Пока горят угли

Пустынный морской берег остывал. Становилось прохладно. Песок все чаще скрипел на зубах, потому что ветер выл все пронзительнее и жестче.  Одинокий старик с вечно загорелым лицом и выцветшими черными глазами давно жил в дюнах возле леса.  Сам сбежал в вечную свободу из города. Построил небольшую хижину. Спрятался от людей. Однако летом человеческое общение заменяла природа и легкий шум моря, осенью же ощущались одиночество и отверженность: уже мало кто приезжал на далекий берег моря, красивые девушки переставали бегать вдоль берега, даже страшные собаки уже не заходили гулять так далеко. А старик обитал здесь до первых заморозков. Каждый год эта пора приходила обыденно и все же нежданно.

Странное чувство, когда людей очень много рядом, они напрягают; когда их нет совсем, начинаешь угадывать силуэты за каждым кустом. По тому, как спускались медленно сумерки, старик быстро определял время. Немного больше четырех, а уже зажигаются огни по ту сторону моря. По небу струится белый дымок. Где-то там в городской квартире его ждала старушка-жена. Наверняка, она сейчас натирала до блеска старую утятницу. А он холодеющими пальцами начищал свою посуду от песка, который залетал даже в закрытую кастрюлю. Руки шершавые с въедливой грязью. Он усмехнулся. Некоторые люди, что заходили на огонек, звали его Лешим, ведь так мало людей живет в отшельниках. Иногда старик разговаривал вслух. «Где вы мои, соколики?» - обращался он к птицам. Он любил считать улетающие караваны птиц. Как только стаи учащались, любитель природы понимал, что холода надвигаются; поэтому заготавливал дрова, зная, как быстро они уходят ради тепла.

Вдруг где-то из середины леса раздался долгий леденящий душу стон. «Что же это такое, Господи?» - обращаясь к небу, перекрестился житель леса. На какое-то время замер. Застыл, прислушиваясь. Где-то вдалеке надрывно шумели волны, вода чернела, иногда бросая магические поблескивания. Звук больше не повторялся. Страшнее любых диких зверей Леший считал людей и агрессивных собак, которых спускали именно в глубине леса, где не должны встречаться люди. Размеренным движением старик продолжил свою вечернюю уборку и подготовку дров для костра. Огонь дарил не только тепло, но и ласковый рыжий свет, который мирил с одиночеством и помогал человеку стать немного выше над природой. Он нарубил щепок, разрубил принесенные поваленные деревья. Тихонько закурил. И тут же снова раздался тот странный, тихий, но пронзающий тишину звук. Кому-то плохо в лесу, и он жутко стонет. Леший схватил топор и, испуганно мечась, совсем как ежик в тумане, отправился в густую темноту леса. Пока шел, ни разу пугающий стон не повторился. И страх потихоньку дымком улетал в пространство. Нигде никого не обнаружил. Уже собирался вернуться «домой», как совсем близко снова заскрежетало что-то потустороннее, но уже не так глухо, а ясно, отчетливо, близко. Начал озираться вокруг. В темноте глаза уже хорошо различали очертания причудливых деревьев. И тут он увидел совершенно кривую сосну, переплетенную с другим деревом, и сразу вспомнились слова басни: «Да у той ли березы покляпыя сидит Соловей-разбойник». Никаких разбойников не было, но при трении стволов снова раздался тот самый скрежет. Стала сразу понятна природа этого «стона». К своей «избе» Леший шел уже довольный, легкий. Сумел разгадать тайну этого леса, и даже деревья стали ближе, роднее.

 На берегу снова закурил, дыша ветром и туманом; потом затих, мыслями унесся в солнечное лето. Уже трещали сосновые дрова в костре, как в камине; было тепло, страхи понемногу засыпали, угольки трещали и рассыпались в огне, слегка белея и меняя очертания. Еще не поздно, но уже совсем темно. Примерно часов шесть. Леший развалился в своем деревянном кресле, как на троне. Слегка задремал…
…И внезапно проснулся от страшного неестественного тяжелого дыхания. Костер почти потух, едва тлели угли. Резко открыл глаза. Прислушался. Примерно в метрах пятнадцати от него располагались густые кусты, и где-то там кто-то тяжело дышал. На сей раз точно дыхание чье-то. Ощущение, что кто-то слабый и немощный тащит на себе огромное мертвое тело. Старик инстинктивно пригнулся и стал выглядывать из-за кресла. Едва дрожащий огонек можно моментально потушить (костер еле держался, но все же дым и тусклый свет точно были различимы, а человек так быстро не среагировал), и сейчас этот неизвестный убийца (а как же иначе, кто же еще может тащить на себе изможденное тело?) выйдет на слабый свет, который в темноте заметнее, а значит, выйдет на него. Он покрепче сжал топор в руках. Ни разу еще никого в жизни добрый житель леса не оскорбил ударом даже простой палки, попросту говоря: и мухи не обидит. Что же такое? Где дарованное природой спокойствие? Я совсем не хочу умирать и не хочу защищаться. Невольно старик начал произносить все известные молитвы… Вспомнил, что самые искренние молитвы можно произносить и своими словами (наверняка, Бог все слышит). Тем временем в темных кустах не слышно было следов борьбы, но было ощущение, что кто-то отдыхает от тяжелого пути и все никак не может унять бешеное дыхание; возможно, этот кто-то оценивает свет его костра: имитировать ораву людей уже было глупо. Старик замер до боли в отвердевших мышцах, ему казалось, будто он разучился дышать. И там максимально затихли. Таааак… Началось, видимо, противоборство. Сколько ни старался человек вглядываться в темноту, чтобы хотя бы понять размеры и силу врага, ничего не мог разглядеть. Доверившись своей интуиции, Леший все больше понимал, что в живых там только один, а второго явно тащат, при этом наш санитар уже давно выдохся, устал, все чаще останавливается. В дыхании незнакомца выработался определенный ритм. Вот он волочит тело, и раздаются всхлипы, стоны, хрипы, нечеловеческие усилия. Снова остановка. Дыхание тяжелое, но без вспомогательного бессилия. Почему не видно силуэта? Может, «трудится» ползком? Превозмогая страх, отчаяние и неизвестность, добродушный старик решился идти навстречу незваному гостю. Будь, что будет.

Медленными, крадущимися движениями защитник леса продвигался к кустам, из-за которых доносились хрипы и стоны. Больше всего человека удивляло, что никто не разговаривает, значит, точно мертвого тащат. Справившись с сильным волнением, старик раздвинул ветки и от увиденного вздрогнул и отшатнулся. Он ожидал увидеть все, что угодно, только не это…

Никаких людей не было и близко. На него глянули две черные безжизненные бусины, в которых стояли запекшиеся слезы и страдание. А еще в этих несчастных глазах было столько боли и тоски, что сердце невольно сжалось. Перед ним был раненый изможденный бобер, уже старый и тяжелый. Лоснящаяся черная шкура только сверху поблескивала, а сам он весь был облеплен песком и грязью. Что с ним случилось, было сложно предположить. На его брюхе образовалась рваная некрасивая рана, из которой следом болтались кишки, остатки кожи, кровь и где-то там телепался лопатообразный хвост. Никто его не нес, он просто сам шел к морю умирать. Боль была такой, что он просто не знал, что предпринять. А почему он остановился – да попросту уже не было никаких сил. И в этих несчастных, еще живых угольках глаз, старик прочитал последнюю просьбу: «Облегчи мои муки, прошу, добей, добрый человек!» 

– Как же так, брат? – старик невольно протянул руку в волнообразном движении, инстинктивно желая не то приобнять, не то погладить бедного зверя.
Животное сипело и хрипело в ответ:
– Не тяни, дурак, ты даже не представляешь, как мне больно.
– Не смотри на меня так, пожалуйста. Какой же ты был красавец!
– Был. Я хорошо пожил, но так случилось, увы… – будто бы прохрипел бобер, он уже не смотрел на человека, а опустил измученные болью глаза к земле, едва дышал.

Когда-то давно тетка Лешего в маленькой северной деревне спасла собаку, которую переехала телега и у которой тоже были кишки наружу. Она просто промыла спиртом рану, затолкала кишки в брюхо и зашила обычной иглой и нитками. Собака долго болела, но потом оклемалась. Как бы ни хотелось спасти нашему леснику бедного бобра, но сделать было уже ничего нельзя: животное истекло кровью, по всей видимости трагедия произошла уже много часов назад. Тяжелым ударом обуха человек успокоил несчастного зверя навсегда. Потом задрожал всем телом. Сел на холодный песок и заплакал. И сквозь слезы перед ним расплывались далекие огни города, и среди них проступали легкой акварелью слезы бедного животного и блеск его черных глаз… Тело оказалось достаточно тяжелым – килограммов 60. Теперь уже старик действительно тащил покойника в его последний путь…

 После напряженного дня захотелось окунуться в тепло, домашний уют, а главное – в светлый покой. В самое сердце города. Поближе к цивилизации. К еще живой и теплой жене, к ее внимательным потускневшим маслинам глаз, спрятанным за шторами век; где не придется никого убивать, пусть и из благих намерений, где можно снять с себя любую ответственность, где можно ничего не делать. Подальше от этих былинных кривых сосен, пока еще горят его собственные, когда-то смоляные глаза.
На утро ухмыльнулся хрусту вчерашних мыслей, разворошил потухшие угольки и вскоре снова разжег костер. Огонь приобретал силу, власть, яркость. «Еще будем разгораться и тлеть», - успокаивал себя Леший.