Про трамвай, троллейбус и моего папу

  Ну вот что-что, а трамвай в нашей семье пользовался постоянной любовью, безо всяких условий и различных обстоятельств.
Так уж повелось, что метро - самый быстрый и тёплый вид городского транспорта папа не уважал. Охал и стенал, если надо было всё-таки воспользоваться Метрополитеном.
Самый наилюбимейший вид передвижения это пешком. Прогулки это здорово, но если надо подальше куда, тогда только наземный вид транспорта и точка.
- Надо просто выходить заранее из дома, тогда можно успеть и на..- дальше шло перечисление всего движущегося по наземной Москве, кроме метро и такси.
Такси понятное дело, когда с вещами, с родственниками из деревни, с вокзала до дома, а вот метро..необязательно.
А выходить заранее, ну эттто примерно часа за два.
- Лучше подождать в точке назначения, чем опаздывать.. и прочая, прочая, прочая.

- Давай я тебе маршрут проложу, - начинал папа.
- Сначала доедешь на одном троллейбусе, потом перепрыгнешь на другой - продолжал он, когда я спрашивала его - москвича с 1942 года,облазившего многие дворы, крыши, подвалы  и переулки, исходившего пешком чуть не всю столицу в познавательно-мальчишеских целях - как добраться до такого-то адреса.
Неспеша, с чувством  достоинства, намеренно медленно, доставал из ящика стола бумаги формата А4, и начинал рисовать линии и зигзаги  с буквенно-цифровыми обозначениями.
К слову сказать, почерк у папы был красивым. Округлые, ровные, среднего размера шрифта буковки, будто цепляли друг дружку под локоток, и плавно вальсируя строились в предложения.
- Если бы у  меня был такой красивый почерк, и я бы писала грамотно, как ты, - восхищалась им мамочка и одновременно поглядывая многозначительно на меня, ставя папу  в пример.
- Я точно бы стала профессором!
Папа с мамой спорил крайне редко и поэтому соглашался с её мечтами и пожеланиями.
- Конечно стала бы, - кивал он.
- Но я так не люблю учиться, - вздыхала мама, - школу рабочей молодёжи еле дотянула.
- Эта математика противная, русский, да все предметы - перечисляла она и передёргивала плечами.
- Зато ты трудишься с малых лет, - вмешивался папа в её самобичевания.
- До войны, маленькой какой, помогала в семье, после войны досталось вам девкам и бабам сполна!
- Фашисты два года в избе вашей квартировали, понятно не до учёбы было, - папа перечислял все тяготы.
- Надо кому-то и руками трудиться, не только одной головой, - завершал он этот псевдонаучный диалог и родители продолжали мирное дальнейшее житие-бытие.
- А по первым блюдам у меня всегда твёрдая пятёрка, - не могла успокоиться мама.
- Точно, - подтверждал папа, - твёрдая.
Родители вместе учились в кулинарном или как-то иначе раньше называлось их поварское училище, при Фабрике-кухне. Дома хранились два документа, на глянцевой, цвета слоновой кости бумаге, с потёртыми уголками за давностью лет и каллиграфическими вензелями-завитушками  расписанными по-предметно, и по-оценочно.
- А у тебя все пятёрки, - мама поджимала слегка губы, но не надолго.
- Справедливые у тебя пятёрки, я не обижаюсь, - добавляла она.
Папа, слегка поворачивал голову ко мне, еле заметно подмигивал и затаённо улыбался.
Мама замечала его поворот ко мне
- Снова перемигиваетесь, - больше утверждала, чем спрашивала она нас.
- Я так хотела девочку! - мамочка заводила свою любимую песню без патефона и без радиолы.
- Долгих семь лет её ждала..
- А она растёт исключительно папиной дочкой!
- Вашей!
- Вашей дочкой она растёт, - я подбегала и обнимала мамочку.
- Не притворяйся, папу ты любишь больше меня, - продолжалась музыкальная пьеса под названием папина дочка.
- Я вас люблю одинаково!
- Нет!
- Да!
- Нет!
- Да!
- Ничья! - хлопал папа в ладоши.
- В доме две женщины, а я один наливаю чай и мне никто не помогает, - папа начинал намеренно суетливо возиться у рабочего стола на кухне.
- Помоги отцу, - приказывала мамочка.
И я также суетливо и нарочито погромыхивая посудой, под папино хмыканье и подкашливание, собирала на стол.

Поэтому, если нужен был точный и длинный маршрут по городу, невзирая на погодные условия, то папа его мне рисовал с истинным удовольствием того самого пешехода-горожанина, влюблённого в свой город.
Когда родители собрались меняться на разъезд с бабушкой и дедушкой, пересмотрели несколько квартир, но увидев не столько саму квартирку, а именно место, где находился дом, папа решил твёрдо и окончательно.
- Только здесь, - сказал он маме, пытавшейся отговорить его от квартиры в центре Москвы, на шумной магистрали.
Вот здесь-то и поехали по улицам не только автобусы, а и троллейбусы, и он - трамвай.
Папа влюбился в этот шустрый, звенящий и скрижещий на поворотах транспорт раз и навсегда.
Нет, папа, бесспорно, и видел трамваи-троллейбусы раньше, и ездил на них, то от Павелецкой до своего вредного завода АТИ асбестовых изделий, то по каким-то домашним поручениям, или попросту отдыхая с семьёй где-нибудь в городе, но, не рядом с прошлым местом жительства.
А вот чтобы троллейбус да под окнами, а до трамвая пару шагов по дворикам, по шумной, деловой Новослободской, и трамвайная остановка напротив его новой работы на Трансмаше, это - исполненная папина мечта - Жить не просто в Москве, а в центре событий и бурлящих своей значимостью, вечно бегущих и куда-то торопящихся горожан. Когда я уже стала семейной дамой, то подбирала вместе с мамой для них вариант обмена на мой спальный, старый, замшелый, вонючий своими грузовиками, железнодорожными поездами и цистернами, заводами и их вредными выбросами, старыми трущобными коммунальными хрущёвками, вперемежку с новостройками, район севера Москвы, то папа наотрез отказался соглашаться с мамой и со мной в этом вопросе. И никуда со своей улицы не двинулся.
Чуть что в доме раздавалось
- Вон трамвай пятёрочка, садишься на пятый и мчись вперёд.
- Или номер 50. У него другой маршрут, и ходит он реже, но можно подождать!

Помню надо было мне поехать в учебную библиотеку, на Ленинские горы. Дело было зимой. Обычно я каталась до Университета на метро, а обратно, иногда, по весне, по лету, на пятом чёрном автобусе, через пол Москвы, по Ленинскому,  мимо Нескучного, мимо Полянки, поодаль Крымского моста и парка Горького, мимо Ударника, мимо Александровского и Большого, Метрополя и Петровки, мимо кинотеатра Россия и памятника Александру Сергеевичу, неспеша, до дому.
Но в тот раз захотелось путешествия и я рванула к папе за ценными указаниями.
И путешествие я получила.
Объяснив свои требования и цели уселась у стола, понимая, что  предстоящий маршрут дело не сиюминутное. Папа с огромным удовольствием, которое и не думал скрывать, полез в стол за бумагой. Мой блокнотик, подсунутый ему под локоть, был отвергнут с пренебрежительным фырканьем.
- Где здесь рисовать план?
- А буквы? цифры, номера троллейбусов? - насмешливо потыкал папа в мой малюсенький и нежненький девчачий записник.
Отодвинув мой блокнот на край стола, проговорил
- Убери свою книжку, а то упадёт.
- Не упадёт, - проворчала я обиженно за свой любименький блокнот.
- Он у меня сам не падаёт, если его не толкать
- Ну так вот, - начал священнодействовать мой папа, разгладив лист А4 и подбирая из нескольких ручек ту самую, с устроившим его синим тонким шариковым стержнем,
- слушай и смотри внимательно.
- Attention, - прошептала я.
- Я тебе по-русски говорю! - не принял подачу на юмор, по-французски, папа.
- Вся - внимание, - покивала я головой и уткнулась в лист.
- Выйдёшь из дома и повернёшь налево.
- Как налево? Когда остановка справа?
- Опять споришь со мной?
- Молчи и слушай.
- Повернёшь налево и пойдёшь до Сущевской.
- Да мне в другую же сторону надо!
- Что за несносная девчонка?! - посетовал папа, глядя в окно. Будто таам, за окном, он найдёт сносную.
- Дойдёшь до Сберкассы, Кулинарии и перейдёшь прямо, к эстакаде.
- В подземный переход не спускайся.
- Зайдёшь на мост, пройдёшь и спустишься по лестнице к издательству Правда.
- Да знаю я и мост, и Правду.
- Не перебивай.
- Если ступеньки сильно намёрзли то не лезь, иди по спуску, потом чуть назад вернёшься.
- Сядешь на троллейбус, он там один
- Таким маршрутом я ездила на Заморёнова, на наш телефонный узел
- Или к дяде Саше на Пресню, - заныла я.
- Мне сейчас в другом направлении надо.
- У тебя все направлении в другом направлении, - подначил папа.
- Заблудишься в трёх соснах, - напомнил он мне.
- Так нечестно, - обиделась я.
- Будешь напоминать, вот никогда-никогда-никогдашеньки не спрошу маршрут дальний и прекрасный по улицам родного города..
- А просто поеду на метро!
- Ну ладно тебе, ладно?! - папа быстро заглянул мне в глаза.
- Ты что? И в самом деле обиделась?
- Ну извини, пожалуйста.
- Я не хотел обидеть тебя, просто интереснее ведь Так!
- Едешь себе на троллейбусе, трамвае, автобусе,  разглядываешь улицы, дома.
- Это как маленькое приключение, - папа продолжал смотреть на меня.
- А знаешь?!
- Не надо налево, и впрямь!
- Лучше трамвая нет транспорта.
- Выходишь, идёшь на нашу остановку у Аптеки и садишься на любой.
- Ты когда доедешь до перекрёстка на Лесной, через одну, пересядешь в пятый трамвайчик и доедешь до..- папа быстро стал рисовать линии, пути и цифры.
Я вздохнула и поняла, что путешествие может быть чрезвычайно долгим.
- Давай я всё же налево и с одной пересадкой?
- Ну давай, - папа достал второй лист, и разве что не облизнулся от наслаждения рисовать сразу два маршрута за один день.
Я снова вздохнула.
Когда два маршрута были построены, мне озвучены и мной повторены - я стала одеваться. Папа радостно ходил вокруг, с учётом маленького и узкого коридора мешал мне отчаянно, но радость его от этого не утихала. Запихнул мне в сумку сложенные листы и угомонился на время.
Я вышла из подъезда, помахала рукой - меня всегда провожали при выходе из дома, приглядывали с родного  второго этажа, комментировали из окна, летом с балкона, и махали, и смотрели пока я была  в горизонте видимости - повернула налево, снова повернулась, помахала и ускорила шаг.

Конечно я заехала не туда. Поменяв не один транспорт, и взяв курс на Университет, я вышла на конечной у Лужников..и заблудилась. Заблудилась в тот день в первый раз. Потом будет повторение, но я про то ещё не ведала. Меня завьюжило к Новодевичьему, и я тащилась вдоль нескончаемой стены довольно долгое время. 
Надо сказать, что папин маршрут был верный. Это я чуть прикорнула, а попросту уснула в троллейбусе, под мерное движение по снежным московским улицам.
И проснулась уже на конечной. 
Но в итоге до своих корпусов добралась, книги получила и решила - А ведь я папина дочка! значит продолжу путешествие, и сама нарисую себе маршрут. Развернулась от метро и почесала искать остановку не пятого чёрного, как обычно,  а того самого троллейбуса, который меня  сюда привёз.
Снова вдоль Новодевичьего, только решила уже со стороны Набережной.
- А плевать мне на тот и другие троллейбусы!
- Я смелая! Иду пешком!
- Я отчаянная! Иду пешком!
- Я знаю маршрут!
Храбрилась и восхищалась сама собой про себя, топая по зимним тропинкам Москвы. И вот здесь пошёл снег. Такой крупный и пушистый. Такой сказочный и туманный.
Вся видимость превратилась в волшебную позёмку из детских книжек. Капюшон надвинув поглубже, было уже не до красоты, отдуваясь от двух авосек с учебниками, я продолжала шагать и шагать вперёд.
 Потом мне отчего то понадобилось перейти на другую сторону. И вот здесь я поняла, что заблудилась снова в трёх соснах.
В самом центре Москвы. Ни зги, ни просвета, и звёзды на Кремле не зажгли, а я так надеялась на их яркий свет.
- Скажите, - обратилась я к мужчине, шедшему навстречу, - как мне выйти к Кремлю?
Сама про себя - Коренная москвичка! позорище заблудшее ты, а не москвичка!
Он улыбнулся.
- Зажмурьтесь! - попросил он.
- Зачем? - не поняла я.
- Увидите, - улыбался он.
- Если я зажмурюсь, то как я увижу? - упорствовала я.
- Это секрет, - он был сама вежливость и терпение.
- У меня в руках учебники, - продолжала я наш странный диалог.
- Вам трудно их держать? - он протянул руку.
- Да нет, - я чуть завела книги за спину.
- Просто, если что
- Я ими могу и треснуть, - абсолютно невежливо уточнила я смысл учебников, находящихся в моих девичьих руках.
Он захохотал. Так вкусно ещё никто не смеялся под обливным белым снегом.
Отсмеявшись, он извинился за смех и продолжил
- Ну хорошо.
- Если не хотите зажмуриться, тогда и на меня не сердитесь.
 Протянул руку в перчатке и тихо начал обметать снег на меховой опушке моего капюшона. Я и не подозревала, что меня так занесло. Причём не только по дороге, но и самим снегом. Я наклонила чуть голову и зажмурила глаза. Потом он также галантно обмел плечи и рукава моего пальто, сумки с книгами.
И словно волшебник из сказки взмахнул рукой.
- А теперь смотрите!
Впереди, из завесы плотного снега замигали красным звёзды и появились очертания Кремля.
- Ухх тыыы, - протянула я в восторге.
- Надолго к нам в Москву приехали? - поинтересовался пешеход.
Я вздёрнула голову, вцепилась в него свирепым и негодующим взглядом, глубоко вздохнула и покрепче перехватила сумки с книгами.
- Думаю, надолго. Насовсем. - начала я злиться.
- Могу показать Москву, - он был заботливая любезность.
- Я уже увидела что искала, - пыхтела я от злости то ли на него, то ли на себя.
- Пора домой ехать!
- Так Вы же сказали надолго, - не понял парень.
- Я передумала! Уезжаю!
- Спасибо за гостеприимство, - покивала я головой.
- Ну пока, - не понял он моих ни слов, ни сердитых глаз.
- Пока! Пока! - процедила я.
Когда я взошла на Большой Каменный меня охватил какой-то щенячий восторг. Что ещё надо в 17 девичьих тех советских лет? Я нашла дорогу! Ура! 
Ух, папе расскажу про пррриключение. Вот он порадуется за дочку-то!
Пройдя вдоль кремлевской стены, посмотрела на спускавшихся на санках, с гиканьем любителей горок, прошла по вечернему притихшему в зимних снежных сумерках Александровскому саду, и выйдя к Площади Революции, дождалась и уселась в свой пятый чёрный, и добралась до дому уже в темноте. Папа работал в тот день во вторую смену, поэтому до его прихода я ждать не стала. Уснула. Умаялась.
На утро к завтраку, на столе меня помимо тарелки с горячей едой, ждал до краёв наполненный чаем со сливками папин любимый бокал.
- Мама рассказала о твоих приключениях, - папа придвинул мне чай.
- Про такое говорят - Леший водит, ну это если по лесу.
- А про город? как говорят?
- Не знаю, - задумался мой папа, - со мной так не бывает.
- А я Знаю, - поняла я.
- Это меня Городничий водил по Москве.
- Показывал значит бестолковой коренной москвичке столицу.
- Хотя за такой снежной вьюгой-пургой ничего не было понятно.
- Ну, будь по твоему. Пусть Городничий, - согласился папа со мной, как соглашался и с мамой.
- Не сдалась, и книги принесла, и дорогу нашла.
- Умница дочь.
- Пей из моего бокала.
- Заслужила.
Я пристально вгляделась в папу. Хитрит? Смеётся? Нет.
- Все ошибки исправила, какие допустила.
- Я не насмеиваюсь, я честно доволен тобой.
- Не сдрейфила, не пошла искать лёгких дорог в виде автобуса или троллейбуса, трамвая.
- Или метро, - подсказала я.
Папа недовольно крякнул.
- До метро было далече.
- Вот на трамвайчик там было вообще без вопросов сесть, - присел и он на свой любимый трамвайный конёк.
- Пей чай, а то остынет. Я насахарил, как ты любишь.
- Три ложечки.
Папин бокал был как некий приз. Когда надо было поддержать в чём-то, попить что-то нелюбимое, скажем горячее молоко с маслом, ну или похвалить, поощрить в каком-то деле, поступке.

А вот с трамваем у меня связанно много романтических мини-приключений. Или опять какая-нибудь несуразица.
Раз ездили с мамой по каким-то нашим, девчачьим магазинным делам и возвращались поздно. Недалеко от дома решили выйти, на несколько остановок раньше и прогуляться. И вот выходя из передней двери, заметила своих однокашников, которые запрыгнули через последнюю дверь. Они меня, как на грех заприметили тоже. А у меня не было в планах с ними общаться. И вот они начали крик, шум, приветствия. Я стояла, как стена. Никого из этих неандертальцев не знаю, не ведаю. Водитель не закрывал двери и любопытно наблюдал за спектаклем. Мама тоже молчала, не понимая моей реакции. Потом водителю надоело и двери закрылись. Мои разочарованно засвистели и уехали. На другой день, в школе я, конечно, объяснила своё поведение. Это было так..по женски. После много проведённых часов в магазинных примерочных, волосы растрепались, а чёлка стала дурацко-наэлектризованной и прилизанной, терпеть это ненавижу. И ещё наши чтобы увидели!
Вот и отвернулась от них, вот и спряталась от всего мира в капюшон, вот и не признавалась, что это свои. Ах, какие нежные и трепетно-ранимые девичьи ути-пуси.

Потом уже с мужем, любили вечерами, уложив сынишку спать и оставив на бабушку с дедушкой, удрать из дома в ночное трамвайное путешествие. На заднем сидении 50-ого номера, в полупустом вечернем салоне, целоваться можно было беспрепятственно, катаясь по звенящему на поворотах кругу.
От Палихи до Шоссе Энтузиастов, мимо Сокольников,  мимо трёх вокзалов, по тихим, к тому времени, переулочкам старой, обветшалой, бледной и обожаемой Москвы. Вообще-то, муж был не любитель экстрима и приключений. Мы ещё не были женаты, когда я его пыталась многократно соблазнить поцелуями и объятиями в ночном, спящем московском троллейбусе. Он был очень..щепетилен в этом плане и упирался как мог. Встречая меня после работы в Политиздате на Миусской, потом долго гуляя там, до темноты, и устав, замёрзнув я тащила его в тёмное нутро отдыхающих, со снятыми рогами троллейбусов.
Один разочек он сдался, и мы уютно угнездившись на одном из сидении, окнами в сквер, стали шептаться и также шепотом смеяться. До поцелуев дело не дошло. Раздался окрик какого-то припозднившегося собаковладельца, муж не разобравшись, что кричат питомцу, который, вероятно, в чем-то провинился, рванул из троллейбуса с такой скоростью, что я подумала - хорошо я примостилась у окошка, а то бы снёс меня, когда мчался на выход.
Больше мы в спящие троллейбусы носа не совали. Да я и не предлагала.

На самой любимой улице в моей Москве, улице Фёдора Михайловича Достоевского, трамвайные пути перекладывали по несколько раз.
То они, рельсы - вот на месте, то Бац и их нет. Вероятно, это было связано со строительством министерских и прочих вышестоящих слуговских домов по Достоевской.
Хотя нет. Рельсы исчезали и раньше. Мы ещё учились в десятом классе, и ходили целоваться в Екатерининский парк ныне и в былое время, а в нашу юность сад Советской Армии. Настоящий дикозаросший сад-парк с аттракционами, танцплощадкой -кому за 30, летними театрами с открытой эстрадой для чтения стихов, и выступлениями духовых Ах! военных оррркестров, с беседками-читальнями а ля 18 век, с самым настоящим маленьким Планетарием, с трёхсот вековыми ивами и липами, с лодками, утками  и кафешками, где аромат жарившихся шашлыков сводил с толку. Там было всё имени великой непобедимой  Советской Армии! И сад-парк, и музей, и театр, и клуб по интересам, и гостиница, и какие-то закрытые, без табличек особнячки.
И вот летними вечерами, топая по Достоевской из парка, держась за руки, можно было остановиться прямо посередине мостовой, где сняли трамвайные рельсы, а машины в те годы не баловали автовладельцев своей частой причастностью, попросту были как роскошь, а не средство передвижения, можно было стоять и целоваться, целоваться под небом, на виду у памятника Фёдору Михайловичу и старых деревянных особнячков, видавших столько влюблённых парочек, что и не сосчитаешь.
Потом добраться с перерывами до площади Борьбы, и попытаться затащить его в старинную парадную одного из двух монументальных весомых домов, под видом, что у меня расстегнулся лифчик.
- Ох, ах, я такая смутливая, что не могу его застёгивать у несуществующих прохожих на виду.
- Целоваться могу, а вот в порядок себя привести, ни Боже мой, - краснела и смущалась я.
- Мне надо срочно спрятаться под сенью пыльных витражей в старых парадных окнах, этаже этак на втором, третьем, пятом.
Это я щебетала своему мальчику и тащила в открытую дверь подъезда. Он так мило и стеснительно, но достаточно упёрто тормозил, как в тех спящих троллейбусах, что мне оставалось только бросить его руку, надуть губки и прошептать себе под носик, но так, чтобы он хорошенько всё услышал
- Ну и пожалуйста!
- Ну и не ходи!
- Я пойду одна и пусть меня утащит Домовой! -  смело шагала в приоткрытую и туго распахиваемую, на ржавых крутых пружинах, скрипящую дверь.
Он, конечно, протягивал руку и поверх моей упрямой головёнки, удерживал огромных размеров тёмно-коричневую крашенную дверь, чтобы она меня не прищемила и говорил со вздохом
- Подожди, малыш.
- Куда ты одна-то идёшь?
- Что там неизвестно, в этих старых и подготовленных или под снос, или под капитальный ремонт домах.
- Я, ты же знаешь, часто делаю вылазки в такие дома, как искатель сокровищ, - он улыбался.
- Давай я пойду первым.
- Давай, - соглашалась я, и без того ещё больше округляя глаза, от уважения перед его отвагой и решительностью.
- Осторожно ступай, здесь бывают и стёкла, и всяческий неприятный мусор, - предупреждал он.
- Я понимаю, - согласительно кивала я.
- Ну вот ты и попался, мой дорогой, - про себя я потирала ладошки и хихикала.
- Теперь ты полностью в моей власти, что пожелаю то и сотворю, - мечтала я о ничего неподозревающем первопроходце-однокласснике.
Лифт, конечно, не работал, но был открыт, а ступеньки и перила так не похожи на подъезд родной пятиэтажки 60-х годов, что по вензелям, узорам и лепнине на стенах хотелось кружить пальчиками и кружить.
- Смотри испачкаешься, - предупреждал он заботливо.
- Ничего! - залихватски отвечала я и поправляла чёлку, запылёнными руками.
- Ну вот, - резюмировал он.
- Измазюкалась.
- Я же предупреждал, - с неким отчаянием о моём непослушании вздыхал он и начинал искать носовой платок по карманам.
- Да потом! - хватала я его руки и тянула всё выше и выше.
- Дом то какой крепкий, - он с видом знатока оглядывался.
- Не будут такой сносить, чинить начнут.
- А когда?
- Не знаю, план городских реконструкций покажет, - умничал он.
Где-то шумнул ветром старый шифер, скрипнула дверь и мы насторожились.
- Страшшшно? - он жарко зашептал в ушко.
- Щекотно, - я прижалась к нему.
- Пойдём  воон в ту дверь, спрячемся, - и мы прошмыгнули в одну из двух квартир на этаже.
Старый паркет играл под ногами, где был целым, а где и выщерблен, оборванные обои на стенах, отслоившаяся краска или побелка на потолках с лепниной, всё как во всех старых, не один год, а то и век  прослуживших домах.
- А здесь есть привидения? - спрашивала я тихо.
- Это вопрос к тебе, ты же Домового собралась искать - он таинственно улыбался.
- Помнишь? дом на Садовом с Полтергейстом, - шептал он зловеще.
- Может это такой же дом...уууууу
Я шлёпнула его по руке и показала язык.
- Тебе сейчас будет по-настоящему стрррашно, - пообещала я ему.
- Позовёшь родственничка?
- Кто это будет?
- Домовой? Леший? Кикимора, а может сам бывший хозяин этого домовладения, - закуражился он.
- Нет, мой хороший, - я нежно и ласково улыбалась.
- Просто помоги мне застегнуть лифчик, - и подошла к нему очень близко.
- Понимаешь?
- Застёжка спереди, и я вот никак не подцеплю её, - возилась я с одеждой.
- И платье не поднимешь вверх, при расстегнувшемся лифчике.
- Надо руками внутрь, в вырез, ты сможешь? - и заглянула в его большие и ясные глаза.
Там плескался если не ужас, то готовность к сиюминутному побегу, через несколько ступенек этого модерного дома прошлого, 19 века.
- Ладно, - решила я.
- У тебя руки крупные, ещё порвёшь ткань.
- Как мне потом объяснять маме?
- Давай я сама, только ты не смотри, - и повернулась к нему спиной.
- Поправляй всё как следует, не торопись, я покараулю у дверей, - и его кааак ветром сдуло из квартиры.
- Повезло мне с мальчиком,  - сделала я вывод.
- Целуется отлично, обнимается страстно, учится хорошо, умён, много знает, всесторонне развит, очень силён, любит учиться, старших уважает, а сам скромный, ненахальный, непошлый, красивый, высокий, и идёт вперёд, одну не отпускает, тормозит меня, включая вовремя мне красный свет на мой постоянный зелёный, бережёт, отвечает за меня и за себя.
- Пожалуй, можно выйти за него замуж, - постановила я.
Позже выполнила своё решение. А пока..
Пока застегнувшись и оправившись, как в армии, оглядев себя и оставшись довольна собой на пять с плюсом, я медленно ступая, отправилась на поиски своего трепетного  возлюбленного друга.
Потом на этой улице рельсы вернули на своё историческое место, затем снова сняли. И вновь вернули. Слава Тебе.
 И снова, и опять трезвонят трамвайчики по Достоевской.
- Привет тебе, любимая улица Москвы!
- Салют и тебе, славный Трамвайчик!


Так хорошо бывает прокатиться по любимым и дорогим местам детства и юности на трамвайчике. Сейчас они современные, красивые и очень удобные.
Если бы мой папа только мог представить себе новехонького Витязя, он бы катался днями напролёт.
И вот едешь, медленно покачиваясь, по родным улицам..Дзыньньнь..Дзынььь. Уютно, волшебно..Как в сказочном светящемся домике.
Только вот ни на одном транспорте не попадёшь во времени назад.
Туда, где ты был когда-то.. очень преочень счастлив.

21 апреля 2022