Пасхальные посиделки

 Таня сообщила Грише, что на один из дней длинных пасхальных праздников пригласила Юру с Мариной.  Посидеть, поболтать. Как заведено, по-русски.
- А как это по-русски? – спросил Гриша, -  Вот видишь, как тут собираются местные.  Вроде бы сидят за столом, разговаривают. Но все равно, непривычно. Во-первых, говорят о своем. Во-вторых, мало ли о чем они на своем иврите наговорят. Поди разбери. А в-третьих, дети повсюду снуют. А так мы вчетвером посидим рядком, поговорим ладком.
- Так ты выражайся точнее, по-пенсионерски, - предложил Гриша.
- Ну по-пенсионерски, если тебе так хочется. 

  Таня замахнулась на пенсионерские посиделки потому что на еврейскую пасху в ульпане недельные каникулы. И мы отдохнем от иврита, и он от нас.  Пригласила Марину с Юрой. Из их же группы в ульпане. Наметила приготовить окрошку. В качестве национального русского блюда.  В утро намеченного мероприятия поручила Грише смотаться в русский магазин. Таня была убеждена, что в обычных ханутах, - магазинах по-ихнему, - нужного для окрошки не найти. А если даже что-то похожее и есть, поди разбери, что там на иврите накарябано. А в русском магазине все чин-чинарем. Не промахнешься. И продавцы по-русски говорят, и подавляющая часть покупателей. Так что подскажут. И еще посоветуют. Свой рецепт дадут.

Признаться, Гриша по окрошке соскучился. В его кошельке лежал листочек с перечнем того, что нужно купить: квас, «докторская» колбаса, хрен и русская горчица. И по собственной инициативе Гриша прихватил парочку свежих, прямо при нем привезенных из пекарни, куличей. Прямо, как в России.

  Пока шел, прожарился.  Еще с ночи задул сухой ветер с пустыни. Потом припекло. Ветер, трепал листья пальм.  Гриша шел с покупками и размышлял, что с одной стороны пасха тут на русскую не похожа. А с другой заметно общее. В России ходят в церковь. Правда большей частью ходят женщины. Там Гриша, еще студентом в Москве, как раз на пасху в церкви и заглядывал.  Ради чистого любопытства. Так что он представлял обстановку. А тут в синагогу ни разу не заглянул.  В синагогу ходят мужчины. Что там делать ему, атеисту?

Юра с Мариной пришли к трем, как договаривались. Грузная Марина уже в дороге пережарилась и сразу нырнула под кондиционер, попросила холодной воды. Отпив жадно полстакана, принялась костерить жару.
- Знала, куда едешь, - мягко попрекнул Юра.
-  Знать-то знала, да от этого приятнее не становится, - посетовала Марина.
- От этого становится еще неприятнее, - попробовал развить тему Гриша, - Потому что только самого себя остается винить. 
- Себя? Да это он мне тут золотые горы нарисовал, - Марина указала на мужа, - Да еще Наташка. Ей хорошо она язык освоила. А подумала, каково старым родителям будет тут без языка? ей молодой и жара нипочем.

Разговор продолжился обсуждением погоды. И не обошелся без Марининых проклятий в адрес местной жары и восхвалений московского морозца.
- В мороз, - говорила Марина, - шубу напялишь да сапоги теплые, и балдей. А тут? Хоть голяком разденься, жарко.  А в нашем возрасте вредно для здоровья гарцевать по жаре. А под кондиционером простыть можно.

 Обе пары переехали три года назад.  Марина и Юра москвичи. И Марина гордилась всем московским, которое, по ее абсолютному убеждению, было лучше всего на свете. И российского провинциального.
- Заграничного? –  не соглашалась Марина ни с какими возражениями, - Да Москва в импорте купается! А уж о  климате говорить нечего. Тем более тутошнем. Весь этот эрец с его достижениями и на пол - Москвы не тянет.

Когда Марина слишком уж входила в раж, Юра поддакивал иронично: Москва, Москва, люблю тебя как дочь. Но от тебя уехать я не прочь. Марина фыркала.
И сейчас Марина, печально вздохнув, пошла вспоминать свои лыжные прогулки в молодости.
- Я моложе и лучше качеством была, - сказал Юра.
- Закройся, - ответила Марина.
- Мороз и солнце день чудесный, - Гриша попробовал снизить градус.
- Молодец, садись пять, - улыбнулась Марина, - Ты, южанин, про московскую зиму только по стихам и знаешь. А я к ней привыкла. Я в ней родилась. Это мое. Это меня Юрик уломал ехать.
- Кругом евреи виноваты, – отозвался Юра.
- А кто же еще.  Еврей совратил невинную русскую девушку.
- Ну уж не такой ты была девушкой, и не такой невинной. И не такой уж русской.
 - Это ненужные подробности, - сказала Марина, - Совратил, соблазнил, и привез на край земли. В пустыню, - и, повернувшись к Грише, Марина добавила, - Вам с Таней не понять. Вы южане.  У вас летом тоже жарко. И жили вы в небольшом городе. А я привыкла к другому. К размаху.
Тут Таня вставила, что она детство провела в Вологде, и с морозами знакома. И многозначительно посмотрела на мужа, показывая глазами: вот про погоду и давай.  В том же русле. Про природу и погоду, и ни звука о политике. И не дай бог заведешь свое набившее оскомину, что Хемингуэев колокол звонит по каждому из нас, и о том, что в советской школе заучивали наизусть, что нужно бояться равнодушных. Не касайся к этой взрывоопасной темы. Ведь видно, что Марину такие разговоры бесят.  Она меж двух огней. У нее родня и в Москве, и в Харькове.
- У природы нет плохой погоды, каждая погода благодать, - снова задала тему Таня
 Она прошила мужа взглядом: погода –   безопасный фарватер для беседы, которым нужно следовать. Таня переключилась на сервировку стола, оставив Гришу на гостей. И он послушно слушал воспоминания Марины о восхитительных лыжных прогулках. Пришлось наступить на горло так и рвавшейся наружу песне. А она рвалась. Перед приездом гостей, Гриша повесил себе наушники и, пока прибирался, ознакомился с последними новостями. На балконах даже не стал подметать потому, что там сигнал пропадал. Гриша наушников не снимал даже, когда Таня задействовала его на нарезание кубиков для окрошки.  К тому моменту, пока в миске выросла горка кубиков варенки, картошки, яиц и огурцов, Гриша был нафарширован военными и политическими новостями.

- Погоду хоть можно предсказать, на день и неделю. А с войной хуже, - сказал Гриша, -  Даже эксперты не предскажут, как пойдет дальше. В любом случае война радостей не приносит.
- Григорий, мы же договорились, - отозвалась Таня.
 - Молчу. Только одно замечание.  Если мы сопротивляемся погоде, придумываем отопление, кондиционеры, камины, то уж войне и ее мерзостям и подавно нужно сопротивляться. 
- В каком смысле? – спросила Марина.
- В самом прямом. Чтобы не было войны.
-  Да уж, да уж. Мы уже почти победили. И на те. Давайте мириться. Так не пойдет. Весь народ жаждет победы.
- Справедливой?
 - Народ считает войну справедливой. Нужно в такие моменты быть с народом.
 - Я вас умоляю, закроем тему, - сказала Таня.
Но Гриша не мог не ответить.
- Если весь народ считает войну на чужой территории справедливой, то весь народ заблуждается, - сказал он, - Как сопротивляться этому, я не знаю. Но сопротивляться нужно.  Даже, сидя тут под пальмами, вдали от снарядов.  Хотя бы потому, что блаженство под пальмами может быстро закончиться.  Обстрелы могут начаться в любой момент.  Та далекая война может аукнуться и нам. Тут.
- Тема закрыта, - сказала Таня, -  За стол! Праздники все-таки.
      
  Заговорили об окрошке. О куличах. Марина вспоминала, как в России покупала куличи и даже бегала святить в церкви. А на Гришин ироничный вопрос, на какую сумму ее попики обули, ответила, что и в советское время ее мама пекла куличи и в церковь тайком носила святить.  Святое дело. Но долго на святом деле не задержались. Пока приговорили бутылочку, пока произносили тосты, разговор то и дело скатывался к политике.
- А торт то «Киевский» - заметил Гриша.
- Гриша, я тебя умоляю, - сказала Таня.
Она попробовала перевести беседу на беспроигрышный вариант - детей, на внуков.
Дети и внуки у Тани с Гришей вышли симпатичными. Даже можно сказать, ладными, красивыми.  Однако и в этой сфере следовало соблюдать деликатность, чтобы не огорчить Марину. У взрослой единственной дочки Марины и Юры детей не было. И вроде бы не предвиделось. Таня искала фотографии в телефоне.  Телефон оказался нашпигован плакатными фото и видео о всенародной поддержке войны. Танины подруги из России наприсылали. И ей приходилось в поисках нужных фотографий продираться сквозь чащу патриотических роликов, нервничать и жаловаться, что в России и впрямь сдурели. 

- Народ для разврата созрел, - заявил Гриша.
- Для какого разврата? –  насупилась Марина.
Таня постучала вилкой по бокалу.
- Давайте тему разврата обойдем. 

  Юра переключил разговор на Вовку, своего племянника. Юра с Мариной приехали вместе с ним. Как его одного в России оставить? Гриша не знал медицинского диагноза, но то, что племянник с приветом, это было заметно сразу. Эту историю, долгую и печальную Гриша с Таней уже знали в общих чертах. Юрина одинокая сестра родила дитя. Рада поначалу была хоть такому подарку судьбы. Но ребенок оказался не подарком.  Счастья не принес. И не то чтобы полный идиот, но с явными отклонениями. Выпестовала она его, как могла. Но беда не приходит одна.  И сестра и сам Юра были не крепкого десятка. Сестра его серьезно заболела. И умирая, просила Юру, тоже не богатырского здоровья, позаботиться о ее убогом дитяти. А кто еще позаботится?  И Юра взвалил на себя, и на Марину, естественно, этот тяжкий крест.   

 Каждое решение в жизни теперь им приходилось проецировать и на неразумного племянника. Думать, как это на нем отзовется?  Переезд в другую страну, тем более.  Решиться на переезд в одиночку куда легче. С детьми или родителями – уже сложнее.  Кстати, пока были живы их родители, Марина с Юрой о переезде и не помышляли.  Первой уже давно уехала Наташка. У которой еврейской крови седьмая вода на киселе.    Устроилась. И звала их. Но как ехать с Володей?   Марина с Юрой прикинули и решились ехать.  Не скажешь, что ехали вслепую. Страну они уже знали. Наташка тут работала врачом. Уверяла, что к инвалидам тут большее внимание, чем в России. И все –таки риск. Для Володи каждый шаг сложнее, чем для нормального. За ним, как за ребенком нужно присматривать.
 
- Он тихий-тихий, а еще нас в могилу загонит, - говорил Юра, - И что с ним тогда будет? Кто  о нем позаботятся? Партия и правительство?  Им он точно никому не нужен. Вот и попробуй поживи с таким.
 Гришиным и Таниным   советам общего характера Юра отвечал:
- Попробуй поживи с сумасшедшим. За каждым шагом сумасшедшего нужно следить.
- Это мне что-то напоминает, - сказал Гриша, - Насчет того, что попробуй пожить с сумасшедшим.
Юра удивленно посмотрел на Гришу. Но Таня, уже изучившая мужа сказала
- Гриша, мы же договорились, -  и обратилась к Юре, - Но ведь Володя что-то понимает. Телевизор смотрит. Даже вот, он мне как-то стихи на память читал.  «У лукоморья дуб зеленый».
- Стихи, это не показатель. Мало ли сумасшедших помнят стихи, - усмехнулся Юра, - А вот непонятно, какая абракадабра у него в голове зреет. Самые невероятные мысли. Не уловишь, чему он рад, чему не рад, на что он обидеться может. А обидится, держись. Газу напустит и дом взорвет.
- Он что, так пробовал делать? – удивленно спросил Гриша, - Замечались за ним?
- Нет, слава богу. Но сумасшедший есть сумасшедший.  У человека с приветом мания, что его недостаточно любят, у него обиды. Какое-то время он это скрывает. Но как выпустишь джина, он на самый дикий сюрприз способен.
- Вот тут я согласен на сто процентов, - сказал Гриша, - И могу указать аналогии.
-  Не нужно нам твоих аналогий, - снова оборвала Таня, и снова обратилась к Юре, -   Ну, все-таки, с Володей, мне кажется, нужно мягче.  Доброе слово и кошке приятно.  Если с ним вести себя как с нормальным человеком, что-то в нем пробудится.
- В стороне от поля битвы каждый мнит себя стратегом, -  буркнул в ответ Юра, - Ничего в нем не пробудится.
- В общем, с ним непросто. И давайте закроем эту неприятную тему, - вмешалась Марина, - О сумасшедших или хорошо, или ничего.  Разрешите объявить минуту молчания.

  Чуть помолчав, вернулись к теме пасхи. Марина напомнила, что на носу православная. И нисхождение благодатного огня. И она переживает, чтобы все это прошло нормально. На фоне последних эксцессов.  На фоне того, что россиян повсюду шугают и в спорте. И в международных отношениях. И где только ни ткни, у России кругом враги.
- В спорте у России не враги а соперники, - поправил Гриша, - На то и спорт.
- В церкви еще большие соперники.  Да еще под одной крышей. И греки, и грузины. Все на нас злобу затаили.
-  Зато эфиопы друзья, - улыбнулся Гриша.
- Тебя, как я понимаю, то, что у нас враги, радует, - нахмурилась Марина,
- Меня радует, что эфиопы нам друзья? А по большому счету - за что боролись на то и напоролись.  Мне же лично как атеисту, откуда у них огонь выскочит, по барабану, - усмехнулся Гриша, -  Хоть из-под земли. Хоть из патриарховой задницы.
- Нет, это принципиальный вопрос, -  Марина несогласно покачала головой, - Это вопрос жизненного уклада. Я могу быть трижды неверующей. Но это вопрос не веры, а национальных святынь, национального уклада, национальной идеологии, политики в конце концов.   
-  Ладно –ладно. Остыньте. О политике ни слова, - вмешалась Таня.

Разговор вернулся к Юриному племяннику Володе, но, как ни одергивала мужчин Таня, перекатывался к теме военной операции. К Украине. А оттуда шаг до положения в России. Таня откатывала разговор назад к Володе, но он снова прикатывался к политике. И так туда-обратно.

  И вот Марина подала сигнал:
- Юрик, пора домой. 

Беседа еще катилась по инерции, но Марина все чаще напоминала мужу, что пора домой. 

 Когда гости были уже на выходе, у дверей, Гриша вспомнил, что не показал своих новых акварелей. Тут времени для этого достаточно.
- В другой раз, - покачала головой Марина, - Я уже от вашего спора утомилась.
- А разве мы спорили? - удивился Гриша.
- Нет, мило болтали. Но у меня от милой болтовни голова разболелась.
- Вовочка да Вовочка, - сказал Гриша, указав сначала на дверь, а потом на потолок, - парочка с отклонениями.
 -  О них говорить не стоит, неинтересно, - сказала Марина, - Пустая трата времени.  Обсуждать, что там, в мозгу у сумасшедших, что ненормальному кажется и мерещится, - пустое занятие.  Время можно употребить с гораздо большей пользой.
- Не стоит, но приходится, - развел руками Гриша, - Один тихий, а второй опасный. Ваш Володя надеюсь газу в дом не напустит и не взорвет. А тот может. 
- Давайте не будем о сумасшедших, - сказала Таня.
- Ладно, Мариша, -  вздохнул Юра, - Почесали языками, а теперь почесали домой. Сумасшедших надолго нельзя оставлять без присмотра.