, передать читателю переполняющие меня чувства. А разве это не есть главное – то, чем должно заниматься художественное творчество: наполнять души людей чистыми и светлыми чувствами, повышать их настроение, облагораживать их поступки?.. И даже непосредственно воздействовать на здоровье?!
Так, значит, и эти книги обладают определённым валеологическим эффектом, значит, и они способны оказывать определённое терапевтическое воздействие, подобное музыкальной терапии. Значит, передо мной открываются реальные возможности творить в области валеологии      и      дальше,      правда,      уже      в    другом
«валеопрактическом» направлении?
А может, это только мои необоснованные желания? И читатели преувеличивают свои чувства? Или говорят это из чувства благодарности, добавляя ко всему и эффект наших «уроков красоты», которые мы проводим  в школах вместе с певцами? Там действительно, эффект безоговорочный. Но об этом отдельно.
Ещё и ещё раз размышляю над всем этим, вспоминаю разговоры с читателями: в библиотеках, на школьных уроках, на встречах в музеях, просматриваю ещё раз отзывы на сайте «Проза.ру. Бердышев». Нет, действительно в книгах что-то есть. Пусть не во всех, но в тех, в которых удавалось раскрыть душу животных, душу всей нашей среднерусской природы. Мне самому доставляет удовольствие их читать. Вспоминать любимые места детства, юности, уже взрослого человека. И эти почти реальные (для меня) образы радуют и волнуют меня, наполняют душу детским восторгом, юношеским трепетом, помогают мне самому бороться с недугами и превратностями нашей жизни.
Так значит, всё-таки валеология? Значит, некая
«прозотерапия» и «прозопрофилактика» – по аналогии с лиротерапией? Нельзя отрицать благотворного воздействия     искусства     на     человеческую      психику:

живописи, музыки, литературы, фотографии… Значит, следует продолжать работать и в этой области. И благодарить судьбу, что она дала возможность оставаться полезным обществу, открыв в тебе совершенно новое, ранее не известное, необычное, но тоже обладающее силой эмоционального воздействия.
Откуда и почему всё так случилось, остаётся для меня абсолютной тайной. Ведь всё возникло совершенно внезапно, как бы одномоментно. В тяжелейшем состоянии вдруг возникло неудержимое желание писать. Начал писать (лёжа), и всё сразу стало получаться, по крайней мере, в эмоциональном плане. Будто открылись некие тайные каналы в твоей душе, и она стала наполняться удивительно яркими и чёткими воспоминаниями,     которые     свободно     можно     было
«рисовать»– описывая словами. И чем дальше, тем ярче! Сидишь за столом, и фразы будто сами льются в тебя мощным потоком. Только успевай записывать. Вот и строчишь без перерыва, сколько выдержишь физически: час, полтора (вначале), а потом и 5-6 часов кряду (конечно, с перерывами). Пятнадцать-двадцать и даже тридцать рукописных страниц за день! И это не предел, позволяла бы спина, можно было бы ещё больше.
Конечно, это черновой вариант. Его многократно приходится дорабатывать. Но это уже текст. И ни у кого, даже у великих гениев не получается сразу. Лев Толстой по восемь раз переписывал рукописи. А сколько начёркано у Пушкина, у Лермонтова – и не разберёшься. Вдохновение даёт главное – открывает дорогу к Истине: к Красоте и Совершенству. И какое счастье, что оно существует! Остальное суждено дорабатывать самому. И это тяжкий и долгий труд… Как в любом искусстве, как в науке, как в спорте, – во всех видах деятельности, где присутствует творчество. И тем, кто творит и трудится, плоды труда возмещаются сторицей – хотя бы теми же откликами благодарности от твоих читателей.

Теперь об «Уроках красоты». Они возникли тоже стихийно. Когда я вновь научился ходить и смог снова заниматься музыкой. Тогда же познакомился с  хорошими певцами и отработал с ними значительное количество музыкальных, а затем и литературно- музыкальных программ. Вначале этой красотой услаждали только себя, но вскоре поняли, что она дана и для других слушателей, и стали выступать перед ними и в библиотеках, и в музеях, а затем в школах, в высших и средних учебных заведениях: как перед педагогическим составом, так и перед школьниками.
И это тоже была валеология. Валеопрактика, причём реальная, действующая. О ней я относительно подробно рассказал в своих музыкальных «откровениях»– «С музыкой по жизни». Здесь же хочу ещё раз подтвердить на нашем собственном опыте, что музыкальная терапия (лиротерапия, лиропрофилактика, лирореабилитация и т.д.) является одним из мощных и эффективных способов воздействия на наше здоровье, общее состояние, на нашу трудоспособность. Конечно, в терапевтическом и реабилитационном плане музыку эффективнее всего использовать для взрослых коллективов, в группах больных, подверженных эмоциональному стрессу, для реабилитации детей, страдающих рядом нервных и психических заболеваний и т.д. Для здоровых школьников это в первую очередь уроки познания красоты, знакомства с ней, знакомства с искусством, как важной составной частью нашей общей культуры.
Этот метод «камерных музыкальных встреч» мы использовали ещё раньше, во Владивостоке, вместе с прекрасным Маэстро – баритоном Евгением  Андреевичем Абаскаловым, моим однокашником по медицинской академии, по возможности включая его в профилактическо-реабилитационную программу при работе с трудовыми коллективами города, а также с группами больных (в больницах) и выздоравливающих (в санаториях     Владивостокской     курортной     зоны).      К

сожалению, там он не приобрёл системного характера, поскольку далеко не во всех коллективах имелись музыкальные инструменты (фортепиано).
Я пытался заинтересовать профессора Брехмана  И.И. этим направлением нашей практической валеологической работы, и даже подключить к ней коллективы наших академических институтов. Однако, это не вызвало у него повышенного энтузиазма, и сеансы послеобеденной музыкальной профилактики пришлось заменить предпраздничными концертами в отдельных институтах.
В своих научных публикациях, в лекциях и беседах по вопросам здоровья и валеологии профессор в то время не уделял особого внимания значению искусства и общей культуры – как направлению лечебной и профилактической работы, вероятно, оставляя всё на будущее. Но будущее осталось только в мечтах, и,  видимо, современным валеологам в какой-то степени придётся развивать и дорабатывать общую валеологическую концепцию.
Что касается моих собственных мыслей на этот счёт, то они в самом общем плане изложены в книге воспоминаний о профессоре: «Пять лет рядом с профессором Брехманом», Иваново, 2009, а также в  книге «Жизнь через боль», Иваново, 2009, 2011 гг. Более глубокое изложение своего представления о валеологической науке будет сделано позднее, и уже в другой публикации.








Л.Г. ЯРЛЫКОВА. ГИГИЕНИСТЫ ТРУДА  В РЕАЛИЗАЦИИ
ВЛАДИВОСТОКСКОЙ ГОРОДСКОЙ ПРОГРАММЫ
«ЗДОРОВЬЕ»

Руководитель – Главный государственный санитарный врач Н. А. Сухачева.
Отделение гигиены труда – одно из ведущих в структуре Городской санэпидстанции. В конце 1974 – начале 1975 года формируется единое централизованное отделение гигиены труда, обеспечивающее санитарный надзор за всеми предприятиями города в составе 9 человек, из них 7 – санитарные врачи.
Заведующей отделением гигиены труда была Т.Н. Соболева, в последующем ее заменила Т.Ф. Кушка, пришедшая из Первореченского района. Т.Ф. Кушка как врач – хороший организатор, грамотный специалист, умеющая объединить коллектив и наладить тесный контакт по работе с руководителями промышленных предприятий. Всегда энергичная, но одновременно и властная.
И.А. Семенов работал вначале врачом, а затем – заведующим санитарным отделом. Это серьезный, ответственный специалист, глубоко мыслящий. Постоянно занимался анализом работы, использовал данные лабораторных исследований и потом наглядно посредством таблиц, графиков, им же разработанных, доказывал важность проведения необходимых мероприятий.
Л.С. Иванова – уравновешенная, уверенная в себе, знающий          специалист.          Обладает          свойствами

руководителя и организатора. Имеет большой опыт работы, после реорганизации санитарной службы еще длительное время работала заведующей отделением гигиены труда.
А.Д. Ильина, Г.В. Проскурина – работали с большой самоотдачей, добросовестно относились к своим обязанностям, не считаясь с личным временем. А.Д. Ильина курировала самое крупное предприятие в городе и на Дальнем Востоке – Дальзавод, освоила работу отделения коммунальной гигиены, а далее продолжала работать в Роспотребнадзоре. Г.В. Проскурина за  хорошие показатели в работе была переведена в Ленинский район на должность главного врача санэпидстанции.
Со временем приходили новые, а затем и молодые врачи: В.П. Давыдова, Л.А. Шуварикова, И.И. Окунь, Н. Козлова. У них у всех было стремление познать и изучить гигиену труда, старшие коллеги помогали им. Работали все вместе спаяно, организовано, дружно.
Вместе с нами трудились и наши помощники: Т. Зименко, Г. Аксененко. Продолжая работать в отделении, они поступили в высшие учебные заведения. Т.   Зименко
–в ДВПИ, стала инженером, осталась в СЭС и продолжала работать уже в группе преднадзора, а Г. Аксененко окончила Владивостокский медицинский институт и стала врачом.
Основной задачей гигиены труда является изучение неблагоприятных факторов окружающей производственной среды на организм работающих с целью разработки санитарно-гигиенических и лечебно- профилактических мероприятий, направленных на создание благоприятных условий труда, обеспечение здоровья работающего коллектива. Работа среди врачей распределялась по отраслевому принципу.
Ведущими министерствами были: судоремонт и судостроение,     рыбная     промышленность,     лесная     и

деревообрабатывающая, легкая, министерство строительства, автомобильного транспорта.
Более молодыми предприятиями являлись: Рыбный порт (организован в 1938 г.), Диомидовский судоремонтный завод Приморрыбпрома (создан в 1958 г.), Владивостокский судоремонтный завод Дальневосточного пароходства (начало 1960 г.). Старейшими были: завод «Металлист» – в 1910 г., Обувная фабрика – в 1911 году. Ведущее место в судоремонтной промышленности занимает крупнейшее предприятие – Ордена Ленина Дальзавод. Основан в 1885г. За героический труд, проявленный в годы Великой Отечественной войны и в связи с шестидесятилетием предприятия, его коллектив в 1945 году удостоен высшей правительственной награды – Ордена Ленина.
Велико значение Дальзавода для рыбной промышленности Приморья. Без этого предприятия она не могла бы поддерживать добывающий, обрабатывающий и транспортный флот в надлежащем техническом состоянии. Ежегодно на заводе ремонтируются краболовные суда, суда Дальневосточного пароходства. На заводе все шире внедряется прогрессивная технология: блочно- секционный и агрегатный способы ремонта судов. Дальзаводцы – пионеры внедрения электросварки, освоения силового и скоростного резания металлов в нашем крае. Проводилась большая работа по модернизации оборудования, разработке и внедрению новейших механизированных инструментов.
Каждый врач работал в соответствии разработанных функциональных обязанностей по план-графику (квартальные, месячные), в который в обязательном порядке входили следующие разделы:
–организационно-методическая работа
–предупредительный санитарный надзор
–текущий санитарный надзор
–санитарно-просветительная работа.

Под бдительным контролем главного врача Н.А. Сухачевой в тесном контакте с депутатскими группами, крайкомами профсоюзов, технической инспекцией готовились вопросы о состоянии условий труда и заболеваемости на заседания советско-партийных органов, Горздравотдела, Крайсовпрофа.
Работа осуществлялась в соответствии с действующими СНиПами, ГОСТами, Приказами МЗ СССР. Основным документом в работе санитарного врача был Приказ № 700 от 19 июня 1984 г. «О проведении обязательных предварительных при поступлении на работу и периодических медицинских осмотров трудящихся, подвергающихся воздействию вредных и неблагоприятных условий труда».
Медико-санитарное обслуживание рабочих промышленных предприятий осуществлялось по цехово- территориальному принципу 12 поликлиниками, МСЧ Дальзавода, МСЧ Рыбаков.
Ежегодно большая работа проводилась врачами по выявлению контингента вредных профессий на промышленных предприятиях. Совместно с кафедрой профпатологии, возглавляемой доцентом Окунем Б.В., специалистами Горздравотдела проводилось углубленное изучение условий труда с целью уточнения и расширения списков лиц, подлежащих предварительным и периодическим медицинским осмотрам. Медицинские осмотры осуществлялись строго в соответствии с разработанными план-графиками, утвержденными главными врачами поликлиник и согласованными с санитарной службой.
Создание городского профпатологического центра, на базе которого налажено обучение цеховых и участковых врачей основам профпатологии, выделение в 1980  г.  внештатных  профпатологов  при   поликлиниках
№№ 1, 5, 9, 11, МЧС Дальзавода позволило целенаправленно поставить и организовать проведение медицинских осмотров.

Ежегодно проводились семинары, занятия с цеховыми терапевтами, узкими специалистами, где врачами по гигиене труда давалась полная характеристика производственных цехов с оценкой специфики технологических процессов, профессиональных вредностей. Такая организация работы послужила правильному и грамотному подходу к вопросам диагностики, лечения и трудоустройства больных с профессиональной патологией. Определенная организационная работа проводилась и с руководителями промышленных предприятий в плане необходимости и важности медицинских осмотров, имеющих цель – выявление начальных признаков заболевания и недопущения их дальнейшего развития. В результате чего удалось повысить процент охвата медицинскими осмотрами рабочих вредных профессий. И если в 1975 г. он составлял в среднем 79.9%, то в 1982  г.
– 98.7%.
Улучшается и качество профилактических медицинских осмотров, расширяется объем лабораторных исследований (проводится полный клинический анализ крови 2 раза в год рабочим, имеющим контакт с ароматическими углеводородами, делается общий анализ мочи, исследуется функция внешнего дыхания, капилляроскопия и др.), чего раннее не проводилось. Более полно и грамотно стала оформляться медицинская документация (ф.25, ф.30). Во всех амбулаторных картах стал указываться профессиональный маршрут, записи узких специалистов стали конкретными с оформлением заключения о пригодности рабочего к данной профессии. Общее заключение оставалось за цеховым врачом. Итогом медицинских осмотров являлось написание акта заключительной комиссии с отражением санитарно- гигиенических и лечебно-оздоровительных мероприятий.

Всех выявленных больных ставили на учет, им проводили противорецидивное лечение, назначали диетическое питание, направляли на санаторно- курортное лечение. Важная роль отводилась организации и проведению предварительных медицинских осмотров. Отдел кадров определял перечень специалистов согласно разработанной санитарной и лечебной службами дислокации вредных профессий и отмечал их в направлениях на мед.обследование – «бегунках». От лиц, впервые поступающих на предприятие, требовались данные амбулаторных карт или выписки из других лечебно-профилактических учреждений, где они до этого обслуживались и получали лечение. Осмотр специалистами проводился в соответствии пр. 400 с учетом противопоказаний (приложение №№ 5, 6).
В ходе проведения медицинских осмотров выявляли заболевания, непосредственно связанные с воздействием неблагоприятных факторов на организм работающих, которые назывались профессиональными. Учет профессиональных заболеваний острых и хронических ведется в Гор.СЭС с 1968 года.
Расследование подозрений на профессиональное заболевание осуществлялось согласно экстренным извещениям санитарным врачом совместно с представителями администрации, профсоюзной организации предприятия и написанием санитарно- гигиенической характеристики рабочего места. Большое значение в подтверждении и установлении профессиональных заболеваний принадлежит профпатологической комиссии, куда входили специалисты профпатологического отделения (руководитель – Окунь Б.В.), представители Горздравотдела, краевой ВТЭК, санитарные врачи. Коллегиально принимались решения по дальнейшему лечению, трудоустройству или переводу на  инвалидность.

Вначале уровень профессиональных заболеваний был невелик:
1980 г. – 21 случай 1981 г. – 14 случаев 1982 г. – 11 случаев.
Но с открытием профпатологического отделения при стационаре Дальзавода доцентом Б.В. Окунем резко увеличилась выявляемость больных с профессиональными заболеваниями за счет углубленного и качественного обследования больных.  Это прежде всего на таких крупных объектах, как Дальзавод, Владивостокский судостроительный завод, а также на предприятиях Фанерного завода, Мебельной фабрики, ЖБИ-1, КПД-35 и др.
Основные профессии, дающие профпатологию: судовой маляр, судокорпускник-ремонтник, формовщик, обойщица, арматурщик, фанеровщик и др., связанные с воздействием пыли, химических веществ, шума, вибрации.
В структуре профессиональных  заболеваний ведущее  место  принадлежит  «вибрационной  болезни»,
«вегетативный полиневрит», далее –  «пылевой бронхит», «кохлеарный неврит».
По требованию санитарной службы проводились мероприятия по оздоровлению условий труда за счет реконструкции вентиляционной системы, замены морально устаревшего технологического оборудования  на более прогрессивное. На предприятиях стройиндустрии вводились линии по механизации трудоемких процессов, внедрялись линии дистанционного управления. Определенная работа по снижению уровней шума и вибрации проводилась на Дальзаводе,     заводах     «Радиоприбор»     ,    «Изумруд»,
«Варяг», ЖБИ-2, КПД-35 и др., включающая в себя мероприятия по модернизации пневматического инструмента, внедрение тепловой безударной правки тонколистовых       корпусных       конструкций,        замена

штамповочных станков, основанных на ударном действии, прессами, работающими по принципу  давления и т.д. Эффективна роль демпфирования, при котором вибрирующая поверхность покрывалась материалом с большим внутренним трением (резина, пробка, битум, войлок). Это установка машин и агрегатов на виброизолированных фундаментах с акустическими разрывами, использование шумопоглощающих конусов, резиновых прокладок, виброопор для оборудования. На ряде предприятий регламентирован 20-ти минутный перерыв (в 10 и 15 часов) с отключением всего оборудования, создающего шум.
Комплекс проведенных мероприятий позволил значительно улучшить состояние воздушной среды рабочих мест и привел к определенному снижению общей и профессиональной заболеваемости.
Важным подспорьем в общее дело явилась новая форма работы – Санэпидсовет, предложенная и организованная главным врачом Н.А. Сухачевой. Именно в стенах нашего учреждения, куда приглашались ответственные лица администрации предприятий, решались глобальные вопросы по оздоровлению условий труда работающих.
Неотъемлемой обязанностью санитарного врача является санитарно-просветительная работа. Еще в 1923 г. при Губздраве было учреждено отделение санитарного просвещения, которое должно было вести широкую пропаганду и борьбу с распространенными в Приморье болезнями. С каждым годом роль санитарного просвещения возрастала. Возглавляла эту работу в Гор.СЭС В.Г.Сипливая. Это строгий, требовательный, хорошо понимающий и знающий свое дело человек с большим опытом. Она являлась стержнем в проведении всех мероприятий в городе, касающихся вопросов пропаганды санитарного просвещения.
Работа врача по гигиене труда сводилась к следующему:

–разработка лекционного материала с рассмотрением и утверждением на Лекторской группе (инициатор Н.А. Сухачева)
–непосредственное участие в организации и проведении лекций, бесед на промышленных объектах
–гигиеническое обучение рабочих и ИТР основам гигиены труда и промышленной санитарии по специально разработанной программе
–работа с Общественными санитарными инспекторами
–написание статьей в печать, выступления по радио. В ходе трудовой деятельности врачи постоянно повышали свой  профессиональный уровень благодаря усилиям главного врача Н.А. Сухачевой и помощи Горздравотдела. Приобретали дополнительные,
расширенные знания на выездных циклах:
–ЦОЛИУВ – г. Москва (3месяца)
–ГИДУВ – г. Ленинград (3 месяца)
И тематические усовершенствования:
г. Харьков – Украинский институт («Гигиена труда в машиностроении и приборостроении») – 1 месяц.
Выезжали на декадник в Научно-исследовательский институт им. Ф.Ф. Эрисмана. Тема: «Гигиена труда и профилактика профессиональных заболеваний при новых технологических процессах».
Полученный опыт и приобретенный багаж знаний использовали в практической деятельности.
Возрастает роль врачей в вопросах научного подхода к решению сложных проблем, стоящих перед санитарной службой. Работа отделения гигиены труда немыслима без проведения лабораторных и инструментальных методов исследований. Работали в тесном контакте с промышленной, коммунальной, пищевой лабораториями Гор.СЭС и с ведомственными лабораториями промышленных предприятий. Во главе санитарно- гигиенической лаборатории стоял знающий специалист В.Н.   Баенхаев.   В   свое   время   работал   начальником в

санитарно-гигиенической лаборатории ОСПО, был Главным гигиенистом Тихоокеанского флота. В.Н. Баенхаев прекрасный руководитель, контактный, общительный, консультировал врачей, по необходимости выходил с нами на объекты. Все большее внимание начинает уделяться научно-практической работе, проводимой совместно с кафедрой гигиены труда ВГМИ (заведующий Шепарев А.А.).
Основная цель научно-практической работы – выяснение причин неудовлетворительных условий труда, их влияние на организм и разработка оздоровительных мероприятий.
Все большее объединение практики с научной деятельностью с проведением высокого уровня диагностики и углубленного обследования стало возможным с приходом в Гор.СЭС к.м.н. В.В. Бердышева. Под руководством главного врача Гор.СЭС Н.А. Сухачевой на базе Городской санэпидстанции создается группа физиологии труда. В.В. Бердышев, как руководитель группы, проявляя свои организаторские способности, наладил контакты с лечебно- профилактическими учреждениями,      специалистами ВГМИ,    ДВО    РАН,    выходил    на    уровень     советско-
партийных органов.
Была разработана Программа «Здоровье» по комплексному обследованию состояния здоровья работающих с использованием физиологических методов исследования.
Задача – выявить на ранних стадиях первоначальные (донозологические) признаки заболеваний и не допустить их дальнейшего развития, тем самым определить контингент людей с «группой риска».
Впервые работа началась в ноябре 1981 г. на Инструментальном заводе, затем в 1982 году – Фарфоровый завод, Фабрика «Заря». Совместными усилиями    с    поликлинической    сетью,    сотрудниками

ВГМИ (задействовано 8 кафедр, включая кафедру гигиены труда) в 1983-1984 годах проведено комплексное обследование коллективов ТЭЦ-2, Дальзавода, ЖБИ-1.
Из физиологических методов исследовались:
–сосудистая резистентность по Нестерову,
–бактерицидность кожи
–лизоцим слюны
–фагоцитарная активность лейкоцитов крови
–экскреция витамина С по Тильману и др.
Все работали с большим энтузиазмом, оптимизмом, огромная нагрузка ложилась на членов группы физиологии труда: О.В. Музалевскую, Н.Н. Бойко. Но основная, тяжелая работа пришлась на руководителя группы В.В. Бердышева. Это и сбор, и статистическая обработка полученного материала с оценкой функционального состояния организма, и анализ всей проведенной работы. Важным моментом было подведение итогов и оформление заключительного акта обследования за подписью главного врача санэпидстанции.
Проведение через год повторного обследования коллективов выявило улучшение клинико- физиологических, иммунологических, нейропсихологических показателей у большинства обследованных и одновременно снижение общей заболеваемости и трудопотерь. Все это коррелировало с экономическим эффектом и вполне устраивало администрацию предприятий.
Результаты выполненной объемной работы были доложены врачами на научно-практической конференции научно-медицинского общества гигиенистов. Новое направление в деятельности санитарной службы еще более повысило престиж и авторитет Городской санэпидстанции, руководимой главным врачом Н.А. Сухачевой.
Выражаю огромную благодарность и признательность   Н.А.   Сухачевой,   своим   коллегам    за

прекрасное время моей работы в Гор.СЭС. С большой радостью, восторгом вспоминаю 70-ые и середину 80- годов – самые яркие, незабываемые страницы моей жизни.
В преддверии наступающего юбилея – 100-летия со дня образования санитарной службы в стране, поздравляю всех медицинских работников с этой замечательной датой.