Как я болел ковидом

В больнице я лежал единственный раз в жизни – в двухлетнем возрасте с менингитом, о чём знаю только из рассказов родных. Так что нынешний опыт был для меня совершенно новым. Впрочем, эпидемия ковида со всеобщим масочным режимом сама по себе принесла совершенно новые ощущения, а уж то, что происходит последние два месяца, вообще выглядит театром абсурда, Ионеско отдыхает.
Представление обо мне легко составить, прочитав или, по крайней мере, просмотрев на «Прозе.ру» другие мои шедевры, как художественные, так и антихудожественные, В своё время у меня были изданы шесть книг: в издательстве «Вузовская книга» три тома «Всемирных хроник» (история, наполненная фактами, а не концепциями), «Континент Россия» (сборник статей о русской цивилизации) и «Эпоха Рождества» (о зарождении христианства). В издательстве «Наука и жизнь» вышла «История, измеренная в пятиклассниках» (исторические рассказы для детей), Мой общий доход от этих шести книг примерно равнялся месячной зарплате, но поскольку писал я для собственного удовольствия, меня это вполне устраивало. Кроме того, в журнале «Наука и жизнь» с 2902-го по 2014 год опубликовано около сотни моих статей; за них я получил побольше, но при этом лишился московской надбавки, так что вышло баш на баш. .
«Эпоха Рождества» – единственное из моих произведений, которое прочла моя жена; она не раз его перечитывала и всегда хвалила. За нашу долгую совместную жизнь она хвалила меня за что бы то ни было от  силы раза два или три, так что данную похвалу можно приравнять к Нобелевской премии по литературе.
В каком-то британском сериале, кажется, в «Мидсомерских убийствах», молодой сержант говорит об одном из свидетелей: «Ему восемьдесят девять лет! Кому охота дожить до восьмидесяти девяти?». На что более пожилой инспектор отвечает: «Тому, кто уже дожил до восьмидесяти восьми». Поэтому, чтобы не вводить никого в заблуждение, сразу предупреждаю: в апреле 2021 года, когда я заболел ковидом, мне шёл семьдесят четвёртый год. Не восемьдесят девять, конечно, но возраст, согласитесь, почтенный. У меня уже давно стенокардия, гипертония и глаукома. Похтому единомышленники британского сержанта могут этот текст не читать.
Живём мы в Москве. У нас две квартиры: двухкомнатная на Мещанской, где мы с женой, дочерью и собачкой Стешей (6,5 кг, белая и пушистая) проводим б;льшую часть времени, и ещё однокомнатная на улице Яблочкова, возле станции метро «Тимирязевская», доставшаяся нам семь лет назад в результате обмена квартиры моей умершей сестры. Эту вторую квартиру мы с женой навещаем по очереди дважды в неделю, главным образом, чтобы поливать цветы. Ну, и чтобы соседи не забыли, что жильё обитаемо.
В начале апреля прошлого года я, как обычно, среди недели поехал на Яблочкова и там почувствовал, что болен. Как это произошло, я практически не помню – ни какие были симптомы, помимо температуры, ни как приходил врач и что он (или она) говорил(а), ни какие лекарства я пил, – ничего. Знаю только, что жена и дочь ко мне приезжали, привозили еду и за мной ухаживали. Удивительно, но ни та, ни другая не заразились, за что я до сих пор ежедневно благодарю Господа, Богородицу и святых Татьяну, Юлию, Феодосия и Варвару.
Зато довольно чётко помню, как меня на «скорой» везли  в павильон на ВВЦ (бывшая ВДНХ, в девичестве ВСХВ), приспособленный под ковидный центр. Там я провёл примерно неделю в очень большом помещении, коек на пятьдесят, а может, и на все сто (по крайней мере, мне так казалось).  Меня чем-то лечили, дышал я в кислородной маске, снимая её только чтобы поесть и сходить в туалет. Вот эта длинная дорога в туалет через всю огромную палату мне и запомнилась больше всего из этого периода. До туалета я добирался почти бездыханным, и некоторое время пытался отдышаться, прежде чем пуститься в обратный путь.
Ещё трудно было привыкнуть спать на спине. Я всю жизнь я спал на животе и на боку, на спине заснуть мне не удавалось ну никак,  мог часами лежать без сна. Правда, мне и здесь врачи советовали больше лежать на боку, но делать это в кислородной маске, от которой протянута трубка к висящей на штативе стеклянной колбе с водой, довольно трудно – начинаешь задыхаться. Что со мной происходит, как идёт лечение, мне не сообщали, да и вообще врача я видел редко.
Диагноз был – ковид и двухсторонняя пневмония, а примерно через неделю сообщили, что переводят меня в другой ковидный центр – госпиталь ветеранов войн на Дубровке. В кресле-коляске меня вывезли в лифте на первый этаж и покатили к машине. Сам себе я в этот момент напомнил Швейка, которого везли по улице в коляске, а он вопил «На Белград!». Этой мыслью я поделился с водителем машины.
На Дубровке палаты маленькие, двухместные, причём в моей палате вторая койка пустовала. Лечили меня по-прежнему и с тем же успехом. На первое мая я попал в реанимацию.
Как ни странно, этот период я помню лучше всего, включая галлюцинации, появившиеся, кажется, из-за нехватки кислорода в мозгу. При перевозке в лифте мне казалось, что я замурован в маленьком помещении с какими-то пупырчатыми стенами, причём это помещение перевёрнуто перпендикулярно полу. Я отчаянно боялся свалиться с койки, и, кажется, изо всех сил брыкался; думаю, санитаркам пришлось со мной туго.
Помещение реанимационного отделения представляло собой комнату с восемью, кажется, койками – четыре у одной стены, с моей стороны, и четыре у противоположной. Но это я осознал потом. Пока же мне казалось, что у противоположной стены находится ряд столов, а на них штук восемь или десять мониторов с чёрными экранами м зелёными строчками, как на старых компьютерах. Я очень близорук, и в галлюцинациях видел всё  так же нечётко, как и наяву. Тем не менее я мог разобрать, что на мониторах вместо каких-то показателей пошли начальные титры кинофильмов, тоже зелёными буквами на чёрном фоне; самих фильмов не было, только титры, которые постоянно менялись, но разглядеть, какие это фильмы, не удавалось.
Потом в пространстве между мной и экранами стали извиваться и переплетаться  с десяток белых проводов. До этого момента я не был уверен, насколько реально то, что я вижу – все эти мониторы и титры. Но когда появились змееподобные провода, я уже чётко понимал, что вижу глюки. Всё это я фиксировал совершенно бесстрастно; хотя галлюцинаций у меня никогда в жизни не было, они меня не пугали. Я даже попытался (не знаю, реально или тоже в своих фантазиях) отделить реальность от галлюцинаций методом, вычитанным у Стругацких:  надавить на глаз пальцем, от чего реальные изображения должны раздвоиться, а галлюцинации – нет (а может, наоборот). Во всяком случае, мой эксперимент результатов не дал – вероятно, он всё-таки был воображаемым.
Потом галлюцинации усложнились. На фоне мониторов и извивающихся белых проводов появились люди, все в белом. Разыгралось что-то, напомнившее мне сцену из фильма «Жмурки», где Дюжев и Панин вызывали парня-медика в квартиру, залитую кровью. Парень там ещё говорит: «Что это у вас так не прибрано…», а они отвечают: «Да это не наша квартира». Здесь происходило вроде бы то же самое, но не то же. Кто-то хотел похитить  больничные наркотики, и пространство было не кроваво-красным, как в фильме Балабанова, а полностью белым. Была стрельба, но беззвучная.
На этом галлюцинации закончились, и началась реальная жизнь в реанимационном отделении.
До этого я представлял себе реанимацию по фильмам: по коридору бегом  бегут медики, катят тележку с пациентом и кричат «Мы его теряем!». То есть всё очень быстро происходит. А здесь время текло медленно, как в обычной палате. Одни лежали тихо (я в том числе), другие всё время стонали, третьи разговаривали с медперсоналом; кто ругался, кто жаловался. Так я провёл шестнадцать суток (иногда спрашивал санитарок, какое число). За это время одних пациентов возвращали в палаты, других увозили в чёрных клеёнчатых мешках, а я гадал, куда попаду я. Люди в палате сменились по несколько раз, а я всё лежу на спине, не снимая кислородной маски. Раза четыре или пять кислородную маску мне меняли на гелиевую. Эмоции у меня были как будто отключены – к счастью, наверное, иначе процедура смены санитаркой памперса и вытирания моей задницы вряд ли оставила бы меня безучастным.
16 мая меня перевели из реанимационного отделения в палату. Позже врач мне призналась, что вообще-то моего возвращения не ожидала. 
 Меня лечили, но о результатах ни мне, ни моей родне ничего толком не сообщали. Только задним числом, просматривая выданные выписки и заключения врачей, я узнал, что поражение обоих лёгких у меня постоянно увеличилось: 5 апреля 25%, 15 апреля 65-70%, 26 апреля – 70-75%, а 27 мая – 90-95%. Тем не менее уже спустя два-три дня после возвращения в палату, то есть примерно с 20 мая, я стал обходиться без кислородной маски. Так что процент поражения лёгких, при пневмонии, видимо, не самый главный показатель.
Примерно 1 июня меня отправили якобы «на реабилитацию»! в какую-то другую больницу – не помню, в какую. Пока везли, несколько раз мерили пульс, а когда довезли, первым делом покатили на КТ (компьютерную томографию). Пульс держался всё время 130-140, КТ показала поражение обоих лёгких 98-100%. Меня развернули и повезли обратно на Дубровку. Тут я забеспокоился, потому что понял – дела плохи. Ясно было, что им запрещено держать больного в палате больше двух недель. То ли меня попытались сплавить, то ли всё это было задумано специально ради соблюдения формальности; потому что после возвращения Дубровку я уже считался вновь поступившим и мог оставаться там ещё на две недели.
Я пытался реабилитироваться самостоятельно. Дочка принесла мне ремень, санитарка протянула его через спинку кровати, и я стал учиться садиться в кровати, подтягиваясь за ремень. Потом пробовал есть сидя, спустив ноги с кровати. Затем попытался вставать и с помощью ходунков добираться до противоположной стены. Несколько раз падал, потому что ноги совсем отказывались держать, даже при опоре на ходунки. Специальная врачиха занималась со мной дыхательной гимнастикой, я делал упражнения сидя, в усечённом виде.
С тех пор, как меня положили  в больницу, я ни разу не закапывал глазные капли: их надо хранить в холодильнике, а дважды в день просить вечно недовольных санитарок их доставать и ставить обратно не хотелось. Также я ни разу не умывался и тем более не мылся, не брился, не стриг волосы – при том, что дома я мыл голову ежедневно. В больнице волосы на голове у меня повылезли, зато выросла огромедная бородища. Удалось выпросить ножницы, и я самостоятельно «наизусть» постриг бороду. Оценить результат за отсутствием зеркала было невозможно, но думаю, что зрелище было устрашающее.
К 15 июня, когда меня выписали домой, самым главным моим достижением была способность самостоятельно, хотя и с большим трудом, с ходунками добираться до туалета. Правда, последняя перед выпиской  КТ по-прежнему показала 95-100% поражения обоих лёгких, Жену это крайне возмущало, она собиралась жаловаться, но потом замоталась, и руки не дошли.
Что касается меня, то 2,5 месяца лежания в больницах подтвердили вывод, сделанный мной раньше на основании чужого опыта: медики с пациентом чаще всего обращаются, как с бесчувственным бревном или с деталью на конвейере, но всё, что положено, делают, и в основном делают правильно.
Моё путешествие по больницам совпало с капитальным ремонтом в нашем доме на Мещанской. В июне ремонт был в самом разгаре, поэтому привезли меня в квартиру на Яблочкова. Там меня встретили жена, дочь и собачка Стеша. За время болезни я похудел со своих обычных стенокардийных 60 кг до 47 кг. Прибавьте к этому остатние клочки бороды. Думаю, родные узнали меня с трудом; жена сказала, что я похож на узника Освенцима. Собачка Стеша не узнала меня вообще – то-ли из-за внешнего вида, то ли из-за больничного з+++апаха; а может, её напугали грохомыхающие ходунки. Так что она меня облаяла, и всё время проживания на Яблочкова от меня шарахалась.
Но главное, я мог ьеперь самостоятельно добираться до туалета, так что памперсы, закупленные впрок, не понадобились. А через несколько дней сбылась и другая моя мечта: хотя ноги поднимались с большим трудом, я сумел залезть в ванну, вымыться и с ещё большим трудом выбраться из ванны. Начал ходить без ходунков, опираясь га стену и столы. Словом, жизнь вроде бы налаживалась, если бы не обострившиеся проблемы с мочевым пузырём. Похоже, в больнице я подхватил инфекцию, – недаром врачи говорили, что чем дольше у них лежишь, тем больше риск чем-нибудь заразиться. Мне становилось всё хуже. Вызвали врача из поликлиники, ждём день, два, три, четыре,– не идёт. На пятый день меня с сильнейшими болями на «скорой» снова увезли в больницу,  не в ту, где я лежал, в другую. Здесь лечение пошло успешно, да и до туалета я добирался самостоятельно, хотя иногда падал. Короче, уже через неделю меня поставили на ноги (вернее, на ходунки) и выписали.
Спустя ещё неделю или две я начал выходить на улицу. Цель была ясна, задачи определены: научиться самостоятельно ходить в «Пятёрочку», до которой от нашего подъезда на Яблочкова, по счастью, метров полтораста от силы. Тамошняя наша квартира на втором этаже девятиэтажки, и я, хотя с трудом, поднимался и спускался по лестнице, пользуясь лифтом лишь в крайнем случае, когда становилось совсем невмоготу. Жена, дочь и собачка Стеша смогли вернуться в атмосферу капитального ремонта на Мещанскую, а я начал самостоятельную жизнь. Чтобы заново приучить ноги ходить, совершал прогулки – сначала по пять минут, потом по десять, и в конце концов дошёл почти до часа. Правда, за этот  час я одолевал расстояние га которое нормальный человек потратил бы минут пятнадцать-двадцать, и даже одноногий астматик с костылём легко мог меня обогнать. Ходил я в кроссовках, в ботинках чувствовал себя блохой, которую подковал лесковский Левша. Присесть, чтобы что-т поднять с пола или достать из нижнего ящика, мне было ещё не под силу, равно как и дотянуться до верхней полки,  – ни ноги, ни тело не слушались.
Также я не мог ни чихнуть, ни зевнуть: ведь и чиханье, и зевота начинаются с глубокого вдоха, а вдохнуть полной грудью я был не в состоянии.
В квартиру а Мещанской я вернулся в начале октября. Собачка Стеша в этот раз встретила меня радостно, и с тез пор по нескольку раз в день облизывает мне физиономию, – по-моему, извиняется, что на той квартире не признала.
За время моего отсутствия на Мещанской появилась новая жиличка - муха, единстаенная (у нас 10-й этаж). Жена назвала её Зинкой и уверяла, что когда  ходит по квартире, Зинка за ней летает. Для Зинки стали оставлять вкусные крошки на кухонном столе; приходилось также следить, чтобы случайно не закрыть её в ванной или в туалете, не смыть в раковине и не задавить. Исчезла Зинка под Новый Год, вероятно, заснула. А недавно, уже в мае, она вновь появилась. НО, может, это другая муха?
В октябре я сделал две прививки от ковида, после второй температура поднималась почти до 40 градусов. Пока было тепло, а главное, не скользко, я ежедневно спускался по Лаврскому переулку (у него уклон едва ли не 30 градусов) до Уголка Дурова и оттуда  доходил до Самотёки, после чего либо возвращался тем же маршрутом, с трудом одолевая подъём по Лаврскому, либо шёл по Троицкой улице и переулку Васнецова, где подъём не такой крутой.
Сейчас снова апрель. Мой организм более-менее вернулся к доковидному состоянию. Вешу я нетто 61 кг, волос на голове даже слишком много, руки-ноги сгибаются и разгибаются нормально, хотя растяжение левой ноги, случившееся лет пять-шесть назад, вполне даёт себя знать. К стенокардии добавилась одышка, и вижу я ещё хуже, чем до болезни, но если для больных стенокардией и гипертонией надумают проводить олимпиаду, я смогу поучаствовать.
Дыхательную гимнастику продолжаю делать до сих пор – теперь уже стоя, трижды, на худой конец дважды в день. Это отнимает около часа, но когда надоедает, я вспоминаю, как заново учился дышать, садиться, ходить, нагибаться и вытягиваться; после этого двадцать дыхательных упражнений по десять раз каждое сразу уже в радость.
В остальное время сижу за компом, читаю книги или смотрю с женой и собачкой Стешей фильмы из нашей обширной киноколлекции. У меня в работе три книги с родословными для клиентов МИГИ (Международный институт генеалогических исследований), а для души только что закончил и выложил здесь статью «Индоевропейцы и гаплогруппа R». Осталось добить давно начатую большую работу , которую условно называю «Догонялки» – о том, почему несколько столетий назад Европа вырвалась вперёд и как её догоняли Турция, Россия, Китай и Япония – страны очень значимые, но совершенно разные.