БЕЗМОЛВНОЕ ЭХО ВРЕМЕН
(литературно-философское размышление о романе «Серебреник. Тайна Заурбека»)
Живы те, у которых есть возвышенная мечта.
Жан Батист де Ламарк
Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой в своих творческих дневниках утверждал, что: «Мысль о повествовании — есть граница между реальностью и выдумкой, которая таинственным образом прокрадывается в сознание человека и остается так и неразгаданной — в веках…». Так в чем же граница между реальностью и выдумкой романа «Серебреник» чеченского журналиста и начинающего писателя Исмаила Акаева? Итак, приоткроем завесу тайны…
«Светало. Село медленно просыпалось». С этого походящего на лермонтовское вступление начинается роман, погружающий читателя в мир неотразимых красок, которые призваны приоткрыть то таинство необъятного человеческого (порою неосознанного!) бытия, которое дано видеть (лишь мгновенно!), и, только «снаружи». Так что же творится там внутри в эфирной бесконечности и гранях художественных росчерков долгоиграющего силой порыва пера?
Познавая жизнь во всех ее проявления как источник благословенной и живительной влаги, призванную утолить всякую плотскую жажду, мы вступаем в головокружительное противоречие с собой, со своим непокорным Фрейдовским — «Я». Это обнаженным образом хорошо показано в романе. Автор осознает глубокое чувство ответственности, пытаясь донести суть до самой глубины его часто необъяснимого, но совершенного по форме понимания.
Так много говорится в романе о жизнеутверждающих и неисчерпаемых началах. Да, безусловно, жизнь — есть самая большая ценность, которая имеется у человека, ценность, цену которой мы не знаем или не осознаем (или не желаем осознавать) в повседневности наших тщетных исканий. Две стороны жизни — истина и ложь — две бесконечности, существующие наперекор всему сущему не оставляют в покое обезумевшего от страсти человека, полного зла и ненависти, чью наивность и переменчивость еще в античности заметил греческий философ Аристотель. Не потому ли главный герой романа Ибрагим так жадно рвется к истине, к истине, которую он считает источником человеческой жизни, совершенством, непревзойденностью. Сколько разбитых и растоптанных судеб вокруг него, сколько необъяснимого и непонятного чувства «беспристрастного» и раскаленного бытия. Но он один: в вакууме сущности, в забвении мысли, один… наперекор всему он жив и продолжает искать себя в этом мире. Хладнокровная месть не покидает героев повести. Месть (идущая в ногу с человеком с ветхозаветных времен) за обольщение жизненного порыва, кроющаяся в глубине человеческой души и в бесконечных коридорах памяти, она присутствует как символ незабвенности, ибо другого быть недолжно, да и не может быть:
О, вы, кто верует!
Предписано вам право.
За смерть (убитых близких) отплатить…
Можно ли сказать лучше, чем это сказано в Коране? — наверное, нет.
…И в самом деле, сюжеты «Серебреника», заставляют глубоко погружаться в реальность дня вчерашнего, и томимо переходить в сегодняшний, в его бесконечное и понятное только лишь немногим посвященным таинственное и необузданное рвение. Наше поколение — одно из звеньев в бесконечной цепи поколений, живших и живущих на Земле. То, что мы пережили и продолжаем воспринимать как жизнь, — есть самое простое желание — Жить! Это желание присуще и героям романа Исмаила Акаева, так же как присуща глубокая философия любви, несущая в себе первооснову человеческого (столь неравносильного по щедрости) существования: «Сила любви — это божественная способность понимать, чувствовать друг друга без слов. Любовь всегда озаряется светом слез, страстей, надежд, эгоизма и обид. Любовь пронизывает влюбленных от костей до мозга, от пят до кончиков волос. Влюбленные витают над бездной, отдают все и, ничего не требуя, умоляют друг друга быть, не исчезать, не оставлять, не покидать. И каждый, кто испытывал эти чувства, тонет в них, отдает свою душу, свои слезы, свое сердце. Любовь и смерть несовместимы. И только она, всепобеждающая любовь, заставляет говорить саму смерть языком любви, и только такая любовь называется человеческой. И лишь человек, одаренный божественным даром, способен на высокую любовь. С любовью ко всему сущему может относиться человек только доброй души».
Настолько чист и в тоже время порочен мир чувств и идей, в котором живут герои романа, настолько наивно их понимание и ощущения окружающего, что происходящее столь ненавязчиво протекает в двух параллельных измерениях. Роман пронизан историей не только отдельных личностей, но и целого чеченского народа, его величайшими трагедиями — депортаций и войной. В ней воплотилось некое мистическое и сакральное соотношение прошлого и настоящего, сквозь призму современного безличия и отрицания всецелости. Когда-то Карл Ясперс сказал: «Мы стремимся понять историю как некое целое, чтобы тем самым понять и себя». Несомненно, он был прав, даже в силу того, что история (даже самая горькая, перечеркнутая одним росчерком небрежного пера) всегда остается — историей.
Возвращаясь к роману, к ее трагичности и неоднозначности мне припомнились слова величайшего поэта серебряного века Марины Цветаевой, которые всецело отображают мнение многих героев романа «Серебреник», хотя в глубине души у них кроется немой протест:
…А может, лучшая победа
Над временем и тяготеньем:
Пройти, чтоб не оставить следа,
Пройти, чтоб не оставить тени
На стенах…
Роман «Серебреник» полон трагических судеб, судеб лишенных смысла, созерцания, и в тоже время в нем живет неиссякаемый и кровоточащий порыв все к той же человеческой жизни. Художественный мир романа — как сказал отец французской революции Жан Поль Марат -«assezimmoral»[1], лишенный всякого бдения, хотя с самого начала и до конца им пронизан.
Литературно-сценическую композицию романа можно охарактеризовать как довольно богатую сюжетами, насыщенную смысловым содержанием. Автору очень хорошо удалось соблюсти рамки историчности, не заходя за границы чувственно-визуального творчества. В произведении, в основу которого легли реальные события, очень четко чувствуется, как автор владеет не только историей как таковой, но и современными политическими процессами, которые стали частью не только современного общества, но и данного произведения.
Мне думается, что первое литературное детище Исмаила Акаева можно назвать удачным. В нем оседает полноценный взгляд на жизнь, готовый перебороть былое, превзойти утопические реалии сегодняшнего дня. Это не только романическое повествование, но и емкий исторический труд, и целое философское размышление, вобравшее в себя понимание и осмысление, как отдельной человеческой жизни, так и целой трансформационной эпохи полную человеческих безумств. Каждый день уникален по своему животворному содержанию, он несет в себе еще не свершившеюся историю, воплощение которой в «прошлое» может дать только его целостное осознание.
Как мне кажется, роман «Серебреник» сумел отобразить то целостное осознание времени, которое порою невозможно высказать, или показать другим образом, донести до всеобщего понимания. В мою задачу не входила критика в широком смысле этого слова. Передо мной был полноценный литературный материал, наполненный историческими событиями, который требовал от меня лишь одно — высказать мое личное мнение. И мне (как мне представляется) это в какой-то степени удалось. Я могу судить лишь как человек, которому, как и любому присуща индивидуально-критическая субъективность. Окончательное слово всегда остается за широким читателем, которому доверена не простая роль — судьи. Мой мир, мир человека философии и исторической непредсказуемости, стал, несомненно, намного богаче во взглядах на человеческую жизнь, его философское понимание и мир в целом (по крайней мере, я это созерцаю и принимаю). И это в какой-то степени благодаря завораживающему роману — «Серебреник». Мне думается, что ему предстоит нелегкая судьба своего рода первопроходца, несущего в себе безысходность («совершенство») современной постбиблейской жизни. Как не уставал повторять французский философ-просветитель Жан-Жак Руссо: «Время покажет…».
Насрудин Ярычев, историк
член молодежной палаты литературного совета ЮНЕСКО,
доктор философских наук
[1]довольно безнравственный (фр.).
От Автора
Нет ничего более унизительного,
чем лицемерное раболепие.
Созерцание жизни куда более приятнее, чем «рисование» смерти. И сколь суровы и мрачны ни были мои образы в содержании этой книги, они являются образами правды, той самой суровой действительности, в которой жили мои герои и мы с вами. Правда и то, что у этой правды есть свое долгое эхо. Эхо, к сожалению, боли, обманутых надежд, несправедливости, несоизмеримости человеческих страданий, эхо, которое мы будем долго и долго слушать в нашей памяти и в наших потомках. До боли в душе хочется верить, что этот отзвук когда-то исчезнет, перестанет звучать в сердцах, в душах и в потомках. Но, к сожалению, в памяти зло оставляет долгий и протяжный отзвук.
Светлой памяти, всем тем, кто стал жертвой в этой страшной, авантюрной, смертоносной войне. Неважно нам как знатоки — авантюристы, к какому «разряду» относят события произошедшие в Чеченской республике, на земле чеченцев, где всегда упрямство чести и благородства считалось достоинством в тысячелетиях. Важно то, чтобы сам чеченский народ осознал и осмыслил произошедшее с ним. И крайне глубоко важно, чтобы мы всегда могли раскрывать в себе все доброе, светлое, гордое, благородное, стойкое, волевое и духовное средоточие, объединить все это вокруг себя и восстать из тени зла, в свет озарения, оставляя своим потомкам сознание личности душевный мир и светлое процветание.
Исмаил Акаев
2001 г.
АДАТ
I
Светало… Село медленно просыпалось. Но в доме Заурбека уже давно никто не спал. Здесь собрались почти все мужчины из рода Тасуевых. Они обсуждали то, что должно было свершиться в ближайшие часы. Это событие все они, и особенно Заурбек, ждали без малого четверть века.
Заурбек не принимал участия в беседе. Он хмуро сидел в дальнем углу комнаты и со стороны казался если не сломленным, то, по крайней мере, утомленным бременем пережитого. Длинные седые волосы и длинная борода подчеркивали его усталость и состояние обреченности.
Тяжелые думы одолевали Заурбека. Перед его глазами одна за другой, как наяву, проносились картины прошлого. Он видел переполненные людьми холодные вагоны, уносящие их в далекую и трагическую неизвестность, угрюмые лица конвоиров, безжизненные тела на полустанках, заносимые снегом. Он видел и как будто заново ощущал нежные руки матери, которые своим теплом старались сохранить жизнь в его тщедушном мальчишеском теле, спасая его от февральских морозов.
А дальше память унесла его в тот страшный день, который наступил в его жизни через 5—6 лет после выселения чеченцев в Казахстан.
Умом и сердцем он понимал, что не мог тогда поступить иначе.
Чеченец Дога, который славился своим нехорошим поведением, нанес ему оскорбление, которое по законам адата смывается только кровью — он незаслуженно оскорбил имя матери Заурбека. Завязалась драка, на сторону Доги встали его друзья. Силы были неравны, и Заурбек ударил обидчика ножом. Хотя рана была не очень тяжелой, Дога умер из-за сильной потери крови.
Заурбек тоже был в этой драке тяжело ранен, однако тем не менее его судили. После длительного лечения в госпитале, он получил 10 лет строгого режима.
Примерно в это же время шел другой суд — суд адата, на котором решающее слово было за родственниками покойного Доги. Они присудили Заурбека к смертной казни, с отсрочкой до удобного случая. И он знал, что приговор этот рано или поздно будет приведен в исполнение.
В цивилизованном мире закон кровной мести воспринимается как варварский пережиток. Но для чеченцев, в их трагической истории вечных войн за свободу и независимость, очень часто единственным законом, удерживающим людей от совершения человекоубийства, является закон кровной мести.
В Коране об этом сказано:
О, вы, кто верует!
Предписано вам право.
За смерть (убитых близких) отплатить.
За жизнь свободного — свободный,
И раб — за жизнь раба,
И за жену — жена.
Но тот, кому собратом будет прошено,
Благодеянием разумным должен возместить.
Сие для вас — Господне облегчение и милость.
Того же, кто после этого дозволенный предел преступит,
Мучительная кара ждет.
В Законе этом
Кроется сохранность вашей жизни —
О, вы, кто обладает разуменьем! —
Чтоб благочестие могли вы обрести
(Сура 2 корова аяты 178, 179, перевод
Иман Валерии Пороховой)
Заурбек был амнистирован в 1953 году, после смерти Сталина. Он женился, появился первенец Саид. Казалось, что жизнь снова вошла в размеренное русло, чередуя день за днем.
Но вскоре умерла мать, не выдержав непомерной тоски по родине и своему мужу, который геройски погиб при обороне Брестской крепости в 1941 году.
В память о нем остался лишь пожелтевший треугольник его письма с фронта, который она бережно хранила.
Многие чеченцы в Великую Отечественную войну защищали Родину на полях сражений. Только в одной Брестской крепости в первые дни войны героически погибло более двухсот чеченцев. Но, умирая за Родину, они даже и представить себе не могли, что вскоре всех чеченцев и ингушей назовут пособниками гитлеровской Германии и вышлют в Сибирь, Казахстан и Киргизию. Произошло это 23 февраля 1944 года, в день Советской Армии.
Хоронили Реадат на следующий день после смерти. Траурная процессия с заунывными молитвами двинулась на кладбище. Милой, доброй, заботливой мамы Заурбека не стало.
Несмотря на помощь родных и близких, Заурбек не смог похоронить свою мать должным образом как требуют этого обычаи предков. Скудным было и поминальное угощение. Вместо надгробной плиты в изголовье могилы Реадат положили небольшой камень. Прах Реадат и поныне покоится в казахской земле, а ведь надо бы перевезти на родину и перезахоронить по обычаю. Но нет пока ни сил, ни средств. Заурбек надеется, что когда-нибудь он или его сыновья сделают это.
В 1957 году чеченцы и ингуши, словно грачи, изголодавшиеся по родным местам после продолжительной и суровой зимы, потянулись на Кавказ, окрыленные радостью встречи с родиной. С тоской и грустью провожал Заурбек шумные толпы своих соплеменников. Ему путь на родину был закрыт из-за кровной мести. И он остался на чужбине. Жилось трудно, но выручали навыки, полученные в местах заключения, и природное трудолюбие. Семья Заурбека жила не лучше и не хуже других. Радовал успехами в школе Саид, родилась дочь Зарган, а затем сын Ибрагим.
Обнадеживающие вести получал Заурбек с Кавказа. Там его родственники через старейшин вели долгие и упорные переговоры с родственниками Доги о его судьбе. Ведь Заурбек по законам адата не мог вернуться на родину из-за кровной мести, проявляя этим уважение к пострадавшей стороне.
Шли годы…
Заурбек с семьей тайно переехал в Чечню, получив на это разрешение старейшин своего рода. Но не в родное селение, которое находилось в предгорье, а на хутор в степях, на левобережье Терека. Здесь он жил скромно и незаметно, работал на земле не разгибая спины.
Выросли дети. Окончил школу, а затем юридический факультет университета старший сын Саид. Получив профессию врача, вышла замуж Зарган. Младший Ибрагим учился в школе. Высокого роста, спортивного телосложения, он обладал добрым нравом и стал хорошим помощником отцу. Из всех детей Заурбека Ибрагим был самым внимательным и отзывчивым.
Заурбек никогда и никому не признавался в своем особом отношении к Ибрагиму. Но все равно в каких-то мелочах он выдавал себя и свою любовь к нему.
Институт кровной мести — это особая страница уклада жизни чеченского народа, которую с их жизненного календаря не смогла вырвать даже железная рука Советской власти.
Примирение кровников согласно чеченскому адату имеет свой строгий ритуал, проведение которого никого не оставит равнодушным.
По договору, на условленное место первыми прибывают представители потерпевшей стороны. Причем место выбирается в стороне от населенного пункта, желательно в равнинной местности. После прибытия родственников убитого к месту примирения, туда направляется посредник, который в весьма уважительной форме обращается к ним и сообщает о готовности кровников выслушать их «приговор». Получив разрешение для виновной стороны на прибытие к месту ритуального события, посредник возвращается. И лишь после этого представители стороны, пролившей кровь, начинают свое шествие. К месту встречи они должны идти пешком. Впереди процессии, в окружении ближайших родственников (отца, братьев, сыновей), идет кровник, одетый в длинный до пят плащ, с закрытой головой и лицом. За ним выстраиваются, по степени родства, его близкие, а далее следуют представители его тейпа[1].
Не доходя несколько метров до родственников убитого, процессия останавливается. Начинается долгий диалог между старейшинами из двух враждующих тейпов. Причем старейшины должны иметь духовный сан, либо непререкаемый авторитет в народе. Если в роду такового не имеется, то приглашается авторитетный представитель из тейпа или из села. В результате этого диалога достигается компромисс, о котором сообщается обеим сторонам. Кровник помилован, но действо на этом не заканчивается. Слово берет старейшина, представляющий потерпевшую сторону. Он обращается с речью к собравшимся. Она адресована, в основном к молодежи. В этом обращении приводятся суры из Корана, в которых говорится о величайшей ценности человеческой жизни как неповторимого феномена природы, созданного Всевышним творцом всего сущего на земле — Аллахом. Он говорит, что правом отнимать человеческую жизнь обладает только Всевышний Аллах. Говорит о необходимости почтительного отношения к старшим и об уважительном отношении людей друг к другу, приводит примеры из жизни чеченского общества. Словом, в этой речи говорится о морально-нравственных и этических нормах человеческого общежития. В конце своей речи он объявляет собравшимся о принятом решении и завершает ее благодарственной молитвой, обращенной к Аллаху, за то, что он дал разум собравшимся свято блюсти основную заповедь Корана, а суть ее в следующем: «смерть за смерть невинно убиенного, но если функция судьи будет передана в руки Аллаха, Аллах зачтет этот поступок как поступок достойный высокой похвалы и награды с Его стороны».
Затем слово берет старейшина виновной стороны. Он благодарит потерпевшую сторону за высокую милость и благородство, оказанное ею во имя Аллаха, причем в его речи напрочь отсутствует спесь и высокомерие, и выдержана она в спокойных тонах. После этого начинается процесс рукопожатия. Присутствующие подходят друг к другу и пожимают руки. Все представители виновной стороны поочередно при рукопожатии благодарят представителей потерпевшей стороны за оказанную им милость. Действо заканчивается.
На очереди последний и решающий акт этого гуманного процесса. Недавние враги собираются в круг; в середине ставится стул, на который усаживается кровник. К нему подходит ближайший родственник убитого и открывает миру и свету, склоненную в смирении голову. В руках у него острый, как бритва, кинжал. Им ему предстоит побрить наголо голову и лицо человека, который каких-нибудь полчаса-час назад был его кровным врагом и которого он в то время непременно убил бы (если так угодно Аллаху). Но сейчас обстоятельства изменились по воле Аллаха. Аллах не дал поселиться в их души дьяволу, ниспослал мир между двумя враждующими родами. Теперь у человека, стоящего с кинжалом в руках напротив своего кровного врага, роль не мстителя, а миротворца. С именем Аллаха на устах он начинает, пожалуй, самую тяжелую работу в своей жизни. Он побеждает дьявола, он побеждает в себе зверя и дикаря. Он доказывает себе и окружающим, что он смиренный раб Аллаха, и что слово, данное им, крепко и вечно, и что он и все его родственники прощают убийцу навеки веков. Предания гласят, что в истории были случаи, когда рука бреющего имела несчастье «вздрогнуть» и обагрялась кровью. Тогда в смертельном бою сходились обе стороны и бились друг с другом не жалея жизни.
Вероятно, история знала таких отщепенцев, раз существуют эти предания. Недаром, наверное, запрещено присутствие женщин в подобном месте. И младшие или единственные сыновья кровников не имеют права участвовать в ритуале примирения, а находятся дома или в укрытии. Но история последних, по крайней мере, ста — ста пятидесяти лет не знает примеров нарушения слова, данного кровникам, чему являются свидетелями седобородые старцы — хранители памяти народной.
Утро вступило в свои права. Медленно просыпались терские долины. Блеяние овец, мычание коров, лай собак раздавались со всех концов небольшого хутора, затерянного в терских степях. Заурбек внезапно очнулся от дум.
Приготовления к долгожданному событию были почти закончены. Еще раз, обговорив все детали предстоящего, старейшины дали указание погрузить на грузовик трехгодовалого бычка, два мешка муки и столько же сахару. Бычок и продукты предназначались для семьи Доги. Были приготовлены также пять тысяч рублей как единовременная выплата родным Доги. Материальная компенсация также предусматривается адатом и, в зависимости от того, к какому соглашению пришли договаривающиеся стороны, достигает того или иного размера, но не должна превышать стоимости сорока коров. Из-за давности происшедшего, с учетом всех обстоятельств, родственники убитого отказались от нее. Но родственники Заурбека, отдавая дань уважения роду Доги, решили, что они привезут с собой и еще раз предложат эту символическую компенсацию. Закончив все приготовления, мужчины поехали на условленное место, — туда, куда было удобно подъехать и где могли собраться представители обеих сторон.
Младшему сыну Заурбека Ибрагиму, в этот ответственный для всего рода день по обычаям адата, а также по просьбе отца пришлось остаться дома. В случае несчастья и гибели мужчин в возможной схватке Ибрагиму была отведена роль продолжателя фамилии Тасуевых. Хотя это было высокое доверие, но юноше казалось, что ему отвели не очень достойную роль в столь решающий момент для судьбы его отца и всего рода.
Колонна из многочисленных автомобилей и автобусов тронулась в путь, ей нужно было проехать до условленного места почти сто пятьдесят километров. Провожавшие их люди желали Заурбеку и его родственникам счастливого избавления.
Буквально через несколько минут после прибытия процессии на место встречи к собравшимся подъехал автомобиль «Волга» черного цвета, из которой вышел представительного вида мужчина чеченской национальности, явно работник спецслужб, и попросил подойти к машине кого-нибудь из приехавших. Быстро перекинувшись несколькими словами, старейшины решили направить для переговоров с предполагаемым сотрудником КГБ Саида — сына Заурбека.
Саид подошел к «Волге», и после ритуального приветствия он и незнакомец сели в машину. Разговор длился для ожидающих очень долго, хотя на самом деле не прошло и двадцати минут. По окончании разговора Саид вышел из машины, а вместе с ним уже двое сотрудников КГБ, один из которых, старший по званию, был русский. В советские времена все высшие должности во всех силовых структурах республики занимали русские, и любое задание, которое выполнял чеченец сотрудник спецслужб, всегда контролировал русский.
Вышедшие из «Волги» распрощались с Саидом, сели обратно в машину и уехали. Саид вернулся к процессии, и после того как старшие спросили его о разговоре с непрошеными гостями, он объяснил, с чем пожаловали представители спецслужб. Появление их в таком месте ни для кого не было неожиданностью. Хотя большей частью такой визит заканчивался просто беседой, как в этот раз, они подчас вносили немало неприятных и непредсказуемых корректив в регламент подобного процесса. В рамках объявленной партией борьбы с институтом кровной мести каждый случай кровной вражды между многочисленными чеченскими родами был известен КГБ. И эта организация делала все возможное, чтобы искоренить институт кровной мести в чеченском обществе.
Целью сегодняшнего визита являлась прежде всего демонстрация силы и вездесущности Комитета как всезнающего и всесильного органа, мимо которого ничего не проходит незамеченным. Действительно, в советские времена это была мощная организация, сети которой охватывали в стране каждый город, каждое село, даже каждый мелкий хутор. Их агенты были повсюду, даже на хуторе, где жил Заурбек со своей семьей.
Для населения Чечено-Ингушетии это было неизбежное зло, к которому они если не привыкли, то притерпелись. Еще сравнительно недавно, каких-то шестьдесят-семьдесят лет назад, тайное сотрудничество с властью и доносы воспринимались в чеченском обществе как позор. Замеченный в доносительстве человек и вся его семья подвергались широкому порицанию и навсегда изгонялись из села без права на прощение. Наглядный тому пример — семья Боршиговых из Харачоя, которая была изгнана за предательство знаменитого абрека Зелимхана Харачоевского. По сегодняшний день ни один из потомков этой семьи не имеет возможности посетить свои родные края. Дружба с этой семьей считалась и считается делом позорным, достойным порицания.
Если в период антиколониальных войн «благородная работа» тайного агента могла привести к огромному ущербу и смерти не только одного человека, но и целого села, то ныне донос на человека, попавшегося на краже стога совхозного сена или имевшего неосторожность критиковать советский строй, приводил лишь к двум-трем годам тюремного заключения. Разумеется, факт доноса являлся предметом широкого разбирательства, и если доносчик становился известным, то родственники пострадавшего от его навета пытались отомстить ему. Каждый старался жить в рамках закона, годы лишений привели людей к мысли, что бороться с советской властью им не с руки (сил мало), а посему лучше жить с нею в мире и согласии, тем более, что, несмотря на свои очевидные изъяны, советский строй для простого человека был не так уж и плох.
Узнав о том, что Саид не только сын кровника, но и работник МВД, к тому же в офицерском звании, да и ко всему прочему коммунист, сотрудники КГБ стали критиковать его за участие в подобном мероприятии. Они напомнили об установках партии по этому вопросу и предупредили, что о его прямом участии в противоправном действии, противоречащем государственным идеям и строю, станет известно по месту его работы и партийному руководству республики, а также пригрозили силой разогнать собравшихся. Саид объяснил им, что сегодня ставится окончательная точка над конфликтом, отголосок которого витал над двумя родами более четверти века. К тому же, сегодняшнее примирение имеет воспитательный характер для молодежи и для всего чеченского общества, и поэтому, даже с точки зрения установок партии, должно рассматриваться как полезное.
Саиду пришлось проявить максимум дипломатии в беседе с представителями спецслужб. Он согласился с ними в том, что подобного рода мероприятие является пережитком прошлого, но при этом смог убедить их в его полезности, учитывая его миротворческий характер. Саид отметил, что советская система исполнения наказаний не совершенна, так как большинство отбывших срок в тюрьмах совершает преступление повторно, однако история не знает случая, чтобы человек, прощенный по адату за убийство, совершил бы не только повторное убийство, но и, в подавляющем большинстве, даже какое-нибудь мелкое преступление. Таким образом, статистика говорит все же в пользу адата. Но, конечно же, в социалистическом обществе, несмотря на кажущиеся преимущества адата, пережиткам прошлого не должно быть места. На этой оптимистичной ноте их беседа завершилась.
Старики одобрили действия Саида, не преминув при этом отметить значение образования в жизни человека, и тут же перешли к делу, ради которого они здесь собрались.
Ритуал примирения прошел по вышеописанному сценарию, без нарушения установившихся правил и норм. Известный в народе старейшина и богослов Абу-Хаджи, примеряющий обе стороны долго говорил о ценности прощения, о долге перед Всевышним, о превратностях судьбы. Заурбек Тасуев имел когда-то неосторожность пролить кровь человека. Абу-Хаджи знает какому благородному роду он принадлежит. Старик замолк. Будто воспоминания с этой равнины унесли его в далекое Аргунское ущелье — в селение Чиннаха, лежащее в объятьях чеченских гор. Потом продолжил:
Там когда-то выходцы из одного села, но разных хуторов — Боки-Дук и Ушкалой уже много лет вели кровную вражду. Представители Боки-Дук, откуда и Заурбек родом, убили уже семерых с Ушкалой, и чтобы уравнять этот счет те, кто с Ушкалой имели право в любой момент убить любого из Боки-Дук. Но потом началась Кавказская Переговоры, где враг теперь у всех был один. На той войне отчаянно дрались предки Заурбека — его третий отец Тасс и его брат Арсгири. Как-то раз Арсгири увидел лежащее на поле боя тело чеченского воина. Арсгири узнал убитого — он был с Ушкалоя. Судя по всему, товарищи не смогли его вынести с поля боя и оставили здесь. Арсгири наткнулся на убитого кровника, по сути на тело своего врага. Но сидящее внутри него благородоство, не заставило его мучаться в догадках как поступать дальше. Он снял с себя бурку, а потом вместе со своим братом осторожно завернул тело убитого в эту бурку, положил его на коня и пошел в сторону Ушкалоя. При въезде в село, Арсгири отпустил коня, а сам вместе с братом ушел.
Когда отец убитого снимал с коня кем-то заботливо завернутое в бурку тело его сына, тот сразу же воскликнул:
— Я знаю, что на такое мужество хватило бы только у Арсгири! — а потом, повернувшись в сторону Боки-Дук, крикнул — Арсгири! Ты победил!
В тот же вечер в Боки-Дук к предкам Заурбека прибыл вестник со словами:
— Вы прощены! В Ушкалое вас хотят видеть на своих похоронах!
Таким образом над многолетней враждой точку прощения поставило именно благородство Арсгири. На примере этой истории, Абу-Хаджи дал понять, что Заурбек Тасуев, которому простят сегодня пролитую кровь сегодня простят по законам чеченского адата, принадлежит к благородному и мужественному роду.
Кровная месть — это целый кодекс чести, который передается из поколения в поколение. Это не убийство без разбору, здесь нужно соблюсти все тонкости и грани чеченской психологии. Совершив кровную месть, чеченец никогда не оставит валяться тело своего кровника, а прикроет его и уберет подальше от зверья. Кроме того, история знает такие случаи, когда чеченец прощал своего кровника, если тот оказался его случайным гостем. Как же высоко ценили чеченцы человеческую жизнь, даже если она принадлежала и врагу. А потом через годы сколько же осталось этих тел, без разбору выкинутых на грозненские улицы и съеденных голодными собаками.
Родственники Доги, как они и заявляли ранее, отказались от предложенной им материальной компенсации. Их тут же заверили, что быка, муку, сахар и деньги Заурбек израсходует, в память о Доге, на богоугодные дела и в помощь малоимущим и сиротам.
Остались позади тревоги и заботы прошлой ночи и дня, остались позади тревоги и волнения длиною в четверть века. Заурбек и его семья уже по-другому ощущали этот мир, в котором они теперь могли жить без страха и тревоги друг за друга и, главное, за самого Заурбека. Наступивший мир с кровниками дарил им всем свободу, возможность возвращения из степного хутора в свое родное село в предгорьях Кавказа, в отчий дом. Теперь Заурбек сможет поселиться в нем и разжечь очаг, погасший в день выселения и не зажженный до сих пор. За домом присматривали родственники, но очаг в нем не зажигался в ожидании мира с кровниками.
На терских равнинах сегодня ночью ему приснятся горы. И неужели это действительно правда, что он сможет уехать в родное село? Интересно как там сейчас? Обнимает ли также предрассветный дым острые вершины гор? Прячется ли все также в густых лесах пугливый олененок? Не заросли ли бурьяном могилы отцов? Заурбек уже по-другому чувствовал ласковые лучи солнца, несущие людям тепло. Ему казалось, что они особенно нежно греют его. Он по-другому воспринимал горы, виднеющиеся вдали, землю, щедро отдающую свой урожай в обмен на заботу крестьянина. Мир был прекрасен, и он стоил любви, он стоил жертв и страданий ради него. Заурбек твердо верил, что впереди его ждет светлая жизнь в виде благополучной судьбы детей и внуков. Он знал, что отдаст все силы, чтобы уберечь свою семью от плохого. Он верил, что с нынешнего дня, когда с него снят окончательно груз вины за убийство человека, его семья, и особенно сыновья, также будут смотреть на мир иначе. Он пять раз в сутки в своих ежедневных молитвах просил Всевышнего простить ему этот грех. Ведь и на том свете с него будет спрос за это.
Вечером того же дня, учитывая важность события, был совершен по мусульманскому обычаю обряд жертвоприношения. Подростки разнесли по домам соседей добротные куски мяса, тем самым приглашая их разделить с ними радость, после чего состоялся в доме молитвенный моулид (чтение сур из Корана и почитание пророка Мухаммада). Гости разошлись за полночь. Но еще долго горел свет в доме Заурбека. Ведь и к радости надо привыкнуть, и радость нужно тщательно осознать и воспринять. Легли поздно, но с глубокой верой в счастливое будущее. В эту ночь из числа гостей и членов семьи в доме не спали только двое — Заурбек и его младший сын Ибрагим.
II
Это было время, когда Советский Союз боролся за «мир во всем мире», простирая свои «стальные длани» во все уголки земного шара. Борьба шла с переменным успехом, так как мешали страны НАТО и, в особенности, США, но от неудач накал борьбы не утихал, а, наоборот, все возрастал. Братская помощь странам Африки, Азии и Латинской Америки шла нескончаемым потоком, в основном, в виде оружия, которое СССР производил в огромном количестве, а также в виде участия в конфликтах военных советников и в виде финансовой помощи. Союзники с благодарностью ее принимали и начинали изо всех сил бороться с «проклятым империализмом» в лице своих внутренних врагов. И до тех пор, пока не иссякал поток этой «братской» помощи, режимы, сотрудничающие с ним, рьяно боролись под советским лозунгом «борьбы за мир во всем мире». Но стоило ей иссякнуть, как вчерашние союзники и «братья» Советского Союза становились его врагами и переходили в лагерь капитализма.
Случались и более досадные «проколы» во внешней политике СССР — это революции в Венгрии, Чехословакии и других социалистических государствах. Тут «братскую помощь» Советский Союз оказывал пошатнувшемуся режиму не один, а вкупе с другими странами-участниками Варшавского Договора. Мятеж, или точнее революция, в странах социализма подавлялся жестоко.
В 1978 году очередной жертвой «миротворческих усилий» советской империи стал Афганистан. Было объявлено на весь мир, что обстановка в Афганистане угрожает южным границам Советского Союза, и что СССР обязан помочь «бедным» афганцам избавиться от антинародного режима. На партийных съездах и собраниях заявление партии и правительства широкими массами трудящихся было воспринято на «ура». Интеллигенция, с присущей только ей интеллигентностью, скромно отмалчивалась, а ропот диссидентствующих одиночек не был слышен, да и не мог быть услышанным в стройном хоре всенародного одобрения.
Под шумный грохот одобрения и тихий шепот противников в 1979 году СССР со всей своей мощью обрушился на «антинародный» режим Афганистана. В ходе войны были убиты и ранены сотни тысяч афганцев, а также тысячи и тысячи воинов-интернационалистов, но агрессия СССР против Афганистана закончилась бесславно для советской политики и советского оружия. Причины поражения СССР в войне с Афганистаном, находившимся на стадии феодализма, предмет сложный и требующий длительного изучения.
Тут важно отметить, что в этой победе «виноват» прежде всего сам афганский народ, а также страны, которые помогали ему в этой борьбе на протяжении десяти лет. Но все это будет потом, через десять лет. А пока война только начиналась.
На территории одной шестой части земли, именуемой СССР, началась информационная пропаганда. Мощная, хорошо отлаженная пропагандистская машина СССР заработала во всю силу, обрабатывая сознание советских людей. И надо отдать ей должное, она выполнила свою задачу блестяще — за исключением молчаливого меньшинства, порядка пяти до десяти процентов от общей массы советских людей, народ принял черное за белое и поддержал агрессию СССР против Афганистана. Поддержка эта зашла настолько далеко, что даже матери погибших на войне солдат воспринимали эту войну как неизбежное зло.
Немудрено, что неокрепший и неопытный ум Ибрагима принял за чистую монету все, что писали советские газеты и журналы о происходящем в Афганистане. Воспитанному на коммунистических идеях, свято верившему в непогрешимость советской системы, ему и в голову не могло прийти, что Советский Союз вел в Афганистане жестокую и несправедливую войну. Когда старший брат Саид попытался ему объяснить это, он не поверил ему, решив, что тот просто пытается уберечь его от опасности. Внутренне не соглашаясь с ним, Ибрагим сделал вид, что принял его доводы и будет следовать им. Про себя же решил, что ни в коем случае не откажется от выполнения своего долга перед страной и обязательно пойдет служить, но не для того, чтобы кого-то убивать, а для того, чтобы защищать свою большую Родину — СССР.
Этой осенью Ибрагиму предстояло идти в армию. Поступать в институт сразу же после окончания школы он не захотел, объяснив свое нежелание тем, что выпускники гуманитарных вузов все равно призываются в армию, а тогда ему будет уже двадцать два — двадцать три года. Сейчас же, в его возрасте, значительно легче перенести все тяготы армейской жизни. Кроме того, в армии можно быстро зарекомендовать себя с положительной стороны и вступить в ряды КПСС.
Доводы Ибрагима имели под собой реальную основу, и, хотя они не были непоколебимыми, родители и брат Саид решили не препятствовать его желанию.
Школу Ибрагим окончил с отличием. На протяжении последних пяти лет учебы он посещал несколько кружков, занимался дзюдо и был уже кандидатом в мастера спорта по дзюдо. С особым интересом посещал литературный кружок. В такой любви Ибрагима к русской словесности, вне всякого сомнения, была «виновата» Мария Владимировна.
Однажды в 5-ый класс, в котором учился Ибрагим, вошел директор школы. За ним, словно прячась за его спиной, вошла русская девушка. Директор представил Марию Владимировну, их новую классную руководительницу и учительницу русского языка и литературы. Она приехала в Ищерское по распределению из Астрахани, и с этого времени ее судьба навсегда была связана с этой школой и с этой станицей. Ибрагим учился здесь, так как в их хуторе была только начальная школа, поэтому родители устроили его в интернат, куда он добирался вместе с другими детьми на специальном автобусе, а домой ездил только на выходные дни.
Для Марии Владимировны с годами Чечня стала новой родиной, которую она полюбила всем сердцем. Хотя она уже была знакома с нравами и бытом чеченцев по произведениям Льва Толстого, Лермонтова, Пушкина и других авторов, Мария Владимировна поначалу с трудом вписывалась в чеченский быт.
Станица Ищерская Наурского района располагалась на левом берегу реки Терек, в ста километрах от столицы Чечни — Грозного. Живописные и благодатные просторы привлекали всех, кто хоть раз побывал здесь. В станице жили русские и чеченцы, жили дружно, разделяя радость и горе. Во время каникул администрация школы устраивала экскурсии с поездкой в Грозный для отличников, в число которых постоянно попадал и Ибрагим. Ребят возили на грозненское водохранилище купаться, водили в парки, музеи, как краеведческий, так и изобразительного искусства.
Мария Владимировна снимала комнату у добродушной хозяйки дома — чеченки Тагибат, с которой они вместе разделяли уют и тепло этого небольшого дома. В этом доме проживала семья Тагибат: муж, а также двое детей, которые учились в той же школе — мальчик во втором классе, а девочка в седьмом. Работа и жизнь у Марии Владимировны потихоньку налаживались. Коллеги по работе ее уважали, дети очень любили.
Она получила хорошее образование и очень любила свою работу. Мария Владимировна с увлечением рассказывала ребятам о писателях и их произведениях, о героях Федора Достоевского, Льва Толстого, Вальтера Скотта, Фенимора Купера, Александра Дюма. Казалось, ее знания безграничны. В ее рассказах хватало места и братьям Карамазовым, и Чацкому, и Пьеру Безухову, и Робин Гуду, и Зверобою. Слушая ее истории из жизни литературных персонажей, детвора сидела в классе открыв рты. Тишина нарушалась только тогда, когда тот или иной ученик выплескивал наружу накопившиеся эмоции. В классе нет-нет, да и раздавалось: «Ой, какой молодец! Ой, как он правильно сказал!..» Эти возгласы были самой большой наградой для Марии Владимировны за ее труд.
Благодаря ей Ибрагим полюбил литературу, а полюбив книгу, он, конечно же, все глубже и шире постигал русский язык. Надо заметить, что чеченский язык и литература, хотя и входили в обязательный курс школьного обучения, но за Тереком, на левобережье, родной язык был исключен из обязательной программы. В горных и предгорных районах республики практиковалось проведение лишь факультативных занятий, так как там, в основном, проживало, чеченское население.
Ибрагим стал много читать. К девятому классу у него уже была своя библиотека, которая насчитывала порядка трехсот книг. С нежностью, на какую она только была способна, мать Ибрагима, Хеда, при каждом удобном случае рассказывала, как однажды, когда сыну было пять лет, она взяла его в город на рынок. Получив двадцать копеек на мороженое, Ибрагим побежал к киоску и на все деньги купил себе детские книжки: «Дядю Степу» Сергея Михалкова и «Мойдодыра» Корнея Чуковского. Несмотря на их ветхое состояние, Хеда хранит эти книжки по сей день.
Учителя в школе ставили Ибрагима в пример его сверстникам. Они были уверены, что обучение в сельской школе не станет для него помехой при поступлении в институт.
И тут такой поворот. Вместо того, чтобы учиться дальше, он идет служить в армию.
Когда Ибрагим окончил школу и получил аттестат, его семья переехала в родовое предгорное село. Ему исполнилось восемнадцать лет, и через несколько месяцев предстояло идти на службу в армию. Отец даже купил сыну автомобиль, надеясь, что это отвлечет юношу от его планов. Но Ибрагим был неумолим. Он упорно готовился к службе в армии, проводя большую часть времени занимаясь спортом.
[1]тейп — у вайнахских народов — коллектив кровных родственников, ведущих происхождение от общего предка, объединяющий несколько родов.
ЧЕСТЬ
Чеченцы, жизнью двух мужчин
За женщину убитую платили…
I
В каждом народе есть свои традиции, обычаи, устои — неписаные законы. У чеченцев это именуется адат — «Свод законов — правила жизни, быта, этики, морали — кодекс чести и достоинств горцев».
Сестра Зарган попросила Ибрагима поехать с ней в соседнее село, чтобы навестить школьную подружку, которая собирается замуж. Муж Зарган Мовсар, будучи очень занятым, не мог повести ее сам, и Ибрагим с удовольствием откликнулся на просьбу сестры. Брат понимал, как любимой сестре хотелось попасть на предсвадебную вечеринку подруги, где будут и другие их одноклассницы. Они вышли на дорогу, так как Ибрагим не решился брать свою машину, подаренную ему отцом, за отсутствием у него водительских прав. Брат с сестрой стояли на остановке, когда попутная машина «Волга» синего цвета остановилась и им предложили их подвезти. Рядом с водителем сидел мужчина средних лет, по всей видимости, занимающий какой-то руководящий пост. Пропустив вперед сестру, Ибрагим забрался на заднее сиденье и только тогда увидел еще одного пассажира, сидевшего у противоположного окна. Но машина уже тронулась, и было неудобно останавливать ее, чтобы пересадить сестру, и он, боясь обидеть недоверием доброжелательных людей, стерпел то, что сестра сидела между ними — братом и незнакомым мужчиной. А Зарган, сжавшись в комочек, стараясь занимать как можно меньше места, приникла к брату…
Неизвестно, что вдруг повлияло на пассажира с переднего сиденья: то ли покорный вид девушки, то ли юный на вид и неопытный возраст ее спутника, то ли привычка безнаказанности или высокое положение, позволяющее исполнить любую прихоть, а может лишняя выпитая рюмка спиртного. Мужчина вдруг, повернувшись назад, грубо схватил Зарган за сплетенные вместе руки, лежащие у нее на коленях. Вскрикнув от возмутительного поступка незнакомца, испуганная девушка освободила свои руки.
«Самое страшное оскорбление для чеченца, это если мужчина чем-то обидел его мать, сестру, жену. Достаточно простого неуважительного прикосновения к женщине, чтобы нанести смертельную обиду. Чеченцы всегда блистали гордостью и никогда не трепетали перед демонической сущностью страха и ужаса. Адат чеченцев — драгоценнейшее внутреннее достояние народа, которое выводит его в состояние гордости, а нарушение этого кодекса в состояние позора.
Чеченцы никогда не были бедны чувством гордости, находясь в сознании ответственности за звание — чеченцы, чеченец, чеченка. Это есть всецело народная историческая ценность, пробуждающая в народе чувство этического и эстетического благоговения, на ряду с его религиозной состоятельностью. Нужно иметь устойчивое состояние перед ответственностью — НОХЧАЛЛА (чеченство).
Однажды мы блаженно говорим, какие мы — Нохчи (чеченцы), и вторично мы поступаем без искупления — не так, как — Нохчи. Двуликость — это как двоебожие, и никак не соответствует образу праведного, единоверного чеченца, чеченки. Натиск демонических сил на наш быт, культуру, религию, адаты, традициям, конечно, пошатывают наши устои, ценность в которых является тот самый «эмблематический» образ — НОХЧАЛЛА (чеченство). Каждый народ, каждая нация в своем мета культуре имеет свое неповторимое своеобразие, иные иногда выходят даже за пределы понимания другими народами. «Рука» нарушившая, разрушающая этическую мораль нашей самобытности должна быть непременно наказана и остановлена. А поступок немолодого уже мужчины был непросто возмутительно-неприличным, но настолько чудовищным и позорным, что смыть подобную обиду можно только кровью».
Растерявшийся в первое мгновение Ибрагим, не ожидавший подобной выходки со стороны, казалось бы, воспитанных людей, зверем кинулся на обидчика и зубами намертво, вцепившись в ненавистную руку, прикрыл своим телом сестру от дальнейших оскорблений и прикосновений и все никак не мог одной рукой отыскать в кармане медицинский скальпель, который он всегда носил с собой. Ибрагиму нравился он именно своей лаконичностью формы и какой-то видимой хрупкостью, за которой скрывались отточенность бритвы и сила кинжала и удобство в обращении. А носил он его для подрезания заусенцев на пальцах, подрезания ногтей и других бытовых нужд. Скальпеля не было, видимо сама Зарган, когда гладила костюм брата, нашла его и спрятала от греха подальше, и невольно спасла этим жизнь своего обидчика.
Машина резко затормозив, остановилась, силой инерции оторвав противников друг от друга. Ибрагим, воспользовавшись моментом выскользнул из машины, одним движением вытащил сестру из машины и в то же мгновенье открыл переднюю дверцу, схватил мерзавца за грудки, вытаскивая его из салона авто. Он был готов голыми руками задушить обидчика, перегрызть ему горло. Слепая ярость захлестнула его, затмила разум, и если бы ему удалось вытянуть противника из машины, то никакая сила не освободила бы его живым из мертвой хватки Ибрагима, у которого вдруг появилась нечеловеческая сила. Но ему мешала сестра, испугавшаяся за дорогого брата, почувствовавшая, что он добрый и застенчивый, но в то же время волевой и бесстрашный, воспитанный по суровым обычаям своего народа, может сейчас натворить самое страшное и непоправимое в своей жизни — убить человека. Она схватилась за брата, пытаясь оттащить его от машины, стараясь объяснить ему, что с ней все в порядке, хотела успокоить его. В то же время, вцепился за своего приятеля второй пассажир из заднего салона, затягивая его обратно, чтобы помешать Ибрагиму вытащить его, одновременно крича на водителя, чтобы тот быстрей трогался:
— Трогай, газу, гони! Он убьет Ахмеда. Газуй быстрее…
Ибрагим ничего не хотел ни слышать, ни понимать. Грубо оттолкнув сестру и освободившись от нее, он с новой силой вцепился в своего смертельного врага, одной рукой нанося удары по его лицу. Ему почти удалось выдернуть его из машины, когда машина рванула с места. Ибрагим с нечеловеческими усилиями до последнего мгновенья пытался удержаться, но силы в конце концов оставили его и, протащившись за машиной, он, выпустив обидчика из рук тяжело рухнул на дорогу, чуть не попавши под колеса машины. И подняв голову, он успел запомнить госрегистрационный номер быстро удаляющейся «Волги» 90—44 ЧИС (серия ЧИС подтверждала о принадлежности данного автомобиля к госчиновничьим гаражам).
Было больно и обидно. Больно за сестру и обидно, что подлец ушел безнаказанным. Как он теперь посмотрит в глаза отцу, матери, брату, родственникам, мужу сестры??? Вдруг рядом затормозила машина, грузовик. Молодой водитель, лет на пять старше Ибрагима крикнул, открывая дверь кабины:
— Быстро, быстро садитесь!
А потом, уже по пути объяснил, что невольно стал свидетелем последней сцены, понял, что произошло неладное, и как истинный чеченец предложил свою помощь. Ибрагим был бесконечно рад, удачно подвернувшийся поддержке, и коротко объяснил суть дела. Выслушав его, водитель от чистого сердца сказал:
— Подъезжая, я видел, как ты пытался вытащить кого-то из машины, видел истерично метавшуюся твою спутницу. Рядом с тобой надежное плечо, я сделаю все, чтобы тебе помочь. Мы их догоним.
Ибрагим поблагодарил его за помощь, но не желая впутывать постороннего человека в столь неприятное дело, попросил только догнать машину и не вмешиваться, а там уже он сам разберется. Даже в такой ситуации Ибрагим не желал вмешательства посторонних, чтобы огородить предложившего помощь от непредвиденных последствий, выяснилось, что водитель грузовика знал родителей Ибрагима и Зарган, и глубоко их уважает. Водитель, стиснув зубы, все набавлял скорость, выжимая всю мощь из грузовика — ГАЗ-53. Вскоре впереди показалась знакомая машина, где находился мерзавец.
Впереди лежащего населенного пункта показался переезд железной дороги. Загорелись красные фонари семафора, а по правую сторону к переезду будто на помощь к Ибрагиму мчался товарный поезд. «Товарняк» оказался на переезде раньше «Волги», и беглецы вынуждены были остановиться, а через некоторое время рядом с ними затормозил грузовик преследователей, чуть не протаранив легковушку. Плача в истерике сестра пыталась остановить брата, но Ибрагим уже бежал к машине мерзавца, а вслед за ним выскочил водитель грузовика с монтировкой в руках, чтобы наказать обидчика. Ибрагим открыл переднюю правую дверцу, ударил кулаком по лицу Ахмеда и стал его вытаскивать наружу. Ахмеду на вид было лет 40—45, одетый в дорогой костюм с рубашкой и чинным галстуком. На помощь своему попутчику выскочил и другой пассажир, сидевший на заднем сиденье, и только водитель оставался сидеть за рулем. Второй назвался Рахимом и просил не делать ничего плохого с его коллегой по работе, иначе окажешься за решеткой, твердил он Ибрагиму, пытаясь образумить разъярённого юношу. Ибрагим, держа за грудки мерзавца, спросил второго:
— Ты кто этому будешь? Родственник? Если нет, убирайся, не мешай мне. Он должен получить по заслугам.
— Нет, я не родственник, я его коллега, работаю с ним. Ты извини, он просто выпил, давай потом поговорим, я тебе дам адрес…
— Какой адрес? Отойди в сторону, подальше от греха, иначе калекой станешь, коллега, — язвительно накричал на него Ибрагим, и заметил подкрадывающегося за его спиной водителя грузовика с монтировкой для нанесения удара. Тут же подъехала и остановилась другая машина, из которой вышел Али, сосед и бывший одноклассник Ибрагима. Ситуация накалялась до «нельзя». Одним прыжком Ибрагим преградил путь водителю грузовика, чтобы он не нанес удар этим подонкам. Вовлекались посторонние люди в личную драму семьи Тасуевых. Ибрагим не имел права допустить этого. Он вспомнил слова своего отца Заурбека — «Помни! Гнев толкает человека на необдуманный шаг, о котором придется сожалеть в последующем. В борьбе между сердцем и мозгом побеждает рассудок хладнокровия».
Ибрагим почувствовал себя ответственным за водителя грузовика, бескорыстно предложившего свою помощь, и за одноклассника, готового пойти за ним до конца. Ярость прошла, на ее смену пришло реальное понимание происходящего. Да, оскорбили его сестру, оскорбили этим и его, его род, мужа сестры и их родственников. Обидчик должен понести наказание по заслугам, но не сейчас и не здесь. Благородство и разум одержали победу над сиюминутным гневом. Он не мог толкнуть в горнило кровной мести ни в чем неповинных людей. Словно стряхнув с себя последние сомнения, он сказал, глядя в глаза своему противнику, который от страха происходящего мямлил что-то непонятное:
— Если ты мужчина, ты понимаешь, что ты сделал. Как мне тебя найти? И тогда судьба решит, кому жить с позором или вообще не жить. Я не хочу, чтобы люди чужого рода вмешивались в это дело — мое и твое. Но знай, кем бы ты ни был, я тебя найду! Запомни, я Ибрагим сын Тасуева Заурбека, а ты собака, кусачая, не скроешься.
Тот бледнел, краснел, дергалась челюсть, и не мог выговорить ни слова, под глазами уже появились гематомы от ударов Ибрагима. Опять в разговор вмешался его попутчик — коллега. Вытащив блокнот, он записал какой-то адрес и протянул руку Ибрагима со словами:
— Это недоразумение, вы обязательно договоритесь…
— Может быть, ты хочешь со мной договориться? –перебил его Ибрагим, — если да, то отойдем в сторону, и я тебе покажу, как со мной можно договариваться! А если нет, убирайтесь прочь отсюда, пока я не передумал, твари! Я вас, все равно найду, рано или поздно…
Ибрагим поблагодарил водителя грузовика, пожал ему руку, пожелал доброго пути, и попросил своего соседа Али отвезти их с сестрой домой. Безусловно, встреча подружек отменялась моральным и психологическим состоянием брата и сестры. Ночь была «горячей», были подняты на ноги все, кто имел родственные отношения к Тасуевым.
С раннего утра начались поиски синей «Волги» и тех, кто в ней находился. Старший брат Саид и Ибрагим поехали в центральное ГАИ республики, но к их удивлению под такими госрегистрационными номерами 90—44 ЧИС автомашина «Волга» и не другой техники не числилось в республике, как объяснил им дежурный Госавтоинспекции по республике ЧИАССР. Мерзавцы прятали концы, даже адрес был ложным, который дал второй пассажир «Волги».
Поиски продолжались уже четвертые сутки, когда на одном из перекрестка города Грозного Саид резко развернувшись на своей машине, погнался за «Волгой», которая проскочила по встречной полосе движения. Саид обратил внимание на номера белой «Волги», которые были почти идентичны номерам синей «Волги» с разницей в одну цифру 90—45 ЧИС. А значит, существует авто госномер 90—44 ЧИС, несмотря на ложное заверение дежурного инспектора по центральному ГАИ республики. Через два квартала Саид на большой скорости догнал «Волгу» и попросил остановиться, моргнув фарами. Водитель «Волги» остановил машину. Саид с Ибрагимом подошли к водителю авто. Поздоровавшись, Саид спросил у водителя:
— Друг, ты не знаешь машину с номерами 90—44 ЧИС? Он обещал мне старый аккумулятор, когда мы случайно встретились на автомойке.
— Да, конечно же, на ней ездит мой друг Виталик, мы с ним вместе пригоняли с Горьковского автозавода машины и работаем в одном гараже, обслуживаем райкомовских. Он возит Ахмеда второго секретаря райкома-партии. Гараж находится в Заводском районе «Автокомбинат», сам Виталик проживает в Ленинском районе, по улице Левантовского дом 29.
Уже к вечеру нашли самого водителя, и братья заставили его назвать адрес своего «шефа». Дом Ахмеда находился почти в центре города. Добротный особняк облегал высоким забором и коваными воротами, в которые уже стучался Ибрагим, за которыми залаяла грозная собака. Через щели декоративного высокого забора Ибрагим увидел выглянувшую в окно миловидную девушку лет 17—18. Девушка крикнула:
— Кто там?
— Ибрагим Тасуев. Я ищу в этом доме двуногую собаку по кличке Ахмед. Угомоните четырёхногую вашу борзую и выпустите двуногую бешеную!
— Уходите отсюда. Дома никого нет. Я сейчас позвоню в милицию.
— Передайте вашей бешеной собаке, что я ей наступаю на хвост.
Когда братья вернулись домой, дома находилось много людей из рода Тасуевых, а также приехали родственники со стороны мужа Зарган. В комнате Заурбека собрались более авторитетные люди из числа родственников, в том числе и несколько человек из семьи мужа Зарган, началось обсуждение дальнейших действий по отношению к Ахмеду.
Такого рода оскорбления по отношению к девушке или к женщине каралось по законам адата: насильственное снятие штанов с обидчика, или же он, добровольно признавая свою вину, должен публично снять с себя штаны, что считается признанием собственного позора, который отпечатывается на его потомках до седьмого колена. Или же нанести равную обиду сестре, дочери, родственнице обидчика, если таковая хоть одна у него имелась. Иначе, только пролитие крови обидчика могло снять позор с оскорбленных. С чем единогласно согласились собравшиеся. Только вот, родственники мужа Зарган твердо заявляли, что это их дело, так как Зарган является членом их семьи, будучи замужем за человека их рода. На что Ибрагим ответил:
— Все произошло, когда моя сестра была рядом со мной, я был в ответе за нее. А вы отвечаете за нее, когда она рядом с вами в вашей семье. Я нисколько не пытаюсь умалить вашу гордость. Но я не могу передать это возмездие под вашу ответственность, хотя, такое право вы имеете не меньше чем моя семья. Главное мы нашли виновника и знаем, где он и кто он, и если они рассчитывает прикрыться светскими законами советской власти, этого ему не удастся. Сестра останется в нашем доме, до тех пор, пока моя семья до конца не разберется с этим вопросом, с таким решением согласен глава моей семьи, наш отец. И если сторона мужа считает, что моя сестра, испытавшая позор такого действия со стороны подонка, не достойна быть членом вашей семьи, то мы охотно примем ее обратно в нашу семью, хотя она есть, и будет всегда являться членом нашей семьи — дочерью, сестрой.
Заурбек поблагодарил всех и попросил разъехаться по домам, а утром собраться всех по мере сил и возможности.
Зарган закрылась в комнате матери, уже который день толком не ела и не пила. А безутешная мать Хеда, вся извелась в переживании за своих детей, мужа. В глубокой ночи погасли огни в доме Заурбека, но в доме не спали только двое…
II
Рано утром Ибрагима разбудил необычный шум во дворе. Выглянув в окно, он увидел несколько пожилых людей, эмоционально спорящих с его отцом, братом Саидом и родственниками. Ибрагим быстро собрался и вышел во двор, но к этому времени приезжие, Заурбек, Саид и несколько старейшин из рода Тасуевых зашли во второй дом, где находилась комната Заурбека и гостиная. Во дворе Ибрагиму объяснили, что приехали старейшины — родственники Ахмеда.
Прошло довольно много времени, пока Ибрагима вызвали к отцу. В гостиной, кроме отца и его родственников находились незнакомые люди, а также несколько человек из семьи мужа Зарган. Отец был грознее тучи, хмурость не скрывал и старший брат Саид. Стало ясно, что разговор был серьезным и окончен он далеко не в пользу Ибрагима.
Первым начал отец:
— Ну как ты объяснишь свое поведение? Разве можно оправдать то, что ты натворил за эти дни? Избил ни за что человека, преследовал его, весь тейп поднял на ноги, со всех концов света, — отец глядел строго с укором…
— Я могу еще раз все объяснить… — начал Ибрагим, как его перебил отец.
— Нет уж, уволь. Нам уже все объяснили люди мудрее и авторитетнее тебя. Мальчишка! В рыцаря решил сыграть? А о чести сестры подумал? Не разобрался, не понял, а туда же — мести захотелось ему! Да ты хоть знаешь, что это такое?
— Не ругайте его так строго, Заурбек, — вмешался один из приезжих представителей рода Ахмеда. Дело молодое, зеленое, горячий парнишка. Ну, ошибся, с кем не бывает. Главное, что разобрались и слава Аллаху. Ведь из-за какого-то недоразумения могло произойти несчастье.
Ибрагим смотрел в окно, стоя в пол-оборота от присутствующих в комнате, чуть опустив голову. Во дворе их дома собралось достаточно много людей, в основном это были родственники Тасуевых. Приехали даже те, которые жили за пределами республики, родственники Ибрагима по отцу и матери, считая своим долгом, постоять за честь своего рода и родственников. В гостиную входили пожилые и средних лет мужчины, что уже стало тесно, поэтому решено было выйти всем во двор для окончания дальнейших трений и покончить с произошедшим, придя к взаимному согласию. Когда все вышли во двор, старейшин усадили на скамейки, а молодые смиренно стали слушать старейшин и гостей.
Ибрагима отделили от всех остальных, выведя его почти к центру собравшихся. Он стоял в окружении всех, где его отсчитывали, как нашкодившего мальчугана. На его лице было видно, что он подавлял в себе бурю бушующих эмоций, сохраняя приличие и «патриархальную» степенность перед старшими, перед отцом, перед родственниками, перед ненавистными ему «гостями» — родственниками Ахмеда, который нарушил целомудрие адатов их отцов и потомков. Кровь кипела, эмоции росли, предательски краснели глаза, приток крови в голове выдавливал слезы, которых он так стеснялся, будто они выдадут его беспомощность перед всеми, особенно перед «гостями». От него требовалось максимум субординации — правил этики адата, перед взорами собравшихся. И что удивительно! Пришедшие с противоположной стороны привели с собой человека по имени Абу-Хаджи, который когда-то повлиял на исход примирения отца Ибрагима с кровниками. Этот всенародно уважаемый «старец» снова, невольно вступает к примирению семьи Заурбека, так как его попросили «большие» люди, где в семье Заурбека не может отказа этому благодетелю, великому дипломату — гуманитарию. Ему и всем собравшимся здесь людям преподнесли случившееся, как банальное недоразумение:
— Ибрагим по своей молодой наивности принял за страшное оскорбление простую случайность, — говорил гость со стороны Ахмеда, — видите ли, человек на переднем сиденье автомобиля был пьян, он сидел откинув руку на спинку соседнего сиденья за спиной водителя, и когда на ухабе, машину подбросило, рука непроизвольно соскользнула со спинки и случайно, чуть-чуть коснулась руки девушки, что было истолковано Ибрагимом, как попытка прямого оскорбления и совершения насилия над сестрой. Но, даже если Ибрагим считает, что ему нанесли оскорбление, случившемуся случайно без умысла, то мы готовы заплатить выкуп за обиду… — в толпе послышался гул недовольства.
Гость продолжал, — мы уважаем юношеское самолюбие парня и готовы сделать первый шаг к примирению, заплатить выкуп. Второе: мы согласны на то, чтобы вести переговоры по этому поводу со стороной мужа девушки, так как она по праву является членом семьи ее мужа. А мы в свою очередь принесем клятвенное заверение на Коране сторонникам семьи мужа, что не было умысла опорочить честь девушки. Поэтому вы — кровнородственная сторона девушки снимаете с себя все вопросы этого недоразумения. Третье: мы со своей стороны не будем пускать в ход дело по факту избиения должностного лица, занимающего высокий пост коммунистической партии. У нас есть подтверждающее медицинское заключение, данное в травматологическом медицинском пункте. И к тому же есть двое свидетелей: водитель и коллега по работе нашего человека.
Минула некоторая пауза, когда попросил слово отец мужа Зарган:
— Прошло уже несколько лет, как дочь Заурбека переступила порог моего дома, в качестве моей невестки. Таким образом, наши семьи породнились, Зарган стала мне, как дочь, и знаю я ее чистоту благонравия. Я бы отдал многое, чтобы подобное с ней не произошло. Если вы думаете, когда Заурбек передаст решение сего вопроса в бразды моей власти, то вам станет легче, вы ошибаетесь. Любое принятое решение в доме Заурбека, будьте любезны принять, как решение моей семьи.
— Тогда пусть скажет свое слово Заурбек, — сказал
старейшина, представляющий род Ахмеда.
— Нет! — возразил Абу-Хаджи, — будет справедливо, если мы послушаем непосредственного свидетеля произошедшего этой ситуации, а остальные свидетели, как я понял, готовы дать только свидетельские показания об избиении Ибрагимом, оскорбившего сестру, человека — это прозвучало, как знак его лояльности и поддержки семьи Заурбека, несмотря на то, что его привезли люди Ахмеда. Об Абу-Хаджи в народе всегда ходила добрая молва, о его неподкупности и справедливости в разбирательствах сложных дел, касающихся законов Шариата и Адата.
Брат Саид все же верил в правоту своего младшего брата и его адекватности, и, несмотря на свой возраст, мудрости. Саид тихо подошел к Ибрагиму со спины и встал рядом. Это был знак: держись, я с тобой.
Ибрагим украдкой посмотрел в сторону своего отца, пытаясь поймать его взгляд, и в тот момент Заурбек взглянул на сына. Во взгляде отца Ибрагим прочитал вопрос: «Что нам делать, как быть теперь?»
— Хорошо. Благодарю за возможность высказаться…
— Говори по существу, и только правду! — перебил Ибрагима Абу-Хаджи.
— Тогда я обращаюсь к старейшинам Ахмеда, в первую очередь. Почему же вы здесь, если не чувствуете никакой вины в поступке вашего родственника? Кто вас сюда приглашал? Почему вы дождались, пока мы вас не найдем? Хотя, уже нашли. Но, вы же приехали с объяснениями, оправдаться, так невиновные не поступают. К тому же, вы нашли и привезли с собой всенародно уважаемого Абу-Хаджи, которому моя семья обязана очень многим. Значит, вы приехали подготовленными, получается так же ведь. Вы, может быть, знаете лишь только то, что вам ваш родственник растолковал. Аллах свидетель, я знаю то, что видели мои глаза, глаза моей сестры, глаза еще двоих свидетелей, которые находились в это время в салоне машины…
Я знаю, что испытала моя сестра и я вместе с ней. Заметьте, мне тем не менее, намного легче, чем вам, которые пытаетесь выгородить вашего человека. Мне в отличие от вас, не приходится выгораживать себя или других членов моей семьи, к тому же беспокоить столь почитаемого человека, как Абу-Хаджи. Поэтому у вас есть повод беспокоиться за своего человека и его семью. Но, если, как вы считаете, вины Ахмеда нет, и в его действиях не было злого умысла и вы готовы клятвой на Коране подтвердить ложь Ахмеда, мы готовы принять эту клятву в другом контексте как принято по нашим обычаям. Вы вместе с близкими родственниками Ахмеда должны будете завтра перед всеми людьми, которые будут находиться здесь принести клятву на Коране, который вам предоставят, со словами:
«Клянемся на этом Коране, если с девушкой или женщиной нашего рода поступили бы подобным образом с любой стороны окружающих людей, мы бы не сочли это за оскорбление, позорящее честь и достоинство нашей женщины или девушки. После этой клятвы я и моя семья принесет вам свои извинения и моральные издержки. А если с таким условием вы не согласны, то ваш Ахмед должен публично стянуть себя штаны, приняв на себя ответный позор. Если и этот вариант вас не устраивает, то вы должны отдать нам на поругание дочь Ахмеда или же другую женщину вашего рода. Но, вдруг вас не устраивают все три условия, то право исполнить, любой один из последних двух вариантов, насильственным способом, оставляем за собой. И клянусь Аллахом, кроме этих трех вариантов другого компромисса между нами быть вообще не может. Выкуп ваш используйте в другом месте, только не здесь. У нас за деньги не продают честь женщины, потому что честь наших женщин дороже жизней наших мужчин. В этом доме последнее слово за нашим отцом, но я уверен, что он не обречет своих потомков на вечное бесчестие.
Когда Ибрагим закончил говорить, в толпе прошли одобрительные возгласы, и на какое-то мгновение, собравшихся окутала тишина. Нарушил ее старейшина из рода Ахмеда:
— Если здесь отсутствует голос более серьезных и мудрых людей, кто в действительности познавал жизнь, я считаю своим долгом заявить, что дальше говорить не о чем с этим зарвавшимся юношей. Но имейте ввиду, мы не потерпим подобного рода заявлений. Мы живем в советской стране, где есть законы и право на защиту.
— Тогда тебе, Саидбек, нужно было приехать сюда с представителями советской власти, а не со мной, — выразил свое недовольство вышесказанному Абу-Хаджи, — юноша совершенно справедливо и достаточно приемлемо в данной ситуации выразил свои требования от лица всей этой порядочной семьи. Но, поверьте мне и моему опыту это не зарвавшийся юноша, в нем говорит, по сути — истина. Вам бы его прислушаться, дабы не пролилась кровь. Ты, Саидбек, должен был понимать, почему молчал хозяин семейства, Заурбек. Как мы все знаем, на Заурбеке была кровь, и несмотря на то, что кровь была ему кровниками прощена, Заурбеку не приличествует выступать в подобных трениях по этикету наших традиций. И я стал теперь вдвойне его уважать, когда он не позволил себе возразить твоему выпаду, Саидбек, так как ты еще на правах гостя в его доме. Вразуми, Саидбек, содеянное этим аморальным Ахмедом и верните долг по чести семье Заурбека. Чеченцы, жизнью двух мужчин, за женщину убитую платили. У вас есть три варианта. Но я уверен, что первый вариант-клятва на Коране, вам не дадут использовать достойные люди вашего рода, так как эта клятва будет означать, что можно будет покушаться на честь ваших женщин. Считайте эту подсказку моим подарком.
А теперь, я хочу рассказать собравшейся здесь молодежи одну историю в назидание: «Когда-то в горах жил бедный, одинокий юноша, который встречался с очень хорошей девушкой, воспитанной в благонравной семье. Девушка уже дала слово юноше выйти за него замуж. Был еще другой, молодой джигит, самоуверенный, привыкший ни в чем не отказывать себе, из зажиточной семьи, который не раз посылал сватов к родителям той девушки, но они получали отказ, в связи с тем, что девушка засватана уже другим.
Однажды, будучи на охоте, бедный парень сорвался со скалы, покатился в пропасть, устремляя за собой целый камнепад. Юношу придавило камнями на дне обрыва, была перебита и зажата камнями одна нога, одна рука была раздроблена. Желание жить и любовь к девушке заставили его отрубить своим кинжалом ногу и раздробленную руку. Он выкарабкался и остался жить калекой, но передумал жениться на той девушке, чтобы она не стала жертвой его обузы. И послал ей гонца, чтобы тот передал девушке, что она может выйти замуж за другого. Девушка ответила, что она станет его женой, что бы ни случилось. И как-то возвращавшейся с родника девушке преградил путь тот богатый юноша, который схватил ее за руку и сказал: «Теперь тебе некуда деться, я взял тебя за руку, и ты не можешь теперь выйти замуж за другого, кроме меня, я тебя обесчестил!» Девушка выхватила, висевший на поясе кинжал у ненавистного ею мерзавца, отрубила себе руку его же кинжалом, со словами: «У меня нет руки, к которому прикасалось ничтожество».
— Люди, помните! Поистине, как говорил один мудрец, тяжесть покорности праведной жизни пройдет, но останется вознаграждение за нее. И поистине, сладость греха пройдет, но останется наказание за него. А теперь, Саидбек, обращаюсь к тебе, завтра к полуденному намазу (молитве) вы должны закрыть этот неприятнейший инцидент в нашем народе. Будьте благоразумны — закончил свою речь Абу-Хаджи.
К ночи разошлись все, кроме семьи Заурбека, которой предстоял тяжелый день. И в этом доме снова не спали двое — Заурбек читал Ибрагиму Коран и проповеди. Только поздно, глубокой ночью, Заурбек отпустил Ибрагима на отдых.
Ибрагим лег на кровать, не раздеваясь. Ночной прохладный ветерок иногда залетал в комнату через открытое окно, и играючи ерошил волнистые волосы Ибрагима, овевая его прохладой. Ибрагим подставлял ему пылающее лицо и умиротворенно закрывал глаза, поддаваясь какому-то необычайному чувству. На душе становилось легче. Скупая слеза скатилась по щеке, унося с собой и боль, и обиду, и жажду мщения. Он уже понимал, чувствовал, что будет завтра, и он теперь был готов к этому…
Ночные беседы с отцом, чтение Корана и мудрые рассказы Заурбека о жизни праведных, давали ему новые силы. А по поводу его речи, перед собравшимися, отец обмолвился несколькими словами:
— Ибрагим! Ты выглядел, как раненый зверь. «Животные-люди, превращаются в людей-лис, когда встречают волков-людей». А чтобы не перевоплощаться — оставайся человеком. Чтобы не бояться жить, не бойся умирать!
III
Утром, во дворе Заурбека съезжались и собирались родственники. Мать Хеда, пытаясь себя чем-то занять, хлопотала на кухне, угощала едой гостей. Иногда, забывая, что делала, бесцельно выходила и входила обратно. Зарган находилась в комнате матери, пыталась держать себя в руках, ей это было нелегко из-за того, что она стала причиной происходящего…
На широкой улице, перед двором Заурбека, собралось много родственников и односельчан. Молва обошла всех своих и чужих. Вскоре, большой двор и улица были полны участниками, ожидавших результата. Женщины оставались в своих домах, они лишены «церемонии» подобного рода. Сегодня от дальнейших действий противников, решалось — как быть дальше. Многие были настроены злобно, за посягательство на честь их рода.
Перед домом, напротив дороги, пространство оставалось свободным, словно пустая сцена в ожидании главных действующих лиц. При случае прибытия противников это место предназначалось занять им. Ибрагим подошёл к своим сверстникам и встал чуть в стороне, скрестив руки за спиной и опустив голову. Он был бледен и спокоен, стройный, подтянутый, юный — почти мальчишка, и только глаза могли выдать его истинные чувства. За эти дни пытливые, веселые глаза парня стали задумчивыми и серьезными — глазами взрослого человека, мужчины переживающего личную драму. Ибрагим стоял в той же позе, когда недалеко от них остановилось несколько машин. Из них вышли незнакомые мужчины, это были те, кого с таким нетерпением ждали, но не было известно, с «чем» они явились. Наступила мертвая тишина! Вдруг, приехавшие открыли заднюю дверь одной из машин и вывели молоденькую и очень красивую девушку, которую Ибрагим видел в доме Ахмеда.
Собравшиеся во дворе Заурбека, как по команде, встали полукругом, обращая взоры в сторону приезжих. Один из сопровождающих девушки указал ей место, где она должна встать, остальные оставались у своих машин, не смея от стыда поднять головы.
Во дворе прошлись удивленные возгласы: «Что они делают?»
Между тем, девушка пошла в сторону указанного ей места. Не оглядываясь на своих сопровождающих, она дошла до центра свободного пространства и остановилась. Одетая в черное одеяние, словно в трауре, она стояла, кусая губы и глотая душившие ее слезы. Вдруг из той же машины, с которой вышла девушка, выскочила женщина средних лет, не подчиняясь окрикам ее спутников, бледная, дрожащая, но с твердой решимостью в глазах, направилась в сторону девушки. Женщина была красива своей решимостью и внешне, и хотя лицо ее было искажено нечеловеческими душевными муками, не трудно было по сходству узнать в ней мать бедной девушки. В самые горестные, в самые трудные минуты жизни дочери, мать стала рядом с ней, чтобы если даже и не отвести, то хотя бы наравне с ней принять позор, выпавший на долю ее ребенка и хотя бы этим оказать ей поддержку.
— Послушайте все, — выкрикнула она, — я мать этой девушки, мы с ней единое целое и попрошу подвергнуть и меня такому же наказанию, которое вы хотите совершить над ней — с этими словами она гордо встала рядом со своей дочерью.
Зарган, выглядывавшая в окно из дома видела, когда вывели из машины девушку, и она бросилась к своей матери:
— Мама, помоги! Мама, заклинаю тебя, помоги! Девушку привезли, пусть ее не трогают наши… мама, я с собой покончу, я убью себя, мама, сделай что-нибудь, — кричала Зарган в истерике.
Хеда обняла свою дочь, взглянула ей в глаза и сказала:
— Глупая моя доченька, в этом доме нет таких подлых мужчин, и твой отец не допустит надругательства над невинным человеком, особенно над девушкой. Я уж хорошо знаю твоего отца и твоих братьев.
Шепот пронесся по двору, и девушка еще ниже опустила голову. Она уже не могла сдерживать себя и слезы текли по ее щекам, дрожали губы, дрожали руки, теребя уголок девичьей шали. А вокруг шушукались ребята, а старики неодобрительно покачивали головой. Молодые люди уже шепотом разыгрывали между собой словами то дочь, то мать, то уступая друг другу, добиваясь права на них, но так, чтоб их не слышали старшие. Это было ужасно и мерзко… Одного молниеносного взгляда Заурбека хватило всем, чтобы угомонить и остудить горячие головы, кто шептался в толпе собравшихся. Заурбек развернулся лицом к толпе, отодвинул подол бешмета и схватился за рукоять кинжала спрятанный под подолом:
— Клянусь, отсеку голову любому, кто посмеет приблизиться к девушке. Несмотря ни на что, я убью любого, кто хоть одним движением посмеет оскорбить женщин в моем доме. Мужчины рождены оберегать честь женщины, а не лишать в позорном бесстыдстве и насилием.
Из дома вышла мать Ибрагима Хеда. Она подошла к бедной девушке и плача обняла ее, прижимая к себе, словно пытаясь укрыть от любопытных взоров, от беды, от сего дурного. А та захлебываясь и уже плача навзрыд, все твердила:
— Тетя, тетя, пусть делают со мной, что хотят, только пусть не трогают папу. Я на все согласна, только не трогайте папу…
— Не бойся, доченька, здесь тебя никто не обидит, не плачь, и папу твоего уже не тронут. Все будет хорошо. Я принимаю тебя как свою гостью, а моя гостья под защитой мужчин моей семьи, если они остаются теми мужчинами, которые питались с моих рук…
На этом пространстве, перед взорами мужчин, собравшихся жаждой мести, стояли две матери и одна девушка, пытаясь удержать всхлипы и слезы. В доме напротив, рыдала еще одна девушка, уткнувшись в подушку. Их слезы, их боль известны только им и Всевышнему. Наступили самые тяжелые минуты для всех присутствующих здесь. Приезжие с женщинами мужчины не знали, куда себя деть от позора, они стыдились поднять головы, стесняясь встретить взгляд тех, кто, напротив. Но и мужчины со стороны Тасуевых испытывали горечь произошедшего на их глазах. У многих, особенно у старцев в глазах появились слезы сожаления происходящему. Каждый в своем уме перебирал все свои поступки в жизни, и благодарили Бога, за то, что им не пришлось испытать подобное унижение в своей жизни, которая испытывала сторона виновника. Урок был поучителен для всех на долгую жизнь, для присутствующих и для тех, кто об этом услышит.
Добровольная сдача дочери на поругание, чтобы спасти свою шкуру и достигнуть мира — отец девушки все же обрек себя на позор. Но увы, чем строже закон, тем меньше аморальности в народе. Лучше бы отец девушки заплатил бы собственной кровью, чем обречь свою дочь на позор — думали те, кто лицезрел эту драму. Мужество, благородство, сила воли, милосердие, мудрость семьи Заурбека одержала победу над гневом. Они не прикоснулись к девушке, имея на это право мести, но месть над беззащитной девушкой не возвышала их в собственных глазах. Но от этого унижение девушки не становилось меньше, ее унизил собственный отец, спасая свою шкуру.
Заурбек дал знак старейшину из своего рода Бетерсолту, чтобы тот дал понять приезжим с женщинами, что они могут быть свободны. Бетерсолт подошел к стоявшим женщинам и сказал им, чтобы они шли за ним. Он отвел их к стоявшим мужчинам возле своих машин и сказал:
— Вы свободны, и мы свободны. У нас нет к вам больше никаких вопросов, путь ваш свободен.
Не прошло и полминуты, как гости скрылись за поворотом в конце улицы, унося с собой позор и унижение. В какое-то время продолжала стоять тишина, многие старцы и молодые вытирали руками свои влажные глаза. Эта влага поступала из глубины их сердец, влага скорби безумству, и, с другой стороны, мужеству благородства. Не было слов достигнутому, собравшиеся расходились молча, сначала тронулись со своих мест старики. И один за другим молча стали расходиться и молодые. Ибрагим стоял в той же позе и глядел в «никуда», словно хотел разглядеть что-то сокровенное в туманной завесе. К нему подошел брат Саид, обнял его и поблагодарил:
— Спасибо, за выдержку. Я был уверен в тебе, что ты благородный и благоразумный.
Чуть погодя к Ибрагиму подошел старейшина Бетерсолта и крепко его обняв, сказал:
— Мое уважение к тебе окрепло и возросло! Ты настоящий мужчина!
Ибрагим ушел к себе и спал до глубокой ночи, а когда проснулся, пошел к отцу в дом.
В доме не спали двое…
АРМИЯ
I
Настал день сборов. Ибрагим, как и все призывники, уже прошел военно-медицинскую комиссию и выслушал наставления военного комиссара. Каждому призывнику после прохождения последней медицинской комиссии в Грозном вручали приписное свидетельство, в котором предписывалось явиться в определенный день и час в районный военкомат для переклички и получения военного билета, а уже оттуда — на сборный пункт. Приписное свидетельство было датировано 2 ноября 1979 года. Чечено-Ингушетия из года в год, во время весеннего и осеннего призывов в армию, постоянно перевыполняла план по набору призывников. На Кавказе считалось позором среди молодежи уклонение от службы в армии. Ежегодно весной и осенью, в определенное время, ежедневно уходили эшелоны с призывниками.
Первого ноября в доме Заурбека устроили молодежные проводы. Вечером, после заклания жертвенного барана, старики провели молитвенный обряд — моулид. Кто не имел возможности прийти попрощаться с Ибрагимом утром, перед отправкой на сборный пункт, сделал это накануне вечером. Все желали ему удачи, звучали напутственные слова. Старики советовали не терять голову и рассудок, ни при каких обстоятельствах, желали доброго пути и счастливого возвращения домой по окончании службы.
Ночью семья осталась в своем кругу. Многие обещали вернуться утром, чтобы еще раз попрощаться с Ибрагимом. Спать легли поздно. Но, как и всегда в тревожные ночи, в доме снова не спали только двое. Не был спокойным сон и у Хеды.
Рано утром Заурбек, совершив утреннюю молитву, вышел во двор, чтобы встретить односельчан, желающих попрощаться с его сыном. Люди шли к дому Заурбека, женщины несли Ибрагиму подарки и продукты в дорогу — так принято у чеченцев. Ибрагим отшучивался: «Вы на два года службы заготовили мне провизию. Тут на всю армию хватит! Как же я все это довезу? Нужно у министра обороны заказать железнодорожный состав».
Провожать Ибрагима до сборного пункта должны были поехать его мать, а также старший брат Саид, сестра Зарган и несколько ребят из числа его родственников. Когда все вышли во двор и начали готовиться к отъезду, Заурбек остался в доме, зная, что сын обязательно зайдет к нему в комнату попрощаться наедине, втайне от провожающих. У чеченцев не принято, чтобы отец открыто выражал свои чувства к собственным детям, особенно к сыновьям.
Когда Ибрагим зашел к отцу, тот сидел на деревянном топчане и читал молитву, в которой просил у Всевышнего удачного пути для своего сына. Ибрагим, молча стоял и ждал, пока отец закончит молитву. Заурбек встал и сказал сыну: «Ибрагим! Я надеюсь, что у тебя все будет хорошо, и не забывай писать матери письма о себе и о своих делах. Ты знаешь, она очень тебя любит и переживает за тебя».
— Я это знаю и буду всегда об этом помнить, — ответил Ибрагим.
Заурбек сделал шаг к выходу, Ибрагим тут же отступил в сторону, чтобы пропустить отца вперед. Так он был воспитан и таков обычай — уступать дорогу старшим.
Заурбек, выйдя во двор, поблагодарил всех пришедших проводить Ибрагима и обратился к старшему сыну Саиду: «Езжайте тихо. Будьте осмотрительны в пути. Не гоните машину. Да будет ваш путь свободным (марша гIойла)!» Это означало, что Ибрагиму и тем, кто поедет провожать его, можно садиться в машины и трогаться в путь. С этими словами Заурбек развернулся и пошел в дом.
В райвоенкомате, куда прибыли призывники Урус-Мартановского района, военный комиссар выстроил их перед зданием военкомата. Он изъял у каждого приписное свидетельство, вручил всем военные билеты и произнес традиционную напутственную речь, в которой говорилось о высоком долге служения социалистической Родине, о благородной миссии советских солдат. После этого, как по мановению дирижерской палочки, загремел военный духовой оркестр, который стоял чуть поодаль от строя призывников. Трубы под барабанную дробь выдували знаменитое «Прощание славянки».
Призывников погрузили в автобусы и повезли в Грозный, на центральный сборный пункт. Провожающие последовали за ними, кто на своем автотранспорте, кто на специально предоставленном автобусе.
Сборный пункт окружал высокий кирпичный забор, по верху которого была натянута колючая проволока. Сделано это было для того, чтобы подвыпившие провожающие не смогли проникнуть на территорию, подведомственную Министерству обороны. Вход охранялся солдатами и сержантами внутренних войск. Здесь проходила как бы граница между гражданским миром и миром военных. По периметру сборного пункта росли высокие тополя. У парадного входа перед сборным пунктом был ухоженный сквер, в котором на одеялах и газетах расположились провожающие. У взрослых в глазах были тревога и печаль и не удивительно, вдруг их «ребенка» отправят в Афганистан?! А молодежь веселилась.
Молодости несвойственно чувство страха, да и печаль у нее недолговечна. Молодости жизнь представляется как сплошной праздник, с песнями и танцами, анекдотами и шутками. Умудренная жизненным опытом зрелость и старость знают, что жизненный путь человека усыпан не только розами, но и шипами от них, и что подчас в жизни шипов больше, чем роз.
Наконец были произведены все необходимые формальности, после чего провожающим дали возможность попрощаться с призывниками уже на территории сборного пункта. Толпа устремилась вовнутрь. Каждый старался сказать своему сыну, брату, родственнику или другу самое сокровенное, самое важное перед долгим расставанием. Все, смеясь и плача, делали над собой усилие в тщетной надежде вспомнить и сказать самые важные, самые нужные слова. Перед разлукой не отходила ни на шаг от Ибрагима его уже седая, красивая и нежная нана (мама). Нет, так и не вспомнит и не скажет она этих самых сокровенных слов своему сыночку, а все последующие два года долгими днями и ночами будет перебирать их в уме, не находя нужных. Она будет нежно трогать, поглаживать своими материнскими руками все вещи, в которых он ходил дома. По-настоящему способна любить только мать, но ее язык не в состоянии передать трепет сердца, крик души, муку и тревоги каждой клеточки ее слабого женского существа о своем чаде. Это выше ее сил. Но внимательный и любящий сын может прочитать в глазах матери все, что она не смогла выразить словами. Растерянный взгляд Хеды блуждал по толпе провожающих, постоянно останавливаясь на Ибрагиме. Она видела, как некоторые матери, обнимая своих сыновей, несдержанно рыдали. Но она обещала себе, что не позволит, чтобы ее сын, ее кровиночка, заметил в такой трудный для него день ее слезы — ему будет тяжело их видеть. Он всегда был добр и нежен с ней, и если она не скроет от него свою печаль, то он будет себя корить, что явился виновником ее слез и печали. Она не расстроит его, она покажет ему себя сильной, и тогда ему будет легче служить, хотя ей будет очень сложно скрыть от его проникновенного взгляда свою тоску. Вдруг она встрепенулась, и ее напряженный взгляд устремился в одну точку. Она увидела знакомую фигуру. Хеда узнала Хаву — чернобровую красавицу, дочь Ахмеда, их односельчанина. Стройная как лань, с лебединой шеей, с красивым лицом, с черными, как смоль, косами и румянцем во все щеки, Хава была настоящей красавицей. Хеда всегда мечтала о том, чтобы она стала женой Ибрагима. Он же, когда она ему делала намеки по этому поводу, отшучивался.
Хава провожала в армию своего брата. Заметив, что Хеда наблюдает за ней, Хава упорхнула, как встревоженная пташка, в толпу. Хеда улыбнулась и сказала Ибрагиму:
— Видел, какая скромница на тебя глядела, пока мы ее не обнаружили? Смутилась, милая, и упорхнула. Ибрагим, покраснев, сделал слабую попытку оправдаться, но, не сумев совладать с собой под напором насмешливых глаз матери, сестры Зарган и брата Саида, отвернулся. Хеда же снова заметила вслух:
— Хава красивая и умная девушка, из хорошей семьи и уважаемого рода.
При выборе невесты у чеченцев большое значение придавалось тому, из какого она рода. Это был не просто каприз, а установившаяся на основе жизненного опыта традиция у чеченцев. Жизнь подтверждала правило, согласно которому «яблоко от яблони не далеко падает». И вековые наблюдения людей, не знакомых даже с азами генетики, привели их к выводу о том, что только хорошее зерно способно давать хороший урожай и что только хорошая мать может вырастить хороших детей.
Объявили построение призывников. Ибрагим нежно обнял мать, брата и сестру, схватил свой вещмешок и побежал в строй.
Провожающих попросили выйти за территорию сборного пункта. Счетчик времени стал отсчитывать срок службы Ибрагима. А провожающие, зная, что новобранцев повезут на железнодорожный вокзал, ринулись туда.
Вечером того же дня с сотней других призывников Ибрагима привезли на железнодорожный вокзал. Их разместили по плацкартным вагонам, провели перекличку и дали команду машинисту электропоезда трогать. Провожающие бежали по перрону вслед уходящему составу, махали руками ребятам, выглядывавшим из открытых окон вагонов, кричали что-то напоследок, передавали в протягиваемые руки пакеты с разными сладостями, сигаретами, продуктами. А поезд, быстро набирая скорость, начал свой бесконечный перестук колес, оставляя за собой, километр за километром, бескрайние просторы страны Советов. За окном менялись ландшафты. Деревья избавлялись от своего летнего наряда, желтые листья один за другим падали на землю, покрывая ее своим золотым нарядом, а поезд, равнодушно врезаясь в предвечерние сумерки, шел и шел. За окнами мелькали леса, поля и реки. Иногда он останавливался на промежуточных станциях, чтобы пропустить железнодорожные составы.
Согласно установкам Министерства обороны, призывника как можно дальше удаляли от родных мест. Так, юноши с Кавказа служили в глубинных и окраинных районах СССР, тогда как контингент солдат, служивших на Кавказе, был собран преимущественно из сибиряков и украинцев. На первый взгляд, в этой дорогостоящей «рокировке» не было смысла. Но только спустя много лет Ибрагим понял, что это была глубоко продуманная и проверенная опытом политика.
Понимание этого пришло к Ибрагиму, когда он стал наблюдать по телевизору за событиями, предшествовавшими падению советской империи. Это были события в Баку, Тбилиси, Вильнюсе, где происходили столкновения армии с мирным населением. В рядах оборонявшихся были только местные жители, в рядах наступающей армии — только солдаты, выходцы из других регионов Советского Союза.
Понимание этого стало крепнуть, когда Ибрагим начал наблюдать за происходящим в России в период становления и укрепления власти Бориса Ельцина. Он был уверен в том, что за рычагом управления танка, с грохотом несущегося по улицам Москвы, не мог сидеть москвич, и москвич не способен был направить дуло на белоснежное здание парламента и выстрелить по нему. Понимание этого окончательно укрепилось в его сознании, когда он стал свидетелем «убийства» столицы его республики города Грозного.
Злой умысел военного командования заключался не в том, что они хотели отправить призывника подальше от малой родины, а в том, что они, изучив и зная психологию человека, предусматривали возможность возникновения неординарной ситуации, разрешение которой требует применения военной силы. Тут материальные затраты Министерства обороны по перевозкам и переброскам призывников с одного конца страны в другой, из одной республики в другую с лихвой окупались в один момент. Ведь не станет солдат, если он, конечно, не сумасшедший, расстреливать дома и улицы, деревья и памятники города, по которому он бегал в детстве, в котором родился и в котором живут его близкие и друзья. Нет, не расстреливали Грозный и его жителей выходцы из Чечено-Ингушетии, а если все-таки среди этих палачей и были такие, то имя им не люди, а некое другое, неведомое.
II
На одиннадцатые сутки эшелон с призывниками прибыл на Дальний Восток, в Хабаровск. Прямо с железнодорожной станции их погрузили на встретившие их военные грузовики и повезли в N-скую часть.
Ибрагим попал в школу сержантов. После ее окончания ему предстояло по распределению служить сержантом в какой-нибудь части. Учеба в этой школе занимала полгода из двух лет армейской службы.
Солдатская жизнь Ибрагима текла однообразно, как это обычно бывает в армии в мирное время. С командирами и товарищами он общался столько, сколько требовали его армейские обязанности, за исключением тех конфликтов между солдатами разного периода службы, которые происходят в любой армии. Бывало всякое, но Ибрагим имел достоинство и смелость постоять за себя и своих товарищей.
Их иногда избивали старослужащие, но и они не оставались в долгу. Однажды на тактических учениях один из старослужащих сержантов решил показать перед остальными свое превосходство над Ибрагимом. Но, получив сильный удар в челюсть, мгновенно утратил былой гонор и презрительное отношение к молодым курсантам.
Постоянные учения, штудирование воинских уставов, физическая подготовка — воинская служба давалась нелегко. Ибрагим, получивший до армии хорошую физическую закалку, отличные знания в школе, достойно переносил все тяготы армейской жизни. Ни строгий распорядок дня, ни изнурительные физические упражнения не могли поколебать его воли, а, наоборот, закаляли ее. Даже болезненные для его самолюбия придирки командиров и сержантов этой школы он старался не воспринимать слишком близко к сердцу. Казалось, что денно и нощно эти командиры и сержанты следили за курсантами, придираясь ко всем мелочам. А курсанты все упорнее закаляли себя, повторяя: «То, что нас не убьет, сделает нас более сильными».
Ибрагим сначала не мог понять, почему командиров интересуют такие мелочи, как, например, застегнуты ли все пуговицы на гимнастерке, чем курсант занимается в свободное время, с кем общается, о чем говорит. В школе сержантов были люди разных национальностей. Из чеченцев был один Ибрагим. Курсанты, разделившись по землячествам, сообща защищали интересы друг друга. В том, что это необходимо, Ибрагим убедился, когда произошла драка между азербайджанцами и армянами.
Причиной ссоры, приведшей к драке, явился отказ азербайджанца по имени Арсен чистить туалет. Свой отказ он мотивировал тем, что сержант Самвел, армянин по национальности, незаконно, с целью унизить, посылает именно его, а не армянина из своего взвода, который, будучи в наряде, должен был чистить туалет. Из-за этого Самвел ударил кулаком Арсена в лицо. За того вступились его земляки-азербайджанцы и избили Самвела, за которого, в свою очередь, вступились армяне. Так инцидент перерос в групповую драку на этнической почве. После вмешательства офицеров драка была остановлена, но только до поры до времени, так как обе стороны пригрозили друг другу мстить до победного конца. Таким образом, конфликт мог дойти до кровопролития. Тут выход нашел Ибрагим, предложив противоборствующим сторонам честный и мужской поединок — один на один. На поединок должны были выйти виновники конфликта — армянин Самвел и азербайджанец Арсен.
Несмотря на то, что сержант Самвел отслужил год и три месяца, а Арсен — всего лишь три месяца, прав был Арсен, и Ибрагим видел его правоту и готовность отстоять ее любой ценой.
Загнанный как зверь в угол, Арсен представлял собой опасность для Самвела, но тот этого не замечал, чувствуя себя защищенным как старослужащий. Самвел рассчитывал также на неписаные законы «дедовщины».
Арсен был страшно напуган предложением Ибрагима, хотя был сильнее, что не могло ускользнуть от взора такого опытного борца, как Ибрагим. Он поверил в Арсена и не ошибся. Решительность в глазах Арсена и брезгливость в лице Самвела вызывали у многих симпатию к первому. После вечернего отбоя, когда уже многие уснули, четыре человека — Арсен со своим секундантом Ибрагимом и Самвел со своим «секундантом» Толганом, узбеком по национальности — вошли в умывальную комнату, размеры которой позволяли двум противникам развернуться почти как на ринге. Удары можно было наносить кулаками и ногами по всему телу, и только одно правило — лежащего не бить. Если не отнести этот случай к мистике, то за пять-шесть секунд поединка Самвел был нокаутирован Арсеном ударом в челюсть.
На следующий день, как ни странно, офицеры части сделали вид, что им ничего неизвестно о ночном поединке. Впрочем, они всегда закрывали глаза на теневую сторону армейской жизни.
Только на занятиях замполит, как бы, между прочим, заметил:
— Вот если бы все решали межнациональные проблемы, как это делает Тасуев Ибрагим, давно бы наступил мир во всем мире.
Сказано это было явно с сарказмом, но Ибрагим сделал вид, что он не понял о чем речь. К сожалению, для Ибрагима и многих других инцидент на этом не закончился. Самвел снова настроил своих земляков против Арсена, и ему была устроена засада в темном коридоре казармы, после чего началась групповая драка, «стенка на стенку», между армянами и азербайджанцами. В результате получили увечья почти все участники драки. Разбирательство этого инцидента проводилось военным дознавателем в течение месяца. Виновниками и зачинщиками были признаны Самвел, Арсен и Ибрагим. Командир учебной части, видимо остерегаясь широкой огласки, ограничился легким наказанием — они были посажены на несколько суток на гауптвахту.
Несмотря на то, что Ибрагим держался особняком, его независимый нрав и способность при необходимости постоять за себя были замечены не только сослуживцами, но и командирами и офицерами.
Относительно независимым может быть только тот, кто очень богат, либо имеет большую власть. Убедиться в истинности этих аксиом жизни Ибрагиму пришлось, как говорится, «на собственной шкуре».
Всем, кто служил в армии, тем более в советской, известно, что офицеры не любят независимых солдат. Задача командиров — сломить молодого человека, то есть подчинить, и как они сами говорят, «отучить от гражданки» и сделать из него послушное существо, слепо и беспрекословно выполняющее требования устава и командира.
За «перевоспитание» Ибрагима взялся замполит роты капитан Литвинов. Он всячески придирался к нему. Юноша был уже на грани срыва, но его сослуживцы заметили и предупредили надвигавшуюся драму.
Сержант Юрий Крутов к моменту призыва в ряды СА был отчислен из Московского автодорожного института с третьего курса. О причине отчисления он не любил рассказывать, и никто ее толком не знал. Среди сослуживцев Юрий выгодно выделялся своей интеллигентностью, подтянутостью. Призванный в армию на полгода раньше Ибрагима и уже окончивший эту школу, он, по решению командования, остался служить и воспитывать молодых курсантов. Юрий был интересным собеседником, играл на гитаре, умел остроумно шутить. Словом, был «своим парнем» в любой компании. Неслучайная беседа Юрия и Ибрагима продолжалась долго. Юрий открыл Ибрагиму глаза на многие вещи, предложил ему свою дружбу и поддержку, что было встречено последним с большим удовольствием и благодарностью. С этого дня они начали часто общаться, у них оказалось много общих интересов.
В курсантских трудах и заботах, в монотонной жизни, которую лишь изредка разнообразили мелкие перепалки между курсантами, прошло полгода. Последняя неделя прошла под знаком подготовки территории части к праздничному мероприятию, посвященному торжественному выпуску курсантов школы. С утра и до самого отбоя курсанты носились по территории части, белили бордюры, красили заборы, подметали. Все кругом и так блестело, но таковы правила «игры» у военных — вдруг нагрянет военная инспекция из штаба округа, и потому чистоте и порядку не должно быть предела. Наконец, все готово — военный городок украшен различными транспарантами, знаменами, кругом все чисто и опрятно. Командование и выпускники школы сержантов готовы к майским торжествам. Экзамены по всем пунктам и правилам сданы под строгими взорами экзаменаторов. Присвоение званий и награждение различными значками за отличие в службе курсантов и поощрение сержантов и офицеров различными подарками, очередными званиями, отпусками с побывкой на родине приурочены на завтра — Первое мая, день Всемирной солидарности трудящихся. Утром на десять часов был назначен военный парад и шествие трудящихся по центральной городской площади имени Ленина.
В СССР военные парады проводились в воинских частях в ознаменование всех революционных праздников и важных событий государственного и военного значения.
III
Утром 1 Мая, несмотря на моросящий дождь, состоялся парад.
Вечером уже на территории учебной части, в Доме культуры офицеров, началось торжественное мероприятие со всей помпезностью, на какую способны военные. После официальной части состоялся праздничный концерт с участием ансамбля части, а также артистов местной эстрады.
Концерт проходил с «огоньком». Выпускникам и семьям офицеров это действо доставляло большое удовольствие. Особенно радовались выпускники — ведь через несколько дней им предстоит стать командирами. Они будут нести уже вполне самостоятельную службу, от них будут зависеть судьбы и, быть может, жизни их подчиненных. А сейчас, после шестимесячной военной учебы, им нужно немножко расслабиться. И от концерта они получают большую разрядку, заряд бодрости и прилив новых сил.
Посещение подобных мероприятий было традицией в семьях военных. Вместе с другими членами семей офицеров на торжество пришла и жена заместителя командира части по политической работе Вера Степановна со своей дочерью Ольгой. К ним в компанию напросился замполит роты капитан Литвинов. В отличие от других младших офицеров, командиров взводов и рот, Литвинов был холостяком. Дочь замполита части, подполковника Тарасова, нравилась Литвинову, и он всячески пытался угодить ей и ее родителям.
Литвинов был личностью приметной. Два года назад он с отличием окончил военное училище. Отец его занимал высокую должность в генштабе, и потому Литвинов вышел из стен училища уже старшим лейтенантом, а через два года ему досрочно присвоили звание капитана. Надо отметить, что природа не обделила капитана ни ростом, ни красотой, ни тщеславием. Учеба в престижных школах Москвы, высокопоставленные родители, помимо заметных знаний, способствовали развитию в нем таких свойств, как высокое самомнение, спесь, тщетно скрываемую под маской служебного долга. Капитан смотрел на всех свысока, ему казалось, что все окружающие — курсанты, сержанты и офицеры — должны беспрекословно выполнять любые его прихоти.
Несмотря на свой ум и внешнюю притягательность, капитан имел мало друзей среди сослуживцев. Да и те, которые ходили в друзьях у капитана, делали это отнюдь не бескорыстно. Сам же Литвинов видел себя уже в генеральских погонах в генштабе в окружении услужливых подчиненных, готовых выполнить любое его мимолетное желание. Литвинову для полного счастья не доставало лишь красивой невесты, такой, как Оленька Тарасова.
Будучи единственным ребенком в семье, Ольга с самого рождения была окружена всесторонней заботой, вниманием и любовью родителей. Они, как говорится, души не чаяли в своем чаде и делали все от них зависящее, чтобы она выросла, не нуждаясь ни в чем. Ольга получила музыкальное образование, с увлечением занималась плаванием, теннисом. Проблемы в школьном образовании родители решали с помощью репетиторов. Это позволило ей, девочке от природы способной и умной, с отличием окончить школу и без каких-либо протекций поступить в Хабаровский университет, на экономический факультет. Хотя Ольга и не была кричаще красивой, но ее ладная фигура, искрящиеся жизнью и молодостью, глаза не позволяли мужчинам без внимания пройти мимо нее. При всем этом, уже через несколько минут общения с ней, нельзя было не заметить, что она имеет чувствительную и отзывчивую душу, скрываемую под маской вечной насмешницы и хохотуньи. Как правило, чрезмерная любовь родителей портит детей, делает их эгоистами, но на Ольге это не отразилось — наоборот, она вобрала в себя все хорошее, чтобы в последующем щедро одарить им своего избранника и своих будущих детей, а также отвечать взаимностью родителям.
«Сверхчеловек» Литвинов не мог обмануть чувствительную и нежную душу Ольги. И поэтому она тактично отклоняла все его попытки завоевать место в ее сердце.
Ухаживания капитана не были секретом для матери Ольги. Она предвидела блестящую карьеру капитана и потому всячески поощряла его ухаживания, желая устроить будущее своей дочери. На этот праздник Ольгу привело нежелание обидеть мать. Нельзя сказать, что она откровенно скучала, но и особого восторга от этой воинской церемонии не получала. Ее воображение занимал один сержант, на которого она обратила внимание еще в самом начале торжественного мероприятия. При взгляде на него Ольга поняла, что еще никогда не встречала такого красавца. Она обратила внимание на его непосредственность и на то, что он отнюдь не кичится и даже не чувствует свою привлекательность. Ольга сделала невольное сравнение между капитаном Литвиновым и сержантом-незнакомцем: сравнение получилось не в пользу первого.
— Конечно, ростом и сложением они внешне похожи, — рассуждала Ольга, — но дальше они рознятся: капитан светловолосый, голубоглазый красавец, но в его лице проглядывается какая-то недоработка, какая-то небрежность природы, тогда как в сержанте все безупречно. Тонкое аристократическое лицо, во всем облике чувствительная гармония и законченность. Весь он, от волнистых черных волос и изумительно красивых карих глаз до изящных с длинными пальцами рук, настоящее совершенство. Не может быть, чтобы этот сержант не осознавал, как богато одарила его природа. Но как просто он себя ведет.
Воображение девушки еще долго было занято новым объектом ее внимания, и, пожалуй, только окончание концерта прервало ее фантазии. В сопровождении матери и капитана Литвинова Ольга отправилась домой. Капитан любезно предложил себя в провожатые в тот момент, когда отец Ольги, подполковник Тарасов, предупредил жену и дочь, что ему необходимо задержаться еще на час. У подъезда дома Тарасовых Литвинов галантно распрощался с дамами и пошел обратно в часть. Всю дорогу Ольга рассеяно слушала словоизлияния капитана и облегченно вздохнула, лишь, когда капитан откланялся.
Следующая неделя жизни Ольги прошла в грезах и фантазиях, связанных с сержантом.
Образ, начинающий бледнеть, воскрес также неожиданно, как появился в первый раз. Только позже, когда пришло расставание и прошло время, Ольга поняла, что ее вела к нему сама судьба. Судьба, единственно желанная и счастливая, какая только может быть у женщины. Судьба, которая является мечтой всякой женщины. К величайшему сожалению, настоящее счастье не бывает долговечным.
Командование учебной части предложило Ибрагиму остаться при школе для работы с призывниками. Юрий тоже хотел, чтобы его товарищ был с ним рядом. Ибрагим с радостью согласился. Он стал заместителем командира взвода в звании сержанта. Юра был уже старшиной роты, в состав которой входил взвод Ибрагима. Служба шла — день прошел и слава Богу, как говорят солдаты.
Знакомство Ольги и Ибрагима состоялось вскоре, и оно было романтическим в самом хорошем смысле этого слова.
IV
Был август. Уже несколько дней на небе не было ни облачка и солнце пекло невыносимо. Трава и деревья в городе были покрыты тонким слоем пыли, и с утра в этот воскресный день дул теплый ветер. Спасение можно было найти лишь в городском парке, возле прудов и цветочных клумб, где могучие деревья заслоняли собой от горячих лучей солнца, тем самым даря людям тень и прохладу.
В полдень, после длительного сна, Ольга и ее подруга Галина, созвонившись по телефону, договорились встретиться в парке и погулять вдвоем. Через несколько часов, порядком проголодавшись, они зашли в кафе «Уют». Во время каникул, когда делать было нечего, подруги часто проводили здесь свое свободное время. Отдохнуть и перекусить в кафе девушкам не удалось — помешало назойливое внимание двух подвыпивших юнцов. Они решили уйти. Выйдя из кафе и отойдя от него на приличное расстояние, Ольга с Галиной присели на скамейку. Но не тут-то было! Пьяные юноши, сразу же последовавшие за ними, подошли к ним и начали предлагать познакомиться и вместе покурить. Девушки не знали, что им делать. Путь к отступлению был отрезан. Оставалось только звать на помощь, но они не знали, как на это отреагируют преследователи — могут ударить или оскорбить. Эти тревожные мысли были прерваны новыми действующими лицами, положившими конец если не надвигающейся драме, то уж, вне всякого сомнения, большим неприятностям для девушек.
Подошедшие были в военной форме. Их сильные и подтянутые фигуры не вызывали у хулиганов желания особенно долго с ними спорить, и они быстро удалились. Оправившаяся от шока Ольга узнала в одном из спасителей «своего» сержанта. Это был Ибрагим.
Получив увольнение, Ибрагим и Юрий искали место в городе, где можно было интересно провести время. Их не тянуло на дискотеки или на концерт. Идти в кино также не хотелось из-за сильной жары. И они решили пойти в парк, в котором можно было бы спокойно погулять, поговорить и отдохнуть. Но встреча с хулиганами и последовавшие за этим события внесли значительные изменения в планы друзей.
После того, как пьяные юнцы ретировались, Ольга и Галя искренне поблагодарили своих спасителей. Для такого опытного молодого человека, как Юрий, было очевидно, что девушки не прочь познакомиться с ними. Но Ибрагим, не искушенный в делах подобного рода, считал, что их миссия окончена, и был готов в присущей ему скромной манере принять от девушек благодарность и продолжить прогулку вдвоем с Юрой. Тот же знаками и незаметным для девушек толчком в спину дал ему понять, что намерен продолжить беседу. Ибрагим уступил желанию друга. Юрий в корректной форме предложил свое общество девушкам, которые с удовольствием приняли это предложение. Они представились. Юра начал свою атаку на сердца девушек, и с этой ролью он прекрасно справлялся, применяя в своей тактике эрудицию и прежний опыт. Ибрагим скромно отмалчивался, чем вызывал недовольство своего друга и большой интерес со стороны Ольги. Свое недовольство Юрий выразил шуткой:
— Девчата, вы на него не обижайтесь! Мой друг совсем недавно спустился с гор за керосином, а кто-то забыл поднять его обратно по веревке, и поэтому он несколько диковат. Но парень он хороший, и чтобы это понять, нужно его немножко растормошить. Заинтересованная Ибрагимом Ольга начала потихоньку брать инициативу в свои руки и выводить его из отстраненного состояния. Сначала Ибрагим ограничивался односложными ответами, но потихоньку становился все более общительным и открытым. Разговор с Ольгой стал его занимать. Когда выяснилось, что Ибрагим — чеченец, Ольга сказала, что о чеченцах она почти ничего не знает, представляет их лишь по произведениям Толстого, Пушкина, Лермонтова, а об их выселении знает от отца, который рассказывал об этом, когда они всей семьей смотрели по телевизору передачу о великом мастере танца Махмуде Эсамбаеве.
Ольга попросила Ибрагима рассказать ей о своей родине. Поначалу он не знал, о чем говорить и хотел ограничиться несколькими словами, но потом увлекся и не мог остановиться. Воспоминания, дремавшие в Ибрагиме и съедающие тихой тоской его сердце, проснулись, а проснувшись, забурлили и потребовали выхода наружу. Он начал рассказывать Ольге о фантастическом чувстве, которое он всегда испытывал, когда встречал утро в горах. Несмотря на то, что на протяжении всей своей недолгой жизни, он каждое утро наблюдал одну и ту же картину, он не мог перестать восхищаться этой красотой.
— Утро в горах всегда ясное, свежий ветерок нежно наполняет легкие. Когда ты вдыхаешь утреннюю прохладу, она кажется осязаемой. Если медленно поднимать взгляд над крышами домов нашего села, — рассказывал Ибрагим, — то сначала показывается зеленое предгорье с густой нежной травой и редкими деревьями посреди этого зеленого «моря», потом картина переходит плавно в лесистые горы, а все выше и выше — в седые снежные скалистые высокие горы. Зеленое царство горных лесов пробуждается пением птиц и яркими лучами солнца. Когда смотришь на этот лес, кажется, что солнце по отдельности здоровается с каждым деревом, с каждым живым существом, так как лучи солнца один за другим падают на это бесконечное число деревьев. За лесистыми горами выше облаков видны очертания чисто-белых гор, которые, кажется, плывут в небе рядом с облаками. Такое впечатление, что эти облака ушли от своего далекого и бесконечного неба для того, чтобы вести свою вечную игру с полюбившими их горами».
Рассказывая, Ибрагим как будто бы перенесся на крыльях своих воспоминаний в родные пенаты и, стоя у крыльца своего дома, созерцал эту картину и вслух радовался волшебной красоте отчего края. В его рассказе чудилась чарующая музыка, в которой радость сменялась грустью, грусть — торжественной одой природе. Музыка эта завораживала и волновала, как будто она была сочинена самими величественными горами. Гений природы неизмеримо выше гения человека. И, пожалуй, ни один великий композитор не может передать в своей музыке звучание воздуха, бесконечный шелест листьев, журчание горного ручейка, нежную прохладу родника или грохот бурлящей лавины реки Аргун, стремящейся вниз с гор по Аргунскому ущелью, которой до сих пор не было никакой преграды, чтобы в устье воссоединиться с буйным Тереком и влиться в синее Каспийское море. Передать такое не под силу даже художнику, несмотря на обилие красок и богатую фантазию. Хотя слова Ибрагима начинали свой путь из самых недр его романтичной души и с грустной торжественностью слетали с его уст, ему не хватало слов, чтобы передать всю красоту его родных мест. Ибрагим, решив, что словами ему не удастся полноценно передать всю полную, яркую, достойную поэзии ритмику гор, замолчал и задумался.
Рассказ захватил Ольгу. Ей показалось, что он спел торжественную оду своей родной земле, и эта песнь была прекрасна. Долго продолжалась беседа молодых людей. Они узнавали мир друг друга, а значит, и друг друга. Время увольнения подходило к концу, но, судя по глазам молодых людей, можно было твердо сказать, что встреча прерывается не навсегда, а до первого удобного случая. Ребятам нужно было возвращаться в часть, но предварительно они вызвались проводить девушек домой.
Проводив Ольгу и Галю до угла их дома, Ибрагим с Юрой попросили у них номера телефонов и обещали, что при первом же удобном случае позвонят им. Молодые люди не знали, когда они получат очередную увольнительную и поэтому не могли назначить точное время свидания.
…Солнце ярко светило в окно. Оно пробивало себе дорогу сквозь плотные жалюзи на окнах. Мерно гудел вентилятор, разнося по спальне небольшую прохладу. Ольга нехотя привстала с кровати. Она бы еще час-другой с удовольствием поспала, но жара согнала ее с постели. Девичьи фантазии и душная ночь не давали ей долго уснуть. Только несколько предутренних часов были отданы сну. Из-за того, что она не выспалась и к тому же не знала, чем будет заниматься днем, настроения у Ольги не было. Она приняла привычный утренний душ, привела себя в порядок и пошла на кухню. Закончив свой нехитрый завтрак, она пошла в гостиную и, включив телевизор, уселась на диван. Передачи были, как всегда, пресными. По телевизору показывали надоевшую до тошноты борьбу за рыбу в крае, борьбу за уголь в преддверии отопительного сезона и другие довольно нудные вещи. Выключив телевизор, она еще немного помаялась, а потом позвонила Галине. Разговор, начавшийся о погоде и скуке, плавно перешел на вчерашних знакомых. Эта тема оказалась интересной и для Ольги, и для Галины. Телефонный разговор занял более часа, и к концу они договорились о встрече. Вечером девушки немного погуляли, а потом, присев на скамейку в парке, стали обсуждать своих новых знакомых. Каждая считала именно своего избранника лучше и совершеннее. Тема явно доставляла удовольствие обеим. Они начали гадать, когда же ребята позвонят им и позвонят ли вообще. Девушки решили, что они точно позвонят и при первом же увольнении попытаются с ними встретиться. Галина предложила Ольге, если Ибрагим с Юрой не объявятся в это воскресенье, они сходят к ним в часть. Предлог мог быть любым: либо посещение отца Ольги по срочной надобности, либо простой визит к капитану Литвинову. Но Ольга от этой идеи отказалась, объяснив подруге, что отцу это явно не понравится.
Бедные ребята и представить себе не могли, что одна из девушек, Ольга — дочь замполита части, подполковника Тарасова. Об этом при встрече не было сказано ни слова.
ГРЕХ ЛЮБВИ
Прелюбодеяние карается
силой запрета…
I
Прошла неделя. От ребят, как говорится, ни слуху ни духу. В томительном ожидании звонка прошло и второе воскресенье. Наконец, Юрий позвонил Галине и сообщил, что на этой неделе в субботу они придут с Ибрагимом в парк на то же место, где они встретились в первый раз. Девушка была от счастья на седьмом небе и, казалось, искала ступеньки на «восьмое». Она не стала звонить Ольге, а побежала к ней с радостной вестью. Галина позвонила в квартиру, но дверь никто не открывал. Ей не терпелось, и она вновь и вновь нажимала на кнопку звонка. Вдруг она услышала шум поднимающегося лифта и подумала, что это, возможно, Ольга возвращается домой. И она не ошиблась. Из лифта вышла Ольга с мамой. Галина, словно не замечая Веру Степановну, бросилась обнимать и целовать подругу. Ольга сразу же догадалась, в чем причина ее визита и ликования. Ее мать молча стояла, удивленно глядя на подруг. Потом, не выдержав, сказала:
— Ой, глядите у меня! Возьму ремень отца и выпорю обеих.
Несмотря на суровое выражение ее лица, девочки не переставали смеяться.
Свидание состоялось в субботу, как и условились. Ребята пришли с цветами, и подруги пришли в восторг от такого внимания. Гладко выбритые лица молодых людей, выглаженная парадная форма, до блеска начищенные ботинки и их бравая выправка все больше и больше восхищали девушек. Они мило им улыбались, как будто знали друг друга вечность. Решили посидеть в кафе. Поели мороженого, выпили бутылку шампанского. После этого погуляли в парке и, как часто бывает у людей, к которым неумолимо приближается чувство влюбленности, говорили друг с другом обо всем и ни о чем одновременно. Приятное общение продолжалось до самого вечера. Такие ни к чему не обязывающие встречи происходили еще несколько раз.
Ибрагим с Юрой, обсуждая очередное свидание, пришли к единому выводу, что прогулки вчетвером менее романтичны, чем прогулки по двое. Поэтому встретившись в очередной раз, они пошли гулять парами. Ибрагим с Ольгой решили посидеть на скамейке в тихом месте. Молодости свойственно торопиться в своих чувствах — молодым представлялись свои чувства кристально чистыми, забывая порочность в безудержности. В Ибрагиме боролись две грани: грань его воспитания и грань слепой страсти к этой милой девушке. Голос разума настойчиво звучал в голове: «Остановись, беги, уходи, одумайся, не прикасайся к ней, не греши, не открывай врата ада…». Но сила слепой плоти влекла к ней, манила, разрушая его изнутри. Чувствительная Ольга, замечала в нем странности, которые она относила к некой робости ее возлюбленного. Сама была неменьше испугана своих девичьих порывов к нему, воспитанная в строгих моральных требованиях в своей семье. Гармония плоти и разума молодых, разбивалась на волнах безумства молодости. Страсть стремительно несла их к безрассудству и неосознанным действиям…
Трудно сопротивляться магнетизму запретного плода. Дьявол-искуситель пожирал, еще неокрепшие души молодых, завлекая в свои сети, где мораль целомудрия и благонравия уступала силе безумства — посредством вкушения запретного. Поистине, сладость греха проходит, но остается наказание за него. Задушевные беседы о прошлом и настоящем, рассказы о просмотренных фильмах, прочитанных книгах не могли удовлетворить пробуждающийся любовный голод влюбленных. Их захватил вихрь желаний, который неумолимо требовал выхода наружу. Сначала робко, затем все крепче и настойчивее Ибрагим сжимал руку Ольги, потом обнял ее за плечи и притянул к себе. Она положила голову на его плечо и посмотрела ему глаза. Они звали, ласкали, в них была нежность и любовь. Губы потянулись к губам и слились в нежном поцелуе. Впервые в жизни губы Ибрагима коснулись девичьих губ, воспламеняя жаром незнакомых ощущений все его тело. Он жадно глотал ее горячее дыхание. Первый поцелуй пьянил, обжигал и сводил с ума. Она содрогалась от пылких прикосновений губ Ибрагима. Он был так нежен с ней, с этой милой, хрупкой девушкой, которая разбудила в нем неведомые доселе чувства.
Сила любви — это божественная способность понимать, чувствовать друг друга без слов. Любовь всегда озаряется светом слез, страстей, надежд, эгоизма и обид. Любовь пронизывает влюбленных от костей до мозга, от пят до кончиков волос. Влюбленные витают над бездной, отдают все и, ничего не требуя, умоляют друг друга быть, не исчезать, не оставлять, не покидать. И каждый, кто испытывал эти чувства, тонет в них, отдает свою душу, свои слезы, свое сердце. Любовь и смерть несовместимы. И только она, всепобеждающая любовь, заставляет говорить саму смерть языком любви, и только такая любовь называется человеческой. И лишь человек, одаренный божественным даром, способен на высокую любовь. С любовью ко всему сущему может относиться человек только доброй души.
Отношения Ибрагима и Ольги становились все крепче с каждым днем. Они встречались при каждом удобном случае и использовали для встреч все имеющееся у них свободное время. Несмотря на разный родной язык, разное вероисповедание и разный социальный статус, Ольга и Ибрагим безудержно любили друг друга. Занятые своими чувствами, они почти ничего не замечали вокруг себя; не замечали, что тучи вокруг них начали потихоньку сгущаться, что они становились объектом для сплетен и пересуд.
Гром разразился после того, как Ибрагим побывал у Ольги дома. Ее отец с матерью уехали в отпуск на юг, на Кавказ. Она осталась одна. Ольга не сразу смогла решиться пригласить Ибрагима к себе домой — боялась переступить черту, отличающую благородную девушку от легкомысленной женщины, хотя и безумно любила его. Но страсть взяла верх.
С утра она закупила все необходимые продукты. Приготовила хороший обед. Сервировала стол. Ее старания не остались незамеченными и неоцененными Ибрагимом. Блюда ему понравились, особенно яблочный пирог. Звучала тихая, нежная музыка. Они сидели на диване, наслаждаясь музыкой и обществом друг друга. Ибрагим потянулся к Ольге, и тут ее руки обвили его шею, а его руки сжались у нее за спиной. Их губы встретились. Ее губы, живые, теплые и такие желанные, ответили на его поцелуй. Она обвила его руками так, словно больше никогда в жизни не отпустит…
Ибрагиму казалось, что она — воск в его руках, и в ней сплетены все его желания. Изнурительная внутренняя борьба, тщетное старание сохранить душу в чистоте и силой воли подавить желание, оказались напрасными. Время уже не отсчитывало секунды, оно захлестнуло его. Оно потеряло смысл. Он ощущал ее, но не как отдельное от него существо, а как нечто единое и целое с ним. Никогда уже ему не забыть встречного порыва этих губ, всех сокровенных складок этого тела, словно изваянного скульптором.
Он познал, что значит быть мужчиной и что значит обладать любимой. Она же чувствовала себя неизмеримо счастливой и ни о чем не жалела. Впервые в жизни она испытала минуты такого полного неизмеримого счастья, которое она только что получила с ним, со своим любимым. Она готова была отдать своему Ибрагиму все, всю себя без остатка, не требуя ничего взамен и не претендуя ни на что. Такова сила любви.
Счастье — как сон, счастье — как молния. Время обладания им быстротечно. Время разлуки неотвратимо. И уже боль в глазах влюбленных. Она проводила его до дверей. Он приподнял ее за талию и сказал: «Ты самое нежное и прекрасное создание, к которому я когда-либо прикасался. Ты моя нежность». Он опустил ее на пол, поцеловал в губы и вышел.
II
В тот же день, когда родители Ольги вернулись из отпуска, сердобольные соседки рассказали матери Ольги о ее свиданиях с каким-то кавказцем. Вера Степановна, зная характер своей дочери, втайне от нее узнала о нем все. Дальнейшие расследования привели ее к выводу, что дело может зайти слишком далеко, и она решила поделиться с мужем. Отец Ольги нашел самым легким выходом из этой ситуации отправить Ибрагима подальше от Хабаровска. Заместитель командира по политической части подполковник Тарасов Николай Петрович слыл среди сослуживцев, как офицеров, так и солдат, человеком жестким, требовательным к себе и к подчиненным. Но дочерью своей дорожил больше всего, больше, чем партийным билетом, и готов был сделать все ради ее счастья и благополучия. Но иной раз слепая ревность к своим родным и близким, чрезмерная любовь к своим детям портят им всю жизнь. Тарасов лично знал Тасуева Ибрагима как лучшего из своих солдат, но даже представить себе не мог, что этот чеченец может понравиться его дочери. Его дочь, его Оленька, влюбилась в какого-то бесперспективного кавказца, у которого к тому же предки были депортированы за пособничество гитлеровской Германии. Этого он не мог допустить.
И через две недели старший сержант Тасуев Ибрагим был в приказном порядке включен в список добровольцев, готовившихся к отправке в Афганистан. Об этом Ибрагим узнал буквально за пару часов до отправки, что лишило его возможности попрощаться с Ольгой.
Поведав Юре о своей беде, Ибрагим попросил его попрощаться за него с Ольгой и передать ей, что он обязательно вернется к ней или за ней. Юра с сожалением посмотрел на него:
— Я не смогу выполнить твою просьбу, так как тоже еду с тобой. Но не переживай. Мы это поручим сержанту Сереге Крушинскому из Москвы, и он это сделает любой ценой. Так что готовь свое послание.
Ибрагим снял висевший у него на шее талисман — серебряную монету. Это был царский серебреник. Он разрубил ее пополам, и получилось два полумесяца. Первую половинку он повесил себе на шею, а на второй проделал дырочку, надел ее на тоненькую веревочку и положил в конверт с письмом, которое передал с благодарностью за услугу Сергей Крушинский. Талисман был подарен ему матерью в день отправки в армию. Она хранила его с юных лет, пронесла даже через высылку в Казахстан. Хеде, матери Ибрагима, эта монета досталась в свою очередь от ее матери. Бабушка Ибрагима, мать Хеды, не раз закладывала ее за банку молока на чужбине. Но каждый раз при первой же возможности выкупала.
Юра с Ибрагимом отбыли в Афганистан. Ольга после получения письма с талисманом долго страдала и плакала, несмотря на утешения родителей. Они ей часто повторяли, что если бы Ибрагим ее по-настоящему любил, то никогда бы не отправился добровольцем в пекло войны.
Ольга так и не узнала, что разлучили их ее мать и отец. Она надеялась и ждала его, перечитывая письмо, написанное им перед отправкой в Афганистан. Она многое не могла понять. Но верила, верила и любила. Где-то в какой-то книге она вычитала, что древние греки считали, что безумная любовь — грех перед Богами, что Боги начинают ревновать и разлучать влюбленных. Ольга была склонна винить себя в этой разлуке, так как считала, что безумно любит Ибрагима.
Со временем она стала замечать, что в ее организме начали происходить процессы, которые говорили о том, что у нее будет ребенок. Она твердо решила сохранить его. Ольга была полна решимости защитить, сберечь своего ребенка, их с Ибрагимом сына. Она была почему-то уверена, что у них непременно родится сын. Сын, которого так хотела она от Ибрагима. Как бы ни повернулась судьба в будущем, она теперь знала, для чего и кого будет жить. Непременно ее сын станет врачом или учителем, как мечтал Ибрагим — стать учителем. Она верила, что все будет хорошо. Обязательно вернется ее Ибрагим, отец ее сына. В этом она была уверена твердо.
Ольга сидела на диване и читала книгу, подаренную Ибрагимом, «Кавказские поэмы» М. Ю. Лермонтова. Она читала поэму «Измаил-Бей»:
И дики тех ущелий племена,
Им бог — свобода, их закон — война,
Они растут среди разбоев тайных,
Жестоких дел и дел необычайных
Там в колыбели песни матерей
Пугают русским именем детей;
Там поразить врага не преступленье;
Верна там дружба, но вернее мщенье;
Там за добро-добро, и кровь — за кровь,
И ненависть безмерна, как любовь.
Темны преданья их. Старик — чеченец,
Хребтов Казбека бедный уроженец,
Когда меня чрез горы провожал,
Про старину мне повесть рассказал…
Глаза Ольги наполнились слезами, и вдруг она зарыдала от обиды, от несправедливости. «Ну почему, за что меня разлучила судьба с моим милым?» — причитала она.
У Ольги была фотография Ибрагима, на которой он был запечатлен во время принятия присяги — с автоматом в руках, на фоне знамени части. Она хранила ее в книге, подаренной Ибрагимом. Не выпуская из рук фотографию и время от времени поглядывая на нее, она продолжала читать, и слезы капали на ее страницы. Особенно ей понравился один отрывок из этой поэмы, и она решила переписать его в свой дневник, в котором она изредка делала важные для себя записи:
Мой милый, смелее
Вверяйся ты року,
Молись востоку,
Будь верен пророку,
Любви будь вернее!
Всегда награжден,
Кто любит до гроба,
Ни зависть, ни злоба
Ему не закон;
Пускай его смерть и погубит;
Один не погибнет, кто любит!
Любви изменивший
Изменой кровавой
Врага не сразивши,
Погибнет без славы;
Дожди его ран не обмоют.
И звери костей не зароют!
III
Неприветливая страна Афганистан. Да и кто станет встречать-привечать тебя, если ты пришел на эту землю сеять раздор и смерть. Ибрагим вспомнил свой спор с Саидом и понял, что тот был прав. Разговоры об интернациональном долге, о помощи афганцам по их просьбе были рассчитаны на обывателя. Это стало очевидным уже через несколько дней после прибытия в Афганистан. Ковровые бомбежки городов и сел, убийство мирных жителей не имели ничего общего с пропагандируемой благородной миссией советского солдата. Средневековые города и села, жалкий быт, дикая природа — всё это было родным для афганцев и чуждым для советских воинов. Этим и объяснялось то, кажущееся невероятным на первый взгляд, почему все мирные днем афганцы ночью брали в руки оружие и шли на борьбу с врагом. Конечно, были и те, кто приветствовал и поддерживал Советскую Армию, но таких было значительно меньше.
Смутное, еще не до конца осознанное чувство неправедности творимого им, не помешало Ибрагиму показать себя настоящим солдатом. Он смело шел навстречу опасности, легко переносил все тяготы военной службы на войне. Ему, кавказцу, легче, чем другим, давались многодневные горные переходы, легче переносилась жара.
В тяжелом бою под Кандагаром отделение, которым командовал Ибрагим, отличилось. В течение шести часов, не потеряв ни одного человека, они удерживали занимаемую высоту. За мужество, проявленное в этом бою, Ибрагим был награжден орденом, а также краткосрочным отпуском на восемь дней. Это была высокая награда. Ибрагим от отпуска отказался, так как в это время был ранен его лучший армейский и боевой друг Крутов Юрий, который служил в том же батальоне, где и Ибрагим, но только в разведроте. Его взвод попал в засаду, Юрий был ранен в грудь — пуля прошла навылет через спину, задев левое легкое. Потеряв много крови, он чудом остался в живых. Боевые товарищи вынесли его из засады. После ранения Крутова Ибрагим был переведен на его место заместителем командира разведвзвода.
За тот год с лишним, что Ибрагим провел в Афганистане, произошло много всего. Была боль утраты, когда гибли боевые товарищи, была радость приобретения новых друзей, была кровь и смерть. Всего этого было более чем достаточно. Казалось, что этот ад не кончится никогда. Ибрагим писал домой письма и получал ответы. Но, ни на одно письмо, отправленное им Ольге, ответа не было, отчего он серьезно переживал. Также не было ответа и на письма, которые он отправлял в свою учебную часть своим друзьям, которые остались там. Ибрагим не понимал, что происходит. На письма Крутова к Галине также не пришло ни одного ответа. Юра в разговорах на эту тему пытался успокоить Ибрагима, объясняя ему, что замполит части Тарасов, очевидно, хорошо постарался изолировать свою дочь от нежелательного общения с чеченцем. Они решили разобраться во всем этом на «гражданке». После ранения и лечения Крутов был сразу же демобилизован по состоянию здоровья.
После небольшого ранения в бою Ибрагим получил очередную награду — медаль «За отвагу». Пролежав в госпитале месяц, он был выписан. Вскоре подошел конец срока службы, и Ибрагим был демобилизован в звании старшины. С военного аэродрома под Кабулом он летел до Москвы с офицерами, сержантами, рядовыми и ранеными. Военно-транспортный самолет летел тяжело, словно нес на себе груз смерти.
Люди на борту были мрачны, словно они оставили на чужой земле что-то главное, важное для них, может быть, частицу человеческой доброты, а может быть, и всю человечность, оставив себе только злобу и черствость. Каждый из них думал о том, как он встретится с близкими и родными, что будет рассказывать им. Они так долго ждали этого часа, чтобы покинуть чужую землю, где они сеяли только смерть и злобу. А возможно, кому-то из них, из офицеров, придется по долгу службы вернуться назад, чтобы потерять там и саму жизнь. Они летели на свою родину опустошенные, хотя им перед отправкой домой, на плацу, было сказано, что они с честью и достоинством выполнили свой интернациональный долг и что их Родина СССР никогда не останется в долгу перед своими героями, воинами, отдавшими святой долг. Тогда все они испытывали чувство гордости. Но как только их самолет взлетел в небо, и рядом с их бортом показались сопровождающие истребители-штурмовики, люди вдруг перестали смотреть друг другу в глаза. Они почти все опустили головы и о чем-то задумались. Некоторые офицеры достали из поклажи водку и закуску и пытались, шутя развеять атмосферу отчужденности, разогреть стальную холодность. Но все оставались замкнутыми.
РОДИНА ОТЦОВ
I
Сойдя с поезда «Москва-Грозный» на перрон железнодорожного вокзала Грозного, Ибрагим подошел к таксисту и объяснил ему куда ехать. Радости встречи с родиной, казалось, не было предела. Он ехал в такси по осенне-утреннему Грозному и во все глаза смотрел по сторонам. Он как будто впервые видел эти улицы, дома, спешащих по своим утренним делам людей.
Проехали город. Вдоль трассы лежали поля, а впереди, словно преграждая машине путь, стояли горы. Чем ближе подъезжали к селу, тем яснее открывалась великолепная панорама, созданная природой. Уже отчетливее стали виднеться лесистые горы, покрытые желто-золотистым осенним ворсом. За ними возвышались скалистые снежные горы. Мирная, спокойная Чечня во всей своей красе встречала Ибрагима. Дома не знали, что он приедет именно в этот день, но ждали.
Ибрагим ехал домой, радуясь, что наконец-то он увидит родителей, брата, сестру, друзей и родственников. Но радости от предстоящей встречи мешала грусть, которая не покидала его с того самого момента, когда он узнал, что произошло с Ольгой. В Москве Ибрагим навестил Крутова. Тот был очень рад встрече, рад тому, что его друг вернулся с войны целым и невредимым. После крепких объятий он поведал ему о печальной новости, которую узнал из письма Галины. Она сообщила, что письма от Ибрагима и Юрия они не получали, видимо благодаря отцу Ольги, а сами они не знали куда писать. Они даже в отчаянии обратились к капитану Литвинову, но его обещания помочь не оправдали их надежд. Ольга носила под сердцем ребенка Ибрагима. Никакие уговоры и угрозы не смогли заставить ее избавиться от внебрачно зачатого ребенка. При родах она скончалась, врачи не смогли спасти даже ребенка. Родители Ольги переехали в Ленинград на новое место службы.
Читая письмо, Юрий рыдал, а Ибрагим молча его слушал, устремив в никуда свой взгляд. Боль пронизывала его всего с ног до головы, а сердце разрывалось. Он был уверен, что это он убил ее, он винил только себя. Винил за то, что, защищая интересы гнилой политики государства, не смог, не сумел защитить свою любовь, своего ребенка. Почему он должен жить? Почему он жив? Почему его не убили? За что его так жестокого карает судьба? Его вдруг словно прорвало. Он начал срывать с себя ордена, погоны, сорвал китель, начал его топтать…
Юрий схватил его за грудки и со всей силы встряхнул, чтобы привести в себя. Он усадил Ибрагима в кресло и налил ему стакан воды. Ибрагим отпил пару глотков. Юра взял из холодильника бутылку водки и предложил ему выпить, помянуть Ольгу и ребенка. Ибрагим ответил, что у них, у чеченцев, спиртным не поминают умерших.
Юрий сообщил ему, что на днях должна приехать Галина и что они решили пожениться и будут рады видеть его на свадьбе. Сообщая другу эту новость, Юрий пытался скрыть свою радость, а сказал это как бы, между прочим, давая этим понять, что и в горе, и в радости они вместе на всю жизнь.
На следующий день они купили Ибрагиму кое-что из гражданской одежды, так как Ибрагим решил, что он больше никогда не наденет военную форму, а ордена и медали он оставил на память своему другу. Потом они поехали на Курский вокзал и, там попрощавшись, обещали писать друг другу, ездить в гости и расстались.
…Машина подъехала к селу. Живописное предгорное село уже пробудилось и жило своей утренней жизнью. Бегая по дворам, кудахтали куры в поисках пищи, важно шествовали гуси, овцы, жалобно блея, спешили на луга, где они, несмотря на позднюю осень, могли нащипать себе на прокорм высохшую траву.
Радуясь жизни, с палками наперевес бегала и играла в понятные только детям игры, неугомонная детвора. Обсуждая на ходу извечные женские темы, с ведрами на коромыслах шли на родник и возвращались с родника женщины. Любуясь идиллией сельской жизни, Ибрагим чуть не прозевал свою улицу. Наконец машина выехала на Береговую улицу, где он жил. Веселого нрава и обладающий определенной предприимчивостью таксист, решил выжать с этого извоза максимум пользы, а заодно, конечно, стать вестником добра. Усиленно нажимая на клаксон сигнального гудка машины, он ехал по улице на малой скорости. Удивленные люди выглядывали из своих домов, а детвора, получив взамен своей игре новую игру, приветствовала рулады, издаваемые клаксоном.
Подъехали к дому Ибрагима. На улицу выбежали все его родные. А впереди, конечно, самая родная и красивая на свете — нана (мама). И только отец не вышел. Даже в такую минуту мужчина должен оставаться мужчиной. Горе и радость он должен встречать достойно, по мере сил сдерживая свои эмоции, не показывая их людям, в том числе и своим домочадцам. Таксист, заслонив дверь машины со стороны Ибрагима, во всеуслышание заявил:
— Из самого Грозного в целости и сохранности я привез вам сокровище в виде статного красавца, которого вы ждали целых два года. Он утверждает, что он ваш сын и едет из армии домой. Хоть он и не в военной форме, судя по вашим глазам, я склонен ему верить. Но для полной уверенности, мне нужно доказательство.
Хеда, хотя ей и не терпелось обнять сына, вынуждена была поддержать шутливый тон таксиста. Она заявила, что готова отдать все, лишь бы жестокий таксист освободил ее сына. Таксист согласился в обмен на барана отдать Ибрагима. Торг состоялся — баран в багажнике такси. Таксисту повезло, что овцы из хозяйства Заурбека еще не были выпущены на выпас. Несмотря на все уговоры, задержаться веселый таксист отказался. Он открыл дверь машины, из которой со счастливой улыбкой выскочил Ибрагим и бросился в объятия матери. Выгрузив с заднего сидения чемодан, таксист лихо развернулся и исчез в облаке пыли, оставив его и его родных наедине со своим счастьем. Шумно радуясь встрече, семейство вошло в дом, потом в комнату, где в тщетных усилиях скрыть свои чувства сидел Заурбек. Ибрагим с позволительной его возрасту горячностью и несдержанностью бросился к отцу и заключил его в свои объятия. Слезинка-правда, слезинка-предательница появилась на глазах Заурбека. Их внутренние чувства были не заметны для остальных, они были глубоко уважительны и взаимны, и достойны понимания между отцом и сыном.
Отец почувствовал, что его сын изменился, стал другим. Было похоже, что эти два года проведенные в армии оставили неизгладимую печать на его сыне.
— Спаси Аллах душу моего сына, мысленно произнес Заурбек.
В доме Тасуевых праздник. Настежь открыты ворота. И в горе, и в радости чеченцы всегда открывают свои ворота. Открытые ворота — символ счастья и горя и свидетельство того, что чеченцы одинаково принимают как радость, так и беду. Видя открытые ворота, друзья идут в дом, чтобы разделить с его жильцами горе и радость. И не только друзья, но и соседи, односельчане, прохожие — все те, кто хочет быть сопричастным в радости и горе. Сегодня в доме Заурбека радость, и к нему пришли соседи, родственники, друзья и односельчане. Почти все принесли подарки. Но что значат для Заурбека и его семьи подарки, когда судьба уже сделала им самый большой подарок в виде живого и невредимого Ибрагима, вернувшегося с афганской войны. Обычай требует отправления благодарственной молитвы — моулида — в честь возвращения Ибрагима, а затем — увеселительные мероприятия. Отдавая дань религии, в первый вечер провели моулид, заколов жертвенного бычка. На следующий день, предварительно разослав гонцов к родственникам и друзьям, собрали всех на синкъерам (вечер веселья).
К приходу гостей все приготовления к празднику были завершены. Для желающих подкрепиться до или после бурных танцев были накрыты столы, которые ломились от изобилия всевозможных блюд, закусок и фруктов; на отдельных столах имелись и горячительные напитки для желающих. Несмотря на обилие спиртного, ни один из присутствующих на празднике никогда не позволит себе выпить лишнего — иначе позор на всю жизнь.
Вечером во двор Заурбека начала стекаться молодежь. Парни и девушки шли отдельными компаниями. Девушки присаживались на стулья, а более молодые, не вступившие еще в возраст невест, встали позади сидящих; напротив них поодаль чинно выстроились молодые люди — потенциальные женихи. Чуть в стороне, но в поле зрения девушек, устроились мужчины. Для тех, кто был связан узами брака, — это место приятного времяпровождения; для других, вдовцов и прозевавших молодость мужчин, для которых надежда еще не умерла, о чем свидетельствуют их заинтересованные взгляды в сторону девушек, — это место, где есть возможность выбрать себе спутницу жизни. Кто знает, кому уготовано найти здесь, на этом празднике, свою единственную и своего единственного. Но кто-то найдет. Ведь помимо всего прочего, вечеринка на селе — самая живая ярмарка женихов и невест, и здесь начинаются знакомства, приводящие к супружеству.
Лихая гармонь разворачивает свои меха. И с первой барабанной дробью начинаются танцы. В начале тамаде приходится назначать танцующие пары. Все скромничают, азарта еще нет, и танцоры еще не вошли в раж. Через пару танцев тамаде уже приходится сдерживать желающих показать свое мастерство и удаль в зажигательной лезгинке и соблюдать строгую очередь, которая может быть нарушена только в том случае, если на вечеринку внезапно придет гость из другого села или города. Каждому вновь подошедшему гостю отдается предпочтение — уважение. Выскочив в круг, танцор делает несколько па, стараясь подчеркнуть свое мастерство и удаль в танце; при последнем па он плавно приостанавливается перед девушкой, которую он хотел бы пригласить на танец. Словно лебедь выплывает она в круг. То коршуном кружит вокруг нее кавалер, то орлом взлетает он над ней. Идет лихая игра танца, лихая игра лезгинки. Вечеринка оживает с каждым танцем. Кто хочет посидеть за столом и выпить, тот уходит к столам; кто хочет танцевать, тот возвращается в круг танцев, и так почти до глубокой ночи.
Танец имеет особое значение в жизни чеченского народа. Танцами, которыми люди отмечают приятные моменты в своей жизни чеченцы не раз встречали беду, тем самым давая знать как велика их любовь к жизни. Чеченка Дади Айбика вошла в историю своим последним победным танцем, который она совершила на развалинах своего павшего села Дади-Юрта.
Закончились праздники, посвященные возвращению Ибрагима. Следующая неделя была посвящена поездкам в гости к родственникам, которые по тем или иным причинам не смогли приехать на эти торжества. В их числе есть больные и немощные; есть и такие, кто обязан, согласно требованиям этикета, ждать прихода в гости к ним самого Ибрагима — это уважаемые старейшины и старики.
Начались будни гражданской жизни Ибрагима. В течение трех дней после возвращения домой он должен был зайти в районный военкомат и встать на воинский учет как демобилизованный в запас, а также посетить паспортный стол для регистрации.
В военкомате военный комиссар сделал ему замечание по поводу отсутствия военной формы. Там же ему выдали льготную книжку участника войны, выполнившего интернациональный долг в Афганистане. Дома он ее забросил куда-то и никогда больше не видел, как будто сквозь землю провалилась, да он ее никогда и не искал. Несколько раз его вызывали в общество ветеранов Афганской войны, но он так и ни разу туда не пошел.
Однажды его вызвали в МВД республики и предложили работу в органах милиции с перспективой поступления по направлению в юридический институт или школу милиции. Долго уговаривали, но он отказался, ссылаясь на здоровье, хотя был физически здоровым и сильным. В Министерстве внутренних дел удивлялись его отказу: люди давали большие взятки, чтобы туда устроиться, а он отказывается даже тогда, когда его просят, чуть ли не умоляют, обещая большое будущее и карьеру на этом поприще. Но Ибрагим был неумолим. Он твердо знал чего хочет. Он хотел стать учителем русского языка и литературы. До поступления, то есть до начала вступительных экзаменов, оставалось более полугода. И всю зиму и всю весну он готовился для поступления в Чечено-Ингушский государственный университет, на филологический факультет.
II
Летом Ибрагим поступил в университет. При поступлении он не стал пользоваться льготами, предоставляемыми ему как воину-интернационалисту, чем вызвал уважение к себе приемной комиссии. Не акцентировал он внимание и на том, что состоял в КПСС, хотя члены партии имели преимущество при зачислении в институт. Коммунистов в республике боялись и любые неправомерные действия по отношению к ним карались жестоко верховной властью.
Начались студенческие годы. Благодаря тому, что он принимал в жизни университета активное участие, занимаясь общественной работой, а также благодаря жизненной активности, лед на сердце Ибрагима начал потихоньку оттаивать. В университете он занимался дзюдо и самбо, был старостой группы, членом партийного комитета университета.
Постижение азов профессии давалось ему легко, без особых усилий с его стороны. Этому способствовало главным образом то, что Ибрагим рано определился со своей профессией, и поэтому смог получить в школе основательные знания по выбранной специальности.
Университетская жизнь была очень интересной и содержательной. Чуть ли не каждый день происходило знакомство с классиками мировой литературы. Ибрагим настойчиво постигал богатство русского языка для того, чтобы в последующем нести свет своих знаний людям. Будучи студентом второго курса, уступая настойчивому желанию родителей, он женился. Избранницей его родителей стала та девочка Хава, которая несколько лет назад провожала своего брата в армию в тот же день, когда уходил служить и Ибрагим. Хеда, мать Ибрагима, очень долго и настойчиво уговаривала его жениться, в конце концов он сдался, и свадьба состоялась.
Невеста к этому времени уже окончила медицинский институт в городе Орджоникидзе, в Осетии. Она была достаточно красивой и милой. В период знакомства и в первые годы супружества он не испытывал к ней тех чувств, которые зовутся любовью. Его отношения к ней носили ровный, взвешенный характер. Лишь после рождения первенца Ислама Ибрагим начал по-другому смотреть на свою жену Хаву, начал замечать в ней массу положительных качеств и, главное, высокую жертвенность ее любви к нему. Осознание этого, помноженное на сладкий, нежный детский лепет Ислама, начало давать свои положительные всходы. В итоге получилась ладная семья, на зависть врагам и в пример друзьям.
После окончания университета Ибрагим по распределению пошел работать в среднюю школу города Грозного. Школа была современной и новой постройки. Коллектив принял его хорошо — этому, вероятно, способствовало то, что Ибрагим легко вступал в контакты с людьми и был отзывчивым человеком.
Передавая знания детям, он знал, что одним из столпов, на которых держится государство, является образование. От него зависят остальные три составляющие — здоровье, культура и экономика. Осознание роли своей профессии в дальнейшем росте человека как личности не давало ему идти ни на какие послабления в работе. К каждой мелочи он относился серьезно и ответственно. Его рвение не осталось незамеченным дирекцией школы. Уже через три года Ибрагим был назначен заместителем директора школы по учебной части. Он не захотел быть освобожденным от преподавательской работы и совмещал эти должности. Первые два года его семья жила на частной квартире. Потом он, по ходатайству городского отдела народного образования, получил земельный участок и начал строить дом. Большая часть семейного бюджета Ибрагима и Хавы уходила на его строительство. Но, несмотря на это, они не бедствовали — помогали родители. Так и жила эта обычная советская семья: Ибрагим учил детей, Хава лечила людей. Один только Ислам не был обременен обязательствами перед обществом. У него были свои детские заботы. Окруженный любовью родителей, дедушек и бабушек, он рос здоровым и любопытным мальчишкой. Очень часто, когда в доме Ибрагима случалась «запарка», Ислама забирали в село дед с бабкой. Через три года после начала строительства дом был построен. Он получился добротный, со всеми удобствами. Справили новоселье и заодно рождение девочки у Ибрагима с Хавой.
РАЗВАЛ
I
Впереди была светлая и счастливая жизнь. Но непонятные не только обывателю, но даже интеллигенту Ибрагиму события, лавиной хлынули на советских людей. Каждый день стал приносить все новые потрясения. Казалось, вечно нерушимый гигант по имени СССР, построенный ценой усилий и жизней миллионов людей, начал с непонятным ускорением рушиться и, наконец, рухнул.
Народ находился в состоянии, близком к шоку. Всюду встречались нахмуренные и озабоченные лица, и только дети оставались веселыми и беззаботными.
События 18 августа 1991 года принесли в Чечено-Ингушскую АССР (ЧИАССР) новые беды. Зашаталось кресло под секретарем обкома КПСС Завгаевым, первым чеченцем за всю историю существования СССР, занявшим этот пост. Москва обвинила его в выжидательной позиции, которую он якобы занял по отношению к ГКЧП. Очевидно, Завгаев стал неугодным Москве.
Организованная в мае 1990 года Вайнахская демократическая партия сыграла роль катализатора политических процессов, в дальнейшем произошедших в ЧИАССР. В июле 1991 года на политической арене республики появился до того времени никому не известный генерал Джохар Дудаев. Единственное, что о нем знали в народе, это то, что он один из немногих чеченских генералов, что жена у него русская, что он из тейпа ялхарой и что его родственники проживают в поселке Катаяма. Разумеется, этого было недостаточно для того, чтобы выдвинуть Дудаева на роль лидера. Но Джохар Дудаев, бывший комендант военного гарнизона в городе Тарту (Эстония), был избран председателем Объединенного конгресса чеченского народа (ОКЧН) в городе Грозном, очевидно, не без помощи Москвы.
После позорного краха ГКЧП пробил час ОКЧН. На улицах Грозного начали собираться сначала малочисленные, а затем все более многочисленные митинги. Этим, отнюдь не большим группировкам, удавались акции, которые, казалось бы, под силу только целым дивизиям. Произошел захват МВД, КГБ по странному, на первый взгляд, стечению обстоятельств. На страже этих столпов государственности стояли по несколько сотрудников, которые даже не все имели на руках табельное оружие. Захват произошел бескровно. Армейские части никакого участия в пресечении этой вакханалии безвластия не принимали.
Ибрагим был свидетелем разгрома Дома политпросвещения. Он видел, как подогретая кликушескими призывами толпа народа хлынула на это здание. По его периметру стояла охрана из сотрудников МВД, но вооруженные милиционеры спасовали перед абсолютно безоружной толпой. Охрана даже не сделала слабой попытки успокоить людей.
Сознание Ибрагима начало проясняться, когда он стал свидетелем приезда в Грозный из Москвы группы Хасбулатова, которая оказывала посильную помощь Дудаеву. Вне всякого сомнения, она имела полномочия и задачу привести его на Олимп власти в Чечне на смену Завгаеву. Стало понятно, почему Завгаев, как говорится, без боя сдавал все свои позиции, одну за другой.
В сентябре 1991 года, уже в соответствии с новой конституцией, Чечено-Ингушская Республика (ЧИР) была провозглашена независимым государством. 15 сентября 1991 года, после самороспуска Верховного Совета ЧИР, образовался Временный совет, который был признан Москвой законным органом власти до новых выборов. По согласованию между Временным советом исполкома ОКЧН и советом депутатов всех уровней Ингушетии состоялось деление ЧИР на Чеченскую Республику (ЧР) и Республику Ингушетии (РИ). 27 октября 1991 года в Чеченской Республике прошли выборы президента и парламента, окончательно оформившие образование нового государства.
Ингушский народ посредством общенародного референдума оформил свой возврат в состав РСФСР. Федеральный центр молчал. И только в ноябре 1991 года Верховный Совет РСФСР сделал заявление о том, что он не признает выборы в Чеченской Республике.
II
Много тропинок и троп в горах. По ним ходят звери и изредка человек, и то, большей частью, охотник. Эти тропы называются звериными. Есть тропы, по которым ходят или ездят горцы из одного села в другое, из одного района в другой, из одной страны в другую. Когда исчезает из глаз тропа, по которой идет горец, он должен, прежде всего, оглянуться назад, посмотреть по сторонам, чтобы по направлению пройденного пути, по приметам вокруг узнать, куда идти дальше.
Но корень добра и зла есть образование. Причем, чем фундаментальнее, чем глубже это образование, тем глубже корни добра. Образованные люди объединяются в образованные группы, образованные группы — в образованное общество. А общество — это народ. Чем образованнее народ, тем меньше он подвержен злу, тем больше у него сил творить добро. С высокого Олимпа, откуда веками исходило то добро, то зло для чеченского народа, с высокого Олимпа, называемого носителем и гарантом российской государственности, чеченскому народу была предложена идея свободы и независимости, которая была желанна, несбыточна и далека. Предложи жаждущему в пустыне глоток живительной влаги, разве он откажется? Но не опасен ли плен любви? Ни погибелен ли он, этот плен?
Интеллигенция — люди благоразумные. Ей грезятся призраки. Призраки прошлого. Это прошлое не совсем ясное и отчетливое в своих очертаниях. Эта интеллигенция помнит, как уничтожались яркие контуры прошлого, живые свидетельства истории. В годы депортации чеченцев и ингушей на кострах, которые становились все ярче и сильнее, уничтожались страницы прошлого, книги, джайны и тептары. Это было убийство памяти народа. Это было зло, более глубокое, чем депортация народа. Обрывочны теперь исторические сведения о прошлом чеченского народа.
Не каждая теория является аксиомой. С острым желанием дойти до истины, с острым желанием донести до мира всю правду о своем народе трудятся ученые-историки, чеченцы по национальности. Важно знать свою историю. Народ должен иметь проводника, помогающего ему идти по пути своего развития как обществу, как цивилизации; находить путь без губительных революций; с наименьшими общественными катаклизмами встать в русло развития и созидания. Особую опасность для малых наций и народностей несут в себе эпохи революций, эпохи перехода от одной общественной политической формации к другой. В этих условиях малым нациям и народностям необходимо спокойствие духа, которое позволяет ясно смотреть на мир и жизнь и оставаться твердым во всех превратностях мира. В мире, как и в жизни, сильный попирает слабого, сильный пользуется слабостью слабого.
Интеллигенция, по классическому определению — это прослойка общества. В силу объективных причин чеченская интеллигенция всегда была малочисленной. В силу объективных и субъективных причин она не была сплоченной в своих взглядах на исторические реалии. Невозможно в эпоху великих перемен, когда ломается десятилетиями привычный уклад общественного бытия, сохранить ясность мышления, способность всестороннего анализа происходящего. Сделав робкую попытку повлиять на происходящие в Чечне процессы через средства массовой информации и столь же робкую попытку повлиять живым словом на массы через митинги, оппозиционная часть интеллигенции ушла в тень. Другая же ее часть стала незримым для широких масс катализатором этих процессов, его невидимой пружиной. Она незримо стояла позади выдвинувшихся и выдвинутых лидеров и направляла их, корректировала их движения и мысли, разрабатывала перспективные планы строительства нового чеченского государства. Она, именно она, вела чеченский народ, а не лидеры. Но куда, к чему?
Со всевозрастающим ускорением чеченский народ бросился вдогонку странам, ушедшим от колониального гнета; странам, народы которых сумели перейти от форм варварского общежития к цивилизованному обществу. Но сумеет ли этот народ при таком маленьком потенциале, с отсутствием опыта строительства государства, слабой экономикой, глубокой зависимостью от России, как политической, так и экономической, продвинуться на следующую ступень своего общественного развития, построить свою государственность? Если сумеет, это будет большой заслугой России, потому что процессы, происходящие в Чечне, зависят от доброй воли России. Если не сумеет, то это будет большой виной России. Значит, не наступил великий исторический момент очищения России, значит, ее ждет позорная участь страны, несущей только зло.
Беловежская пуща канула в прошлое. В конце 1991 года СССР развалился. Российская Федерация (РФ) воспользовалась правом на самоопределение (хотя это право было формальным, так как в Конституции СССР не регламентирован правовой механизм выхода союзной республики из состава Союза ССР) и вышла из состава СССР вопреки результатам общенародного референдума, а в октябре того же года сформировались высшие органы нового государства. Декларативное провозглашение суверенитета Чеченской Республики произошло в 1990 году. В сентябре 1991 года была провозглашена ее независимость. Временные границы между провозглашением независимости ЧР и РФ очевидны. С точки зрения Конституции СССР, ЧР и РФ имели равные права на свое суверенное государственное устройство. Но федеральный центр отказался признать это же право за ЧР. Для того, чтобы понять подоплеку этой проблемы, нужно посмотреть, как происходило становление РФ как независимого государства. А оно происходило в чрезвычайных обстоятельствах, в условиях жесткой борьбы за суверенитет с союзным центром, что не могло не сказаться на характере взаимоотношений РФ со своими субъектами. Поначалу российская администрация вынуждена была пойти на значительные уступки субъектам федерации для того, чтобы обеспечить себе их поддержку в борьбе с союзным центром.
Ободренные призывом Ельцина «брать суверенитета столько, сколько сможете» многие автономные республики тешили себя надеждой подписать Союзный договор уже с РФ, и, естественно, в этих условиях прагматичный взгляд на будущее СССР подсказывал региональный лидерам держаться на стороне российской администрации.
События, которые произошли в последующие годы, показали, что урегулирование взаимоотношений с Чеченской Республикой федеральный центр умышленно затягивал для того, чтобы использовать Чечню и ее народ в своих грязных политических играх. В то же время в средствах массовой информации формировался образ врага — образ «злого чеченца», который виноват во всех несчастиях русского народа. Каждое преступление с участием чеченца или чеченцев широко освещалось в прессе и на телевидении. Усиленно создавался образ народа как монстра, патологически приверженного к бандитизму.
Целая нация, еще недавно строившая светлое будущее вместе с другими народами СССР, поголовно превратилась в преступников. И никто не хотел вспоминать, что Чечено-Ингушская Республика, по сводкам МВД, являлась чуть ли не самым благополучным регионом по криминогенной обстановке. Не хотели вспоминать и о том, что чеченские воины плечом к плечу с воинами других национальностей боролись и в годы второй мировой войны и в локальных войнах, как, например, в Афганистане. История этих войн не знает случая, чтобы хоть один чеченец стал предателем. Не хотели вспоминать и то, что на всесоюзных ударных стройках трудились чеченцы, многие из которых стали передовиками труда. О положительном — ни слова или очень мало, именно в той мере, в которой это не будет воспринято сознанием в потоке негативной информации.
А в самой Чечне, наряду с положительными тенденциями в жизни общества, наблюдались и отрицательные.
НЕЗАВИСИМОСТЬ
I
Осенью 1991 года внутри чеченской элиты образовались два блока, так или иначе объединившие всю ее активную часть. Первый блок, так называемая «старая гвардия», состояла из представителей советской партийно-хозяйственной номенклатуры, и второй блок — «новые чеченцы». Последние сумели привлечь на свою сторону маргинальные слои чеченского общества. Представители «старой гвардии» имели неоценимый опыт работы как в политической, так и в экономической сферах жизни общества. «Новые чеченцы» обладали набором противоречивых качеств. Активность, инициативность, высокая приспособляемость к меняющимся условиям уживались у них с авантюризмом и предельной неразборчивостью в средствах. Среди «новых чеченцев» было много людей с низким уровнем образования, небольшим опытом практической работы. Начался постепенный процесс вытеснения «старой гвардии» «новыми чеченцами» из всех сфер социально-политической жизни общества. Конечно, это не могло не сказаться как на государственном секторе экономики, так и на политических процессах, происходивших в республике. В Чечне, как и по всей России, шел процесс передела власти, собственности, и в этом процессе созидательные начала не могли найти себе надлежащего применения. Официально сохранялся запрет на приватизацию государственной собственности, но процесс развала государственного сектора экономики уже начался.
В то же время день ото дня росло число частных торговых предприятий, предприятий службы быта. Благодаря развитию транспортных, воздушных и автомобильных сетей, усиленно развивалась торговля. Следует заметить, что все граничащие с Чечней северокавказские республики в немалой степени пополняли свой недостаток в продовольственных и промышленных товарах на рынках Чечни.
Бюджетное финансирование Чеченской Республики производилось из федерального центра (это при том, что Чечня объявила себя независимым государством). Закономерно, что при этом положении все негативные процессы, происходившие в экономике России, сказывались на экономической жизни в Чечне. Так называемые молодые реформаторы задались целью преодолеть экономический кризис в России за счет людей, занятых в государственном секторе. По всей России начались задержки по зарплате, разумеется, и в Чечне, которая де-факто полностью от нее зависела. В этих условиях стоило ситуации обостриться, как сразу же, как по мановению волшебной палочки, появлялись денежные средства, и задолженность по зарплате сразу же погашалась. Это касалось и выплат пенсий и пособий.
После избрания президентом Чеченской Республики Ичкерия Джохара Дудаева Саид вернулся домой хмурым. На второй день он пошел в районный отдел внутренних дел (РОВД) Ленинского района, где занимал должность старшего следователя по уголовным делам. Написав рапорт об отставке, он зашел в кабинет начальника, с которым был в приятельских отношениях. Начальник был профессионалом старой школы, и он сразу же понял состояние Саида и мотивы, которые толкнули его на этот шаг. Он и сам подумывал об отставке и поэтому без лишних слов наложил резолюцию на его рапорт об увольнении. Без излишних проволочек Саид получил свои документы в МВД республики. Здесь, в МВД, нуждались в вакансиях, так как рвущихся к власти людей было теперь предостаточно. Торгаши-толстосумы были готовы платить за должность любые деньги, лишь бы власть была у них в руках, и они ее получали несмотря на профессиональную непригодность.
Грусть-тоска распирала грудь Саида. Он принял чрезвычайно мучительное для него решение — покинуть родину. Хотя он родился в Казахстане, родиной всегда считал землю своих предков. Он не знал и не мог знать, вернется ли он когда-нибудь на свою родину. Но он решил. Решил твердо, пусть ценой собственной жизни, но он уедет, увезет свою семью — детей, жену — ради их же блага. Уедет от этого хаоса, от смуты. Уедет от встающих перед ним бесконечно длинных, нескончаемо мрачных картин, которые ему рисовал его богатый жизненный опыт, его знания.
Он сомневался в том, что в России может установиться подлинная демократия. Он сомневался и в том, что режим Дудаева принесет на его малую родину независимость и свободу. Наблюдая за Ельциным, Дудаевым и их окружением, он сделал вывод. Вывод неутешительный. Он уверен, что эти люди ничего, кроме зла, своим народам не принесут. По газетным публикациям он пришел к выводу, что готовится нечто страшное для его народа. И ради будущего своих детей он решил уехать в Германию, в страну установившейся демократии. Пусть ему будет трудно, пусть вдали от родины, пусть чужие люди и чужое общество, пусть чуждый уклад жизни, но участвовать в сомнительном эксперименте в государстве с сомнительным прошлым он больше не желал.
Приехав в село к родителям, Саид поведал им о терзающих его сомнениях. Рассказал о принятом им решении. Предложил отцу всей семьей выехать за границу. Заурбек наотрез отказался от этого предложения, но, согласившись с доводами Саида, посоветовал ему поговорить об этом с Ибрагимом и Зарган. Возможно, они захотят последовать его примеру. Было решено собраться всей семьей в доме Заурбека в выходной день, в воскресенье.
У Заурбека была особая связь с родной землей и какая-то необъяснимо глубокая любовь к родине.
— По своей воле я никогда не смогу покинуть Родину, потому что знаю какой бывает тоска по ней — начал свой разговор Заурбек — тоска по родине возникает чуть ли не с первых дней разлуки с ней. Эта тоска с каждым днем, с каждым месяцем, с каждым годом все крепнет, все растет и, наконец, принимает огромные размеры.
По размеру она превосходит пирамиду Хеопса, по размеру она превосходит гору Казбек, гору Эльбрус, Каспийское море, Черное море. Секунды, минуты, часы, дни, месяцы, годы пролетают со скоростью кометы, и ты боишься, что умрешь, так и не увидев родины. А бывает, что и время перед тобой останавливается, и ты стынешь как труп. И непонятно, почему и как все это умещается в маленькой человеческой груди. Хочется крикнуть: «Лопни сердце и разорви грудь, пусть выльется пожирающий яд тоски и затопит земной шар этой тоской, этим всепожирающим ядом». Ностальгия — это неизлечимая болезнь. Взрыв происходит внутри, и ты медленно и долго умираешь. После смерти уже в могиле твои останки тоскуют вечность, а душа не находит успокоения и тоже блуждает в тоске. Вот что такое тоска по родине!»
Мать Хеда слушала своего мужа, сидя в сторонке и уставившись взглядом в одну невидимую точку, и не замечала текущих у нее по щекам слез. Даже дети Саида безмолвно застыли рядом со своей матерью, которая пряча глаза, беззвучно плакала. Чтобы понять любовь Заурбека к Родине, нужно было пройти долгих тринадцать лет депортации, четверть века скитаний вдали от родного очага, скрываясь от кровной мести, провести тысячу и тысячу бессонных ночей, тоскуя по родному дому. И теперь, когда он вернулся из этого долгого ада, никакой другой ад не сможет сдвинуть его с места. Он столько терпел и так много отдал за то, чтобы умереть здесь и быть похороненным здесь. Он столько мечтал о том, чтобы привезти останки своей матери и похоронить их на ее родине. Это его святой долг и долг его сыновей. Ибрагим ему обещал, что при первой же возможности он обязательно сделает это. А вот от отца Заурбека осталась только похоронка, пришедшая из Брестской крепости, и где искать его останки, никто не знал и не узнает.
Заурбек пристально смотрел в даль, будто этот вечер снова унес его в синие степи Казахстана, где, когда-то рискуя своей жизнью он помог землякам не умереть с голоду…
Это было в один из ссыльных годов. Одной темной ночью в его дверь постучали. Заурбек вышел. На пороге стоял изможденный, уставший человек.
— Ассаламу алейкум, Заурбек
— Ваалейкум салам — ответил Заурбек, заодно пытаясь понять кто это.
— Неужели не узнал? — тяжело вздохнул поздний гость.
— Мовла… Мовла, неужели ты?! — воскликнул Заурбек.
Это был Мовла Паскаев — шурин его родного брата Хабибулы. Заурбек был удивлен как он его нашел, ведь чеченцам нельзя свободно передвигаться.
Они вошли в дом.
— Я только вышел с лагерей… еле нашел своих… там целая улица чеченцев. Они умирают с голоду… пухнут от голода. Я не знаю что делать. Мне сказали, что ты тут живешь. Тайно пробрался к тебе. Я знаю, что ты не оставишь меня в беде.
Заурбек опечаленно слушал его. Он не понимал как он сможет ему помочь, ведь в его доме тоже нет даже лишнего куска хлеба, чтобы протянуть Мовле, но и как отправишь его просто так — человека, который в самую трудную минуту постучался в его дверь?
— Мовла, мое положение тоже не совсем хорошее, но не такое тяжелое, конечно, как у вас, поэтому угощайся тем, что есть — Заурбек поставил перед ним кружку чая и кукурузную лепешку, а сам зашел в соседнюю комнату.
Чуть позже он вышел с одеждой.
— На, возьми, не новые, но чистые… переоденься.
Пока Мовла переодевался, в этот короткий промежуток времени Заурбек принял решение, которое на первый взгляд может показаться немыслимым.
Он одел на себя тужурку и низко на глаза опустил капюшон башлыка, а потом взял фонарь и обратился к Мовле:
— Пошли! Нет времени.
Не зная что задумал Заурбек, Мовла послушно шел за ним. Но он обомлел когда Заурбек подвел его к колхозному сараю, в котором стоял огромный бык-оссеменитель с железным крючком на носу. Заурбек тут иногда подрабатывал и знал, что весь остальной скот находится на летнем пастбище, а этого быка держат на привязи. Крепкий сон сторожа не прервать даже пушкой, а сегодня на удачу Заурбека его вообще не было, видимо домой ушел, а то что могут так легко увести колхозного быка никому и в голову не придет.
Заурбек открыл дверцу сарая и зашел.
— Что ты делаешь? Тебя же уничтожат! — прошептал испуганный Мовла.
Заурбек молча подошел к быку, который недовольно начал стучать ногой о земляной пол, но как только Заурбек со всей силы схватил его за крючок, висящий на носу, это огромное существо, подобно котенку, покорно вышло за Заурбеком.
Он ни на секунду не отпускал крючок, через который проделал веревку и вел быка. Так они немного отошли от колхоза. И тут на изумление Мовлы, Заурбек начал дрессировать быка, а чуть позже и вообще его поразил:
— Сядь на него!
— Ты что?
— Давай быстрей садись, прыгай! Нет времени тут рассуждать. В твоем случае нет разницы бык это или конь — разозлился Заурбек.
Мовла вскочил на быка. Заурбек отдал ему в руки повод, который он сообразил, проделав веревку через крючок, висящий на носу быка. Таким образом, Мовла сможет останавливать быка, ведь из-за боли, которую наносит крючок, животное быстро покоряется.
Так они прошли до небольшой реки. Переправив их через реку, Заурбек сказал:
— Дальше сам… постарайся быстро с ним разделаться. Дальше идти не могу.
— Заурбек… Заурбек — Мовла не мог больше выговорить ни слова
— Езжай! Если суждено увидимся! Все будет хорошо — Заурбек пожал ему на прощание руку.
Всю дорогу до дома он заметал следы — руками, ногами, ползком, ни одного следочка не оставил. На утро весть о пропаже быка разнеслась по колхозу, но виновных искать уже было бесполезно и Заурбека пронесло. Много земляков он тогда спас с голоду.
— Ты знаешь, Саид, — продолжал Заурбек, — два года назад к Рамзану, нашему соседу, в гости приезжал его родственник из Иордании. Этого гостя звали Хусейн. Он был чеченцем, родившимся в Иордании, куда ушли его предки от царского произвола на Кавказе. Он был воспитан там и получил образование как там, так и в Европе. Он восхищался красотой родины своих предков и понимал, что его родиной является Чечня. Как только он ступил на эту землю, он заплакал. Он рассказывал о том, что каждый чеченец, живущий в Иордании, на последнем отрезке своего жизненного пути, перед тем как навек закрыть свои глаза, в которых живет вселенская грусть по Родине, делает завещание своим потомкам. Он просит их при возможности хотя бы посетить родину своих предков. Для них это так же важно, как нам совершить Хадж в Мекку, следуя законам Ислама, а может даже и намного важнее. И их тянут сюда не законы Ислама, а сила, неведомая другим народам. Мы, как никакая другая нация в мире, привязаны к своей земле. В 1957 году и последующие годы я видел, как тщательно собирали кости своих родных на кладбищах Казахстана чеченцы и, бережно упаковывая их в чемоданы, везли с собой на родину. Ты же сам, Саид, знаешь, с какими трудностями, преодолевая тысячи и тысячи километров суши, преодолевая моря и океаны, чеченцы везут останки своих родственников, нашедших смерть на чужбине. Где бы они ни жили, они хотят иметь свой последний приют на кладбище своих предков у себя на родине…
Я не могу тебе это объяснить, это выше моих сил. Я не знаю, что в нас заложено, какой магнит находится в этой многострадальной земле, что мы так к ней тянемся. Иногда я завидую тем народам, которые везде чувствуют себя как дома, живут везде, как дома. Живут веками, хотя их ничто не держит на чужбине, кроме удобств. Мы не космополиты. Чтобы ни случилось в будущем, какие бы грозы ни развернулись над моей родиной, я останусь здесь. Ты знаешь, я дал обет на Коране не поднимать оружия против человека. Я сдержу свое слово. Но если будет дилемма — очередная депортация или смерть — я, не задумываясь, приму смерть. Тяжелую жизнь прошли мы с твоей матерью, но и у нас были свои счастливые минуты, дни, месяцы, а может быть, и годы. Я не считал. Деля радость и горе, нужду и лишения, мы почти прошли с ней плечом к плечу, душа в душу эту земную жизнь и, думаю, остаток ее будем вместе. Мы дали вам жизнь с позволения Аллаха. Мы отдали вам частицу себя, мы не жалели для вас ничего из того, что имели. Мы старались вырастить вас людьми, достойными звания Человека с большой буквы, вырастить в вере, добре, порядочности. Теперь вы взрослые. У вас свои семьи, выбор за вами. Решайте сами. Мы согласны с любым вашим решением, потому что знаем, что это продиктовано благими намерениями — закончил свою речь Заурбек.
Саид поехал в Грозный. Зашел к Ибрагиму в школу. Договорились встретиться после работы у него дома. Вечером он рассказал Ибрагиму о своем решении, о своей беседе с отцом.
У Ибрагима не было столь радикальных взглядов на вопрос любви к родине, как у отца, хотя он очень любил свой отчий край. Но и уезжать ему тоже не хотелось. Свое нежелание эмигрировать Ибрагим объяснил существованием одной веской причины — один из сыновей должен остаться рядом с отцом. К тому же он младший сын, а по законам адата младший всегда должен оставаться с родителями. Целиком вдаваться в эти тонкости и подробности Ибрагим не хотел, боясь обидеть Саида. Предварительно созвонившись с сестрой Зарган, они договорились всем встретиться на следующий день в доме отца, чтобы там организовать прощальный вечер по поводу отъезда Саида в Германию.
Вечером следующего дня в доме Заурбека собралась вся его семья дети, внуки, снохи. Было шумно и весело. Но у взрослых веселость была с оттенком грусти, которую они тщетно пытались скрыть друг от друга. По желанию Заурбека зарезали двухгодовалого бычка, которого он держал на случай непредвиденного торжества или горя. И в том и в другом случае должно быть много вареного мяса, чтобы столы ломились от его обилия, чтобы любой пришедший гость мог разделить с домом Заурбека его счастье или горе. Половину туши быка разделили на куски по два-три килограмма и разнесли по домам соседей — пусть они за вечерней трапезой, вкушая это мясо, помянут добрым словом Заурбека и его семью, пусть пожелают счастливого пути и счастливой жизни на чужбине Саиду и его семье. Из доброй части второй половины туши женщины приготовили различные мясные блюда, предназначенные для гостей и тех, кто придет на вечерний молитвенный моулид. Все постарались на славу, и прощальный вечер получился задушевным. Пришли гости, родственники, друзья, сослуживцы Саида и коллеги Ибрагима.
Еще долго после ухода гостей и родственников в доме Заурбека не ложились спать. Когда далеко за полночь в доме начал гаснуть свет и все уже уснули, не спали только двое — Заурбек и Ибрагим.
Как и всегда, отец читал Коран и переводил его, комментируя суры и аяты для сына. Сын с трепетом слушал и вникал в глубинные смыслы — высокого Послания человечеству.
II
Саид уехал в Германию и устроился в Дрездене заправщиком на автозаправочной станции. Дети пошли в немецкую школу. Связь с домом Саид не терял. Он часто звонил, говорил, что все у него хорошо, что тоскует по дому.
Тем временем Россия и Чечня переживали время волнений и смуты. Политические разногласия как внутри, так и вокруг них не утихали, а, напротив, набирали обороты. Митинг антидудаевской оппозиции, организованный в 1992 году, не имел успеха именно в силу того, что Москва произвела соответствующие денежные вливания в чеченскую экономику. Но, тем не менее, режим Дудаева не пользовался, как это принято говорить и изображать сегодня, популярностью у широких слоев населения Чечни. И, вне всякого сомнения, был обречен.
Нельзя было не заметить одну странную последовательность событий в Чечне и России. Так, в 1992 году сторонники Дудаева подавили силой оппозицию. При подавлении использовалась бронетехника (расстрел городского собрания). Были убитые и раненые. Обвинили во всем оппозицию. Год спустя, в 1993 году, в Москве силой был разогнан парламент. При расстреле Белого дома использовалась бронетехника. Были убитые и раненые. Обвинили во всем парламент.
Не все было понятно Ибрагиму в событиях, происходящих в России, но очевидное, лежащее на поверхности, не заметить он не мог. Не мог не заметить, как происходит раздел имущества войсковых частей, дислоцированных в Чечне. При этом возникало много вопросов, на которые не было ответа. Почему из непризнанной республики выводятся без каких-либо условий боеспособные войска, и при этом шестьдесят процентов вооружений этих войск передается Чечне? Никаких притязаний на здания, сооружения, вооружение со стороны России, — все отдается даром.
Все это говорило о том, что эти события носят запланированный характер. Большую часть Ленинского района города Грозного занимали евреи. Никаких трений на межнациональной почве с ними у чеченцев не было. Однако уже в 1989 году они стали выезжать из Чечни семьями. Еще в 1991 году товарищ Ибрагима, Саша, в доверительной беседе посоветовал ему реализовать все свое движимое и недвижимое имущество и уехать куда-нибудь из Чечни на новое место жительства, намекнув, что по истечении двух-трех лет в Чечне начнется война. В такую чудовищную возможность Ибрагим тогда не поверил, но вскоре убедился в его правоте.
Прелюдией к началу войны в 1994 году была крайне бездарная вылазка оппозиции под предводительством Умара Автурханова. Как и во всех случаях, когда Россия пыталась скрыть свое присутствие, главными действующими лицами в этой драме, происшедшей 26 ноября 1994 года, были представители оппозиции. Им в помощь были посланы офицеры, солдаты, танковые подразделения российской армии.
Возможно, по замыслу постановщиков этой драмы их участие должно было остаться незамеченным. Но когда это вскрылось, российское военное командование отреклось от своих солдат и офицеров, оказавшихся в плену у дудаевцев. В операции со стороны оппозиции принимали участие более одной тысячи двухсот человек, пятьдесят танков, восемьдесят БТРов и шесть самолетов «СУ-27». Не имея перед собой ясно поставленной задачи, не зная расположения противника, действуя практически вслепую, оппозиция была обречена на поражение.
Основное население Чечни в конфликте не участвовало. К этому времени чеченское общество еще не было готово к тому, чтобы убивать друг друга. Институт кровной мести давал о себе знать. Кроме того, и оппозиция, и режим Дудаева, воспринимались большинством населения негативно.
— Против отморозков со стороны оппозиции вышли отморозки со стороны Дудаева, — говорили и думали они. Несмотря на малочисленность последних, в условиях уличных боев, им удалось ценой малой крови (двое-трое убитых и столько же раненых) полностью разгромить оппозиционные войска, вошедшие в город Грозный. Операция провалилась, войска оппозиции потеряли около пятисот человек убитыми, более двадцати танков было разбито, двадцать танков захвачено дудаевцами, в плен были взяты около двухсот военнослужащих.
28 ноября, в день победы над силами оппозиции, колонна пленных была проведена по улицам Грозного. Все чеченцы, участвовавшие в этой операции, были отпущены после того, как поклялись на Коране не участвовать ни в каких действиях (в том числе и военных) на стороне оппозиции. Тогда же чеченское руководство предъявило список четырнадцати пленных солдат и офицеров, являющихся российскими военнослужащими. Пленные перед телекамерами признались, что служат, в основном, в воинских частях №43162 и №01451, дислоцированных в Подмосковье. Министерство обороны РФ отказалось от них. По их словам, все они были дезертирами. Разоблачил Министерство в интервью «РИА-Новости» отец солдата Евгения Жукова, который заявил, что его сын был откомандирован на десять дней в Нижний Тагил. О том, что его сын в плену, он узнал из программы НТВ. Через некоторое время все военнопленные были отпущены на свободу. О том, что они под разными предлогами были завербованы ФСБ, россияне и чеченцы узнали несколько позже.
III
Мог ли Джохар Дудаев избежать войны? Был ли он в ряду политиков, готовивших трагедию чеченского народа? Возможно, мир когда-нибудь и получит однозначные и правдивые ответы на эти вопросы. Хотя и сомнительно, по той простой причине, что история всегда писалась и пишется в угоду победителям, в угоду правящему режиму, и всегда исторические факты подтасовываются в угоду идеологии и конъюнктуре. Связано это, в первую очередь, с тем, что в истории России очень много «темных пятен», и никогда еще не было случая, чтобы она начиналась с полного очищения нации за грехи своих предыдущих поколений. Как бы то ни было, Дудаев делал публичные попытки наладить диалог с российским руководством с целью избежать войны.
7 декабря 1994 года Дудаев встретился с министром обороны РФ П. Грачевым, который на пресс-конференции заявил: «Мы, генералы, договорились между собой. Теперь дело за политиками. Войны не будет». Восьмого декабря чеченская сторона сообщила, что по имеющейся у нее информации Россия готовится к вводу войск на территорию Чеченской Республики Ичкерия и началу полномасштабной сухопутной операции. Девятого декабря рабочая комиссия по переговорам об урегулировании конфликта в Чеченской Республике достигла договоренности о начале 12 декабря в городе Владикавказе переговоров между представителями президента Дудаева и оппозицией.
Со стороны федеральных властей в переговорах должны были участвовать двенадцать человек во главе с заместителем министра по делам национальностей и региональной политики РФ Вячеславом Михайловым. Со стороны Грозного — девять человек во главе с министром экономики и финансов Чеченский Республики Ичкерия Таймазом Абубакаровым. Со стороны оппозиции — три человека во главе с прокурором Беком Басхановым. Предмет переговоров — налаживание нормальных взаимоотношений между РФ и ЧРИ. Переговоры должны были начаться 12 декабря, а уже 11 декабря российские войска пересекли административную границу ЧРИ. На Грозный двигались две общевойсковые дивизии Северо-Кавказского военного округа, десантные войска, представленные двумя десантно-штурмовыми бригадами полного состава, а также сводные полки Псковской, Витебской, Тульской, Ульяновской и Костромской дивизий ВДВ (воздушно-десантные войска) и подразделения МВД. Вся эта армада двигалась в Грозный со стороны Ингушетии (мирное население пыталось остановить их, но безуспешно), со стороны Моздока и со стороны Дагестана. С чеченской стороны, по данным Федеральной службы контрразведки (ФСК) и МВД, было порядка тринадцати-четырнадцати тысяч вооруженных людей. Операция в Чечне только за одну неделю после ее начала, учитывая, что войска шли практически без какого-либо сопротивления, стоила России, по данным О. Сосковца, двести шестьдесят миллиардов рублей (60 — МВД, 200 — МО).
Война началась 11 декабря 1994 года. Но только 17 декабря собрался Совет безопасности РФ под руководством Б. Ельцина и был рассмотрен план «выполнения мероприятий по восстановлению конституционной законности, правопорядка и мира в Чеченской Республике». Совет безопасности обязал Министерство обороны (министр П. Грачев), Министерство внутренних дел (министр В. Ерин), Федеральную службу контрразведки (директор С. Степашин), Федеральную пограничную службу (директор А. Николаев) привлечь все силы для уничтожения незаконных вооруженных формирований в Чечне и надежного закрытия государственной и административной границ Чеченской Республики. Координировать эту работу должен был П. Грачев, министр обороны.
17 декабря Министерство иностранных дел (МИД) РФ сделало заявление, что в 00 часов 18 декабря подразделение МВД и МО вынуждены будут предпринять решительные меры с использованием всех имеющихся в наличии средств для восстановления на территории Чечни конституционной законности и правопорядка. Бандформирования будут уничтожены или разоружены. В заявлении МИД указывалось, что гражданское население Чечни оповещено о необходимости срочно завершить выход из города Грозного и других населенных пунктов, в которых находятся бандформирования. Иностранным гражданам и журналистам, находящимся в зоне конфликта, МИД настоятельно рекомендовало покинуть Грозный и перебраться в безопасные районы. И все это было заявлено неделю спустя после ожесточенных боев.
В тот же день Сосковец (Первый заместитель председателя Правительства) сообщил, что Дудаев вызван в Моздок на встречу с делегацией правительства РФ во главе с вице-премьером Н. Егоровым и директором ФСК С. Степашиным. Он отметил, что если Дудаев не прибудет в Моздок, то войска будут действовать в соответствии с ранее принятым планом по уничтожению незаконных вооруженных формирований.
За четыре часа до истечения срока ультиматума, то есть в 20 часов 17 декабря, Дудаев предпринял последнюю попытку предотвратить войну и телеграфировал российскому руководству о согласии начать переговоры без предварительных условий на соответствующем уровне и лично возглавить правительственную делегацию Чеченской Республики. Но Дудаева в Кремле не услышали. Маховик войны был закручен, и никто не собирался его останавливать. 18 декабря в 9 часов утра российские войска приступили к штурму города Грозного. Следует принять во внимание несколько наивную версию о том, что якобы в начале своей деятельности Дудаев работал с российским руководством сообща, а потом, в силу каких-то недоразумений, стал неугодным Москве.
С 27—28 ноября 1994 года на площади Свободы стали собираться огромные массы людей, как с самого Грозного, так и с окрестных сел и городов. Было тяжелое, тягостное ожидание беды, была тревога за свою семью, своих близких, была тревога за свою республику. Всем было ясно, что маленькой Чечне одолеть такого монстра, как Россия, не под силу. Все видели бессмысленность, чудовищность этой войны, но не в силах были ее предотвратить.
Воспринималась эта надвигающаяся катастрофа как ничем неоправданная агрессия. В силу своей бессмысленности и чудовищности, в силу своей агрессивности и неоправданности эта война вызывала отчуждение и противостояние со стороны народа. С уверенностью можно сказать, что если бы режим Дудаева провел более гибкую, более хитрую политику, то под его знамена собралось бы неизмеримо больше людей, чем стало в действительности. В то время, когда нужно было раздавать оружие ополченцам, сторонники Дудаева развернули широкую его продажу. В основном благодаря этому, война получила в народе название «коммерческой». Благодаря этому произошло отторжение от широкого движения сопротивления значительной части добровольцев. Эта часть пополнила ряды беженцев и сторонних, но не безразличных наблюдателей.
Все, кто не присутствовал на митинге, жадно прильнули к экранам телевизоров. По грозненскому телевидению в десяти-пятнадцатиминутных перерывах между информационными сообщениями показывали один и тот же отрывок из мультипликационного фильма «Маугли», где вожак собирает свою волчью стаю и сообщает ей, что с севера с целью захвата их владения на них надвигаются несметные полчища желтых псов. И вожак спрашивает:
— Что будем делать? Сдаваться или биться?
— Мы будем биться — отвечает стая.
— Да, славная предстоит нам охота, но немногие вернутся живыми с этой охоты, — говорит в напутствие вожак стаи перед принятием боя. Какой-то остроумный телевизионщик по своей инициативе или с чьей-то остроумной подачи запустил этот ролик. У людей волк ассоциировался с чеченцем, а желтая собака с севера — с российским солдатом. Сознательно или подсознательно, но воспринималось это как обращение Дудаева к народу. По крайней мере, Ибрагим понял это так.
IV
В республиканских газетах начали появляться статьи, в которых рассказывалось об истории русско-чеченских отношений с начала XVIII века. Хотя эти статьи и не сообщали ничего нового и не были откровением для многих, воспринимались они теперь иначе, чем прежде.
В статьях говорилось о завоевании Чечни Российской империей. В них сообщалось, что этот процесс начал в феврале 1708 года самый прогрессивный русский император Петр Первый, который «прорубил окно в Европу», построил флот и армию, привнес европейскую культуру в патриархальную, дикую Россию. Формально завоевание Чечни завершилось в 1859 году.
Целью царизма было «покорение горских народов или истребление непокорных». Сохранились обрывочные исторические сведения о вооруженной борьбе горцев (чеченцев, адыгов, аварцев, ингушей и др.) в период с 1780 по 1859 годы. Этот период охватывает исторический промежуток времени в восемьдесят лет.
Это была одна из самых продолжительных и жестоких колониальных войн в истории человечества. Апогеем этой войны стал период с 1817 по 1859 годы, известный как Кавказская война. На подавление горцев, во главе которых стоял имам Шамиль, было брошено огромное количество войск. Каким представлялся Кавказ современникам тех событий, видно из книги В. А. Потто «Кавказские войны»: «Дикая неведомая страна, где вечно кипела война, куда уходили войска за войсками, представлялась народу страной какого-то мрака и убийств, откуда никто не возвращался, и народ охарактеризовал ее именем — «Погибельного Кавказа».
В ходе завоевания чеченцы изгонялись с плодородных земель в горы. Выселялись в Турцию, Сирию и Иорданию, а их селения гробились и уничтожались русскими. Столицу Чеченской Республики — Грозный — построили на месте четырех сел, уничтоженных в 1818 году. Заложил крепость «Грозную» царский генерал А. Ермолов, который остался в памяти чеченского народа как один из самых жестоких завоевателей Кавказа.
С целью сломить упорное сопротивление чеченцев царская армия применяла так называемую тактику выжженной земли. Сжигались населенные пункты, посевы, леса. В XVIII веке было полностью уничтожено село Алды. Известно, что уцелел только один мальчик. Этот мальчик-чеченец вошел в историю России как герой Отечественной войны 1812 года под именем генерала Александра Чеченского. В XIX веке было полностью уничтожено село Дади-Юрт. Кажется, даже русский царь Александр I осудил жестокость, проявленную карателями в этой бойне. Из этого села был вывезен чеченский мальчик, который также вошел в историю как академик Российской Академии художеств художник Захаров. В тоже время, наряду с насильственным выдавливанием чеченцев с их территорий, практиковалась и активно проводилась агитация за выезд их в мусульманские страны Востока. При этом семьям, желающим выехать за границу, выплачивались денежные средства (конечно, они не могли решить всех проблем беженцев, да и не ставилась такая цель, но на проезд этих сумм хватало.)
Демократические силы во всем мире широко приветствовали антиимперское сопротивление на Кавказе как часть общемировой освободительной борьбы. В свое время К. Маркс и Ф. Энгельс писали, что народам Европы следовало бы поучиться примеру героической борьбы горцев за свободу против русского царизма. Но силы в этой борьбе были слишком неравными. После десятилетий кровопролитных военных действий царизму удалось подавить сопротивление кавказских народов и насильственно включить их в состав Российской империи. Это была начальная история малого народа, попавшего в жернова колониальной войны. О роли имама Шамиля в истории чеченского народа говорят много, но эта роль не до конца исследована и является предметом длительного разбирательства ученых-историков. При этом, чтобы не сделать очередную историческую фальшивку, они должны иметь в своем распоряжении материалы государственных архивов, которые сегодня являются тайной за семью печатями, и вне всякого сомнения, добрую волю. Вполне возможно, что имел место сговор между ним и царским режимом России. Но известных исторических фактов, подтверждающих это, нет.
После кавказской войны прошло более ста тридцати лет. На смену царизму пришел новый режим, так называемый социалистический. Сменилось несколько поколений чеченцев, воспитанных в традициях русской, советской культуры. Изучая в школах и вузах русскую литературу и язык, чеченцы вросли в русскую культуру и, образно говоря, начал формироваться новый тип чеченца. Когда началась война 1994 года и даже когда она уже закончилась, еще теплилась какая-то призрачная надежда, что кто-то должен исправить чью-то ошибку, что все это сделано сгоряча, что это безумие должно вот-вот остановиться. В этой войне было столько неожиданного и неестественного, что все это не укладывалось ни в голове, ни в сердце. Трудно было допустить, что на малочисленный народ, который считал себя членом интернациональной семьи, напал его так называемый «старший брат». И только теперь чеченцы начали осознавать, что Россия — это не «старший брат», а «злая мачеха».
Но все же в начавшейся войне поначалу было много непонятного, неизвестного, и, несмотря на широкую пропагандистскую кампанию, не проглядывался еще настоящий враг. Было больше обиды, чувства, что кто-то затеял это в чьих-то интересах, что был заговор каких-то группировок. Хотя война и была названа «русско-чеченской», она не воспринималась таковой.
Стояла на редкость погожая для этого сезона погода. В безоблачном небе Грозного кружили красавцы-самолеты. Как на параде, они показывали фигуры высшего пилотажа. Зачарованно смотрели люди на это зрелище. Несмотря на то, что самолеты для грозненцев были не в диковинку (на окраинах города Грозного было два аэродрома: один — гражданский, другой — военный), показательные полеты не были для них обыденностью. Но это были не показательные полеты — это была своего рода демонстрация силы. Не верилось, что эти самолеты могут нести смерть и разрушения. Но смерть и разрушения они стали нести уже в начале декабря, до объявления о начале «восстановления конституционного порядка в Чечне». Объектами их налета стали гражданский аэропорт города Грозного, а также военный аэродром в поселке Ханкала, где базировалась авиация режима Дудаева. Это были учебные самолеты, оставшиеся после раздела советской военной техники. За считанные дни чеченская авиация была полностью уничтожена. Следующим этапом восстановления «конституционного порядка в Чечне» стал ввод войск на территорию республики. Не встречая особого сопротивления, они двигались на Грозный. Город почти с двухвековой историей, с богатой инфраструктурой, с населением до пятисот-шестисот тысяч человек стал мишенью для этих войск.
Грозный по праву считался одним из самых красивых городов Северного Кавказа. В его созидание был вложен труд тысяч и тысяч строителей многих национальностей. Немало труда вложили в его становление и русские, которые в семидесятые годы составляли большинство жителей Грозного. Однако даже присутствие русского населения не остановило палачей.
При уничтожении города и его жителей применялись почти все виды оружия российской армии, за исключением оружия массового поражения. То, что творилось в Грозном, как нельзя емко, передавали слова, написанные на огромном стенде красными буквами при въезде в город: «Добро пожаловать в ад!» Это и был ад, устроенный безумными человеческими руками и головами.
Вереницы машин, набитых людьми, кто с вещами, кто без, потянулись из расстреливаемого города. Под обстрел попадали и беженцы. Все являлось целью, все являлось мишенью для атаки. Над беженцами жужжали серебристые и цвета хаки вертолеты, на фоне ярко-синего неба они напоминали стрекоз. Но в какой-то момент вертолеты наклонялись вперед и появлялись огненные вспышки, за которыми следовал страшный грохот, и душу охватывал леденящий ужас.
Если какая-нибудь машина с беженцами имела несчастье попасть в поле зрения пилота, тот сразу же расстреливал ее. Никому из военных, казалось, не было дела до человеческой жизни. В души военных будто бы вселился дьявол. Создавалось впечатление, что они задались целью уничтожить и убить как можно больше людей. Пылали дома, пылали фабрики и заводы, пылали школы и больницы, детские учреждения — везде пылало адское пламя. Тут и там валялись трупы. Валялось много трупов и российских солдат и мирных жителей, по которым в суматохе ездили танки, пытаясь выбраться из лабиринтов улиц города, наматывая на гусеницы останки своих и чужих. Оставшиеся в живых военные мало заботились о своих боевых товарищах. Для них это был уже отработанный человеческий материал. Они представляли теперь интерес только для ворон, собак и кошек. Чем не ад?
На Руси испокон веков жизнь простого смертного всегда была материей, не имеющей цены. Она ни во что не ставилась представителями власти. Именно поэтому, наверное, понятия «государство» и «народ» на Руси никогда не отождествлялись, что вело к отчуждению власти от народа. А отчуждение власти от народа, а также неспособность российского общества создать государственность, на которую оно могло бы влиять, является источником всех бед россиян.
Рискуя своей жизнью, чеченцы пытались предать земле тела своих сородичей. Хорошей мишенью для пилотов стали толпы людей на кладбищах. Хорошей мишенью для самолетов стали коровы, овцы и другие животные. Так проводилось «восстановление конституционного порядка» в Чечне.
В истории чеченского народа было много войн, но не было ни одной захватнической. Все войны носили оборонительный характер. Несмотря на то, что в истории были отдельные моменты, когда соседние народы на Кавказе воевали между собой, Чечня никогда не выходила за свои пределы. Чеченцы очень хорошо знали, где Чечня начинается и где заканчивается. Этот факт много говорит о характере чеченцев. Но кому это интересно? Надо бы действовать по принципу «нападение — лучшая защита».
История чеченского народа не знает случаев принудительного набора в свою армию. Становление оборонительной армии строилось на добровольной основе. Демократичность чеченского общества предоставляла каждому гражданину право на выбор; право на защиту своей Родины было добровольным правом, а не обязанностью. Право жить или умереть с именем защитника своей Родины являлось добровольным, иначе и быть не могло. Иначе и не должно быть! Только глубокое осознание своей высокой миссии, миссии защитника своей Родины, может сделать воина готовым на жертвы ради высоких идеалов. Солдат без этих качеств не является полноценным. Тому много примеров.
Возможность уклониться от своей воинской обязанности имел каждый. Найти для этого причину не составляло труда. Человек предоставлялся самому себе, своему внутреннему «я». Надо заметить, что после военных лихолетий, уклонисты и добровольцы продолжали жить бок о бок друг с другом, никак не проявляя неприязни.
ВОЙНА
I
……….Плач снега………
Падал снег белым-бело,
Кружил свой вальс —
Вокруг светло…
Пули свист, грохот бомб,
Детский плач, в сердце тромб.
Птицы крик, пушек залп,
Новый год, снежный ком.
Копоть грязь, праздник -Ад,
Воздух — яд, трупный смрад.
Падал снег — капал он,
Слезы лил — плакал в тон.
То чернел, то краснел,
Плакал снег, то-ли пел.
Деда боль — скулы в стон,
Сын убит, внук сгорел,
Дом горит — бабка в нем.
Снежный ком — в сердце тромб…
Копоть грязь, порох мат —
В дом пришел хмельной солдат.
Кровь чернел на снегу,
Снег чернел от крови.
Падал снег и падал он,
И вместе с ним свинец.
Снег мечтал кружить —
Кружить свой вальса лёт…
Ему мешали бомбы,
Ложиться на поля.
Кружит он словно птица —
Гнездо не находя.
И падал он бездушно,
Как будто омертвев.
Внизу земля пылает,
В военный новый год.
Падал снег — снежинки в кровь,
И падал снег и слезы лил…
Коль снег так плакал,
Плакали ли мы..?
И падал снег и плакал он,
Тела и снег, огонь и кровь,
Свинца полет — смешалось всё…
(перевод с чеченского)
И. Акаев.
С первого дня российской агрессии Ибрагим твердо решил, что он будет защищать свою родину. Сомнения в правильности своего выбора у него не было и не могло быть. Пропагандистская кампания официальных средств массовой информации России не могла поколебать его уверенности в том, что безобидные, на первый взгляд, слова «восстановление конституционного порядка» в Чечне, являются в действительности формой агрессии, формой государственного террора, что это есть настоящая война. О причинах и виновниках ее можно было спорить и догадываться. Но от этого суть ее не менялась. С точки зрения человеческой морали, ничем не оправданная война должна была встретить протест у всякого нормального человека. Многие бывшие противники режима Дудаева взяли в руки оружие, чтобы защищать свою землю.
Ибрагим понимал, что война — это и есть продолжение грязной политики, проводимой российским руководством, а сам президент, верховный главнокомандующий, есть не больше, чем марионетка в руках партии войны.
Война — это зло. Злейшее зло — захватническая война. Со злом надо бороться.
Прежде всего Ибрагим вывез из города в село свою семью и самое необходимое из своего домашнего скарба. Оставив им часть имевшихся у него денег, Ибрагим вернулся в город. Здесь в течение нескольких дней он готовился к войне, к защите своей родины, себя, своих близких и родных. Закупил экипировку, стрелковое оружие и прочее боевое снаряжение. Он хорошо знал, что ему нужно и с кем он будет воевать. Он хорошо знал эту армию с ее агрессией, с ее тактикой и стратегией. И таких, как он, было немало в чеченском ополчении.
После тщательной подготовки Ибрагим примкнул к защитникам города. Хотя он и не понаслышке знал о войне, эта война для него была новой. С такой жестокостью на таком ограниченном театре военных действий он не сталкивался даже в Афганистане. А ведь там они воевали отнюдь не в белых перчатках. Ибрагим твердо знал, что переносить адские условия войны в Грозном ему и его товарищам по оружию поможет непоколебимая вера во Всевышнего, Творца всего сущего на земле — Аллаха. Уже в первые дни войны было замечено, что никакие допинги в виде наркотиков или спиртного не могут служить панацеей от беспрерывных разрывов бомб и снарядов, от бесчисленных назойливо и беспощадно свистящих пуль, от смердящих трупов, от рек крови. Те, кто сидел на допинге, после двух-трех дней боев уходил или глупо погибал. Еще было замечено, что если воюющий возьмет что-нибудь приглянувшееся из пустующего дома или квартиры, то он непременно получит тяжелые ранения или погибнет в ближайшем бою. Бойцы сопротивления позволяли себе брать в пустующих домах и квартирах только съестное, так как знали, что по негласному сговору жильцы этих домов и квартир, уходя из своих жилищ, на видном месте оставляли для ополченцев эти съестные припасы.
Отец Ибрагима, Заурбек, был глубоко богобоязненным человеком. И в годы ссылки, и в годы тюремного заключения он твердо следовал пяти столпам Ислама. Заурбек говорил своим детям: «Чем сильнее вера человека, тем тверже его жизнь. Жизнь человека без веры — жизнь животного». С семилетнего возраста Ибрагим совершал пятикратный намаз (молитву), и только будучи в армии, не имел этой возможности. С этого же возраста он держал пост в месяц Рамадан. Однажды Ибрагим прочел суждения английского ученого-историка Томаса Карлейля об исламе.
Он писал: «Едва ислам появился на свет, как в нем сгорела идолопоклонничество арабов и христианские споры. Все, что не являлось истиной, сгорело в пламени ислама, как сухие дрова. Затем огонь утих. Аллах вывел арабов с помощью ислама из тьмы на свет, оживив с его помощью и выведя на свет, оживив с его помощью и выведя из тьмы бездеятельную нацию и дремлющую в покое землю, в которой не было слышно ни звука и не видно какого-либо движения со времен сотворения мира. Аллах послал к ним Пророка со словами и миссией от себя. И вдруг безвестность и бездеятельность обратились известностью, невежество — образованностью, низкое положение — высоким, слабость — силой, искра — пожаром, свет, которого раздвинул и объял пределы мира, луч которого соединил Север с Югом, Восток с Западом. Не прошло и века после этого события, как государство арабов утвердилось одной ногой в Индии, другой — в Андалузии. Многие века были освещены светом достоинства и благородства, мужества и неустрашимости, спасения и блеска истины и правильного ориентира на половине мира».
Ибрагим знал, что ислам — это ежечасное, ежедневное восхождение души человека к разуму, добру, совершенству. Ступени к этому — молитва, пост, подаяние, жертвоприношение и Хадж в Мекку. Следуя канонам ислама, человек становится щедрым, благородным, честным и справедливым. И тогда он делается Человеком с большой буквы, над которым не властны никакие пушки, бомбы, пули, никакие снаряды. Этому человеку не страшна смерть. У него только один страх — это страх перед Всевышним, творцом всего сущего на земле: Аллахом. Смерти не боится только дурак или глубоко верующий человек, понимающий, что истина есть в вере во Всевышнего Аллаха. У того же Томаса Карлейля сказано: «Всякого человека судят по вере его и по неверию». Верность этой глубоко философской мысли как нельзя лучше доказывалась на войне.
В надежде на то, что его первенец станет Человеком с большой буквы, подвигло Ибрагима на мысль дать своему сыну имя Ислам.
II
Против Ибрагима и других ставших на защиту своей отчизны воевали российские оккупанты — солдаты и офицеры, наемники из числа безработных граждан России, уголовники, которые пришли сюда по контракту грабить и убивать. Если солдаты и офицеры выполняют приказ командования, то контрактники выполняют заказ дьявольской воли. Наверное, среди них были и те, кто в Афганистане воевал с Ибрагимом плечом к плечу. Ибрагим знал, что эти воины не трусы, но они были нерешительными, скованными. Это их состояние было легко объяснимо. Они не знали, за что воюют. Образ врага складывался постепенно и с трудом и только в силу того, что гибли их боевые товарищи. Отчасти этим объясняется то, что российская армия, несмотря на значительное превосходство в военной мощи, была не на высоте и несла большие потери. Кроме того, российские солдаты воевали с бывшими воинами той же армии, и к тому же с добровольцами, уверенными в праведности своего дела.
Незадолго до вторжения в Чечню, министр обороны РФ П. Грачев хвастался, что он может взять Грозный «одним десантным полком за два часа». Возможно, ему удалось бы взять какой-нибудь другой город, но не Грозный.
Чудеса храбрости, показываемые чеченскими бойцами, не позволили Грачеву совершить столь блистательный блицкриг. Бойцов сопротивления в российских средствах массовой информации называли бандитами. Но где это видано, чтобы кучка бандитов могла оборонять город, осажденный, даже по российским сведениям, стотысячным войском при поддержке авиации и бронетехники.
Они не были бандитами. Они были истинными патриотами, пожертвовавшими собой ради отчизны. И к величайшему позору для человечества их имена и славные ратные дела будут преданы забвению. История не напишет о них блистательную эпитафию, как о трехстах спартанцах, хотя их подвиг неизмеримо выше. Грохот бомб, разрыв снарядов, беспрерывный свист минометов и пуль, зарево пожаров, скрежет гусениц танка, жар напалма, снайперские выстрелы в сердца, уничижительные высказывания в прессе, голод и холод, отсутствие медикаментов и врачей, ноющие раны, фильтрационные лагеря, побои, пытки, изощренные методы издевательств, расстрелы, травля собаками в фильтрационных пунктах — разве это сравнимо с тем, что было при Фермопилах?
Как в российских средствах массовой информации, так и в зарубежных, с подачи российских пропагандистов, стало доминирующим утверждение, что во взятии Грозного участвовали восемнадцатилетние мальчишки из российской провинции. Но тот, кто наблюдал за событиями в Грозном с декабря 1994 по февраль 1995 года, не может согласиться с этим утверждением. Были все и всякие, в том числе и мальчишки из российской провинции. Но основу этой армии составляли зрелые убийцы-вандалы, для которых убийство являлось самоцелью. Для них, что русский старик, пенсионер семидесяти лет, что чеченский мальчишка, только что увидевший этот мир, — все являлись одинаковыми мишенями.
В центр Грозного вошла длинная колонна бронетехники при поддержке с земли и воздуха. Видимо, российские генералы не извлекли урока из второй мировой войны — ведь и Сталинградская битва, и битва за Берлин показали, что танк в большом городе — вещь бесполезная, но удобная мишень. Любой разбитый многоэтажный дом превращался в такой прочный бункер, что его не могла взять бомба, не говоря о «Граде» и «Урагане». Чеченские бойцы из окон, балконов и развалин жилых домов, разбившись на мелкие группы по пять-десять человек, обстреливали танки и пехоту. Тактика была простая и в то же время оригинальная: сначала выводился из строя первый танк, потом — последний, а потом уже — находившиеся в середине. То, что не доделал гранатомет, довершал боезапас, находившийся внутри танка. Российские солдаты большей частью сгорали в танках и БТРах заживо, а тех, кто успевал выскочить, расстреливали автоматчики. Группа Ибрагима участвовала в разгроме танковой колонны в районе железнодорожного вокзала. Немногие захватчики остались в живых, да и те были взяты в плен.
Буквально каждый дом, каждую улицу российские войска занимали в результате жестоких и изнурительных боев. Упорство оборонявшихся подавлялось не силой, а тем, что им катастрофически не хватало продовольствия и боеприпасов.
Командованием чеченской армии было принято решение с боями отходить из города. Так был сдан и так был взят Грозный. Боевые действия перешли в горные районы на юге Чечни.
Российским военным командованием в Чечне и промосковским правительством Чечни, во главе которого стоял Д. Завгаев, было принято уникальное по своей циничности решение. То или иное село брали в блокаду. Администрации и жителям села ставился ультиматум: либо вы сдаете определенное количество стрелкового оружия, боеприпасов и подписываете с военными мирный договор, либо село будет уничтожено. Договор назывался «Договором о мире и согласии». Целью этой акции, безусловно, являлось желание настроить мирное население против бойцов Чеченского сопротивления, внести разлад в это движение. Наряду с этой основной задачей, генералы преследовали свои, чисто меркантильные, житейские интересы.
Прямой шантаж в виде угрозы стереть с лица земли сопровождался циничными заявлениями генералов о даче откупных, что, по существу, являлось террором, шантажом и вымогательством со стороны наводивших «конституционный порядок» по отношению к жителям республики. С боевиками они так говорить не смели и не могли, так как те давали всегда достойный отпор.
Свое требование денежных выплат генералы объясняли бедственным положением армии, невыплатой или задержкой довольствия. Солдаты ходили по разрушенным домам и мародерствовали. Офицеры из высшего состава заставляли солдат грузить мебель и другое имущество жителей на машины и бронетранспортеры, потом все это вывозилось в Россию.
Так, село Серноводское откупилось взяткой в двести тысяч американских долларов. Близлежащее село Самашки, трагедия которого стала известна на весь мир, стало наглядным примером для тех, кто не хотел быть сговорчивым.
В зависимости от количества жителей в населенном пункте назначалось необходимое к сдаче количество стрелкового оружия. Никого не интересовал вопрос, имеется ли в данном населенном пункте такое количество. Сказано — сделано, в противном случае все то, что вами нажито непосильным трудом за многие годы будет предано огню и мечу, хорошо, если при этом вы сохраните свои жизни.
Народ выходил из создавшегося положения просто. Все, сколько могли, собирали деньги, на которые у тех же военных тайком покупали оружие. А утром под яркими юпитерами телевизионщиков шли сдавать это оружие в условленное место тем же военным, у которых они его накануне купили. Эти кадры под восторженные заявления всяких Доренко, Леонтьевых затем показывали по телевизору. Наверное, если сложить все изъятое таким образом оружие, на каждого жителя Чечни пришлось бы, как минимум, по два-три автомата и по два гранатомета, не говоря уже о гранатах.
III
В конце марта 1995 года войска подошли со всех сторон к трем селам Урус-Мартановского района — Алхазурово, Комсомольское и Гойское. Границы между этими селами условные. Лежат они в предгорной части Чечни и представляют собой прекрасный плацдарм для выхода в горную часть — в Шатоевский, Итум-Калинский и Чеберлоевский районы.
Группировкой войск, окружившей эти села, командовал российский генерал Кондратьев. Разбив свой бивак на окраине этих сел, он стал вести переговоры с их представителями.
Безоружным парламентариям от этих сел Кондратьев сразу же дал понять кто в доме хозяин. Его речи изобиловали угрозами. Для придания высшей убедительности своим словам, недостойным для боевого генерала, он приказал провести имитацию атаки на село Гойское боевыми вертолетами. Также им был отдан приказ при любом выстреле из села открывать огонь на поражение всего села. Гойское было взято под прицел по той причине, что там находились подразделения Чеченского сопротивления под командованием полевых командиров Руслана Гелаева и Ахмеда Закаева. Бойцы сопротивления выбрали это село в силу того, что оно было стратегически выгодным. В случае отступления имелись многочисленные тропы, по которым можно было уйти в горы. Было ясно, что одно из трех сел в показательных целях будет уничтожено, несмотря ни на какие усилия со стороны его жителей. Поэтому было решено принять бой. Большинство жителей правильно поняло решение Гелаева и Закаева, хотя, конечно, были и несогласные с ними. Судьба села Гайское была решена.
Несколько дней шла разведка боем. Российские войска пронизывали оборону бойцов сопротивления. Для этого в ход пускались вертолеты, самолеты, САУ (самоходная артиллерийская установка), установки залпового огня типа «Ураган», «Град» и «Птурс». Массированные атаки бронетехники поддерживались атаками войск специального назначения и войсками МВД.
Группе Ибрагима удалось при первой же вылазке противника подбить тяжелый танк и два БТРа. При последующих вылазках было подбито еще несколько единиц бронетехники противника.
Пройти парадным шагом по селу Гойское войскам явно не удавалось. Ополченцы раз за разом отбивали атаки осаждавших. Российским войскам после каждой атаки приходилось отступать назад. Кондратьевым была сделана попытка договориться со старейшинами села и оборонявшимися. Но в ответ он услышал твердое «нет». Знаменательным был ответ старейшин села генералу: «Что же ты, молодец-удалец, который бахвалился своей силой вначале и отвергший наши предложения договориться миром, сегодня решил идти на мировую. Раз начал, то заканчивай свое грязное дело. У нас там ничего уже не осталось, за что бы нам теперь переживать. Вы даже наши кладбища разбомбили, варвары», — услышал Кондратьев, бравый генерал.
Грязное дело было продолжено. В ход пошли тяжелые бомбардировщики, с новой силой загрохотали дальнобойные орудия, с неба падали глубинные бомбы и ракеты, земля содрогалась и горела адским пламенем. Выдержать эти безумные, безудержные и не прекращавшиеся ни на час взрывы бомб и снарядов бойцы сопротивления смогли благодаря окопам, вырытым ими за несколько дней до начала штурма. Все село было буквально изрыто ими. Между собой они сообщались подземными тоннелями. На время воздушной атаки бойцы укрывались в хорошо оборудованных приямках, вырытых в окопах. Из сел Комсомольское и Алхазурово панорама боя просматривалась как на ладони, так как Гойское лежало чуть ниже.
Жители этих сел с неослабеваемым вниманием следили за происходящим в Гойском. В бессильной злобе, сжав кулаки, стояли подростки и женщины; сгорбившись под тяжестью того, что видели, не стесняясь беспомощных и предательских слез, стояли старики. Все наблюдали «великий триумф» акции под названием «восстановление конституционного порядка» по-российски в селе Гойском.
Все ждали чуда от бойцов сопротивления, всех волновал вопрос: не кончилось ли у них питание, не закончились ли боеприпасы, не исчерпался ли людской ресурс и дух отваги??? Им со своей высоты хорошо было видно, какая армада войск нацелилась на них. Вся эта мощь, как цунами, накатилась на это небольшое село. То тут, то там появлялись вспышки взрыва и черные клубы дыма. Вот еще одно орудие смерти нашло свою погибель на сельских улочках, но им нет конца. В небе загорелся очередной вертолет и упал, взорвавшись у окраины села. Неукротимые волны откатились назад, не преодолев сопротивления. Но тут же налетела новая волна, и, казалось, уже в мертвом селе вдруг раздались голоса по рации и крики:
— Ибрагим, в твою сторону направляются три БМП, сможешь встретить?
— Вопросов нет, — спокойно ответил Ибрагим, добавив — если бы с миром пришли, встретил бы, конечно, с хлебом и солью, а так уж придеться встречать гранатометом.
Ибрагим выполнил свою задачу по уничтожению БМП и пехоты. Страшная, тяжелая, но необходимая работа сейчас у Ибрагима. В руках у него вместо мела и указки гранатомет и автомат. Но что поделать, видит Бог, он не хотел войны, не хотел людской крови. Ему навязали эту войну, и ему приходится защищаться по мере своих сил.
Бессмертное «Аллаху Акбар» слышалось Ибрагиму по рации, и ничто не могло заглушить этот голос. При очередной атаке бронетехника зашла в село. Ибрагим со своей группой находился в доме, оказавшемся под перекрестным огнем противника. Метрах в двадцати напротив него остановился танк, и его орудийное дуло начало опускаться для выстрела прямой наводкой по дому, где находились Ибрагим и его бойцы.
Оставались считанные секунды до выстрела. Прицельно выстрелить по танку из гранатомета через окно не было возможности — отсутствовали давно выбитые оконные рамы. А противник вел по дому прицельный огонь из стрелкового оружия. Для того, чтобы выглянуть в окно и прицелиться по танку из гранатомета, нужны были секунды, но и их уже не оставалось. Еще немного — и группа Ибрагима вместе с ним будет заживо погребенной.
Ибрагим принял отчаянный шаг. Он схватил гранатомет, разбежался и выпрыгнул из окна. В воздухе он перевернулся, сделав сальто с гранатометом в руках. Во время приземления он успел вскинуть гранатомет и прицелиться по танку. Приземлившись на шпагат, Ибрагим выстрелил, опередив на долю секунды противника. Снаряд гранатомета попал в башню танка, она сорвалась и отлетела в сторону. Ибрагим, тут же бросив в сторону «орудие труда», нырнул обратно в окно подвального помещения первого этажа.
Бойцы сопротивления видели всякое на этой войне, но подобное им приходилось видеть впервые. Способности и неимоверные силы в момент отчаяния у человека бывают невероятно высокими.
По различным данным, за один лишь только день штурма Гойского 4 апреля российские войска понесли потери в живой силе до двухсот человек, не считая раненых; в военной технике — три танка, один самолет, одиннадцать БТРов и один вертолет. Были потери и со стороны оборонявшихся — пресловутых «бандформирований». Но на фоне российских войск они были незначительными. Тот же генерал Кондратьев должен бы знать, что обороняющиеся силы имеют преимущество на несколько порядков выше, чем наступающие.
На следующий день в очередном бою был ранен Ибрагим. На наспех сооруженных носилках легко раненные бойцы вынесли его с поля боя, а те, кто не пострадал, не захотели покидать место сражения. Отнесли Ибрагима в село Алхазурово, где медицинская сестра Мадина, исходя из имевшихся у нее скромных ресурсов медикаментов и знаний, оказала первую необходимую помощь: обработала рану на ноге Ибрагима и сделала перевязку. Рана оказалась тяжелой — была раздроблена берцовая кость. Требовалась срочная квалифицированная помощь. Попытка доставить Ибрагима в больницу в соседнее село Старые-Атаги, находившееся в десяти километрах, таила в себе огромную опасность: тут и там, кругом, стояли федеральные войска, которые проверяли всех и все на своем пути. Но несмотря на это, нашлось несколько добровольцев, которые решили, пусть даже ценой собственной жизни, рискнуть и доставить Ибрагима в Старые-Атаги.
В 2 часа ночи со всеми предосторожностями, на какие они были только способны, добровольцы с Ибрагимом на носилках тронулись в путь. Даже в ночное время пустынные окраины села обстреливались. В небе один за другим зависали так называемые фонари (осветительные ракеты на парашютах, которые выстреливали из пушек над селами или полями). Группа добровольцев-спасателей всего за три часа преодолела этот рискованный путь. В данной обстановке время было рекордным. В больнице Ибрагима окружили вниманием. Несмотря на риск быть арестованными, врачи делали все от них зависящее, чтобы спасти ему ногу. Но из-за тяжести ранения и из-за того, что врачебная помощь не была оказана своевременно, начался абсцесс. Чтобы сохранить жизнь Ибрагиму, необходимо было ампутировать ногу.
Врачи получили согласие на ампутацию у его жены Хавы, которую на второй день после его поступления в больницу привезли друзья. Она, в свою очередь, попросила разрешения у отца Ибрагима. Понимая безвыходность ситуации, он дал согласие. Боль сына перенеслась в его тело, в его сердце, в его сознание. Заурбек отдал бы все — свои ноги, руки и даже жизнь — лишь бы с его самым дорогим на свете сыном ничего плохого не случилось.
Он понимал буквально все, что творится на войне. Он понимал, что так же, как и чеченцы, гибнут и страдают те, кто пришел с войной на эту землю. Он понимал, что так же, как и ему, больно за погибших и раненных своих сыновей, российским матерям и отцам. Заурбек очень не хотел, чтобы Ибрагим брался за оружие. Он даже не знал о том, что сын ушел воевать. Единственное, что сделал Ибрагим перед уходом на войну, это то, что он втайне от отца уговорил свою мать Хеду дать ему благословение. Он ей сказал, что должен пойти и в любом случае пойдет защищать свою родину. А она должна дать ему благословение на тот случай, если с ним что-нибудь случится — тогда он не будет проклят судьбой. Ибрагим дал понять, что после Аллаха он принадлежит не себе, а своим родителям, пока они живы. Только после их смерти, он считал, что будет принадлежать своим детям. Дети должны ценить своих родителей больше, чем своих детей.
Ибрагим лежал на операционном столе. Он чувствовал, что ему тяжело дышать. Он хотел перевернуться на бок, но что-то острое, непонятно откуда, кольнуло его в сердце, и сознание его начало мутнеть. В это время где-то далеко и совсем близко он отчетливо слышал голоса: «Пульс… сердце… кислород… электрошок…»
Вскоре он почувствовал некоторое облегчение. Что это? Он видит самого себя! Он витает над собой! Он отделяется от своего тела и медленно поднимается над ним. Он видит, как внизу врачи суетятся вокруг его тела. А потом он видит как совсем молодая и красивая нана ведет его за руку по цветущим полям Алхазурово. Алый мак колышется на ветру.
— Смотри, не наступи на него — предупреждает мать.
А там неподалеку в белом цвету стоит дедушкина груша.
— Я же думал, что война, а оказывается это был сон и я еще совсем маленький — думал Ибрагим.
А чьи это образы… со светящимися словно солнце лицами… кто они.
— Это мы… погибшие в Газовате… твои братья… нас благословил Аллах, будь спокоен за нас — шепчут ему эти лица.
Его кидало из одного временного состояния в другое, и эти образы словно в калейдоскопе сменялись один за другим.
Через некоторое время, придя в сознание, Ибрагим ясно помнил все то, что ему привиделось. Его бросало в жар и холод. Его знобило и трясло.
IV
В расцвете лет и жизненных сил Ибрагим стал калекой. Для послеоперационной реабилитации родным Ибрагима было рекомендовано вывести его за пределы Чечни, в мирный регион, в больницу, в которой есть то, чего лишены врачи, находившиеся на территории, объятой пламенем войны. С помощью взяток постовым, обходными путями, с трудом добрались до Нальчика. Шесть долгих месяцев продолжалось лечение Ибрагима. Шесть долгих месяцев приходилось ублажать взятками и подарками врачебный персонал больницы, чтобы не сказали ничего лишнего о нем. За ним постоянно ухаживали его жена Хава, сестра Зарган и брат Саид, который приехал из Германии, узнав о трагедии, случившейся с братом. Они представили рану Ибрагима, как полученную в мирной обстановке. Было чего бояться и опасаться. И было мало надежд на то, что ФСБ не узнает о том, что он находится здесь.
Лежа в больнице, Ибрагим с тревогой наблюдал за событиями, происходившими в Чечне, по телевизору, стоявшему в палате. По газетам и новостям, по слухам, привозимым из Чечни, он делал неутешительные выводы и очень переживал за свою родину, за близких, родных, за всех, кто оказался на перепутье бесславной войны, навязанной им. Из информации, которую ему доставляли с родины, он узнал о гибели многих бесстрашных бойцов, которые являлись ярким примером для подражания и гордостью народа. Узнал он и о походе группы Шамиля Басаева, одного из ведущих чеченских полевых командиров, в российский город Буденовск.
Во многих средствах массовой информации писали, что своих бойцов он перевозил в камазах, что его группа, состоящая из нескольких десятков человек, сумела пройти многочисленные контрольно-пропускные пункты как в самой Чечне, так и на территории России. Чтобы машины не досматривали, на КПП давали взятки. По словам Басаева, они планировали доехать до Минеральных Вод, но подвела жадность милиционеров и нехватка денег на подкуп. Поэтому смогли добраться лишь до Буденовска. Там они захватили здание городского Совета и отделение милиции, взяли в заложники около двух тысяч человек и «окопались» в городской больнице. Число заложников и убитых варьировало в зависимости от ситуации. Если силовые структуры заявляли о своем плане штурмовать больницу, то число заложников уменьшалось, а количество убитых увеличивалось.
Если говорили о зверствах Басаева, то, естественно, число заложников увеличивалось, увеличивалось и число убитых. К городской больнице было стянуто огромное количество подразделений войск спецназначения — «Альфа», «Бета», «Омега». Они сделали несколько неудачных попыток взять штурмом больницу. И на этот раз, как и в Грозном, власти показали, что они ни во что не ставят человеческую жизнь, — при штурме пострадало много заложников. Требованиями отряда Басаева было немедленное прекращение войны и вывод войск из Чечни. Басаевцы убили нескольких пленных, среди которых были летчики, военные, милиционеры. Их поступок невозможно оправдать ни человеческим, ни божественным, ни по моральным законам. Остальных заложников они не тронули.
Для всех, кто более или менее был знаком с обстановкой в Чечне, где чуть ли не на каждом квадратном метре стоял военный, а также с обстановкой в сопредельных с Чечней республиках, где посты находились чуть ли не на каждом километре, рейд Басаева представлялся фантастическим. Появились даже предположения, что это совместная операция со спецслужбами России, что басаевцев из Чечни вывезли на федеральных военных вертолетах, а затем пересадили на камазы. Было много предположений и домыслов. И все они имели право на жизнь, так как ни для кого не было секретом, что Басаев в свое время принимал участие в событиях в Абхазии на стороне России против Грузии. Ходили даже слухи, что он является сотрудником ГРУ. Об этом писал И. Бунич в своей книге о событиях в Буденовске.
После пятидневного противостояния, когда события в Буденовске получили широкий резонанс как в самой России, так и во всем мире, премьер российского правительства В. Черномырдин принял предложенные Басаевым условия. Ельцин в это время, как всегда, «спал». Отряду Басаева дали несколько автобусов, десяток добровольцев-заложников и журналистов, которые вызвались сопровождать их до Чечни. Все опасались провокаций с российской стороны. Опасения были подогреты тем, что военные требовали у заложников расписки о том, что они едут добровольно, без всякого принуждения со стороны властей. Но обошлось. Колонну пропустили через Дагестан, и она добралась до Ведено (Чеченская Республика), а оттуда автобусы с заложниками и журналистами вернулись назад.
Нашли и крайних в прорыве отряда Басаева в Буденовск. Ими оказались несколько милиционеров. Премьер-министр Черномырдин свое слово не сдержал. Правда, некоторое время наблюдалось затишье в боевых действиях, но потом все стало на круги своя. Такой была цена обещания, сделанного на весь мир премьером российского правительства.
После похода Басаева, был рейд печально знаменитого Салмана Радуева в Кизляр и Первомайское (Дагестанская Республика). Очевидно, ему не давала покоя слава Шамиля Басаева. Но его поход не имел такого резонанса и прошел почти не замечено и, как говорил директор ФСБ Барсуков, «радуевцы, на мое удивление, убежали босиком. Я даже предположить не мог такое и поэтому догнать их было невозможно. Мы такую стратегию и тактику противника не учли».
Народоубийство в Чечне продолжалось. В 1995 году началось так называемое восстановление Чеченской Республики. На эти цели в Чечню хлынули огромные суммы денег. Было заявлено, что в этом году на восстановление израсходовано семь триллионов четыреста миллионов рублей. Но фактически почти никакого восстановления не было. Пострадавшим в этой войне выделялись крохи из причитающихся им выплат. Приписки в строительстве доходили до семидесяти — восьмидесяти процентов. Контроль со стороны местных органов власти, как таковой, отсутствовал. Основная масса денег, якобы израсходованных на восстановление, ушла на вывоз строительного мусора, образовавшегося в результате обстрелов и бомбежек зданий и сооружений. Приписки здесь доходили до двухсот процентов и более. В основном, строительные организации, занятые на восстановлении инфраструктуры республики, принадлежали МО и МЧС.
Наблюдалась интересная картина. Специальное строительно-монтажное управление Министерства обороны (СМУ МО) подготавливало акт о сдаче какого-нибудь восстановленного и отремонтированного объекта (т.е. якобы восстановленного). И почти тут же составлялся другой акт на его списание. Якобы этот объект почти сразу же после его восстановления был занят бандитскими формированиями, и военные в пух и прах его разнесли. Деньги списывались. Так кормились на народной крови и беде дельцы, аферисты и военные. В этих условиях война для них была благом для обогащения, карьеры и получения звезд на погоны и наград за якобы проявленное мужество и героизм. Война для них была неисчерпаемым источником наживы, и люди, состоящие в партии войны, не были заинтересованы в ее окончании. Единственным, кто якобы хотел мира, был генерал Романов и тот оказывается успел уже оставить свой кровавый след в селе Самашки, которое вошло в современную историю как чеченское Лидице.
Он был тяжело контужен в нескольких десятках метров от блокпоста.
Кроме того, следует заметить, что на всем протяжении войны из республики всеми видами транспорта вывозилось награбленное добро. Это были машины, техника, домашний скарб, вплоть до кухонной утвари, одежда. Был случай, когда при зачистке солдаты федеральных войск забрали даже стираное женское белье с бельевой веревки, не говоря уже о коврах и занавесках. Тысячами уходили на прокорм солдатам и офицерам овцы, коровы и другая живность крестьян.
Военным ничего не стоило подстрелить овцу или корову и забрать себе на прокорм. А ведь по чеченским обычаям расстрелянное животное считается мертвечиной. Животное нельзя употреблять в пищу, если оно не зарезано с молитвой на устах. В Коране сказано:
Запрещена вам в пищу мертвечина,
Кровь и свинина, и всякая живая тварь,
Что с именем других, а не Аллаха,
Была заколота (для пищи),
Мясо удавленной скотины,
Или, издохшей от удара…
(Сура 5, столп 3, перевод В. Пороховой)
V
Честные люди в России и во всем мире сначала робко, затем все громче и настойчивее начали требовать положить конец государственному террору в Чечне. Вскоре к их требованиям присоединились западные политики и общественные деятели.
В этих условиях российские политики были вынуждены пойти на сворачивание военных действий в Чечне, тем более что не за горами были президентские выборы. Процесс мирного урегулирования начал набирать свои обороты с июня 1996 года, с момента подписания Назрановских соглашений. Хотя эти соглашения повсеместно нарушались, это был позитивный шаг. Это был первый камень в фундамент мира.
Примерно в это же время по Грозному стали распространяться слухи о том, что со дня на день в город войдут бойцы сопротивления и займут его. Назывались даже точные даты, но ничего не происходило. К слухам народ относился по-разному: кто серьезно, а кто со скепсисом. Военное командование и правительство Чечни заявляли, что они этого не допустят и что это невозможно, так как остались лишь маленькие разрозненные группировки, да и те со дня на день будут полностью уничтожены или взяты в плен.
Жители Чечни хорошо знали цену заявлениям Квашниных и Завгаевых, но, похоже, в Москве они воспринимались всерьез. Все, кроме жителей Чечни, почему-то забыли, что в марте 1996 года бойцы сопротивления с боями вошли в Грозный, полностью занятый федеральными войсками, заняли несколько его районов и через три дня сами благополучно покинули город. Это была демонстрация силы, и они заранее предупреждали, что захватят Грозный.
Это произошло 6 августа 1996 года. Ранним утром хорошо вооруженные отряды сил сопротивления вошли с боями в Грозный, подавляя на своем пути огневые точки российских войск, и в течение дня заняли почти все стратегические районы. Все блокпосты, находившиеся в городе, были взяты в плотное кольцо для того, чтобы перекрыть поставки продовольствия, боеприпасов находившимся в осаде российским военным. По всему городу, то тут, то там, вспыхивали интенсивные бои. Шел штурм административных зданий, где располагалось правительство Завгаева, МВД и ФСБ.
Федеральные войска несли ощутимые потери. Бойцам сопротивления помогали все. Женщины, старики, дети, подростки оказывали посильную помощь своим освободителям.
По существу, ультиматум Константина Пуликовского, командовавшего российскими войсками в Чечне, об освобождении города в течение сорока восьми часов ничего не дал. На этот раз бойцы Чеченского сопротивления пришли либо победить, либо умереть и не были намерены оставить занятые позиции.
В результате длительных и изнурительных переговоров, как в Москве — со своими ставленниками, так и в Грозном — с российским военным командованием и лидерами движения сопротивления, Александр Лебедь пришел к Хасавюртовским соглашениям. По итогам этого соглашения были приняты и подписаны два документа: Совместное заявление и Принципы определения основ взаимоотношений между РФ и Чеченской Республикой.
Согласно Совместному заявлению, договаривающиеся стороны признали безусловный отказ от применения силы и угрозы как основу для переговоров и политического урегулирования конфликта, которому, по их мнению, и общему убеждению, нет альтернативы. При этом договаривающиеся стороны решили исходить из принципов Всеобщей декларации прав человека 1949 года и Международного пакта о гражданских и политических правах человека 1966 года.
В принципах определения основ взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой Ичкерия содержалось положение об определении статуса Чечни не позднее 31 августа 2001 года.
Было решено не позднее 1 октября 1996 года сформировать объединенную комиссию из представителей органов государственной власти РФ и ЧРИ. В ее задачи входили, в частности, осуществление контроля за исполнением Указа президента РФ Ельцина Б. Н. от 25.06.1996 года (№985) и подготовка предложений по завершению вывода войск, а также разработка совместных мероприятий по борьбе с преступностью, терроризмом, проявлениям национальной и религиозной розни и контроль за выполнением этих мероприятий. Комиссия должна была также подготовить предложение по восстановлению валютно-финансовых и бюджетных отношений между РФ и ЧРИ, разработать и внести в правительство РФ программы восстановления социально-экономической сферы в ЧРИ.
В документе указывалось, что законодательство Чечни должно основываться на соблюдении прав и свобод граждан вне зависимости от их национальной принадлежности, конфессий и иных различий. Это законодательство должно было быть направлено на обеспечение гражданского мира. «Войне конец. Хватит, навоевались», — заявил секретарь Совета безопасности РФ А. Лебедь. А Аслан Масхадов заметил, что войну можно было остановить гораздо раньше.
Все эти процессы, происходившие в Чечне, Ибрагим наблюдал, находясь на территории Кабардино-Балкарии. Он, Хава и их восьмилетняя дочурка Лиза (ее Хава привезла в Нальчик, как только Ибрагиму стало лучше, и он выписался из больницы), забрали свои вещи из частной квартиры, которую они снимали, и поехали домой. Хозяйка квартиры, кабардинка Неля, с грустью и со слезами на глазах простилась с ними. Она привыкла к этой доброй внимательной молодой женщине Хаве, которая самоотверженно заботилась о своем муже и дочке Лизе, а к ней относилась с большим уважением и благодарностью. Неля перед расставанием решила вернуть им квартплату за время проживания их в ее доме. Но в знак благодарности за все ее добродушие и гостеприимство, Ибрагим и Хава отказались от этих денег. Кроме того, Хава сняла со своих ушей золотые сережки и подарила их дочери Нели Залине.
Автобус, на котором семья Ибрагима возвращалась домой, миновал административные границы Осетии, Ингушетии и въехал на территорию Чечни. Его то и дело кидало на ухабах разбитых войной дорог. Мимо окон проплывали руины зданий, деревья-калеки и деревья-мертвецы, раненные кусты и деревья. Удручающая картина, жалкое зрелище. Ибрагим сравнивал себя с этими деревьями: он такой же калека, как и эти деревья, думал он. Это не сон — это явь, это последствия войны. Автобус медленно приближался к бывшему городу. Прежний Грозный исчез, оставив после себя какой-то призрак. Вместо домов, улиц, проспектов, парков — какие-то фантасмагорические комбинации из сожженных и разрушенных зданий, груд строительного мусора, завалов на дорогах. Ибрагим с женой и дочерью Лизой наблюдали суровую и страшную реальность сегодняшнего дня. Вся территория Грозного представляла собой одну сплошную рану: дома-калеки, грязные рынки, мусор на каждом шагу и пыль везде и всюду. Он — калека и его столица — калека. Лучше бы его убили, чем видеть ему сегодня его город в таких руинах; город, где он жил, учился и работал. Ибрагим увидел развалины кинотеатров «Родина», «Юбилейный», а кинотеатр «Космос» был вообще стерт с лица земли. А в прошлом он был такой уютный и домашний. Ибрагим его посещал, будучи студентом Чечено-Ингушского государственного университета. Он нашел разрушенным до основания самый популярный в Грозном и самый сладкий магазин «Столичный», где они студентами в свободное время ходили пить кофе и есть самые вкусные в городе пирожные и торты.
Рядом со «Столичным» стояло когда-то здание старейшей гостиницы «Кавказ». Перед войной ее отреставрировали, и гостиница составляла прекрасный архитектурный ансамбль вместе с помпезным президентским дворцом. Недалеко располагалось внушительное здание Совета Министров республики, позади которого находился новый комплекс одного из старейших и одного из лучших нефтяных вузов страны бывшего СССР — Грозненского нефтяного института.
Ибрагим, как сумасшедший, скакал на костылях по центральным улицам города, сплошь заваленного обломками кирпичей и мусора, и не узнавал его. Жена с дочерью еле успевали за ним. Хава понимала, что происходит с ее мужем. Она, ничего не говоря, со слезами на глазах чуть ли не бежала за ним, торопя Лизу. Ибрагим дошел до места, где ранее находился Республиканский краеведческий музей. Ранее музей располагался в бывшем здании обкома. В нем находилось огромное собрание уникальных предметов быта горцев с древних времен. Гордостью музея являлись богато украшенное старинное оружие; уникальные костюмы великого танцора Махмуда Эсамбаева, подаренные им музею; музыкальные инструменты, принадлежавшие некогда деду знаменитого певца Муслима Магамаева; домашняя утварь древних горцев и вещи, найденные во время археологических раскопок древних поселений вайнахов. Все это теперь оказалось стерто с лица земли. Центр Грозного превратился в огромную пустынную площадь в окружении руин. В руинах лежала и картинная галерея, где прежде в небольших уютных залах были представлены живописные полотна разных художественных школ, подлинные картины известных русских и зарубежных мастеров, скульптуры и антикварная посуда.
Все это теперь осталось только в памяти Ибрагима. Он кинулся в сторону кинотеатра «Космос», будто бы он там что-то потерял. На берегу реки Сунжа, за кинотеатром, в парке имени А. П. Чехова располагалась национальная библиотека имени А. П. Чехова. Он шел туда, нет, он не шел, а скакал на своих костылях, задыхаясь от жары и пыли. Споткнувшись, он упал, потеряв равновесие, его костыль застрял в покореженной и высохшей ели, срубленной взрывом бомбы, а сам он чуть не свалился в воронку. Ибрагим вскочил и встал на свою единственную ногу, опираясь на один костыль и жадно выискивая глазами что-то важное для себя среди этого хаоса. Но тщетно — библиотеки не было. Величественное по своей архитектуре здание, являвшееся когда-то храмом книги, исчезло с лица земли. Этот храм был любимым местом студентов Чечено-Ингушетии.
В этой суетливой беготне Ибрагим видел также трамвайные пути, искореженные бомбами и снарядами, отсутствовали троллейбусные линии, которые ранее опоясывали город. Он нашел и то место, где прежде располагался магазин «Океан», на верхнем этаже которого располагался ресторан под тем же названием. Когда-то здесь ощущалось дыхание моря и жизнь моря, и можно было приобрести и отведать его дары. В руинах лежал единственный в городе шестнадцатиэтажный жилой дом, построенный в 1986 году по всем правилам сейсмической устойчивости. Но против вандалов и он не устоял. Кругом была разруха. Разрушены были мосты через реку Сунжа, парки, скверы, фонтаны — радость детворы и взрослых в знойные летние дни.
Пораженный и обессиленный, Ибрагим медленно опустился на землю, опираясь на один костыль. Хава подошла к мужу, протянула ему второй костыль и сказала: «Все можно заново построить и восстановить, но если ты позволишь разрушить дух свой, то этого и не стоит делать». Несмотря на женскую хрупкость, она в эти минуты оказалась сильнее и тверже духом, чем Ибрагим. Она переживала не меньше его, но как мать, как врач, как человек, она проявила себя мудро и достойно перед Богом, перед мужем и перед их ребенком. И вместе с тем, она была уверена в своем муже, в отце ее детей, в человеке, который сейчас сидел сникший перед хаосом, сотворенным человеческими руками, вытирая слезы и пот с лица пустой штаниной отсутствующей левой ноги.
Он поднялся, встал на костыли и медленно пошел рядом с женой и дочерью в сторону площади «Минутка», отталкиваясь одной ногой и двумя костылями, оглядываясь по сторонам. На пути встречались блокпосты федеральных войск с российскими военными, но уже контролируемые ополченцами и бойцами сопротивления. Проходя мимо них, Ибрагим здоровался с чеченскими бойцами, которые, взглянув на него, прерывали свой разговор и отвечали на его приветствие. Российские военные виновато отводили взгляды в сторону.
Среди развалин, по разбитым улицам и мостам ходили радостные, ликующие люди. Глядя на их лица, Ибрагим начинал верить, что город не умер и что его жена Хава была права, когда говорила, что он возродится руками этих людей. Только дай им возможность! Еще он подумал: «Нужно было отвести специальный полигон для желающих воевать подальше от городов и селений. Пусть вояки мерят там свои силы». Он шел по проспекту Ленина и верил, что город будет еще краше, еще светлее. Грозный не умер, он только слегка болен. Мертвый город — это когда его все покидают, и никто в него не возвращается. Ибрагим верил, что на его многострадальную, вечно терзаемую, но по-прежнему дорогую и любимую родину пришел мир. И он надеялся, что ужасы войны здесь больше никогда не повторятся.
Они шли долго, но, наконец-то, добрались до дома. Дом представлял собой печальное зрелище. Сколько труда было вложено, сколько надежд было с ним связано! Здесь прошли самые счастливые дни Ибрагима с Хавой. Любовь и мелкие семейные споры, рождение дочери, сладкий лепет Ислама — всё это теперь осталось в воспоминаниях. Сейчас перед искалеченным, одноногим Ибрагимом стоял искалеченный его родной дом. Вместе с семьей — женой, сыном, дочерью и родственниками — Ибрагим восстановит свой раненный дом, он излечит его раны и сделает его еще краше. Он будет еще светлее и теплее, чем был раньше, и у них еще родится сын. Это в силах Ибрагима, и он это твердо знал. Но кто вернет ему его богатырское здоровье? Кто вернет ему его ногу? Кто вернет русским и чеченским матерям и отцам погибших сыновей? Кто излечит раны и души искалеченных детей и взрослых? Кто???
Придется смириться с этим. Придется жить с этим. Время излечит. Время все лечит. Несмотря на все тяготы и лишения, он воспрянет духом. У него крепкая семья. У него крепкая вера в будущее...
Нас приглашали с ухмылочкой в Ад.
В этот город с щербатым оскалом.
Те, кто звался толпою усталой,
Нынче — трупами — сложены в ряд.
Жизнь — весёлая, глупая, смутная —
Молча вылилась в смрадную Смерть.
Помнишь Сунжу, от крови мутную?
Помнишь женщин — предсмертное — «нет!»?
Помнишь псов, объедающих трупы.
В центре города — пыльный смерч?
Помнишь смертную тишь фильтропунктов?
Взгляд малышки, рисующей Смерть?
Помнишь. Помним… Надолго запомним.
Эта память — осиновый кол
В трусость тех, кто бесчестьем заплёван,
В тех, кто истину ложью замёл.
Нас так долго учили молчанью.
Нас так долго вели в дураках.
Может, хватит стадным мычаньем
Осквернять павших юношей прах?
Не затем умирали подростки,
Чтоб их мать, подаянье прося,
Проклинала бесовскую поросль
Этих замков — притон воронья.
Не затем очищались от скверны,
Не затем горела земля,
Чтоб от блеска грошей ослепли
Те, в чьей власти так слепо Чечня.
Нас приглашали с ухмылочкой в Ад
Остряки от российской сермяги.
Но привратником в ад — бывший брат?
… Видно, знали соль шутки вояки.
(автор Лула Куни)
ЖИЗНЬ НОВОГО МИРА
I
Ибрагим и Хава решили несколько дней побыть в городе, чтобы разобрать развалины дома и заодно присмотреться к происходящему в городе и республике. Отец и мать Ибрагима вместе с Исламом недавно навещали их в Нальчике.
Соседи, жившие через два дома, бывший инженер завода «Красный молот» Петр Сергеевич, учительница химии Анна Степановна и их сын Борис, ровесник Ислама, пришли к Ибрагиму, как только узнали о его приезде. Они уже слышали, что у Ибрагима ампутировали ногу. Хава и Анна, как подобает женщинам, при встрече сразу же расплакались. Петр и Ибрагим, поздоровавшись и обнявшись, долго стояли молча. Эти два человека, не раз ходившие друг к другу в гости, делившие кусок хлеба, радость и горе, понимали, что произошло нечто страшное за эти два года, которые они не виделись. Анна Степановна сразу же позвала их в свой дом на чай, предложив им на ночь разделить свой кров. Борис приставал к Ибрагиму с вопросами о том, когда они привезут в город Ислама. Женщины приготовили ужин. Поужинав, они еще долго сидели на кухне — им было о чем поговорить.
Утром после завтрака Ибрагим с Хавой вернулись к себе во двор, чтобы заняться домом. Еще не проснувшуюся Лизу они оставили у своих гостеприимных соседей. Вскоре пришли им помогать Петр с Анной, несмотря на то, что Ибрагим накануне вежливо отказался от их помощи.
Анна и Петр спасли многое из домашних вещей Ибрагима от мародеров как с российской стороны, так и от местных жуликов. «Один диван и спальную мебель забрали военные, — поведала Анна Степановна, — а холодильник, стол, стулья и кресла забрали мародеры. Часть мебели сгорела при попадании в дом снаряда. Удалось спасти только кухонную мебель и всякую мелочь».
Они целый день разбирали завалы полуразрушенного, полусгоревшего дома. По ходу работы Ибрагим с Хавой все больше узнавали о происходящих в республике событиях.
Уже начались восстановительные работы в школе, в которой работали Ибрагим и Анна Степановна. На четвертый день после своего возвращения, разобрав завалы дома, Ибрагим с Анной пошли в школу. Весь преподавательский состав и многие старшеклассники (те, которые остались в живых и вернулись домой) были заняты на восстановительных работах. Хотя средств и материалов, выделенных на ремонт, явно не хватало, работа спорилась и шла быстро.
Вечером многие учителя навестили Ибрагима в доме Петра и Анны. Говорили о многом, в первую очередь его попросили вернуться на работу в школу. Говорили о трудностях, которые их ожидают при восстановлении разрушенного хозяйства и разграбленного имущества в республике. В центре внимания была тема военной авантюры России в Чечне. Всех мучили вопросы. Почему?..
Почему было убито около ста десяти тысяч жителей республики, из которых пятьдесят процентов русских; двадцать тысяч граждан ЧРИ стали инвалидами в российских фильтрационных пунктах и лагерях; убито около двадцати тысяч российских военнослужащих; погибло около четырех тысяч боевиков?
Почему российскими войсками использовались запрещенные международными конвенциями виды оружия: химические снаряды, шариковые и игольчатые бомбы, бомбы кассетного типа, начиненные химическими и биологическими поражающими веществами?
Почему применялись варварские средства и методы уничтожения людей: огнеметы, напалм, «ковровые» бомбометания?
Ответы на эти вопросы были далеко не однозначными. Многие вопросы остались без ответа, особенно те, которые касались истинных целей и задач войны. Бесполезно было искать виновников трагедии сейчас. Время рассудит все и всех. Сошлись на том, что, несмотря на огромные потери и разрушения, Чечня выстояла. Всем было ясно, что суверенитет для Чечни — не самоцель, а гарантия от неминуемого геноцида. Теперь все понимали, что для чеченцев Россия не есть Родина-мать, а есть «злая мачеха». И что, оставаясь в составе России, чеченцы рискуют исчезнуть с лица земли как этнос, как народ. С Россией жить хорошо, если Россия — зарубежье. Хотя Конституция РФ и декларирует, что Российская Федерация есть союз равноправных субъектов, война показала, что это пустые слова, пустые печатные фразы, не имеющие реальной силы и цены.
Согласно договору, начался вывод войск из Чечни. Потянулись длинные колонны российских войск. Казалось, им не было конца и края. Глядя на эти бесконечные колонны, Ибрагим уже не сомневался, что действительно за два года войны через Чечню прошли один миллион двести тысяч солдат и офицеров, как писалось в некоторых изданиях СМИ. Теперь это цифра, которую он неоднократно слышал, не была для него досужим вымыслом. Многие грузовые машины в колоннах были нагружены ваннами, бывшими в употреблении, мебелью и другой домашней утварью. Военные пытались вывезти то, что они не успели за время боевых действий: телевизоры, ковры, мебель, посуду и прочее имущество гражданского населения. Бывали случаи, когда чеченцы из комендантских рот останавливали машины и забирали у воров награбленное имущество.
По официальным данным, война в Чечне обошлась России в сумму два с половиной миллиардов долларов США, а по оценке независимых экспертов — в пять-шесть миллиардов. А не лучше было бы, если эти деньги ушли бы на помощь военным и их семьям, которые так нуждаются, что не брезгуют бывшими в употреблении унитазами и ваннами.
1996 год прошел под знаком вывода российских войск из Чечни и подготовки к президентским и парламентским выборам в Чечне.
Разгорались предвыборные страсти. В конце октября 1996 года Комитет обороны Республики Ичкерия решил, что силы сопротивления должны выдвинуть единого кандидата. Но с единым кандидатом не получилось. На роль лидера чеченского общества вначале претендовали двое — Яндарбиев Зелимхан и Масхадов Аслан. Аргументы Яндарбиева были следующие: он занимал должность вице-президента при президенте Джохаре Дудаеве, а после его смерти исполнял обязанности президента ЧРИ. Он не новичок в политике, и поэтому ему будет легче договариваться с Москвой. Он считал, что Масхадов — фигура удобная для Москвы, и в случае его избрания президентом он может вести пророссийскую политику.
Контрдоводом Масхадова было то, что благодаря ему Чечне удалось отстоять суверенитет, так как он, будучи начальником штаба вооруженных сил Ичкерии, продумал тактику и стратегию и весь план по захвату в августе Грозного. Этим он вынудил командование российских войск и правительство РФ вывести войска из Чечни.
Оппоненты Масхадова, наблюдая за тем, как настроения общества меняются в его пользу, так как в нем видели человека, способного построить жизнеспособное государство, ликвидировать последствия войны, начали упрекать его в расколе нации. Но большинство чеченского общества уверено приняло сторону Масхадова.
Вслед за Яндарбиевым и Масхадовым о своем желании стать вождями нации заявили Шамиль Басаев, Ахмед Закаев и Мовлади Удугов.
Общество не хотело этого столкновения и желало, чтобы лидеры нации выдвинули из своих рядов единого кандидата. Но, к сожалению, договориться между собой лидеры так и не смогли. Это политическое противостояние не могло перейти в открытую конфронтацию. В чеченском обществе, уставшем от войны, слишком велико было стремление к единству, чтобы допустить это. Чеченцы рассчитывали на то, что, обретя легитимные органы власти, они станут, наконец, гражданами независимого государства.
Вне всякого сомнения, в это время и среди политиков и в обществе доминировали антироссийские настроения.
То, что Аслан Масхадов для Москвы предпочтительнее, говорили все российские средства массовой информации. Зелимхан Яндарбиев, по мнению Москвы, показал себя неуступчивым политиком. Он для Москвы непредсказуем. Москва не хотела видеть в кресле президента и «террориста №1» Шамиля Басаева. Подписание в Москве в ноябре 1996 года указа Б. Ельцина о выводе российских войск из Чечни и Временного соглашения с премьер-министром В. Черномырдиным можно было понимать как первый шаг навстречу Масхадову как будущему президенту ЧРИ.
Москва не желала уходить из Чечни, но уверяла всех, что воевать с ней больше не намерена. Среди российских военных и политиков было много противников вывода войск и прекращения войны в Чечне. Воспринималось это ими как военное поражение России в Чечне, как безоговорочная капитуляция. Некоторыми политиками даже в открытую высказывалось мнение, что это всего лишь временное перемирие с Чечней, своего рода тайм-аут, чтобы дать России окрепнуть и вернуться, чтобы завершить начатую войну блистательной победой.
Предвыборные кампании основных претендентов велись с размахом. Особенно отличился Мовлади Удугов, радикально настроенный на строительство исламского государства в Ичкерии. Плакаты, календари с его портретами и предвыборными лозунгами можно было встретить на каждом шагу.
Ненамного отставали от него Зелимхан Яндарбиев и Аслан Масхадов. Вне всякого сомнения, каждый из них имел богатых спонсоров, финансировавших их предвыборные кампании.
Для разрушенной войной Чечни это была роскошь. Грязных технологий как таковых не было, хотя имели место мелкие, жалкие и позорные выпады кандидатов друг против друга в средствах массовой информации республики. Но, пожалуй, самые корректные предвыборные кампании вели Аслан Масхадов и Ахмед Закаев.
На выборах присутствовали наблюдатели ОБСЕ и России. Всеми выборы были признаны легитимными, в рамках международных требований. С большим отрывом от других кандидатов, набрав более шестидесяти процентов голосов избирателей, президентом ЧРИ был избран Аслан Масхадов. Несомненно, народ сознательно пошел на этот выбор. Из всех кандидатов он был наиболее предпочтителен — он более взвешенный человек, и как политик, и как личность. Общество связывало с ним большие надежды.
День выборов прошел не без юмора и сарказма. Какой-то шутник, оставшийся неизвестным, разъезжал по избирательным участкам с маской Ельцина на голове и висящим на груди огромным предвыборным плакатом с надписью: «Чеченцы, голосуйте за меня. Обещаю навести конституционный порядок в России и обещаю, что пить больше не буду». Он то появлялся с этим плакатом и в маске на разных избирательных участках, то его находили сидящим на руинах разрушенных домов. Журналисты повсюду ездили за ним и интервьюировали его. На вопрос турецкой журналистки: «Ельцин, вы и вправду не будете пить?» — шутник ответил: «А куда деваться, если Шамиль Басаев и Мовлади Удугов ввели сухой закон и за распитие спиртного бьют по спине палками целых сорок раз. Я, между прочим, уже обрезание сделал». Все вокруг смеялись, а боевики фотографировались с оружием в руках рядом с «Ельциным».
Был и мрачный момент: когда Руслан Хасбулатов, выдвинувшийся кандидатом в президенты ЧРИ, был вынужден сделать самоотвод, так как боевики похитили его родного брата, чтобы заставить его отозвать свою кандидатуру.
В целом, выборы прошли без всяких инцидентов, с максимальной явкой избирателей на выборы.
II
В связи с событиями в Чечне Россией было приостановлено вялотекущее восстановление экономической инфраструктуры республики. В то же время сидевшие в Москве прозавгаевские «строители» полным ходом производили это восстановление на бумаге.
В бюджет 1997 года не были заложены расходы на восстановление Чечни (и это был первый признак того, что в России еще существовала партия войны, и армия, скорее всего, вернется добивать республику). В бюджете же Чечни не было денег на восстановление разрушенных войной зданий.
В связи с этим было принято решение восстановить кирпичные заводы, карьеры, асфальтобетонные заводы и этим помогать населению.
С октября 1996 года приступило к работе Министерство строительства ЧРИ. С поставленной задачей оно справилось, и уже с 1997 года население республики начало бесплатно получать б;льшую часть имевшихся в республике строительных материалов. Запланирована была и убыточная работа кирпичных заводов, карьеров по добыче песка и гравия. Реализация продукции этих предприятий шла за наличный расчет только в тех пределах, в каких требовали расходы на зарплату работникам этих предприятий и на налоги. Налоговое законодательство России, применявшееся в республике, было пересмотрено.
Ввелась новая пониженная шкала налоговых платежей. Освобождены были от уплаты налогов многие категории физических лиц. Восстанавливалась нефтяная отрасль республики — основная статья дохода чеченского бюджета. Власть сделала все от нее зависящее в становлении чеченской государственности. Велись усиленные переговоры с Россией по легитимизации межгосударственных отношений.
В мае 1997 года произошло знаменательное событие в жизни чеченского народа — встреча между президентами России и Чечни. На переговорах был подписан «Договор о мире и принципах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой Ичкерия», договор эпохальный, не имеющий прецедента в чеченской истории. Согласно этому договору, договаривающиеся стороны, желая прекратить многовековое противостояние и стремясь установить прочные, равноправные, взаимовыгодные отношения, договорились:
— Навсегда отказаться от применения угрозы, применения силы при решении любых спорных вопросов.
— Строить свои отношения в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права, при этом стороны взаимодействуют в сферах определяемых конкретными соглашениями.
— Договор является основой для заключения дальнейших договоров и соглашений по всему комплексу взаимоотношений.
— Договор вступает в действие со дня подписания.
Дорогого стоило заявление Ельцина о том, что завершено четырехсотлетнее военное противостояние РФ и ЧРИ и что отныне все вопросы будут решаться за столом переговоров политическим путем.
В преддверии этих переговоров произошли взрывы в Армавире и Пятигорске, захват в заложники журналистов в самой Чечне. Но это не остановило мирный процесс. В этом виделась добрая воля президентов России и ЧРИ. Это свидетельствовало о том, что они оказались сильней партии войны.
А если все это было показухой, скрывающей грязную чудовищность политиков такого ранга?
III
Закончился рабочий день в школе. Ибрагим собрался домой. Во дворе школы заводил свою машину учитель физики Роман Хамидов и, увидев Ибрагима, предложил подвезти его домой на своих «Жигулях». Проезжая по улице Орджоникидзе, они увидели большое скопление машин, а чуть поодаль, на площади, митингующих и народ, который их слушал. Ибрагим с Романом остановились узнать, о чем здесь говорят. Оказалось, это был митинг, организованный Салманом Радуевым.
Радуев — зять первого президента ЧРИ Джохара Дудаева. За его плечами — рейд в Кизляр, бои в Первомайском и звание «террориста №2». Он успешно создал так называемую армию Дудаева и при каждом удобном случае делал заявление, что Джохар Дудаев жив и вот-вот должен вернуться в Чечню.
Вне всякого сомнения, за ним стояли какие-то влиятельные силы. Иначе, чем можно объяснить чуть ли не ежемесячные его вояжи за границу — то в Пакистан, то в Саудовскую Аравию с целью совершить Хадж в Мекку, как он сам это объяснял. Летом 1996 года ему сделали сложнейшую и дорогостоящую операцию в Германии.
По степени оснащенности «армия генерала Дудаева» превосходила армию ЧРИ. На правительственной службе Радуев не состоял. Видимых источников дохода у него не было. Террористические акты в Армавире и Пятигорске Радуев взял на себя, заявив, что они были организованы им в отместку за несговорчивость России в решении чеченского вопроса. В унисон его заявлению в Пятигорске были задержаны две чеченки. Вина их не была доказана. Никаких улик против них не было. Устроив вокруг их судебного процесса большое политическое шоу, российский суд приговорил двух несчастных девушек к длительным срокам заключения.
В Грозном ходили слухи, что эти девушки — жертвы грязной политики. Они занимались челночным бизнесом. То же самое утверждали и родственники «террористок». Представители спецслужб, продемонстрировав книг И. Бунича о событиях в Буденновске, в которой имелась фотография девушки из отряда Басаева, утверждали, что именно она является виновницей взрыва в Пятигорске. Но эта девушка из отряда Басаева в это время находилась в Чечне и ничего общего не имела с той, которая сидела в российской тюрьме. Все эти факты были продемонстрированы секретарю Совета безопасности России И. Рыбкину. Но процесс осуждения прошел, и никто его не остановил. Все закончилось тем, что к жертвам войны добавились еще две жертвы.
Диверсии на транспорте, которые сотрудники ФСБ приписывают чеченцам, начались примерно через полгода после захвата села Первомайское Радуевым и его отрядом. Сначала в Москве прогремели взрывы в метро и в двух троллейбусах, чуть позже — на вокзале в Армавире, а потом было еще два теракта в поезде «Волгоград-Астрахань». Затем последовало заявление, что была попытка устроить взрыв на вокзале в Воронеже. А в декабре 1996 года взлетел на воздух вагон в метро в Санкт-Петербурге. И вот — взрыв на вокзале в Пятигорске. Из всех этих преступлений считается раскрытым только теракт в Пятигорске. Ко всем этим террористическим актам якобы были причастны чеченцы. Радуев с удовольствием брал на себя роль организатора террористических актов. Официальная же Чечня, как только могла, отмежевывалась от этих беспочвенных заявлений Салмана Радуева.
Радуев с готовностью принимал на себя любой катаклизм в России и был готов принять на себя даже тунгусский метеорит, упавший в 1908 году в Восточной Сибири. Он был готов принять на себя, признать творением своих рук извержение вулкана, землетрясения, наводнения, если бы это потребовалось его хозяевам. А то, что у него были хозяева или хозяин, ни у кого не вызывало сомнение. Его заявления с видимым удовольствием принимались российскими спецслужбами и тиражировались в средствах массовой информации. Им было выгодно, когда в этом просматривался «чеченский след». А такие пустяки, как презумпция невиновности, отсутствие каких-либо данных, подтверждавших наличие «чеченского следа», их мало волновали. Главное — опубликовать, а там смотришь, кто-нибудь да проглотит, кто-нибудь да съест. Главное — сохранить создаваемый годами, десятилетиями образ «злого чеченца, точащего свой кинжал». Вдруг этот образ пригодится в будущем?
Создание «армии Дудаева» имело ярко выраженную цель. Тем самым подчеркивалось, что есть «путь Джохара» и «путь Масхадова», то есть Масхадов ушел в сторону, отошел от целей и задач, которые ставил Дудаев, ведет капитулянтскую политику, вот-вот готов отказаться от идеи суверенитета, которую проповедовал Дудаев. Это давало возможность Радуеву и его ставленникам отвлечь от Аслана Масхадова активные слои населения. На митингах Салмана Радуева выступали те, кто еще вчера выступал против российской оккупации Чечни. В «армию Дудаева» влились те, кто вчера еще воевал с оккупантами единым фронтом. Таким образом, вносился раскол в ряды вчерашних соратников по оружию.
Со стороны чеченских властей Радуев отделывался легким испугом. В последующем он успешно продолжал свою деятельность в форме различных политических провокаций. На площади Свободы (бывшая площадь Ленина) постоянно проходили митинги, организованные Радуевым. Митингующие находились на его щедром довольствии. Казалось бы, следовало силой призвать его к ответу, но в условиях нестабильности, как внутри страны, так и за ее пределами, это было опасно. И это сдерживало Масхадова.
Несмотря на отсутствие финансирования, в Чечне начались восстановительные работы. Открывались станции технического обслуживания автомобилей, строились автозаправочные станции, восстанавливались парки и скверы, был восстановлен драматический театр, постоянно вывозился строительный мусор, образовавшийся на месте разрушенных зданий. В силу своих возможностей в отремонтированных школах и вузах приступила к занятиям молодежь.
На следующий день Ибрагим поехал на работу. Изголодавшиеся по знаниям дети радовали своей тягой к знаниям. Несмотря на то, что с финансированием учебных заведений дела обстояли плохо, преподаватели не покидали своих рабочих мест. Есть вера, и ради нее, они согласны были на временные тяготы. Проблема зарплаты работникам сферы просвещения тоже не была обойдена вниманием правительства — то натуральной платой, то деньгами перекрывалась эта брешь. Благодаря действенной помощи строительной организации, как инвалиду войны, и благодаря помощи родственников, Ибрагим быстро восстановил свой дом, как говорится, жить можно. Тревожила лишь политическая обстановка вокруг и внутри Чечни. В насквозь политизированной республике быть в стороне от политики, быть вне ее невозможно.
В августе 1997 года состоялась очередная встреча президентов России и Чечни. На этих переговорах были рассмотрены неотложные проблемы в российско-чеченских отношениях. «Мы должны продолжать дальнейшие шаги в отношении свободы Чеченской Республики», — заявил президент Б. Ельцин. При этом он подчеркнул, что на территории Чечни «будет совместное экономическое, оборонное и авиационное пространство». Никаких возражений по этому поводу со стороны чеченской делегации эти заявления не встретили и не могли встретить. Ни в программных заявлениях А. Масхадова, ни в его действиях не было даже намека на то, что Чечня хочет отгородиться от России железным забором.
Масхадов всегда подчеркивал, что суверенитет Чечне нужен для того, чтобы обезопасить ее от периодических нападок со стороны России в форме различных войн и депортаций. Это позволило бы Чечне в случае очередной агрессии со стороны России апеллировать к мировым державам как субъекту международного права. А отгородиться от России Чечня не могла хотя бы потому, что ее, как ни с какой другой страной мира, связывают культурные, экономические, этнические и прочие связи. В этих условиях непонимание очевидных связующих моментов или нежелание их видеть и понимать со стороны российских политиков было, по меньшей мере, странным.
На этой же встрече выяснилось, что с начала 1997 года на восстановление экономики и социальной сферы Чечни было перечислено восемьсот сорок семь миллиардов рублей, и в дальнейшем планируется ежемесячно перечислять по сто шестьдесят миллиардов рублей.
Это заявление стало откровением для чеченской делегации. А. Масхадов заявил, что перечислено не восемьсот сорок семь миллиардов рублей, а всего лишь сто двадцать миллиардов.
— У меня одна цифра, а у Аслана Алиевича в шесть раз меньше… Выделено восемьсот миллиардов, а здесь в национальном банке оказалось сто двадцать миллиардов. Куда ушли остальные деньги — черт его знает! Вот и надо с этим делом, конечно, капитально разобраться, — заметил по этому поводу Борис Ельцин.
Прокомментировать эту ситуацию вызвался секретарь Совета безопасности И. Рыбкин, занимавший в то время этот пост. Он пояснил, что «восемьсот сорок семь миллиардов рублей уже перечислены, и это реальность. Другое дело, что помимо наличных денег в Чечне есть и хождение безналичных, и векселей, и гарантированных обязательств. Живых денег там, конечно, меньше будет», а сколько именно, он уточнять не стал. И миллиарды денег разворовывались, не доходя до Чечни. И многие, как военные, так и политики, всячески препятствовали подобным встречам с Президентом РФ.
Позже высокопоставленные российские чиновники объяснят, куда делась большая часть этих денег. Они, мол, ушли на оплату российского электричества и газа, который поступает в Чечню из Осетии, Ставрополя и Ингушетии. Надо отметить, что большинство населения республики пользовалось газом и светом бесплатно.
В самой Чечне противники Масхадова не преминули воспользоваться заявлением о том, что Чечне было выделено восемьсот сорок семь миллиардов рублей. Последующие заявления, а также утверждение чеченского президента о том, что поступило лишь сто двадцать миллиардов, приняты во внимание не были. Началось брожение умов. На митинге Радуева масхадовское правительство открыто обвиняли в хищении этих средств. Ситуация в Чечне крайне обострилась. Но Масхадов выбрал взвешенную и выжидательную позицию.
IV
1998 год выдался урожайным. Все ветки на деревьях в приусадебном саду Ибрагима буквально гнулись от обилия сочных абрикосов и черешни. Не успела Хава заготовить компоты и варенье из них, развезти излишки по родственникам, как поспели огурцы, помидоры, а потом и яблоки. Хава заготовила много разных солений, и они являлись хорошим подспорьем в хозяйстве. В свободное от работы время Ибрагим как мог помогал своей жене. Мешок-другой муки, мешок сахара и можно смело дотянуть до следующей весны и лета, думали они. Ибрагим часто с сыном Исламом ездил в село помогать родителям. Заготавливали дрова, сено, а Хава, консервируя овощи и фрукты, отвозила их своей свекрови Хеде, несмотря на то, что та сама немало заготавливала впрок варенья, компотов и солений. Мясо заготавливал трудолюбивый Заурбек. У него в хозяйстве всегда содержалось два десятка овец, пара коров, три-четыре бычка и лошадь. Хеда часто ездила в город в гости к сыну, снохе и внукам, привозя им мясо, сыр и масло.
Лишь на работе и в домашних заботах Ибрагим отдыхал от Радуевых, Масхадовых, Бараевых, Ельциных и других, которые в иное время были везде и всюду.
Это была отдушина. Не будь ее, наверное, Ибрагим сошел бы с ума. Иногда не хотелось даже включать телевизор, читать газеты и журналы. Единственными из его верных друзей, с кем Ибрагим не терял дружбу, никогда не ссорился и к кому он с удовольствием возвращался, были книги русских и зарубежных классиков. Это были его верные друзья. Вместе с героями Джека Лондона он преодолевал на нартах «белое, белым-бело, безмолвие», мчался по ледяным водам Юкона на лодке, добывал золото, промывая горную породу, содержащую золотой песок. Вместе с героями Достоевского искал смысл жизни, доискивался до глубин человеческой психики. Читая «Гранатовый браслет» Куприна, представлял себя на месте Желткова. Вместе с героями Дюма совершал дворцовые перевороты, участвовал в дворцовых интригах и дрался на дуэлях. Читая Гомера, переносился в античный мир Греции. Перечитывая Шекспира, воображал себя тенью отца Гамлета.
Огромен мир книг, и по этому огромному миру блуждал Ибрагим. Это было одно из его благ, которое не дано никому отнять. В книгах было благородство, в книгах была высокая жертвенность ради высоких идеалов. В книгах добро всегда побеждало зло, и поэтому мир книги был так увлекателен для Ибрагима. Читая Макиавелли и Гюстава Лебона, он понимал, как жестоки и непредсказуемы люди, стремящиеся к власти, какое психологическое влияние имели их труды на тиранов и сатрапов многих стран, ввергавших свои народы в ужасы войн и разрухи.
На войне и будучи в изгнании, Ибрагим всегда помнил и волновался о своих друзьях-книгах. Вернувшись из Нальчика, он обнаружил, что почти все книги на месте и целы. Правда, все они были разбросаны по комнатам, валялись во дворе. Но ни одну не забрали. Те, что лежали на улице, разбухли от дождя и снега, листы склеились, залепились грязью. Их ему пришлось с сожалением сжечь. Из библиотеки Ибрагима, которая составляла более тысячи томов, пострадало около ста книг. Урон был небольшой, терпимый. По этому поводу жена сказала ему:
— Помнишь, я тебя укоряла, что ты много тратишь из своей зарплаты на книги? Теперь я жалею об этом. Прости меня за это. Лучше бы мы с тобой вместо домашних вещей покупали книги. Сегодня они были бы с тобой и доставляли тебе удовольствие и радость.
К счастью Ибрагима, его сын Ислам, которому исполнилось четырнадцать лет, пошел в него и был страстным любителем книг.
Не имея другого богатства, кроме семьи и книг, которые он с любовью собирал всю свою жизнь, Ибрагим в порыве сентиментальности сделал дарственную надпись на всех своих книгах своему сыну. Ислам, со свойственным подростку радостным порывом, высоко оценил этот подарок своего отца.
Лишь тогда, когда Ислам с книжкой в руках лежал на диване или, уткнувшись в экран телевизора, смотрел бесконечные американские боевики, фильмы ужасов или фантастику, родители были спокойны за него. Но стоило ему уйти с соседями-подростками куда-нибудь (а его десятилетняя сестренка сразу же бежала ябедничать на любимого брата), как родители начинали волноваться и с нетерпением ждать его возвращения домой.
По улицам города часто носились лихие вояки — «спасители отечества», новые хозяева жизни, с головы до ног обвешанные оружием. Бывало, что они то тут, то там открывали беспорядочную стрельбу. Горожане опасались их.
Случались и так называемые разборки между этими «спасителями отечества». Тут они также не стеснялись прохожих и не считались с ними. Бывали случаи, что от их шальных пуль погибали или получали ранения ни в чем не повинные люди, как взрослые, так и дети.
После вывода российских войск вернулись домой те, кто, поджав хвосты, при первых же звуках войны скрылись в многочисленных российских городах. Пользуясь родственными связями, лестью, те, кто сидел в российских тюрьмах или занимался в России преступной деятельностью, вернувшись в Грозный, подкупом и прочим обманом объявлял себя защитником родины — Ичкерии — и нагло пользовался этим званием. Многие из них имели удостоверения участников войны, ордена и медали. Благо этого добра можно было в любое время купить на центральном рынке Грозного. Не нюхавшие ни одну минуту пороха, они, наслушавшись рассказов бывалых воинов, без зазрения совести рассказывали небылицы о своих ратных подвигах. Их называли в Чечне «кооперативными воинами-героями».
Другая группа «спасителей отечества» состояла из тех, кто во время войны занимался мародерством. Они день и ночь рыскали по пустым домам и квартирам, забирая все, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Вывозили все это в спокойные от войны районы и продавали как свою собственность за бесценок.
Покупая на вырученные деньги наркотики, они постоянно пребывали в состоянии наркотического опьянения. Когда же наркотики заканчивались, возвращались на свой грязный промысел. Бойцы сопротивления жестоко карали мародеров, если они попадались им в руки. Их расстреливали на месте. Поэтому мародеры боялись бойцов сопротивления больше, чем российских солдат, от которых они откупались водкой или деньгами.
Обе группы «спасителей отечества» составляли костяки банд, занимающихся похищением людей, заказными убийствами, хищением нефти и прочими преступлениями. Борьба с ними велась, но на фоне чеченского МВД и других силовых структур они чувствовали себя не так уж и плохо. Мобильные и хорошо вооруженные, они не видели для себя угрозы со стороны блюстителей правопорядка, которые испытывали нужду если не во всем, то во многом. Были случаи, когда на выручку арестованного бандита подъезжала целая мобильная группа на новых машинах, битком набитых хорошо вооруженными людьми. Имея при себе автоматическое оружие, гранатометы, они ставили ультиматум или брали осадой КПЗ или РОВД и освобождали своего товарища. Делали они это быстро. Помощь к милиционерам, из-за слабости мобильной связи, не успевала прийти вовремя.
После каждого случая освобождения заложников, захваченных похитителями и выкупленных Борисом Березовским, на автомобильных рынках Чечни появлялись эти лихие парни. Они оптом скупали партию новых машин и, сделав на них от руки надписи типа «подарок от Масюк», «подарок от Власова», лихо укатывали на новые подвиги.
Большинство же настоящих спасителей отечества занималось созидательным трудом: кто сельским хозяйством, кто лечил, кто учительствовал, как Ибрагим. Некоторая часть бывших бойцов сопротивления пошла на службу в структуры Министерства внутренней безопасности (МВБ) и Департамента государственной безопасности (ДГБ). Некоторые служили в охране президента, в охране министров, депутатов. Были и такие, кто занимался охраной важных государственных объектов, в частности, трубопровода Баку-Новороссийск, которому придавалось большое значение, как политическое, так и экономическое. Были и такие, кто переехал жить за границу.
Но в то же время некоторые полевые командиры, занимавшие высокие посты и должности в послевоенной Чечне, имели свои преступные группировки и прикрывали их в меру своих возможностей и влияния на правительственные структуры. Всей своей жизнью показав пример деградации личности, потерявшие любовь и уважение родных и близких, они представляли собой страшную силу. Сначала робко, затем все смелее и наглее, чувствуя свою безнаказанность, они шли на любые преступления. Предела бессмысленности, жестокости их злодеяний не было. Одурманенные наркотиками (шариат запрещал пить спиртное), они шли на новые и новые «подвиги». Для них одинаково обесцененными были жизни чеченцев, русских, армян и людей других национальностей. Все для них являлись потенциальными жертвами. Главным для них было получить выгоду для себя в виде рублей и долларов.
Такие группировки, прикрываясь знаменем освободительного движения, знаменем Ислама и именами известных полевых командиров и лидеров, шли на самые тяжкие и зловещие преступления, позоря на весь мир чеченский народ.
Воистину война им не пошла впрок. Воистину война оказалась для них делом прибыльным и полезным. Вчерашние нищие, выплывшие на волне общественных потрясений, сегодня стали хозяевами жизни. Все атрибуты сладкой жизни были у них под рукой. Но у них не было будущего. Как говорится, сколько веревочке не виться, все равно ей будет конец. Нельзя безнаказанно глумиться над народом.
Было очевидно, что эти «люди» были повязаны с могущественными силами за границами Чечни. В разрушенной войной республике получать такие прибыли, какие они имели, было невозможно без грязных рук и продажной совести.
То, что они разъезжали безнаказанно по Москве, Санкт-Петербургу, Казани и другим городам России и по всему миру, говорило о том, что к ним благоволили определенные силы в Москве. Тот факт, что они имели материальные возможности для исполнения всех своих прихотей, говорил о том же. Зло наслаивалось, и оно могло откликнуться злом не только против самих носителей зла, но и против всего народа. Шла ли в Чечне борьба с этим злом? Да, шла! Но не в достаточной степени и не так жестоко, как должно было бы быть. Для того, чтобы эффективно бороться с преступностью, достигшей таких масштабов, нужна была сплоченность всего общества. Но развитие общественного сознания и его консолидация происходит не за день и не за два. Этот процесс требует времени, особенно в послевоенный период. Но он уже начался. Начался процесс противодействия преступникам и их организациям.
V
Наблюдая за событиями в Чечне, Ибрагим без праздного любопытства следил и за политическими процессами в мире и в России, особенно за теми, которые касались Чечни. Так, 14 октября 1997 года Госдума РФ рассмотрела два проекта договора между ЧРИ и Россией, российский и чеченский. Российский проект представлял собой компиляцию из Соглашений об основных принципах взаимоотношений между РФ и ЧР, подписанного когда-то Доку Завгаевым, и договора РФ с Татарстаном. Он игнорировал не только Хасавюртовские договоренности Масхадова и Лебедя, но и подписанный Масхадовым и Ельциным 12 мая 1997 года Договор о мире и принципах взаимоотношений между РФ и ЧР.
Госдума РФ поддержала принципы территориальной целостности России, тем самым принимая сторону Кремля. Желания достигнуть консенсуса по вопросу статуса ЧРИ у российской стороны не было, как у Кремля, так и у Госдумы.
Демагогия, развернутая вокруг проблемы статуса во всех эшелонах российской власти, заглушала все другие вопросы Чечни, которые, при наличии доброй воли России, должны были решаться в отрыве от вопроса статуса.
Забыто было заявление гаранта Конституции России Б. Ельцина: «Мы, не упираясь должны продолжать дальнейшие шаги в отношении свободы Чеченской Республики Ичкерия». Исходя из всего этого, можно было не сомневаться в незаинтересованности России в решении экономических проблем поствоенной Чечни.
Идея «не давать Чечне денег» становилась все более и более популярной. Министерство финансов РФ саботировало уже принятые соглашения, ссылаясь на отсутствие средств. Это означало, что нет денег на восстановление хозяйства и на возмещение ущерба, нанесенного жителям республики в ходе боевых действий в ЧРИ с 1994 по 1996 годы.
В то же время с 1997 года по всей России началась выплата компенсаций жителям ЧРИ всех национальностей, выехавшим из Чечни до 30 июля 1997 года. При этом обязательным условием был письменный отказ от всяких претензий на жилье, находящееся или имевшее место в Чечне, а также отказ от права возвращаться в Чечню в течение пяти лет.
Но чтобы получить эти деньги, нужно было пройти десятки бюрократических инстанций для сбора соответствующего пакета документов, необходимых для получения компенсации за утерянное жилье и имущество. Это была изнурительная беготня, где без дачи взяток нельзя было получить ни одной справки с подписями заверителей-бюрократов. Плюс к этому, при получении компенсации получатель в обязательном порядке должен был оставить половину от общей суммы той «конторе», которая выплачивала ее. В итоге, учитывая все расходы, пострадавшему доставались крохи. На подобных операциях обогащались чиновники. Таким образом, многие регионы, принявшие беженцев из Чечни, обогащались за счет средств компенсационных выплат и другой гуманитарной помощи, которую они использовали на свои нужды.
На этом фоне многим правящим кругам и властным структурам была выгодна война в Чечне. И они, всячески обливая грязью чеченский народ, старались как можно дольше поддерживать состояние войны в Чечне. Но что это, если не одна из форм депортации чеченского народа и геноцида?
Буквально все российские средства массовой информации с новой силой запестрели заголовками статей о террористических актах с «чеченским следом», о захватах заложников и пр. Когда чеченская сторона заявила о готовности развернуть широкий фронт борьбы с террористами и похитителями людей, выяснилось, что бравые генералы и российские спецслужбы, так успешно борющиеся с террористами и похитителями на территории самой России, не могут бороться с ними на территории Чечни, так как боятся стать там жертвами террора и похитителей людей.
К началу 1998 года из пяти соглашений, подписанных с Москвой, выполнилось лишь одно. Это договор о транспортировке азербайджанской нефти через Чечню. Было создано специальное подразделение по его охране. Таким образом, еще несколько сот человек получили рабочие места. А остальным что делать?
Проанализировав сложившуюся обстановку, Ибрагим пришел к выводу, что наивными и провокационными выглядят заявления российских политиков, в которых они по существу оправдывали экономическую блокаду Чечни. Они заявляли, что если начнут восстанавливать экономику Чеченской Республики, то это будет означать, что Россия выплачивает контрибуцию. А это в свою очередь значит, что Россия признает, что проиграла маленькой Чечне войну. Это же позор. Так не должно быть. Поэтому надо взять реванш, чтобы не признать Чечню независимым государством.
Выиграла или проиграла Россия войну? Во-первых, почему война? Разве не Россия еще вчера, в то время, когда эта война уже шла в Чечне, с пеной у рта кричала, мол нет там никакой войны, там идет восстановление конституционного порядка. И на самом деле никто и никогда со стороны России войну не объявлял. По российской Конституции 1993 года процедура объявления войны имеет большие сложности. В той же Конституции подчеркивается миролюбивый характер России и допускается только оборонительная война, война против внешней агрессии.
Решение об объявлении войны должно быть принято по согласованию всех вертикалей власти России. Указ Президента должен быть рассмотрен и утвержден как Госдумой, так и Советом Федерации. Для Чечни, в рамках Конституции, было приемлемо введение на ее территории чрезвычайного положения. Но и это не было сделано. Значит, в Чечне все же восстанавливался конституционный порядок! Тогда имеет место только один предмет разговора: восстановлен ли этот конституционный порядок или нет?
Если следовать этой же логике дальше, то в Буденновске и Первомайске тоже восстанавливался конституционный порядок. Там уж точно он был восстановлен. Все пострадавшие жители этих населенных пунктов с лихвой получили компенсационные выплаты, и была восстановлена инфраструктура тех мест. Де-юре Россия не признала статус Чечни, он висит в воздухе. Значит, де-юре территория Чечни такая же территория России, как и территории Буденновска и Первомайска, и, значит, имеет те же права, что и они. Поэтому извольте платить по всем счетам и соблюдать права человека, а не бомбить невинных, не избивать, не оскорблять всякими уничижительными терминами, оскорбляющими достоинства и права чеченского народа.
Если Чечня не является территорией РФ, как это записано в Конституции от 1993 года (это было сделано после того, как Чечня в 1991 году объявила себя независимым государством), то, значит, Россия вела с Чечней войну. Тут нарушения Конституции в части статей: о порядке объявления войны, доктрины о миролюбивом характере внешней политики России, о ведении войны только с агрессором. Нарушен целый ряд статей Конституции ее гарантом, то есть Президентом Ельциным.
На территории России беженцы из Чечни рассматривались не как беженцы, а как вынужденные переселенцы, то есть как внутренние мигранты, и поэтому на них не распространялись законодательные акты «о статусе беженца» и другие законы, которые позволили бы им жить на территории России с определенным статусом. Надо заметить, что получение статуса вынужденного переселенца для лиц чеченской национальности было делом чрезвычайной сложности: нужно было платить за бумагу с определением статуса. Формально не было беженцев, не было объявления войны, не было нарушений Конституции. На самом деле была необъявленная война, были необъявленные беженцы. Были нарушены все статьи Конституции РФ 1993 года по отношению к Чечне и ее населению. Это было так и только так!
Не были определены виновные в развязывании этой войны, не были объявлены виновные в ведении этой войны, не были определены и наказаны палачи Самашек, Сержень-Юрта, Гойского, Чири-Юрта и многих других населенных пунктов и самой столицы Чечни — города Грозного. Не понесли наказания палачи более ста пяти тысяч населения Чеченской Республики. Не были отобраны ордена и медали, которые бравые генералы и солдаты получили за геноцид в Чечне. Получается слишком много виновных. Проиграла ли сверхдержава Россия войну маленькой Чечне? Вне всяких сомнений, да!
Если понимать под словом «сверхдержава» или «великая Россия» только то, что Россия владеет огромным арсеналом вооружения с оружием массового поражения и огромной территорией, если наличие этого вооружения дает ей право попирать как свои, так и международные законы, тогда, конечно, нет, не проиграла. Тогда еще впереди победное «ура», и Россия будет, захлебываясь в крови собственного народа, в слепой ярости искать пути победных концов, не щадя себя и других. Россию будет кто-то толкать на убийство ради своих меркантильных интересов, и она будет продолжать убивать своих воображаемых врагов. Но если Россия претендует на статус великой державы и хочет утверждать себя в глазах всего мира в этом качестве, тогда в первую очередь, как это ни трудно, как это ни болезненно, нужно на весь мир заявить о виновниках чеченской трагедии как с чеченской стороны, так и с российской. Наказать этих виновных по нормам цивилизации. Принести извинения чеченскому народу, имеется в виду, всем людям, проживающим в Чечне. Урегулировать за столом переговоров все спорные вопросы с Чечней, и для их скорейшего решения переговаривающиеся стороны должны работать день и ночь, не считаясь ни с чем. Восстановить инфраструктуру Чечни. Выплатить компенсации населению Чечни за потерянное жилье и имущество в полном объеме. Пусть это будет сделано не сразу, а постепенно. Экономическое положение России тяжелое, и поэтому нужно принять на себя твердые обязательства, что это будет сделано по мере сил и возможностей. Примером для России может служить Германия, которая начала выплачивать компенсацию за грехи гитлеровского режима.
Решив эту так называемую внутреннюю проблему, Россия должна сделать некоторые шаги в отношении стран Европы, Азии и Америки. Вот тогда Россия будет сверхдержавой. Вот тогда Россия будет Великой страной. И никто не станет сомневаться в ее величии, даже при наличии здесь экономических проблем.
Из-за экономической и политической блокады со стороны России в Чечне резко возрос уровень преступности, несмотря на все усилия президента Масхадова по борьбе с криминальными группировками. Разрушенные жилища, безработица, отсутствие денег в республике стали причиной того, что люди были вынуждены искать источник существования, и не все делали это законным путем.
С середины 1997 года в Грозном начался конденсатный бум. Вчерашние мальчишки, лишенные радости жизни, не имея возможности найти работу или продолжить учебу в высшем учебном заведении (слишком большой был пробел в школьном образовании, чтобы выдержать конкурсные экзамены в вуз), бросились копать колодцы. Эта молодая поросль, как могла, сопротивлялась несправедливости этого мира. Она не хотела оставаться на обочине жизни, пыталась как-то выйти в люди, хотела поддержать своих близких материально. Они заявляли, что в своем большинстве не хотят с оружием наперевес идти в неизвестность. И многие из них, чистые в своем стремлении быть только созидателями, стали жертвами этих колодцев. Дело в том, что на глубине десяти-двенадцати метров появляется нефтяной конденсат, который можно выкачивать примитивными насосами. В результате кустарной переработки из него удается получить низкокачественную продукцию — бензин и солярку. Копать до такой глубины рискованно, так как уже на глубине семи-восьми метров начинается испарение газов, а рыхлые стенки колодцев могут обвалиться в любой момент.
При рытье колодцев туда спускался один из землекопов в противогазе, к которому через включенный от электросети пылесос подавался воздух. Даже самым выносливым удавалось выполнять такую работу не более пятнадцати-двадцати минут. Дойдя до предела своих сил, землекоп дергал за конец веревки. Его быстро вытаскивали наверх. На смену ему спускался другой, и так до тех пор, пока не находили конденсат. Таким образом была изрыта вся земля во многих районах Грозного. Среди его добытчиков было разделение труда: одни копали колодцы, другие выкачивали нефтяной конденсат, третьи вывозили его, а четвертые варили и перегоняли из него бензин и солярку. Те, кто занимался скупкой, перевозили низкокачественный бензин и солярку в соседние с Чечней регионы и продавали там за бесценок. Потом эти мелкие группы объединились в большие группировки, которые начали конкурировать друг с другом. Началась борьба за территории, на которых находили нефтяной конденсат.
Условия труда были тяжелыми, но заработок стабильный. Помимо того, что они вредили окружающей среде, они наносили непоправимый ущерб своему здоровью. Целый день, вертясь у перегонно-варочного аппарата, следя за режимом огня, они вдыхали ядовитые пары конденсата. Перегонные аппараты, сделанные по простейшей схеме, были допотопными и поэтому очень часто взрывались. Многие погибали при взрывах конденсатных бочек, или при обвале колодцев, или же при перестрелках между группировками за передел территорий по добыче нефти.
Эти дельцы стали объектом внимания со стороны местных силовых структур, особенно Управления по борьбе с экономическими преступлениями МВД, Департамента государственной безопасности. Многие, занимавшиеся этим бизнесом, находились под покровительством местных преступных авторитетов или полевых командиров.
Духовенство объявило в мечетях о пагубности занятий «конденсатным бизнесом», осудило его, отметив, что фактически идет воровство народного добра. Кроме того, религиозные деятели также обратили внимание на высокий уровень смертности среди молодежи, занимающейся этим бизнесом, и огромный ущерб, который наносится живой природе и здоровью людей. Но никто не собирался прислушиваться к их увещеваниям.
Отношение властей к «конденсатному бизнесу» было двояким. С экономической точки зрения, это был оправданный и неоправданный промысел, потому что со временем конденсат вышел бы на поверхность земли и стал бы затапливать землю, попадая при этом в реки. А у правительства Чечни не было средств для того, чтобы наладить нефтедобычу в том объеме, в каком необходимо для того, чтобы выбрать излишек, скопившийся в недрах земли. Но в то же время наносился урон экологии и здоровью людей.
Особо нетерпимая обстановка сложилась в юго-восточной части Чечни, где каждое из здешних сел непрерывно отравляло атмосферу ядовитыми выбросами с мини-установок по производству бензина. Кроме того, пылало несколько крупных факелов на местах, где раньше стояли нефтевышки, откуда теперь самотеком выплескивались тысячи тонн нефти под давлением. Затушить их своими силами, без специальных установок, было невозможно. К ним даже нельзя было подойти ближе, чем на двести метров. Некоторые из них горели с начала войны 1994 года. Над всей Чечней распростер свои зловещие крылья удушливый смог.
Резко подскочил процент смертности населения, стали обычным явлением легочные заболевания, в особенности туберкулез. Чуть ли не наполовину упал прирост населения. В Шалинском районе, центре кустарного производства бензина, до войны рождалось более тридцати тысяч детей в год, а в 1997 году здесь на свет появилось меньше пятнадцати тысяч, часть из которых — с врожденными пороками. Эта беда, безусловно, не оправдывала тот факт, что стоимость бензина в ЧРИ была самой низкой на всей территории бывшего СССР. В казну республики от этого бизнеса ничего не перепадало. Все эти плюсы и минусы «конденсатного бизнеса» в правительстве республики, видимо, учли и решили до поры до времени бороться с ним спустя рукава, и борьба эта носила не системный характер, а периодический. Но все же за год были уничтожены тысяча двести кустарных установок по переработке нефти.
Был даже момент, когда по местному телевидению выступил Шамиль Басаев, в то время премьер-министр чеченского правительства, и признал полезность этого промысла. «Конденсатный бизнес» процветает в Чечне и по сей день, но только с приходом российских войск им занимаются, в основном, военные, и масштабы этого убийственного промысла огромные. Это миллионы долларов неучтенных наличных денег, стекающихся в карманы генералов и их ставленников.
В сельских районах, помимо занятия сельским хозяйством, занимаются и продажей дров. Строительно-деловой лес идет под топор и по сей день, с начала 1994 года. В пяти горных районах Чечни — Веденском, Ножа-Юртовском, Шатойском, Итум-Калинском и Галанчурском — население колеблется, в зависимости от политической и экономической составляющей жизни общества, в пределах трехсот тысяч человек. Здесь положение усугубляется тем, что российская сторона снизила подачу газа в Чечню, и, таким образом, к традиционным потребителям газа и угля добавились потребители дров в равнинной предгорной части республики.
По самым скромным подсчетам работников лесного хозяйства республики, для отопления жилищ, школ, больниц и других учреждений необходимо было заготавливать до трехсот тысяч кубических метров дров ежегодно. Кроме того, на строительство разбитых и разрушенных жилищ вырубалось также до трехсот тысяч кубических метров делового леса. Лес стал доходной статьей. Грузовик дров стоил пятьсот рублей. Лесорубу было все равно, что идет под топор, — бук или ясень. Под топор, в том числе, шли и ценные породы деревьев. Таким образом, на каждом кубометре ценных пород деревьев, вырубаемых для отопления и строительства, республика теряла от восьмисот до тысячи долларов США. Это было варварство. Но ничего нельзя было изменить, так как в тепле нуждались все в разрушенной войной Чечне. Это было результатом целенаправленной политики России — укрощение строптивой республики. Это был наглядный урок потенциальным бунтовщикам из субъектов РФ — вот до чего может довести болезненная тяга к независимости.
Сначала она разрушила до основания все хозяйство и жилища в республике, потом бросила ее на произвол судьбы, далее мешала всем позитивным начинаниям, тем самым подрывая созидательные процессы. Было ясно, что Россия готовилась к новому варианту усмирения Чечни.
VI
Днем в школу, где работал Ибрагим, приехал глава администрации района Эдалбек Хабибулаев. Они с Ибрагимом были друзьями еще со студенческих лет. Эдалбек учился в Нефтяном институте. Они познакомились в библиотеке имени А. П. Чехова и с тех пор поддерживали дружеские отношения. Багауддин прошел всю войну, от начала до конца. Был ранен в живот во время штурма Грозного в августе 1996 года, награжден орденом. В политических взглядах был лоялен к России, но считал, что Чечня должна быть субъектом международного права.
Эдалбек обратился к руководству школы с просьбой направить в телецентр кого-нибудь из учителей для выступления по местному каналу.
На перемене созвали педсовет, и глава администрации обратился с просьбой ко всем, кто смог бы справиться с этой задачей. Кто-то сослался на отсутствие времени, кто-то постеснялся появиться на экране телевизора, и почти все отказались. Тогда Эдалбек умоляюще посмотрел на Ибрагима и попросил его выручить, объяснив, что он с трудом выбил у телевизионщиков время, а выступать нужно сегодня.
Ибрагим поначалу решил отклонить просьбу своего друга, но вспомнив, как тот помог ему в свое время, после войны, восстановить разрушенный дом, безвозмездно выделив часть строительного материала, согласился. К тому же у Ибрагима накопилось много того, с чем он хотел поделиться не только с родителями, но и со многими своими соотечественниками.
— За пять минут я не управлюсь. Мне нужно не менее получаса. Это мое первое условие. Второе, пусть мне никто не мешает, пока я не закончу свое обращение, — сказал Ибрагим своему другу и добавил — время моего выступления должно быть назначено не раньше восьми часов вечера, когда большинство жителей республики находятся дома и включают телевизоры.
Эдалбек согласился и уехал в телецентр, чтобы назначить время выступления на 20 часов 30 минут.
Ибрагим пошел к себе в кабинет, чтобы подготовиться к предстоящему выступлению.
Вечером к нему зашел его двоюродный брат Иса Асабаев со своей сестрой Айзази. Иса пообещал отвезти его в телецентр, а оттуда и домой.
В половине восьмого вечера они подъехали к телецентру, где их уже ждали. Иса остался в машине, а Ибрагим с сотрудниками телевидения вошел в здание телецентра, где должен был выступать. Он был рад, что его выступление будет транслироваться в прямом эфире. То, что он собирался сказать, могли стереть, если бы делали предварительную запись. Редактор передачи, пожилая женщина лет пятидесяти, начала объяснять Ибрагиму, что можно говорить, а что нельзя. Главное, предупредила она, ни в коем случае не акцентировать свою речь на политике, экономике или религии.
— Вы что, предлагаете мне станцевать лезгинку на одной ноге? — сказал Ибрагим, постукивая костылем о протез ноги, и добавил, нахмурив брови — текст согласован с администрацией города и с Министерством культуры. Если будете мешать, то я уеду домой, а Вы ищите другого для вашего шоу.
— Нет, нет, я ничего против Вас не имею. Просто когда к нам приходят выступать, то многие говорят что-то ненужное или антигосударственные вещи… Можно посмотреть Ваш текст? — спросила она, сбавляя тон хозяйки ситуации.
— Я не вижу пока здесь никакого государства, а текст мой в моей глупой голове, которая согласилась на этот спектакль.
— Ладно, ладно. Вы меня простите, пожалуйста. Пойдемте в гримерную, Вас нужно загримировать.
— Вы только что мозги мне пудрили, а теперь лицо собираетесь пудрить? — с усмешкой заметил Ибрагим, совсем сбивая с толку эту женщину, и спросил — где этот ваш оператор? Я хочу его попросить, чтобы он меня лучше показывал народу, вдруг там, среди моих зрителей, я понравлюсь какой-нибудь красавице, сейчас же модно по три-четыре жены иметь.
— Он сейчас занят, он на передаче, но скоро подойдет.
Когда пришел, оператор Ибрагим отвел его в сторону и спросил:
— Как тебя зовут?
— Джамайка, — ответил тот.
— Джамайка, ямайка… Джамал! Так тебя зовут? Вот слушай меня…
— Нет, меня зовут Джамайка…
— Не перебивай меня. Тебя зовут Джамал, — сказал Ибрагим, одергивая оператора, и продолжил — слушай меня, Джамал. У меня полчаса времени. И если ты отключишь камеру или помешаешь мне закончить мой монолог, ты здесь больше работать не будешь. Уяснил?
— Да, все понял. Мне уже сказал Хабибулаев, чтобы я Вас хорошо снимал.
— Не снимал, а показывал. Снимает снайпер, а ты у нас — оператор с большим будущим, и отошли куда-нибудь эту женщину в очках.
— А, Зайнап, что ли? Это у нас ответственный редактор. Она сейчас уедет домой — ее сын невесту себе украл.
— Вот и хорошо, мы с тобой поладили, — хлопнул по плечу Джамайку Ибрагим.
Зайнап заглянула в гримерную, где находился Ибрагим. Отказавшись от грима, он сидел на стуле и читал какой-то журнал без обложки с описанием техники съемок и показа в 1982 году фильма «Баллада о Григорио Кортесе» по платному кабельному телевидению «Эмбиси Хоум Энтертеймент», а также о его создателях Роберте Янге, Монтесуме Эспарази и Майкле Хаусмене. Увидев Зайнап, Ибрагим оторвал взгляд от журнала и спросил ее, показывая на журнал:
— Учитесь у американских профессионалов?
— Да куда нам до них! У них миллионы долларов в обороте, а мы не можем позволить себе купить даже кассеты для записей, вот и приходится работать в прямом эфире. Я надеюсь, что все пройдет замечательно. Мне нужно срочно ехать домой и поэтому прошу прощения у Вас, так бы я осталась и помогала бы Вам, — сказала Зайнап, попутно пытаясь выяснить, о чем будет говорить Ибрагим в своем выступлении.
— Нет, что Вы… Вы и так помогли, спасибо и до свидания, — помог ей Ибрагим поскорее откланяться.
В комнате за железной дверью, где перед входом было написано: «Тихо! Прямой эфир», кроме оператора, находились еще двое: мастер по свету и звукооператор.
Свое выступление Ибрагим начал с приветствия всех жителей республики. Он сказал, что будет говорить на русском языке, так как республика еще считается многонациональной; тем более, со слов российского военного руководства, она насыщена арабами, африканцами, украинцами и представителями всего земного шара, вплоть до индусов, китайцев, папуасов, не говоря о прибалтийцах.
«Это, конечно, хорошо, что к нам в республику тянутся представители разных народностей. Но, интересно, с чем они пожаловали к нам? И кто они такие?
Я работаю в школе №41 Ленинского района города Грозного заместителем директора школы по учебной части и по совместительству преподаю русский язык и литературу. Но что-то я не замечал, чтобы в нашей школе, да и в других школах учились дети тех иностранцев, которых у нас якобы больше, чем нас самих. Видимо, у них дети и жены находятся в более мирной и благоустроенной стране или странах. Ну, а те, кто приехал сюда и ходит только с оружием в руках, должны понять или руководство нашей республики должно им объяснить, что мы строим, если я не ошибаюсь, мирное государство, а не военный полигон.
Далее мне хотелось бы обратить внимание на то, что мы, чеченцы, исконные жители этой республики, наши отцы, матери, сестры, братья и дети, хотя прошло уже два года после окончания войны, не можем осмыслить до конца, в полной мере, что с нами произошло, да и продолжает происходить. Нас то уничтожают мгновенно, бомбами, пулями, ракетами, то вывозят в Сибирь, казахские степи и бросают там на произвол судьбы, то внедряют к нам невидимых врагов, вселяют в наши души зло, и мы все продолжаем медленно умирать.
Агрессия России с ее имперскими амбициями носит мускульно-показательный характер, чтобы показать нам и другим, что она может поступать с нами как ей заблагорассудится, так как мы ее подданные и живем на «ее» земле. Россия считает, что приютила нас из-за свойственной ей гуманности, чтобы мы «не съели» друг друга. Вытекающие отсюда последствия выражены в деградации общества и руководства РФ в социальном и этическом плане. Псевдорусские патриоты в лице Ельцина, Черномырдина, Шахрая, Куликова, Лобова и других низвергли огромную Россию в хаос — мифическую демократию. Эти люди, не имеющие понятия о честной политике, наконец дорвались до рычагов управления массами.
Неистощимый источник мифов — средства массовой информации Российской Федерации. Материалы российской прессы, в основном заказные, служат «оружием» для ослепления масс. Журналисты погрязли в непрерывной лжи. Нельзя не заметить их многоликость, с какой легкостью они подстилаются под тех или иных сильных мира сего. С какой правдоподобностью они умеют подавать свою ложь — «правду» политики насилия. Они создают миф за мифом, сказку за сказкой. А за ними стоит военная и политическая элита.
И так целый порочный круг-колобок в образе Ельцина, который якобы катится в противоположную сторону от напасти «пасти волка» дудаевцев-ичкерийцев. И этот порочный «колобок» катится в неизвестном направлении, натыкаясь на ядовитые иглы, расставленные самими создателями «колобка». После чего раздаются вопли, болевые вскрики, не имеющие ничего общего с настоящей действительностью. В создавшейся ситуации вся военная мощь и все силовые структуры Российской Федерации наваливаются на маленькую, ни в чем не повинную Чечню, чтобы ликвидировать воображаемые причины «страданий бедного колобка». А обывателю уже внушили, что все занозы, опухоли, болячки, язвы на здоровом теле кристально чистого «колобка» — последствия от укусов «пасти волка». На основе таких мифов создавался образ чеченца, образ врага в лице чеченского народа под игру определений — бандформирование, сепаратизм, терроризм, исламский фундаментализм, чеченский след, звериная сущность.
Таким образом, Россия рассматривает нас как объект, но не как субъект, одновременно поливая нас грязью через средства массовой информации.
Наша вина в этом случае одна! Как несовместимость разных групп крови в одном организме, так и такой союз ведет к смерти. И наш внутренний мир, как и иммунная система в организме, борется за свою генетическую свободу развития без тирании. Все мы — люди. Но от того мы одинаковы, что мы все разные. Различие ментальности — это тоже категория схожести. Гипотеза такого рода «тождества» пусть никого не удручает. У нас в Чечне наблюдается такая тенденция, что некоторые часто не могут отличить старца от старейшины. Да, в нас заложено с молоком матери уважать возраст, но нельзя путать мудрость со старостью.
Россия, привыкшая к феодализму, княжеству, боярству и холопству, только вчера начавшая выбираться из клещей собственной тирании, должна уважать принципы и устои чеченского народа, у которого с древних времен имеются корни, отвергающие тиранию и рабскую зависимость.
Возвращаясь к «колобку», хочу заметить, куда бы он ни катился, от себя он не укатится. Все — дело времени, и русский народ успеет очиститься от своих героев-псевдопатриотов, и только потом будет подавать пример другим!
Любой народ, так же как и русский, имеет право на свой быт, язык, культуру, вероисповедание, историю, самостоятельность и на свое предназначение, данное Богом.
Имперские амбиции некоторых политиков России обволакивают Чечню своим приписным языком посредством средств массовой информации. И с чего начинается преследование нашего народа, для чего создаются конституционные законы, дающие им право убивать и разрушать? Создавая мифы о принадлежности Чечни и ее обитателей к своей собственности, Россия пытается стать матерью живого и неживого, присваивая себе право решать быть или не быть и какими быть. Все это истекает из чувств, страстей, но не от разума и совести. Эти страсти накаляют ситуацию вокруг всего живого. Каких только не приходилось нам видеть за все время войны добродушных «пасторов» и «апостолов», ведущих переговоры о мире! После них на исковерканные души и землю чеченцев вновь со страшной силой обрушивалась вся военная мощь империи и ее злобная ненависть от собственного бессилия покорить непокорных чеченцев, которые за всю свою бытность не позволяли иметь и не имели даже князей над собой. И все они мчались к нам с единой целью — искать для себя выгоду, политические дивиденды.
И только бескорыстные сыны вайнахов отстаивали интересы и честь многострадальной земли вайнахов, вернее чеченцев, с помощью Всевышнего Аллаха. Я не говорю о террористах и убийцах. Их можно было ликвидировать, не уничтожая города и села с их населением.
Мировая общественность введена в заблуждение гнусной пропагандой.
Россия сама создала в нашей республике плацдарм нестабильности и использовала для этого многих из нас, чтобы поставить наш народ на колени. Но наш народ никогда не становился на колени, как бы этого кому-то не хотелось. Об этом говорит выбор многих чеченских защитников отечества и свободы, которые предпочли для себя смерть угнетению. Речь идет не только о физической свободе, но и о духовной и культурной. Чеченцы были свободными, а свобода для нас пока в прошлом. Ностальгия неизлечима. Альтернатива одна — возврат к ее истокам, освобождение от имперских клещей, а это не означает освобождения от добрососедских отношений.
Какие бы испытания не посылал Аллах человечеству, Он на стороне праведных. Но извините, Бог и дьявол — две противоположности.
Чеченцы! Бог ниспослал нам много испытаний и помогал нам одолевать их, видя нашу предрасположенность и веру к Себе. Но теперь Он на время оставил нас наедине с «невидимым дьяволом», который тайно вселяется в души многих из нас. И если мы отвергнем дьявола, то Бог вновь смилуется над нами и будет вечно с нами, оказывая нам посильную помощь, одаривая нас добродетельностью, праведностью, человечностью во всех наших деяниях.
Уверяю вас, это не будет прорывом в бесконечное благо. Это будет лишь приближением к божьим законам, в сферу чистых проявлений души. Иначе мы приблизим себя к очередным нечеловеческим испытаниям и будем повержены божьим гневом. Теперь, после долгих испытаний, мы должны умиротворенно готовить себя явиться к Нему в непорочном виде, без греховных деяний. Но и спешить к Нему не нужно. Он Сам призовет нас к Себе, и, уверяю вас, никто от своего «рейса» не отстанет. С помощью Всевышнего закончилась эта всеми проклятая война, которую нам навязали, и нам нужно теперь только созидать, а не стремиться к мщению. Мы должны быть благородными во всех наших деяниях. Путь к очищению идет через тяжкие испытания. Верьте! Только добрые помыслы ведут во благо. Не забывайте, что мы — древний народ. Мы имеем все права на самоопределение, на свой быт, культуру, язык, страну, историю, как и все другие народы. Мы — это свободолюбивый, трудолюбивый, гостеприимный, цивилизованный, верующий Народ. Мы — это первые поселенцы края, где мы сейчас живем, и никто не вправе нас лишать своих земель. Мы — это те, которых хотят истребить из-за наших святых земель, чтобы присвоить себе эти земли. Мы — это те, у которых украли историю. Мы — это те, у которых хотят убить благородство, отнять культуру.
Друзья! То, что с нами сделали и пытаются сделать, нам еще невозможно осознать. Будьте бдительны! Будьте достойны человеческих благодеяний! Среди нас много таких, которые говорят с нами на нашем языке, но в их души вселился дьявол, и они низвергают наши достоинства в мерзость. Будьте сильнее и выше низменных влечений! Аллах с нами, и да поможет Он нам! Окончание войны — это еще не конец ее, это новые проблемы и их нужно решать благом. Это не нравоучение — это крик души. Это не просто война — это гангрена, язва, опухоль, метастазы которой расползлись во многие черствые души. Словом, Чечня — это не просто Чечня. Многие борются за ее истинный облик, но многие и против. Приложено немало усилий для того, чтобы скрыть позитивные истины ее истоков. Нас в них не посвящают. Нам внушают, что мы дикари и что нас взяла Россия под свою заботливую опеку из гуманных соображений, дабы мы не съели друг друга. А наши с вами историки, этнологи похожи на интеллектуалов-декадентов, которые не могут рассказать нам более, чем как вырубали наши леса во время русско-кавказской войны.
Кстати, в контексте Кавказской войны, не могу не упомянуть один немаловажный факт. Сколько бы ни менялся политический строй, у России никогда не меняется отношение к чеченскому народу. Какие бы правители не вступали на ее трон, какие бы эпохи не сменяли друг друга, политика, проводимая в отношении Чечни всегда неизменна. Отмечу, Россия не единственная страна в мире, которая ведет колонизаторскую политику. Этому примеров много. Возьмем самый простой — Германия. Как только пал жестокий и грязный фашистский режим Гитлера, Германия не стала ведь продолжать свою человеконенавистническую политику. Сегодня никто даже представить себе не может, что эта процветающая, развитая страна, в которой живут счастливые и успешные люди, когда-то творила немыслимые для воображения преступления. Долгие годы Франция жестоко колонизировала Алжир, а сегодня Алжир независимое государство, представители которого свободно проживают на территории Франции. И это нормально, потому что время меняет все, но даже оно оказалось бессильным над ненавистью России к Чечне.
История помнит восстание декабристов на Сенатской площади, произошедшее в 1825 году. Декабристы — представители российской знати требовали отменить крепостное право, прекратить рабский режим правления. За эти взгляды и требования они жестоко поплатились — некоторые были повешены, а другие были сосланы на Кавказ. Но здесь возникает парадокс! Сосланные за требования освободить крепостных, сосланные за несогласия с имперским режимом, начали писать теплые письмена императору с советами как покорить Кавказ! Кавказ, который со дня его сотворения был свободным. Этот факт дает о многом задуматься. Царь или президент, демократ, либерал или коммунист неважно — любой кто всходит на российский престол ставит перед собой одну цель — покорение и уничтожение чеченского народа. Эта голубая мечта России на генном уровне сидит внутри каждого политика, независимо от того какую партию или эпоху он представляет. Мы никогда не должны об этом забывать.
Я не пытаюсь обвинить наших уважаемых соотечественников-ученых в недееспособности. Но они в свое время имели больше возможностей углубиться в нишу истории, чем можем сделать сегодня мы, наше поколение. И неизвестно, за что им присваивались ученые степени и награды. Значит, был заказ «оттуда», и награды шли «оттуда», откуда сегодня проистекают все беды нашего народа. При том, мало кто препятствовал такому описанию истории, в котором говорится о том, что ислам начал прививаться чеченцам только в конце XVIII — начале XIX веков и что до этого чеченцы были христианами. Я думаю, и многие со мной согласятся, что истинные чеченцы никогда не являлись христианами, а были до прихода ислама язычниками. А ислам явился в души наших предков вместе с его явлением на землю на много веков раньше. Я считаю, что нужно уважать чужую веру. А святотатствовать, покушаться и осквернять свою веру или чужую не дозволено никому. Если говорить правду, мы знаем, что в русском православии тоже была оборотная сторона медали в то время, когда чеченцы были ближе к исламу.
Кроме всего этого, меня беспокоит вопрос, с какой целью некоторые российские политики пытаются воскресить миф об исламском фундаментализме в Чечне? Что это? Попытка развязать религиозную войну? Чеченской мало? Афганской мало? Великой Отечественной мало? Первой мировой мало? И вообще, сколько этих войн было, не навоевались, что ли? России осталось только развязать религиозную войну!
Я далек от мысли показаться просвещенным, но и не далек от логического мышления и в теологии смыслю не меньше, чем некоторые, которые грозятся за два часа одним полком сломать хребет чеченскому народу. У того шея тонка, да и брагой пропахла. Другой вопрос, если человека избивают из-за того, что он чеченец, и убивают из-за того же, значит, у этого чеченца есть своя история, корни, язык, вера, а причина его несчастий лишь одна — конкуренция. Или право русского, как более сильного? Так понимать? Но мускулы — это еще не сила. Сила есть в духе, в вере, в благородстве!!! Сорняк, и тот иногда имеет смысл своего существования на плодородной земле, хотя бы из-за того, чтобы почва не расползалась, и придумал и создал его Бог. Но по духу, человечности, гуманности, по силе воли, благородству, по разуму мы сильно отличаемся от сорняка и от тех, кто пришел нас убивать. Да и дело не в том, что мы, чеченцы, плохие. Дело в том, что те, кто пришел нас убивать, — хуже нас. Даже личность, живущая за пределами разумного самосознания и самоконтроля, имеет право жить. Так кому дано право рационализировать мир? Богу? Или «высшей расе», которая пытается расширить сферу своего влияния и господства над меньшинствами по праву сильного? Как в джунглях, только в человеческих джунглях! Так что, получается не человеческий мир, а животный? Да и к тому же история человечества показывает, как часто преступные деяния оправдывались и прощались — по праву сильного, ибо человек от Бога, а Бог прощает. Но тем не менее, малый народ будет помнить все и всегда, потому что он тоже привыкает к постоянным войнам, а это плохо для большого народа, ибо со временем он начинает терять бдительность.
И тот, кто убивает малые народы, тот убивает себя. Никогда нельзя забывать, что Бог не только прощает, но и наказывает. Не люди создали Бога, а Бог создал людей. Искать просчеты нужно в себе, вглядываясь в себя. Чем и кем только нас не нарекали?! Бандой, отщепенцами, средневековой дикостью, хотя сами по прошествии веков не стали лучше. Это образцовый пример аксиоматического языка. Выбор уничижительных слов служит для них правом убивать, именуя себя цивилизованными словами — Совет Федерации, Совет безопасности, федеральные органы, Конституционный Суд, парламент.
Мы должны различать колониальную политику и политику, преподносимую в виде конституционного порядка. В XIX веке Россия не покорила Чечню силой оружия. Судьба их соединила. Эта судьба объявилась нерасторжимой одной стороной — той, которой выгодно господствовать и порабощать, мистифицируя единую свободу и демократию, лишая другую сторону возможности волеизъявления, угнетая ее быт и культуру, унижая честь и достоинство. Ничего не происходит неестественного, когда одна из сторон, в силу своих обманутых надежд, решает обрести социальную и духовную свободу, используя свои собственные генетические и природные ресурсы в целях своего собственного развития. И не нужно маскировать реальность под разными покровами типа «Федеральный договор», татарский, башкирский и прочие варианты. Без всякого мифа должно быть одно из двух: либо есть независимость, либо ее нет. Все остальное — риторика, маскирующая реальность, пытающаяся предать небытию качество бытия.
Вернемся к средствам массовой информации, за которыми стоят российские силовые структуры, славное оружие ослепления, способное выдавать желаемое за действительное, и за которыми с интересом наблюдает вся мировая общественность. Как только на территории России раздается любой неприятный звук, они тут же раздувают тошнотворно неприятный запах, приписывая эти звуки и запахи мифическому «чеченскому следу». При этом они отстукивают знаменитый марш «Прощание славянки», призывая на смертный бой против чеченцев чуть ли не всю мировую общественность. Это, с одной стороны, универсальный, распространенный прием колониальной политики, а с другой — почва для политического преследования лиц чеченской национальности с применением изощренных методов, вплоть до физического истребления, арестов, досмотра, изъятия имущества и ценностей, вымогательства. В военное время они не гнушались продавать нам трупы наших близких, зная, что мы равно как живых, также ценим и останки своих близких. Этим не брезговали даже представители соседних кавказских республик, действуя по принципу: «если ты чеченец, значит, ты богат и вооружен», унижая тем самым самих себя.
Мы помнить будем и не забудем все хорошее и все плохое. За хорошее мы заплатим, за плохое Бог покарает. Так будет, так должно быть, так было всегда.
Трагедия нашего народа научила нас видеть истинное «братство кавказских народов». Для некоторых прошли те времена, когда сосед приходил выражать свои соболезнования по поводу гибели коровы, не говоря уже о человеческих утратах. Грустно видеть, как сосед становится врагом, брат — соседом. Российская «цивилизация» обошлась нам дорого. Теперь все зависит от того, в каком стиле будем возрождаться!
Какому бы стилю мы не были привержены, мы должны вернуть отнятую историю и возродить ее. Нравится нам или нет, но без истории нет народа. Мы погибнем только после гибели своей культуры. Она у нас есть, и мы должны гордиться ею. Если наш народ был бы диким, то он не был бы верующим. Моя попытка говорить обо всем этом может показаться неуместной, однако, на мой взгляд, не я один переживаю это состояние, а сотни тысяч моих соотечественников.
Мы надолго запомнили телевизионные кадры, которые были показаны на весь мир, когда президент Российской Федерации Ельцин, будучи в Чечне, вдохновлял солдат федеральных войск на уничтожение чеченского народа. Это их история. Но наша история не должна быть пособницей нашего уничтожения. Интересы российского государства никогда не совпадали с интересами присоединенных к ней народов, а сам народ России всегда был угнетенным и бесправным.
В скором будущем рухнет искусственно созданный стереотип — образ чеченского врага. Но перед этим еще многое придется вытерпеть чеченскому народу. Ельцину и его «семье» нужна безопасность за их преступления перед человечеством. И чтобы оправдать свои действия, они предпримут любые меры. Ужасы впереди, потому что мы позволяем себе терять самые святые законы наших предков. В религии идет раскол, разветвление. По адату, гость для чеченцев всегда был священным. И по законам гостеприимства, наши предки, да и наше поколение всегда отдавали гостю лучшее место и лучший кусок хлеба.
Вспомните то страшное время, когда федеральные войска на блокпостах задерживали или забирали из домов нашу молодежь и увозили в фильтрационные лагеря и там измывались над ними. Потом родственники выкупали у них своих детей за большие деньги, живыми или мертвыми. Ребят там калечили; случалось, они умирали под жестокими пытками. Но несмотря ни на что, мы не должны уподобляться им. Это одна из форм террора, которую нам навязали. А теперь что? Среди нашего народа появились такие, кто похищает гостей нашей республики. Людей воруют для того, чтобы получить за них выкуп. Это самое недостойное и позорное явление, вошедшее в моду у нынешней молодежи. К чему оно нас приведет? Мы теряем культуру, обычаи и традиции. Вчера нам пытались навязать силой социализм, затем демократию по-российски, так называемый конституционный порядок. Сегодня нам навязывают новые идеи в виде радикального исламизма, фундаментализма, арабизации, ваххабизма, снова используя нас как подопытных кроликов.
Мы сможем встать на ноги и быть единым созидающим народом только тогда, когда останемся чеченским народом с его прекрасными традициями. Я ничего не имею против священного языка Корана. Но я против всеобщей арабизации чеченского народа. Многие народы исповедуют мировую религию Ислам, не теяя при этом свои традиции и культуру. Но арабы тоже являются не только мусульманами, но и иудеями и христианами. Исповедуя разные религии, народы не должны убивать друг друга. Ни одна религия в мире не имеет право силой привлекать другое общество в свою конфессию.
У чеченцев всегда в семьях был контроль взрослых над молодежью. Теперь мало кто может похвастаться этим. Мало кто может сказать, где их подростки и чем они занимаются. Дорогие соплеменники! Верните нашу молодежь под свой контроль! Обращайте внимание на уровень их воспитания и образование! Сейчас, во время смуты, вы должны иметь контроль над своими детьми и достойное влияние на их будущее. Без образования ваши дети не смогут встать на ноги. Верните их в школу, отнимите у них оружие!
Война закончилась, и теперь мы должны строить будущее нашего народа, строить чеченское государство, в котором будут править Конституция и Закон. Если мы сегодня не сделаем этого, то завтра мы накличем на себя беду, и никакая мировая общественность нам не поможет. Простой пример! Давайте вспомним имама Шамиля, выходца из Дагестана, изгнанного соплеменниками со своей родины. Наши предки его приняли и вознесли до самых небес. Он двадцать пять лет вел наш народ на убийственную войну, потом предал лучших своих воинов-мюридов и сдался в плен. А там, получая царские подарки, доживал свой век в прекрасном имении в Калужской области в кругу своих родственников. Почему мы принимаем со стороны кого-то, который явно ведет нас на погибель, когда есть достойные лидеры среди нашего народа?
Сегодня у нас есть законно избранный президент Аслан Масхадов. Давайте лучше поможем ему вести нас к созиданию, не позволяя никому вводить раскол между нами. Если мы не начнем строительство нормального цивилизованного государства, мы ввергнем себя в очередную русско-чеченскую войну, а еще хуже, в религиозную. И этого хотят многие как там, так и среди нас. Будьте бдительны! Не позволяйте провоцировать себя и своих близких на авантюрные действия! Берегите то, что есть у вас сегодня, чтобы завтра не потерять и это! Да будьте счастливы и благоразумны, мои соотечественники!
Сегодня разгул преступности в нашей республике принял угрожающий характер. Оглянитесь вокруг! Развивается наркоторговля, на широкую ногу поставлено похищение людей, как наших соотечественников, так и гостей, жителей соседних республик и иностранцев. От нас отворачивается вся мировая общественность, хотя к нам занесли эту заразу со стороны. Пассивность населения и президента нашей республики по отношению к преступности сегодня, завтра приведет к большой трагедии.
Я бы хотел сказать еще об одном. Кто-то еще не навоевался как с российской стороны, так и с нашей. Такие люди просто деньги на этом делают. Не поддавайтесь воинствующим кликам и их авантюрным призывам! Мы Россию не победили силой оружия. Она просто поняла свою неправильную позицию, и теперь готовится к новой войне, и делает это нашими руками. Авантюристы разбегутся, а гореть и разрушаться под бомбами будут ваши жилища, и умирать и страдать тоже будете вы, но никак не виновники этой грязной преступной политики и не те, кто им способствует.
Да будет добро и мир в ваших домах! До свидания!» — этими словами Ибрагим закончил свое выступление в прямом эфире и поехал домой с Исой, который поджидал его на своей машине у телецентра.
Дома их ждали гости — сестра Исы Айзази очень задорная девушка, а также соседи Ибрагима — Анна, Петр с сыном. Все они слушали выступление Ибрагима. Хава с тревогой в голосе сказала:
— Ибрагим, ты задеваешь интересы бессовестных людей и не думаешь о своей семье. Сейчас опасное время для подобных выступлений…
Ее перебил Петр Сергеевич. Он бросил шутя, что звезда телевидения сегодня был на высоте, и его выступление ему очень понравилось, и Ибрагиму нужно работать на телевидении политическим обозревателем. Сидели допоздна, спорили, пили чай. Уже за полночь решили расходиться. Иса и Айзази уехали домой. Борис отпросился у родителей остаться на ночь в доме Ибрагима, чтобы вместе с Исламом досмотреть «боевик». Несмотря на возражения Анны Степановны, Петр разрешил сыну остаться при условии, что он не будет им мешать. Ибрагим, несмотря на строгий режим Ислама, не возразил желанию Бориса, зная, что ребята очень привязаны друг к другу.
Петр, уже за калиткой, пожимая руку Ибрагиму и желая ему спокойной ночи, заметил:
— Ибрагим, будь осторожен. Твое выступление сегодня по телевизору не понравится многим. Не наживай себе врагов.
— Петр! Я не хотел идти на телевидение, но по-другому я не мог. Глава администрации района обратился в школу, чтобы кто-нибудь из учителей выступил и обратился к родителям учащихся, но никто не захотел. Ну, и я тут решил… не знаю… как так получилось, но по-другому я не смог… извини, если что не так — ответил Ибрагим.
— Да брось ты, Ибрагим. Причем здесь я. Вон, смотри, сколько мерзости расплодилось кругом. Таким только маленький повод дай. У тебя же сын уже взрослеет…
Тут вмешалась Анна Степановна:
— Типун тебе на язык. Что ты мелешь… сын… Боже упаси! Петр! Не говори такие вещи.
— Да не вмешивайся ты, — урезонил жену Петр. — Я не только об этих бандитах местных. Эта тема и в России не понравится, мало ли что. Да и вообще, Исламу нужно поступать учиться, а дураков и подлецов вокруг очень много. Я просто переживаю, вот и все, — сказал Петр и пошел к себе домой. Извинившись, вслед за мужем пошла и Анна.
Дома Ибрагим долго не мог заснуть. Хава сказала ему перед тем, как лечь спать:
— Завтра посмотри и послушай свое выступление. Ислам записал его на кассету. Может быть тогда ты серьезно оценишь то, что ты там наговорил.
— Что? Что я такое сказал? Разве я был не прав? — вскипел Ибрагим — Да и вообще, оставьте меня в покое!
Хава пошла в комнату, где спала Лиза. А Ибрагим долго не мог заснуть и слышал, как за стеной, где находились Ислам и Борис, еще долго работал телевизор. С мыслями о сыне он наконец-то заснул. И приснился Ибрагиму сон, будто сидит он на берегу реки. Сидит призадумавшись, наблюдая за ее быстрым течением. Вода в реке настолько прозрачна, что виден каждый камень на дне. И вдруг он замечает Ольгу. Все такая же красивая и юная, в полупрозрачном белом платье, она осторожно заходит в воду. На ее шее он четко видит половину того самого медальона, который он подарил ей на память о себе. Он видит, как она окунается в реку и как наслаждается чистой прохладной водой. И тут Ибрагим замечает, что нитка, на которой висит медальон, обрывается, и он падает в воду. Ольга пытается схватить медальон, но течение реки настолько быстро, что ей не удается поймать его. Ольга делает усилия, но тщетно…
Рано утром Ибрагима разбудила Хава:
— Вставай! Приехал твой отец. Он очень взволнован и ругает тебя за твое вчерашнее выступление. Говорит, что заберет Ислама с собой в село.
— Да что вы все всполошились! Что мне теперь, и рот нельзя открыть? Иди, я сейчас приду, — сказал Ибрагим и стал одеваться.
Заурбек сидел на кухне и пил чай, когда Ибрагим вошел и поприветствовал отца с добрым утром.
— Времена доброго утра прошли, мой сын. Я, конечно, понимаю, что творится у тебя на душе. Но о семье ты подумал, перед тем как позволить себе «открывать глаза» людям? Они их сами закрывают!? Почему не нашлось никого другого, кроме тебя, смелого, точнее глупого, пойти на подобное?!
Ибрагим молча стоял у двери, опустив голову, как нашкодивший ребенок. Он никогда не позволял себе перечить отцу.
— Вчера гостил у меня твой двоюродный дядя Билал, — продолжал Заурбек. — Так он, несмотря на свою смелость и решительность, сказал мне, что ты позволил себе ненужное. И вообще, он уехал утром, сказав мне, чтобы я тебя хорошо отчитал. Ведь он единственный человек из наших родственников, который всю свою жизнь за нас всех искренне переживает. Ты ноги лишился, инвалидом стал…
— Отец! Извини, но люди по несколько человек похоронили на этой войне, — попробовал успокоить отца Ибрагим.
— Да благословит их Аллах! Но речь сейчас идет не о них. Сейчас время очень сложное, и не знаешь кому доверять. Бросай свою работу или бери отпуск и поезжай срочно домой, в село. Билал тоже велел мне передать тебе это. Ислама и Лизу я сегодня забираю с собой. В школу можно и там ходить. И вы с Хавой срочно переезжайте в село, там для вас работа найдется, — с этими словами Заурбек дал понять, что он закончил беседу на эту тему и решительно сказал Хаве, чтобы она собирала детей…
В это время кто-то постучал в ворота. Ибрагим вышел посмотреть, кто пришел. За воротами стоял глава районной администрации Эдалбек Хабибулаев. Поздоровавшись, он стал высказываться по тому же поводу, что и Заурбек. Он начал с того, что утром позвонил ему лично президент Аслан Масхадов и ругал его за то, что он позволил Ибрагиму говорить подобное. Ведь сейчас, когда отношения Чечни с Россией якобы налаживаются, высказывания подобного рода неминуемо скажутся на их взаимоотношениях. Кроме того, уже есть недовольные и со стороны ваххабитских лидеров. Сказав это, Эадлбек добавил:
— Я же тебя не об этом просил говорить. Время я выбил на телевидении для того, чтобы кто-нибудь из авторитетных работников школы обратился к родителям учащихся, чтобы они обратили внимание на образование своих детей и их воспитание.
— Эдалбек! Мы с тобой давно знаем друг друга. Ты же знал, что лицемерить я не умею. Я говорил неправду? Или что-то ужасное? Тогда тебе нужно было пойти и попросить выступить Масхадова, или его жену Кусами, или Радуева, Удугова, Ахмадова, Басаева, или самого министра культуры Закаева, — ответил Ибрагим, постукивая костылем о протез ноги.
— Ты не кипятись. Между прочим, единственный, кто одобрил твое выступление, — это Ахмед Закаев, и он же пожелал через меня встретиться с тобой. Вы же еще и знакомы с ним. Но будь осторожен, а я постараюсь уладить это дело. Может на время тебе уехать в село? — спросил Эдалбек.
— Никуда я не уеду! Отец забирает детей и, конечно, приказал мне, чтобы я тоже ехал. Но я постараюсь его уговорить.
— Почему ты сразу не сказал, что Заурбек здесь. Я же его давно не видел, — сказал Эдалбек и зашел в дом Ибрагима.
Поздоровавшись с Заурбеком, он справился у него о здоровье, расспросил о Хеде и, сославшись на важную встречу, уехал, попрощавшись со всеми.
Ибрагим попробовал уговорить отца. Но Заурбек был неумолим и в приказном тоне сказал:
— Чтобы через два дня ты с женой был в селе!..
В школе коллеги встретили Ибрагима с теплотой. А ученики сказали:
— Ибрагим Заурбекович, мы Вас по телевизору смотрели вчера. Нам понравились Ваши слова, хотя некоторым не нравятся, но мы будем с Вами. Они говорят, что Вам много заплатили, но мы не верим в это вранье…
Ибрагим, слушая детей, понял одно, что его выступление больше всего нужно было им. И в большинстве своем они его поняли правильно. Это было высшей наградой для него. И эти дети подняли его испорченное с ночи настроение. Важнее всего была для него сегодняшняя встреча со школьниками, и эта встреча подтвердила правильность его выступления.
VII
Работая в школе с детьми, Ибрагим полностью отдавал себя им, открывая перед ними широкие просторы знаний. Он часто рассказывал своим ученикам о своих учителях, друзьях и товарищах из армейской жизни.
Что их ждет впереди? У каждого из них была своя мечта. Кто-то хотел стать врачом, кто-то адвокатом, кто-то учителем, экономистом. По заданию Ибрагима, учителя провели в старших классах опрос на тему: «Какую профессию я выберу». Оказалось, что среди ста двадцати школьников изъявили желание стать военными только двое, остальные выбрали гражданские профессии. То, что молодые ребята в своем большинстве отдавали явное предпочтение специальности врача, было приятным явлением. Это была реакция детей, лишенных полноценного детства, детей, переживших все ужасы войны.
Отрадным было и то, что ребята не озлобились и тянулись к созидательной жизни. Большинство из них собирались поступать в гуманитарные вузы. Из беседы с ними было ясно, что ученики понимали, что стрелять и разрушать можно научиться за один день, а вот умению строить, лечить, делать полезные открытия нужно учиться долго.
Дружный интернациональный коллектив школы, в которой работал Ибрагим, несмотря на все тяготы послевоенной жизни, несмотря на постоянные задержки заработной платы, с энтузиазмом, свойственным, пожалуй, только учителям и врачам, трудился на ниве просвещения подрастающего поколения. Помогая друг другу в тяжелые минуты, делясь последним, коллектив школы, который состоял из людей разных национальностей, работал не покладая рук.
По мнению Ибрагима, русские учителя, имевшие большой опыт работы в школе, делали все возможное и невозможное, чтобы их подопечные получили основательные знания по их предметам. И поэтому его отношение к ним, наперекор ревнивым взглядам некоторых людей, было особенно трепетным. Подвиг этих женщин, убеленных сединой и уже захваченных в плен старостью, невозможно было оценить. Многие из них еще на заре своей молодости приехали по распределению работать в республику и остались здесь навсегда. Причины были разные, но Чечня стала для них родиной, и даже война не смогла сдвинуть их с этих мест.
Коллектив школы был родным и милым сердцу Ибрагима. Ему не давало покоя решение отца о том, чтобы он покинул город и переехал к ним в село. Конечно, Ибрагим понимал, что отец очень обеспокоен за его судьбу и судьбу его семьи. Но как теперь быть? Что ему делать? Он не может перечить своему отцу. Но как объяснить коллегам и детям свой уход из школы, где его так любят и верят в него, верят в то, что он им говорит? А эти страшные сны, которые ему снятся в трудные моменты его жизни, когда ему является Ольга? Он так пытался забыть все! Он так ни разу и не съездил туда, где служил и не выяснил, что же случилось с Ольгой. И почему он поверил письму Галины, написанному Юре? Все эти размышления не давали ему покоя. И Ибрагим решил съездить в Хабаровск на летние каникулы. Но сейчас нужно что-то делать, как-то объяснить отцу, чтобы он позволил ему доработать в школе хотя бы до конца учебного года. Единственный выход, пожалуй, это взять с собой Эдалбека Хабибулаева и поехать в село к отцу, чтобы вместе с ним уговорить его отменить свое решение.
Ибрагим так и сделал. Они с Эдалбеком съездили в село и уговорили Заурбека, чтобы он разрешил Ибрагиму остаться в городе. Отец с трудом согласился, но детей оставил у себя.
Незаметно прошла экзаменационная пора. Настал выпускной вечер. Волнующие часы для выпускников школы, не менее волнующие они и для учителей. Для выпускников с завтрашнего дня начнется новая жизнь, и они будут получать оценки уже у самой жизни. Если неудовлетворительную отметку в школьном журнале или дневнике можно, как говорят ученики, исправить, получив удовлетворительную, то в жизни все гораздо сложнее, здесь за «неуд» придется расплачиваться слезами, либо своими, либо чужими. Жизнь не прощает ошибок. «Кем же вы будете, наши мальчики и девочки? Что вас ждет впереди?» — думают учителя.
Другие заботы и думы одолевают выпускников. Все они уверенно смотрят в будущее. В будущее без ошибок, без злобы, без войны. В будущее, где все только хорошее. Они еще верят в то, что их надежда, эта молодая волна, которая идет на смену уходящей, в жизни будет более терпимой друг к другу, более прогрессивной и жизнестойкой, чем предыдущее поколение. Залогом тому являлась жестокая война, свидетелями и жертвами которой они стали.
Выпускников разделяет одежда, в которой они пришли на выпускной бал, обстановка вокруг, но всех их объединяют надежды и мечтания.
В этом смысле выпускник элитной московской школы и выпускник полуразрушенной грозненской школы абсолютно одинаковы. Это потом из них вырастут политики, военные, врачи, экономисты, террористы и милиционеры. Это потом они будут разные, а на выпускном вечере все они оптимисты.
…Школа закрыта до сентября. Учителя, кто уехал на отдых, кто — в село к родным, кто занят домашними хлопотами. Только у директора школы и заместителя по учебной части Ибрагима школьные заботы на этом не закончились. Нужны краска, цемент, кирпич, стекло для ремонта школы, и все это нужно доставать, выбивать и добывать для того, чтобы дети в новом учебном году смогли в нормальных условиях приступить к занятиям. Целыми днями они обивали пороги различных ведомств — соцобеспечения, образования, строительных организаций. Выручало то, что многие знали Ибрагима; знали, за что он получил ранение и поэтому не отказывали в помощи. В ремонте и подготовке школы к новому учебному году помогали старшеклассники и многие родители учащихся этой школы.
В 1998 году были открыты библиотеки, Музей изобразительных искусств, в котором были представлены вниманию посетителей «осколки» прошлого великолепия.
В августе состоялось открытие Чеченского драматического театра. Это было большое событие в жизни чеченского общества. Среди руин разрушенного войной города восстановленный театр для изголодавшихся по зрелищам людей был как оазис среди пустыни. Перед началом спектакля выступило несколько известных чиновников, затем министр культуры, бывший полевой командир Ахмед Закаев. Он рассказал о трудностях, с которыми пришлось столкнуться труппе театра во время войны.
Особо отметил, что в послевоенных условиях роль театра как никогда возрастает и что правительство сделает все от него зависящее, чтобы театр стал местом духовного воспитания людей.
— Наш театр будет как бальзам для нашего общества. Он будет бороться с пороками в нашем обществе, — сказал Закаев и продолжил — наш театр будет служить как социальный институт.
Ибрагим пришел на открытие театра вместе с женой Хавой. Ему понравилось выступление Ахмеда Закаева. На открытие театра пришло много народу, хотя надежды на то, что все они попадут на спектакль, не было. Но для них это было не столь важно, как само открытие театра. После просмотра спектакля («Приходи свободным») Ибрагим в фойе встретился с Закаевым. Говорили о многом. Закаев предложил Ибрагиму работу в Государственном университете, в котором он когда-то учился. Хотя его предложение было заманчивым, Ибрагим отказался, ссылаясь на то, что он не меньше нужен в школе,
Резко выросли конкурсы в средние специальные и высшие учебные заведения. И это тоже было отрадно — молодежь предпочла оружию и войне знания. Но расцветала преступность. Местные силовые структуры пытались бороться с ней, но полностью искоренить это зло не удавалось. Было объявлено даже чрезвычайное положение. И польза от этого, несомненно, была.
Согласно официальным данным, за время действия чрезвычайного положения преступность сократилась на тридцать процентов, раскрываемость увеличилась до сорока процентов. Так, за вторую половину 1998 было совершено тысяча шестьсот тридцать девять преступлений, причем раскрываемость составила свыше пятидесяти процентов. Закрыто свыше пятисот сорока уголовных дел.
Бесспорные сдвиги в процессе созидания не могли быть незамеченными как внутри Чечни, так и в России. Но вместо радости у многих они вызывали злобу как здесь, так и там, в России. Внутри Чечни это было заметно по активизации противников режима Масхадова, в России — по газетным публикациям, передачам по радио и телевидению, выступлениям политиков разного уровня.
Почему-то никто не хотел замечать позитивное в жизни республики. Все замечали только негативное, хотя сами ни словом, ни делом не помогали чеченцам бороться с этим злом.
Переговорный процесс между Ельциным и Масхадовым перешел в форму встреч делегаций различного уровня. Итогом этих встреч являлись различные соглашения и протоколы намерений, но в большинстве своем они не выполнялись российской стороной.
У многих жителей республики Ичкерии не было ни капли сомнения в том, что переговорный процесс умышленно затягивался лицами, не заинтересованными в том, чтобы Чечня и Россия сосуществовали в цивилизованных рамках. Состояние «ни мира, ни войны» служило для некоторых российских политиков своеобразным инструментом для сглаживания внутрироссийских проблем.
В 1998 году было свершено покушение на Аслана Масхадова. Произошло открытое столкновение правительственных сил с ваххабитами. Конфликт был вовремя остановлен.
Центром радикального ислама, после ухода ваххабитов из города Гудермеса и города Грозного, стал город Урус-Мартан.
Продолжались захваты заложников. Но, несмотря на эти негативные процессы, происходившие в Чечне, и на массу взаимных нападок друг на друга российских и чеченских политиков, мир сохранялся вопреки желаниям многих разжечь гражданскую войну в республике. И это был самый позитивный итог 1998 года.
В столице Ингушетии Назрани состоялась встреча российского премьер-министра С. Кириенко с
А. Масхадовым. На встречу с Кириенко в Назрань приехал Масхадов с вице-премьером Турпал-Али Атгиреевым, а также на встрече присутствовали президенты Ингушетии и Северной Осетии Р. Аушев и А. Дзасохов.
В то же время обстановка вокруг Чечни ухудшалась. С неумолимой последовательностью раскручивался сценарий войны 1994 года. Нельзя было не обратить внимания на странную, на первый взгляд, закономерность. Война в Чечне в 1994 году началась за полтора года до выборов президента России, и остановили ее перед следующими выборами Ельцина. Сейчас происходило как бы повторение того же самого.
Как бы то ни было, но то, что в последнее десятилетие Чечня являлась ключевым фактором, определявшим политические процессы в России, было несомненным фактом. Приближался конец эры Ельцина, а это для него и его «семьи» было тревожным явлением. В случае, если на смену Ельцину придет человек, не лояльный ему, то новый президент может привлечь к ответственности виновных в экономических неурядицах России, в преступной войне в Чечне. А это было бы чревато катастрофическими последствиями для Ельцина и его коалиции.
То, что Ельцин как политическая фигура исчерпал себя полностью, было очевидно. Да и к казне российского государства приблизились более сильные, хитрые, молодые и ловкие казнокрады — это тоже было очевидным. И им был нужен более молодой лидер. Этим объясняется лихорадочный поиск «преемника» Ельцина. Не только обывателям, но и искушенным политикам было сложно уследить за бесконечными рокировками в высших эшелонах власти в РФ. То Черномырдин, то Кириенко, то Примаков, то Степашин — имена менялись, а цель не достигалась. По всей вероятности, ни Примаков, ни Кириенко, ни даже Степашин не захотели быть участниками грязной игры по имени «война в Чечне».
Помимо плавного перехода власти из одних рук в другие надежные руки, преследовалась не менее важная, если не главная, задача по реформированию структуры государственного устройства РФ с тоталитарным режимом власти. Вряд ли «молодых реформаторов» устраивало доставшееся в наследство от СССР федеративное устройство России с ее восьмьюдесятью девятью субъектами федерации. С этим, несомненно, следовало бы разобраться, и нужно было сделать это на печальном примере Чечни. Со всеми ее плюсами и минусами Чечня являлась «детищем» Кремля. Сепаратизм ее нужно было одеть в тогу международного терроризма.
На фоне всех этих политических неурядиц и проблем Ибрагима, намеревавшегося поехать во время отпуска в Хабаровск, постигло несчастье. Кто-то похитил и увез в неизвестном направлении его сына, жившего в селе у дедушки с бабушкой. Никто не знал и не видел, как это произошло. Ислам взял дедушкиного коня и поехал на нем в поле.
Через пару часов после того, как мальчик уехал, конь сам вернулся домой, но без Ислама. В седле Заурбек обнаружил записку от похитителей, в которой было написано: «Ваш сын в надежных руках. Ждите дальнейших указаний по его освобождению».
По этому поводу ежедневно в доме Заурбека собирались все родственники рода Тасуевых, друзья и те, кто бок о бок воевал с Ибрагимом против федеральных войск. Заурбек винил и себя и Ибрагима в похищении Ислама. Но об этом почти не говорили — все были заняты поиском путей по возвращению Ислама из варварского плена. Ибрагим твердо был уверен в том, что кто бы ни были похитители его сына, они поплатятся кровью. Все занимались поисками Ислама. По всей республике были разосланы люди, искавшие любой след пребывания Ислама и его похитителей. Возмущению по этому поводу всех, кто знал семью Заурбека, не было предела. Они готовы были растерзать этих дерзких бандитов, какую бы цель они ни преследовали. Время шло, но вестей или каких-либо требований от похитителей больше не поступало.
Ибрагим объявил тех, кто это сделал, своими кровными врагами. А эти подонки наверняка знали, что, если о них узнает род Тасуевых, им кары не миновать. Родственники Ибрагима объявили по всей республике, что они готовы выплатить сто тысяч долларов тому, кто предоставит информацию о похитителях, и уверили, что анонимность они гарантируют. Деньги для этого были готовы собрать все те, кто сопереживал Ибрагиму. Также они объявили, что если похитители решат назначить выкуп, то Тасуевы не выплатят ни единой копейки за своего человека.
Испокон веков у чеченцев, как и других народов Кавказа, похищали только невесту, для уважительного родства, и то похитители должны были принести клятву на Коране, что похищение невесты было совершено только с целью породниться, но ни в коем случае не для оскорбления. И тогда старейшины заключали мирное соглашение между двумя родами. Но если похищали человека мужского пола, тут альтернативы не могло быть, тут начинали говорить лишь языком оружия, силы, языком кинжала, кровопролития.
Похитители журналистов, рабочих или любого человека с целью выкупа или для диктата своих условий заслуживают только смерти. Эта нечисть, которая распространилась в Чечне, заслуживала только уничтожения.
В отличие от похищенных политиков и журналистов, Ислам не был похищен с целью получения выкупа. Скорее всего, это было сделано похитителями для демонстрации силы и безнаказанности, по принципу «кто не с нами — тот против нас». И кроме того, они давали понять, что выступать в средствах массовой информации против их идеологии и против их братства опасно. Но ни тут-то было! На этот раз они столкнулись с твердостью воли и духа.
Род Тасуевых в подобных случаях не прощал оскорблений. И по характеру их действий для всех жителей республики стало ясно, что на этот раз бандиты столкнулись не с кем-нибудь, а с мужественными и твердыми людьми. Похитителей и заказчиков ожидала расплата за содеянное. Род Тасуевых готов был до последнего человека умереть, смывая нанесенное ему оскорбление. Да, они считали это оскорблением, нанесенным им похитителями. Род Тасуевых твердо решил не выплачивать выкуп, если таковой назначат, но они готовы были купить за любые деньги информацию о похитителях и заказчиках. Старейшины рода Тасуевых приняли решение объявить на всех рынках и площадях о том, что они не пойдут ни на какие условия даже в том случае, если похитители съедят Ислама. Но они объявляют всех, кто принимал прямое или косвенное участие в похищении, своими кровными врагами и во веки веков будут им мстить, убивая их и членов их семей, которые расплодили эту нечисть, если в течение трех суток они не отпустят домой Ислама целым и невредимым. А если отпустят, то не будут преследовать похитителей Ислама. Старейшины объявили месть самому заказчику, кто бы он ни был, и объявили о том, что они ни при каких обстоятельствах не простят нанесенное им оскорбление.
На третий день после этого объявления похитители освободили Ислама. Со связанными глазами его вывели ночью в город и отпустили. На нанятом на площади «Минутка» такси Ислам вернулся в село. Несмотря на позднюю ночь, в доме Заурбека многие не спали, когда Ислам постучался в ворота…
Через месяц после возвращения Ислама домой к Ибрагиму приехал человек и предложил при условии анонимности и за денежное вознаграждение в сто тысяч долларов выдать заказчиков похищения. Ибрагим согласился, предварительно согласовав это решение с близкими. Они собрали восемьдесят пять тысяч долларов и взамен получили имена самих заказчиков, тех, кто непосредственно принимал решение наказать Ибрагима, похитив его сына. Их оказалось три человека.
Через две недели, выследив одного из них, люди Ибрагима захватили его и вывезли в лес. Этот человек, осознавая свою обреченность, взамен на сохранение ему жизни подтвердил имена двух других, которые наравне с ним принимали решение похитить Ислама. Эти имена совпали с теми, которые назвал ранее свидетель. Люди Ибрагима заставили его вырыть себе могилу и расстреляли у ее края. Закопав его, они в течение недели уничтожили и остальных, выслеживая и захватывая их. Каждый из них, копая себе могилу, просил о пощаде. Но люди Ибрагима были неумолимы — они знали, что эту нечисть нужно только уничтожать. Заурбек был против убийства этих людей и запретил Ибрагиму принимать без его ведома какое-либо решение. Но Ибрагим, впервые в жизни нарушив наказ своего отца, принял решение уничтожить мерзавцев, оскорбивших честь его семьи, его рода.
ВТОРАЯ ВОЙНА
I
С похищением полномочного представителя министра внутренних дел России в Чечне генерал-майора Геннадия Шпигуна «бандитская слава» Республики Ичкерия стала еще более громкой. 9 марта 1999 года истекал срок ультиматума с требованием его освобождения. Россия грозилась нанести по Чечне ракетно-бомбовые удары, если бандиты не освободят заложника. Значит, уже появился повод для начала новой войны в Чечне.
Аслан Масхадов заявил о необходимости разъяснений, — из каких побуждений представителем МВД РФ в Чечне был назначен человек, участвовавший в военных действиях против ее народа. По словам Масхадова, Шпигун числился в списках врагов чеченского народа, составленных еще при жизни Дудаева, и был в них одним из первых, так как являлся военным комендантом Грозного во время войны. Он руководил работой фильтрационных лагерей, в которых содержались боевики и гражданские лица, где с ними обходились самым жестоким образом. Более того, если верить президенту Масхадову, еще в двадцатых числах февраля ему стало известно о возможном похищении генерала Шпигуна, о чем, он якобы проинформировал министра внутренних дел РФ С. Степашина.
Но министр не только не отозвал генерала из Чечни, но даже не предпринял никаких действий для усиления его охраны. Получалось, что в Москве были люди, заинтересованные в его похищении.
Сложившаяся в Чечне ситуация, по мнению Масхадова, была «порождена некоторыми российскими политиками (в частности, Борисом Березовским), которые сделали ставку на отщепенцев, подлецов и уголовников в Чечне для дестабилизации обстановки в республике». «Если кому-то вздумалось запугивать нас бряцанием оружия, — сказал об ультиматуме президент Чечни, — то это заблуждение бездарных политиков».
Сергей Степашин, руководитель МВД РФ, заявил о том, что Россия не собирается сносить подобные оскорбления. Такое же заявление, но по другому случаю, в 1998 году делал Анатолий Куликов, будучи министром внутренних дел РФ. Получается, что в России стало нормальным явлением, когда чиновник в ранге министра может решать вопросы войны и мира. Этому не следует удивляться. Как говорил Шендерович возможно действительно пока Ельцин спал, Степашин озвучивал его голос.
Для придания убедительности угрозе Степашина к границам Чечни, по всему периметру, стянули войска. Республика оказалась в фактической блокаде. Прекращено было авиационное сообщение, вот-вот закроют железнодорожное. Из Грозного в Москву вылетели представители федеральных властей. Другую группу переправили на автобусе, который сопровождала колонна с доверенными людьми Аслана Масхадова. По всей видимости, президент Чечни напоследок решил продемонстрировать свою лояльность российским властям.
Ситуация, как внутри, так и вокруг Чечни, накалялась. Масхадов пытался сбавить накал до минимума, но тщетно. В соседних с Чечней районах из мирного населения начали формировать военизированные подразделения. В частности, в Курском районе Ставропольского края сотрудники УВД собрали с местных жителей более пятисот заявлений на приобретение огнестрельного оружия для самообороны. Закупили его на заводе-изготовителе. В то же время с сопредельных территорий Ставропольского края и Дагестана на территорию республики стали проникать военные на бронетехнике и терроризировать местное население Чечни, забивали на месте и увозили с собой овец, коров и другую живность. Заявления по этому поводу оставались без внимания с российской стороны. Снова начиналось преступное наведение конституционного порядка с применением беззакония.
На вопросы журналистов министр обороны РФ Игорь Сергеев заявил, что никакой эскалации напряженности на границе с Чечней не происходит. Он также отрицал возможность военной операции против Чечни. Из его заявлений можно было понять, что чеченцев решили немного попугать. В то же время Степашин, сначала в ранге министра внутренних дел, а потом — премьер-министра, разработал план бомбардировок учебных лагерей «чеченских террористов». Он также решил создать зону безопасности, для чего нужно было занять всю территорию Чечни по границе с Тереком. (Будучи уже председателем счетной палаты России, Степашин признался, что вторжение в Чечню планировалось уже в марте 1999 года.)
Несомненно, война тогда не началась лишь благодаря премьер-министру российского правительства Е. Примакову, о чем свидетельствует публикация в «Коммерсант-Дейли» от 13 марта 1999 года.
— Никаких крупномасштабных военных операций или бомбардировок диверсионных школ и лагерей боевиков в Чечне не будет. Для этого надо, чтобы чеченские террористы взорвали Кремль или Белый дом, — заявил он в интервью этой газете. Все действия Примакова на посту руководителя российского правительства говорили о том, что он сторонник мирного разрешения споров между Россией и Чечней. Об этом свидетельствует и то, что он частично отменил «саботаж» Министерством финансов России соглашений между Ельциным и Масхадовым в экономической сфере. Его взвешенная и миролюбивая политика, несмотря на все ее достоинства, привела его к отставке. Было принято решение заменить Примакова на более сговорчивого премьера, а операцию по вторжению в Чечню отложить до августа-сентября 1999 года. Что и было сделано.
Оставалось решить лишь три «маленькие» проблемы.
Во-первых, придать военным действиям статус «священной войны россиян против агрессии Чечни» и тем самым добиться поддержки своих действий со стороны населения России и мирового сообщества хотя бы на какой-то период. Это давало возможность избежать массовых антивоенных акций, которые могли бы подорвать усилия военных. Наученные опытом первой русско-чеченской войны 1994–1996 годов военные понимали, что это сила, которую нельзя игнорировать.
Во-вторых, надо было убедить Запад в том, что в Чечне на самом деле не сепаратисты «правят бал», а самые настоящие террористы, да еще с международным оттенком.
В-третьих, для того, чтобы контролировать ситуацию в России и в дальнейшем и гарантировать неприкосновенность всем преступникам высокого ранга, нужно было привести к власти управляемого человека. Для этого было необходимо создать в стране неординарную ситуацию, отвлекающую внимание российского общества.
Решение этих вопросов в комплексе как нельзя лучше восстанавливало общественное мнение, как в России, так и во всем мире против чеченцев. Республика из сепаратистской превращалась в бандитскую. А кто в цивилизованном мире возразит против операции, направленной на искоренение терроризма в субъекте Российской Федерации? Никто. Тем более, что о методах этой борьбы с терроризмом они будут знать очень мало.
Как показало время, этот расчет удался благодаря ударной работе средств массовой информации. Им удалось обмануть не только общественное мнение, но и такие организации, как ПАСЕ и ООН. С поиском чеченских агрессоров проблем не было. Вопрос решился как бы сам по себе, на первый взгляд, хотя подготовительный этап занял много времени.
В первые дни августа 1999 года отряды под командованием Басаева и Хаттаба, личностей широко известных во всем мире, вторгся на территорию Дагестана. Это вторжение развязало российскому правительству руки. Теперь можно начинать геноцид чеченского народа под названием «антитеррористическая операция». То, что отряд Басаева и Хаттаба не входил в состав Чеченских Вооруженных Сил, не так уж и важно. Важно было запустить маховик войны. Важно, чтобы этот отряд успешно проник в Дагестан, исполнил там заказ партии войны и успешно возвратился в Чечню через многочисленные кордоны армии РФ. Хотя у России имелись возможности и средства по уничтожению этого отряда там же, на территории Дагестана, они предпочли их уничтожать в собственном логове и обязательно в «сортирах». Это была блестящая постановка нового водевиля.
9 сентября в Москве прогремел один из серии взрывов в России, приуроченных к антитеррористической операции в Чечне. Серия взрывов унесла более трехсот человеческих жизней и разрушила несколько домов. Но ведь люди эти были не террористами, а простыми русскими людьми. Их-то за что? Неужели для претворения в жизнь генеральной линии родного президента и родного правительства? Как бы то ни было, но это было жестоко, кощунственно и аморально. А присвоение этим взрывам авторства чеченцам не имело под собой никакой почвы, да и выгоды они не могли извлечь из этого, ни политической, ни моральной, так как и так уже много ярлыков было навешено на них.
Эти взрывы изменили политическую обстановку в России. Россияне были в ужасе от случившегося. Ужас перерос в глубокую ненависть к чеченцам.
Мало кто задумывался над словами: «Российское государство не намерено спускать ситуацию на тормозах». А надо бы! Как тут не вспомнить слова великого сына русского народа В. О. Ключевского: «Мне жаль тебя, русская мысль, и тебя, русский народ! Ты являешься каким-то голым существом после тысячелетней жизни, без имени, без наследия, без будущности, без опыта. Ты, как бесприданная фривольная невеста, осуждена на позорную участь сидеть у моря и ждать благодетельного жениха, который бы взял тебя в свои руки, а не то ты принуждена будешь отдаться первому покупщику, который, разрядив и оборвав тебя со всех сторон, бросит тебя потом как ненужную, истасканную тряпку. И теперь, когда везде, во всякой церкви и во всяком кабаке орут во весь голос: «Боже, царя храни» мне хочется с горькими сдавленными слезами пропеть про себя: «Боже, храни бедный народ, бедную Россию!»
Так планировалась кровавая война в Чечне. Бойня, в которой можно похоронить все предыдущие преступления уходящего на покой Ельцина. Это была плата Путина, в виде аванса, за президентское кресло. Став Президентом России, он предоставил Ельцину и его «семье» всевозможные гарантии безопасности.
План Степашина, который предусматривал ограниченные боевые действия, как несовершенный, уступил место стратегии полномасштабных боевых действий в Чечне. Российская военная машина заработала на полную катушку. За несколько недель огромная армада, вооруженная с головы до ног, перешла реку Терек и окружила Грозный. Как и в 1994 году, она почти не встретила сопротивления до подступов к городу. Как и тогда, на Чечню двигалась разношерстная компания вооруженных с ног до головы людей в броне и на броне, в воздухе и по земле. Эта компания делилась на войска Министерства обороны, на войска Министерства внутренних дел, а те, в свою очередь, подразделялись на карателей различного толка, типа ОМОН, ГРУ, ФСБ.
Глядя на них, невольно возникал вопрос — кто они, оборванные и необорванные, грязные и чистые, бритые и небритые, кто в кителе, кто в рубашке, кто в майке, кто с голым торсом, кто в ботинках, кто в кроссовках, кто в кедах, кто в сапогах, кто в брюках, кто в шортах, кто в туфлях, кто в сандалях, кто в панамке, кто в платках, кто с голодными наглыми глазами, кто с чистым взглядом, кто с болезненным лицом, кто с сытой откормленной мордой, кто с российским флагом, кто с советским флагом, кто нагло сметая все на своем пути, кто осторожно ступая, кто не дорожа ни своей ни чужой жизнью, кто бережно относясь к своей и чужой жизни, идут по чеченской земле?
Кто же ты, русский солдат?
— Ты, который боролся против монголо-татарского ига.
— Ты, который боролся с немецкими крестоносцами.
— Ты, который боролся за объединение Руси.
— Ты, который завоевывал Казанское, Астраханское ханство, Сибирь.
— Ты, который проиграл Ливонскую войну.
— Ты, который завоевывал Крым, Украину, Белоруссию, Прибалтику.
— Ты, который завоевывал Финляндию.
— Ты, который проиграл Крымскую войну.
— Ты, который проиграл русско-японскую войну.
— Ты, который проиграл Первую Мировую войну.
— Ты, который вел братоубийственную гражданскую войну.
— Ты, который сыграл главную роль в разгроме фашистской Германии и принес освобождение миру.
— Ты, который помогал освобождению Вьетнама.
— Ты, который занимался насильственной, тотальной, репрессивной депортацией народов СССР.
— Ты, который завоевывал Афганистан.
— Ты, который проливал кровь мирных людей на улицах и
площадях Баку, Тбилиси, Вильнюса, Москвы.
— Ты, который завоевывал Кавказ.
— Ты, который в который раз приходишь сжигать жилища и разрушать их, убивая чеченских детей, женщин и стариков.
Стал ли более великим и богатым твой народ от твоих ратных дел, и станет ли? Славы и бессмертия достоин только
справедливый воин, но не захватчик! Знаешь ли ты об этом?
С первых дней российской агрессии чеченское правительство посылало отчаянные телеграммы международным организациям, мировым сообществам и информационным агентствам. В этих телеграммах говорилось, что с первых дней сентября 1999 года подвергаются массированным артиллерийским и воздушным ударам населенные пункты, промышленные объекты и объекты социальной сферы. Что имеются многочисленные разрушения, множество убитых и раненых. Что нарушаются все международные нормы по защите прав человека. Что руководство Чечни категорически отвергает какое-либо отношение чеченцев к террористическим актам в России. Что правительство ЧРИ призывает мировое сообщество защитить мирное население республики от очередной волны физического уничтожения и остановить агрессию Российской Федерации в отношении чеченского народа. Но чеченское правительство никто не услышал. Бойня началась. Молох войны в Чечне требовал все больше и больше жертв. Его аппетит возрастал с каждым днем.
Официальная версия Кремля на происходившее — «это ответ России на агрессию Чечни против Дагестана». Эта версия была озвучена на весь мир, и многими была принята. Согласно ст. 87 п. 2,3 Конституции РФ от 12.12.1993 г. «В случае агрессии против Российской Федерации или непосредственной угрозы агрессии, президент РФ вводит на территории РФ или в отдельных ее местностях военное положение с незамедлительным сообщением об этом Совету Федерации и Государственной Думе».
Совет Федерации и Госдума должны были утвердить Указ Президента РФ о введении военного положения. Если принять во внимание то, что была агрессия Чечни против России, то закономерен вопрос: «Где субъект международного права, то есть суверенное государство?» Ни одна страна мира, в том числе и Россия, не признала Чечню как субъекта международного права, кроме талибов в Афганистане (по слухам российских средств массовой информации и заявлениям З. Яндарбиева). Но опять же, нет ни одного документа, подтверждающего это. Отсюда вывод: агрессии против России не было, как не было и угрозы этой агрессии со стороны иностранного государства или субъекта международного права.
Если трактовать ст. 87 Конституции РФ в том плане, что действия субъекта Федерации (согласно ст. 65 Конституции РФ от 1993 г. Чеченская Республика является субъектом РФ) могут рассматриваться как агрессия против России, то возникает много вопросов. Во-первых, где Указ «О введении военного положения в Чечне»? Когда он был согласован с Советом Федерации и Госдумой РФ, и где документ, подтверждающий это согласование? Во-вторых, как можно увязать военную вылазку Басаева и Хаттаба в Дагестан с действиями официальной Чечни?
Правильно, войны в Чечне нет. Нет и агрессии Чечни против России. Война в Чечне Россией не ведется, несмотря на то, что даже по скромным оценкам экспертов, здесь задействовано больше военных, чем в свое время в Афганистане. В Чечне применяются все виды вооружений, кроме ядерных, в том числе бактериологическое и химическое оружие.
Принимаем, что допущено неадекватное применение силы. Официальная версия сегодняшней войны — «антитеррористическая операция» — вызывает, в лучшем случае, недоумение. Чеченские вооруженные формирования насчитывали пару десятков тысяч человек; если даже кто-то из них и участвовал во вторжении в Дагестан, то это были единицы. Ко времени вторжения в Дагестан Басаев не занимал никаких государственных постов.
Президент Чечни Аслан Масхадов лично и через своих людей сообщил в Кремль о планируемой Басаевым операции против Дагестана. Ну ладно, не поверили Масхадову и его людям. Но ведь любая бабка, торгующая семечками на базаре, могла поведать сотруднику ФСБ или кому угодно, что готовится вторжение в Дагестан. И в Дагестане многие ждали этого вторжения, чтобы совместно свергнуть федеральную власть и объявить Дагестан независимым государством. Вывод один — не захотели предотвратить вторжение Басаева.
Россия не хотела сама начинать войну против дагестанского ваххабизма. Нужно было, чтобы этот рассадник ваххабизма сам по себе восстал, с помощью Хаттаба и Басаева, а потом Россия разгромила бы дагестанских ваххабитов. Затем выпустила бы с дагестанской территории отряд Хаттаба и Басаева в Чечню, и появился бы повод вторгнуться в Чечню для того, чтобы провести антитеррористическую операцию рукой преемника Ельцина, тем самым поднять его рейтинг на президентских выборах. После захвата всей территории Чечни, оставалось бы только изгнать оттуда чеченцев, убивая их и разрушая жилища, и этим навсегда лишить их желания на самоопределение.
Понятно, если бы боевиков впустили в Дагестан с умыслом, с целью уничтожить их там. Силы ведь для этого были. Еще в марте 1999 года российская пресса писала, что вокруг Чечни расположены несколько элитных дивизий и бригад — так называемых частей постоянной готовности. Мотострелковые дивизии в Волгограде и Владикавказе (20-ая и 19-ая), бригады в дагестанском Буйнакске (136-ая и 205-ая) почти полностью укомплектованы личным составом и техникой, в том числе современной, и готовы в течение суток отмобилизоваться и вступить в бой. К ним можно добавить 21-ую Ставропольскую воздушно-десантную бригаду и 7-ую Новороссийскую дивизию ВДВ. Эти части — лицо новой российской армии. И это, не считая войск МВД. Сколько войск МВД и МО было стянуто к началу и во время операции в Дагестане, все еще остается тайной. Наверное, недостаточное количество, если они даже при помощи ополченцев-дагестанцев, а их было немало, не смогли разгромить отряд Басаева и Хаттаба, а дали им возможность уйти в Чечню.
Если исключить сговор, можно предположить, что Басаев дал понять российским генералам, что он без боя покинет Дагестан, оставив все лавры победителей им. Для этого от генералов требовалась такая малость, как предоставление коридора для отхода в Чечню его отряду. Предложение было дельным. На этом можно было получить и награды и уважение народа за успешное вытеснение боевиков. Чтобы это выглядело убедительным, после ухода Басаева российская артиллерия и авиация несколько дней «утюжила» пустые окопы и дома в Дагестане. Отсутствие трупов боевиков, объяснили очень просто: они, мол, унесли их с собой, такие у них законы. Когда нужно российским генералам показать, что боевики — отморозки и ничтожества, они говорят о том, что боевики не жалеют своих раненных товарищей и пристреливают их. А тут, когда им нечего было сказать по поводу отсутствия трупов в том количестве, о каком они заявляли в прессе, сослались на то, что боевики на этот раз, дорожа останками своих товарищей, унесли их с собой. Только как можно унести с собой сотни трупов под бомбежкой и артиллерийским обстрелом по горам, еле унося собственные ноги?! Что-то генералы не договаривали, и рядом не оказалось достойных своей работы журналистов. Мировое сообщество снова было обмануто.
Возможно еще одно предположение — Басаев с боевиками ночью незаметно прошел мимо российских застав, которые не успели усилить, и поэтому это стало возможным. Но во всех случаях для российских генералов маленькая победоносная война в Дагестане свершилась, а «трус» Басаев ушел с поля боя и скрылся в Чечне. Ходили слухи, кстати получившие отражение в средствах массовой информации, что эта победоносная война была заранее спланирована. Ее результатом явилось то, что генералы получили звездочки, политики — рейтинги, а Басаев, что же он поимел с этого? Опять же говорят, что он получил то ли от Волошина, то ли от Березовского огромные деньги.
Примечательна статья в газете «Версия» №4 от 1—7 февраля 2000 года, в которой говорится об истинных виновниках вторжения в Дагестан и взрывов в России: «…однако деньги заканчиваются, чтобы возобновить их запасы, возник план нападения Басаева на Дагестан. Президент Чечни А. Масхадов лично и через своих людей сообщал в Кремль о планируемой операции. Осенью 1999 года, накануне вторжения Шамиля Басаева в Дагестан, глава администрации президента Б. Н. Ельцина Александр Волошин встречается с Басаевым в местечке Булье под Ниццей, по некоторым данным, на вилле арабского торговца оружием Адана Хашоги. Впрочем, сам Хашоги, обратившись с письмом в «Версию», поспешил опровергнуть то, что она проходила именно на его вилле, не отрицая самого факта встречи. Чтобы организовать встречу, Волошин прибег к помощи Антона Сурикова, который свел его с боевиком номер один.
(Стоит особо отметить, что Антон Суриков с 1983-го года был агентом ГРУ. В 1992—1993 годах во время военных действий между Грузией и Абхазией Суриков неоднократно бывал в Абхазии под псевдонимом Мансур Натхоев. Он поддерживал взаимоотношения с Саидовым, с Гайбой и непосредственно с Шамилем Басаевым.
Кроме того, он руководил специальным отрядом, уничтожавшим полевых командиров Грузии. С Шамилем Басаевым он поддерживал тесную связь, так как Шамиль Басаев тогда занимал должность заместителя министра обороны Абхазии)
Зачем нужны были Волошину тайные переговоры с Басаевым? Кремль серьезно опасался, что боевые действия в Дагестане взорвут Кавказ, и это приведет к непредсказуемым для России последствиям.
Волошин пытался уговорить Басаева не разворачивать активных боевых действий в Дагестане, однако взамен ничего не смог предложить. Переговоры не состоялись. Как уже сообщалось в прессе, незадолго до вторжения из Ботлихского района Дагестана была выведена бригада МВД. Именно на свободное место вторгся Басаев. Точно также беспрепятственно он и вышел из Дагестана.
По сути, Кремль, да и всю Россию спас дагестанский народ, который не пошел за своими ваххабитами. Шамиль Басаев потерпел поражение в Дагестане, однако деньги на войну были получены. Война должна была продолжаться. Поэтому младший брат Ширвани Басаев, прошедший в свое время спецподготовку в ГРУ, активизирует своих боевиков, до поры «законсервированных» в России. Боевики Басаева организовали взрывы в Москве, Буйнакске, Волгодонске. Дальше очередной виток античеченской операции, призывы отомстить неразумным чеченцам, новая война».
А главное — почему взрывали жилые дома в непрестижных районах, где обитают рабочие и пенсионеры. Почему не взрывали здания миллионеров? Почему не взрывали здания министров? Почему не взрывали престижные дома московской элиты? Темная история. Взрывы в Москве, Буйнакске, Волгодонске прогремели вопреки неписаным законам международного терроризма. Без объявления своего авторства. До сих пор пресловутый «чеченский» след остается на уровне декларативных заявлений пресс-служб силовых ведомств. Если поначалу публике еще пытались предъявить некие доказательства причастности к терактам чеченских боевиков, которые, кстати, не выдерживали никакой критики, то потом наступило удручающее молчание, которое продолжается до сих пор.
Очень настороженно отнеслись западные политики к версии о «чеченском следе». Все информационные агентства отметили, что нет ни одного доказательства причастности чеченцев к терактам.
Вдаваться в подробности, кто же на самом деле организовал взрывы в Москве, политики явно не желали; их волновал вопрос, что же последует за ними. Обсуждение в Думе возможности поразить мятежных чеченцев ядерными ударами было воспринято как бред сумасшедших. Газеты писали, что даже теоретически такое вряд ли возможно. Программа «Времечко» тем временем провела опрос: «Кого нужно выслать из Москвы?». Вариантов ответа было три: «всех чеченцев», «всех бандитов», «всех кавказцев». Последний вариант москвичам наиболее понравился. Вывод: «Москва только для русских, хотя она и столица многонационального государства». Что это, если не ярко выраженный фашизм! Фашисты тоже говорили: «Германия для немцев».
Интересно мнение журналистов газеты «Аргументы и факты» Бориса Мурадова, Александра Батыру и Людмилы Прощак, высказанное ими в статье «Для чего берегут чеченских боевиков…» «Местные жители называют эту войну „коммерческой“, а действия басаевцев „шакальскими“ — по вполне очевидной аналогии. И гибель в Буйнакске мирных жителей — еще одно тому подтверждение. В такой войне все федеральные самолеты, вертолеты, танки, пушки, пулеметы — бессильны. Они по-прежнему чаще всего лупят по домам мирных жителей, по своим же войскам, по чему угодно, только не по самим боевикам и не по их позициям, которые остаются в целости, — и это несмотря на точнейшие данные разведки! И если в начале военных действий, еще в Ботлихском районе Дагестана это воспринималось как досадная случайность, то сейчас уже мысли приходят совсем иные — то ли просто не умеют стрелять, то ли… кто-то этого не хочет. Скорее последнее, иначе каким образом окруженные плотным кольцом федеральных войск боевики ежедневно получают новое оружие и боеприпасы — по свидетельству наших офицеров и солдат?» (АиФ, 1999 г., №36)
19 октября 1999 года в Грозном руководитель пресс-центра вооруженных сил ЧРИ Ваха Ибрагимов сообщил собравшимся журналистам, что перешедшие к чеченцам офицеры ГРУ инициативно пошли на контакт с чеченскими военными и при этом изъявили желание сотрудничать с чеченскими властями. Ибрагимов заявил, что офицеры ГРУ и их агент готовы предоставить информацию об организаторах взрывов в Буйнакске, Волгодонске и Москве. Офицеров ГРУ было трое: полковник З. Иванов, майор В. Пахомов, старший лейтенант А. Галкин, и с ними был сотрудник ГРУ чеченец В. Абдулаев. В дальнейшем В. Ибрагимов обещал предоставить информацию из уст самих работников ГРУ.
6 января 2000 года одна из лондонских газет опубликовала статью Елены Вомак «Российские агенты взорвали дома в Москве». В этой статье говорилось о том, что газета получила видеопленку, на которой офицер ГРУ, захваченный чеченцами в плен «признается», что российские спецслужбы организовали взрывы жилых домов в Москве, которые разожгли нынешнюю войну в Чечне и привели Владимира Путина в Кремль.
На пленке, отснятой турецким журналистом Редатом Аралом до того, как Грозный был окончательно отрезан российскими войсками, пленный россиянин называет себя сотрудником ГРУ Алексеем Галкиным. Заросший бородою пленный признает, и это подтверждается его собственными документами, демонстрируемыми чеченцами, что он «старший лейтенант спецназа (войск специального назначения генерального штаба МО РФ). Факт существования этой группы и ее гибели в последующем подтвердил пресс-секретарь ФСБ Зданович. Руководителем этой группы, как и заявила чеченская сторона, был З. Иванов — полковник ГРУ.
Эта тема получила продолжение во многих европейских газетах и на радио «Свобода», «Немецкая волна». Министерство обороны России назвало заявление Вахи Ибрагимова провокацией, направленной на дискредитацию внутренней политики России и действий федеральных сил в Чечне. О показаниях А. Галкина было сказано, что, будучи в плену, он мог заявить и не такое. Под пытками можно сказать все, что угодно. В таком случае интересно, писалась ли серия статей в газете «Версия» под заголовком «Кто взорвал Россию» ее корреспондентами под пытками? Если да, то кто их пытал?
Но насколько это известно, никто их не пытал. Журналисты делали свою работу. Так вот, авторы статей доказывали, что ко взрывам в Москве, Волгодонске причастны спецслужбы, не обошлась без их участия и попытка взрыва жилого дома в Рязани. Если они клеветали, то почему до сих пор за клевету никто не привлечен к суду, а газета не закрыта. Значит, это могло иметь место.
22 сентября 1999 года была предпринята попытка взрыва жилого дома в Рязани. Утром 23 сентября эту сенсационную новость сообщили все информационные агентства России. С 8 часов утра телевизионные каналы передавали сообщения о предотвращенном теракте. Суть их сводилась к тому, что в Рязани был предотвращен теракт, и что в найденных в подвале дома мешках находился гексоген, и что взрыватель был установлен на 5 часов 30 минут утра. Сообщалось, что саперы муниципальной милиции Рязани подтвердили наличие в мешках гексогена.
Был объявлен план «перехват» по задержанию автомобиля, на котором террористы привезли эти мешки. Ориентировку на эту машину дали жильцы дома, в котором планировался взрыв. Напуганные жители тридцатитысячного микрорайона Дашково-Песочная практически всю ночь не спали. Действительно, кто в такой обстановке уснет? О том, что рязанцы отомщены, страна узнала из программы «Вести» в 19 часов того же дня. Корреспондент программы сделал заявление: «Сегодня об авиаударах по Грозненскому аэропорту говорил российский премьер Владимир Путин». Оказывается, пока в Рязани искали террористов, российские самолеты бомбили город Грозный. Рязанцы отомщены! Их бессонная ночь и испорченный день дорого обошлись организаторам теракта. Путин выразил благодарность за бдительность в отслеживании жестоких террористов.
25 сентября выступая на первом Всероссийском совещании по борьбе с организованной преступностью, Рушайло говорил о том, предотвращенном в Рязани, теракте: «Предотвращение новых терактов и наказание виновных в уже совершенных преступлениях — основная задача МВД России на данном этапе». Версия о теракте жила до середины дня 24 сентября, и все доказывало, что была попытка теракта, что в мешках был гексоген, а не сахар, но в силу объективных причин Патрушев сделал заявление, что в Рязани проходили учения.
По этому поводу «Московский Комсомолец» написал: «27 сентября 1999 года глава ФСБ Николай Патрушев выступил с сенсационным заявлением: попытка взрыва в Рязани вовсе не была таковой, это было учение». В тот же день министр МВД Владимир Рушайло поздравил своих работников с успешным «спасением дома в Рязани от неминуемого взрыва». К событиям в Рязани вернулся Н. Николаев в своих телевизионных «Независимых расследованиях» 24 марта 2000 года. Участники передачи пришли к выводу, что в действительности была попытка теракта, а вовсе не учения, как объясняли обществу лидеры различных силовых ведомств. Но были ли это учения или попытка теракта, для бедных чеченцев было уже не столь важно. Их уже давно бомбили, расстреливали, пытали, изгоняли.
II
Полностью оценив ситуацию, Ибрагим уехал к отцу в село. Настроение у Заурбека было подавленное. -Неужели, сын, и на этот раз они будут действовать, как в прошлый? — спросил он Ибрагима.
Не знаю, отец, но думаю нам лучше всем вместе уехать из республики, — ответил тот.
Но Заурбек был неумолим, и он твердо решил не уезжать из села чего бы это ему не стоило.
— Если бы не твоя рана, я бы не требовал, но сейчас настаиваю: бери свою семью и уезжай в Ингушетию. Мы с матерью останемся дома, авось они сюда не доберутся, а если и доберутся, мне уже все равно, — сказал Заурбек.
Вечером в доме Заурбека собрались односельчане. Вопросам не было конца:
— Почему?
— Как могло такое случиться?
— Неужели снова будет жестокая война?
И так до глубокой ночи. Вдали от села, в стороне Грозного, раздавались взрывы, но их отголоски были слышны в селе, и земля содрогалась от них. Когда гости разошлись, в доме наступила тишина. Хеда и Хава, уложив детей, легли спать. Только Заурбек и Ибрагим так и не смогли уснуть, даже когда погасли керосиновые лампы, и в доме наступил полный мрак, который склоняет человеческий мозг ко сну.
Рано утром, исполнив утреннюю молитву, семья Заурбека стала прощаться. От предложения Ибрагима оставить хотя бы Ислама в селе, Заурбек категорически отказался.
— Я справлюсь с хозяйством. Дрова есть. Сено для скота есть. Продукты есть. Нам больше ничего не нужно. Главное, вы берегите себя. Самое страшное для меня и вашей матери — это не война, страшно нам за вашу судьбу. Если мы будем знать, что вы в безопасности, это лучшее утешение для нас. Хорошо, что и Саид со своей семьей давно уехал из этой проклятой страны. Но будем надеяться, что когда-нибудь наступит мир, и горячие головы в России оставят нас в покое, — сказал напоследок Заурбек. Тепло попрощавшись с родителями, Ибрагим со своей семьей поехал в сторону Ингушетии на машине троюродного брата, который вызвался помочь им с переездом.
В направлении к Ингушетии шли потоки из сотен и сотен машин с беженцами. На границе Чечни федеральные посты тщательно проверяли всех выезжающих. Колонны машин с беженцами сутками стояли по всей трассе. Дети и женщины плакали, но военные не пропускали их, создавая искусственные заторы, ссылаясь на какой-то указ правительства. Хвост колонны растянулся на многие километры. Семье Ибрагима пришлось заночевать в машине Зелимхана. Ему нужно было возвращаться за своей семьей, чтобы вывезти ее из Грозного, но он остался, понимая, что ночью Ибрагиму с семьей негде будет найти ночлег. Всю ночь они провели в машине. К вечеру следующего дня они смогли приблизиться к посту лишь на двести метров, и пришлось вновь заночевать на дороге. Многие люди, не выдержав, бросали машины и пешком пересекали границу Ингушетии, обходя блокпосты.
На посту «Кавказ-1» представители федеральных спецслужб, устроившие пропускную систему, сколачивали большие деньги. Их не интересовало, кто пересекает границу; их интересовало лишь то, кто и сколько заплатит им за внеочередной проезд. И видимо, чтобы беженцы были посговорчивее и охотнее раскошеливались, чтобы побыстрее пересечь границу, конец колонны начали обстреливать из вертолетов и бомбить. Появились убитые и раненые. В создавшейся панике люди отдавали все свои деньги, женщины снимали золотые изделия и отдавали военным и представителям спецслужб, лишь бы поскорее покинуть этот ад. Но впереди их ожидали более сложные проблемы — нужно было устроиться и найти жилье. Ингуши же сдавали свои свободные жилища за высокую плату.
Ибрагим встретил на блокпосту своих соседей, которые тоже покидали Чечню. Они ехали в село Пседах, которое находилось в Малгобекском районе Ингушетии. Там жили их знакомые, и, узнав от Ибрагима, что он ему некуда ехать, предложили присоединиться к ним. Только на третий день им удалось пересечь границу и добраться до Пседаха.
В село с трехтысячным населением хлынуло двенадцать тысяч беженцев. Абсолютно все дома были заняты. В некоторых больших ингушских домах жили по сто и более человек. Сельсовет, дом культуры, станции техобслуживания, конторы совхоза, пустующие коровники — всё было занято беженцами. Ибрагим никак не мог найти жилье для своей семьи. Сердобольные люди посоветовали ему узнать, нет ли свободных мест в заброшенном здании универмага. Подъехали к универмагу. С внешней стороны он представлял собой жалкое зрелище — разбитые окна, облезлая штукатурка. (Позже Ибрагим узнал, что этот универмаг принадлежал местному жителю, который в свое время выкупил его у администрации села, и с тех пор он стоял заброшенный.)
Ибрагим прошел на задний двор универмага и зашел в открытую дверь. Поздоровался с присутствующими. На длинных нарах в большой комнате подсобного помещения сидело около тридцати человек: из них пять-шесть — взрослых, остальные — дети разных возрастов, от двух до двенадцати-тринадцати лет. Комната, некогда бывшая складом или подсобным помещением, имела далеко не жилой вид. Стекол не было, проемы для окон были затянуты полиэтиленовой пленкой, сквозь которую с улицы пробивался свет. Давно не беленные, облезлые стены были грязными. Отопления не было, не было воды и туалета.
Присутствующие объяснили, что хозяин универмага обещал в течение недели провести свет, отопление, поставить во дворе туалет. На вопрос, есть ли здесь свободное место, Ибрагиму указали на пустую комнату, размером примерно два на три метра, в которой не было ни пленки на окне, ни двери. Ибрагим с семьей решил остаться здесь. В течение недели, как и обещал, хозяин провел свет, отопление, поставил во дворе туалет. Женщины побелили стены, убрали сор со двора и расчистили от бурьяна и мусора участок, прилегающий к универмагу. Позже хозяин поставил забор. И стало вполне сносно жить. Саид находился в Германии, а сестра Зарган со своей семьей жила и работала в Нальчике. Но Ибрагим не хотел ехать к ней и обременять своего зятя. Да и обычаи чеченцев не позволяют жить зятю у родственников жены, а им у зятя. Можно погостить день, два, три, но жить совместно под одной крышей считается неприличным.
Через месяц Ибрагим узнал, что в селе Карабулак, в железнодорожных плацкартных вагонах, живет его коллега, учитель физики Роман Хамидов вместе со своей семьей. Наняв такси, он поехал к нему в гости. На железнодорожном перегоне между селами Карабулак и Плиево, с двух сторон перекрытом фундаментными блоками, стоял длинный состав из пассажирских вагонов, где с начала «контртеррористической операции» поселилось более четырех тысяч шестисот беженцев из Чечни. Вагоны были плацкартными. Это был знак того, чтобы в противовес режиму Сталина, который считал, что для депортированных чеченцев достаточно товарных вагонов, правительство Ельцина-Путина уважает чеченцев. Каждому человеку, вне зависимости от его возраста, было выделено одно плацкартное место.
В вагонах жили несколько русских семей, а остальные были чеченцы. Здесь было чисто — жильцы поддерживали чистоту и порядок. Плацкартные отсеки были занавешены одеялами. Таким образом семьи обозначали свои владения. Была зима, и в вагонах стоял жуткий холод. Напротив вагонов стояли деревянные сарайчики и навесы; за ними, напротив каждого вагона, — туалеты. Душевых кабин и бани не было. В сарайчиках располагались кухни, где готовилась пища. Навесы служили столовыми, под ними стояли длинные деревянные столы, вдоль которых с обеих сторон тянулись длинные скамейки. Забирать в вагоны пищу с собой было строжайше запрещено. Кормили три раза в день. Качество пищи обсуждению не подлежало. «Не хочешь — не ешь, а хочешь — вот, пожалуйста, бери что дают» — это был неоспоримый девиз работников общепита, состоящего исключительно из местного ингушского населения. Из беженцев на работу не брали никого, даже дворником или судомойкой.
Роман с женой и сыном жил здесь со дня основания. У них с женой Тамарой было еще две дочери, которые с отличием — одна с золотой медалью, другая с серебряной — окончили школу и теперь учились в Астраханском государственном медицинском университете. Сын же Зелимхан, шестнадцатилетний школьник, живший с ними здесь, не учился из-за сложившейся обстановки.
В голом поле, через дорогу от вагонов, раскинулся огромный палаточный городок-лагерь для беженцев. Вдоль палаток по грязи и снегу ходили озабоченные люди, бегала многочисленная детвора, мерзнувшая от холода. Жители вагонов завидовали жителям палаточного городка — у них условия жизни были более или менее лучше, чем в вагонах. У каждой семьи была своя палатка. Но ни те, ни другие не завидовали тем, кому приходилось жить в селе Троицком, недалеко от них, в коровниках на бывшей молочно-товарной ферме.
Семья Романа пыталась по мере своей возможности оказать Ибрагиму гостеприимство, выставляя на стол все свои скудные припасы.
Погостив у Романа до вечера, Ибрагим поехал к себе в универмаг, в свое пристанище. По дороге водитель машины, на которой ехал Ибрагим, ингуш по национальности, рассказал о том, что подобные лагеря находятся и в станице Орджоникидзевской (Слепцовск), что там тоже есть и палаточный городок и железнодорожные вагоны с беженцами. По некоторым данным, из Чечни в Ингушетию выехало около четырехсот тысяч беженцев, которые расселились не только в этих лагерях, но и в частном секторе.
Беженцам на первых порах гуманитарную помощь не оказывали. Сначала администрации села необходимо было провести их регистрацию у себя, затем беженцы должны зарегистрироваться в Малгобеке. После чего администрация села на основании списков составляла заявки на оказание гуманитарной помощи. Затем беженцы ставились на довольствие и только тогда начинали получать гуманитарную помощь. На все эти приготовления уходили недели. И вот наконец привезли долгожданный хлеб — пятьсот буханок в расчете на двенадцать тысяч человек.
Распределением хлеба вызвался заниматься Сулейман, сосед Ибрагима по универмагу. Работа эта была на общественных началах. Сердобольный парень решил хоть как-нибудь помочь товарищам по несчастью. Но он даже представить себе не мог, с какими трудностями ему придется столкнуться. Каждое утро к универмагу подъезжал автобус, на котором Сулейман ехал в Назрань на хлебозавод получать хлеб. Отстояв с утра длинную очередь, он лишь к вечеру получал положенные ему по разнарядке пятьсот буханок, грузил их в автобус и возвращался в Пседах. Уже на въезде в село Сулеймана ждала толпа женщин. Не останавливаясь, он доезжал до центра села и останавливал автобус на видном месте.
Собиралась огромная очередь. Все кричали, выражали недовольство, каждый норовил проскочить без очереди, заскочить в автобус и схватить хлеб. А его нужно было выдавать строго по ведомости, под роспись получателя. По норме полагалась одна буханка хлеба на двоих. Всем не хватало. Хлеба хотели все, и никто не хотел уступать другому. С трудом раздав его, Сулейман уже поздно вечером возвращался «домой» в универмаг. Потом, договорившись с людьми, чтобы они не толпились, он стал возить хлеб по улицам, где проживали беженцы в частном секторе. И таким образом, хотя и понемногу, но хлеба в течение недели перепадало всем. Через месяц Сулейман оставил эту работу, а спустя неделю после его ухода, выдача хлеба была доведена до трех тысяч буханок на двенадцать тысяч беженцев. К тому времени уже начала поступать гуманитарная помощь от Международного Красного Креста, Датского комитета и от Международного Красного Полумесяца. Беженцам стало легче сводить концы с концами.
Уровень безработицы по Малгобекскому району, составлял порядка восьмидесяти процентов. В этих условиях найти работу было невозможно. К тому же существовало негласное указание правительства РФ не принимать беженцев ни на какую работу. Оно было отменено через два месяца. Не был отменен запрет на выдачу новых паспортов, вклеивание фотографий по возрастной системе, запрещено было также выдавать чеченцам заграничные паспорта. Но зато любой документ можно было купить. Эта практика распространялась по всем северокавказским республикам, не говоря уже о России в целом.
Не лучше обстояло дело и с медицинским обслуживанием беженцев. Раз в неделю, во вторник, в больницу села Пседах приезжали представители гуманитарной организации «Врачи без границ». Выслушав жалобы больных, они давали им имевшиеся у них лекарства и выписывали направления в больницы — этим их возможности и ограничивались. Не имея статуса беженца, люди не могли получить ни социальное пособие по безработице, ни бесплатное медицинское обслуживание. Ни в Кабарде, ни в Дагестане, ни в других российских регионах чеченцам не оказывали без определенной платы никаких социальных и медицинских услуг. Все открыто требовали денег, полагая, что если ты — чеченец, значит, ты богат и вне закона, и потому плати.
Чеченцев Россия под всякими разными предлогами изгнала из родных домов, с родины, бросила их на произвол судьбы. Загнала на их земли военные формирования во главе с алчными и жестокими генералами. Чеченцам навесили различные ярлыки: «бандформирования», «бандиты», «террористы», «фундаменталисты», «исламисты». Прикрываясь этими обвинениями в их адрес, воинствующие политики разного рода и генералы обогащались, деля между собой деньги, полученные от продажи оружия тем же чеченским вооруженным формированиям, и доходы от чеченской нефти.
И пока эта проклятая война не закончится, и пока находятся в России люди, способные ради достижения своих корыстных целей переступить через сотни тысяч трупов ни в чем не повинных людей, чеченская проблема будет существовать. И только тогда, когда Чеченская Республика станет субъектом международного права, она сможет вздохнуть облегченно. Но до тех пор, пока это не произойдет, чеченцы будут гибнуть от российского произвола. И это факт, который не сможет опровергнуть никто в мире. А заинтересованные в убийстве и грабеже чеченского народа всегда будут находить тех, которые, не задумываясь ни над чем, будут исполнять приказы в интересах некоторых кровожадных и алчных варваров, пришедших к власти.
Почти ежедневно умирали беженцы в лагерях Ингушетии. Далеко не все могли отвезти останки своих родственников на родину, за пятьдесят-сто километров, и похоронить по-человечески. Траурные процессии, следовавшие из Ингушетии в Чечню, постоянно обстреливались как с воздуха, так и с земли. Чтобы довезти тело усопшего до родового кладбища, чеченцам приходилось платить на каждом блокпосту.
Умирали на чужбине старики, вынужденно покинувшие свои дома и родину, некоторые из них прошли Великую Отечественную войну, депортацию, сталинские лагеря, пережили первую чеченскую войну с Россией, не принимая в ней участия. Они умирали от тоски, от обиды, от болезней, от недоедания, от холода; также вместе с ними болели и страдали женщины и дети, которые не имели возможности даже учиться в школе. И никому в России не было до них дела.
И почему только зарубежные гуманитарные и правозащитные организации пытались им помочь по мере своих возможностей? И почему им Россия пыталась мешать и мешала?
И почему же ты, Россия, награждала золотыми звездами генералов, которые стерли с лица земли столицу Чеченской Республики и другие города и населенные пункты, где под их командованием было убито свыше двадцати процентов населения? Они получали золотые звезды, генеральские погоны, губернаторские кресла за десятки тысяч искалеченных в фильтрационных лагерях, искалеченных под разрывами бомб и снарядов. Как же ты, Великая Россия, будешь смотреть в глаза десяткам тысяч сирот? И никакие материальные ценности их не утешат. Ты спросишь у меня, зачем же вы взрывали дома в Москве, в Буйнакске, Волгодонске. Да, я смогу ответить на этот вопрос. Ни в первую войну, когда российские войска убили около сотни тысяч чеченцев и уничтожили города и села, чеченцы не взрывали Россию; ни сейчас, когда на протяжении уже двух лет российская армия разрушает остатки наших жилищ и убивает ни в чем не повинных людей десятками тысяч, калечит, мучает, пытает. Почему сейчас чеченцы не взрывают в отместку российские дома? Да потому, что они никогда этого не делали! Даже если среди них и был чеченец, то он был лишь исполнителем чьего-то дьявольского заказа.
Почему ты, Россия, никогда не задумывалась, по какой причине в Москве и в других городах России дома взрывались в мирное, а не в военное время?? И могли ли эти взрывы принести чеченцам какую-нибудь пользу? В книгах по истории и в прекрасной твоей литературе ты, Россия, не такой уж жестокой нам, чеченцам, представляешься. Но в жизни ты другая, другая по отношению именно к нам, чеченцам. Дело не в том, что мы, чеченцы, плохие, дело в том, что, получается, ты хуже нас, чеченцев, в наших взаимоотношениях. Сколько ты нам зла принесла за последние четыреста лет?! Тебе даже не нравится, если мы пытаемся сопротивляться геноциду. У тебя же есть «кнопка», на которую можешь нажать и в один миг покончить с нами. Нам надоел этот бесконечный ужас! Сделай, Бога ради, подарок для нас! Устрой для нас один ужасный конец — мы будем благодарны тебе за это! Не пытайся ты, матушка Россия, поставить нас на колени, называя своим субъектом. Ты как злая мачеха — не можешь и не хочешь ты нас приласкать. Эта болезненная операция, которую ты проводишь над нами уж в который раз под разными названиями, довела многих до черты отчаяния.
III
Прошел год с начала второй русско-чеченской войны под названием «антитеррористическая операция». Сколько всего было в этой войне! Кровь, жестокость, смерть, рождение. Но конца и края не видать. Генералы постоянно заявляли в средствах массовой информации о том, что все банды разгромлены, остались лишь разрозненные и не способные к сопротивлению группы, и их вот-вот переловят и добьют. Но война продолжалась все это время. Были расстрелы военными стариков и женщин в пригородных поселках Алды, Иванова, Мичурина; стерто было с лица земли Комсомольское. Во всех районах республики регулярно проводились зачистки, которые сопровождались грабежом и насилием по отношению к мирному населению, но войне не было конца и края. Отчаявшись, некоторые становились камикадзе, взрывая себя и военных, которые в свою очередь в отместку проводили зачистки, артиллерийские обстрелы.
Чеченцы, кто смог, уехал заграницу, так как жить беженцами в России — это равносильно тому, что находиться в разгар войны в самой Чечне. Безработица, вечное преследование со стороны российских правоохранительных органов, отсутствие какой-либо материальной помощи со стороны государства заставили многих чеченцев покинуть страну под названием Великая Россия, братская Россия, многонациональная Россия. Но только в этой России чеченцы не смогли найти свою нишу, ни у себя на родине, ни в самой России. Россия продолжала жечь реактивными снарядами остатки жилищ, сады, леса и поля Чечни, убивая при этом тех, кто, веря в российскую справедливость, остался дома, в свой республике. Война не заканчивалась несмотря на то, что в средствах массовой информации часто передавали, что в республике наступила мирная жизнь, работают школы и другие социальные учреждения, что беженцы возвращаются в мирную Чечню. Было очевидно, что самим военным не хотелось ее окончания, так как их присутствие здесь приносило им немалые доходы.
Несмотря ни на что, Ибрагим решил вернуться домой. Он устал от безделья, он устал от этой комнатки-лачуги, он устал от лжи, передаваемой российскими средствами массовой информации. Он скучал по дому, по отцу и матери, хотя родители его, Заурбек и Хеда, навещали их несколько раз. Ему было стыдно отсиживаться здесь подобно мыши в укрытии от голодного кота. Родители не хотели, чтобы он возвращался с семьей домой. Его могли арестовать федералы за участие в первой войне, хотя и была провозглашена амнистия для тех, кто не принимал участия в террористических организациях и актах. Опасность угрожала и Исламу, которому уже исполнилось шестнадцать лет. Его могли забрать в фильтрационный лагерь для выяснения принадлежности к «бандформированиям». А там могли что угодно приписать, обвинить, а потом искалечить или убить, а его труп за крупную сумму выдать близким и родным. Такое нередко случалось в республике, в результате — тысячи убитых и искалеченных и тысячи выкупленных ни в чем не повинных молодых людей.
Ибрагим все же решил вернуться. Если суждено умереть, так лучше дома и быстро, чем умирать медленно здесь, наблюдая за происходящим на родине со стороны, не принимая никакого участия. В крайнем случае, он может преподавать в школе или в университете. Вынужденное безделье угнетало его, и было страшно думать, что он больше не нужен и ни на что не пригоден. Он был физически здоров, только не хватало одной ноги. Но живут же люди и без обеих ног, и много пользы приносят обществу.
В Грозный из Малгобека семья Ибрагима возвращалась на микроавтобусе «Рафик». Начиная с чеченской границы, уже сразу после первого блокпоста российских войск, сменилась и окружающая панорама. Хотя за окном автобуса продолжали мелькать те же поля и холмы, атмосфера становилась все более удушливой и напряженной. От границы Ингушетии до центрального рынка Грозного на протяжении семидесяти километров было восемнадцать блокпостов, и на каждом из них их останавливали. Водитель уже знал, на каком посту и какой «пропуск» вкладывать в документы. До Грозного автобус ехал почти три часа, тогда как в мирное время этот путь занимал не более часа. Там они пересели на другой автобус, следовавший в родовое село Ибрагима.
Проезжая по городским улицам, Ибрагим заметил, что остатки города, уцелевшие после первой войны, были стерты с лица земли. Разглядывая руины, он понял, что стал плохо ориентироваться. Площадь «Минутка» была неузнаваемой. Видимо боясь, что в высотных зданиях могут засесть чеченские снайперы, военные решили их снести. Все слухи, доходившие до Ибрагима в Ингушетии, оправдались. На площади «Минутка» не стояло ни одного целого высотного здания. На выезде из города, на блокпосту, автобус остановил военный без знаков различия рода войск. Он приказал всем выйти и предъявить паспорта в развернутом виде. Все вышли. Пришлось выйти и Ибрагиму, несмотря на то, что был на костылях. Он еле сдерживался, боясь сорваться. В таком же состоянии находились и другие пассажиры. Потом военный приказал всем построиться и держать документы на вытянутых руках. После этого он направил всех по коридору, обтянутому с двух сторон колючей проволокой. В начале коридора сидел в добротном кожаном кресле наемник, держа в одной руке автомат. Он пресекал любые разговоры на чеченском языке грубым окриком: «Что за разговорчики! Смотрите у меня! Будете болтать — до утра будете лежать у меня в яме под автоматом!»
Ибрагим сделал движение в сторону наемника, за ним метнулся и Ислам. Но цепкая рука стоявшего рядом с ним мужчины остановила Ибрагима. Мужчина прошептал ему: «Ты что, сошел с ума? Не понимаешь, что этот подлец хочет, чтобы кто-нибудь отреагировал на его действия, и только ждет не дождется этого. Не поддавайся на провокации, а то всех погубишь». Рядом с Ибрагимом стояла, прижимая к себе свою дочь Лизу, Хава и умоляюще смотрела на мужа и сына. Решил проблему подошедший к наемнику водитель, заплатив ему сто рублей. Таким образом они добрались до села. Возвращение домой, к родному очагу, и встреча с родителями была особенно трогательной в это сложное время. На радость, как будто бы зная о том, что они приедут, у Заурбека и Хеды гостили родители Хавы. По этому случаю в хозяйстве Заурбека нашелся баран, который был тут же принесен в жертву для угощения таких желанных гостей — сына, невестки, внука и внучки. Были приглашены в гости и соседи и родственники, так что барана с трудом хватило на всех.
Ибрагим смотрел на своих родителей и думал: «Милые мои, как же вы постарели за этот год лихолетья».
Сидели долго, допоздна. Угощались, общались, делясь новостями и разными слухами. Но разговор на мирную тему не клеился ни у женщин, ни у мужчин. Все вертелось вокруг войны. Грохот артиллерийских орудий, гул самолетов, частые выстрелы из автоматов доносились до собравшихся, и они не давали думать ни о чем другом. Жизнь здесь как будто остановилась. Она замерла в ожидании смерти. Вопрос был один — когда придет черед следующего?
Гости разошлись, Хава уложила детей, убрала со стола, помыла посуду, полы и ушла спать в комнату к Хеде. Но, как и всегда, в такие часы в доме не спали только двое.
IV
Узнав о приезде Ибрагима, к нему заехал директор сельской школы Данилбек Килоев. Тепло обнявшись, они начали расспрашивать друг друга о жизни, о здоровье близких. Закончив обязательную часть разговора, Данилбек перешел к цели своего визита.
— У нас в школе острая нехватка кадров. Много учителей не вернулось домой. Я знаю, что для такого специалиста, как ты, наша школа не может быть соблазном, да и теперь, в сложившейся обстановке, тебя с руками и ногами возьмут на работу хоть в университет, хоть в администрацию города. Но ведь это твое родное село. Здесь, в этой школе, учится много детей из твоего тейпа и рода. Может быть, ты все же надумаешь, хотя бы на время, поработать в нашей школе, да и жизнь здесь спокойнее, чем в городе. Ты здесь очень нужен, детям не хватает хороших учителей, — сказал Данилбек.
— Но для начала, не с ногами, — шутливо заметил Ибрагим, — а с ногой.
— Извини, я к слову.
— Ничего страшного. Дай мне время, я должен подумать. Съезжу в город, осмотрюсь и сообщу тебе о своем решении, каким бы оно ни было.
На этом они расстались. Ибрагим вернулся в дом. Несколько дней он и его семья занимались тем, что приводили в порядок отцовский дом. Через некоторое время после их возвращения приехала из Нальчика со своими детьми Зарган. Ее дети — Ахмед, Луиза, Хава — были очень рады встрече с дедушкой и бабушкой. Особенно они обрадовались Исламу и Лизе.
Зарган рассказала, что звонила Саиду в Германию, что его дети — Башта, Магомед и Мансур — учатся в немецкой школе. Она также привезла с собой деньги, присланные им родителям и семье Ибрагима. После отъезда Зарган с детьми в Нальчик Ибрагим и Хава поехали в город, оставив Ислама с Лизой у дедушки с бабушкой. Их дом, как и большинство домов на их улице, был полностью разрушен. Единственно, что сохранилось, как и после первой войны, это часть книг, которые Ислам бережно спрятал в подвале дома, другую часть он еще до начала второй войны, вскоре после своего похищения, перевез в село
Ибрагима окликнул подошедший к нему незаметно Петр Сергеевич. Поздоровавшись по-чеченски, они обнялись и начали расспрашивать друг друга о том, что произошло с ними за те два года, которые они не виделись. Петр пригласил Ибрагима и Хаву к себе в гости. Их дом тоже был дважды разрушен за эту войну, но не сильно, и он каждый раз с трудом его восстанавливал, одалживая материал и средства у соседей. Дома их тепло встретила Анна Степановна и их сын Борис, которому не терпелось узнать об Исламе. Борису исполнилось шестнадцать лет. С тех пор, как они не виделись, он сильно вырос и возмужал.
За чаем Анна и Петр рассказывали, как они выживали в этом аду.
— Первая война была просто сказкой по сравнению с этой, — говорил Петр — армия на этот раз не щадила никого и ничего. Даже нас, русских, они не жалели. Упрекали в том, что мы живем среди вас. Грабили всех и всё подряд. Меня чуть не расстреляли за то, что я заступился за соседа Мусу.
И так до самого вечера они без устали рассказывали о пережитых бедах. Объяснили, что не уехали отсюда с беженцами, думая, что федеральные войска будут к ним относиться лояльно, да и некуда было уезжать. Петр отсоветовал Ибрагиму возвращаться в город.
— Вам нельзя здесь оставаться, — сказал он — нельзя вам привозить сюда и Ислама. Наемники охотятся за молодежью. Мы несколько раз с трудом вызволяли нашего Бориса, а однажды его чуть даже не расстреляли. Если бы ты знал, сколько мы страха пережили из-за него. Если была бы возможность отправить его в Россию, мы бы давно это сделали. Но у нас нет там родственников, нет и средств, чтобы всем вместе уехать отсюда. Но если ты твердо решил остаться в городе, то оставайся только с Хавой, а детей оставь в селе.
Анна присоединилась к мнению мужа.
Доводы Анны и Петра и их трогательная забота об Исламе убедили Ибрагима и Хаву, что пока возвращаться в город небезопасно.
Утром Ибрагим проснулся, уже зная, как ему дальше поступить. Совершив утреннюю молитву и позавтракав вместе со всеми, он объявил о своем решении. Он объяснил семье Петра, что решил остаться в селе с отцом и там же пойти на работу в школу. Ибрагим предложил и Петру с Анной вместе с сыном переехать к ним в село до наступления лучших времен. Он обещал им работу в школе и жилье. Петр и Анна, взволнованные предложением Ибрагима, сидели молча, глядя друг на друга. Их молчание нарушил Борис, чуть ли не крикнув родителям:
— Не знаю, как вы, но я обязательно поеду с дядей Ибрагимом к Исламу. Дальше вновь наступила пауза, которую, в свою очередь, нарушила Хава.
— Молчание — знак согласия, — сказала она и захлопала в ладоши.
Петр попытался возразить, ссылаясь на то, что его смущает проблема с жильем, что он не хочет стеснять их и быть обузой для Заурбека.
— Проблемы нет, — сказал Ибрагим. — Вы будете жить в пустующем доме отца, который был построен еще до высылки в Казахстан. Он большой и добротный. Это дом, в котором родился мой отец, и поэтому мы его не сносим, а стоять он будет еще сотню лет, если федералы его не разрушат. А мы с родителями будем жить в новом большом доме, в том же дворе. Решено? Давайте собирайте все необходимое, а я пойду искать какой-нибудь маленький грузовик, чтобы все перевезти. Дом мы закроем, попросим соседей присматривать, и все будет хорошо.
После приезда в село Анна, Хава, Лиза, Ислам и Борис сразу же стали убирать в старом доме вещи, складывая их в одну из комнат. Таким образом освободилось три комнаты, коридор и кухня. Затопили печку, в доме стало тепло и уютно. Радости Ислама и Бориса не было предела.
Уже поздно вечером, за ужином, после решения всех хозяйских дел, Заурбек выразил благодарность Петру и Анне за то, что они сделали правильный выбор и позволили разделить с ними его очаг. Он также был рад, что его сын и внуки теперь будут рядом с ним, несмотря ни на что.
На следующий день Ибрагим и Анна пошли в школу. Зайдя в кабинет директора, они поздоровались, и после приветственных слов Ибрагим обратился к Данилбеку:
— Меня так убедила твоя агитация, что я под ее воздействием сагитировал и Анну Степановну. Вот Анна Степановна — учительница химии. Она работала в лучшие времена со мной в одной школе. О ее профессиональных качествах будешь судить по истечению определенного времени.
Данилбек очень обрадовался, что даже не смог скрыть своих восторженных эмоций. Он подошел к Анне, пожал ей руку и сказал:
— Я склоняю голову перед вашим мужественным выбором и очень надеюсь, что ваши профессиональные качества принесут весьма ощутимые всходы на ниве нашего общего дела в обучении детей и направлении их на правильный путь. Хочу сразу обратить ваше внимание на то, что в нашей школе (а их у нас две — старая и новая; наша школа считается новой по времени постройки) дети очень спокойные и вежливые. В знаниях, конечно, они отстают по известным нам причинам — из-за войны и нестабильности, существующей уже на протяжении десяти лет. Я хочу сказать, что у нас нет ни наркоманов, ни отъявленных хулиганов. Дети желают учиться в нормальных условиях. Они, конечно, насмотрелись всего за последние годы и жаждут знаний. В общем, я хотел сказать, что дети, в своем большинстве, управляемы и вежливы. У нас в селе нет той радикально настроенной молодежи, как в некоторых населенных пунктах республики, и я надеюсь, что вы, Ибрагим и Анна, найдете с ними общий язык, и не только с ними, но и со всеми работниками нашей школы. Добро пожаловать к нам!
Слова эти явно были сказаны для Анны Степановны, так как она была человеком новым как для учащихся, так и для жителей села. Данилбек не задавал Анне лишних вопросов. В течение часа были оформлены документы, написаны заявления о трудоустройстве, решены и другие формальности. В ближайший понедельник Данилбек обещал съездить в районный центр и утвердить их прием на работу в школу.
В этот же день они были представлены учителям и учащимся, в чьих классах они будут преподавать начиная со следующего понедельника. В тот же день на педагогическом совете было решено изменить график учебного расписания в старших классах. И в тот же день было принято решение назначить Ибрагима заместителем директора школы по учебной части, а по совместительству — преподавателем русского языка и литературы. Анна Степановна была утверждена учителем химии в старших классах.
А вечером Данилбек пригласил их всех на семейный ужин. Его жена Тоита тепло встретила гостей национальным блюдом жижиг-галнаш, а сыновья Тамерлан и Ахмед быстро сдружились с Исламом и Борисом.
Ислама и Бориса Ибрагим определил в десятый класс. Лиза пошла в пятый. А Петр Сергеевич через две недели был принят на работу в школу истопником в котельной — другой работы для него пока не нашлось. Бывшего истопника назначили на должность завхоза и сторожа по совместительству. Такой поворот ситуации устроил всех, и все были довольны. За это же время Петр, Анна и Борис зарегистрировались в администрации села и временном отделении Министерства внутренних дел как приехавшие на новое место жительства.
Все потихоньку налаживалось, время шло к весне. Но тут Заурбек стал прихварывать. Видимо, нервное состояние сказалось на его здоровье. Ибрагим решил отправить его в Кабардино-Балкарию, в Нальчик, чтобы положить в больницу. Он обратился к Салману с просьбой, чтобы тот, когда поедет в районный центр (там работала коммерческая спутниковая связь), позвонил Зарган и попросил ее приехать домой. Уже через три дня Зарган была дома. Звонок Салмана ее сильно напугал — она решила, что что-то случилось.
Заурбек наотрез отказался ехать куда-либо, и Ибрагиму пришлось ехать в город к дяде Билалу, чтобы тот уговорил его лечь в больницу в Нальчике. Билал — единственный человек, который мог более или менее повлиять на его отца в подобных ситуациях. Между двоюродными братьями были особые отношения, и они высоко ценили мнение друг друга. И Заурбеку пришлось ехать с Зарган в Нальчик. Заодно решили отправить с ним и Хеду. Хеда тоже сдала за последнее время, хотя и старалась держаться изо всех сил и не показывать свои старческие болячки. Много ей пришлось пережить в этой жизни. Она, как мать, одинаково любила всех троих своих детей, в отличие от своего мужа, который с особыми чувствами относился к Ибрагиму. Хеда сильно тосковала по Саиду и его детям и больше всего боялась умереть, не повидавшись с ними. И когда ей предложили ехать в Нальчик, она охотно согласилась, зная, что ей оттуда удастся связаться по телефону с Саидом и его детьми в Германии.
Зарган, работая в одной из республиканских больниц в Нальчике, без проблем устроила Заурбека и Хеду вместе в двухместной палате. И тщательно обследовав, она и ее друзья врачи взялись за восстановление их здоровья.
С каждым днем все явственнее приближалось событие, о котором так долго мечтали Ибрагим и Хава, и теперь эта мечта, казалось, не за горами. После рождения Лизы прошло почти двенадцать лет, но родить третьего ребенка, о котором они так мечтали, у них не получалось. Что только не предпринимала Хава, но все было безрезультатно, и вот сейчас, когда она уже смирилась, свершилось чудо. К тому же беременность протекала без каких-либо осложнений, и чувствовала она себя великолепно.
В свободное от школьных дел время Анна Степановна старалась как можно больше помогать Хаве по хозяйству — готовить, стирать, за что Хава была ей очень благодарна.
Шло время. Из Нальчика пришло письмо от Зарган. Она писала, что родители чувствуют себя прекрасно, что их уже выписали из больницы и что она устроила их в санаторий «Голубые ели» в Нальчике. Родителям там очень нравится, и им назначен целый оздоровительный комплекс с принятием лечебных ванн. Писала еще и о том, что звонил Саид и что он собирается приехать летом, на время школьных каникул.
Пришла весна. Заканчивался учебный год, старшеклассники и учителя готовились к выпускным экзаменам. Поскольку отопительный сезон в школе с приходом весеннего тепла завершился, Петр целыми днями находился дома и занимался хозяйством Заурбека.
V
Утром собираясь на работу, Ибрагим узнал от соседей, что село закрыто и окружено военными и бронетехникой. Всем велено было оставаться в своих домах, так как предстояла «зачистка» и паспортный контроль. За все время со дня возвращения Ибрагима домой это была вторая зачистка. Их село охранялось местными ополченцами, которые не пропускали сюда ни боевиков, ни других сомнительных лиц. Военные, зная об этом, тем не менее, не доверяли местной администрации. Впрочем, их двигало и другое. При зачистках можно было мародерничать или даже просто открыто грабить, задерживать ни в чем не повинных молодых людей, а потом требовать за них выкуп, угрожая при этом, что задержанных отправят в фильтрационные лагеря.
Село застыло в ожидании неприятностей. С нескольких сторон вглубь села пешком и на броне стали продвигаться вооруженные до зубов военные. В каждой группе имелась собака, натасканная на поиск оружия и боеприпасов.
В разных местах раздавались взрывы и автоматные очереди. К ним все уже привыкли — они раздавались днем и ночью на окраине села и в лесу. Лес российские военные обстреливали каждую ночь из артиллерийских орудий и самолетов, ссылаясь на присутствие там боевиков. Если случались попадания в дома и были жертвы, военные иногда позволяли себе просто извиниться, мол, «простите, не туда попали».
В доме Заурбека все волновались, хотя с документами было все в порядке. Но кто знает, что им может взбрести в голову? Но на этот раз пронесло, и из дома никого не забрали, хотя один из военных уж очень настойчиво допытывался у Петра Сергеевича и его семьи о том, как они сюда попали, попутно выясняя, не являются ли они рабами-заложниками в этом доме. После тщательного изучения их документов, справок из школы, местной администрации и временного отделения милиции военный удостоверился, что они не являются рабами. Ему очень хотелось найти в чеченских домах рабов и заложников, которые, по заявлению генерала Манилова, были чуть ли ни в каждом доме в Чечне, и поэтому понять военного было нетрудно.
Но из села забрали несколько ребят восемнадцати- и девятнадцатилетнего возраста. Военные, не имея никаких оснований, признали в них боевиков и увезли с собой, в место своего расположения в поле, недалеко от села.
Родственникам этих так называемых боевиков предстояли теперь большие хлопоты. Им было предложено собрать за каждого по тысяче долларов, одному автомату и одному гранатомету. Но у них не было денег ни на выкуп, ни на покупку оружия. Войдя в их положение, односельчане помогли им собрать необходимую сумму денег. Приобретя у тех же военных пять автоматов, четыре гранатомета, родственники заложников отнесли это оружие, а также деньги и спрятали в условленном месте. Предварительно забрав деньги, военные устроили целый спектакль с обнаружением тайника с оружием боевиков. Все это засняли на видеопленку, которую потом показали по российским телеканалам.
В начале войны Путин обещал, что все военнослужащие будут получать в Чечне столько же, сколько и в Косово, то есть приблизительно тысячу рублей в день, или тысячу долларов в месяц. В Чечне, даже по самым скромным подсчетам российского генералитета, не менее ста пятидесяти тысяч солдат, не говоря уже об офицерах и других военнослужащих. К ним также следует прибавить военных летчиков, ежедневно выполняющих боевые вылеты в Чечню из российских городов.
Тратить сто пятьдесят миллионов долларов, как минимум, в месяц на зарплату военнослужащим, не говоря уже о других материальных затратах, российский бюджет не мог себе позволить. Обещания остались только на бумаге. Казалось, в стенах Кремля нашли остроумный выход — награждать орденами и медалями по случаю и без военных, служащих в Чечне.
Те ордена и медали, которые зарабатывались их отцами и дедами на фронтах Великой Отечественной войны, зарабатывались кровью и часто собственной жизнью, здесь раздавались, казалось бы, направо и налево — бери, сколько хочешь. Но желающих оказалось мало.
Моральный стимул — хорошо, но материальный — лучше, тем более за заведомо неправедное дело. Начал формироваться тот новый тип российской военной машины, за который ратовали все кому не лень. В армии появились контрактники. И в армию они пошли отнюдь не из-за великой любви к военному искусству, а из-за денег, ибо иной возможности зарабатывать у них не было.
Так и получилось, что около половины находящихся в Чечне военнослужащих стали составлять контрактники, из них более трети имели судимость. Вместо обещанных из бюджета денег российской военщине была отдана на откуп вся Чечня. Мол, грабьте, убивайте, уничтожайте, делайте все, что считаете нужным, а мы все спишем на самих чеченцев.
Так появилось воровство нефти. Так появилось мародерство. Так появились многочисленные фильтрационные лагеря, о которых российская журналистка Анна Политковская писала: «Вся сегодняшняя Чечня в местах дислокации воинских частей испещрена наводящими ужас рукотворными ямами, в которых содержатся все, кто кажется не прав: чеченцы, солдаты, контрактники, неугодные… Если пользоваться более или менее приличной юридической лексикой, то эти ямы — незаконные следственные изоляторы. Если же напрямую и честно, то настоящие пыточные «камеры» средневекового пошиба.
Современное Гестапо под командованием российских офицеров-драку ХХI века. И потому — от бездействия прокуратуры, чеченцев продолжают убивать, а солдат пытать и унижать… и тоже убивать?! Ведь сегодня, спустя столько времени армейской жестокости и разврата в Чечне, никто не может точно сказать: каким образом, от чьей пули погиб тот парень, о котором матери написали коротко: «В бою!»
Блокпосты и фильтрационные пункты, помимо узко меркантильных задач стоящих там палачей (вымогательство денег), выполняют в Чечне глобальную задачу. Эта глобальность состоит в том, чтобы сломить дух чеченского народа, довести этот народ до состояния раба, без чести, достоинства, мужества, будущего. Раба, который будет терпеть жесточайшую узурпацию со стороны России».
Нет! Анна Политковская не пыталась, описывая события в Чечне, таким образом защитить честь и достоинство чеченского народа. Она ездила в Чечню, добывала объективную информацию, рисковала своей жизнью и свободой, когда попала в руки спецслужб, находящихся в Чечне и которые ей угрожали расстрелом, чтобы защитить честь и достоинство русского народа. И из-за этого ее могли укорять только враги русского народа. Журналистка защищала демократические преобразования, только начинающие давать всходы на территории России от их уничтожения псевдорусскими патриотами.
В школе начались выпускные экзамены. Ибрагим и Анна Степановна работали допоздна. Анна очень переживала за Хава, которая должна была вот-вот родить. На днях должны были вернуться из Нальчика родители Ибрагима. Как-то в школу зашел глава администрации и предупредил учителей, что в последнее время на окраинах села ночью стали появляться пьяные военные, которые уже ограбили несколько домов с применением силы. Он посоветовал учителям и школьникам быть осторожными и поздно вечером не гулять по улицам.
ПЛОД ГРЕХА
I
Какая-то особая тревога окутала в тот вечер Ибрагима. Сон не шел. Он сидел у керосиновой лампы за столом, который был полон ученическими тетрадями. Вдруг среди этого вороха бумаг, внимание Ибрагима привлек один блокнот, который он раньше никогда не замечал. Судя по почерку это были записи Хавы. Ибрагим решил открыть первую страницу…
«…И несмотря ни на что я была счастлива. Даже в этом огненном горниле, когда каждый день был борьбой за жизнь, я благодарна судьбе, что оказалась рядом именно с этим человеком, что стала матерью таких замечательных детей. Сердце подсказывает разлуку, оно стало чаще болеть, будто готовит меня к чему-то неотвратимому. Я не знаю с чем или с кем я расстанусь, но эту разлуку раз за разом шепчет и шепчет уставшее сердце…» А следом за этой записью, Ибрагим увидел два стихотворения:
«ЖИЗНЬ»
Как ты жизнь беспощадна
Со своей не скудеющей травлей,
Ты искусно охоту ведёшь
За честью и славой —
Гениев вместе со славой,
В петлю загоняешь,
А героев в крови
И в слезах ты купаешь.
Благородным и честным
Всегда ты мешаешь,
Проходимцам плоды их трудов
Пожинать помогаешь.
Неужели же в жизни
Подлым и мелочным следует быть,
Чтоб сполна и со вкусом
На земле этой вечной прожить.
ЧЕЧЕНКА
А я горжусь, что я чеченка,
Хоть горя нам хлебнуть пришлось.
И хоть на этом белом свете
Для нас покоя не нашлось.
А я горжусь, что я чеченка,
Что стан мой строен и красив,
И что джигит коня осадит,
Воды при встрече попросив.
А я горжусь, что я чеченка,
Что я живу в подножье гор,
Что только кровью на кинжале
В горах смывается позор.
За вас горжусь живых и мёртвых
Лицом я к солнцу повернусь,
И протянув к Аллаху руки,
Я за Отчизну помолюсь.
За вас горжусь кто с чувством чести
Прошёл сквозь ужасы войны,
Быть может вы от лютой смерти
Моей молитвой спасены.
Ибрагим был поражен. Он даже не догадывался, что Хава как-то тяготеет к литературному слогу. Он ведь и не старался никогда заглянуть к ней внутрь. Жили да жили, растили детей, а тут в эту какую-то особенно темную и тревожную ночь он будто впервые узнал ее. И Ибрагима заполнило какое-то невероятное чувство, будто до сегодняшнего дня все было прожито впустую.
— Но почему у нее возникли такие мысли? О какой разлуке она говорит? — подумал Ибрагим и внутри всколыхнулись все воспоминания — первенец Ислам, первое строительство дома, первый семейный бюджет, потом эта война, каким-то непонятным образом, ворвавшаяся в их жизнь. В самые трудные моменты она всегда была рядом и как оказалось не только физически, но и духовно.
Объятый этими мыслями, Ибрагим так и уснул, не потушив лампу…
Подразделение, где проходили срочную службу Игорь и Виктор, которые уже отслужили полтора года в армии, из них шесть месяцев в Чечне, дислоцировалось в лесу, недалеко от села Чешки, где в советские времена находились правительственные дачи. Оттуда до родового села Заурбека, если ехать через лес, было три-четыре километра. Место, бесспорно, стратегически выгодное.
В тот вечер, оставшись после ужина, солдаты — Виктор, Игорь и Антон — обсуждали предстоящий день рождения Виктора. Для его достойного празднования им нужно было достать спиртное и сладкое. Они решили отправиться на их поиски или за деньгами для их покупки в какое-нибудь село на бронетранспортере, которым управлял их товарищ Кирилл.
Взяв с собой еще двоих ребят из своего взвода, они направились на «охоту». Для своей вылазки они выбрали село, которое находилось чуть поодаль от места их дислокации. Выбор был сделан исходя из возможности возникновения каких-либо проблем — в ближнем селе их могли бы узнать, а если они поедут чуть подальше, то подозрение может пасть на других.
Выехали с расчетом вернуться на рассвете. Подъехав к окраине села с восточной стороны, они разделились: трое остались караулить бронетранспортер, а остальные пошли в сторону крайних домов. Выбрав из них более добротный, Антон, Виктор и Игорь перелезли через забор и подошли к окну, где за занавеской, тускло мерцая, догорал огарок свечи. Виктор сказал Антону зайти за угол дома и стоять на стреме, на всякий случай. В старом доме, где жил Петр со своей семьей, в одной из комнат спали Борис и Ислам, а в другой — Петр с Анной. А в доме, где в одной из комнат догорала свеча, спали Ибрагим, Хава и Лиза. Хава и Лиза спали на одной кровати, а Ибрагим, работавший при свече, заснул недавно, даже не потушив ее.
Никто не проснулся, когда Виктор и Игорь, предварительно сорвав ножом дверную защелку-крючок, проникли в дом. Они тихонько в полумраке прошли по коридору в комнату, где спали Ибрагим, Хава и Лиза. На столе, где догорала свеча, лежало много тетрадей и книг, рядом стояли костыли Ибрагима. Возле кровати Хавы и Лизы на небольшом зеркальном столике лежали золотая цепочка и пара золотых, но не очень дорогих колец Хавы. Виктор осторожно взял их и положил в карман. Игорь в это время отсоединял от телевизора видеомагнитофон, поставив автомат в угол. Несмотря на редкость электричества в селе, телевизор и видео были предметами цивилизации. Когда Игорь понес видеомагнитофон, чтобы передать его Антону и вернуться за телевизором, Виктор шарил по карманам пиджака и брюк Ибрагима, висевших на стуле.
Неспокойный сон Хавы из-за почти девятимесячной беременности нарушился от шорохов в коридоре. Она приподняла голову, думая, что это Ибрагим встал, чтобы выйти. Первое, что она увидела, автомат, который оставил Игорь. Заметив его, она испуганно повернулась в сторону кровати Ибрагима. Тот спал, тихо похрапывая, а рядом с ним, спиной к Хаве, стоял незнакомый человек. Дыхание Хавы захватило на секунду, а потом она от страха дико закричала. Виктор поначалу испугался этого крика, но потом бросился к Хаве, пытаясь закрыть ей рот ладонью. Она укусила его за руку, и он ударил ее прикладом по голове. Женщина упала с кровати, опрокинувшись на живот. От крика Хавы одновременно проснулись Ибрагим и Лиза. Увидев человека в военной форме над своей кроватью, Лиза начала кричать:
— Дада (папа)!.. Дада!.. Дада!..
Виктор, словно забыв, что в доме, кроме девочки есть и мужчина, накинулся на Лизу, чтобы закрыть ей рот. Все происходило в считанные секунды. Хава лежала без памяти. Ибрагим обрушил на голову Виктора свой костыль. Тот отлетел от Лизы и упал навзничь. Почти сразу же в комнату вбежал Игорь и схватил автомат, но не успел выстрелить, как на него навалился Ибрагим. Он ударил кулаком в лицо Игорю, и они упали на пол и начали бороться не на жизнь, а насмерть. Лиза выбежала на улицу.
— Хорошо тебя откормили, подлеца, — мелькнуло в голове Ибрагима. Хотя на стороне Игоря была сила молодости, Ибрагим не давал ему спуску. В пылу борьбы подобие гимнастерки на груди Игоря распахнулось, и Ибрагим увидел нечто, ошеломившее его. Он стал медленно оседать на пол, не сводя глаз с его груди. На шее у Игоря висел крест и полумесяц, талисман, когда-то переданный им Ольге через Крушинского. Такая же половинка-полумесяц от серебряной монеты царской чеканки висела у него на груди под майкой. Даже в полумраке комнаты он узнал блеснувший кусочек, который он когда-то отделил от своего целого, и не мог отвести от него глаз. Ибрагим выдавил из себя:
— Кто ты? Этой доли секунды хватило Игорю, чтобы направить свой автомат на Ибрагима и нажать на курок. Мощная сила, спрятанная конструктором в автомате, выскочила очередью и ударила в грудь Ибрагиму. Вопрос, возникший на устах Ибрагима, заглушил треск автомата. На мгновение озадаченный поведением Ибрагима, Игорь решил, что тот просто не выдержал напора его молодых сил. Ибрагим свалился на спину и у него из-под майки показался полумесяц-медальон. Стекленеющие глаза Ибрагима уставились на Игоря. Тот же, бросив автомат, присел на колени и схватил медальон, висевший на груди у Ибрагима.
— Боже, что это? — возник вопрос уже у Игоря, когда подошедший сзади Ислам выпустил автоматную очередь по нему из его же автомата.
Бросив автомат на пол, Ислам кинулся к бездыханному телу отца. В это же время в комнату вбежал Борис и увидел, что один из солдат Виктор, стал приходить в себя и приподниматься. Борис схватил автомат и ударом приклада уложил его на пол. Ислам вскочил и увидел лежащую ничком на полу свою мать. Он выхватил автомат у Бориса и дал очередь по корчащемуся на полу Виктору.
Стоявший на улице Антон побежал за подмогой, как только в доме раздались первые выстрелы. За это время Петр и Анна успели вынести Хаву за дом и спрятать в огороде. Ислам перенес тело отца на его постель, накрыл его белой простыней, поставил стул у изголовья кровати, сел и начал читать заупокойную молитву — ясин. А тела убитых солдат Борис вытащил из дома и бросил во дворе.
Подбежавшие солдаты начали палить по дому из автоматов и подствольников. Борис и Ислам выскочили через заднюю дверь в сад, где находились Петр, Анна, Лиза и Хава, которая еще не пришла в себя. Петр посоветовал Исламу уходить в горы. Анна сказала, что у Хавы нащупывается пульс и что она скоро придет в себя, но Ислам видел кровь на лице матери, стекавшую из-под волос и очень переживал за нее. Военные же, израсходовав все патроны в беспорядочной стрельбе по дому, забрав трупы своих товарищей, побежали в сторону бронетранспортера.
Петр настаивал на том, чтобы Ислам ушел в горы, убеждал, что скоро здесь объявятся военные и могут всех убить или забрать в фильтрационный лагерь.
— Уходи, Ислам! Беги отсюда! Они уничтожат тебя! — сжимал его руки Петр.
Ладно, — согласился Ислам. — Объясните только все матери, когда она придет в себя.
— Отец, я с Исламом, — сказал Борис, сжимая автомат. Тяжелое решение далось Петру на удивление быстро:
— Ладно, сынок, идите вместе.
Анна и Лиза тихо рыдали. Ислам, опустившись на колени, обнял свою мать и склонившихся над ней Анну и Лизу. Ребята побежали огородами. Борис не отставал от Ислама, а Ислам знал, куда лежит их путь. Их путь лежал в горы — туда, где так много таких, как они, и где теперь их место. Послав вслед быстро удаляющимся юношам крестное знамение, Петр побежал к дому. Кругом все пылало. Заскочив внутрь горящего дома, Петр вытащил бездыханное тело Ибрагима и оттащил подальше от огня. Прибежали люди. Огонь занимался. Кругом стало светло от пожарища. Не могло быть и речи о том, что его удастся потушить. У людей для этого не было средств, и они молча стояли и смотрели, как горит родовое гнездо Заурбека.
Ислам и Борис остановились и оглянулись на зарево в селе и красный предрассветный горизонт. В это время над селом раздался пронзительный плач младенца, пронесшийся над ним, как молния. Это было рождение новой жизни. Кто его знает, о чем возвещал этот плач, что в нем было? Был ли этот плач по горевшему дому? Был ли это плач по добру, которого так не хватает человечеству, и к которому владелец плача привыкал с этого мгновения? Кто его знает, о чем плакал новорожденный младенец, явившийся в этот мир, который так несовершенен, так несправедлив, в котором люди не могут ужиться друг с другом, мир, в котором война и кровь, мир, в котором так мало счастья?
Хава подарила этому миру новую жизнь и покинула его, успев дать сыну имя Иса.
Но достоин ли этот мир такого подарка?
СОЛЬ ВОЙНЫ
I
Страх умирает там,
где начинается неотвратимость.
Достоин ли этот мир такого подарка, как рождение ребенка? Мир, который окружает чеченский народ, и тот самый мир, который он создал? Вопрос крайне мучительный, прежде всего для самих чеченцев.
Из-за сложившейся вокруг них ситуации чеченцы стали считать рождение детей чуть ли не преступлением, в особенности под эгидой Российской Империи, которая обходится с человеком, как с инструментом — «сырьем» для меркантильных интересов власть предержащих.
Правильность такого рода рассуждений подтверждается множеством примеров из национальной политики России, из которых видно, что интересы нацменьшинств никогда не совпадали с интересами государственной политики России, по крайней мере, с интересами тех лиц, которые приходили к власти на бедах граждан этих стран.
И сегодня чеченцы убеждены в этом как никогда. Они знают одно! Их убивали и продолжают убивать, приклеивая всякого рода уничижительные ярлыки, вплоть до абсурдных.
Испокон веков, со дня рождения до самой смерти, чеченцы слышат из уст своих близких и родных, от уважаемых и авторитетных людей слово «собар», в котором заложены такие принципы, как терпение, выдержка, сдержанность, и, возможно, это слово было и есть наиболее часто повторяемым в момент советов и наказов. Чеченцы всегда находили в «собаре» истину, и кто следовал ему, тот всегда достигал вершины в благородных деяниях. Истина в «собаре», и это величайшее дарование, которое дается сверху Всевышним вместе с жизнью и верой в Него.
Найдутся ли слова и будет ли что сказать этому ребенку, рождённому в день, когда в муках умирала его мать, в день, когда погиб отец от руки собственного сына, брата этого младенца, в день, когда брат убил брата. Рожденному в ту пору, когда шла жестокая братоубийственная война, на которой «восходили звезды» политиканов, не брезговавших восходить на Олимп власти по трупам своих братьев и сестер, по трупам своего народа.
Что скажут завтра этому младенцу люди, взявшие за основу своей философии силу дипломатии для достижения своих целей? Что? Что ожидает этого ребенка в будущем? Сегодня же он получил лишь сиротство, нищету и неизвестность — неизвестность трагическую, где по своему происхождению он уже является бандитом и инструментом в руках политиканов.
В нужный для чего-то момент, ему ровным счетом ничего не сказав, просто-напросто поставят к стенке или «замочат в сортире».
И вопрос не в том, является ли он первым чеченским ребенком, родившимся в подобной ситуации, или последним. Вопрос в том, что обещает и сулит ему Россия, насильственно интегрирующая Чеченскую Республику. Какой ярлык повесят этому человеку завтра, и доживет ли он до этого завтра с новым российским пассажем «хороший чеченец — мертвый чеченец».
Изначально проводимая национальная политика Россией в Чечне на фоне кавказских войн, затем монстром под названием СССР и вновь Российской Федерацией, но уже в современном ее «демократическом виде», всегда осуществляла губительную политику в отношении чеченского общежития — по принципу: «разделяй и властвуй», «кто не с нами, тот против нас». Такая навязываемая политика всегда сопровождалась уничтожением чеченского народа, а также попытками расслоения чеченского общества на социальные группы. Пытаясь создать внутритейповые враждующие слои, они тем самым преследовали цель разжечь антинациональные и античеченские настроения в обществе. Такой насаждаемый в Чечне Россией принцип позволил бы доминировать одному тейпу над другими, что в корне противоречит чеченской самобытности и кровнородственным отношениям внутри чеченского общежития.
Но вековые родоплеменные традиции не позволили расколоться и раздробиться такому монолиту, как чеченская нация, состоящей из тейповых групп, и привести к межтейповой войне, о чем мечтали в Кремле. И поэтому Россией были взяты на вооружение новые формы поиска виновника всех своих бед, которые, на самом деле, исходят из самой России. Мотивируя искусно придуманными формами, Россия присвоила себе право всей мощью своей проводить геноцид чеченского народа. (Под «Россией» не подразумевается весь русский народ, а лишь те люди из партии войны и другие индивиды, который перепутали принцип национализма с нацизмом.)
И виновник был найден в лице чеченского народа с присвоением ему штампов: бандформирования, ваххабизм, чеченский след, сепаратисты, террористы.
Иллюзии, которыми тешат себя многие россияне, что все беды, которые якобы исходят от чеченцев, прекратятся с окончанием пресловутой антитеррористической операции, и они заживут как в райском саду, ошибочны так же, как и сама виновность чеченцев в бедах россиян. Воистину, чеченцы всегда хотели и хотят лишь добра и процветания русскому народу. Воистину, чеченцы хотят только гарантии от российского руководства, соблюдения им прав и свободы на самоопределение и добрососедских отношений. Ну, а происки псевдопатриотов России со временем разоблачатся, и может тогда наступит мир между Россией и Чеченской Республикой, который приведет наши народы к процессу взаимного терпения и согласия.
II
Мысли Ислама, который стоял и неотрывно смотрел на зарево пожарища их горящего дома, прервал Борис:
— Вот, возьми, — он протянул талисман-полумесяц на цепочке. — Я снял его с первого убитого военного, когда выносил его труп из дома. Это талисман твоего отца. Видимо, военный снял его с дяди Ибрагима.
— Что это? — встрепенулся Ислам. — Откуда он у тебя? Ведь у отца талисман висел на шее, когда я читал молитву-ясин над ним. И цепочка здесь другая…
— Не знаю, Ислам. Может, тебе показалось… Я точно знаю, что снял его с трупа военного, когда вытаскивал его из дома. Ну, того, первого, которого ты застрелил возле дяди Ибрагима.
— Не может быть… — разглядывая талисман, Ислам продолжил — вроде похож. Здесь что-то не так. Похоже, это другой талисман… Оставь пока у себя, потом разберемся. Нам нужно идти, уже светает… — и они пошли дальше в лес, захватив автоматы убитых солдат. Пошли навстречу неизвестности, унося с собой боль и горечь, не осознавая еще, что произошло на самом деле.
Саид приехал из Германии, когда уже закончились похороны его брата и невестки. Смерть Ибрагима и Хавы потрясла не только жителей села, но и всю республику, несмотря на то, что люди уже привыкли к убийствам, и этот случай не был исключением. Несмотря на боль скорбящих на этих похоронах, заметно было, что они уже, похоже, свыклись с нею. На них было страшно смотреть: неизгладимое, холодное выражение их лиц перед неотвратимостью зла, смерти, произвола, подчеркивало отсутствие чувства страха. Только того, кто не знаком с этим состоянием, кому не ведомы были ранее чувство боли, утраты, безысходности от ежедневного произвола, когда в каждом дворе, доме, на улицах села, города гуляла распаявшаяся смерть, могло привести в шок выражение их лиц. Эту страшную амнезию принесла война, и эта война продолжалась. Продолжались грабежи, зачистки, убийства, аресты, исчезновения людей. Счастливым считался тот, чей труп находился и предавался погребению.
Здесь, на похоронах Ибрагима и Хавы, некоторые старики говорили о милости Всевышнего, о том, что эти жертвы имели возможность быть преданными земле, захороненными по вере, по обычаям. Говорили и о том, как много несчастных, которые пропали без вести или лежат не погребенные по обычаям, а закопаны, как скотина, не известно кем и где.
Ибрагима и Хаву похоронили как погибших в Газавате, так как их убили военные, пришедшие на эту землю с войной. Люди шли в дом Заурбека, разделить с ним его скорбь и боль утраты, принести ему слова соболезнования и утешения. А он сам старательно пытался утоить свою боль от людей — держался как мог. И не знал он, всю подлинную историю смерти своего сына и любимой снохи, которая стала ему дочерью, матерью его внукам. Он души в ней не чаял, любил не меньше, чем своих родных детей, и окликал ее теплыми словами: «Доченька моя». А узнав бы всю правду, тут же покинул бы сей мир…
И в один из таких дней похорон, в проёме открытых ворот двора, показалась оказалась очередная группа людей, во главе которой опираясь на посох, шел старейшина в папахе с обеленной годами седой бородой. Когда присутствующие стали подниматься со своих мест, чтобы уважительно встретить шествие, идущее для принесения скорбного соболезнования, Заурбек, как вдруг засуетился, и бегом бросился прочь от парадных ворот за задворки дома… Никто не успел сообразить в чем тут дело, как идущий во главе той группы старейшина побежал следом за Заурбеком, бросив свой посох…
Люди оцепенели, не понимая сути происходящего, но некоторые старейшины более сведущие стали тихо шептаться… А когда несколько молодых людей ринулись в сторону Заурбека и того седобородого гостя, родственник Заурбека жестом указал, повелевая им вернуться на свои места. Через некоторое время показался тот седобородый гость, который вёл под руку Заурбека, прижимая его к себе одной рукой. Седобородый гость со слезами на глазах причитал Заурбеку, что не должен был убегать от него с похорон своего безвинно убитого сына и снохи…
Страшно, когда плачут мужчины. А то, что происходило сейчас в этот момент, это было потрясением для всех присутствующих. Сотни людей пришедших на траур забыли зачем они здесь, и то, что они увидели заставило их плакать. Людей, буквально трясло от рыданий и увиденного только что здесь, на их глазах. Казалось бы, что могло потрясти этих людей, таких мужественных, никогда не плачущих в личных горестях людей — это был плач милосердия, крик сострадания и признание мужества и чести! Потрясло здесь людей то, что Заурбек убежал спрятаться от родственников убитого им, когда-то полвека назад человека, которые сегодня пришли откликнуться на боль семьи Заурбека.
Он убежал от них стыдясь перед ними, что тогда, полвека назад, он был виновником в смерти человека их рода, хотя и не имел умысла того убить, но он скончался от его руки. Сегодня в такой тяжелый час личной трагедии, он проявил акт высочайшего уважения к бывшим кровникам, акт невообразимой воли этикета гор! Заурбек всегда, даже после перемирия, двадцать пять лет назад старался не показываться перед родственниками им убитого человека. Он каждый раз в пятикратных своих молитвах просил у Всевышнего рай убиенному им, и прощения себе. Некоторым становилось плохо, кто-то падал, люди стали обнимать друг друга, поддерживать и успокаивать. Старец стоял и обнимал Заурбека, который прятал голову и глаза от людей, пришедших в его двор, закрывая своими руками. Когда-то, друг другу ненавистные двое, сегодня стояли перед взорами всех, один обнимая другого и плача. Те люди, которые не понимали суть всей трагедии, даже не спрашивали в чем дело. Они понимали, что если плачут столь сильные люди, значит и причина этому велика. Это был плач мужественных людей, плач воли духа, добра и милосердия! Казалось, сама земля сотрясалась под ногами этих людей, но то было от разрывающих бомб и снарядов во всей округе, которые неустанно раздавались днем и ночью…
Как заметил один российский генерал: «К наказанию непокорному народу приурочить и „утилизацию“ снарядов и бомб вышедших из срока хранения боезапаса армии страны, аж с времен с постсоветского пространства, обрушая их на дома и головы чеченского народа». К тому же, сама утилизация мирным путем — удовольствие очень дорогое, а такого «добра» хватало в стране в несметном избытке.
Саид нашел своего отца неузнаваемым и больным. Мать Хеда пыталась держаться, но предательская скорбь и боль поедали ее с каждым часом. Она пыталась утешить мужа, сына, дочь, но твердый духом и сильный телом Заурбек сдал и был неутешен. Он уже больше месяца не говорил ни с кем. Он не ел и не пил. Он молился и просил у Всевышнего за упокой души Ибрагима и Хавы. Заурбек не меньше сына любил свою сноху Хаву, мать его внуков — Хаву, которая стала для него, как дочь, которая никогда не позволяла себе огорчить хоть словом свекра или свекровь. Заурбек и Хеда любили ее даже больше, чем родную дочь Зарган. И не понимал Заурбек, почему Бог отнимает всегда лучших, а нечисть бродит и здравствует.
Саид не знал, как ему быть. Молчание отца он воспринимал как обиду на его отъезд в Германию. Но он ошибался. Заурбек был даже рад, что Саид находился вдали от разгула смерти. Он винил себя в смерти сына. Если бы он тогда уехал из Чечни, думал Заурбек, то Ибрагим был бы жив. Он понимал, что сын остался в селе из-за них, из-за своих родителей. И еще он думал, что ему эхом отозвалось то непреднамеренное убийство, которое он совершил в пору своей молодости.
Безутешный Заурбек угасал с каждым днем. Он мечтал только об одном — присоединиться к своему Ибрагиму. Но когда Хеда приносила к нему в постель Ису, он просил развернуть пеленки, брал внука на руки и играл с ним. Или на ночь оставлял его рядом с собой и убаюкивал. Заурбек, как и в прежние времена, когда ночью оставался наедине с Ибрагимом и говорил с ним подолгу о человеческих ценностях, о высшем даровании человеку жизни, теперь, оставаясь с внуком, шептал месячному ребенку на ухо сокровенные слова и рассказывал ему о его отце. Иса, как будто бы внимая словам дедушки, моргал в ответ и засыпал, закрывая свои черные, как бусинки, глазенки. Когда внука забирали покормить или искупать, Заурбек вновь мысленно уходил к Ибрагиму и молитвам.
Однажды вечером Заурбек позвал Саида — сам он уже не мог вставать с постели. Когда тот вошел, Заурбек оживился, и на лице его появилась бодрость, чем очень обрадовал Саида. Заурбек спросил:
— Ты узнал что-нибудь об Исламе и Борисе?
— Люди обещают скоро найти их.
— Ты должен немедленно сделать все, чтобы вернуть его домой. Когда меня похороните, вывези всех куда-нибудь в соседнюю республику, если нам пока в своей жить да и умирать по-человечески не дают. Анну и Петра не бросай. Если сможешь, устрой всех вместе. Ислам и Борис должны учиться. Я хочу, чтобы Ислам стал учителем, а Иса ученым-богословом. Восстанови дом — после учебы Ислам должен жить здесь. Когда он встанет на ноги, он сможет позаботиться и об Исе. Ну, а ты возвращайся поближе к отчизне. Пора тебе поставить очаг на своем участке. Найди ребят, они дети. Злоба порождает злобу, месть рождает месть, ненависть — ненависть, вражда — вражду. Ручейки собирают речку, речки собирают реки, а реки — океан. Океан — это природная стихия. А кровь рекою порождает океан злобы, который потопит в себе человечность. Человек должен быть сильным, чтобы не одолевала его злоба. Бог создал человека непорочным и хочет видеть его без пороков; и для этого он дал человеку все, но слепота все поглощает мраком. Злоба и ненависть — это мрак безбожия. Испытания, ниспосланные человеку, посылаются лишь для его умиротворения и предупреждения о том, что только Он рождает и карает. Бороться со злом нужно, но без злобы, наносящей урон общему благу. Знай всегда, что только благие помыслы побеждают рано или поздно… Я устал… ничего не говори… иди отдыхай и позови свою мать ко мне.
— Отец, я сделаю все так, как ты велишь, но, пожалуйста, тебе нужно хотя бы чуть-чуть поесть.
— Хорошо, сынок. Иди и позови свою мать. Мне нужно сделать омовение для молитвы. Я чувствую себя хорошо. Иди, иди…
Саид вышел из комнаты и позвал мать к отцу.
Заурбек сделал омовение, потом — намаз (молитву) и попросил принести ему Ису. На этот раз Заурбек недолго нянчил внука, лишь подергал его за ручонки, поцеловал и велел отнести в комнату Анны и Петра. Все они теперь жили в старом полуобгоревшем доме, так как новый дом сгорел дотла в ту злополучную ночь.
Заурбек велел Хеде накрыть стол к ужину в его комнате и позвать всех, на что она отреагировала охотно и радостно:
— Наконец-то ты становишься похожим на себя.
Хеда с удовольствием ушла хлопотать на кухню.
Ужин и чаепитие длились долго. За столом сидели Петр, Анна, Саид, Хеда, Лиза, Зарган, до сих пор находившаяся у отца после той трагической ночи, и Заурбек, бодрый и немного веселый. Наблюдая за его оживленным поведением, Петр был встревожен, да и Хеда с волнением поглядывала на мужа. Заурбек вспоминал, как они с Петром, Борисом и Исламом ездили в поле за сеном. Петр раскладывал на телеге сено, которое остальные подавали ему вилами с земли. Оказалось, что в стоге осы заложили гнездо, и, потревоженные, начали кружиться над ними и жалить. Петр погнал лошадь с телегой по полю. Почему-то почти все осы, оставив в покое остальных, погнались за ним. Больше всех оказался покусанным Петр. Ребят и Заурбека спасло то, что они подожгли пучок сена и отмахивались им от оставшихся ос. Петр так и не вернулся за ними, и они ушли домой пешком и вернулись за сеном только на следующий день и уже без Петра.
Разошлись поздно…
В эту ночь не стало Заурбека. Грусть, тоска и боль утраты свершили свое дело. Одному Богу известно, сколько бы он еще прожил, если бы не трагедия с Ибрагимом и Хавой. Но основная причина была, конечно, в этом. Не успели похоронить Ибрагима и Хаву, как злые языки пытались вселить раздор и злобу в его душу, намекая, что убийцы его сына могли быть завербованы кровниками Заурбека, не пожелавшими смириться. Это было самое гнусное и нелепое, что мог он услышать в своей жизни. Род Доги простил ему кровь своего человека, и было достигнуто перемирие. Род Доги — знатный, сильный, благородный, богобоязненный никогда бы не пошел на это. Зачем им заключать было перемирие, а потом совершать грех перед божественными законами и адатом? Заурбек твердо знал и был уверен в том, что люди этого рода никогда в жизни на это не пойдут — в этом он даже не позволил себе усомниться.
— Вояки просто зашли грабить и напоролись на Ибрагима», — думал он. И умер, так и не узнав, что Ибрагима убил его собственный сын.
Люди, знавшие Заурбека и его семью, не говоря о близких и родных, приняли это горе, как личное, как собственное.
Прошли похороны, но поток людей, приходящих в дом Заурбека выразить его семье соболезнования, был нескончаем, несмотря на войну, где каждого перемещающегося с места на место могла ожидать смертельная опасность. Людей, передвигающихся на транспорте или пешком из села в село, из города в город, задерживали на блокпостах или могли обстрелять в любое время суток. Но они к этому привыкли. Даже подвергая себя смертельной опасности, они считали своим долгом проводить в последний путь родных, близких, знакомых, друзей и даже друзей своих друзей.
Бедная Хеда! Красивая, статная, милая женщина за два месяца превратилась в дряхлую старушку. Она сгорбилась, вся ушла в себя, и только Анне Степановне иногда удавалось разговорить ее, принося к ней внука Ису. Хеда не плакала, у нее не было слез, в ней будто бы и крови не было. Она высохла, как дерево без живительной влаги. Анна, обнимая Хеду, говорила:
— Ты поплачь, поплачь…
Но не было слез, как и не было воли жить.
Саид, несмотря на свои сорок пять лет, был жгучим брюнетом. Но за эти два месяца его волосы покрылись белизной, и он уже не был похож на того мужчину, о котором говорят девушки: «Статный красавец, молодой мужчина». В одночасье Саид превратился в старика. И когда он, пытаясь утешить мать, говорил ей, что все будет хорошо и что он увезет ее с собой, в глубине души понимал, что его слова для нее уже не имеют никакого значения. Но тем не менее, он был с ней, боль была одна на всех, и эта боль вонзалась своим острием в души всех людей, имевших отношение к этому дому. Дочь Зарган была готова отдать все свои силы, свою жизнь матери. Но так не бывает, потому что наши желания не всегда совпадают с нашими возможностями.
III
Не прошло и двух недель после похорон Заурбека, как не стало и Хеды. Она покинула этот мир, в который она больше не верила. Мир, в котором она отдала всю себя, свою верность, свою любовь мужу, заботу и ласку — детям и внукам, доброту — окружающим ее людям, веру во Всевышнего и нисколько не жалела об этом. Она отдала всю себя ради счастья своих детей, внуков и их будущего.
Хеда перед уходом из жизни попросила прощение у Анны. Она просила извинить ее семью за то, что дала соприкоснуться Анне и ее семье с их горем, что послужило поводом для ухода Бориса в горы. На что Анна ответила, что если бы у нее было еще десять сыновей, она готова была отправить их всех с Исламом и что она, общаясь с ней, с Хедой, ее детьми и мужем, можно сказать, соприкоснулась с настоящей жизнью и настоящими людьми, где горе и радость, хлеб и голод, счастье и невзгоды делятся на всех. Так и уснула за задушевной беседой с Анной Хеда и больше не проснулась.
Через некоторое время после похорон Хеды Анна и Зарган поехали в администрацию районного совета за свидетельством о рождении Исы, предварительно собрав все необходимые справки. Их уже несколько недель кормил обещаниями местный житель по имени Джема, который славился среди сельчан как человек, не сдерживающий свое слово. Джема обещал им, что решит их вопрос, но потом как обычно исчез с поля зрения.
Они пришли в учреждение, где теперь сидели пришлые из России чиновники и где без их ведома не выдавалась ни одна официальная бумага. И там, в этом учреждении, кто-то из мелких служащих съязвил в их адрес:
— Гляди-ка, их убивают, а они плодятся, как грибы после дождя. А другой, подхватывая тему, сказал:
— Они так быстро плодятся, что мы не успеваем штамповать им бланки свидетельства о рождении». Третий добавил с сарказмом:
— И бланки свидетельства о смерти.
Но как только Анна Степановна выложила на стол пятисотрублевую купюру, человек в камуфляжной форме достал из ящика стола бланк свидетельства о рождении и стал его заполнять.
Иссякло в душе Саида терпение, которое вселяли в его душу его заботливые родители. Отчаяние вытеснило из его души терпение и превзошло над разумом, и воедино слило злобу и ненависть к тем, кто пришел сеять смерть, разруху и раздор в его народе.
Как-то вечером прибежал мальчик к Саиду во двор и сказал, что военные забрали его русского знакомого, живущего у него. Петр пошел в центр села на маленький базар купить себе сигарет. Там, видимо, и напоролся на военных, которые рыскали везде и всюду в поисках жертвы, чтобы выбить с нее деньги под угрозой забрать в фильтрационный лагерь. Такие жертвы, как правило, исчезали, если кто-нибудь из близких и родных не успевал вовремя выкупить «арестованного».
Саид, быстро собравшись, побежал к родственнику и вместе с ним на его машине поехал догонять военных, забравших Петра. Им повезло — на первом же блокпосту при выезде из села Саид и Ахмед увидели БТР, номер которого им подсказали женщины на базаре. Когда Саид подошел к военным, они сразу спросили:
— Вы за своим рабом?
Саид, не вступая с ними в полемику, сразу спросил:
— Сколько?
— Тысяча долларов за него и две тысячи за тебя, чтобы мы тебя не арестовали как раба-держателя. Ха-ха-ха, — загоготал верзила с платком на голове.
Но к счастью, в это время со стороны райцентра к блокпосту подъехала колонна из трех машин с главой местной администрации и директором совхоза Лечи Турпаловым, которые с райцентра возвращались в село. Глава администрации села Джабраил Демелханов, знавший довольно близко Саида, вышел из машины узнать в чем дело. Саид все объяснил, и Петр был освобожден и отпущен вместе с ним домой.
На следующий день Саид собрал всех в дорогу. Петр, Анна и Зарган с Лизой и Исой поехали в Нальчик. Он дал им денег, чтобы на первых порах Зарган обеспечила Петра и Анну жильем и едой. Денег для этого было достаточно. Сам Саид, не говоря никому ни слова, подался в горы искать Ислама и Бориса. Для этого он решил примкнуть к каким-нибудь ополченцам, чтобы узнать о местонахождении ребят.
Уже через два месяца Саид находился в отряде, подчинявшемся Ахмеду Закаеву. Он был назначен на должность помощника начальника службы разведки. Саид продолжал поиски Ислама и Бориса. У него появилась информация о том, что они находятся в отряде какого-то новоявленного эмира по имени Аль-Азиз-Хаким и что этот отряд готовит смертников-камикадзе для проведения террористических актов в стане федеральных войск.
Опыт оперативной работы в органах МВД давал возможность Саиду быстро и оперативно, с профессиональной точки зрения, отрабатывать любую информацию и оценивать должным образом обстановку текущих событий. Несмотря на то, что некоторые должностные лица в отряде относились к Саиду с недоверием, Ахмед Закаев, утверждая его на эту должность, твердо верил, что в любом случае Саид не предатель и не станет им никогда. Кроме всего прочего, Саид и Закаев были из одного родоплеменного тейпа — чинхо. Люди из уважаемых семей, рода, если даже у них разделяются мнения, всегда выражают их открыто. Подлые же изменники и предатели всегда были и есть во всех народностях или семьях, но они имели свое лицо и определялись и выявлялись без особого труда.
IV
Наступила осень. В лагерь отряда вернулся из зарубежной поездки Ахмед Закаев. Накануне он встречался с президентом и верховным главнокомандующим республики Асланом Масхадовым. На совещании генштаба, на котором присутствовали многие полевые командиры, подчинявшиеся Масхадову, люди в которых он был уверен и которым доверял, обсуждался вопрос о террористических актах, которые готовятся радикалами на территории России.
Масхадов объяснил, что, по данным разведки, некий новоявленный эмир, который не докладывает никому и не корректирует свою деятельность ни с кем, решил использовать людей в роли камикадзе и провести несколько кровопролитных жестоких терактов на территории России, предположительно в Москве. «Мы не террористы, мы защищаем свою независимость, — сказал Масхадов. — Мы не воюем с русским народом, мы воюем с системой тирании, и любые действия, направленные против народа России, направлены против чеченского народа, и поэтому должны пресекаться и караться. В наших рядах нет места террористам, убивающим невинных гражданских людей, — продолжил он и добавил — те лица, которые подыгрывают тем, кто нас пытается очернить в глазах мировой общественности и поставить на колени, должны выявляться и уничтожаться. Приказываю всем спецслужбам и полевым командирам предотвратить эту кровавую акцию, которую пытаются провести от нашего имени, и разобраться с теми, кто стоит за этим». Далее последовали отчеты, доклады и обсуждение подготовки к предстоящей зиме.
Вернувшись в свой полевой лагерь после встречи с Масхадовым, Закаев собрал в землянке оперативный штаб с доверенными лицами и полевыми командирами всех групп, которые подчинялись непосредственно ему. Они обсуждали донесения разведки в генштаб вооруженных сил Ичкерии о возможном террористическом акте в Москве или другом городе и о том, что этот акт готовят неизвестные, которые не подчиняются командованию Чеченского сопротивления. Ответственность за выполнение этой задачи Закаев возложил на Саида Тасуева. Он сказал ему, что чеченская делегация должна вскоре встретиться с членами ПАСЕ, и любые провокации от имени Чеченского сопротивления должны пресекаться любыми средствами и любой ценой.»
— Это приказ! — сказал Закаев. — И от его выполнения зависит истинное лицо чеченского народа». В этот момент Саид взорвался. Он вскочил с места и, обращаясь к Закаеву, сказал:
— Почему лишь сейчас президент и вы, его окружение, задумались о цвете лица чеченского народа? Где вы были, когда закончилась первая война и наш чеченский народ доверил вам свою судьбу? Где вы были, когда преступность захлестнула всю республику, когда похищали и убивали ни в чем не повинных людей? Почему? Ну почему ни президент, ни вице-президент, ни многочисленные вице-премьеры и силовые структуры не задумывались тогда над цветом лица нашего народа? Тогда, когда всеми возможными и невозможными средствами и методами обливали грязью лицо нашего прекрасного народа?
Сидящие за столом полевые командиры и представители секретной службы Закаева возбужденно смотрели на Саида, переводя взгляды с него на Закаева и не зная, что предпринять. Закаев, в свою очередь, молча сидел и смотрел на Саида, вникая в его слова. Никто из присутствующих не пытался вмешаться ни словом ни делом в выпад Саида, пока на него не отреагирует сам Закаев. Саид продолжал:
— Почему сегодня присутствуют в республике силы, не подчиняющиеся президенту? Кто они? Сколько их сейчас и сколько будет? Почему всегда у нас появляются невесть откуда какие-то люди и приносят раздор, непонимание, несогласованность и неуправляемость? Почему до сих пор президент не объявляет войну тем группировкам, которые терроризируют наш народ, подставляя его под удары федеральных войск? Лицо чеченского народа давно в грязи и крови. Пока мы изнутри не очистимся, никакая война с федералами не спасет достоинство чеченского народа. И если я буду что-либо делать, то не ради Масхадова и не ради тебя, Ахмед. Я буду это делать только для тех, кто невинно погиб, кто страдает в голоде и нищете, в холоде и болезни.
— Ты все сказал? — спросил Закаев. — Если все, тогда я тебе скажу другое! Если бы я не знал тебя, твою семью, твоего брата Ибра…
— Не трогай моего брата, он слишком чист для подобной грязи.
— Ты меня не перебивай, когда я говорю. Ты никто, чтобы обвинять президента и нас. Если ты такой правдолюб и ни черта не понимаешь, что происходит на самом деле, катись, откуда пришел.
Люди за столом начали говорить о недостойном поведении чеченца, которого так тепло приняли в свой строй. Но Закаев успокоил их и продолжил:
— Ты сам, Саид, посеял недоверие к себе у присутствующих. Я знаю тебя и поэтому предлагаю покинуть наши ряды. Наше сообщество больше не нуждается в твоем присутствии. Ты свободен так же, как ты был свободен в своей благоустроенной Германии. Ты исключен из наших рядов. А с другими мы и без тебя разберемся. Майрбек тебя проводит до безопасного места. Больше мне не о чем говорить с тобой.
— Ахмед! Я сделаю эту работу, а потом ты можешь считать меня не в своем сообществе. Для этой работы у меня есть кое-какие предположения.
— Это твое личное дело. Ну, а если провалишь, то спрос будет с тебя, и не забывай, что это серьезное предупреждение.
Когда Саид вышел в сопровождении Майрбека, состоявшего в личной охране начальника штаба, кто-то из сидевших за столом заметил, что его не следовало бы отпускать. Но Закаев вновь сказал свое решающее слово: «Он безопасен, вреда от него не будет — он слишком честолюбив. А его достоинствам многие могут позавидовать. Семью его я хорошо знал. Да и вы знаете, чт; он пережил за последнее время. Ну, а если вдруг что, то он никуда не денется. Ответственность за него я беру на себя».
Когда Саид с Майрбеком отошли довольно далеко от лагеря, тот сказал:
— Парень, ты лишка дал. За это у нас наказывают.
— У кого это у вас? — спросил Саид.
— В нашем кругу…
— Плохо, что вы оказались в кругу вместо правительственного руководства, парламента и Конституционного права, — съязвил в ответ Саид.
— Послушай ты, герой! Что ты себе позволяешь? Если тебе покровительствует Закаев, это еще не значит, что ты можешь бросаться всякими обвинениями.
— Послушай сам, каратель безмозглый, слепота президента и его пассивность ввергли народ в пекло грязной войны. Сколько можно быть слепым и не видеть?!
Майрбек полез за пистолетом в карман, а Саид набросился на него, и они сцепились в драке. У Саида не было никакого оружия, пистолет же Майрбека выпал из его рук, и они долго боролись в лесных зарослях, нанося по лицу и телу удары кулаками и ногами. Все это продолжалось до тех пор, пока оба не обмякли, обессилив друг от друга. Результатом этой драки явились подбитый глаз и разбитая рука у Майрбека и рассеченная бровь и выбитый зуб у Саида. Обессилившие, они оба лежали друг возле друга.
Начавшаяся драка на политической почве, переросла в личную. Как око за око, зуб за зуб, кровь за кровь. И теперь они оба понимали, что отстаивание политической линии президента, его окружения и их деятельности осталось позади. Теперь речь пойдет о личной чести, о личных взаимных оскорблениях и отстаивании личной чести. Порядком отдышавшись, они вновь, как раненные звери, набросились друг на друга. Они долго боролись, пока вновь не обессилили. Лица и руки превратились в кровавое месиво, и никто не хотел уступать другому. Снова и снова, как обезумевшие, они бросались друг на друга, нанося удары, но уже не такие болезненные, как в начале драки.
Майрбек был моложе Саида лет на десять, но в рукопашном бою бывший работник следственных органов Саид не уступал своему противнику. Кончилось это тем, что оба свалились в небольшой каменистый овраг, где, ударившись о камень, Саид потерял сознание, разбив себе голову. Кроме того, они оба поцарапали себе локти и коленки, ударяясь об острые камни.
Майрбек долго вытаскивал из оврага потерявшего сознание Саида, потом оттащил его к горному ручью, где и стал приводить в чувство. Наконец Саид стал приходить в себя, не соображая, что с ним и где он. Когда, наконец, он понял что к чему, то вновь попытался наброситься на Майрбека, но упал в воду. Тот вытащил его и положил на большой камень у ручья, а сам пошел искать пистолет. Найдя его, он вернулся к Саиду, который, придя в себя, умывался, смывая кровь с лица и рук.
Подойдя к нему, Майрбек предложил закончить эту бессмысленную драку или стреляться из пистолета. Предложение заключалось в том, что они бросят жребий, и кому он выпадет, тот стреляет первым, имея в пистолете один патрон, с определенного расстояния. И так по очереди. А лучше всего, — предложил он, — сначала бросим жребий — на мировую или стреляться. Я зажму один патрон в руке или ты, если хочешь. Если выпадет пустой кулак, то мир. Ну, а если патрон, то тогда стреляемся.
— А не проще ли тебе застрелить меня? — спросил Саид.
— Нет, не проще! Ты думаешь, что я безмозглый каратель? Нет! Я через многое прошел и поэтому не всегда говорю вслух, о чем думаю, в отличие от тебя. У меня пистолет, и ты — труп через пять секунд. Но я не безмозглый каратель, как ты думаешь, и не трус.
Майрбек передернул пистолет и подошел к Саиду. Направил на него дуло, потом опустил и, положив пистолет рядом с Саидом, сказал:
— Покажи ты, на что способен. Стреляй! Теперь у тебя пистолет, теперь через пять секунд я труп. Давай.
Саид отвернулся от него и пересел на другой камень. Они долго молчали, не глядя друг на друга. Потом Майрбек подошел к Саиду и сказал:
— Извини, мой брат. Ты не знаешь какого мне! Человеку тяжело быть всегда в волчьей шкуре. Есть виновные и невиновные. Но сейчас об этом говорить смысла нет. К тому же, если противная сторона не желает говорить об этом. Мне мир любой ценой не нужен. Мне нужен гарантированный мир. И мы пойдем до конца, и у нас другого пути нет. Прости за твой зуб, если сможешь. Если хочешь, я пришлю старейшину из своего рода к тебе с извинением и прошением о мире. Или вот, возьми камень и ударь меня в зубы, — он протянул камень Саиду.
Саид взял его, бросил его в воду и сказал:
— Видишь теперь этот камень? Не видишь! Так и не увидишь во мне злобу и неприязнь к тебе. Я прощаю тебе все. Прости и ты меня! — он взглянул на Майрбека вопросительно.
— Спасибо тебе! И я прощаю тебя! — и с этими словами Майрбек обнял Саида, — вот еще что! Ты должен найти своих ребят. Их завербовал Аль-Азиз, мне Ахмед велел передать тебе эту информацию. Неизвестно, кому Аль-Азиз подчиняется, видимо у него покровители от самого дьявола. Вот адрес его связного в городе. Торопись, опоздаешь произойдет непоправимое, и рябят своих ты больше не увидишь, мы бессильны против этого дьявола Аль-Азиза. Спасай ребят, вернешься, я помогу тебе в твоей задаче.
— Спасибо тебе, брат мой, прости, если что не так. Я буду тебе обязан…
НА КРАЮ ЖИЗНИ
I
Спустя месяц в Москве, на Театральной площади, напротив Большого театра, у фонтана стояли двое молодых ребят и наблюдали, как красиво одетые люди, нарядные, с цветами в руках, проходили под огромными высокими колоннами фасада театрального здания и исчезали в проеме громадных дверей, предъявляя билеты. Некоторые торопливо подбегали то к одному, то к другому из стоявших у театра людей, спрашивая, нет ли у кого лишнего билета.
Молодые ребята явно нервничали и суетились. К ним подошли два патрульных милиционера и попросили предъявить документы. Ислам и Борис, а это были они, достали из внутренних карманов синтипоновых курток паспорта и предъявили им, следом показывая четыре билета на оперу «Борис Годунов».
— Мы ждем своих подружек, чтобы пойти в театр, — сказал Борис, глядя в упор в глаза милиционерам, и добавил — мы приехали на экскурсию с группой.
— А где ваш старший сопровождающий или регистрация? Билеты, которые подтверждают, что вы приехали на экскурсию? Регистрация в гостинице? — спросил один из милиционеров.
— Старшая группы, воспитательница, она с другими уже вошла в театр, а мы ждем своих подруг — они побежали в аптеку, у одной из них заболел зуб.
— Ничего не знаем, пройдемте с нами в отделение, — грозно сказал второй милиционер.
— Дяденька, мы потеряем друг друга! Пожалуйста, не забирайте нас! — взмолился Борис.
— А этот что? Немой что ли, твой друг? — спросил у Бориса тот же милиционер, показывая на Ислама.
— Нет! Я не немой. Просто молчу, — ответил Ислам.
— Ну тогда пошли, молчун, в отделение — там и разберемся.
— Дяденька, не надо в отделение, наши девочки потеряются. Мы им сказали, что будем ждать их здесь. Они скоро подойдут, — вновь взмолился Борис.
— Вот, возьмите штраф, — протянул сторублевую купюру Ислам. — Пожалуйста, а то нас будут ругать учителя.
— Да ну их! Оставь! Пойдем, дети ведь, — сказал один милиционер другому. — И спрячь свои деньги, сопляк, уж больно вы щедрые, черножопые, — добавил он и они ушли выискивать других нарушителей правопорядка.
Когда милиционеры отошли от них, ребята облегченно вздохнули и стали обсуждать, как бы они поступили, если бы те не оставили их в покое. Ислам сказал, что пришлось бы уложить их на месте и врываться в театр: там уже достаточно собралось народу.
— Слушай, Ислам! Как они могут слушать этот шум? Тоже мне, опера! А вообще там внутри красиво, все золотом сверкает.
— В тот раз я ходил туда на разведку, а не золото разглядывать. Ты лучше слушай, когда прозвенит первый звонок, — прервал Ислам Бориса.
— А хорошо мы сделали, что купили четыре билета! Как будто мы с кем-то.
— Да! Ты же у нас полон идей, — похвалил Ислам Бориса.
— Ха-ха! А ты у нас черножопый, — рассмеялся Борис.
— Хватит сквернословить! Ты лучше молитву-Ясин читай. Через пять-десять минут предстанем перед Аллахом, — одернул Бориса Ислам и добавил — смотри! Уже почти все вошли, а звонка еще не было. В прошлый раз, когда мы ходили, первый звонок прозвенел без пятнадцати семь. Уже без пятнадцати, время.
— Ислам, ты втяни живот, а то выпирает жилет с зарядом.
— Ничего. Нам главное пройти билетершу, а там сразу ворвемся в партер. Ты бежишь с правой стороны рядов, а я — с левой. Добегаем до середины, кричим «Аллаху Акбар» и дергаем шнуры.
— Тебе страшно, Ислам?
— Мне нет. Если ты боишься, у тебя есть время уйти.
— Нет! Я с тобой. Ты мой брат, и мы будем вместе навсегда. Навсегда! Навсегда! Навсегда!
— Не мешай мне! Я читаю молитву, — сказал Ислам Борису, на чеченском языке.
— Дик ду (хорошо), — ответил Борис.
Прозвенел второй звонок, и ребята, не оглядываясь по сторонам, двинулись в сторону театральных колонн. Они поднялись по ступенькам, прошли между колоннами и направились к входу. Пропустив вперед пару — мужчину и женщину, говоривших на иностранном языке, — они протянули билетерше билеты. Та взяла, взглянула на них, и в это время на плечи ребят легли руки и прозвучал голос:
— Молодые люди! Нужно отпрашиваться у родителей, даже если вы идете в театр.
Не понимая, кто их схватил, растерявшиеся Ислам и Борис попытались вырваться и вбежать внутрь театра. Но цепкие руки Саида и армейского боевого друга Ибрагима Юрия Крутова удержали ребят и поволокли в сторону под удивленные взгляды билетерши и находившихся неподалеку людей.
Ислам попытался вырваться, но когда узнал своего дядю, весь обмяк и опустился у его ног. Борис, не зная как ему поступить, смотрел на Ислама.
— Встать! — скомандовал Саид и дернул Ислама за ворот куртки. Бориса держал Юрий.
Что-что, а такого оборота мальчики не ожидали, и это их так потрясло, что они даже не могли пошевельнуться.
Крутов передал Бориса в руки Саида, а сам взял за плечи Ислама и, приподняв его, сказал:
— Вот ты какой, абрек! Похож, похож на отца — настоящий джигит!
Ислам, не понимая, что это за человек, таращил на него недоуменные глаза. В это время к ним подошли те двое милиционеров, которые уже встречались с ребятами. Видимо, их направила испуганная билетерша. Представившись, они спросили:
— Что здесь происходит? Юрий, обернувшись, вытащил из внутреннего кармана удостоверение майора милиции и, показав его милиционерам, сказал тихо:
— Все нормально. Просто ребята решили устроить себе культпоход без разрешения родителей, и нам пришлось испортить им праздник. Вы свободны. Мы здесь сами разберемся. Повернувшись к Исламу и Борису, он весело скомандовал:
— А теперь марш домой! Там разберемся в вашем самовольстве. И они пошли в сторону ЦУМа (Центрального универмага), где стояла машина Крутова. Юрий сел за руль, а Саид устроился на заднем сидении между Исламом и Борисом. Юрий вел машину, периодически поглядывая в зеркало заднего вида, чтобы изредка наблюдать за поведением ребят. Ехали молча. Но Юрий нет-нет, да и пытался развеять их холодное и непредсказуемое молчание.
Саид уже две недели находился в Москве у верного друга своего младшего брата, о котором он знал только по его рассказам. Да и Юрий был немало наслышан о Саиде от Ибрагима.
С Галиной они не поженились, потому что она так и не приехала к нему, написав, что выходит замуж за другого. Юрий, долго не раздумывая, женился на своей бывшей однокурснице, поступил на службу в органы МВД, закончил юридический институт. Работал, растил троих детей — мальчика и двух девочек. Сын Андрей уже учился в МАДИ, откуда Юрий был в свое время отчислен, как оказалось, за драку в ресторане, за что попал в милицию. И только добровольный призыв в армию спас его от крупных неприятностей.
Они подъехали к дому, в котором жил Юрий. Поставили машину и поднялись на лифте на шестой этаж. Дома находились его жена Алла, сын Андрей и дочери Ксения и Полина. Алла приветливо встретила гостей, подошли поздороваться и Андрей с Ксюшей и Полей. Юрий попросил накрыть стол в гостиной, а сам с Саидом отвел Ислама и Бориса в спальную комнату. — Ну показывайте, что у вас там под куртками, — приказал Крутов. Ребята занервничали. Успокаивая их, он повторял:
— Спокойно, спокойно, ребята, спокойны, джигиты, вот и молодцы.
Когда с них сняли куртки, то открылась ужасная картина: оба были обвязаны тротилом и всякими сложными приспособлениями. Кроме того, у них было по два пистолета системы ТТ. Юрий был ошарашен увиденным. Они с Саидом осторожно сняли детонаторы. Потом, сняв смертоносные жилеты, Юра вывел их из спальни и провел в комнату Андрея, попросив сына занять их внимание. В семье Крутовых, кроме него самого, никто не знал, что происходит. Да никто и не интересовался этим. Гости есть гости.
Вернувшись в спальню к Саиду и страшному грузу, Юрий застал его сидящим на кровати в слезах.
— Ну, ну-ну, нюни здесь распустил! Благодари Бога, что мы в цель попали, а то здесь такое творилось бы. Надо же… смотри-ка… ужас… вот, суки! Детей на смерть, на убийство… суки… ироды… смотри-ка на это… — Юрий нервно хватал себя за голову.
— Спасибо, Юра, спасибо, спасибо тебе…
— Спасибо тебе, дорогой мой! Тебе спасибо! Ты не можешь себе даже представить, сколько людей ты спас!
— Нет! Это ты! Без тебя я бы не справился. Юра, спасибо! Храни тебя Бог!
— Все… Все… Тихо… Тихо… Надо с этим что-то делать. Куда все это деть? Куда?.. Пойдем, пойдем, — Юрий взял за плечи Саида, вывел его из комнаты и закрыл дверь на ключ, положив его к себе в карман. — Пойдем на кухню.
На кухне Юрий обратился к дочерям:
— Девочки, идите, пожалуйста, пока в гостиную, — и сказал супруге — мать, прости, дай-ка мы тут по оперативчику сделаем. Трудный день. Понимаешь? Понимаешь, мать? А?
— Да ладно тебе. Можно подумать, что ты у меня всегда спрашиваешь разрешения.
— Вот видал, Саид, какая у меня жена? Нет бы сказать, что нельзя, вредно. На, вот, пей сколько влезет. Вот какая, спаивает мужа, — пытался шутить Юрий.
— Что это с тобой сегодня? Ты какой-то не такой! Саид Заурбекович, что это с ним случилось? Да я смотрю и вы сегодня какой-то не свой будто, — посмотрев на них, Алла вдруг ужаснулась. Их бледные лица были искажены страхом, ужасом и это непонятное выражение лиц напугало ее. Она присела на табуретку и спросила:
— Ребята, что с вами? Что случилось?
— Нет, ничего не случилось. Достань нам огурчики соленые, я сейчас, сейчас, сейчас… бутылек открою, — пытался улыбнуться Юрий, но улыбка не получалась.
В это время на кухню зашел Андрей и спросил отца:
— Пап, они что, оба глухие? Я пытаюсь с ними говорить, а они как будто меня не слышат…
— Иди, иди к ним, они глухонемые. Иди, побудь с ними, — вытолкнул отец сына.
— Юра, что случилось? — громко спросила у мужа Алла.
— Ничего, ничего не случилось, родная. Просто мы чуть-чуть в аварию не попали, и ребята испугались. И все, все, ничего, вот и все.
— О, боже мой! Когда ты успокоишься? Уже дважды ты попадал в аварию! И сына в автодорожный институт устроил! Сейчас я вам огурчики достану.
Юрий взял с полки стаканы и наполнил их почти доверху.
— Что ты делаешь? Рюмки возьми! Кто так водку пьет? Ты стал каким-то ненормальным, — вздохнула Алла.
— Потом, потом рюмки, рюмочки, бокалы. А сейчас не мешай нам утолить «жажду», — Юра залпом опрокинул стакан водки, отдышался и откусил пол-огурца. — Давай, давай, пей, не смотри, — обратился он к сидевшему с опущенной головой Саиду.
Саид взял стакан водки и тоже выпил его до дна.
— Ребята, ну вы даете! Вы что, водку в первый раз видите? — заметила хозяйка.
Они молча закусили и вышли из кухни, извинившись перед Алла. Зашли в спальню, где находился смертоносный груз, и стали обсуждать дальнейшие действия.
Саид остался с ребятами, а Юрий, сложив весь адский груз в вещмешок, поехал от него избавляться. Разобрав пистолеты на детали, он утопил их в разных местах реки далеко от Москвы. Детонаторы тоже были сброшены в реку в разных местах. Тротил закопал глубоко в землю в болотистом лесу. Без детонаторов он не представлял собой опасность.
Вернулся он далеко за полночь, отвез Саида с ребятами в одну из столичных гостиниц — так захотел Саид. Там они сняли номер. Утром к ним заехал Крутов, и они с Саидом начали вести спокойную беседу с ребятами, чтобы для начала вывести их из тяжелого внутреннего состояния.
Через день Юрий вновь приехал к ним уже с сыном Андреем, и они поехали в цирк на Цветном бульваре. После представления он сказал, что их ждут дома на ужин Алла с Полиной и Ксенией.
За ужином Юрий вспоминал их армейскую жизнь с Ибрагимом, их дружбу, а также армейских товарищей. Он преднамеренно не касался службы в Афганистане. После ужина он достал из шкафа военный китель Ибрагима, оставленный им в свое время. Сорванные погоны были пришиты, а на нагрудной части кителя висели ордена, медали и армейские значки Ибрагима. — Вот, возьми и храни, — протянул он его Исламу — Это китель твоего отца. Твой отец был настоящим человеком и другом. Ему не нужно было объяснять, где черное, а где белое. Он всегда был примером чести, достоинства и благородства. Среди скупых он был щедрым, среди алчных и жестоких он был честным и великодушным, среди малодушных он был снисходительным, среди лукавых и нечестивых он был прямодушным. Природа его добродетели была велика и неуклонна от его принципов. Он много рассказывал мне про своего отца Заурбека, твоего дедушку». (Ислам и Борис еще не знали, что Заурбека и Хеды не стало, о смерти матери Ислама они узнали еще в лагере в горах.)
При упоминании о дедушке с бабушкой Ислам прослезился, слезы появились и на глазах у Бориса. Юрий продолжал:
— Рассказы Ибрагима о своем отце и матери меня всегда захватывали, и я их полюбил всем сердцем, как своих родителей. Своих родителей я потерял рано и завидовал Ибрагиму, который с такой любовью, с таким уважением говорил о них, о своих родителях. Мне так и не довелось их увидеть. Мне так и не довелось побывать на вашей родине. Все собирался, собирался, но из-за политических потрясений в стране так и не смог. Виной раздора, виной отсутствия взаимопонимания стали не наши народы — все это результат грязной политики, где отсутствует мудрость и дальновидность. Сегодня мне очень приятно видеть в своем доме брата моего прекрасного, верного друга. Мне очень приятно и радостно видеть сегодня в своем доме, за этим столом, сына моего брата Ибрагима. Да! Я называю его так, потому что он заменил мне брата, которого у меня никогда не было. И я хочу, чтобы сын моего брата Ибрагима стал братом моих детей — Андрея, Ксюши и Поли.
Алла с удивлением слушала мужа и не узнавала его. Он, всегда строгий, но вместе с тем добрый и внимательный к ней и детям, никогда ранее не позволял себе подобные сентиментальности. Никогда не позволял себе говорить со слезами на глазах, как сегодня. В глазах Крутова стояли слезы. Они исходили из глубины его души, но его жена и дети не понимали до конца, чем они вызваны в действительности, хотя и видели, что в последние дни он был чем-то обеспокоен и встревожен. Они догадывались, что его сегодняшнее поведение как-то связано с появлением гостей, с их проблемами, в которые они считали неэтично вмешиваться, если они покрыты тайной.
После ужина Юрий отвез гостей в гостиницу. Они договорились с Саидом пока не говорить Исламу и Борису о смерти Заурбека и Хеды.
На следующий день Юрий вместе с сыном приехал проводить их до аэропорта. Билеты были куплены заранее. Тепло попрощавшись с Юрой и Андреем в аэропорту, Саид вместе с ребятами улетели в Нальчик. Прилетев, они поехали домой к Зарган. Та встретила их с дикими криками плача, бросилась обнимать Ислама и Бориса. Как сумасшедшая, она целовала ребят — то одного, то другого. Потом бросилась к телефону и стала звонить Анне. Дозвонившись, она попросила ее приехать к ней вместе с Петром, не посвящая для чего. Анна сказала, что они будут у нее через час.
Муж Зарган Мовсар и Саид курили на балконе, Зарган вместе с детьми накрывали на стол, когда в квартире раздался звонок. Зная кто это, Зарган взглядом дала понять Борису, что он может идти открывать дверь своим родителям, но заметив волнение Бориса, Зарган сама пошла встречать Петра и Анну.
Ожидавшие хоть каких-нибудь вестей от Бориса и Ислама, Анна, увидев радостные глаза Зарган, после взаимного приветствия сразу же спросила: «Есть ли какие-нибудь вести от наших ребят и Саида?» В это время в коридор выглянул Мовсар и, поприветствовав гостей, пригласил их в гостиную.
— Тетя Аня, тетя Аня, Борис приехал, Ислам приехал, — с криками бросились навстречу Анне дочь Мовсара и Зарган Луиза и счастливая сестренка Ислама Лиза. Анна, как будто сраженная молнией, сначала замерла, а потом бросилась к сыну и Исламу. Ребята побежали к ней навстречу и вдвоем обняли ее. Радость была столь высока и неизмерима, что сил стоять на ногах не было, и она обмякла на руках сына и Ислама, так что они, с трудом удерживая ее, усадили в кресло. Вытирая слезы, Анна пыталась внимательнее разглядеть ребят, трогая их руки и лица. Слезы безудержно лились из ее глаз. Слезы непомерной радости подавляли голос, ее слова заглушались рыданием. Но, увидев склоненного перед собой Саида, она вновь обрела силы и, как родного брата, обняла его и стала целовать его в лицо, щеки, волосы…
Когда плачут глаза женщины, мужчины могут сдерживать свои эмоции, но когда плачет сердце матери, мужчины не могут сдерживать ни предательских слез, ни чувства мужского достоинства, и тогда мужчины становятся похожими на беспомощных детей, и уже женщинам приходится их утешать.
О, Всевышний! Сколько Ты заложил в слово «мать»? Если бы ты собрал воедино все материнские слезы, наверное, произошел бы земной потоп, и весь мир состоял бы из одного соленого океана — материнских слез.
Те люди, которые не могут прочувствовать плачь сердца матерей, которые обогащаются на слезах и крови людской, не понимают, да и не могут понять, сколько бы ни обогащались, сколько бы ни грабили, не могут они вечно обладать этим богатством, властью и даже той короткой жизнью, которую им дал Бог.
Какой бы властью и богатством не обладал бы человек, он не может быть счастлив, если не может вызвать боль в его сердце плач сердца матерей. Только бездушный и бездуховный человек остается равнодушным при плаче материнского сердца.
Все золото мира не стоит одной слезинки плачущей матери, когда плачет ее сердце. На вид и вкус все слезы одинаковы, похожи друг на друга, но лишь внешне. Слезы, которые изливаются из глубины сердца матери, ни с чем не сравнимы. Одна мать встречает с ратных дел сына, героя-победителя, увешанного орденами и трофейными подарками, со слезами радости на глазах. Другая мать оплакивает слезами сына — названного врага того победителя и героя. Что общего между этими слезами? Что мы, люди, можем сделать для того, чтобы этих слез не было? Может просто нужно жен и матерей воинствующих политиков и военачальников обязать посылать своих мужей и сыновей воевать в первых рядах, ходить в атаку на названных врагов. Тогда может они и поймут, что плохой мир лучше, чем хорошая захватническая война.
Впрочем, о чем можно говорить, когда лидер такого огромного государства, как Россия, публично заявляет о том, что «мы не можем не учитывать интересы нашего государства, несмотря на то, что бывают такие издержки, как гибель мирного населения, когда идет процесс государственной политики и отстаивание его неразделимости, если даже идет речь о больших человеческих потерях». При такой политике матерям не следует рыдать и плакать, а надо брать в руки вилы и идти на цербера, который поедает ее чадо.
В квартире Мовсара слезы лились рекой, но не только слезы радости, но и горя из-за происходящего на их родине. На вопрос Петра, где Саид их нашел, тот ответил, что ребята находились в горах, у родственника Заурбека Хабибуллы. Он не стал при всех рассказывать, что произошло на самом деле, даже от зятя Мовсара и сестры Зарган Саид скрыл истину о происшедшем. Он, заранее предупредив ребят, соврал, рассказал, что забрал ребят от Хабибуллы и повез в Москву. Там они посетили цирк на Цветном бульваре и ходили в Большой театр на оперу «Борис Годунов».
Анна была в восторге и благодарна Саиду за то, что ее сыну удалось попасть в цирк и, конечно же, в Большой театр. Борис и Ислам тоже были ему благодарны за то, что он не рассказал родственникам их похождениях, но с волнением ожидали его последующих действий.
Саид с Юрой приняли верную тактику в отношении Ислама и Бориса. Пусть у них будет больше вопросов, решили они, чем получат ответов в оценке своего поведения, пусть даже из благих намерений — желания отомстить за Ибрагима и Хаву.
Но тем не менее у Саида был на этот счет и свой план. И он решил довести его до логического конца без присутствия лишних людей.
Уединившись на балконе покурить, Саид с Петром решили, что поедут с ребятами ночевать к Петру, а Анна останется у Зарган. Вернувшись к остальным, они объявили, что уже поздно и пора расходиться. Саид попросил извинения у Анны за то, что, несмотря на долгую разлуку с сыном и ее желание оказаться в кругу семьи, ей придется остаться на ночь у Зарган. Петр добавил, что утром они все вернутся и проводят Саида в Грозный.
Приехав к Петру, Саид рассказал ему всю правду о случившемся с Борисом и Исламом, что привело его в шок. Далее состоялась обстоятельная беседа с мальчиками. Скорее всего, это была не просто беседа, а нечто вроде психологического воздействия на потерявших разум ребят, лишившихся чувства самооценки своих действий, которые, ко всему прочему, были зомбированы неким Аль-Азиз-Хакимом. Этот выходец из Дагестана вербовал молодых людей. Он подчинял их себе и своей воле, из-за их психологического состояния. Он воздействовал на них, выдавая себя за открывателя воли Всевышнего, затмевая сознание еще молодых, но уже испытавших на себе и на своих близких «прелести конституционного порядка» ребят. Он призывал к священной войне молодых ребят, сбивая их с пути миролюбивого мусульманина.
Саид и Петр поочередно, не перебивая друг друга, атаковали ребят, пытаясь оказать на них воздействие, напоминая им о грехах и человеческих ценностях и о том, что они чуть не погубили несколько тысяч ни в чем не повинных людей. «Даже в горниле войны, — говорил Петр детям, — аморальным и бесчеловечным считалось убийство пленного безоружного противника».
Говорили о многом. Из слов ребят Саид определил, где расположен лагерь, в котором они находились, и кто были их командиры. Ребята еще рассказали о том, что к их командиру Аль-Азизу- Хакиму приезжал какой-то русский и что они его узнали. Этот русский, говорили они, участвовал в зачистке села еще до ухода их в горы. Они его видели рядом с генералом Гаджиевым, комендантом района. (Выходец из Дагестана генерал-майор Гейдар Гаджиев был комендантом Урус-Мартановского района и слыл в народе одним из самых жестоких людей, который самолично возглавлял зачистки сел подведомственного ему района. Избивая собственноручно задержанных ни в чем не повинных женщин, детей и стариков, он выкрикивал с пеной у рта, что всех чеченцев надо уничтожить. При одном из подобных его самоуправств у молодой беременной женщины из села Алхазурово случился выкидыш. Позднее этого генерала Гаджиева взорвала, восемнадцатилетняя вдова Айзан Газуева, после того, когда генерал у нее на глазах вспорол ножом в живот у избитого полуживого ее мужа, затем генерал схватив ее за волосы, окунал в распоротое нутро ее голову… Дождавшись удобного момента, через некоторое время, она взорвал его вместе с собой, подбежав к нему со словами: «Вы меня узнаете?»)
Предчувствие ребят, что их дело не закончится лишь возвращением в круг близких и наглядным порицанием их поведения и даже возможным избиением, которое они не исключали для себя, оправдалось. Они ожидали всего, но только не этого. В довершении нравоучения Саид сообщил:
— Ребята, мой отец, дедушка Ислама, да и ты, Борис, называл его дедушкой, наказал мне и завещал вам учиться… В это время юноши насторожились, какой-то неведомый страх сковал их. Они то и дело осторожно переводили взгляды с Саида на Петра, с Петра на Саида. Борис встал, подошел к отцу и то ли спросил, то ли сказал:
— Неправда?!.. Петр опустил глаза.
— Воша (дядя)! — закричал Ислам, подбежал к Саиду и, упав перед ним на колени, схватил дядю за руки и закричал:
— Дедушка!.. Что с дедушкой?.. Где он?.. Что с ним?.. Где бабушка?..
Глядя в глаза дяди, Ислам понял, что произошло нечто непоправимое. Он опустился на пол и потерял сознание. Борис, рыдая подскочил к своему другу-брату, которого таковым считал, и повернул его на спину. Петр побежал на кухню за водой. Саид и Борис подняли с пола Ислама и положили на диван. Петр вылил стакан воды на лицо Ислама, но тот не приходил в себя.
— Нашатырь есть? — спросил Саид Петра.
— Нет. Может водку влить в рот? — спросил Петр.
— Нет. Если даже умрет, — ответил Саид.
— Дядя Саид! Дядя Саид! Почему… почему Вы нас остановили? Дядя Саид… Почему… Поче… — рыдая, в конвульсиях забился над Исламом Борис.
— Угомонись! — прикрикнул на Бориса Петр, ударив его по затылку.
— Не надо, не надо, Петр! Оставь, открой окно и принеси еще воды, пожалуйста, — попросил Саид и стал ладонью бить по щекам Ислама, пытаясь привести его в сознание.
— Не надо, не надо, Петр! Оставь, открой окно и принеси еще воды, пожалуйста, — попросил Саид и стал ладонью бить по щекам Ислама, пытаясь привести его в сознание.
Вызванная скорая помощь увезла Ислама в больницу, где работала Зарган. Диагноз, по заключению врачей, был инфаркт.
После выписки Ислама из больницы Саид занялся подготовкой документов для отправки в Германию, к своей семье, Петра, Анны, Ислама и Бориса. Все это время Борис оставался рядом с Исламом в доме Мовсара и Зарган. Петр и Анна также с утра до вечера находились здесь и лишь на ночь уезжали к себе, на снимаемую ими квартиру. Лепет полугодовалого братика Исы и радость сестренки Лизы, что ее родной брат рядом, не утешали израненное сердце Ислама. Там, в больнице, куда он попал с инфарктом, в зеркале над умывальником, глядя на себя, он увидел совершенно другое лицо, которое даже испугало его. Он открыл кран, намочил руки и стал мокрыми руками протирать свои волосы, не понятно от чего побелевшие. Он думал, что врачи чем-то его намазали, но подошедший сзади Борис обнял его и неудачно пошутил, сказав:
— Ты, дорогой мой брат, теперь стал беложопым!
Не сдержавшись, Ислам ударил его кулаком по лицу, и тот, отпрянув назад, сказал:
— Прости меня, это было глупо с моей стороны. Прости, еще раз… прости, но если ты меня еще раз ударишь, то навсегда станешь черножопым. Бегаш ца хууш верг лай ву (на шутку только раб обижается)», — сказал по-чеченски Борис.
— Заткнись, или я тебя заткну, идиот! Плохая шутка — начало хорошей ссоры.
— Сам ты идиот! Ты думаешь, мне не больно? Думаешь, я не любил дедушку и бабушку?.. Ты… ты дурак, — заплакал Борис. — Почему ты тогда у театра этого мента не ударил за «черножопого» и пистолеты у тебя были тогда…
— Ты думаешь, я побоялся ментов? Ты думаешь… ты думаешь, я… я… — заревел он, — я… я….
В это время в палату вошла Зарган с медсестрой, чтобы отвести Ислама на кардиограмму.
— Что здесь происходит? — спросила она. — Хватит оплакивать умерших, о живых нужно думать. Тоже мне, мужчины называются…
Вспоминая об этом, Ислам укорял себя за свой поступок. Ведь сколько они ни балагурили с Борисом, ни шутили — ни разу они не обижались друг на друга. Но тогда, у зеркала, Борис был все-таки не прав, нанося душевную обиду ему, считал Ислам. «А я только физически обидел его. И то не за себя, а за дедушку и бабушку. Да и с другой стороны, кто юмор не понимает, тот действительно раб, заложник собственного снобизма», — размышлял он.
II
Спустя месяц, все вновь собрались у Зарган. Саид привез на всех, кого он отправлял в Германию, заграничные паспорта с визами, билеты на самолет в Москву, а оттуда — в Германию. Он объяснил Петру и Анне, что и как им делать.
Он объяснил, что Юрий Крутов должен встретить их в Москве и на следующий день отправить самолетом в Германию. Все вопросы, связанные с этим, были решены. В Германии их встретит его друг, Валера Бессель, который уже давно живет там, с развала СССР, и отвезет их в Дрезден к семье Саида. Там уже решены проблемы и с жильем. Работать Петр с Анной будут на заправочной станции и в магазине при той же станции у Саида и Валерия. Преодолением языкового барьера и подготовкой в высшее учебное заведение Ислама и Бориса будут заниматься жена Саида и их друзья в Германии.
— А я постараюсь долго не задерживаться. Решу кое-какие дела и приеду к вам, — закончил он свои напутствия уезжающим, неизвестно, надолго ли, друзьям семьи и племяннику. Лизу и Ису было решено оставить у Зарган. Петр, выслушав Саида и обведя глазами всех присутствующих, попросил слово и начал говорить:
— Войны начинаются сначала в головах нескольких людей. Эти люди всегда находятся за кулисами театра военных действий, а втягиваются в эти действия и страдают совершенно невинные люди. Я, как человек, как русский человек, проживший всю свою сознательную жизнь на чеченской земле, среди чеченцев, среди русских, армян, евреев и других национальностей, живших в этой республике, могу с уверенностью сказать, что ни чеченский народ, ни русский не виноваты в происходящем. Не мне вам говорить и рассказывать о всех болях и страданиях, которые испытывают ни в чем не повинные люди. Не мне вам рассказывать о черствых и окаменелых душах, развязавших эту кровавую бойню. Вы это сами видите и испытываете на себе. Я хочу сказать совершенно о другом. Человек, я подчеркиваю, Человек с большой буквы, всегда должен сохранять свой человеческий облик, что бы его ни постигло.
Всевышний посылает нам испытания, и мы люди, должны сохранять человечность. Нигде и никогда раньше мне не доводилось слышать, как сейчас, на этой войне, об озверелости людей. Кто они? Кто их родил и воспитывал? Не могу сказать. На сотни отморозков и ублюдков явились тысячи подобных им русского происхождения. Первые убивали, грабили и насиловали. Вторые, под видом их усмирения, явились продолжать грязное дело, которое не подлежит никакому определению. Первые были просто бандитами, но они явились гладко скроенной причиной убийства чеченского народа под видом наведения конституционного порядка.
Я не уехал и не вывез свою семью из Грозного, думая, что на этот раз действительно будут наводить порядок в отличие от первой войны. Но действия федеральных сил не подлежат никакому логическому объяснению. В отличие от чеченских бандитов и головорезов, официальные органы правопорядка России оказались страшнее всех и вся. А я это говорю не из-за того, что ваша семья помогала нам, не из-за того, что сегодня Саид заботится о моей семье. Я это говорю потому, что чеченский народ, несмотря ни на что, сохранил свою человечность.
В России есть такие же бандиты, как и в Чечне, которые ежедневно убивают, насилуют, взрывают, воруют и похищают людей. Но почему-то ни одна страна не бомбит ее. Мне тяжело говорить, и вам, наверное, тяжело меня слушать… Мне сегодня тяжело решиться уехать в страну, с которой воевал мой отец. Мне тяжело покидать чеченскую землю, на которой трудились, где умерли и похоронены мои родители. Мне тяжело уезжать в страну, в которой когда-то зародился фашизм, виной которого стала гибель десятков и десятков миллионов людей, искать будущее своему ребенку. Но сегодня картина изменилась. Некогда фашиствующая страна обрела человеческий облик, а воевавшая с ней Россия обрела фашистский облик. Что бы ни говорил Ельцин, Басаев, Путин, Масхадов и другие, народы никогда не потеряют свое человеческое лицо. Теперь я хочу обратиться к Борису и Исламу, потому что завтрашний день, будущее русского и чеченского народа зависит от дружбы, взаимного согласия и взаимного понимания таких, как они. Я хочу, чтобы они сейчас пообещали при всех присутствующих здесь, что все, что делается и будут делать для них, они в будущем, по мере сил и возможностей, посвятят делу укрепления дружбы русского и чеченского народов. Только с таким условием я поеду с ними в Германию или хоть куда. И наконец, я хочу передать Исламу одну вещь, — Петр достал из внутреннего кармана пиджака небольшой сверток и начал его разворачивать, продолжая говорить — вот этот талисман я снял с Ибрагима, когда вынес его тело из горящего дома.
Ислам и Борис стали с волнением переглядываться. Петр, взяв талисман за цепочку, показал его всем, высоко поднимая руку. На цепочке висела половинка той серебряной монеты, которую когда-то носил Ибрагим. Другая половинка висела на шее у Бориса — он снял ее с убитого солдата. Ислам и Борис одновременно встали и протянули руки к талисману. Все подумали, что они просто хотят прикоснуться к вещи Ибрагима. Но тут Борис быстрым движением снял через голову цепочку, на которой висел похожий на полумесяц медальон, на вид одинаковый с тем, который держал в руках уже Ислам. Они положили на стол обе половинки, пододвинули их друг к другу и получилось единое целое. Саид и Зарган в один голос спросили:
— Откуда?
Ребята рассказали все, что произошло в ту злополучную ночь, и о происхождении второй половинки.
Из всех присутствующих только Саид и Зарган знали подлинную историю этой монеты и ее раздвоения. Зарган, судорожно глотая воздух, побежала в ванную. Оттуда послышались ее рыдания. Саид велел не мешать ей, а сам вышел на балкон и опустился на стул. Кроме них, никто не догадывался о подлинной истории воссоединения этих двух частей серебреника, но каждый чувствовал, что здесь скрывается какая-то тайна. И каждый размышлял по-своему. И каждый из них был близок к истине и в то же время далек от нее. Но подсознательное чутье подсказывало им вслух не обсуждать это, и поэтому в доме повисла подавляющая тишина, и поэтому все они старались не смотреть друг другу в глаза.
При всех стараниях сохранить самообладание, слезы предательски катились из глаз, словно показывая свое превосходство над человеком.
Что есть истина? Истина — это когда она общеразделяема для тех, кто сопричастен с ней. А если идут слезы, значит, человечность не утрачена. Истина имеет также аспект жертвенности и она находит своих жертв. Человеку не нужно далеко ходить за истиной. Достаточно лишь взглянуть досконально вглубь любого факта и проанализировать его. Это позволит человеку принять или не принять это за составляющее первопричины действительности происходящего. И одно такое составляющее причины трагизма своего народа, как цель, которую нужно уничтожить, определил Саид, сидевший на балконе и оплакивающий своих родителей, брата и племянника, которого он никогда не видел и даже не знал о его существовании. Эта цель была для него ясна, и имя ей было Аль-Азиз-Хаким. Он решил, что это его долг, долг перед родиной, перед его народом и перед всеми, кого он так любил и ценил. Завтра, после отъезда в Москву Петра, Анны, Бориса и племянника, он уедет искать свою цель, и для ее уничтожения он не остановится ни перед чем.
Саид вошел в комнату. Все приподнялись со своих мест, как подобает по кавказскому обычаю. Он попросил Анну позвать сестру. Когда та вернулась вместе с Зарган, Саид сказал: «Сейчас Анна, Петр и Борис поедут на свою квартиру за вещами. Постарайтесь взять только самое необходимое. Остальное Зарган сохранит. С хозяевами квартиры она тоже разберется. Собрав вещи, возвращайтесь сюда вместе с ними. Утром в аэропорт поедем отсюда. Одну ночь проведем здесь. В тесноте, да не в обиде. Вас отвезет и привезет на своей машине Мовсар, так будет удобнее. Если нет других предложений, можете ехать».
Когда они уехали, Саид взял в руки две половинки монеты, сжал их в кулаке, размышляя, что с ними делать. Затем он подозвал к себе Ислама, повесил ему на шею половинку Ибрагима и сказал:
— Береги!
Вторую половинку он отнес в детскую комнату, в которой спал в люльке Иса, и повесил ему на шею со словами:
— Носи, мой дорогой! Это принадлежит теперь тебе. Наблюдая за его действиями, Зарган сказала:
— Я согласна с тобой, Саид.
— Ну и хорошо. Значит, так тому и быть, коли так случилось. Ничего с этим не поделаешь. Прости меня, Всевышний! Уже вечереет, — добавил он, обращаясь к Зарган — было бы хорошо, если бы мы позвали муллу и несколько человек из числа беженцев и местных для прочтения молитвенного моулида за упокой умерших и убиенных и за дорогу уезжающих.
— Нет проблем. Я сейчас позвоню двоюродному брату мужа, и он организует все как надо. Он здесь, в Нальчике, этим только и занимается. И друзья у него хорошие. Мясо и другие продукты в доме есть, а остальное можно прикупить на рынке, если вы с Исламом съездите прямо сейчас.
После окончания моулида гости разъехались, пожелав этому дому и обитателям его мира, добра и покоя. Оставшиеся поужинали и легли спать: кто на полу, кто в кресле, кто на кровати. Зарган досталась кухня. Но зато все перед долгой разлукой остались под одной крышей. Одному Богу известно, когда им еще придется разделить кусок хлеба и уголок дома.
Утром всей семьей Мовсар и Зарган поехали провожать в аэропорт уезжающих в Германию, а также Саида, который неизвестно за чем возвращался в Чечню. Перед выходом из дома сестры Саид оставил ей письмо, незаметно положив его под вазу на кухонном столе. В письме говорилось, как ей поступать в дальнейшем по отношению к Исе и Лизе, которые оставались под ее опекой. Вместе с письмом он оставил достаточно приличную сумму денег. Несмотря на то, что Зарган с Мовсаром жили при среднем достатке, и лишние деньги им бы не помешали, они с мужем отказались бы, считая, что Саиду они сейчас нужнее. Он знал об этом, и поэтому оставил деньги в письме, в котором просил не жалеть денег ни для себя, ни для детей.
В аэропорту Саид отвел в сторону Петра, Бориса и Ислама и сказал:
— Петр, теперь ты за старшего будешь там, в Германии, в мое отсутствие. Ты знаешь, что сейчас наши дети, как никогда, нуждаются в особом внимании. Требуй со всех одинаково, любые шалости пресекай жестко. Я уверен, ты справишься. Аллах позволит, увидимся. Да сопутствует нам Всевышний! Они обнялись, прощаясь друг с другом. Потом подошли к остальным. Саид обнял Анну, Лизу, Мовсара, сестру и ее детей и, наконец, раскрыв завернутого в пеленки младенца Ису, поцеловал его в щечку со словами:
— Береги его, сестра! Потом, попрощавшись со всеми еще раз, сказал:
— Не люблю долгих расставаний. Вы тут без меня… мне нужно ехать. Повернулся и пошел к машине, в которой его ждал родственник Хасамбек на стоянке при аэровокзале. Перед тем, как сесть в машину, он обернулся и махнул рукой всем тем, с кем только что попрощался.
ТАЙНА ЗАУРБЕКА
Вторая книга
Фашист
I
Саид сел в машину, сказал «Трогай!» и начал цитировать вслух поэта Вяземского:
«По милости твоей я весь насквозь расколот,
Кирпич пенял гвоздю, — за что такая злость?»
«За то, что в голову меня колотит молот», —
Сказал с досадой гвоздь.
— Почему до посадки не подождал? Мы бы успели засветло доехать до Грозного, — сказал Хасамбек.
— Понимаешь, не смог я. Не смог…
— Понимаю. На границе с Ингушетией нас будут ждать Мансур и Магомед, — напомнил он Саиду.
— Ты русскую поэзию любишь? — спросил Саид.
— Люблю. Точную…
— Это как, точную?
— Ну, понимаешь?.. В поэзии с русскими еще никто не сравнился. Например, Некрасов, Тютчев, Пастернак, Добролюбов, Бунин. Кстати, у Ивана Бунина проза красивая. Я целых пять томов его читал. Хочешь, я угадаю, кого ты сейчас цитировал? Петра Андреевича Вяземского. Как мне помнится, Ибрагим мне рассказывал, Вяземский до глубокой старости дожил. В литературе Ибрагим был силен. Если бы не он, я бы, наверное, ни одну книгу не прочитал. А ты слышал, как он часами наизусть читал Пушкина?
— Слышал, — ответил Саид и начал цитировать Некрасова:
Кто на смерть был готов идти
За страждущего брата,
Тому с тернистого пути
Покамест нет возврата.
Непримиримый враг цепей
И верный друг народа,
До дна святую чашу пей,
На дне ее — свобода!
— Вот видишь? Я называю такую поэзию точной.
— Да ты сам хоть что-нибудь написал? — спросил Саид.
— У меня не получается, да и не пробовал. Куда мне… стихи писать…
— На бумагу! — съязвил Саид.
— Зато я на гитаре играю. Люблю Высоцкого.
— На нервах ты играешь… Высоцкого… Высоцкий один. Такие редко рождаются. Да и как ты Бунина с Высоцким совмещаешь?!
— Просто! Одного — в голове, другого — в сердце…
— Ты же говорил, в голове и сердце должен быть Аллах?!
— Ну да, Аллах! Он у меня везде. В теле, душе — везде на первом месте.
— Конечно, ты же у нас всеядный. Мусульманин, эрудит, полиглот… — снова съязвил Саид.
— Нет уж, подвинься! Это ты у нас и полиглот и триглот, айнц, драй, фир, чур, пур или как там у вас, у немцев, капут, бамут, хэндихох, — разошелся Хасамбек, — битте, фритте, ой мадам, трали-вали, шухер-махер, шумахер…
— Да перестань ты придуриваться! Немцы, между прочим, культурная нация…
— Конечно, конечно… Они показали в сороковых годах нацию… Нацизм, фашизм — вот кто твои немцы… И моего и твоего дедушку убили немцы в Бресте.
— Останови машину! Останови, я сказал тебе… Придурок, дебил, плебей… идиот, тормози!
— Да что с тобой? Успокойся! Сам же начал, а теперь орешь на меня, — сказал Хасамбек, останавливая машину на обочине.
Саид выскочил из машины и стал орать на него:
— Да что ты знаешь? Что ты тут из себя корчишь идиота?
— Да шутили мы, шутили, — оправдывался Хасамбек, выходя из машины. — Успокойся, поехали. Извини, хватит ругаться. Поехали, нас там ждут…
Саид, открыв дверь, сел на заднее сиденье.
— Да ты хоть в багажник садись, все равно в одной машине ехать, — сказал водитель, усаживаясь за руль и трогаясь с места.
Дальше ехали молча. Саид закурил. Хасамбек попросил:
— Угости фирменной.
— Свои кури! Здоровее будешь…
— Ладно, ладно, я свои покурю. А ты почему на своем «мерсе» не приехал? Тоже пожалел?
— Не твоя забота. Хочу — еду, хочу — стоит мой «ишак».
— А мой «ишак» — колхозный, по-твоему?
— Твой — колхозный…
— Ты среди своих фрицев озлобился, парень!
— А ты — среди своих демократов долбанных…
— Мы с тобой так не доедем.
— Высади меня. Я и без тебя доеду. И доезжал не раз куда мне надо, без сопливых…
— Хорошо, хорошо… Уймись, уйми свою злость.
— Я не злой, — начал кричать Саид. — Я не злой, слышишь ты, не злой я… Маменькин сыночек я, паинька я, я хлюпик! Что тебе нужно от меня? — в ярости кричал Саид. — Что?!
Хасамбек остановил машину на обочине и сказал:
— Хорошо, успокойся! Скажи, тебе нужен этот проклятый Азиз-Мазиз или, как его там, Аль-Азиз-Хаким? Если нужен, поехали дальше, если нет — возвращаемся назад. Я тебя отвезу тогда в Минеральные Воды. Там сядешь на вечерний рейс и догонишь Ислама. Завтра улетишь вместе со всеми…
— Нет! Нет! И нет! Он мне нужен! Он мне нужен, как воздух, как вода, как… как… — Саида заколотило, и он сквозь зубы процедил, — Нужен!
Хасамбек тронул машину и, проехав несколько километров, начал цитировать вслух с выражением стихотворение Добролюбова «Газетная Россия»:
Читал я русские газеты,
В них современные стихи
И философские ответы
Солдат, лишь взятых от сохи.
Читал я перечень подробный
Различных жертв различных лиц;
Читал разбор я бесподобный
На Русь взнесенных небылиц;
Читал отчеты министерства
И донесения вождей,
Примеры английского зверства
И русский ряд богатырей;
Читал о ходе просвещенья,
Торговли, фабрик, промыслов.
О размноженьи населенья,
О бескорыстии судов,
Шоссе, дорогах и каналах,
О благоденствии крестьян,
О наших дивных генералах,
О чувствах доблестных дворян.
Как Русь велика и богата,
И как порядка много в ней.
Как честь и правду чтим мы свято,
Как любит Русь своих царей…
Читал и думал: боже правый!
Как Русь велика и сильна!
Наверно, в свете нет державы
Такой блаженной, как она!
И зрел я Русь на поле брани
В позорном бегстве от врагов,
Среди проклятий и рыданий
В рекрутской сдаче мужиков,
В гримасах кислых при приказах
О вольных жертвах для солдат
И в смехе злом при пошлых фразах,
Что бой наш праведен и свят;
И в том, что наши воеводы
Умели там набить карман,
Где гибли тысячи народа
От перевязки сеном ран…
Я видел в Руси свод законов,
Вводимый прихотью судей,
Я слышал стоны миллионов
И вопль обиженных семей.
Видал я дряхлых инвалидов,
Судить посаженных в сенат,
Видал я, как, для царских видов,
Синодом управлял солдат,
Видал насильства архиереев,
Разврат и пьянство у попов,
Видал я школы для лакеев
И государственных воров,
Видал несчастные обвалы
Казенных зданий и мостов
И бар, блистательные балы
На счет обеда их рабов…
Видал я мерзости придворных,
И преступленье в блеске звезд.
И поруганье дев покорных
Через Нелидовский подъезд,
Видал главами просвещенья
Солдат и мерзостных ханжей,
Цензуры тяжкое давленье
И силу грубую царей.
Видал поэтов запрещенных
С стихом правдивым на устах,
В тюрьмах живыми схороненных
Или гниющих в рудниках…
И я поник душой смятенной
И думал: Русь, как ты грустна!
Ужель еще есть во вселенной
Такая жалкая страна!!
— Понравилось тебе? — спросил Хасамбек Саида. — Сто пятьдесят лет назад написано. Коммунисты очень любили это стихотворение, как будто Добролюбов для них писал. Ты же тоже у нас коммунистом был! Правильно я говорю? — он на секунду обернулся посмотреть на Саида и увидел, что тот, склонив голову на плечо, дремал. — Вот тебе на! Делаешь для него приятное, а он неблагодарный, как всегда. Спит, хоть бы что! Для кого я стараюсь? Вечно так! Ненавижу беспардонных! Ненавижу! Прав был мой отец, когда говорил: «Меньше говори — умнее будешь!» Мудрые слова. А я такое выдал! Целый месяц учил! И в дураках оказался! Впрочем, повторенье — мать ученья…
— Меньше трепись, впереди пост. И ремень пристегни, ученый!..
— Ты как Цезарь. Спишь, ешь, думаешь, видишь и говоришь одновременно. Может быть, ты еще и через века все видишь?!
На последнем блокпосту на кабардинской территории «Нижний Курп» постовые, проверив у них документы, произвели досмотр машины, зарегистрировали их в журнале и пропустили дальше, в сторону Ингушетии.
Проехав Ингушетию, они наконец добрались до границы Чеченской Республики. Здесь, на блокпосту, их ждали ближайшие родственники — Магомед и Мансур. Пройдя процедуру досмотра и регистрацию, они последовали дальше уже на двух машинах в сопровождении встречающих. Путь лежал до Грозного, а оттуда — в родное село, а завтра уже — в горы Шатойского районав в селение Борзой, а там, как повезет. Завтра с утра наступит начало названной Саидом для себя операции «Паук». Предстоит много дел по поиску и ликвидации Аль-Азиза Хакима…
II
Вечерело. В печи весело трещали дрова. Саид выглянул в окно. С неба крупными хлопьями посыпал снег.
— К удаче — подумал он и обратно затянул занавеску.
Все было до боли знакомо в старом отцовском доме и так вкусно пахло беззаботным счастливым детством. К горлу снова предательски подкатил знакомый ком.
— Так, ладно, хватит… совсем я раскис. Надо браться быстрей за дело — подумал Саид.
Этим вечером он чувствовал себя безгранично свободным и даже немного счастливым. Семья в безопасности, Ислам и Борис спасены. Не нужно ни о ком переживать, ни от кого прятать свои планы и действия. Саид знал, что в этом маленьком доме живет большая тайна его отца. Под деревяннымы нарами Заурбек хранил нечто, что являлось частью его жизни, но о чем он никогда никому не говорил. Перед самым первым отъездом в Германию, Саид помог отцу смастерить двойное дно под нарами, куда они положили большой, аккуратно сложенный сверток. Всему свое время — эта старая истина самая верная на земле. И сегодня Саид знал, что настало время раскрытия тайны Заурбека, но не знал, что эта тайна перевернет все его самосознание и изменит ход времени.
Он налил себе горячий чай и удобно устроившись на нарах, развернул свою находку.
На самом верху, бережно завернутые в старую газету лежали два амулета, в виде треугольника, исписанные арабской вязью. Чеченцы их называют жайнаш. Считается, этот оберег, в котором написаны аяты и суры Священного Корана защищает от дурного глаза и неудач. Аккуратно отложив их в сторону, Саид взялся за остальное содержимое свертка. Завернутый в белую тряпку лежал старый, ветхий Коран, а рядом с ним маленький кинжал, начищенная рукоять которого ярко блеснула на блеклом свету керосиновой лампы, здесь также был маленький пистолет в своей кобуре, а еще патроны от охотничьего ружья Заурбека, которое при зачистках забрали федералы. Саид восхищенно покачал головой. Каким великим оказался дух его маленького народа. Даже в том страшном аду, когда целая армада утюжила эту землю, чеченские старики хранили верность своему оружию.
Вместе с кинжалом лежал и серебряный пояс Заурбека, который достался ему от прадеда Тасы. Саид бережно разложил эти вещи, рядом с собой, чтобы стереть с них пыль. Он заметил, что в свертке еще что-то находится. Пожелтевшая от времени бумага, была сложена квадратом. Саид пересел ближе к керосиновой лампе, чтобы отчетливее разобрать написанное на бумаге размашистым почерком отца. В глаза сразу бросилось написанное крупными буквами в самом центре бумаги слово «ФАШИСТ».
«…Казахстан… это был самый тяжелый период в нашей жизни за все ссыльные годы. Голод косил наш народ. Мы были в отчаянии… это была ни с чем не сравнимая безысходность. Но тем не менее мы старались не терять свое лицо… даже последнюю корку делили друг с другом. Голод не отступал… мы пытались выжить как могли.
В соседнем от нас районе, шла уборка урожая пшеницы. Зерно возили на полуторках, на студебекерах. Его охраняли очень строго… даже за горсточку украденного зерна сразу же расстреливали. Мы вместе с детьми ходили на ту дорогу, по которой проезжали машины с зерном и собирали зернышки, сдутые ветром с кузова машины. Но даже и это нам запретили. Милиция разгоняла нас.
В один из дней в деревне, в которой мы жили остановилась пустая грузовая машина студебекер. Ее водителем был ссыльный немец с Поволжья по имени Алекс Вайц. Сделав вид, будто он заливает воду в радиатор, он тихо шепнул чеченке, которая по его просьбе принесла ему ведро воды:
— Завтра, в такое-то время, в таком-то месте, где крутой поворот, опрокинется машина с зерном. Все кто может приготовьтесь и приходите, чтобы собрать зерно. Только сначала закопайте его, чтобы милиция не нашла. Они будут искать, поэтому, пожалуйста, будьте осторожнее…»
Молва облетела всех чеченцев. В назначенный, в долгожданный час «икс» опрокинулась машина с полным кузовом зерна. Женщины, дети, старики — все кто мог начали набирать зерно. Мы заранее подготовились — кто в мешки начал набирать, кто в сапоги, кто в не хитро сделанные мешочки из одежды. А этот шофер… якобы «фашист» как их называли тогда сидел в сторонке, на обочине дороге и довольный наблюдал за нами, докуривая свою сигарету. К тому же он еще подгонял нас словами:
— Давайте, живее, как можно больше соберите зерна… еще спрятать его нужно пока милиция не приехала.
Мы успели набрать зерно, раскинутое по полю, пока не подоспели НКВДшники. Они начали жестоко разгонять нас, не щадили даже женщин и детей. А потом облили зерно соляркой и бензином и подожгли, чтобы мы не смогли забрать оставшееся, но нам хватило того, что мы собрали до их приезда. Надолго нам хватило этого зерна… мы спаслись от голодной смерти.
Немца забрали. НКВДшники как голодные звери на добычу набросились на шофера. Они беспощадно избивали его ногами, обутыми яловыми и кирзовыми сапогами. Я понимал, что немца ждут жестокие советские лагеря. Мы встретились с ним глазами. В них не было ни капли сожаления, а все те же искры радости от осознания того, что он нам помог. Я никогда не забуду этот день… это рассыпанное на дороге зерно, глаза немца, и выкрики «проклятый фашист», издаваемые солдатами. Это навсегда врезалось в мою память. Мне сложно было принять, что этот совершенно чужой веры и нации человек осознанно ломает свою жизнь ради нас…
В доме немца провели обыск. Нашли спрятанную под кроватью маленькую чашку с зерном, видимо для детей припрятал. Они начали зверски избивать его жену Эльзу Вайц. Ее истошные крики оглушали всю округу. Избитую до крови, они выволокли ее на улицу. Эльза тоже была арестована, а малолетних детей Вайц — мальчика и девочку в тот же день отдали в детский дом. Ни с чем нельзя было сравнить этот ужас в глазах Эльзы, которая смотрела вслед машине, увозящей ее орущих детей. Это был нечеловеческий взгляд…
Из окон нашей хибарки, в которой мы жили доносился вкусный запах испеченного матерью хлеба… хлеб был из того самого зерна, рассыпанного для нас Алексом Вайцем. Я отломил кусочек и съел. Он застрял в моем горле и больно обжег, будто это была горящая головешка. С того самого дня каждый кусок хлеба, который я видел мне напоминал Алекса Вайца и ужас в глазах арестованной Эльзы. Они исчезли… как будто канули в лету. Не прошло много времени, как следом за жизнью семьи Вайц, под откос пошла и моя жизнь. Я ненамеренно убил человека… я хотел, чтобы он ответил за нанесенное моей матери оскорбление, но мой удар оказался смертельным, в итоге годы лагерей. Там в холодных тюремных застенках, как-то раз я снова услышал это знакомое слово «фашист». Это был Алекс Вайц, на которого натравливали разъяренных зеков. Я словно коршун налетел на них и и начал избивать всю толпу… ногами, руками, кусал зубами, залил кровью всю камеру. Вайц смотрел на меня теми же глазами, которыми смотрел, когда я собирал рассыпанное им на дороге зерно. В ту ночь меня отправили в карцер. Через неделю я узнал, что Вайц умер, видимо не выдержал постоянных издевательств со стороны заключенных, подстрекаемых начальством.
После того как сдохла эта собака Сталин, по вине которого все это с нами произошло, я как и многие другие, вышел на свободу по амнистии.
Я вернулся домой, точнее в то место, откуда я и был арестован. Через 4 года вышел указ о возвращении чеченцев на Родину. Я не был в числе ликующих земляков, которые находились в предвкушении встречи с Кавказом. Я знал, что путь домой мне заказан, так как я кровник и пока мне не будет прощена пролитая мной кровь, я должен скрываться от возмездия, вне зависимости от того понес я наказание согласно закону или нет, потому что неписаный закон адат еще никто не отменял. Я остался жить в Казахстане. Годы шли… здесь на чужбине росли мои двое детей — Саид и Зарган.
Как-то раз на соседней улице я встретил одну изможденную женщину, которая равнодушно брела по дороге. Когда она, столкнувшись со мной, подняла свое лицо, я узнал синие глаза Эльзы Вайц.
Эльза была совершенно одинока. В ее глазах не было ни капли надежды, только тот самый ужас, застывший в них, когда солдаты увозили в детский дом ее двоих детей. Она тоже меня узнала. Мы разговорились. Идти ей было некуда, детей уже не найти. Жену «фашиста» приютила у себя одна престарелая казашка. Рассказанное Эльзой меня повергло в шок. Она измором работала на шахте, прошла через насилие и пытки. Эльза поведала мне, что больше никогда не сможет иметь детей. От ее былой красоты и свежести не осталось ничего…
Мне снова было не по себе. В трагедии семьи Вайц я будто чувствовал свою вину, ведь я тогда не умер с голоду именно потому, что Алекс перевернул машину с зерном…
Через две недели после того как я встретил Эльзу Вайц, начались роды у моей жены Хеды. Это была ночь. В доме мы с Хедой были одни. Старшие дети были у моего брата.
Я позвал казашку повитуху. Бабка недовольно качала головой… я понял, что роды будут тяжелыми. Я стоял под окном, когда раздался звонкий крик младенца. Повитуха распахнула окно и крикнула:
— На одного джигита больше, заходи!
Не успел я зайти, как услышал вопль бабки-повитухи:
— Аллах! Аллах! Тут еще один! И тоже мужик! Счастливый ты, чечен!
Перетерпевшая столько боли Хеда, ушла в глубокий сон. Я поблагодарил повитуху, дал ей денег и попросил уйти, сказав, что дальше справлюсь сам.
После того как бабка ушла, я омыл теплой водой обоих младенцев и приложил их к груди Хеды. Насытившись, они оба уснули. Первого, более крепкого и здорового я завернул в теплое одеяло и отложил в сторону, а второму я дал имя Ибрагим… в честь пророка Ибрахима, от которого идет род последнего посланника Аллаха Мухьаммада (да благословит его Аллах и приветствует) и положил его рядом с матерью.
Я быстро сам оделся, взял первого малыша и быстро вышел, закрыв за собой дверь. Это была ясная ночь, в небе ярко мерцали звезды. Малыш забавно сопел у меня на руках. Я остановился и немного отодвинув одеяло с лица ребенка, тихо прошептал ему в ушко шахаду — свидетельство о единстве Аллаха и его посланника (мир Ему). Я посмотрел в темные глазенки ребенка и сказал:
— Ты Болат… ты нохчо… будь крепким как сталь!
Я осторожно положил под дерево спящего Болата и зашел во двор казашки, у которой жила Эльза Вайц. Удивленная Эльза не понимала цели моего визита.
— Срочный разговор! Выйди за калитку — попросил я.
Она вышла. Я взял на руки младенца.
— Это мальчик, его зовут Болат… в переводе с чеченского сталь. Он и его брат близнец родились несколько часов назад. Я скажу жене, что он умер. Если ты согласна, бери этого ребенка и уезжай с этого места как можно скорее. Денег я тебе дам. Постарайся уехать в Германию. Алекса не жди… он умер в лагерях. Я сам видел.
В лице этого комочка ты обретешь смысл жизни и семью. Таким образом я хочу смыть вину с моего народа, из-за которого в твой дом пришло несчастье… вину, которую я всегда чувствовал. Если ты согласна, не медли. Зайди и собери вещи.
Ошарашенная Эльза Вайц стояла с перекошенным лицом.
Ну? — повторил я вопрос.
Она, молча, сорвавшись, забежала в дом и через некоторое время вышла с небольшим узелком вещей. Казашке Эльза наврала, что поступили вести от мужа и ей надо срочно идти в соседнее село.
Я отдал в руки Эльзы малыша и сказал:
— Только у меня одна просьба… он должен знать, что он чеченец, чеченец Болат тейпа чинхо.
— Чеченец Болат… тейпа чинхо — прошептала Эльза и прижала к своей груди ребенка.
Эльза ушла в ту же ночь. Больше я никогда не увидел ни ее, ни Болата, и наверное, не увижу. Я вернулся в дом. Хеда и Ибрагим проснулись. Я поведал ей, что мы потеряли второго ребенка, и что я ходил предать его земле на казахском кладбище.
— Почему нельзя было дождаться утра? — спросила Хеда.
— Не хотел ранить твое материнское сердце от вида мертвого ребенка — ответил я…
На следующий день я решил уехать из этой местности навсегда, чтобы избавить себя от кривотолков, которые могли бы пойти среди людей, ведь бабка-повитуха видела совершенно здорового второго ребенка…»
Саид схватился за голову. Вместе с его слезами на старый пожелтевший листок бумаги одна за другой начали капать капли крови из носа — резкий скачок давления. Саид вышел на улицу и умылся свежим снегом, таким образом приводя себя в чувство. Слишком много всего выпало для его сердца… слишком большой была нагрузка, но и тем не менее оно продолжало биться и также сильно болеть. Неожиданное убийство Ибрагима и Хавы, родители, которые ушли один за другим, спасение Ислама, этот серебреник, который вернулся в их дом через кровь отца и сына. И теперь эта страшная тайна Заурбека… все это было слишком тяжело принять и осознать…
Саид зашел в дом. Его раскрасневшееся от холода, слез и поднявшегося давления лицо, пылало огнем.
— Ах вот кто такая эта таинственная Эльза Вайц! — прошептал Саид.
Теперь он словно киноленту прокручивал в своей памяти каждое слово отца, его каждое действие и решение. Саид понял почему сразу после прощения кровников, Заурбек первым делом поехал в Казахстан, причем один, так и не сказав о цели своей поездки, ведь близких родственников у них там не было — все вернулись на Кавказ.
Еще задолго до первой войны, когда Саид работал в МВД, отец впервые озвучил это имя — Эльза Вайц и убедительно просил найти эту женщину, узнать где она. Саид искал, но поиски были безрезультатными. Отец задавал ему этот вопрос снова и снова. Саид продолжал искать, отправлял запросы, связывался с соответствующими органами, но все было бесполезно, будто вообще на земле не существовало такого человека под именем Эльза Вайц. Саид пытался узнать еще какую либо информацию о ней, но отец был неприступен. Эльза Вайц и все! Саид подумал, что это какая-то сугубо личная информация Заурбека и решил больше не задавать ему вопросов.
К этому имени они вернулись вновь, когда впервые Саид решил покинуть Чечню в преддверии начала первой войны. Когда он едва озвучил свои мысли по поводу выезда за границу, как Заурбек громко воскликнул:
— Германия!
Саид недоуменно смотрел на него.
— Германия — снова повторил Заурбек — езжай в Германию и обязательно найди там Эльзу Вайц.
А ведь Саид искал. Но куда же она делась и что стало с Болатом? Сказала ли она ему, что он чеченец?
Саид снова схватился за голову. За окном была уже ночь. Ноябрьский снег не переставал идти и белым ковром окутал всю землю. Неожиданно Саид вспомнил о матери. Сердце снова больно сжалось в груди.
— Несчастная… она так и не узнала, что рожденный ею в муках ребенок жив… а что бы она сделала, если бы узнала, что Ибрагима убил собственный сын? О Аллах! Даруй мне собар… ведь говорят, что Ты вместе с горем, ровно в той же мере ниспосылаешь и терпение, чтобы пережить и принять его — Саид начал наперебой шептать все молитвы и аяты, которые знал, чтобы немного успокоить свое сердце.
Саид не знал кого теперь искать первым? Аль-Азиза или родного брата? Но он был уверен, что раскрывшаяся тайна Заурбека не отодвинет на второй план его решение уничтожить таинственного вербовщика, ведь таких чеченских Исламов и Борисов, окутанных тротилом, может быть еще много и их всех Саид не сможет спасти, поэтому надо уничтожить это зло во имя будущего народа. Но где искать Эльзу Вайц и Болата? Живы ли они вообще? После долгих и тяжелых раздумий Саид пришел к своему изначальному решению — сначала он успешно завершит свою операцию «Паук» и как и планировал уедет в Германию, а там уже во что бы то ни стало, подключив все мыслимые и немыслимые силы найдет Эльзу Вайц и Болата. Не могут же они бесследно исчезнуть.
Немного успокоившись, Саид решил заново собрать сверток и положить его на прежнее место. Развернув пакет, он увидел, что оказывается достал не все его содержимое. Здесь лежали еще другие бумаги.
— Что интересно здесь… я уже не выдержу — прошептал Саид.
Бумаг было много.
1995 год… Самашки… только что русский солдат поднял на штык семимесячного ребенка… 12 других детей в возрасте от 5 до 12 лет были зарезаны…
Директора школы Абдулатипа нашли подвешенного цепями за дерево… ему перерезали горло…
г. Грозный… 1994 год… солдаты зарезали двух стариков…
Алды… беременная женщина и ее годовалый сын расстреляны в упор…
Урус-Мартан… федералы требуя оружие и золото расстреливают целые семьи…
Поселок Березка… 70-летнего Султана заживо вскормили собакам…
Саид, жадно глотая воздух, распахнул окно. В комнату ворвался морозный ветер. Этих записей было много. От головной боли и пелены слез Саид не вчитывался, а лишь пробегал глазами. Каждый описанный здесь случай вставал перед глазами Саида будто наяву. Это был целый военный архив с описанными бесчинствами, творимыми федералами на территории Чечни. Но откуда он оказался у Заурбека? Заурбек удивлял Саида — Эльза, Болат, теперь этот архив…
Некоторые записи были сделаны рукой отца, некоторые нет. Саид понял, что кто-то ему принес это, а что-то отец писал сам с чьих-то слов. В любом случае, Саид решил, что эту летопись военных преступлений он обязательно отвезет с собой в Германию.
— А теперь нужно хотя бы немного поспать — решил Саид и убрав обратно сверток, закрыл окно и потушив лампу, вздремнул на постели отца. А в полусонной голове мысли плели свою паутину…
АЛЬ-АЗИЗ-ХАКИМ
I
Саид проснулся рано утром. Затопив печь, он сделал утренний намаз и вышел во двор отцовского дома. Кругом было белым-бело. Видимо, до утра шел снег.
Издали виднелись заснеженные шапки чеченских гор. Саид собрал большой комок снега и нацелившись кинул его вдаль. Снежок рассыпался, ударившись о ствол старого орешника. Саид смотрел в сторону гор. Они были какие-то особенные. Он заметил это еще в годы жизни в Европе, когда впервые вместе с семьей поехал в Альпы. Вроде бы ничем не отличающиеся по строению твердыни, но почему-то там в Альпах его не охватывало какое-то странное чувство одновременно обуявшего страха и некой наполненности изнутри, что аж дух захватывает, будто оказался ты на краю этого Света перед лицом вечности.
— Может правы были чеченские авлияи, утверждая, что скрыто в наших горах нечто ценное — подумал Саид, — но пока что это ценное только кровь, которая там льется — добавил он про себя.
А может потому и кажутся эти горы особенными, ведь страдания очищают душу. Тысячелетиями льется в этих горах кровь… тысячелетиями в этих горах находят свой приют те, кто стал гоним и одинок. Сколько бы ни менялись эпохи, времена, люди и технологии, по которым ведутся войны, горы были и остаются наковальней чеченской истории. И ответ на свой вопрос Саид также решил найти в горах. Сегодня к обеду он уедет в село Борзой Шатойского района. Там он остановится у троюродного брата отца Сайпуддина, и решит что делать дальше, в любом случае выход только один — примкнуть к какой-нибудь группировке.
Горное село Борзой в тот вечер встретило Саида тревогой и мраком. Отступившие с города боевики двинули в горы, и поэтому военные действия здесь велись усиленно. Кое-где на заснеженных горных тропах мелькали их тени в белых маскхалатах. В горах было тревожно и страшно. В принципе не только в горах. По всей республике творилось нечто невообразимое. Вся Чечня превратилась в один сожженный кусок мяса, на который даже грифам было страшно слетаться. Это не была война. Войны так не ведутся. Воюют как правило равные, имеющие в равной степени военную оснащенность две страны, ставя друг перед другом четкие цели и зная во имя чего ведут свой конфликт. То что происходило в Чечне было массовое уничтожение малочисленнго народа огромной ядерной державой. И весь мир равнодушно за этим наблюдал, будто так и должно было быть…
После прочтения записей, найденных в тайнике отца, Саид был уверен, что уже никогда ничего не сможет заставить содрогнуться его сердце. Ему казалось, что в ту ночь он выплакал все слезы и навсегда обезболил свое сердце и душу, но то, что происходило ежедневно вокруг говорило об обратном.
Зачистки, бесчинства, кражи, убийства — все это стало обыкновенным и привычным явлением для чеченцев. Найденному трупу они радовались как кладу, а смерть воспринималась как награда… главное не оказаться в фильтрационном лагере или не стать едой для голодного пса, а просто умереть от пули это еще удача, которая не всем может подвернуться.
Федералы нашли для себя очень легкий и полезный способ наживы — торговля трупами шла только так. Уяснив для себя, что чеченцы одинаково дорожат как живыми так и мертвыми людьми, они нашли для себя способ заработать на этом денег.
Под видом проверки паспортного режима, они определяли более или менее состоятельные семьи, которые смогут выплатить денег, а забрать их человека не составляло большого труда, ведь как говорил Шаманов — чеченцы все бандиты от мала до велика, или хороший чечен — мертвый чечен.
А потом создавалась так называемая «карта смерти», где было отмечено кто где захоронен, чтобы отдать его родственникам за вознаграждение. Если родные вовремя не приносили деньги, или сумму приносили по частям, федералы гоняли их по всем этим точкам, якобы под предлогом, что не знают точное место.
Соседка Сайпуддина Зара попала в это число якобы состоятельных по мнению федералов семей. Вместе с единственным сыном она жила в старом отцовском доме мужа здесь в Борзое. Мужа убили еще в первую военную компанию, когда они выбирались из осажденного Грозного. После его гибели они с Исой перебрались в родовое село мужа и поселились здесь. Добротный вид этого дома и стал причиной того, что 19-летний Иса оказался в фильтрационном лагере. Зара не знала куда себя деть. На помощь одинокой вдове подключились как близкие так и дальние родственники, однотейповцы, представители рода ее мужа, да и просто не равнодушные люди. Таких как Зара в Чечне было много, но и все же ее трагедия потрясла многих. Ровно год металась Зара по всей Чечне. Ее хрупкие женские руки перелопатили столько трупов, что ночами перед ее глазами вставали эти истерзанные лица с выколотыми глазами, отрезанными конечностями. Зара продолжала искать, а вокруг всегда витал грязный трупный запах. Среди живых и мертвых она искала своего мальчика, свою единственную опору и смысл жизни.
Это был конец марта, ближе к весеннему равноденствию, когда согласно чеченскому поверью зима и весна выходят на борьбу, поэтому в эти дни за день можно наблюдать как несколько времен года сменяют друг друга — то снег посыплет крупными хлопьями, то солнце по-летнему начнет припекать, то хлынет осенний дождь.
В тот день у Зары на руках было шесть тысяч долларов и полное надежды сердце, что сегодня она отвезет домой труп своего сына и на борзоевском родовом кладбище появится еще один свежий холм. Надежду, что ее ребенок жив федералы у нее убили еще в начале поисков.
Она приехала к назначенному месту вместе с двоюродным братом мужа. Ему не разрешили подъехать. Он остался стоять у дороги, а Зара села в военный УАЗ и поехала вместе с федералами. Они отъехали на достаточно большое расстояние. Зара издалека увидела огромную яму. Ей сказали спуститься и опознать своего, а потом федералы спустятся и достанут.
Зара осторожно спустилась. Здесь стоял страшный смрад от гниющих трупов. Они были беспорядочно раскинуты по всей яме. Некоторые были полностью оголенные, некоторые видно было что истязали. Зара сразу узнала Ису. Труп был свежим. Видимо его долго держали в фильтрационном лагере и только недавно убили.
Маленькое родимое пятно на лбу и губы, застывшие в вечной улыбке. Она только хотела крикнуть федералам, что готова, как дрогнул мизинец на руке трупа, который лежал рядом с ее сыном. Зару будто облили кипятком.
— Ты жив? — прошептала она трясущимися губами.
Грязная ладонь парня, которую она сжала в своей руке была теплой. Зара поняла, что он жив. Видимо он отключился после побоев и федералы выкинули его сюда вместе с трупами. Времени на раздумий у Зары не было, но перед глазами пробегало все, что она пережила за этот год, чтобы склониться над трупом своего юного сына. В Борзое, наверное, уже на тезет (похороны) стекаются люди, и готовятся вырыть могилу рядом с могилой отца Исы. Перед глазами встал и его образ. Интересно как бы поступил он? Неважно, зато она поступит как мать, а это самое правильное решение. Бог уже один раз наградил ее этим поистине святым статусом, и теперь не важно чьей матерью быть — живому или мертвому… главное сохранить в себе это материнство. Зара поняла, что ее сына уже ничем не вернуть, и даже этот холмик на борзоевском кладбище, уже ничего для него не изменит. Эти холмы нужны живым как память, а мертвым они не помогут. Где-то, наверное, в Чечне не спится ночами матери того, на чьей руке только что зашевелился мизинец. И если Аллах оставил Заре такой выбор, она сделает так как велит ей материнское сердце.
— Я скажу, что ты мой сын… я вытаскиваю тебя как мертвого, не издавай ни звука — прошептала она. Парень почти безжизненной ладонью сделал попытку сжать ее руку.
Зара оглянулась. Она склонилась над трупом своего сына и нежно провела рукой по его юному лицу, которое даже не успело покрыться первой щетиной.
— Дала декъалвойла хьо, сан хьоме кIант къинтIера вала суна. Iиса, вайшиъ Эхартахь гур ду… (Пусть Аллах благословит тебя, мой родной мальчик… прости меня, я вынуждена тебя оставить здесь ради спасения жизни. Иса, мы обязательно встретимся в Вечном мире)
— Я готова! — крикнула Зара наверх.
Федерал спустился.
— Который?
— Вот, он, мой сын! — дрожащей рукой указала Зара.
Перекинув «труп» как мешок через плечо федерал вышел из ямы, а следом за ним и Зара.
Он бросил его на землю, а второй федерал со всей силы ударил «труп» лопатой по животу. Зара вскрикнула от ужаса. То ли ей показалось со страху, то ли на самом деле, парень немного дернулся.
— Дальше сама! Дотащишь его до дороги. Учти будешь под прицелом пока не дойдешь — рявкнул федерал. Они сели в машину, закрыв за собой двери, а из окна высунули дуло автомата.
Она незаметно провела рукой по сердцу. Бьется!
Зара взвалила его себе на плечо и прошла так некоторое время. Потом упала вместе с ним на землю. Дальше решила тащить его за собой как мешок.
— Потерпи, сынок! Еще немного и мы дойдем до машины… все хорошо… я отвезу тебя в Борзой… вылечу… там знаешь как красиво… горы, реки… тебя один воздух вылечит, ты крепкий, молодой, быстро встанешь. Ты даже похож немного на моего Ису. Все будет хорошо… весна наступила… как встанешь на ноги, найдешь свою мать… уедешь домой — бормотала все это время Зара.
Еле волоча за собой полуживого парня, она кое-как дошла до обочины дороги. Федералы остались далеко. Ахмед быстро вышел из машины. По ее лицу он понял, что что-то не так.
— Иса?
— Иса остался там — прошептала она с обезумевшими глазами.
— Что значит остался там? Зара, ты о чем? — удивился мужчина.
— Иса мертвый, а этот живой… я живого достала… — прошептала Зара, и обессилевшая рухнула на землю, потеряв сознание.
Они приехали в Борзой. Открытые ворота, родственники, старики, местный мулла… За время дороги Зара пришла в себя и сидела на заднем сидении, сжимая в своей руке худую ладонь парня.
Ахмед не знал как и что ему сказать людям. Он остановил машину и устало опустил голову на руль. После небольшой паузы, Зара будто поняв его мысли, резко выпрямившись, произнесла:
— Я сама всем скажу.
Она уверенно вышла из машины и подошла к престарелому дяде своего мужа Абдулбеку.
— Ващи, ты старший в нашем роду… во всем мы советуемся с тобой… поэтому хочу сразу тебе сказать… я не привезла Ису… он остался там среди трупов. Когда я спустилась в эту яму на опознание, я заметила среди трупов живого парня… я сказала, что он и есть мой мертвый сын и вытащила его… я не знаю как вы все оцените мой поступок и правильно ли я сделала.
Среди людей прошел гул изумления.
— Ты сделала так, как должна была сделать любая чеченская мать! Я горжусь тобой, дочка! Вместо смерти в этот дом пришла жизнь! Значит так суждено было Аллаху! Алхьамдулиллах1! Хвала Аллаху — Свят Он и Велик! — вскрикнул Абдулбек.
— Где этот парень?
— Ему же надо помощь оказать?
— Чей он? — начали раздаваться вокруг голоса.
Парень не был в сознании. Его занесли в дом. Собравшиеся прочитали мовлид и провели зикр, почтив память Исы. А Зара начала выхаживать того, кому сохранила жизнь…
Саида потрясла эта история. Вместе с дядей Сайпулой он помогал соседям в подготовке к похоронам и также как все ожидал, что с минуты на минуту приедет Зара и они предадут земле ее сына. Но потом Саид был сражен как и все остальные люди, собравшиеся в этом дворе.
Он навсегда запомнил этот день и печальный образ Зары, которая в черном платке гордой поступью пройдя среди толпы людей, словно исповедь произнесла эти слова. Саида затрясло изнутри. Он вспомнил откровение отца, которое прочитал накануне. Как велика жертвенность чеченского народа! В этом и кроется весь ответ на вопрос почему веками, после нескольких геноцидов, этот народ словно выброшенное в землю семя произрастает снова и снова. Чувствуя вину за весь народ, отдает собственного ребенка чужой женщине его отец, а потом через десятилетия чеченская женщина, оставляя труп собственного ребенка, достает чужого сына, потому что ей дорога любая чеченская жизнь.
После стольких бед опустошенный Саид чувствовал как его нутро снова наполняется как старый потрескавшийся сосуд, в который залили воду. Подвиг, совершенный Зарой, будто напомнил ему, что будущее за чеченским народом, за народом чья любовь к жизни и к Родине сильнее тысячных смертей…
Вот так проходили дни в заснеженных чеченских горах, где, сменяя друг друга словно день и ночь, жизнь и смерть ходили рука об руку…
II
Наконец зазеленели чеченские горы. Вся земля будто холст художника заполнилась буйством апрельских красок. Это была долгожданная для Саида пора. Именно весной он должен был дать старт своей операции «Паук» по ликвидации Аль-Азиза.
Всю зиму Саид не сидел сложа руки. У него уже был достаточно большой багаж информации о таинственном вербовщике. Причем Саид уже знал, что Аль-Азиз уже покинул Чечню по своим зарубежным делам, и скоро должен вернуться в лагерь для продолжения своей грязной деятельности.
Весной, когда природа зазеленеет и передвижение в лесу будет не сильно заметным, Саид должен был примкнуть к группе чеченских радикалов.
Начало 2000-х в Чеченской Республике ознаменовалось всплеском международного терроризма. Именно в начале второго тысячелетия сюда потянулась вся эта грязь, именуемая международным терроризмом, которая засосала в свое болото все чистые помыслы чеченского сопротивления и превратила эту войну из борьбы за независимость в алчный конфликт различных группировок, которые как добычу начали растаскивать и так истерзанную Чечню.
Саид словно науку начал подробно изучать все нюансы международного терроризма и с каждым разом открывал для себя ужасающие подробности.
Он понимал, что истерзанную, уставшую, полуживую Чечню безжалостно бросили уже в новые жернова.
Неудачный опыт первой военной компании заставил Россию о многом задуматься. Она поняла, что численностью армии этот народ не запугать, и что вся военная техника бессильна оборвать ход его жизни. В первую военную компанию чеченцы всему миру показали каким бывает истинное лицо освободительной борьбы, поэтому держава решила после небольшого таймаута взять яркий реванш. И для своей победы она выбрала другие, окольные пути.
Отодвинув физическое уничтожение на второй план, Россия взялась за духовность чеченского народа. И в те годы ей все-таки удалось пошатнуть многовековой чеченский стержень, а оружием для этой цели стала религия. Религия и адат стали двумя противоборствующими сторонами. Якобы для очищения и защиты ислама в Чечню впервые потянулись арабские наемники. Неокрепшие молодые умы были быстро втянуты в эту паутину. Чеченская молодежь начала фанатично уходить в глубины радикального ислама, при этом появилась другая сторона, которая была против разрушения национальных устоев. Таким образом в чеченском обществе произошел первый раскол. А Россия, объявив всему миру, что ее государственность под угрозой международного терроризма, начала опять утюжить эту землю. А доказательств того, что по Чечне разгулялся терроризм было уйма. Хаттабы, Аль-Валиды, Аль-Азизы, и прочие носители восточных имен и длинных бород взяли в свои руки чеченскую освободительную борьбу и полностью изменили ее ход. Даже зеленый чеченский флаг потихоньку сменился на черный, выступая под которым все эти непонятные люди называли Чечню уже не Ичкерией, а исламским имаратом. Желающих исламизировать Чечню и неплохо на этом заработать оказалось много и среди чеченских соседей.
Логовом зарождения и распространения ваххабизма на Северном Кавказе был Дагестан. Именно здесь словно зародыша в колбе вырастили этот ваххабизм, а потом окрепшего выпустили на территорию Чечни, а Дагестан от этого массового кровопролития остался в стороне, выполняя своего рода роль филиала кремлевской разработки.
Один жирный пункт поставленной задачи Саидом был выполнен — он установил личность Аль-Азиза. Он не был арабом. Абдул-Азиз Халилов прикрываясь под арабским именем Аль-Азиз выполнял работу вербования молодых людей в радикальные группировки. Аль-Азиз, точнее Абдул-Азиз подчинялся непосредственно Хаттабу.
Теперь Саид знал как действовать дальше. Его ждет участие в одной из радикальных исламских группировок. Саид решил вступить в ряды моджахедов, и как можно быстрее завоевать их доверие, чтобы ближе добраться к логову Аль-Азиза…
III
Саиду предстояла большая работа. Он отрастил бороду, углубился в чтение запрещенной исламской литературы и начал потихоньку собирать вокруг себя хотя бы несколько надежных людей, чтобы там среди настоящих радикалов иметь свой тыл. Сайпуддин, его сын и еще пару ребят из родственников с Борзоя — у Саида уже набралось свое окружение. Он полностью снарядил свою группу всем необходимым — оружие, форма, припасы еды, карта, техника, которая может пригодиться в пути. Их было шестеро. Только один Саид знал куда они держат путь.
Ранним утром группа под предводительством Саида двинула в Итум-Калинский район… в сторону родового села Саида — высокогорного аула Чиннаха.
Они молча шли по узким каменистым тропам. Холодный предрассветный дым медленно опускался на острые вершины гор. Чистый воздух будто очищал все тело и душу, а эта какая-то особенная, звенящая тишина проникала даже в самые потаенные глубины сердца.
В небе начал разливаться синий рассвет, а в его вышине красиво парили два орла. На подступах к селу, был слышен шум кипящего Аргуна. Саид, оставив с собой одного из ребят, остальных вместе со снаряжением отправил в сторону моста, чтобы они там его подождали, а сам решил подняться немного выше по дороге, чтобы увидеть наскальные башни.
Это был опасный участок. Узкая, разбитая дорога вся осыпалась, а внизу бились о скалы бирюзовые волны Аргуна. Ушкалойские башни-близнецы считаются чудом чеченской архитектуры и расположены в самом узком месте знаменитого Аргунского ущелья.
Они построены прямо в каменной выемке, соблюдая при этом геометрическую точность. Говорят в бытность к двум башням был проложен тонкий висячий мост, а вот каким образом они были построены прямо внутри скалы известно одному лишь Богу. Саид подошел прямо к самому краю осыпавшейся дороги. За его спиной стояла огромной высоты скалы, с которой шумом слетел камень и перекатившись через дорогу упал прямо в бурлящий Аргун. Шапка одной из башен была полностью снесена.
— Варвары! — подумал Саид, а сердце снова больно сжалось от обиды. Отец часто рассказывал ему про Чиннаха. Столько красивых легенд и сказаний связано с этим местом. Считается, что именно в эти башни поднимались чеченские мудрецы для принятия верного решения при исполнении «Мехк Кхел» (Суд народа), потому что чем выше человек поднимается, тем больше он духовно очищается. Соглано преданию, в этих башнях стража охраняла въезд в Горную Чечню. И неудивительно, что здесь не найдено следов вражеского захвата, ведь это одно из самых узких мест дороги-ущелья (37 метров), где легко задержать и остановить любого неприятеля.
В 1944 году по приказу Сталина, одна из башен была полностью разрушена, теперь обстрелена вторая. Саида охватила злость. Он понимал, что его Родина хранит в себе загадки мировой цивилизации, тянущейся с глубин Древнего Шумера. Его предки тысячелетиями строили здесь свою историю, они приросли корнями к этой земле и жили здесь, оставляя после себя наследие для мировой культуры. И по какому праву сначала Сталин — незаконно рожденное отродье, возомнившее себя вершителем человеческих судеб, посягает на эту древнейшую архитектуру, а сейчас какой-то выродок, не понимающий даже во имя чего вышел на эту борьбу, беспорядочно направляет пушку в сердце чеченских башен? Разве можно найти этому объяснение, кроме как обыкновенной, патологической ненависти к историческому величию чеченского народа.
Прохлада, исходящая от гор, остужала горящее сердце Саида. Он знал, что на эти вопросы ответы не найти… надо просто продолжать свой путь… горы будут стоять, а башни мы восстановим разрушенные, воздвигнем новые и будем жить, произрастая даже из под камней…
К обеду группа Саида дошла в место под названием Боки-Дукъ — родовые земли его предков. Саид неслучайно выбрал именно этот маршрут, потому что здесь к ним с соседнего селения Гучум-Кале должен был присоединиться бывший егерь — сын Мовлы Паскаева Арби. Саид возлагал на него большие надежды как на основного путеводителя своей опасной экскурсии.
Дождаться Арби решил у своей одинокой родственницы Пазо, которую родственники ласкательно называли Букал. Домик бабушки Букал стоял прямо зацепившись за скалу. Она родилась здесь и выросла, отсюда была сослана вместе со своим народом, сюда же и вернулась в первый год после выхода указа о возвращении чеченцев на Родину. С тех пор бабушка больше никогда не покидала родные горы. Семью она не создала, но одинокой себя никогда не считала. В окружении высоких отвесных скал она чувствовала себя защищенной, а очаг в ее доме всегда горел для уставшего путника, который находил в ее доме приют и покой.
Родственники переживали за Пазо и умоляли ее оставить это опасное место и жить среди них. Но бабушка была неумолима. Она не представляла свою жизнь на равнине. Ни в первую, ни во вторую войну, она не покинула Боки-Дукъ. Чувствуя за нее ответственность, в начале второй войны, к ней переехал жить сын ее брата — племянник Руслан, который был инвалидом с рождения.
Как-то раз, Руслан, когда пошел за дровами, наткнулся на нескольких боевиков, один из которых был ранен. Они были изможденные, голодные и находились в состоянии полной безысходности. Руслан помог им, а раненого они вместе с бабушкой выходили. Не прошло много времени, как Руслана забрали федералы за сотрудничество с бандформированиями — злые языки быстро донесли во вражеский стан о том, как Руслан помог боевикам. Руслана забрали, сказав его престарелой тете, что отпустят обратно после досмотра. Однако этот день жестоко сломал судьбу Руслана. Его зверски избили и решив, что он мертв выкинули в Борзое. Случайно наткнувшийся на него егерь, отвез Руслана в госпиталь села Борзой. Узнав об этом, федералы нагрянули и туда, и вместе с системами от капельниц выволокли парня и увезли. Руслан больше не выдержал и умер по дороге, а его тело военные выкинули рядом с рекой Аргун.
Вот так жестоко они поплатились за простую человечность, ведь Руслан с бабушкой помогли бы хоть кому, оказавшемуся в беде… они просто протянули руку помощи…
Бабушка Букал была безмерно счастлива, увидев Саида. Накрывая на стол, она раз за разом расспрашивала о делах Заурбека и Хеды. Саид сказал, что у них все хорошо и не стал ей рассказывать о всех трагических событиях, которые вывели его на эту опасную в прямом и переносном смысле тропу.
Своеобразная атмосфера царила в этом маленьком доме. Саид понимал, что никакие богатства и земные блага не смогут заменить теплоту человеческого сердца, которую он ощущал здесь — в этом домике, который стоял, будто зацепившись за скалу. После возвращения чеченцев на Родину, выходцам из Боки-Дукъ не разрешили заново поселиться на отцовских землях. Вот так и опустел этот горный край, а от жилых домов остались лишь руины.
Пазо всегда любила рассказывать о тех настоящих мужчинах, которые когда-то населяли эти земли. Сегодня Саиду особенно хотелось услышать из ее уст рассказы про его предков.
— Баба, расскажи, пожалуйста, о наших отцах — попросила он Пазо.
— Ох, сын мой, они действительно были рыцарями этих гор и настоящими мужчинами. Твои отцы из Ден-Кхалла поселились жить в Боки-Дукъ. Их имена были известны всей Чечне, слава о их мужестве гремела в чеченских горах — отец Арсгири и Таса Магомед, отец Магомеда Мурс-Али, отец Мурс-Али Мамад, его отец Бока, Боки отец Та-Аш, его отец Тача, его отец Алмуд, его отец Тунга, отец Тунги Чима, Чимы отец Чинха, сыновья Чинхи Ниха, Баша, Гуча, а также остальные отцы Чинхи. Здесь выросло потомство настоящих мужчин Арсгири и Таса, их сыновья — Байрак, Мус, Тонташ, Таа, Гоза, Хазболат, также их сыновья Хушпар, Демилх, Кахар, Сахар, Сардал, Байрак-Халим, Шовлах, Шовлаха Аюб. Также потомство Хушпара — Демилх, его сын Алил, Сайд-Ахмед, Солсбек, Эльси.
Скольких я их помню — Тонташа Семби, Темби, Цаци, Бака, Бакин Дени, Усама…
— Да ты целая энциклопедия! — воскликнул Саид.
— Ну да, конечно клапедия я — засмеялась бабушка Букал-Пазо, а потом продолжила свой разговор:
— Также сыновья Тасы — Ака, Хада, сыновья Хады Джамалди, Солтмурад, Дотта. Сыновья Аки — Тепса, Асби, Осма, Магомед, Генжа, также их сыновья. Сыновья Солтмурада — Абдул-Вахид, богослов Бауддин, Нажмуддин, Абдул-Баки, Джунид, сын Осми Абубакар, Абубакара сын Билал…
Их мужество, отвага и благородство украшали эти горы. О братьях Тасы И Арсгири была наслышана вся Горная Чечня. Сын Арсгири был женат на дочери Умы Дуева. Говорят Сари была девушка невиданной красоты.
-А я об этом не знал! – изумленно воскликнул Саид.
-Ты не знаешь какая трагическая история у ее семьи – задумалась Букал.
-Расскажи, баба, пожалуйста – Саид удобнее устроился на деревяных нарах и эта тревожная ночь стала для него по-настоящему волшебной.
Бабушка Пазо пристально всматривалась в маленький огонек, едва трепещущий в старой керосиновой лампе, будто старалась в его мерцании разглядеть образы ушедших лет. А потом тихо начала свой рассказ:
- …Багровый диск солнца медленно скатился за острые вершины гор. Еще немного и небо накинет на себя черное покрывало ночи с яркой россыпью звезд, а пока что в его синей вышине виднелись нежные переливы алой зари. Осторожно ступая по узким каменистым тропам горного Зумсоя, в сопровождении своих сверстниц возвращалась домой красавица Сари. В непростое время выпала юность Сари. Чеченские горы не перестают содрогаться от выстрелов пушек Царской Армии. Непокоренный Кавказ, как кость в горле у империи – ни проглотить, ни выплюнуть. Армия в разы превосходит число безумных горцев, но перед их неуемным мужеством уже сколько лет оказывается бессильной царская мощь.
Сари остановилась и устало опустила с хрупкого плеча полный родниковой водой, медный кувшин. Она оглянулась назад. На небольшой возвышенности виднелся одинокий всадник. Его силуэт будто растворялся в закатных лучах солнца. Сердце девушки забилось сильнее. Какое-то странное чувство тревоги охватило ее всю, будто этот силуэт, такой родной и близкий навсегда исчезает из ее жизни. А вокруг стояли они – чеченские горы – многовековые исполины, которые безмолвно наблюдают за бегом времени. Сари всматривалась в них, будто впервые видит эти вершины. Она всегда находила покой и умиротворение у их подножья. Горы были источником ее духовной силы, а физическую силу в их старых пещерах взращивал ее отец – легендарный чеченский военначальник Ума Дуев, прозванный царскими офицерами – «Старый волк». Духовная личность, блестящий воин, стратег и тактик, он вошел в чеченскую историю как один из непокоренных Царской Россией воинов. Имам Шамиль называл его своей правой рукой, сочетающей в себе половину его армии…
Приближаясь к своему дому, Сари увидела человека, который ловко вскочив в седло, лихо погнал тонконогого скакуна, подняв за собой клубы пыли. На нем была черная бурка и надвинутая на глаза мохнатая шапка и башлык. А из-под бурки выглядывали серебряные ножны сабли и кинжала. Сари сразу узнала в нем сына Мохьмада из ЧIинха Арсгири – близкий друг ее отца. Он частый гость в их доме. Но почему-то сегодня ее охватило чувство тревоги. Быстро поставив кувшин, она забежала к себе и, прикрыв за собой дверь, начала вслушиваться в разговор отца и матери.
- Но Сари уже дала слово…она засватана за молодого человека из нашего аула – робко начала ее мать.
- В этом доме важнее слово Сари или слово Умы Дуева? Когда Сари было 11 лет я дал слово Арсгири, что как только она станет совершеннолетней, то переступит порог его дома и станет женой сына Арсгири ГIозы. Он пришел мне напомнить об этом, а я ответил, что Ума из Зумсоя не забывает про данное им слово. Наш разговор на этом окончен! И передай дочери, чтобы готовилась!
Словно раскаты грома в ясном небе прозвучал для юной Сари голос ее отца, а слезы, будто первые капли дождя, одна за другой скатились по ее белому лицу, покрытому легким румянцем. Ума увидел, как она выбежала на улицу. Сари спряталась среди кукурузы, стебли которой выросли уже вдвое выше нее.
- Неужели эта встреча действительно была последней и поэтому так тревожно разливался в небе тот золотой закат? -мысли одна за другой окутывали ее голову. Сари передался строптивый дух отца, и она, наверняка, так легко не откажется от своего счастья.
Ума вышел на крыльцо дома и во всеуслышание привел свои доводы:
- Я знаю, что ты очень дорожишь Сари! Но я не могу вернуть данное Арсгири слово. Он настоящий мужчина, известный в чеченских горах. Я сочту за честь породниться с ним. Сари должна это понять. Неужели слово отца для нее значит меньше, чем собственные чувства.
Сари знала, что этот разговор обращен к ней нежели к матери. В этот момент она поняла, что пути назад уже нет. Ее отец гроза Царской Армии, о мужестве которого ходят легенды. Она никогда не пойдет против него, и не из-за страха перед его гневом, а из-за того, что честь ее семьи на весах судьбы перевешивает даже ее любовь. На следующий вечер она отправила к роднику маленькую сестренку, в уста которой вложила слова для возлюбленного:
- Прости! В борьбе между сердцем и разумом победило слово моего отца! Как настоящий мужчина ты должен меня понять.
В конце недели в ауле Боки-Дукъ, лежащем на самом пике чинхоевских гор раздавались звуки лезгинки. Красавица Сари из Зумсоя вошла в дом сына Арсгири ГIозы…
Годы шли. В подножье чеченских гор все также лилась кровь. Уставшая Чечня из последних сил цеплялась за свою свободу, однако получила коварный удар в спину. Казалось, сами горы содрогнутся от предательства имама, за которым на протяжении 25 лет так верно шли на смерть чеченцы. По всей имперской Руси разлетелась эта новость – неужели положен конец Большой Кавказской войне? Однако пленение Шамиля и покорение Чечни не стали синонимами как ожидала царская власть. И на вопрос, когда закончится война, плененный имам ответил – когда перестанет биться сердце Байсангура. Байсангур Беноевский, старый волк из Зумсоя – Ума Дуев, его сын Дада, Алибек-Хаджи из Зандака, Атаби Атаев и многие другие бывшие наибы Шамиля, сложившие свои жизни, вместо оружия – вот они символы чеченской свободы и воли, таившие в себе неразгаданный царизмом секрет непокорности чеченцев. Поверженная, окровавленная Чечня окончательно пала в 1877 году. Прекратились выстрелы в горах Зумсоя, а далеко от них в осажденной вражескими войсками крепости Грозной перестало биться сердце старого волка – легендарный Ума Дуев как и свои соратники достойно принял смерть на вражьем эшафоте. Они выбрали почетную смерть вместо позорного плена и обессмертили свое имя в истории чеченского народа…
Время неумолимо бежало вперед. Росли сыновья Сари – такие же смелые и отважные как свои деды с отцовской и материнской линии. Все так же стояли горы – немые свидетели трагической истории чеченского народа. Теперь судьба решила сыграть с ним злую шутку. На дворе стоял суровый 1914 год, когда в Первой Мировой войне Россия схлестнулась с Австро-Венгерской и Германской державами и их союзниками. И теперь внуки тех, кто когда-то с таким отчаянием проливал кровь царской армии вынужденно встал в ее ряды. Николай I решил воспользоваться кавказской отвагой, и как оказалось не зря. В августе 1914-го года была создана легендарная Дикая Дивизия, слава о которой за короткое время разлетелась по всей Европе и устрашала целые державы своим безумным, действительно диким мужеством. Чеченский и ингушский полки Дикой Дивизии в одночасье разгромили железную дивизию Кайзера, и совершили знаменитый Брусиловский прорыв. В рядах Дикой Дивизии мужественно сражались два сына ГIозы и Сари – ГIеза-Мохьмад и Къеда-Мохьмад. Слава о их мужестве долетала до Боки-Дукъ и наполняла сердце ГIозы гордостью за достойное потомство. Но в один день, когда он принимал гостей во дворе своего дома, Г1оза издали заметил приближающуюся к их дому старую арбу, запряженную двумя волами. Это был его сын Къеда-Мохьмад. По посеревшему, уставшему лицу сына, по его блуждающему дикому взгляду, обросшей бороде и волосам, ГIоза сразу почувствовал неладное. Къеда-Мохьмад молча достал из телеги, завернутое в бурку тело старшего брата - ГIеза-Мохьмада. У Къеда-Мохьмада не было сил даже вымолвить слово, он лишь безумно оглядывался по сторонам, жадно вдыхая прохладный горный воздух. Где-то совсем рядом и бурлящий Аргун. Он уже чувствует его пьянящий душу и тело запах. Уставшие, жаждущие сна, глаза закрыла пелена воспоминаний, как они вместе с братом ночью по очереди шли к реке, чтобы перебороть страх, как вброд переходили сумасшедший Аргун, даже не чувствуя ледяной холод его бирюзовых волн. За спиной Къеды-Мохьмада был путь длиной в 48 дней. Он смог вынести тело своего брата с поля боя и с Крыма, где они вели наступление он ровно 48 дней вез его тело, чтобы предать земле на родовом кладбище. Свой путь он проделывал лишь ночью, так как из-за дневной жары невозможно было везти труп.
ГIоза был непреклонен как скала. Ни один мускул не дрогнул на его худощавом лице, покрытом поседевшей бородой.
- Ты убил убийцу своего брата? – прогремел его голос.
- Дада! Это был жестокий бой. Нас убивали и мы убивали в ответ. Я не знаю кого именно настигла моя пуля. Это была схватка, в которой мы одинаково проливали свою кровь…
- Ты убил убийцу своего брата? – повторил свой вопрос ГIоза.
- Я не знаю, отец!
- Был бы ты мужчиной, ты бы бросил к моим ногам тело убийцы моего сына и своего брата! – прогремел ГIоза и развернувшись зашел в дом.
В синем небе словно отары белых овец медленно плыли облака. Къеда-Мохьмад поднял лицо к небу, а потом будто что-то вспомнив выбежал со двора. Не прошло и получаса как во двор ГIозы с криками забежали люди – тело Къеды-Мохьмада нашли в старой пещере. Он повесился, не выдержав укор отца. Слово отца оказалось для него сильнее гнева Всевышнего, сильнее и выше той борьбы, которую он вел, того тяжелого пути, который он проделал ради того, чтобы предать земле тело старшего брата.
На крики выбежала Сари – все такая же красивая и статная как и в молодости. Женские причитания сливались с криками мужчин, но голос Сари прозвучал, заглушая этот шум и тройным эхом раздался в горах!
- Прекратите крики! И подготовьте тела моих сыновей к погребению. Дочь Умы никогда не будет плакать от бессилия. Гордым взглядом окинув присутствующих, она опустилась на колени и по-матерински нежно провела рукой по лицам своих сыновей. А где-то в глубине ее памяти раздавался голос Умы Дуева – «Что для нее значит слово отца?...»
Потрясенный этой историей Саид молча сидел, мысленно перебирая услышанное только что, а бабушка Пазо еще долго рассказывала Саиду о высокой нравственности и мужестве его отцов:
— Никогда не теряй родственные связи, которые поддерживали твои отцы, никогда не изменяй их благородному пути — советовала ему Пазо.
— Баба, а мне кажется, что ты сегодня намного мужественнее и сильнее всех тех, кого ты мне перечислила, ведь именно ты не дала угаснуть очагу нашего рода — ответил ей Саид.
IV
Ранним утром они начали вновь собираться в путь. Бабушка Букал приготовила им запасы еды — сушеное мясо, курдюк, сыр и много чеченских лепешек.
Тепло с ней попрощавшись, группа вышла, чтобы продолжить путь, а предстоял он не близкий.
Отсюда Саид и его товарищи планировали добраться до селения Зумса, а оттуда их уже ждал высокогорный скалистый Шарой.
Утром отряд Саида уже уверенно продвигался по каменистым землям Зумсоя. Арби ушел чуть раньше, чтобы проложить им дорогу и если что сообщить об опасности. Саид планировал провести здесь ночь и со следующего утра продвинуться к Шарою. Однако обстоятельства заставили их застрять в Зумсое на несколько дней и ночей.
Отряд Саида наткнулся на российскую разведку, которая прочесывала зумсоевский лес. Им пришлось отстреливаться, а сын дяди Сайпуддина был ранен. Арби вернулся к ним и сообщил, что лучше здесь переждать пару дней. Он отвел их к пещере, которая на некоторое время должна стать их приютом. В километре за ними следовала вторая группа Саида, которую он держал для страховки. Арби передал им раненого и вернулся. Арби передал им указание Саида отвести раненого в село Нихалой к семье Мовсара, где ему окажут всю необходимую помощь. А после группа уже должна двигаться по следу Саида.
Несколько дней и ночей находясь в зумсоевской пещере, Саид снова и снова предавался своим думам. Из головы не выходил тот пожелтевший листок с откровениями отца, описанные зверства солдат, голос Зары, спасшей чужого сына, две половинки серебреника… эта опасная тропа, на которую он вышел, причем рискуя жизнями нескольких людей.
— А вдруг ничего не получится… и нас всех убьют? На что я обрекаю дядю Сайпулу? — думал Саид.
Но о чем бы он ни думал, апогеем всех его мыслей становился Болат. Саид был уверен, что он обязательно найдет брата. Если он близнец Ибрагима, следовательно, у них один образ. Саид рисовал в своем воображении эту заветную встречу…
Во главе с егерем группа снова двинулась по направлению к Шарою, а оттуда до пункта назначения оставалось недолго…
Шарой поразил Саида своими высокими скалами и суровой красотой величественной природы. Он остановился и завороженный оглядывался вокруг, пока товарищи не одернули его. Это настоящее каменное царство является одним из древнейших чеченских поселений и в бытность играло стратегическую роль в жизни Горной Чечни. Взору Саида открылся настоящий полуразрашенный замок, который состоял из боевых и оборонительных башен. Практически все они были разрушены авиаударами, лишь две еще гордо стояли с простреленными бойницами.
По прогнозам егеря уже поздно вечером они должны были добраться до высокогорного селения Бути, куда отряд Саида держал свой путь.
С Шароя они поднялись еще вверх — до Химоя, который является административным центром Шаройского района. Это достаточно крупное, обжитое село. От Химоя Бути разделяет лишь селение Кири.
Как и говорил Арби, уже поздно вечером, когда над горами сгустились сумерки, отряд Саида стоял перед табличкой, на которой коряво было выцарапано с. Бути.
В этом осиротевшем, одичавшем уголке практически не осталось следов жизни, только узкие тропы и кое-какие каменные развалины, свидетельствующие, что когда-то здесь кипела жизнь.
Село Бути находится на самом пике шаройских гор. Это место осиротело в 1944 году, когда чеченцы были депортированы в Казахстан и в Среднюю Азию. Обратно заселиться людям здесь запретили. И представителям одноименного тейпа пришлось осесть на равнинной территории Чечни — в основном в Наурском районе и в пригородах Грозного.
Отряд Саида нашел место для своего базирования не далеко от местного кладбища. На старых, простреленных федералами чуртах, кое-где еще сохранилась арабская вязь. Чуть выше от кладбища Саид увидел маленький дом, в котором горел огонек.
— Неужели кто-то здесь еще может жить? — удивился он.
Егерь Арби рассказал, что в Бути действительно живет одна семья. Выходец из этого тейпа — одноименного села Бути Темирхаджи живет здесь еще с 60-х годов. Власти много раз гоняли их, но они снова и снова возвращались. Отец Темирхаджи умер еще задолго до первой войны, и похоронен здесь на старом кладбище. А Темирхаджи живет по сей день со своей престарелой матерью и семьей.
— Хороший человек. Пару раз мы останавливались у него здесь на ночлег. Никому кусок не пожалеет. Но нам лучше к нему не соваться, вдруг еще узнают и могут прицепиться к нему, что боевиков привечал — сказал Арби.
В преддрассветные часы их разбудил гул вертолетов, который раздавался совсем рядом. Зарядив оружие, они, притаившись, сидели в своем укрытии. Один вертолет сел недалеко от кладбища, а другой продолжал кружить в небе. Саид и его товарищи увидели как двое военных заходят в маленький приземистый домик из самана, в котором живет Темирхаджи.
Сердце Саида больно дрогнуло, вспомнив рассказы Арби, что хозяин дома не жалел ни для кого кусок хлеба.
— Неужели повторится трагедия бабушки Букал? — подумал он.
Тревожные прогнозы Саида оправдались. Они увидели как военные выволокли за собой двоих мужчин.
— Темирхаджи! — с болью сквозь зубы процедил Арби и покачал головой.
Военные затолкали Темирхаджи и его сына в вертолет.
Раздались детские крики, а следом за ним женский вопль, который эхом пролетел по шаройским горам:
— Вааааа Дела! Орцах вала! (О Аллах! Помоги)
Согнувшись вдвое из саманного домика, вышла щупленькая бабушка, с большим пуховым платком на голове. Она озиралась по сторонам, не зная куда идти.
Ее деревянный костыль упал с рук и бабушка еле стояла на ногах, цепляясь за кизиловый куст.
— Это Издаг — мать Темирхаджи, — прошептал Арби.
Вертолеты низко кружили над горами. А тот, который взлетел от дома, вдруг завис в воздухе недалеко от второго вертолета. Прошло несколько минут и вдруг с вертолета, застывшего над пропастью один за другим полетели вниз два живых тела. Было видно, как они пытаются зацепиться за воздух.
Вот так, на глазах Саида завершился жизненный путь еще двоих «террористов».
Совершив это жестокое преступление — самосуд над невинными людьми, вертолеты взмыли вверх и поплыли в воздухе выше ущелья, издавая своими винтами душераздирающий рев над горами.
Группа Саида с противоположного склона ущелья двинулась в том же направлении. Пролетев около километра, вертолеты снова зависли в воздухе, а один из них начал медленно опускаться вниз на кручу маленькой горной речушки. После приземления вертолета группа Саида заметила высадившихся из вертолета четырех человек в камуфляжной форме. У двоих за спиной были рюкзаки и стрелковое оружие. Отойдя от вертолета на пару десятков метров, они долго о чем-то говорили. Двое, которые были налегке обратно сели в вертолет, и железная птица снова взмыла в небо, улетая на север в сторону Грозного. Оставшиеся двое, озираясь по сторонам двинулись вверх по речке.
Саид решил проследить за таинственными путниками. Чтобы не обнаружить себя противнику, он оставил группу на месте и поручил им через полчаса проследовать за ним по склону вверх. А сам Саид, взяв с собой егеря Арби начал идти за путниками. Он видел как один из них боязливо оглядывался по сторонам. Саид вместе с Арби как могли держали достаточно большую дистанцию, чтобы даже случайный треск ветки не выдал их шаги. Этот путь продолжался больше часа.
Вдруг Арби, который шел впереди, резко отпрянул назад и жестом руки заставил Саида остановиться. Перед ними лежала «растяжка». Если бы не бдительность Арби, они пару секунд назад могли бы взлететь в воздух. Обезвредив свою «находку», Саид и Арби продолжили путь.
На разломе ущелья таинственные путники, преследуемые Саидом, остановились. Один из них достал рацию. Судя по всему, он с кем-то связался, а чуть погодя к ним навстречу вышли двое людей. Они взяли рюкзак у впереди идущего и уже вместе с ними пошли дальше. Саид понял, что лагерь находится где-то близко. Информация, добытая в Борзое о квадрате расположения лагеря Аль-Азиза подтвердилась. Теперь оставалось лишь подобраться ближе.
Саид отправил обратно Арби, чтобы он встретил остановившуюся группу и осторожно вывел их сюда. А сам решил немного переждать пока те путники не подберутся ближе к месту своей дислокации.
Саид понял, что территория на подходе к лагерю Аль-Азиза может быть заминирована «растяжками». И его догадки подтвердились. За время ожидания своей группы, Саид обезвредил около десяти «растяжек». А потом он подобрался еще выше и расположился прямо на против пещеры — того самого места, где по предположениям находится заветная цель Саида — Аль-Азиз.
Через некоторое время раздался условный знак. В целях безопасности группа Саида не пользовалась рациями. Саид понял, что группа успешно дошла и подал свой знак.
Здесь Саид решил остаться на ночь. Они достали запасы еды и устроли небольшой привал. Горы окутала ночь, а небо покрылось мерцающим звездным ковром. Сердце Саида билось сильнее. Осталось совсем немного, чтобы распутать паутину.
V
Звуки дикой природы разбудили группу Саида. Пением птиц просыпались шаройские горы. С возвышенности, на которой расположился отряд Саида, лагерь Аль-Азиза был виден, как бы хитро его ни замаскировали. Заблаговременно приобретенный за большие деньги Саидом тепловизор помог определить количество людей в лагере. Их было шестеро. Видно было, что стан противника проснулся. Здесь засуетились люди. А сердце Саида каждым стуком напоминало — пора!
Он обнаружил, что Арби перед рассветом предупредив одного из дежуривших ушел намного вверх, чтобы спустившись, перебраться на противоположную сторону ущелья и занять позицию ближе к лагерю Аль-Азиза. Он оставил для Саида свой карабин, а сам забрал автомат. Саида разозлило самовольство егеря, однако с точки зрения тактики, Арби поступил правильно. И Саид это понимал.
Отход с тыла для группы Аль-Азиза был закрыт. Саид надеялся, что Арби догадается не начинать атаку, пока он не предпримет решение первым.
Саид планировал еще хотя бы пол дня понаблюдать за лагерем, но понимая, что группа Аль-Азиза связана с людьми на вертолетах, противник Саида мог бы в любое время покинуть лагерь и поэтому ждать было нецелесообразно….
Операция «Паук» началась…
Первым отряд Саида без применения огнестрельного оружия ликвидировал того, кто вышел из лагеря и спустился к речке за водой. Сайпуддин выстрелил с подствольника прямо во вход в пещеру. Следом за ним Саид произвел выстрел из единственного снаряда гранотомета, который у них имелся. Снаряд прицельно вошел в пещеру. Из пяти человек, которые здесь находились трое были мертвы, а двое ранены. К сожалению для Саида Аль-Азиз был в числе мертвых, ведь Саид планировал перед уничтожением допросить его, чтобы узнать как можно больше информации о его преступной деятельности. Один из раненых взамен на сохранение жизни согласился указать на труп Аль-Азиза. Его внешность совпадала с описанной Саиду. Добив раненых, и собрав обнаруженное здесь множество различных документов, отряд решил начать обратный путь, заминировав предварительно пещеру.
Саид вместе с ребятами нашел здесь целый арсенал по зомбированию чеченской молодежи. Множество экстремистской литературы, иностранная валюта, документы различных спецслужб России, среди которых и ичкерийские, а также большой черный флаг, который слетев со стены, лежал на полу. Саид хотел сначала все забрать, а потом подумал:
— К черту! Я сдержал данное своему народу слову! Собака убита! А дальше у меня уже другие дела… нужно Болата искать и как можно быстрее валить отсюда в Германию.
Они вышли из пещеры забрав отсюда только деньги. Вдруг группа услышала выстрел. Саид быстро побежал в сторону, откуда он раздавался, а следом за ним и остальные.
Оказывается недалеко отсюда была еще одна охраняемая пещера. Арби выстрелил в того, кто ее охранял, увидев как тот, прицелившись поднимается в сторону их отряда.
Скловнишись над убитым, Саид приказал ребятам посмотреть что в той пещере. Они ушли вместе с дядей Сайпуддином, а Арби с Саидом остались здесь.
У убитого была с собой снайперская винтовка и современная рация. Саид переживал как бы снова не появились вертолеты, как вдруг его мысли прервал крик дяди Сайпудди:
— Здесь… дети…
— Бежим туда! Срочно! — скомандовал Саид.
Они зашли вместе с Арби в пещеру. Их ребята уже были здесь и освобождали от оков изможденных пленников. Их было четверо. С виду подросткам было не больше пятнадцати-шестнадцати лет.
Освободив заложников, группа вышла и направилась снова в Боки-Дукъ. Им предстоял такой же долгий обратный путь.
Не выясняя никаких обстоятельств, они решили поспешно покинуть село Бути, чтобы до наступления сумерек добраться уже до Шароя.
Уже вечером, сделав себе в шаройском лесу небольшое укрытие, они устроили
небольшой привал, чтоб накормить и привести в чувство освобожденных пленников.
Один из юношей рассказал, что его зовут Расул и что он родом с Итум-Кале — с селения Хачарой. Вместе с одноклассником они попали в сети джамаата. Его друг уже ушел в мир иной, подорвав один из грозненских блокпостов, а Расула и остальных Аль-Азиз готовил для другой операции. Выяснилось, что Сайпуддина близко знал деда Расула. Сайпула решил, что заберет пацана и сам отведет его к деду. Остальные трое были с Урус-Мартана — их Саид решил доставить до родни сам.
Пополнившийся юными пленниками отряд Саида несколько дней добирался до домика бабушки Букал.
Воздавая хвалу Аллаху, за то что все вернулись живыми и невредимыми, да еще и с освобожденными пацанами, довольная бабушка накрывала на стол. В этом теплом доме, окутанном запахом свежего мяса и кукурзных лепешек, каждый из них забыл все жизненные тяготы, через которые они прошли за последнее время. За окном сгущалась ночь, а в домике бабушки Дурги горела маленькая свеча, под которую мирным сном уснули молодые спасенные чеченские жизни. Саид посмотрел на их безмятежные лица и спокойно вздохнул — теперь он долетел до вершины мужества отца и самоотверженности Зары… Он тоже сделал для народа то, на что нашел в себе силы. Освободив своего племянника, он мог бы спокойно с ним улететь к своей семье и уже давно припеваючи жить в счастливой Германии. Но он не смог, зная, что в грязных сетях чьей-то лживой пропаганды все еще остаются чеченские ребята и каждый чеченский пацаненок был для него родным как сын. Впервые за последнее время Саид уснул крепким сном. Это был здоровый сон человека, сбросившего со своих плеч большое бремя…
Рано утром они снова вышли в путь. Где-то к вечеру отряд Саида наткнулся на группу боевиков. Они быстро отошли назад в лесной массив. Вдруг их взору открылась картина, которая навсегда врежется в память Саида.
Вокруг раздавался звонкий шум горной реки, на дне которой лежали огромные валуны, поверх которых бились бурлящие волны. Они поняли, что группа боевиков планирует перейти реку. Закатав штаны, боевики один за другим переходили реку, спотыкаясь на скользких от воды камнях. Вдруг они увидели как к реке подошли двое, один из которых, судя по внешности был араб — его длинные черные волосы и густая борода развевались на ветру. Он улыбаясь о чем-то говорил, размахивая руками. А потом боевик, который стоял рядом с ним взвали его себе на плечи и начал перетаскивать через реку. А довольный араб, удобно устроившись на чеченской спине, обозревал с высоты природу.
Они были поражены увиденным, а разгневанный Арби тотчас же вскинул свой карабин.
Саид отвел его руку.
— Если и стрелять, то не по тому, кто уселся верхом, а по тому, кто его посадил себе на спину… а в чеченца, ты наверное, не будешь стрелять.
Арби опустил ружье.
Саид поднял глаза на горы. Он думал, что они разгневавшись содрогнутся и осыпятся острыми камнями, подмяв все под себя. Но горы стояли, а горная река как ни в чем не бывало продолжала кипеть. Саид был уверен, что такое эти горы видят впервые. Он сразу вспомнил своего отца, его отцов, которые в Кавказскую войну проливали здесь кровь, Ибрагима, тех чеченских ребят, которые в неравной борьбе схлестнулись на грозненских улицах с российской армадой.
— Разве за это они отдали все свои жизни, чтобы через некоторое время чеченец переносил на своей спине какого-то вонючего араба, боясь что тот подмочит штаны?
Саида снова охватывала ярость. Аль-Азиза он уничтожил, но разве на нем они заканчиваются? К какой пропасти они ведут наш народ, если уже один чеченец согласился посадить на свою спину здорового человека и тащить его через реку — не больного, не увечного, не раненого.
Саид понимал, что чеченский народ стоит на краю огромной бездны потери своей духовности и национального самосознания. И это гораздо страшнее всего, что было пережито им.
Подавленные увиденным, они молча продолжили свой путь.
Спустившись до Борзоя, Саид сказал всем остановиться. Отойдя к скале, с высоты которой серебряной ниточкой бился маленький водопад, он ко всем обратился:
— Ребята! Каждый из вас стал для меня братом в этот непростой период времени. Прежде всего я хочу сказать спасибо дяде Сайпуддину, который поддержал меня и подтянул остальных. Я знаю, что каждый из вас рисковал своей жизнью ради той цели, которую я поставил. Но цель эта была общая не только для нашей группы, но и для всего нашего народа, потому что вот эти пацаны — это наше завтра, это будущее нашего народа, которое хотели обвязав тротилом, так жестоко уничтожить. Веками не удавшись покорить наш народ, враги сегодня пошли другой дорогой. Затуманивая разум молодых ребят, религией, они отправляют их на верную смерть, таким образом лишая нас физически и духовно здорового поколения. Я не знаю, может Аль-Азизов еще много, но то что было в наших силах мы сделали… поверьте мне, мы сделали большое дело для Родины. Спасибо каждому из вас и извините меня, что я вывел вас на эту опасную тропу. Теперь, когда мы уже дошли до обжитых людьми мест, я хочу, чтобы мы разошлись, а я с ребятами уеду в Урус-Мартан. Да благословит вас всех Аллах.
— Не стоит извинений, Саид. Это мы тебе благодарны, что позволил нам хоть как-то быть полезными Родине, а умереть человек все равно не может, раньше назначенного срока — ответил Арби.
Саид раздал им найденные в пещере деньги, а потом отряд распрощался друг с другом. Арби ушел в Гучум-Кале, Сайпуддин вместе с остальными ребятами из отряда и Расулом к себе в Борзой, а Саид с тремя пацанами держал свой путь на равнинную Чечню.
Горы не подвели Саида, и он им был благодарен. На их скалах, словно бархат одетых зеленью леса, весело играли солнечные блики, а рядом отовсюду доносился звонкий лепет горных речушек, которые спешили в объятия бурлящего Аргуна…
Саид заметил как пацаны, завороженно оглядываются вокруг, потому что виды, которые открывались здесь не могли никого оставить равнодушным.
Это была дикая, безумная, первозданная красота, обрамленная суровым величием. Свобода, которая ощущалась здесь завораживала, опьяняла и сводила с ума. Все что осталось там внизу казалось пустым и бессмысленным, будто настоящий мир был здесь, а все остальное его жалкая копия. Саид чувствовал, что за эти месяцы, проведенные в горах, он духовно вырос и очистился. Он даже ощущал как с каждым выходом в горы приобретал силы и превращался в глыбу, которую теперь уже ни одна жизненная мелочь не сможет сдвинуть с места.
— Эти места не могут знать раболепия… неужели это так сложно понять тем, кто сюда рвется — думал Саид, а потом оглянувшись на пацанов сказал:
— Устали? Присядем?
Удобно устроившись на одной маленькой лужайке, которая им здесь открылась, Саид решил поговорить с ребятами.
— Все видели ту картину перехода боевиков через реку? — спросил он
— Да — тихо подтвердили пацаны.
— Понравилось? — спросил Саид, устремив свой взгляд в даль.
Ребята промолчали.
— Вот к чему приводит ваш любимый джамаат. Вы все — здоровые, молодые взлетите в воздух на священном пути, а на спинах остальных они вот так будут ездить… вот какая печальная перспектива ждет наш несчастный народ. И чтобы этого не произошло мы должны из последних сил цепляться за свой адат. Еще задолго до ниспослания Аллахом миру ислама, когда арабы жили по варварским законам джахилии, чеченцы были одним из цивилизованных, древнейших народов… следы этой цивилизации вы сами сегодня видите — одна архитектура чего стоит. Думаете наши предки не были сильны в исламе? Думаете эти лишенные нравственности, опьяненные страстью наживы денег люди больше нас знают об исламе? Мы же до сих пор пользуемся плодами великого наследия, оставленного нашими предками. Вы хоть понимаете, что пережил наш народ еще в древности именно за ислам. Именно тот ислам, за который проливали кровь наши деды, нам нужен, а не этот который якобы нам приносят все эти разноцветные наемники. Наши люди умирали с голоду в Казахстане, чтобы не поднести ко рту маленький кусок свинины, наших стариков мулл отправляли в грозненскую мясорубку за чтение священного Корана, наши воины из Дикой Дивизии шли на смерть, чтобы завоевать себе право совершать намаз. Вот за какой ислам мы должны жить и умирать. Обвязаться взрывчаткой и взлететь в воздух, при этом ввергая в себя в один из тяжких грехов, проще простого, а ты попробуй прожить по тому исламу, по которому жили наши отцы! Вот это действительно газават! — Саид говорил с ними долго. Он даже не заметил, как прошло оказывается уже почти два часа, а ведь им еще нужно пройти немалый путь.
Через два дня он вместе с ребятами благополучно добрался до своего села. Ребята просились уйти сами, что это знакомые и родные им места, но Саид даже не стал их слушать. Саид решил их отдать в руки Главы Администрации села и только тогда он сможет чувствовать себя спокойно.
Было уже далеко за полночь, когда Саид постучался в ворота Главы Администрации села Джабраила Демилханова.
Светя фонариком, Джабраил открыл ворота, а потом начал усердно потирать глаза, пытаясь проснуться. Он удивленно вглядывался в Саида, будто увидел привидение.
— Ты откуда взялся? Где ты был? Все переживали за тебя…
— И небось уже похоронили — прервал его Саид.
— Неважно где я был. Короче, разговор серьезный. Видишь этих пацанов?
— Ну!
— Они все трое с Урус-Мартана. Ничего у меня не расспрашивая, прямо сейчас доставь их до своих семей. Они сами тебе скажут где живут
— Нееее, Саид… так не пойдет. Чьи это дети? Где ты их взял? Я так не могу… сам понимаешь какое время
— Вот именно потому что такое время я ради твоей же безопасности и говорю тебе… отвези утром детей и скажи их родителям, чтобы держали дома этих оболтусов и носу им не давали высунуть. Если спросят где нашел скажи, что не можешь говорить, меня тоже ты не видел! По рукам?
— По рукам! — согласился Джабраил, а чуть погодя спросил — как я понял дома у себя ты еще не был?
— Нет, а что?
— Да нет ничего — как-то подозрительно улыбнулся Джабраил.
— А чего тогда лыбишься?
— Да так… Хасамбек уже практически переехал к вам жить, видимо думал ты потерялся и дом решил к рукам прибрать — отшутился Джабраил.
Саид еще раз наказал Джабраилу держать язык за зубами. А спасенные им пацаны, смущенно подошли к нему и обняли его:
— Спасибо тебе ващи… если бы не ты мы бы так и умерли в этой пещере — начал один.
— Скажи свое имя, чтобы мы сказали родителям кто нас спас — продолжил второй.
— Родителям вашим скажите, чтобы пошли в лес, срубили хорошие палки и надавали вам по одному месту! А имя мое им не нужно! Слава Аллаху, что я успел найти вас! Все! Разбегаемся по домам! — Саид хлопнул каждого по плечу и ушел, обнявшись на прощание с Джабраилом.
БОЛАТ
I
Прошло больше полугода, как Саида не было в родном селе. Он медленно шел по знакомой улице, жадно вдыхая теплый воздух летней ночи.
Подходя к дому, он еще издалека увидел машину Хасамбека и подумал:
— Принесли же черти его именно сегодня… нет никакого желания с ним объясняться.
Когда Саид открыл ворота и зашел, он был приятно удивлен. Во дворе было полностью прибрано, не осталось даже следа от сгоревшего дома Ибрагима.
— Надо же, как потрудился Хасамбек… не ожидал от него — подумал Саид. Но и тем не менее, у него не было абсолютно никакого желания, да и моральных сил с кем либо говорить, поэтому Саид решил осторожно проникнуть в дом и лечь спать, благо комната отца была открыта, значит Хасамбек выбрал другое место для ночлега.
Не застилая постель, Саид лег прямо на пол, на овечью шкуру, на которой совершал намаз Заурбек и положив под себя куртку, провалился в глубокий сон. Его полностью освободившийся от дум и переживаний, уставший мозг быстро отключился, и Саид даже не заметил как наступило утро.
Он проснулся от толчков Хасамбека, который в прямом смысле навалился на него и тискал от радости.
— Ты живой! Ты живой!
— А ты хотел, чтобы мертвым был? Не дождешься! — Саид в полусонном состоянии попытался перевернуться на другой бок, но Хасамбек снова на него навалился:
— Где ты был? Куда ты делся? Как можно вот так пропасть на полгода… ни слуху, ни духу.
— Да отвали уже! Дай поспать! Где был… где был… какое твое дело?
— А вот такое! Думал вообще ты помер… не знал где искать! — не унимался Хасамбек.
— Так ты дашь мне поспать или нет?! — Разозлившийся не на шутку Саид соскочил и откинув от себя Хасамбека, свалил его на пол.
— Думаешь я так легко сдамся в твой немецкий плен? — расхохотался Хасамбек.
Они начали бороться и не заметили, как кто-то стоял на пороге и с улыбкой наблюдал за их незатейливой борьбой. Понимая, что они нескоро закончат, кто-то осторожно постучал по открытой двери.
Первым стук услышал Саид. Откинув от себя Хасамбека, он посмотрел в сторону двери, а потом обомлевший от увиденного сел на полу и начал потирать глаза. С порога на него смотрело улыбающееся лицо Ибрагима.
Хасамбек рассмеялся.
— Хороший мы тебе сюрприз приготовили, да?
Саид протирая с лица крупные капли пота, еле выговорил:
— Болат?!
Хасамбек и Болат удивленно посмотрели друг на друга.
— Ты знал?! — воскликнул Хасамбек.
— Я знал, что он есть, но не знал, что вернулся — пробормотал он в ответ.
— Ты знал, что у тебя есть еще один родной брат и не говорил мне… какое тогда родство между нами?! — недовольно начал Хасамбек.
— Замолчииииии!!!! Хасамбек! Ради Аллаха замолчи! А то у меня сейчас лопнет голова и рассыплется перед тобой на части! Я все расскажу! Дай мне прийти в себя, если есть в тебе хоть капля человечности! — заорал Саид.
Хасамбек испуганно присел рядом с ним.
— Извини, брат, извини… я же не знаю, что произошло.
Саид встал и тяжело дыша подошел к Болату. Такой же высокий, статный и те же глубоко посаженные темные глаза, которые также уверенно смотрят на мир. Он вернулся, вернулся в лице безвинно убиенного Ибрагима, вернулся как тот серебреник через годы и боль… вернулся словно доказательство того, что чеченский род не переведется, какая бы армада войск не пыталась его уничтожить. Он стоял на этой обугленной земле, словно знамение жизни и будущего чеченского народа.
Саид молча стоял, пока Болат не подошел к нему ближе и крепко его не обнял.
— Как ты вернулся? Как? — шептал Саид, припав к его плечу и орошая его слезами.
Растерянный Хасамбек, незаметно протирал выступившие в глазах слезы.
— Ребята, вы это… общайтесь… я, наверное, пойду… Болат, теперь я передал тебя в надежные руки, а меня тоже дела свои ждут, — начал Хасамбек.
— Неееее… так не пойдет… ты хоть меня иногда и бесишь, но сейчас я тебя не могу так отпустить. Ты будто мне подарил брата. Так что, ребята, мы сейчас сообразим чего-нибудь поесть, и вы мне расскажете, как вы тут вообще оба оказались — возразил ему Саид.
II
Саид отодвинул нары и раскрыл то самое двойное дно, в котором он впервые обнаружил тайну Заурбека. Он снова достал сверток и развернул его. Пожелтевший лист бумаги, исписанный размашистым почерком отца, теперь так сильно не будоражил сознание.
Саид посмотрел на Хасамбека.
— Я обнаружил это в ту последнюю ночь перед уходом в горы. На следующее утро я пешком ушел в Борзой.
Саид протянул листок бумаги Болату. Тот внимательно начал читать, а потом еще раз перечитав, пристально посмотрел в окно и тихо сказал:
— Все сходится с рассказом матери.
Он засунул руку во внутренний карман ветровки и протянул Саиду маленькую книжку, аккуратно перевязанную ленточкой
— Это дневник Эльзы Вайц.
Саид открыл старый блокнот. Здесь было много записей — первая встреча с Алексом, свадьба, ссылка в Казахстан… первый толчок младенца в ее утробе… суровые годы жизни в Казахстане, а потом Саид увидел аккуратно выведенный чернилами заголовок «Нохчо Болат».
«…Это был самый тяжелый год из всех в нашей жизни. Алекс работал тогда на студебеккере. Нам еле хватало на пропитание. Он перевозил зерно. Но в дом не мог занести даже пыль от этого зерна. Много раз Альберт и Альбертина засыпали голодными. Но нам разрешалось хотя бы работать… это нас как-то обнадеживало.
Потом привезли их. Они были какие-то особенные и власти к ним относились с особенной жестокостью. Я впервые тогда узнала о такой нации как чеченцы. Из всех ссыльных народов они были самые изможденные и несчастные. Мы с Алексом много раз задумывались над той жестокостью творимой НКВДшниками именно над ними и поняли, что их не просто сослали в наказание, их хотят уничтожить. Их загоняли в шахты, на них натравливали зеков, их ставили в нечеловеческие условия, однако эти люди находили откуда-то в себе силы со всем этим бороться.
Но самое страшное с чем они столкнулись это был голод. Голод начал косить чеченцев. Они были в отчаянии. Алекс видел как они ползают на дороге, по которой проехал его студебеккер в надежде найти хоть зерно, но даже оттуда их гоняло НКВД. Они начали массово умирать…
В тот вечер Алекс пришел поздно. За пазухой у него был небольшой бумажный кулек с зерном. По его посеревшему лицу я поняла, что что-то не так. Он молча зашел в комнату, где спали Альберт и Альбертина и долго-долго на них смотрел, будто видит наших детей впервые.
— Алекс! — окликнула я его.
Он вышел из комнаты, прошел за мной на кухню, а потом заложив за спину руки долго стоял у окна. Наконец, повернувшись ко мне он как-то глухо произнес:
— Я так больше не могу… у них дети умирают с голоду. Я утром видел как они в одну яму закапывали нескольких. Я сегодня сказал одной чеченке, что завтра в 15 часов при въезде в село, у арыка перевернется мой студебеккер с зерном.
— Алекс! Алекс! — я задыхалась и даже не могла издать крик.
— Успокойся! Я так решил… береги Альберта и Альбертину… держись… и всегда помни, что я очень сильно люблю тебя. Мой внутренний голос говорит мне поступить именно так… я не могу по другому… их мертвые дети что-то перевернули во мне. Прости меня, Эльза.
Я не знаю, я не помню как прошла эта ночь, но она прошла. Утром я как обычно проводила Алекса. Он не стал прощаться ни со мной, ни с детьми. Все что нужно было сказать друг другу мы сказали прошедшей ночью.
Я просто ждала. К вечеру ко мне забежали причитая две казашки соседки. Я все поняла — Алекса забрали. Но я не могла предположить, что все обернется именно так. Они озверевшие забежали в дом и перерыли все что в нем было. Зерно с того маленького кулька я пересыпала в чашку и поставила ее под кроватью, на которой спали дети. Они нашли эту чашку и начали избивать меня. Я чувствовала как удары их ног, обутых в кирзовые сапоги приходятся мне по низу живота. Всю истекающую кровью они выволокли меня на улицу и надев наручники, затолкали в машину.
А потом произошло самое страшное… то что я никогда не смогу забыть, ни забыть, ни простить, ни себе ни Алексу. Они увезли в детский дом Альберта и Альбертину. Это был крах… дальше моя жизнь превратилась в ад.
Жена «фашиста» — это было единственное обвинение в мой адрес, мой единственный грех, за который я так жестоко поплатилась в казахстанских лагерях. Они насиловали меня, пытали, избивали. Я просила у Бога лишь одного — смерти, но он меня будто не слышал. Я проводила по несколько месяцев в глубине холодных шахт.
Все это казалось бесконечным, но оказывается конец бывает у всего. Весть о его смерти дошла и до лагерей. Сталин умер — тот, который лишал людей жизни, Родины и счастья, в итоге сам лишился жизни по воле судьбы. Я оказалась на свободе, но была ли она мне нужна?
В больнице мне сказали, что из-за всех перенесенных травм я больше никогда не смогу иметь детей, а ведь я до последнего надеялась. Этот диагноз убил во мне оставшиеся угли жизни и я просто побрела по той улице, на которой мы жили. Я все равно была жена «фашиста» — одинокая, бездетная, больная, лишенная смысла жизни и всякой надежды. Меня узнала соседка казашка — одна из тех двух, которые причитая забежали ко мне в день когда забирали Алекса.
Я поселилась у нее. Помогала ей по дому. Будучи врачом по образованию, ставила уколы, когда та болела.
Тот день перевернул всю мою казалось бы закончившуюся жизнь. Мы столкнулись с ним лоб в лоб. Это был чеченец по имени Заурбек. Алекс знал его. В тот день он был в числе тех, кто собирал рассыпанное Алексом зерно и видел как его забирает НКВД.
Я рассказала ему все что испытала, что потеряла Альберта и Альбертину, и больше никогда не смогу иметь детей. Признаюсь честно, в глубине души я испытывала злость на этого человека, ведь именно из-за них разрушился наш с Алексом мир. Он хотел что-то сказать мне про Алекса, а потом промолчал…
Ровно через две недели в дверь постучали. Я вышла. Это был тот самый чеченец Заурбек. Он попросил меня выйти за калитку. А потом чуть отойдя назад он взял какой-то белый сверток, который лежал под деревом. Я поняла, что это ребенок. Дальше все как в тумане. Заурбек сказал, что пару часов назад его жена родила ему двойню — двух сыновей и одного из них пока она в беспамятстве он принес, чтобы отдать мне, а ей скажет, что один из малышей умер…
Наверное, Заурбек решил, что таким образом отблагодарить меня и смыть вину со своего народа, по причине которого с нами произошла такая трагедия.
В ту ночь он мне сказал, что Алекса нет на свете, что он умер от побоев в лагерях. Я не знала даже что сказать и просто обезумевшая стояла перед ним, пока он мне не напомнил, что медлить нельзя.
Прежде чем отдать мне этого ребенка он сказал, что у него есть одно условие, точнее просьба… ребенок должен знать, что он чеченец Болат тейпа чинхо. Я повторяла эти слова, прижимая к себе теплое тельце малыша. Я ушла из этого села в ту же ночь. Деньги на первые расходы мне дал Заурбек. Больше я его не увидела. Я решила быстрее бежать из републики Казахстан. Я переехала в Киргизию и устроилась там врачом. Сказав, что я ссыльная и потеряла документы, я сделала себе новый паспорт и взяла свою девичью фамилию и записала на нее Болата. Таким образом мы были Эльза и Болат Нойманн. Мы прожили там до развала Советского союза. Все это время я скрывала от Болата его истинное происхождение. Каждый раз когда я вспоминала глаза Заурбека, который произносил эти слова — нохчо Болат тейпа чинхо, я чувствовала, что поступаю неправильно в отношении человека, который вернул мне смысл жизни, но потом когда я смотрела в ставшие мне родными глаза Болата, я боялась потерять его, но и тем не менее, я хотела воспитать его как чеченца. В тайне от всех я отвела его к старику киргизу, чтобы тот сделал ему обрезание, также как могла ограждала от свинины.
Шли годы. Во время развала Советского Союза мы с сыном перебрались в Германию. Спустя некоторое время началась чеченская война. Тех, кто тогда умирал с голоду в казахских степях, теперь с новой жестокостью убивала война. В те годы очень много чеченцев переехало в Германию. Это были очень мужественные и красивые люди.
Вся Европа была удивлена их дерзостью, их победой над Россией. Но вести оттуда приходили тревожные. Следом за одной началась другая война. Их нещадно убивали. Волосы вставали дыбом от тех преступлений, которые там совершались российскими военными. Мне практически каждую ночь снился Заурбек, а в ушах звучал его голос: «Он должен знать что он нохчо Болат тейпа чинхо». Я чувствовала свою вину перед сыном. И я хочу ему все рассказать…
Дорогой Болат! Пока есть возможность… пока весь этот народ Россия не истребила, может ты застанешь в живых своего отца и сможешь посмотреть в глаза родной матери…
Прости меня, нохчо Болат, тейпа чинхо…
Я знаю, что благородство, сидящее в твоей крови не позволит тебе бросить меня или держать на меня зла. Найди своих людей, и помоги им… кого можешь перевези сюда. Пока я жила в Киргизии, я как могла искала Альберта и Альбертину, но все было тщетно… видимо их сразу усыновили. Я прошу тебя, не останавливай эти поиски… найди брата и сестру, может они живы. Поэтому я захотела назвать твоих детей так, чтобы ты всегда помнил, что у тебя есть брат и сестра, пусть и не кровные.
Мне очень тяжело даются эти строки, а прощание с тобой будет еще тяжелее, потому что знаю, что отправляю тебя в пекло войны. Я на время уеду в Баден-Баден, чтобы подправить здоровье. А тебя пусть хранит Бог… пусть Благословит тебя Аллах… Дела — так к нему взывали чеченцы во время голодной смерти в Казахстане.
Знай, что ты самый лучший на земле сын! Я люблю тебя! Твоя названая мать, безумно тебя любящая Эльза Вайц Нойманн…»
Комнату окутала тишина, которая была быстро убита грохотом дальнобойных, раздававшихся со стороны Грозного.
— Мы с матерью вместе открыли свою клинику, и занимались благотворительностью, — начал Болат, будто чувствуя, как сильно Саид ждет начала этого разговора.
— В начале первой чеченской войны, моя мать была очень сильно встревожена тем, что происходит в Чечне. Я не сильно удивился, так как годы работы в сфере благотворительности выработали в моей матери высокую жертвенность. Но потом, я начал замечать за собой какой-то странный интерес к происходящему, тем более что внешне никто не признавал во мне немца. В начале второй войны я впервые познакомился с чеченцами. Мы с матерью помогали вывезенным отсюда детям в психологической реабилитации.
Отец одного из детей сказал, что я очень похож на чеченца, и что на его удивление у меня даже имя чеченское — Болат и переводится оно как сталь. Первое время я это отводил к тому, что по словам матери, детство я провел среди ссыльных чеченцев и имя мне тоже дали они. Но с каждым днем поведение матери менялось. Она ночами вскакивала, у нее поднималось давление. Во сне она кричала незнакомые мне имена. А потом через пару дней, не говоря мне ничего уехала в Баден-Баден, оставив на столе этот дневник. Я быстро связался со знакомыми чеченцами. Они с радостью помогли мне и вывели на ваш след.
Оказывается тот самый чеченец, который впервые не признал во мне немца сам был тейпа чинхо. Он дал мне номера телефонов своих родственников, которые жили в Москве. У одного из них бизнесмена Мовлади я остановился в Москве. Очень деловой и благородный парень, кажется с Нихалоя, Мовсара сын. Он и другие ребята помогли мне добраться до республики. Среди них мне запомнились еще двое — Магомед Арсамаков сын Солт-Ахмада, и Мага Осмаев с Ушкалоя. В дороге у меня не возникли большие сложности, так как на руках я имел удостоверение врача и свидетельство нашей клиники. Но больше всего меня удивило, то, что ты жил в Германии — улыбнулся Болат…
— Я ведь годами искал ее… годами искал Эльзу Вайц, оказывается поэтому у меня не получалось найти ее из-за смены фамилии. Отец больше ничего не говорил… только одно это имя Эльза Вайц. Он ведь даже сам в Казахстан приезжал. Про тебя я узнал только за несколько часов до своего отхода в горы — сокрушался Саид.
Болат зашел в соседнюю комнату и вынес ворох фотографий, которые хранились в семье Заурбека. Прикладывая фотоснимки Ибрагима к своему лицу, он не переставал удивляться схожести с братом.
— Ты лучше расскажи, как тебя паспорт-то спас — начал смеяться Хасамбек.
— Какой паспорт? — удивился Саид.
— Мы тут во дворе убирались… зачистки нагрянули. Я испугался, думаю пристанут они теперь к Болату… откуда взялся, что за врач, зачем-почему, сам знаешь. Пока они до нас дошли, я быстро среди ваших старых документов паспорт Ибрагима нашел и вручил Болату. Говорю, — скажешь, в школе учителем работаешь. Прокатило! Моя между прочим идея! — с гордостью сказал Хасамбек.
— Ну конечно! Ты же у нас в роду самый сообразительный — съязвил Саид, а потом добавил — кстати, этот паспорт нам еще пригодится…
Они долго-долго говорили. Этот дом снова наполнился смехом и разговорами. Болат рассказал, что в начале первой войны он женился. Его жену зовут Мирабелла, а детей Альберт и Альбертина. Так захотела их назвать Эльза, а почему он узнал лишь недавно из ее дневника. Альбертина ровесница Лизы, а Альберт младше Ислама.
При разговоре Болат часто переходил на немецкий язык, а Саид его поддерживал. Хасамбек, разинув рот их слушал. Увидев его изумление, Саид расхохотался:
— Все-таки захватили тебя «фрицы»!
Было уже три месяца как Болат приехал в село и вместе с Хасамбеком ждал Саида. Они уже успели съездить в Нальчик и познакомиться с Зарган. А еще больше Саида удивило то, что Эльза Вайц уже побывала в Дрездене и несколько дней гостила у его семьи. Зарган позвонила Анне и отдала номер Эльзы, а те в свою очередь связались друг с другом.
Саид не мог сдержать слез радости.
Попив вместе чаю, Саид начал строить дальнейшие планы — сегодня они пойдут на кладбище, а завтра поедут в гости к Зарган, чтобы немного отдохнуть от этого непрекращающегося грохота дальнобойных, черных развалин и вечного страха.
Местное кладбище было расположено в самом живописном уголке — прямо на выезде из села на небольшой возвышенности, откуда открывался прекрасный вид на горы. В летнем небе начали играть первые предзакатные лучи. На кладбище раздавалось заунывное чтение Саидом суры Ясин.
Они молча стояли у четырех холмов — Заурбек, Хеда, Ибрагим и Хава даже здесь были рядом.
Оказывается Болат с Хасамбеком уже были здесь и очистили могилы от бурьяна, навели порядок. Они долго молча стояли. Слишком больно было говорить.
Вдруг эту звенящую тишину нарушил голос Саида:
— Знаешь, Болат, а я найду их… я обязательно найду Альберта и Альбертину… я сделаю это ради Эльзы… ради Эльзы Вайц… даю слово… они все свидетели — Саид окинул взглядом могильные холмы.
Хасамбек ушел к себе, а Саид с Болатом вернулись в дом.
Перевалило за полночь. Со стороны Грозного доносился грохот — город снова бомбили. Село окутала кромешная тьма. С окна дома виднелся блеклый свет маленькой свечи и в доме Заурбека снова не спали двое…
ИСХОД
I
Осень. Холодный петербургский ветер срывал последние листья с кладбищенских берез. За изгородью, на деревянной лавочке у могильного холма, сгорбившись сидел старый человек в генеральской форме. На могильном холме стояла стопка водки, накрытая куском ржаного хлеба, а второй стакан он держал в своей руке. Старый генерал сидел, вглядываясь в надпись — «Геройски погибший в чеченской войне Игорь Тарасов».
Он и не заметил как к нему вплотную приблизились люди. Генерал оглянулся:
— Тассс…. Тасуууев Ибр… мне же доложили, что и ты — он задыхаясь схватился за сердце.
— Да! Тасуев Ибрагим! Всех не перебьешь, свинья! — спокойно проговорил Болат.
— Вырастил в ненависти похожую на себя гниду и выпустил, чтобы тот убил собственного отца? А нас действительно всех не перебьешь, и род наш не переведется. Мы как видишь живее всех живых… даже с Казахстана вернулись, куда мы были сосланы якобы за измену родине, что ты так часто любил напоминать. Ибрагим жив и народ наш жив, а ты захлебнись своей водкой, поминая всех кого угробила твоя любимая власть, бросив в чеченский ад, в том числе и своего внучка — прогремел голос Саида.
Генерал скатился со скамейки и упал на колени, уткнувшись носом прямо в земляную насыпь могилы.
Саид и Болат стояли над ним, заложив руки за спину и презрительно вглядываясь в его этот жалкий образ.
Скрипнула изгородь и они услышали женский вопль
— Ты изменник… ты предатель, отец! Я всю жизнь верила тебе, когда ты называл их предателями, оказывается предателем был ты… ты предал родных по крови людей — меня, Игоря. Ты заставил меня жить во лжи — захлебывалась в рыданиях Ольга, которая вместе с Саидом и Болатом приехала сюда.
— У мужа… у мужа своего спроси кто предал… Литвинов отправил его — пытался ответить своей дочери Тарасов, а потом и вовсе согнулся в астмическом приступе кашля.
— А нет Литвинова уже! Не у кого спрашивать! В пьяном угаре утоп вчера в водах Невы — снова зарыдала Ольга.
Саид усмехнулся…
— Пошли! — толкнул он в бок Болата.
Их не тронули слезы Ольги. Они снова окинули презрительным взглядом генерала, корчащегося на холодной кладбищенской земле и вышли за изгородь, а Болат, оглянувшись выкрикнул генералу:
— Это ты фашист…
Саид и Болат на такси приехали в аэропорт Пулково города Санкт-Петербург, где их ждал рейс на Москву, а уже с московского Шереметьево, они сменят множество самолетов по маршрутам: Москва — Алматы, Алматы — Кызылорда, Кызылорда — Кокчетау, Кокчетау — Атырау, Атырау — Омск, Омск — Барнаул, Барнаул — Москва, Москва — Берлин…
В ЛАБИРИНТАХ ТАЙН ЗАУРБЕКА
Третья книга
ЗЕРНО ВАЙЦА.
I
...Осеннее небо над Берлином было ясным.
Белый аэробус медленно шел на посадку в столичном аэропорту Германии. В салоне находилось много пассажиров, но особое внимание привлекала большая группа людей, которые, судя по всему, приходились друг другу либо родственниками, либо друзьями и вместе вышли в это большое воздушное путешествие. Они были все разных возрастов – веселые молодые люди, шумные дети и степенные взрослые. Порой некоторых пассажиров начинал раздражать этот шум, а другие напротив с удивлением наблюдали за этой интересной компанией, ведь судя по внешности они еще были и разных национальностей – европейцы, славяне, азиаты и кавказцы. Что объединяло этих людей и как они оказались вместе в салоне одного самолета и куда держали путь? Остальные пассажиры даже и не догадывались какая большая трагедия словно паутина искусно сплела судьбы этих людей…
Все в этом мире имеет свое начало и конец. И в этом, наверное, заключается вся прелесть порой такой жестокой жизненной философии. Время неумолимо быстро бежит вперед, и неотвратимая мельница жизни уже давно перемолола в своих жерновах прах тирана, людскую боль и несправедливость. Опустели холодные шахты, где измором работали ссыльные, остались навечно лежать трупы, выкинутые из поездов на безымянные станции, растворился в степях Казахстана последний крик умирающего с голоду младенца. Все это осталось позади, осталось большим кровоточащим рубцом на сердцах тех, кому суждено было выйти из этого рукотворного ада живыми и оставить после себя продолжение – новое, счастливое поколение, в котором возрождались все светлые надежды и мечты тех, чьи жизни оказались в железных тисках сталинского режима…
Самолет успешно совершил посадку, и вся эта шумная компания весело высыпала в аэропорт, бурно обсуждая предстоящий путь в город Кельн, который от Берлина находился на расстоянии около пятиста километров.
В сентябре Кельн бывает необычайно красивым. Осень щедро одаривает золотым багрянцем этот маленький уютный город, в котором жизнь протекает тихо и размеренно подобно безмятежному Рейну. В тот день в одном из главных городских парков Кельна было бесшумно. Это был будничный день, поэтому отдыхающих здесь было не так много. Этот самый живописный уголок Кельна является излюбленным местом горожан. И неудивительно, ведь здесь на побережье голубого Рейна тело и душа обретают необычайный покой и это сладкое умиротворение окутывает все сознание человека, так бережно и трепетно очищая его мысли от тревоги и грусти.
Недалеко от моста, который изящно раскинулся над рекой, под большим раскидистым кленом на деревянной скамье сидела преклонных лет женщина. Ее худощавое лицо было полностью покрыто глубокими морщинами, которые выдавали не только ее старческий возраст, но и череду пережитых испытаний. Она была настолько маленькой, щупленькой, сгорбившейся, будто иссохшая, безжизненная ветка, лишь глаза – голубые как небо глаза, в которых еще горело такое же большое чувство, выдавало то, что она действительно жива и даже еще не устала за что-то бороться. Старушка пристально вглядывалась в осеннюю рябь воды, на которой весело играли солнечные блики. В холодных водах Рейна она будто видела свою жизнь – этот долгий, тернистый путь, который оставил столько незаживающих шрамов как на теле, так и на сердце женщины. Впервые за всю жизнь Эльза Вайц сегодня почувствовала себя по-настоящему одинокой. Лишь сегодня она поняла какой действительно бывает пустота – холодная, гнетущая, пустота, которая горьким комом подкатывает к горлу и безжалостно напоминает, как никчемна твоя жизнь. Она ни разу не ощущала такой пустоты, даже в тот день, когда забрали Алекса и пинками выволокли на улицу ее, когда забирали в детский дом Альберта и Альбертину. Тогда было очень больно, невыносимо больно и страшно, но не было чувства отчаяния, потому что Эльза надеялась, что это какое-то недоразумение, ведь за непослушание властям Алекса не должны расплачиваться их маленькие дети. Чувства пустоты и одиночества не было даже там, в лагерях, когда она измором работала на шахтах, когда лежала обессиленная тифом и в горячем бреду звала мужа и детей. Тогда холодную пустоту в ее сердце не пускала маленькая надежда, что этот ужас когда-нибудь закончится, она обязательно отсюда выйдет и найдет своих детей. Она не чувствовала себя одинокой, даже после холодного вердикта врачей: – «Вы никогда больше не сможете иметь детей», потому что она надеялась, пусть даже и потерян след Альберта и Альбертины, но зато наверняка жив Алекс и он обязательно выйдет на свободу и найдет ее. Отчаяние не успело заскочить в ее сердце даже после ночного стука Заурбека, который сообщил, что Алекс мертв, ведь в ту ночь она прижала к сердцу свой новый смысл жизни, который принес ей чеченец, тот самый чеченец, которого когда-то спасло от голодной смерти высыпанное Алексом зерно…
До самой глубокой старости от этого отчаяния и пустоты ее спасали родные карие глаза нохчо Болата тейпа чIинхо. Она вглядывалась в них и видела целый мир. Он так был похож на тех, кто когда-то умирал с голоду в холодных степях Казахстана, на тех, ради кого погубил свою жизнь ее муж Алекс. Но она сумела закрыть эту страницу, как бы тяжело и больно это ни далось. Не было больше изможденной Эльзы Вайц, была другая счастливая Эльза Нойман – мама прекрасного большеглазого парня, который так сильно отличался от своих немецких сверстников. Была другая жизнь, которую они построили вместе с Болатом на ее исторической родине – теперь уже давно не в фашистской, а в доброй и в чистой Германии. За годы благотворительной деятельности в стольких судьбах они оставили свой след, сколько было порой спасено маленьких жизней от тяжелых болезней и страшных диагнозов. Ее тяжелое прошлое осталось навсегда там, в Казахстане, в доме той казахской старушки, когда она последний раз захлопнула ее дверь и убежала в Киргизию, прижимая к себе сопящий комочек. Потом уже в Германии, она описала все что с ней произошло, последний раз выплакала все свои страдания бумаге и чернилам, завязала дневник лентой и убрала его далеко-далеко, в надежде никогда больше в него не заглядывать. Но у судьбы есть такая особенность – рано или поздно она все возвращает на круги своя – людей, события…
Рано или поздно все становится на свои места, все получается так как должно быть и никак иначе.
Мир Эльзы перевернулся с первым выстрелом - первой чеченской войны, который за тысячи километров раздался в ее сердце. Именно тогда, будто напоминая данное ею обещание, впервые за долгие годы в ее сны ворвался Заурбек. Он просто молча приходил и смотрел ей в глаза, приходил и Алекс – что-то кричал ей и растворялся в тумане. А потом уже во вторую чеченскую войну в Германию потянулись первые чеченские беженцы – в больших испуганных глазах их маленьких детей она вновь увидела свое прошлое. И тогда Эльза поняла, что надо отпустить, что и у ее тайны, как и у всего мирского на земле тоже свой срок…
И уже на склоне лет, в глубокой старости в ее уставшее, израненное сердце без стука и спроса вошла пустота. Там было дико, одиноко и холодно как на заброшенном пустыре, потому что Эльза понимала, что бегающие перед ней дети Болата и Мирабэллы, ей по сути никто. Разумом она понимала, что отпустила его навсегда, возможно он никогда не вернется и заберет свою семью, а еще хуже если с ним что-то случилось, ведь она отправила его в самое пекло войны. Она была даже зла на Заурбека, который подарил ей это счастье, счастье за которое теперь в старости ей пришлось так жестоко расплачиваться.
- Бабушкааа! Смотри, какие красивые! Это мы с Альбертом для тебя собрали, – недалеко от бабушки игравшие дети прибежали и высыпали к ней в ладони целый ворох красно-желтых листьев. Эльза посмотрела в их горящие карие глаза, которые она никак не могла признать чужими. И снова перед ней хлынул этот поток воспоминаний, одновременно обжигая и согревая ее сердце – первые шаги и первые слова, первые маленькие успехи ее внуков, детский сад, школа, утренники, их первые открытки для бабушки. Она ведь уже и не задумывалась над тем, что это ее не родные внуки. Болат наполнил ее жизнь смыслом, а его дети украсили ее, словно последний, завершающий мазок художника на холсте. И это мимолетное чувство злобы на Заурбека у Эльзы в миг сменилось на огромное чувство благодарности этому человеку. Она смотрела на Альберта и Альбертину и понимала, что в этих чеченских детях она навеки сохранила память своих родных детей, ведь они носят их имена. Эльза впервые задумалась о судьбе той женщины – жене Заурбека, имени которой она даже не знала, ведь она, наверное, так и живет, а может уже и ушла в мир иной, не зная, что подарила этому миру не одного, а двоих сыновей, одного из которых воспитала совершенно чужая женщина в чужом для них краю. Ей стало невыносимо жалко ее, однако Эльза понимала, что в этой их общей многогранной жизненной истории никто из них не виноват друг перед другом. Они все были жертвы одной трагедии. Виноват лишь тиран, почувствовавший себя властителем мира и так жестоко переломавший судьбы целых народов. Эльза поняла, что этими тяжелыми думами она делает лишь себе хуже, что время уже не повернешь вспять и ничего на этой земле не властно над судьбой, которая в установленные свыше сроки расставляет все по своим местам. Нужно лишь смириться, смириться с тем, что ее старость будет одинока. Она снова взяла отложенную рядом книгу Томаса Манна «Иосиф и его братья». Она несколько раз перечитывала эту библейскую историю, и эта потрепанная книга стала для нее уже святым талисманом. Это была ее своя маленькая Библия. И в этой книге она хранила фотографию Болата…
II
Эльза достала из книги фотографию Болата, и пристально всматривалась в снимок, будто видит этот печальный образ впервые. Она даже не заметила, как к ней подсел мужчина средних лет. Эльза подняла на него глаза и аж вздрогнула.
- Я Вас напугал? Извините ради Бога! – вежливо обратился он к ней на немецком языке, и с каким-то легким акцентом.
Эльза сразу поняла, что этот человек далеко не немец. Но почему он ее так встревожил? В Кельне ведь проживают разные национальности, однако чувство тревоги, которое охватило Эльзу лишь нарастало…
- Все хорошо! Я просто задумалась и не заметила – еле вымолвила она, а фотоснимок в ее руке задрожал…
- Это, Ваш сын? – спросил мужчина, бросая взгляд на фотокарточку.
- Да! – ответила Эльза, а по ее лицу покатилась слеза, которая застыла в морщинистых уголках ее губ.
- Сегодня такой чудный день, а Вы грустите. Почему? – спросил ее незакомец.
Эльза промолчала.
- Извините за надоедливость, фрау… а Вы плачете из-за сына? – не отступал мужчина.
- Да… я просто соскучилась. Он в отъезде – коротко отмахнулась от назойливого незнакомца Эльза Вайц.
- Пути Господни неисповедимы! – пророчески намекнул мужчина, намекая на силу надежды и веры.
Она аккуратно вложила снова снимок в книгу и захлопнула ее. И вдруг раздался щелчок фотокамеры, за которым последовал шум приближающихся людей.
Опираясь на трость, Эльза быстро встала. Она увидела, что толпа этих людей с цветами и шарами приближается к ее скамейке.
- Куда Вы? – поднялся вслед за ней мужчина.
- Не хочу мешать людям, здесь видимо какое-то мероприятие… Я, пожалуй, пойду позову внуков. – сказала Эльза. И вдруг она почувствовала, как чьи-то сильные руки опустились ей на плечи и словно заставили ее сесть обратно. А толпа людей уже окружила ее.
- Альбертина! – крикнула Эльза внучке, чтобы поскорее уйти с этого странного события, в центре которого она оказалась.
- Я здесь! – ответила ей женщина лет 60, с миловидного лица которой смотрели большие голубые глаза.
- Вы кто? – растерялась Эльза.
- Альбертина… Вы ведь звали Альбертину? Я ваша дочь Альбертина, а это мой брат, Ваш сын Альберт – улыбнулась она и кивком головы указала на стоящего неподалеку седого мужчину. Его профиль так сильно напомнил Эльзе Алекса. Ее сердце забилось сильнее в тысячу раз, а ноги уже не в состоянии были удерживать женщину. Она чуть не рухнула на землю, но ее подхватили те самые сильные руки, которые опустились ей на плечи. Она схватилась за них и увидела ту знакомую царапину, которая осталась на руках Болата от укуса капризного котенка, который был подарен ему еще в детстве. Она не решалась обернуться, пока эти руки еще сильнее не обняли ее и она не услышала родной голос:
- Мама, я вернулся!
Саид, улыбаясь отошел, а тот самый седой мужчина, опустившись на колени перед ней целовал ее худые руки. Люди продолжали подходить, их оказалось очень много и каждый из них в этот момент дал волю своим слезам. Они окружили эту скамью и каждый пытался дотронуться до Эльзы Вайц-Нойман, обнять ее. Она была для них словно святая, прошедшая через столько мук и страданий и сейчас они собрались у ее ног – продолжение ее жизни, которая когда-то стала жертвой большой трагедии. Теперь все эти люди – молодые и старые окружившие ее, ее потомство стояло перед ней, они были ростки того самого рассыпанного Алексом Вайцом зерна, который казалось исчез бесследно в советских лагерях. Но совершенное им добро через годы взросло в виде этих людей и их детей, которые сегодня словно золотые колосья взошли на земле и несли в себе его имя.
С криками, – Папа вернулся! – прибежали дети Болата, которые потом растерянно смотрели на эту картину, разворачивающуюся перед ними. Они даже не знали, что перед ними целая живая история, целая эпоха, продолжением которой являются они сами. Они вернулись – дети Эльзы Вайц Альберт и Альбертина. Те самые малыши, которых когда-то жестокие НКВДшники закинули в холодные застенки казахского детдома, а после и вовсе исчезли бесследно. Они вернулись к ней на склоне своих лет, но не одни, а уже с детьми и внуками. Альберт был женат на казашке и у него было двое детей и трое внуков. Альбертина вышла замуж за балкарца. Ее трое детей и пятеро внуков также стояли сегодня рядом с Эльзой Вайц. Зятья, невестки Эльзы Вайц, а среди них Зарган со своими и с детьми Ибрагима, семья Саида, Петр и Анна с Борисом. Парк Кельна гудел от счастливых голосов людей, среди которых сидела растерянная Эльза Вайц. Она даже боялась двинуться с места. Ей казалось, что она просто уснула за книгой и сейчас если она откроет глаза все это растворится словно мираж в пустыне и она снова останется одна в этой холодной гнетущей тишине. Но тут ей на руки положили двух малышей – это были мальчики близнецы – внуки ее сына Альберта, ее правнуки…
Она почувствовала их теплое дыхание и поняла, что все это не сон, что Всевышний вознаградил ее за все страдания, которым когда-то подверг…
Саид отошел в сторонку и присел на соседнюю скамейку, с болью в сердце наблюдая за этими людьми, за тем, как растерянно озирается эта сгорбившаяся старушка, которая когда-то вырастила его родного брата. Он увидел, как Болат махнул ему рукой, мол иди к нам. Саид подошел.
- Знаешь, мама, кому мы обязаны сегодняшним днем? Благодаря кому ты снова обрела своих родных детей, кто нас всех собрал здесь сегодня?
Эльза сквозь слезы ответила, что не знает и отрицательно покачала головой.
- Мой родной старший брат Саид. Мы сделали с ним колоссальную работу. Ты не представляешь сколько самолетов мы меняли, сколько городов и стран мы объездили, чтобы вот эту дружную интернациональную команду доставить до Германии в твои объятия, – рассмеялся Болат.
- А где он? Я когда-нибудь, смогу увидеть его? – спросила Эльза.
- Проще простого! Прошу любить и жаловать! Мой брат Саид – представил Болат старшего брата.
Эльза посмотрела на него и снова вздрогнула, ведь перед ней будто стоял Заурбек, и та судьбоносная ночь снова закружила перед ее глазами, обжигая воспоминаниями и без того израненное жизнью сердце.
- Как же ты похож на своего отца! – это все что смогла вымолвить Эльза, сжимая руки Саида. А он молча стоял в ответ, пытаясь проглотить горький ком боли, накопившейся в нем. Они стояли друг против друга с немой благодарностью в глазах и им было действительно за что друг друга благодарить.
Неподалеку от парка их ждал, нанятый Саидом автобус, который и доставил их всех в большой дом, заблаговременно снятый и подготовленный для приема такого большого количества гостей, женой Саида Мархой.
Уже дома, за большим накрытым столом им всем было о чем поговорить. Болат решил представить всю родню друг другу, но в итоге запутался и под хохот детей пытался сам понять кто кем приходится.
Эльзе все чаще хотелось смотреть на маленького Ису, который ей до боли напоминал Болата в младенчестве. Каждый раз, дотрагиваясь до его маленьких пухлых ручонок, ей казалось, что она дотрагивается до того самого брата близнеца ее сына, который так и ушел в мир иной, не зная, что с материнской утробы он вышел не один, а вместе с братом, который как две капли воды был похож на него. Болат привез для Эльзы фотографии своей родной матери, Ибрагима, Заурбека... Наконец, Эльза увидела ту женщину, которая сама того не зная, в муках родила и подарила для нее смысл жизни. Она долго всматривалась в образ Хеды, в котором было так много общего с Болатом. Болат и Зарган с болью поведали ей историю трагической гибели Ибрагима, который так отчаянно сражался за Родину, о гибели его жены Хавы, которая прежде чем покинуть этот жестокий мир, успела подарить ему новую жизнь. Зарган была так счастлива, будто снова обрела своего любимого брата и все что связано с ним было для нее свято и ценно, поэтому она так от души полюбила Эльзу Вайц.
Вот так прошла ровно неделя, полная любви, взаимопонимания, улыбок и тепла этой большой семьи. Многим придется разъехаться, так как их ждет быт и работа, а вот Альберт и Альбертина решили переехать в Кельн, чтобы уже никогда не расставаться со своей матерью. Их дети и внуки обещали вернуться в этот город, где теперь находится их большое теплое гнездо и большая материнская любовь Эльзы Вайц, которую хватит на них всех…
ЗАПИСКИ ЗАУРБЕКА
I
Теперь для Саида настали уже другие бессонные ночи. Он осторожно достал тайник отца и решил прочитать те самые записи, которые обнаружил вместе с письмом про Эльзу, и которые он отложил перед самым своим уходом в горы на поимку Аль-Азиза. Записей было очень много. Некоторые из них были сделаны рукой Заурбека, некоторые видимо кто-то ему принес. Что-то было записано на русском, что-то на чеченском и даже на арабском. На этих листках бумаги умещалась вся душераздирающая боль чеченского народа, достойная имени мировой трагедии. Саид разбирал листы. В самом начале размашистым почерком Заурбека было написано «Обращение к моим потомкам». Удобнее устроившись, Саид начал читать:
«Я хочу обратиться к моим потомкам. Хочу попросить прощения, что долгие годы держал вас в неведении, что унесу в могилу свою самую большую тайну жизни. Я видел много добра и зла в этой жизни, прошел через рукотворный ад советских лагерей, испытал голод, холод и лишения. В молодости я совершил поступок, о котором Аллах не дал мне забыть ни одного дня в своей жизни. Я не знаю правильно я поступил, что разлучил вас тогда, мои сыновья Ибрагим и Болат! Не знаю правильно ли я поступил, что скрыл от вашей матери, что вас было двое, что тебе, Болат, пришлось расти в совершенно чужом краю среди чужих людей, что Ибрагим так и ушел в мир иной, не зная, что у него есть на земле еще один единокровный, единоутробный брат, который родился на этот свет вместе с ним, вместе с ним издал свой первый крик. Я не знаю найдется ли Болат! Но, я каждый день молю Всевышнего, чтобы он нашелся! Я отдал этого ребенка женщине совершенно чужой веры и нации, отдал потому, что ее муж отдал свою жизнь ради нашего народа, потому что его дети бесследно исчезли, а жене приходилось в одиночестве волочить эту жизнь. Я помнил то зерно, рассыпанное Алексом Вайцем. Помнил, как мы успели собрать его до прибытия НКВД-шников и были спасены от голодной смерти. Помнил, как он сидел на обочине дороги и довольный своим поступком улыбался. Он пожертвовал ради нашего народа своей жизнью, а я пожертвовал своим ребенком. Я не сделал это в благодарность Вайцу ради себя, я сделал это ради нашего народа. Я надеюсь, что мои дети и внуки поймут меня. Я верю, что когда-нибудь Болат встанет у моей могилы и совершит дуа – молитву, и простит меня. Я верю в благородство Эльзы Вайц, которая должна ему сказать, что он чеченец Болат тейпа чIинхо. Я верю, что он вырос крепким как сталь, как я и просил его в первые минуты его рождения. Я верю в судьбу, в милость Аллаха и понимание моих потомков…
Саид читал одну за другой эти записи, но больше всего его внимание привлекла одна из них, потому что в ней снова фигурировала женщина – женщина Мать, чья сила, величие и храбрость его снова повергли в изумление, как когда-то поверг в изумление, подвиг, совершенный Зарой, оставившей труп своего сына и спасшей чужого парня. В тот день, когда Зара сообщала всем, что не привезла труп сына, а вытащила из ямы чужого живого парня, Саид думал, что уже ничего не сможет его потрясти, но оказывается мужество чеченских матерей было безграничным и многогранным и неудивительно, что эти женщины рождали на свет настоящих мужчин.
«…Это была первая осень второй чеченской войны. Сам воздух над Сунженским хребтом был пропитан болью и тревогой. Маленький пригород Грозного, который относился к Заводскому району столицы ежедневно подвергался минометным и артиллерийским обстрелам. Сельчане оказались прямо в самом кольце этой смертоносной войны, ведь все что летело на этот город перелетало через этот населенный пункт. Первый удар приняла на себя местная школа. Третий этаж здания был полностью снесен, а в тот злополучный вечер, собравшиеся у одного единственного на всю улицу телевизора, который удалось включить благодаря стараниям местного электрика, подсоединившего аккумулятор, сельчане услышали, как по федеральному каналу передают, что в пригороде Грозного уничтожена крупная база боевиков, а та самая база была их разрушенная школа. Каждый день наставал словно Судный, где свой варварский суд вершили эти нелюди в военных формах. Дети до последнего продолжали идти в школу. Каждое утро тянулась их вереница по разбитым сельским дорогам. За спиной висели портфели, а в руках каждый нес по одному стулу, потому что сидеть было не на чем, а на ночь стул оставлять в школе небезопасно – вдруг снова обстрел. Начальные классы не учились. Опасно было малышей отправлять на такую учебу, да и стулья не смогут они с собой таскать. А вот старшее звено держалось молодцом. Каждый день они выходили на эту борьбу и поиски знаний, а ночи все чаще приходилось проводить в сырых подвалах. С каждым днем сужался и сужался этот роковой круг вокруг маленького поселка, который уже понял, что обречен. Первые женские крики и детский плач, первые безвинные жертвы и эта страшная весть, горьким эхом, раздавшаяся в людских сердцах – село окружено. Местная фельдшер Саймат, едва успевала бегать с одного конца села на другой, чтобы хоть как-то помочь раненым. Единственный медикамент, который у нее имелся – это солевые растворы, которые она сама готовила. Саймат делала все, что в ее силах, чтобы хоть как-то помочь сельчанам, но с каждым днем ей было сложнее добираться до людей – женщина была уже на поздних сроках беременности.
- Саймат! Саймат! Беги к Дангаевым, ради Аллаха… Румиса умирает, в голову ранена – Саймат кинулась за бинтами и раствором. Разумом она понимала, что раненой в голову девушке уже не сможет ничем помочь, но сердце заставляло идти и она шла. Передвигаться по селу можно было только пешком. Она как могла ускоряла шаг, а перед глазами стоял образ этой семнадцатилетней девчонки Румисы – единственной дочери своих родителей, которая выросла на ее глазах. Саймат, запыхавшись дошла до изрешеченных пулями ворот Дангаевых и облокотилась о кирпичный столб, чтобы хоть немного перевести дыхание. И вдруг, ее сердце пронзила заунывная мелодия заупокойной молитвы Ясин, которая доносилась со двора Дангаевых. Было понятно, что Румиса умерла.
Саймат до боли сжала руками лицо и прошептала:
- Не успела…почему я не успела, ну почему?
Теперь спешить было незачем. Она медленно вошла во двор, посередине которого стояла потерянная мать Румисы, которая как-то дико озиралась по сторонам, даже толком не понимая, что настигшее ее горе несоизмеримо велико.
- Прости меня… прости меня ради Аллаха, что не успела – Саймат обняла женщину. Так проходили дни и ночи многодетной матери, которой нужно было теперь в одиночку поднимать пятерых детей – муж Саймат несколько месяцев назад пропал без вести, когда возвращался в село с города.
Дождь минометного огня сыпался на поселок каждый день. А небо разрывали на части истребители, которые партиями вылетали в сторону Грозного, чтобы выкинуть на него очередную порцию бомб и ракет. Заканчивались запасы еды, воды, дров. Были вырублены практически все плодовые деревья с садов, осталась лишь пара тополей в школьном дворе. Поселок этот находился на равнинной местности, и издалека виднелся как на ладони, поэтому версия о том, что здесь могут скрываться боевики была по меньшей мере смешной. Поэтому сельчане решили делегировать делегацию на конец села к своим незваным гостям, чтобы хотя бы выяснить за что так жестоко уничтожается их ни в чем не повинн
ое село. Однако первый визит вообще не увенчался успехом – людей не подпустили даже на пушечный выстрел.
- Хотя бы выслушайте нас! Мы мирные люди – выкрикнул один из стариков
- Деньги! Жрачка! Оружие! Принесете выслушаем – рявкнул один из федералов с круглой как котелок головой.
А где же найти эту жрачку? Самим есть нечего – думали всю дорогу обратно люди. Вся неделя ушла на сбор гостинцев, которыми нужно было задобрить, словно дракона из сказки, сидящую на конце села роту федералов.
Два охотничьих ружья, обрез, кое-что из еды, несколько пар золотых сережек и колец, а теперь задача состояла в том, чтобы доставить эту провизию и спасти от гибели село.
На этот раз в число делегатов входили председатель сельского совета Идрис, старейшина Алаудин, местная жительница Татьяна, известная в селе как медсестра тетя Таня и сын местного имама Ахмед, который твердо решил не пускать своего престарелого отца и пошел вместо него. Молодежь осталась неподалеку стоять до окончания разговора.
Люди с опаской подошли к месту дислокации. И снова их встретили автоматной очередью в воздух. Судя по раскрасневшимся рожам федералов, было ясно, что они пьяны и переговоры скорее всего снова не состоятся.
- Вот, возьмите, мы принесли все что смогли собрать – осторожно протянул свертки Алаудин.
- Мы мирные жители… село как на ладони, боевиков здесь нет – начал Глава села Идрис.
Федерал небрежно вышвырнул свертки на свежую слякоть.
- Мало! Мало принесли, бандюги! – начал он звереть на глазах.
- Мы не бандиты! Мы мирные люди, мы никого не трогаем! Вы даже ни один выстрел не слышали с нашей стороны. Не уничтожайте село, мы же люди! Неужели нельзя договориться? – вежливо начал свою речь Алаудин.
- Мы с дикарями ни о чем не договариваемся! У нас приказ уничтожать вас всех! Да и вообще, чего так разболтался, старый? – федерал вплотную подошел к старику и скрутил за спину его руку.
- Не смей! – накинулся на него Ахмед и тут же раздавшаяся со спины автоматная очередь свалила его с ног, а на черную осеннюю слякоть фонтаном брызнула кровь.
Папаха слетела с головы Алаудина и упала на землю. Федерал не отпускал его руку. Старик уже согнулся вдвое, но не издал ни звука. Федерал наотмашь ударил его по лицу и Алаудин свалился рядом с Ахмедом. В его седой бороде застыли капли крови, идущей с носа. Старик дотянулся рукой до Ахмеда и положив ладонь на окровавленный лоб мужчины, посиневшими губами пытался прочитать Ясин.
Оставшиеся на окраине, услышав выстрелы поняли, что встреча снова провалилась. Они начали осторожно подходить, но автоматная очередь снова прервала их путь.
- Живого забирайте! К мертвому подойдете, ляжете рядом с ним! Понятно? – прогудел один верзила и пинком перевернул тело Ахмеда на спину. Идрис растерянно озирался вокруг. Он Глава села. Что он скажет сельчанам, что он скажет пятерым детям Ахмеда, его престарелому отцу? Как он объяснит им, что оставил тело Ахмеда валяться здесь. И тут его мысли прервал крик тети Тани. Она подбежала и схватилась за ноги федерала, только что предупредившего их.
- Сынок! Я русская мать! Христом Богом прошу, разреши нам забрать его… разреши ради своей матери. Ты же матерью на свет рожден, вспомни ее образ! Вот тебе крест! – женщина вытащила из-за ворота маленький крестик.
- Пошла отсюда, сука старая! – грубым ударом пинка по лицу женщина отлетела назад.
Делать было нечего… нужно уходить. Не умирать же всем. Старика Алаудина несли на руках, за толпой молодежи устало плелись тетя Таня и Идрис. Вот показалось и местное кладбище на маленьком бугре, окруженном тонкой нитью лесополосы.
- Счастливые! – вздохнул Идрис!
Последняя надежда на лучшее тлела как последний уголек в железной печке. Теперь было понятно, что больше к федералам никто не рискнет пойти, а спустя неделю по селу разлетелась весть, которую каждый передавал из уст в уста – 10 ноября ровно в 11 часов дня поселок сравняют с землей – такое решение вынесли федералы…
До роковой даты оставалось два дня. Местный житель Дагаш заканчивал последние осенние работы в своем маленьком саду. Казалось, что эти войска, которые начали утюжить это село бессильны над маленьким уголком жизни Дагаша. Преподаватель физической культуры ЧИГУ на пенсии, он теперь только и занимался садом и находил в нем свою отдушину. В селе уже давно прослыл чудаком – ходил раздавал людям саженцы, садил их сам вдоль дорог.
- Чудной этот Дагаш! И охота ему! Не знаешь проснешься ли живым, а он ходит, деревья сажает – удивлялись сельчане.
Вот и сейчас он закончил осеннюю уборку и завороженный всматривался в золотой багрянец, которым щедро одарила осень его молодой сад. Он бережно провел рукой по шершавому стволу высокого орешника:
- Прощай, мой старый друг! Ты у меня теперь за старшего остаешься в саду! Надеюсь, не подведешь! – похлопал он по стволу дерево и вышел. Дагаш знал, что сельчане собираются сегодня на полуденный намаз в мечети, чтобы решить, как им поступать дальше.
После намаза, Дагаш попросил слово:
- Утром 10-го числа я пойду к ним! Один! Буду просить за село! Простите земляки, если вдруг чем кого обидел и отговаривать меня не нужно. Я уже решил!
Слова Дагаша словно острым ножом прошлись по сердцу каждого. Сколько боли было в его словах. Что он мог сделать один против кучки вооруженных, обезумевших зверей в человечьем обличье.
- Дагаш! Не спеши!
- Надо еще обдумать всем! – раздавались голоса, но Дагаш был неумолим…Он направился к порогу, а потом оглянувшись сказал:
- Только об одном вас прошу. Если меня убьют, не переставайте ходить к ним! Умоляйте, просите! Не дайте уничтожить наше село.
К вечеру женщины, которые пришли в ФАП рассказали Саймат о решении Дагаша, которое повергло всех в шок. Саймат молча их выслушала, а по дороге домой завернула на улицу, где жил Дагаш. Раскачивающейся походкой, стыдливо кутаясь в широкое платье она постучалась к Дагашу:
- Слышала, идешь к ним 10-го. Утром на перекрестке, где кладбище встретимся…вместе пойдем – тяжело переводя дыхание сказала она.
- Саймат! Саймат, ты не можешь это сделать! – растерялся Дагаш!
- Могу! Я врач! Я обязана! Не отговаривай! – ответила Саймат.
В ночь на 10-е она сидела у свечки, один за другим исписывая листы бумаг аятами из Священного Корана, которым научил ее отец, четырежды совершивший хадж. Утром она спрятала эти листы на теле, совершила утренний намаз и направилась к порогу дома. В утробе будто чувствуя неладное зашевелился малыш, а четверо других детей с опаской начали один за другим спрашивать:
- Нана!
- Нана! Когда ты придешь?
- Я не знаю… слушайтесь во всем бабушку! – наказала Саймат. Она посмотрела на свою старую свекровь и что-то больно дрогнуло у нее в груди:
- Интересно как она справится с этими сиротами? – пронеслось в ее мыслях, а потом, вспомнив сотни детей этого села, ради которых она выходит на этот путь Саймат успокоилась.
-БисмиллахIиррохьманниррохьим! Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного! – прошептала она и вышла за ворота.
Ноябрьское утро было ясным. Ночью были легкие заморозки, а наутро все отпустило и яркие солнечные лучи грели землю. Дагаш ждал ее в условленном месте. Они подошли к этой роковой черте, где столько унижений и издевательств испытывали их односельчане.
Раскрасневшиеся рожи, опьяненные жаждой чеченской крови, снова злобно смотрели на пришедших.
- Мы последний раз пришли вас просить…не уничтожайте село – начал Дагаш.
- Люди и так умирают! Нет никаких медикаментов, нечем даже перевязывать раненых – продолжила Саймат.
- Оппа! А ты что брюхатая сюда приперлась? – гадко ухмыльнулся один из федералов.
- Я жена офицера! И врач! Не смейте со мной так разговаривать! – голос женщины прорезал утреннюю тишину.
- Оскорбилась, да? А нечего было с пузом тащиться, - начал приближаться к ней второй.
- Не трогайте ее! Это врач! Она спасает жизни людей – тихо, но жестко промолвил Дагаш.
- О как! А если ты хорошо попросишь, может и не тронем! На коленях например! А так, не гарантируем – начал гоготать федерал.
- У них стыдно на коленях просить. Они же гордые!
- Гордые, да? А ну встали оба на колени! И просите пощады!
- На колени! – гремел голос федерала.
Саймат растерянно оглядывалась по сторонам. В воздухе повисло молчание.
- Встанете на колени? Последний раз спрашиваю! – рычал военный.
- Я встану! За нее тоже! Я становлюсь на колени не за себя…за эту мать, за село, за сотни наших детей, которые дрожат в подвалах, за стариков, за женщин, за свой тейп, за свою землю – гордо подняв голову ответил Дагаш, а потом обратился на чеченском к Саймат.
- Саймат! Ты мать! Внутри тебя бьется жизнь! Мать для чеченца святое! И встать на колени перед матерью не стыдно и не позорно! Знай, что я не становлюсь на колени перед врагами, я становлюсь на колени перед Всевышним и перед матерью! Если меня убьют, передай эти слова сельчанам! – с этими словами Дагаш опустился на колени, а его седая голова уже касалась осенней слякоти.
В эти минуты, которые он провел на коленях перед федералами, перед Дагашем пронеслась вся его жизнь, как рос изгоем в казахских степях, как голодал вместе с отцом, чтобы не постучаться во двор к казахам, как не прощал даже косой взгляд в свою сторону, дрался, бился до последнего, чтобы не унизиться. Был ли он унижен сегодня? Нет! Он не был унижен, потому что он не вымаливал на коленях свою жизнь, он вымаливал честь чеченской женщины и жизни сотен чеченских детей, стариков. Унижены навеки те, кто, навсегда убив в себе человека, посягали на святое – чужую родину и честь…
- О Всевышний! Я в день пять раз становлюсь на колени перед Тобой! И сегодня я снова перед Тобой, не перед врагами я встал на колени, я встал на колени перед Тобой и прошу Тебя направить свой гнев на тех, кто силой отнимает у нас родину, жизнь, кто посягает на нашу честь. Направь свой гнев и людское презрение на это племя, несущее зло и смерть на земле! Пусть я доживу до того дня, когда белый свет отвернется от них, когда они будут гонимы и презираемы! О Аллах! Услышь меня! – шептал Дагаш на родном языке…
Федерал расплывался в наглой и омерзительной улыбке. Чеченец на коленях! – мечта любого русского солдата.
- Чего ты там бормочешь? – пнул он сапогом голову Дагаша.
- Он просит милости – ответила Саймат…
Скоро 11 часов. Поселок застыл в ожидании. И это ожидание нарушили крики детей:
- Они идут! Они живы! Мы спасены!
Дагаш и Саймат возвращались в село. Посеревшими от усталости и неизвестности лицами, совершившие свой человеческий подвиг, они шли по улицам родного села, которое непонятно за какие грехи расплачивалось перед российскими войсками. Они шли по дороге, вдоль которой росли, посаженные Дагашем молодые деревца, с которых слетала пожелтевшая от осени листва. Ему казалось, что каждое деревце здоровается с ним и благословляет его поступок. Он возвращался в село с гордо поднятой головой, которую только что опустил перед грязным сапогом русского солдата, а вслед за ним, тяжело переводя дыхание, шла Саймат, которая нашла в себе мужество выйти на эту опасную тропу на 8 месяце беременности, оставив дома четверых малолетних детей, которые могли бы в одночасье стать круглыми сиротами.
Весть о том, что Дагаш встал на колени перед военными вмиг разлетелась по селу. Чеченец на коленях перед врагами – это что-то из ряда вон выходящее, а Дагаш не слыл среди сельчан слабаком. Знали все, что не свою он жизнь вымаливал, а жизни односельчан.
А жизнь какой бы жестокой ни была продолжалась. В конце месяца Саймат родила здорового и крепкого малыша Асхаба, которому выпала участь спасать свое село, еще не родившись на этот свет…»
Саид отложил дневники в сторону и оглядел остальное содержимое тайника Зурбека, которое он привез из дома. Это были, сугубо, личные вещи отца
– Коран и старые четки, кинжал, серебряный пояс. Тут же лежал и тот самый царский серебреник, разделенный когда-то надвое. Саид забрал две половинки у Ислама и Исы. Он долго думал, как распорядиться со всем этим. Тайна Заурбека была раскрыта. Нет больше надобности держать этот сверток. У каждой тайны, как и у всего остального на земле свой срок, и для этой тайны он тоже настал. Саид взял кинжал и серебряный пояс и решил их отдать Болату, чтобы именно в его семье жила сила Заурбека, сила чеченского народа. Коран и Четки Саид отложил для маленького Исы – сына Ибрагима, чтобы в нем, который появился на свет в ту роковую ночь трагической смерти своего отца и матери, жила крепкая вера во Всевышнего. Дневники отца он решил оставить себе как большую память о непростой судьбе их семьи. Ему предстояла большая работа по изучению содержимого этого дневника. И тут его взгляд упал на серебреник. Какое-то страшное чувство горечи и обиды наполнило его изнутри. Он взял в руки одну из половинок, а потом быстро бросил ее обратно на стол, словно горящую головешку, ведь возможно именно эта половинка была на шее того убийцы, который перевернул вверх дном их жизнь. Этот серебреник не принес счастья его брату, и сейчас он будто холодное напоминание той трагедии, от которой Саид решил избавиться навсегда. Уже завтра обе части сереберника, породившего плод греха, утонет в холодных водах синего Рейна…
Октябрь 2001 г. Исмаил Акаев
Серебреник. Трилогия. Добавлена третья часть роман
© Copyright: Исмаил Акаев, 2022
Свидетельство о публикации №222042301627
Свидетельство о публикации №222042301627
Рецензии