3-3. Роман. Толтек. Водный Мир. Часть-3. Глава-3

3-3-ТОЛТЕК-В-М-3-ПОДВОДНЫИ;_ГОРОД-3-3-ГОРОД_КАУНН

3-3-1

Внешнее луанское обличие Василия не сказалось, видимо, на свойствах его человеческого организма, так как прирастание удильщика проходило медленно. Василий провалялся в номере намного дольше, чем предсказывала Аскелия. Рана кровоточила, в пространстве купола завис солоноватый–рыбный запах. Василий чувствовал специфический привкус крови даже в морской воде...

Запертый в номере, он осмотрел каждый сантиметр пространства, изучил функции инженерного обеспечения и неистово изрисовал своими идеями буклеты по экскурсиям и услугам. Буклеты размещались в памяти электронного планшета, к которому прилагался стилус. Василий очень обрадовался этому и рисовал прямо по текстам путеводителя, по схемам города, план которого напоминал створку раковины на значке компании «Шелл». Так, за одно, невзначай, он изучил и местные достопримечательности.
 
Аскелия вплывала к нему регулярно, – три раза в день, – так что к моменту стабилизации удильщика, Василий как «Собака Павлова» привык к сексу перед завтраком обедом и ужином.

Тело его без тренировок сгладилось, рельеф мышц заплыл. Василий пытался компенсировать отсутствие плавания зарядкой, но какие тут отжимания от пола, когда он в воде! Он страдал без бассейна. Это было абсурдно и потому – забавно. Но, в конце концов, Василий нашёл способ не раскисать, делая циклы статических напряжений, хатха-йогу и пребывая в долгой аскетической медитации. Так что, ему удалось серьёзно усовершенствовать состояние внутреннего самоконтроля и, как побочный эффект, – техники танрического секса. Продвинулся Василий и в сновидении.

И тут неожиданно подключился удильщик. Как заметила Аскелия, Василий стал несносен, ибо приплывала так часто она не столько из-за необходимости, а потому, что Василий призывал её. Он делал это так, что отказаться ей было невозможно – проявился эффект его взаимодействия с рыбой! Для Василия изъявление приказа Аскелии происходило, словно, само собой разумеющееся действо. Он даже не отдавал себе отчёт в том, что сам является виновником её появлений и очень удивился, узнав об этом. Но, однако, об этом – позже.

3-3-2

Василий лежал недвижим на спине в центре кровати, и в голове его, как галька под наплывом прозрачного морского прибоя, перекатывались мысли. Он молча следил за ними, пытаясь обрести внутренний контроль.

….И, будучи Ян, – вдруг стал – Инь,... с прикреплённым к нему живым резервуаром семени для оплодотворения икры от несуществующей но спрятанной где-то в глубинах его души и тела Рыбины-Матери, да ещё и по ту сторону Зеркала Мира. – Патетика и череда метаморфоз с ним происходящая, захлестнула и пропитала морской солью его мозги, вывернула на изнанку суть восприятия окружающей действительности. Не осознавая ещё до конца всего коварства нынешнего своего положения, Василий ощущал, однако, себя утопающим всё глубже и глубже в нечто неизмеримо большее, чем долина среди коралловых рифов в океане. Он уставился взглядом в вершину глянцевого купола над собой и следил, как медленно и неумолимо соскальзывает спиной вниз удаляясь от яркой воздушной ослепительной под блеском солнца поверхности в тьму далёких глубин.

– И ведь никто не тянет меня, – Размышлял он, – а чувство погружения не прекращается.

И чем больше срастался он с самцом удильщика, тем более в нём возрастал какой-то материнский пыл. Так ему казалось. Или нет?...
 
– Ну, коли нет – хорошо! – потому что от боли по матери ругаться тянет… – Улыбнулся про себя Василий. – Так можно и признаков половых перемену произвести, не заметив оного! – Почему-то продолжил он торжественным слогом, мысленно констатируя сам себе пришедший ему в только что голову курьёз.

И тут в порыве, словно бы самоутверждения, Василий обнаружил в себе неуёмное желания вгрызаться в женскую плоть, словно он превратился в срастающегося с ним самца. От того мышцы его во мгновение приобрели прежний рельеф и увеличились в объёме, а член набух и восстал.

Обоняние обострилось до предела, а вместе с возрастанием чёткости зрительных ощущений он уловил в себе способность создавать эхолокационный коридор. Так Василий определил себе новое чувство внутренней силы и способность видеть мир по-особому. Глядя вокруг, словно, сквозь трубу с зеркальными поверхностями стенок, он обрёл способность сканировать глубины и дали на множество километров вокруг. Он искал и находил Аскелию.

Вот Василий направляет на неё свой зеркальный канал, подобно стволу точного орудия и выталкивает из головы своей прозрачный пузырь эмоционального приказа. Пузырь удаляется, многократно отражаясь в гранях стенок трубы, уменьшается и исчезает в бесконечнсти, где виден ему далёкий, знакомый силуэт наяды, а Аскелия, в ответ, тот час же оборачивается в его сторону, хотя бы она и находилась, по его ощущениям, достаточно далеко. Приказ его достигает и сливается с её силуэтом. Удалённость майлы подтверждалась косвенно тем, что после произошедшего видения, её не бывало довольно долго, хотя Василий и уверен был каждый раз стопроцентно, что она незамедлительно откликается на его зов.

Итак, спустя время, она является в его номере, скидывает комбинезон, и не мешкая и не спрашивая ни о чём, оплетает его своим телом. Такого опыта, какой произошёл с ними однажды и, повторяемый им в последствии многократно, ни Василий ни Аскелия ранее не испытывали. Видимо, увлекаемые необычайной концентрацией внимания, придаваемой приказам Василия удильщиком, они приобрели необычайную способность с лёгкостью образовывать вертикальный столбообразный канал, по которому, как одна совместная световая монада они выстреливали себя в высь сквозь миры.

Пролетая в полутёмном зеркальном тоннеле, Василий видел мелькающие мимо слои и уровни, как видит в окно своего купе пассажир проносящегося без остановки электропоезда, беспрестанно сменяющиеся одна за одной освещённые станции метрополитена. Вот, достигнув одной из станций, они, – сплетённые в единый снаряд, – вылетели через световой холл в неизведанный мир.

Всё это время Василий испытывал невыносимый экстаз, заставлявший всё его тело оргазмически сжиматься и пульсировать. Он знал, что тело Аскелии тоже дрожит и сокращается с ним в одном ритме. Тела их, как два соседних резервуара, составляющие одно большое общее сердце, отсчитывали ритм сжимаясь попеременно: так–так, так–так, так–так, словно вторя жизненному ритму огромного планетарного маятника небесных часов.

Летя сквозь неведомые пространства, как скоростной болид мгновенно подчиняющийся их совместной воле, они по одному только незначительному движению общего чувства меняли направления, петляли и вращались. Но чувство теплоты и покоя не покидало их, напротив, каждое изменение, каждый поворот и вираж рождали в душе радость согласия и гармонии. Сокращения их тел не приводили к привычному извержению, они словно освободились от этой, ведущей к деторождению, необходимости, когда-то запрограммированной, но теперь отменённой, почему–то той же самой матерью–природой.

Что такое их совместное путешествие, какова была роль каждого? Василий не мог объяснить ни сразу, ни позднее. Танцевали ли они, как две самки, объединённые в одну и подталкиваемые волей самца удильщика, или он – Василий, – оставаясь самцом, ищущим энергетической подпитки от женского начала Аскелии, исполнял вместе с ней божественный танец, навеянный волей вселенной. Василий – не понял. Не поняла происходящего и Аскелия. Найдя себя распластанными друг на друге, когда, сначала вздрагивая и извиваясь в томительном танце, а после – разъединившись телами, и держась только лишь за руки, они долго ещё лежали, опрокинутые навзничь, придавленные столбом глубин и глядя в глянцевую высоту купольной груди, без мыслей, без движения, без цели…

И снова Василий всё падал и падал спиной в неведомую вглубь пространства, разверзшегося под ним, не сопротивляясь, не ропща, без удивления и грусти. И погружаясь – всё глубже и глубже, он провожал удаляющиеся над собой сонные видения и слушал в голове своей размеренное и умиротворённое биение двух общих с ней сердец.

3-3-3

И теперь Он обрёл способность видеть насквозь: Весь Мир, здания и коралловые рифы с их ходами и скрытыми лакунами, видел инженерные коммуникации отеля. Дымчато–серая завеса купола теперь не мешала ему созерцать город в, напоминавшей ракушку «Шелл», подводной долине.

Стоило ему закрыть глаза или вдруг моргнуть, Василий тотчас видел яркие зелёные неоновые линии, пронизывающие всё вокруг и, огибающие силуэты форм, изогнутые неоновые контуры, – и куполов отеля, и природных образований, которые, как чертёж накладывались на всё и словно огромная прозрачная три–дэ модель мира построилась перед его внутренним взором. Морские существа и луаны, иногда проплывавшие рядом, видны были его новым взором, как сложные пространственные многоцветные графическо–линейные построения, наложенные на рентгеновские снимки их тел.
Он отчётливо видел и чувствовал каналы, снабжающие отоплением и кондиционированием номер, электроканалы и радио, и компьютерные сети. Теперь он наяву представлял, как достигает рыба удильщик знания всего что окружает её и способности удерживать, единожды увиденное, в обоих, доступных ей мирах.

Василий зрил сквозь плоскость пола, как выплывают к стеклянным полыньям жуткие зубастые образины, освещая себе путь меж мирами, тусклыми лампами на изогнутых удочках, растущих из их голов. Он чувствовал их нутром, а они говорили с ним на таинственном рыбьем языке. Видя тела этих страшных монстров насквозь, он физически ощущал себя частью их стаи. Он удерживал мир луанов и свой образ жуана в этом мире.
 
Василий смотрел на себя: на кисти рук, на живот, на организм изнутри. Разрозненные видения его, в недавнем прошлом казавшиеся случайным бредом, стали теперь частью его нового реального мира. Строение его организма было для него, как на ладони, он по–новому понимал все процессы. Он знал о себе так же, как видел насквозь коммуникации и конструкцию зданий отеля. Возможно, – думал он, так могли видеть себя древние медики, передавшие нам тайны акупунктуры и легенды о сверхчеловеческих феноменах, спрятанных в нашем организме.

Как тогда, под воздействием силы Триангулы – в видениях своего здания спортклуба, похожего на стеклянную морскую рептилию, – Василий чувствовал окружающую его самою Матерь Природу и Океан – его ритм, его музыку, жизненные циклы и текущую сквозь всё вокруг силу.

Аскелия смотрела на него с нескрываемым любопытством. Его рассказы ... и, не только! Он смог показать ей всё, что он видит в моменты, когда они сливались в одно тело. И теперь не Аскелия уводила его в путешествие по мирам, а он – Василий – давал ей новую точку отсчёта на привычный Мир.

Рисовал Василий и будущий подводный город Ламберта Грина, образы посещали его безумные, но он был всё ещё ими не доволен. Ему не хватало внешнего визуального ряда, хотелось видеть место его будущего творения (Купол его номера был постоянно затуманен, а линейные видения удильщика – казались ему недостаточно материальными). Василий томился заключённый в стеклянных застенках.

Физически, он почти освоился с новым своим организмом, а водная среда и раньше была ему привычна. Особенно долго Василий привыкал к ощущению жабр, – к чувству, когда вдыхаемая вода, щекоча носоглотку, протекает сквозь щели внизу его челюсти, а, отделённый от жидкости воздух, пузырясь и пенясь, словно серебристый поток мельчайших частиц, устремляется внутрь, распространяя силу по телу в невидимых каналах и кровеносных сосудах.
 
Василий привык к мысленному общению с рыбами. Они рассказали ему о других мирах. Всё что происходило с ним теперь не казалось неясным нескончаемым бредом, как раньше, а обрело конкретику и смысл. Он проникся новизной восприятия информации и углубился, исследовал себя всё настойчивей, открывая близкое сердцу. Долгие медитации показали ему новые грани привычных явлений. Однажды его долгое сосредоточение кончилось тем, что он проснулся одновременно в двух местах. Он видел себя, сидящем в отеле погружённом в океан земного мира и, одновременно, под тем же куполом, заполненном водой, в мире лунов.

Двойное чувство, когда воздух заполняет лёгкие или вода потоками пронизывает пластины жабр, смешалось в его восприятии. Василий опешил, дыхание его то и дело срывалось. Он захлёбывался и спазмы тела прокатывались по нему частыми конвульсивными волнами. Его бросало то в жар, то в холод, трясло крупной дрожью, а кожа покрылась крупными чешуйчатыми выпуклостями.

Удильщик бился на его бедре, глотая воздух и выпучивая глаза, как вытащенная из воды в жаркий день плотвица бьётся и подпрыгивает на горячих мокрых досках пирса.

Рана на ноге вновь и вновь кровила! Красное облачко просачивалось сквозь дырочки бокса, притянутого к его бедру, и медленно растворялось, окрашивая прозрачную водяную глыбу, как жидкий кристалл, заполняющую номер. Василий глядел в одну точку сквозь линзу воды. Временами он впадал в полубред. Сквозь прикрытые веки ему виделось всё происходящее в двух мирах одновременно.

Временами, упав на бок, он наблюдал за медленным кружением предметов и видений в его голове. Казалось, он захлебнулся, стиснутый под толщей воды, как муха в янтаре. Силы, покидали его. Готовый отдаться зову вечности, внимая последнюю песню глубины, как аквалангист, только что услышавший сигнальный щелчок предохранителя оповещающий о пустоте кислородных баллонов, он лежал на самом дне под стометровой толщей океана, а в ушах его журчал такой успокаивающий, еле слышный шум кондиционируемых потоков... Или это был шум крови в сосудах? Он не знал…

3-3-4

Василий распался на частицы и видел молекулы воды и среди – летящий планктон, и даже – молекулы в планктоне, и жидкости цитоплазм внутри изначальных клеток – прародителей всей жизни, и, потом, только линии, и точки. и цветные пятна…

Василий шагал по равнине, поросшей мелкими кустами и травой. Каменистая почва хрустела под подошвами его башмаков. Солнце только что покинуло небосвод над ним, и отсветы зелёных лучей протыкали длинными тонкими иглами тусклый зелёный неон остывающего неба. Постепенно угасая, как холодное северное сияние, солнечный ореол химически грамотно переливался. И Василий вышел к краю выжженного растрескавшегося плато и долго смотрел, как с другой стороны Мира – за таким же далёким горизонтом, – в этот самый момент зарождается рассвет...

Василий лежал на спине. Аскелия бережно массировала ему лицо, сидя на нём верхом. Расплывчатый в его глазах силуэт её почти белого бархатного тела как нельзя лучше гармонировал с интерьером – тоже белым – уставленным белыми реквизитами из единиц выпуклой бархатной мебели. Её белые плотные на ощупь, конические груди с едва–розовыми твёрдыми сосками, замедленно вздрагивали, когда она запрокидывала своё раздвоенное цилиндрично-составленное тело в такт томной волне, которая всплывала вязким прозрачным пузырём из его глубин, и, отрываясь, исчезала в её глубинах, чтобы, достигнув верха, лопнув и разлившись по телу, снова стечь кулуарами и, обернувшись к нему, в нём опять и воскреснуть. Белые доли мышц живота её внизу на мысу уходили под,... а там – в борозде меж холмов и средь чресел, где, погружённый в объятия её тёмных, потайных розовых недр, дрожал, бился как рыба в мереге и, наконец, пропитавшись силой, возрастал всё глубже, горячий шомпол его плоти.
 
Он видел в ней линии скелета, облака мякоти, гроты пазух, протоки, каналы и канальцы. Его глаза просвечивали её и она светилась изнутри, возвышаясь на фоне всего снаружи – за непроглядным обычному глазу стальным туманом купола, – где беззвучно плыли стаи, гуляющих в слоях океана лунов, и горели огни таинственного, подводного, населённого ими Мира....

3-3-5

Василий очнулся. Аскелия, вольготно, широко раскинув по кровати кольца плавников, лежала рядом. В прекрасном изгибе её торса, и вздёрнутых вверх остроконечных конусах грудей, в белизне её сильных рук с тонкими кистями, в запрокинутом профиле её вытянутого вперёд лица Василий видел одновременно мотивы и формы «Рождения Венеры» Сандро Ботичелли и «Сада земных наслаждений» Иеронима Босха. Он невольно залюбовался таинственным сочетанием в ней человеческой и мифологически–потусторонней красоты.
 
Плавники, так естественно заменившие ему ноги, струясь и кольцуясь за коленями как две рыбы–змеи  любовно вплелись в кольца её хвостов, лаская их покрытую кожистыми чешуйками поверхность и обнимая изгибы её тела. Она открыла глаза.

Взгляд её глаз, только лишь очнувшихся от грёз сна, отобразил внутренний импульс, порождённый ласками и прикосновениями, и сразу же вспыхнул блеском страсти. Женственным и нечеловечески гибким жестом подавшись низом чуть вверх, Аскелия, ловко захватила вертикаль его острия и утопила нарастающий в нём гул в тишине себя. Животы их сблизились, и груди её упруго подались под его нажимом. Целуя, Василий проник длинным жуанским языком в глубину её горла, от чего многоступенчатый спазм прокатился по всему её телу до самого низа втянутого живота и створки нижних губ её раковины, сильно сжавшись, обхватили ствол его широким плотным кольцом.

О! Она, не сопротивляясь, позволила ему это насилие над своим существом, отбросив голову и раскидав руки с открытыми ладонями, в которые он вложил свои. Приподнятые бёдра с коленями врозь, и кольца плавников её вздрагивали и, томно перетекая, струились, скользя, сплетаясь и расплетались, свиваясь в жгуты и играя хвостами.

Прерываемая спазмами горла, вода, шипя и завихряясь, с силой проходила сквозь фибры её и его жабр. Время текло медленно, и минуты отсчитывались ритмом её глотков, когда она сжимала его язык. Наконец, дрожь её тела улеглась, и она, отдавшись его силе, утихла, глядя застывшими, разно–изумрудными зрачками, в его глубины – тигровоглазо–каштановые с сиреневым окоёмом. Животы их, словно, приросли, и стук сердец вышел на поверхность, как стук джазовых барабанов под соло её мысленных стонов–волторн, вперемешку с мерцающими накатами шорохов–шумов от бегущей по общим рекам–сосудам крови. Тело ее стало тёплым, молочно–парным. Она превратилась вокруг него в белое, обволакивающее горячее облако атомов, взвешенных в структуре, разряжённого как воздух, зеленоватого кристалла воды.

Достигнув вершины её внутреннего свода, и упершись под выступающий пест устья матки он заполонил своим естеством её живот, впервые намереваясь осеменить с безоглядным фанатизмом самца – оплодотворителя. Однако, старательно взрастив в внутри себя его плоть, она не позволила мыслям его потерять контроль.

Каким–то ловким маневром сдавив горстью своих заострённых пальцев ему истоки канала, она отправила его семя вспять. В глазах её заблестела хитрая искра.
– Маленьких человеческих водолазов прибереги для земных дев, дон Жуан! – услышал он её задорный мысленный голос сразу во всех закоулках своего тела. – Она высвободилась из его колец и, дрогнув рельефными первобытными мускулами полу–рептилии, сбросила с себя Василия, опрокинув на спину.
– Несмотря на изящные формы, она всё-таки необыкновенно сильна! – Промелькнуло восхищение в него голове.
– Скоро можно будет выводить тебя в свет! – Прозвучала она опять в его мыслях, любовно гладя кожу бедра вокруг удильщика, и нежно поглядывая ему в глаза, словно желая завуалировать демонстрацию силы. – Самец приживается хорошо, смотри как врос!
– Василий сел и задумчиво разглядел новообразование на своём теле. Ранее прозрачный удильщик стал плотным, потемнел и почти не отличался теперь от цвета его кожи. Жабры маленькой рыбы ровно поднимались и опускались, пропуская воду, выпуклые глаза затуманились, и не моргая глядели на Василия. Во взгляде удильщика словно застыло безразличное удивление. Самец выглядел теперь, как часть его тела непонятной функции.
– Странное ощущение. Словно ещё один пенис, только с глазками! – Подумал он, глядя на Аскелию.
– Да, ты освоился, поверь! Всё идёт хорошо, не выводи себя опять в зону нарочитого неведения. Сосредоточься на том, что тебе теперь по-настоящему доступно. Двери в наш мир отперты и распахнуты настеж! Наслаждайся: ты – жуан мира лунов!
Василий полулежал, приподнявшись на локтях и молчал. Теперь ему удавались долгие паузы безмыслия. Контроль и долгие медитации в одиночестве укрепили его. Он и правда чувствовал себя вооружённым и готовым к встрече с новым миром. Однако, хотелось спать. Он снова удовлетворённо и расслабленно опустился на спину. Задумчиво вглядываясь в увеличенное отражение вогнутой поверхности купола, Василий фокусировался на внутренней тишине.
3-3-6

Его разбудило новое, яркое, свежее ощущение от непривычной освещённости. Василий открыл глаза.

– Ты открыла завесу? – Василий, мысленно направил свой вопрос глядя на склонившуюся над ним Аскелию. Она рассматривала приросшего к его бедру удильщика.

– Теперь можно. Нам пора действовать. Удильщик надёжно прикрепился, а значит твой образ луана тоже будет стабилен. Вместе с удильщиком ты можешь оставаться в нашем мире сколько угодно долго, не рискуя неконтролируемо проснуться опять в своём, при условии притока женской энергии, конечно, сказала она, нежно оплетая его своим змеиным струящимся телом. Горячее томное дыхание пор её кожи охватило всё его существо. Схваченная её нижними губами его мгновенно восставшая твердь, как антенна передавала меж ними морзянку горячих пульсирующих накатов инфо–волн. Тела их говорили друг с другом.

Было раннее утро прозрачный купол окружали стаи мелких разноцветных коралловых рыбёшек и рыбин, выплывших из своих укрытий навстречу тёплым отсветам восходящего солнца. Его поразило устойчивое ощущение реальности. Всё это время он был как в бреду, в зыбкой полудрёме видений, а сегодня, – будто, всё, как всегда. Восприятие окружающего мира изменилось. Он чувствовал себя как дома. Василий взглянул в глаза Аскелии – Что было со мой все эти дни?

Продолжая наслаждаться их соединением, она, тем не менее, с удовольствием поддержала диалог. – Зов самца–удильщика. Я слышала о нём, но никогда не думала, что испытаю его на себе. Зов самца, ищущего самку, чтобы прирасти прикрепиться навсегда! Ну, что за сила! Теперь ты обладаешь ею. Любая самка, которую ты представишь себе и найдёшь зеркальным каналом своего зрения, услышит тебя и откликнется немедленно и беспрекословно. Теперь твоё крупное тело работает в симбиозе с маленькой рыбой на твоей ноге!

Ты – усилитель! Я даже и представить себе не могла такой эффект! Мечта любого жуана! Как оно тебе?

– Откуда ты знаешь про канал? – Василий считал, что способ видеть Аскелию, на другом конце зеркального канала, напоминавшего трубу калейдоскопа, только его субъективная интерпретация, что возможность находить нечто, не обязательно должно выглядеть так и, уж конечно, не должно быть распознаваемо таким же образом на другой стороне, тем, кого он видел.
 
– Я видела тебя сквозь канал оттуда, где ты находил меня! Я испугалась сначала, что с тобой произошло нечто ужасное, непредвиденное. Меня тянуло к тебе. Впервые я физически вздрогнула от волны неконтролируемого желания. Сопротивляться твоему зову почти невозможно, так как, он восхищает! – Глаза её, мерцающие зелёной глубиной, смотрели в его зрачки с затаённым восторгом.

Аскелия прильнула к нему непроизвольно. Они сладострастно замерли не в силах пошевельнуться. Тела их радировали друг с другом, передавая щекочущую и сладостную истому. Время остановилось. Казалось, чувство однородности составленного из них двоих одного общего существа, продолжается бесконечно… Или – только мгновение?

– Я хочу выйти наружу, в океан прямо сейчас. – Василий с усилием высвободил свой взгляд. Неожиданно для него самого, впервые после долгого бездействия мысли его прозвучали по–деловому конкретно. Ты назначишь мне встречу с Ториланом?

– Не спеши. Перед встречей с Правителем, нам надо выполнить множество формальностей. Мы отправимся к нашим чиновникам и подтвердим твою личность по «восстановленным» документам. Золото Ламберта Гриана ждёт тебя в банке. В нашем мире ты очень богат. У тебя есть свой особняк в этом городе. Ты недавно купил его. Но вот родился и жил ты очень далеко отсюда – в другом полушарии. В городе Сарт. Я разыскала историю давно потерянного древнего рода и приписала тебе их родословную и герб. Никто из твоих родственников ныне не сохранился. Все ветви твоего рода угасли. Ты единственный. Твоё имя в нашем мире – Сарласар Роаж!

– Вы хорошо поработали с Мастером Грианом. – Василий мысленно тянул слова, силясь одновременно запоминать новую информацию.

– Не напрягайся слишком, ты запомнишь всё пока мы будем работать с документами. – Внимательная Аскелия сразу же заметила, что он подтормаживает слушая её. – О! Да, ты рисовал здесь! Красиво! – Она случайно коснулась и активировала тёмный экран путеводителя. На высветившейся плоскости показались те самые наброски, сделанные им поверх карт схем и текстов. Здесь были странные формы здания будущего отеля, и рисунки резвящихся обнажённых майл, лица, которых напоминали её черты. – Похоже!

Мне приятно, что ты думал обо мне. – Она улыбнулась приветливой улыбкой, глядя ему своим пронзительным взглядом в самую душу. Глаза её светились изнутри тёмно–зелёным свечением, каждый по–разному, а мысли прозвучали в его голове как–то особенно мелодично. – Я принесла тебе костюм, а удильщика мы замаскируем под специальной прижимающей повязкой…
 
Василий раскрыл свёрток, который Аскелия достала из заплечной обтекаемой капсулы. Ранец–капсула плотно прилегал к спине под лопатками и выдавался в виде широкого акульего плавника. Компактный рюкзак был обтянут тем же материалом, что и её любимый комбинезон и тускло поблёскивал матовой медной поверхностью. Устроенный так, чтобы не мешать ни движению рук, ни сгибам в пояснице, он удачно дополнял рыбий образ Аскелии. Василий приподнял ранец. В воде он, казалось, не имел веса. Материал, из которого был сделан рюкзак-капсула – очень прочный и тонкий – не был похож ни на один из известных Василию: пластик – не пластик, метал – не металл, скорее – стекло.
 
Ранец крепился к одежде молниями, устроенными так же, как и швы комбинезона. Василий разглядывал и никак не мог понять их устройство. Казалось, в края форм спрятан шнур, и те, словно намагниченные, прилипали один к другому, образуя двойной выпуклый монолитный шов. Шов расходился, если с нажимом провести по нему пальцами. Василий в задумчивости много раз открыл и закрыл капсулу.
 
– Я много размышлял здесь в одиночестве. – Мысленно сформулировал он вдруг пришедший ему в голову вопрос. – Я совершенно не знаком с вашими техническими средствами для выполнения документации. Как вы проектируете? Как доносите информацию до строителей?

– Специально для тебя я изучала этот вопрос. – Аскелия деловито накладывала повязку на удильщика поверх выпуклой накладки в виде защитного продолговатого дырчатого полупенала. Ловким движением пальцев она соединила концы кольцевого жгута всё тем же замком, напомнившим Василию слайдер для закрывания полиэтиленовых пакетов, который, однако, был намного более прочным на разрыв. – Сейчас я тебе перескажу вкратце.

Тебе не надо ничего чертить. Рисовать – тоже не надо. Достаточно представить дом в объёме мысленно. Для переноса твоих мыслей существуют специальные сканеры. Достаточно посмотреть на специальную поверхность, вроде матрицы в цифровом фотоаппарате.
Ты знаешь, что глаза имеют с свойство не только воспринимать световую информацию, но и излучать её. Всё что ты представляешь и видишь перед своим мысленным взором может быть считано таким сканером и передано на компьютер. Компьютер соберёт, отсканирует твоё виртуальное представление в облако точек. Глаза – это биолазер. Именно колбочки и палочки на дне глазного яблока не только воспринимают свет, но и излучают энергию.

– А! Понятно! Я читал о подобных исследованиях учёных в нашем мире ещё во времена плёночных фотоаппаратов. – Подхватил Василий. – В 1960-х годах в России этим занимался, кажется, профессор Кулагин. Он фотографировал мыслеобразы, возникавшие во время галлюцинаций людей с психическими расстройствами. А в это же время в Америке прославился «мастер мысленной фотографии» Тэд Сериос, а так же была известна Маргарет Флеминг, которая создавала психофотографии портретов и образов в уме и проецировала их глазами на фотоплёнку без помощи фотоаппарата. Эта технология в современном мире людей напоминает мне очки виртуальной реальности, только наоборот. Вы – луаны смогли реализовать эти возможности человеческого организма и применяете в проектировании?

– Возможности луанского организма. – улыбнувшись, поправила его Аскелия. – Но я думаю – ты тоже справишься.

– Справлюсь. Обычно я так и проектирую, - всё больше представляю мысленно, а потом только зарисовываю.

– Знаешь, нам известно, что древние луаны делали подобное без компьютера. Но эти их технологии были безвозвратно утеряны с приходом современных компьютерных приспособлений. Древние маги лунов создавали в своём воображении миры и не только отправлялись в них сами, но брали с собой соплеменников. Для хранения информации они использовали память океанской воды. Но технологии прошлого и современности практически сошлись сегодня, с той лишь разницей, что информация отправляется в водные накопители не с помощью мысли, но с помощью преобразователей импульсов, полученных со сканера, фиксирующего излучение из твоих глаз. Представь, что облако образов, сформированных тобой, соберается в информационное поле, в котором постепенно будет объединена вся информация. Ты всё точнее и точнее сможешь визуализировать свой проект, пока не получишь то что задумал во всех деталях. – Аскелия лежала на кровати-«геликоптере», а Василий висел над ней в пространстве гостиной паря высоко под вогнутым зеркалом купола.

– Удивительно! Получается, древние луаны могли мысленно считывать информацию из воды?! – Василий не переставал поражаться тому, что понимает язык луанов – способность, как он решил для себя, возникающая при трансформации. Однако, тогда, в кабинете Ламберта Гриана, впервые услышав Аскелию, он не удивился их взаимопониманию, а подумал, что она говорит на английском языке. Почему он так решил? Теперь Василий не мог вспомнить.

На самом деле, как он понял теперь, они общались мыслеобразами, передавая друг другу тот самый информационный шифр, который он имел ввиду в своей теории современного искусства. Это и есть те самые инфо–образы, размышлял Василий. Мозг разумного существа переводил в привычный язык то, что воспринимал – единым визуальным блоком. Здесь – в подводном мире лунов – всё казавшееся ему ранее, среди людей, совершенно невозможным, выглядело таким обыденным. Может быть дело в информационных полях океана? Однако, в воздушном пространстве его мира, тогда – в замке Гриана они также легко общались…

Из рассказа Аскелии получалось так, что луаны издревна умели формировать общие облака мыслей. Они пользовались ими, как хранилищами, внутри резервуара памяти – океана. Сохранять в тайне информацию при таком способе хранения было немыслимо. Единственно, что можно было сделать, это шифровать потоки своих идей, разбивая их на части и сохраняя облака в разных местах пространства. Но, рано или поздно, они всё равно притягивались друг другу, как элементы одинаковые и сходные, постепенно сливаясь вместе и формируя одно информационное облако. В каждое тематическое облако от разных мыслителей собирались все частицы знания. Любой, желающий узнать что-либо по тому или иному вопросу, мог настроить своё сознание так, чтобы беспрепятственно черпать из невидимых облаков всё, что нужно.
 
– Вода – это жидкий кристалл, обладающий способностью помнить. Стереть память воды можно только заморозив её. Но невозможно сделать это со всем океаном со всем объёмом воды сразу. Превращаясь в лёд, вода вытеснит информационное поле в область не замёрзшей жидкости. Солёная вода замерзает плохо, да, и кристаллы льда будут иметь разную структуру под воздействием разной информации. Так что, мы – луаны – умеем считывать мысли даже с кристаллов! – С упоением, увлечённо жестикулируя руками, то скручивая свои хвосты в кольца, то распрямляя и струя ими волнообразно, продолжала Аскелия. Она словно читала ему просторную академическую лекцию, и Василий заметил про себя, что, по-видимому, её очень интересовала эта тема; не так, как его самого – по–своему, но – интересовала! И в этом они были похожи….

– Ох, уж эти инженеры, физики и медики! – Слушая её с интересом, не мог не отметить про себя Василий. – И находят же они время для самопросвещения в гуманитарных областях знания. Иной искусствовед не знает предмета столь досконально и глубоко, как какой-нибудь инженер – гидродинамик, в свободное время ведущий экскурсии по Эрмитажным залам эпохи возрождения, или инженер – вентиляционщик, способный рассказать удивительные истории о каждом доме по улице Пестеля или на Литейном! А что вы скажете о математиках, пишущих абстрактные картины маслом! Да, да! и – преинтересные!
 
– Теперь мы храним информацию в специальных боксах, наполненных водой и соединённых с компьютерами. – Голос мыслей Аскелии вышел опять на передний план его сознания, и продолжал вещать своё. – Компьютер использует всю ту же воду – жидкий кристалл. Мы научились направлять электричество без проводов, в толще воды, формируя направление потоков электроэнергии по тонким каналам, структурируемым направленными волновыми излучателями. Эти каналы можно создавать с помощью света лазера, пропускаемого сквозь специальную пластину, на которой нарисована схема таких каналов. Специальным образом поляризованный свет, заставляет электричество двигаться вдоль светового рисунка, созданного в воде специальным фильтром, напоминающем электросхему.

– Так, вы рисуете путь для потока электронов внутри воды лучом света?! – С удивлением в задумчивости переспросил Василий. – В голове его уже громоздились голографическая архитектура: потоки света, застывшие и превращённые в причудливые архитектурные образы и формы!

– Именно так, и излучение не обязательно должно быть видимым.

– Удивительно! У вас – лунов весь океан – это огромный компьютер! Вы живёте внутри мозга!

– Мы его – часть. Словно нейроны, каждый из луанов подключён к океану. Вода – и внутри, и снаружи нас. Мы часть огромного организма, так же, как и люди, которые, как все мы, – часть планета Земля. Разница между нами в том, что луаны ясно осознают себе этот факт, а люди, в большинстве своём, даже не догадываются о нём. – Аскелия внимательно посмотрела на Василия, и продолжила. – Тебе ничего не надо будет чертить, достаточно будет мысленно представить все детали здания – каждый угол, каждую форму…

– Так, это же огромная работа! – Воскликнул Василий, одновременно восхищённый и поражённый. – Какая нужна ясность мысленной визуализации, чтобы записать её чётко и понятно для других инженеров – лунов.
 
– Я ничего не понимаю в том, что вы – люди – обозначаете словом «Архитектура», рождающим у вас столько досужих профессиональных споров и на кухнях, и в конференцзалах, но мне удалось расспросить о способах работы наших инженеров – проектировщиков. У лунов, как ты догадываешься, нет архитекторов. Наши города проектируют только инженеры. Принцип их работы во многом схож с работой биолога – строителя ДНКа, разница заключается только в объекте изучения!...

Так вот, – наши инженеры, начинают с общих форм нового здания, а затем мысленно визуализируют каждую деталь, каждый узел конструкций. Шаг за шагом представляя каждый слой, в составе стены и пола они детализируют информацию проекте. Новейшие сведения объединяются с ранее созданными и дополняют банк данных. Многие узлы и детали, придуманные ранее другими инженерами, можно применить. Они прикрепляются к проекту из общего облака знаний, и ты их увидишь, когда научишься подключаться к нашим техническим профессиональным инфо–полям. Здание надо будет представить на выбранной поверхности дна, на реальном коралловом плато. Ты должен будешь запомнить место во всех деталях. Создавая общественные пространства и отдельные номера отеля, надо будет рассмотреть мысленно каждую комнату, каждый номер, каждый холл и переходы между ними…

Я понятно объясняю? – Аскелия остановила поток мысли. Лицо её играло эмоциональным узором. Губы струились волной, передавая её возбуждение и заинтересованность.
 
Обняв её, Василий кивнул. Тела их, вывешенные в толще воды под куполом, сплелись, превратившись в страстного осьминога. Ему было привычно всё, о чем говорила Аскелия. Обычно, он мысленно формировал свой проект, постепенно всё более проникаясь подробностями. Ему казалось, что дом сам прирастал деталями и подсказывал ему, где и что именно надо добавить. Но в мире людей ему приходилось словами объяснять свои идеи сотрудникам.  Он рисовал планы, лепил общие формы здания из пластилина, а его помощники сканировали его дома – скульптуры, превращая материальную скульптуру дома в электронное облако точек.

Василий продолжал изменять, дополнять и трансформировать формы здания, а его коллеги вписывали в пластику дома функцию, чертили планы, делали поперечные разрезы с уровнями, разрабатывали под его руководством узлы конструкций. Всё это делалось при помощи компьютерных графических программ. Облако точек сминалось или растягивалось, дополнялось или урезалось. 

Василий продолжал лепить здание, но только теперь – не в голове, не в пластилине, а на экране. Чертежи печатались на бумаге для того, чтобы донести информацию до строителей. Техника в его мире не позволяла сразу считывать мысли. А эксперименты врачей и психологов с фотографированием мыслеобразов, пока так и оставались в области медицинских гипотез, применяемых для лечения психов или развлечения публики, и не воплощаясь в технические достижения для смежных областей науки и техники!

Процесс коммуникации при проектировании и строительстве всегда был для Василия нервным и болезненным. Редко кто из коллег мог понять его идеи с первого раза. Обычно, и особенно в тот момент, когда ему казалось, что он говорит очевидные вещи, все вокруг почему–то не понимали его объяснений. Коллеги так и говорили ему: «Я же не могу прочитать твои мысли!». А здесь…..Всё здесь было как надо!

– О-очень хорошо! Замечательно! Бесподобно! – Постоянно повторял Василий, когда Аскелия делала паузы. – Столько технических возможностей! Твой рассказ рождает во мне необыкновенный энтузиазм и новые идеи просто роятся в моей голове!

Аскелия с интересом поглядывала на Василия.
 
– Ты смотришь на меня необычно даже для, очарованной зовом удильщика, майлы. – Наконец, заметил он.

– Аскелия опустила взгляд, но тут же снова взглянула ему в глаза, серьёзно и прямо. – Ты сильно отличаешься от лунов. В тебе чувствуется огромный творческий импульс, который буквально расплёскивается вокруг. Именно такого не достаёт нам. Мы не можем генерировать и синтезировать информацию превращая её в нечто новое. Наши генетики бьются над возможностью изменить код ДНКа луанов, чтобы получить в них такую способность. Но пока – безрезультатно.

Единственное, что мы можем, так это внедрять недостающие звенья в наши спирали, похищая их у того, у кого они есть. Но созданные конструкции в одном луане не передаются по наследству. Существует и другая проблема – дефицит совместимых с луанскими участков ДНКа. Люди – одни из тех живых существ, которые могут быть донорами таких участков. Но тут же возникает огромная проблема в возможности перемещения в наш мир творческого человека!...

Творческие люди очень неустойчивы. Они легко проскакивают в новые энергетические сферы и даже, иногда, – в другие миры, но из-за своей эмоциональности, они плохо накапливают энергию. Творцы расплёскивают её бесконтрольно на эмоции и, обычно, у них недостаточно сил для контролируемого удержания себя в другом мире. Ты – редкий экземпляр! – Аскелия как-то странно улыбнулась. Василий неотрывно смотрел ей в глаза. Он, вдруг, всем телом почувствовал холодный озноб опасности…

– Уж не собираешься ли ты меня продать на запчасти?! – Прямо задал он мгновенно возникший в его голове вопрос.

– Я – не собираюсь! И даже не буду ничего приводить в доказательство своих слов, так как, считаю неприемлемыми и подобные действия, и попытки оправдываться за не совершённое. Ген совести у луанов есть! – Серьёзно и твёрдо произнесла Аскелия. – Однако, как это бывает и среди людей, – не у всех. И если кто-нибудь алчный откроет в тебе не луана…

– То-о…? – Вопросительно потянул Василий.

– Ты, из богатого бизнесмена, превратишься в объект прибыльной торговли! Так что, будь предельно внимательным к своим мыслям и действиям.

– А в чём опасность? Для считывания кода ДНКа достаточно взять лишь несколько капель крови, насколько я знаю.

– Во-первых, желающих получить творческие возможности у нас очень много, А во-вторых, если оригинальный код участка твоей ДНКа повторить и соединить с чужим кодом произойдёт природный энергетический сбой. Твоя энергия раздвоится. Наши генные инженеры научились достигать устойчивого результата в своём мире. Однако ты, как донор исходной комбинации, подарив её ещё кому-то, никогда не сможешь вернуться в ту самую ветвь своего мира. Мы не знаем точно, что именно происходит, но мы отследили этот эффект, используя всё тех же удильщиков и их способность держать в своём внимании сразу две реальности – два мира. Не буду тебя нагружать подробностями, просто поверь. – ты сможешь вернуться в свой мир, но попадёшь в его другую ветвь, в другую реальность. Там будет всё не так. Ты понимаешь?

– У вас нет законов, защищающих пришельцев из другого мира?!

– Нет. А у вас есть? – Спросила она совершенно серьёзно.

– Для луанов перемещение в другие миры – факт свершившийся и общеизвестный, а для людей – не более чем фантастический вымысел. Вы могли бы подумать об этом!

– Если бы такие законы и были, они защищали бы легальных «пришельцев», как ты выразился. Но на тебя они никак бы не распространялись. Так что…

– Почему. Мне. Никто – ни ты, ни мастер Гриан – не сказал об этом?! – напряжённо отчеканил Василий, глядя Аскелии прямо в глаза.

– Разве ты не помнишь? Ты уже спрашивал. И я отвечала тебе: ты не задал нам такого вопроса. Ни одного вопроса о препятствиях, о трудностях. Ты просто согласился, и всё…

Василий промолчал. Он помнил. Теперь, нарочито повторяясь, он, как и тогда, отдавал себе отчёт, что даже, узнай он о такой опасности раньше, – ещё в замке Ламберта Гриана, это ничего не изменило бы в его решении. Он всё равно согласился бы на перемещение в мир лунов. Его манила возможность исследовать новое, испытать свои силы в сновидении, получить возможность воплотить сложную творческую задачу. Аскелия тоже мысленно молчала. Она внимательно слышала его чувства.

Любила ли она его? Право, она и сама не понимала. Томные воды сладострастия заливали их обоих одновременно, стоило им приблизится друг к другу на расстояние вытянутой руки.

Их фигуры, вдруг, замирали как персонажи на старинном рисунке. Будто соломенные офортные* штрихи руки Рембрандта покрывали их размытые силуэты. Форма проступает в видениях всегда как-то по-особому, – так, как является она взору понимающего зрителя, улавливающего за сухой лавиной быстрых линий громаду чувства рисовальщика, и то, бесконечно длящееся томление, когда время не властно, и суетное нетерпение отступить не может оторвать художника от листа. Этот миг всегда длится столь долго, пока всё творимое не будет окончено, только тогда, когда бумага насытится образами, и они воплотятся в полной мере – ни секундой раньше! – ты будешь отпущен вместе с грехами, а покуда твоя рука и тело, и глаза, и мысли, и чувства безраздельно принадлежат миру грёз! И нет силы, способной на прекращение священного действа раньше срока!

Другими словами, – покуда штрихи не заполнят чувственный мир листа любовное зелье картины не сможет считаться полностью приготовленным.

И да прочертят свет и тень твоей рукой, стило держащей, все линии – следы любовных искр между ним и ею!

Так было и есть. Любовь ли это, скажи мне?

Не важно!...

Высвободившись из объятий Аскелии, Василий неторопливо вплыл под купол ванной комнаты. Внимание его привлекло огромное круглое зеркало. Вокруг отражающей поверхности ореолом лучился белый свет. Сама плоскость, казалось, тоже светилась, и, от того, отражение в нём казалось ярким и ясным, как сказочное видение.

Василий был совершенно гол. Загорелый и рельефный торс его ладно продолжали массивные мускулистые бедра, которые за коленями превращались в хвостовые плавники. Василий с интересом сканировал взглядом новые линии своего силуэта – привычка художника зарисовывать мысленно то, что видишь.

Два змееобразных хвоста, длинной около полутора метров каждый, сразу после массивных колен слегка утолщались, повторяя икроножные мышцы, и долго истончаясь по всей длине, заканчивались раздвоенными лопастями, похожими на широкие ласты с двумя вытянутыми заострениями на углах. Управляя движениями каждого плавника по-своему, Василий стабилизировал себя вертикально. Свивая хвосты в спираль двойным кольцом или вытягивая, он будто примеривал к себе прошому, оценивал и удивлялся этим новым конечностям. Поверхности хвостов, покрытые кожей с ячейками чешуек, выглядели очень графично, словно нарисованные. Сплошная текстура, составленная из уменьшающихся округлых вмятин, расставленных в шахматном порядке вплотную друг к другу, красиво выявляла изгибы формы.

В целом тело его выглядело более массивным, чем в мире людей. Торс стал более цилиндрическим, однако не утратил атлетических пропорций. Голова казалась меньше. Лицо – тоже слегка изменилось – вытянулось вперёд. Уголки губ удлинились, и так же, как Аскелия он мог совершать ими загадочные волнообразные движения. Однако, характерный кошачий изгиб губ в его новой манере улыбаться не потерялся, а только усугубился. Наружные уголки глаз развернулись под ещё большим углом, от чего взгляд Василия стал казаться решительнее и резче, как у самураев рисовальщика Утагава Куниёси*.

– О, эфемерные формы изменчивых миров!… Так ли уж реальны мои творения? Не есть ли они – лишь неустойчивый плод моего воображения? Пора действовать! – Пронеслось в голове его, когда чувства одиночества и тоски – эти неизменные маркеры излишества внутренней силы – на миг овладели его существом.

3-3-7

Аскелия и Василий вышли в открытый океан рано утром. Восходящее солнце, лишь скользило прямыми тонкими иглами в поверхностных слоях кристалла глубин. А вдали, глубже – на дне долины сквозь тьму прозрачной сонной водной глыбы, сквозь подвижные дрожащие слои разной температуры плотности, – мерцали и переливались цветные огни просыпающегося Каунна – мегаполиса луанов.

Вода подвижная, прохладная, бодрящая, струилась расслаивалась на вихри и потоки. То входя в величественную неподвижность, то пересекая быстрины, Василий различал всем телом то теплоту и нежность стоячих заводей, то обжигающую остроту и резкость давления холодных узких, плотных быстрин и раздирающий морок их неожиданно набегающих завихрений. Василий радовался простору и мощи океана. Наконец–то он внутри стихии, без куполов, без стен, – в открытой живой воде. Его тянуло резвиться и кувыркаться. Застоявшиеся мышцы несли будто сами собой, без усилий. Кислород проникал в изголодавшееся тело, как в губку, пропитывая, мышцы, сухожилия, суставы и даже кости. Энергия бурлила и кипела, кожу пощипывало, а в голове проносились мыслеватые потенциалы. Сила, ввинчиваясь в каждый волосок на его голове и вскипала собранная в его новой луанской причёске, как в громоотводе. Придуманный ему Аскелией заострённый на затылке рог, казалось, накапливал вихри его эмоций в себе, как в электро-конденсаторе, которые вот-вот грозились вырваться молниеносным разрядом из середины его лба. Василий собирал их мысленно и аккуратно выдыхал в середину живота. Тело постепенно уплотнялось, приобретая вес.

– Приближаемся к центру города. – Услышал он мысль Аскелии, и, обернувшись, поймал её взгляд, призывающий его к терпению. – Луаны очень томны. Они двигаются плавно не только потому, что они живут в плотной среде, а от того, что постоянно слушают зов глубины – музыку вечного океана…Слушай и ты!

Как ни старался Василий представить город по картам и фото в планшете –путеводителе, открывшаяся в близи панорама, пронзила его тело ощущением странного и очень функционального великолепия. Василий знал это чувство. Такое бывает, когда профессионал видит нечто из ряда вон. После, попривыкнув, конечно, замечаешь изъяны. Но глядя теперь из глуби своего феерического настроения, навеянного видом прекрасного города Каунна, Василию не хотелось верить в своё будущее разочарование. Он не знал ещё, что предчувствие, которое он испытывал относится не к визуальному восприятию форм, но обозначает предчувствие совершенно иного незнакомого ему осознания.
 
Сканируя глазами узоры, распростёртые перед ним во всей красе, Василий жадно впитывал настроение луанских мастеров инженерной Архитектуры. Через линии и формы он считывал и понимал каждое движение и всплеск разума, измыслившего их, видел сиюминутные порывы, осознавал ментальные сомнения, слабость и силу коллективного и одиночных разумов луанов, всё это некогда представлявших. Ему показалось, что чаяния будничной луанской жизни стали доступнее его чувству через язык объёмных форм составляющих городскую среду, через линии направлений, акценты доминант и раскрытия пространств. Такова особенность профессионального взгляда на мир: чтобы лучше понять человека, зубной врач смотрит собеседнику в зубы, обувщик – на обувь, а Архитектор оценивает дом, в котором тот живёт.

Расположенный в пологой чашеобразной долине, город Каунн, словно произрастал из центра. Если посмотреть из далёких из космических высот, то, наверное, можно было подумать, что долина – отпечаток гигантской реликтовой раковины. Вокруг на многие километры долину Канна окружало бескрайнее плато. Отпечаток той прекрасной древней раковины из девяти правильных долей, составленных в веер, образовал по краю плоскости плато девять полукруглых вмятин, разделённых далеко выступающими треугольными зубцами.

В гигантских бороздах от этих долей, опускались к центру полукруглые поперечные рёбра ступенчатых террасс. Они составляли долину канна из девяти лучей. Да! Сходство с формой раковины гребешка, было лишь поверхностной интерпретацией разума. Чувственное же восприятие Василия, тяготело скорее к образу, который можно было охарактеризовать, как хвост летящей кометы с девятью лепестками. Каждая из девяти амфитеатро-образных долей с широкими внизу и уменьшающимися на подъёме к краю, ступенями постепенно вздымалась к верхнему плато. Поднимаясь меж восьми треугольных, когтеобразных в плане, бесконечно высоких, как небоскрёбы, коралловых скал они всем устройством словно требовали от центра звёздного зрелища. Казалось, сама природа создала основу урбанистического пейзажа, распластавшегося теперь перед восхищённым взглядом Василия.

Город Каунн: его устройство, лучи направлений, заменяющие привычные в земном мире улицы, здания, пузырящиеся вверх и стелящиеся по коралловому дну, окружённые диковинными светящимися партерами парков, отзывались во всём теле Василия восторгом: ощущение, какое бывает только когда видишь завершённую гармонию. Центральная часть города, смещённая вперёд как сцена в чаше амфитеатра, занимала центральное место на схождении лучей-хвостов Кометы.

Выполненная в форме звезды и слегка вытянутая вдоль продольной оси стремительного отпечатка кометы, центр города напоминал глаз с зубчатыми ресницами. Плоские купола вилл и общественных зданий – некоторые ярко–прозрачные, другие – затуманенные, – умело упрятанные среди возвышающихся цветных коралловых образований, то тут, то там поблёскивали стекловидными панцирями по обе стороны каждой из восьми осей ведущих к разделяющим рёбрам коралловых скал. Оси эти представляли собой разбитые напротив подножий этих природных небоскрёбов сады с продольно–волнообразным устройством планов. Каждый сад – индивидуален! Вот точечные округло–овальные пятна площадей вокруг струящейся змеинообразной аллеи, или поперечные линии аллей, нанизанные на зигзаго–ломанную продольную ось, и ещё многое, и многое и многое…

Эти остекленевшие воздушные пузыри, вправленные искусными строителями между выступов и изогнуто вздыбленных парусов коралловых скал, украшали рельеф, созданный природой, и делали его похожим на огромное, изысканное ювелирное колье–манисту, разложенное для обозрения покупателями.

Здесь не было проезжих частей и тротуаров, к которым привык Василий. Вся поверхность дна долины напоминала геометрически сложный регулярный парк. Широкие поверхности главных площадей и уютные пространства скверов, вымощенные стеклообразными блоками разной формы, точно подогнанными один к другому, изменяясь в размерах, – уменьшаясь и увеличиваясь, – образовывали нечто похожее на, видимую в микроскопе, структуру клеток растения или рисунок щупальцев гигантского спрута. Стеклянные плиты светились изнутри изменчивыми, сказочными цветами. Их разноцветные лучи мерцали, переливались и пронзали слои воды длинными, радужными иглами или рассеивались бесконечным множеством колористических куполов.

Дома, притаившиеся среди скал и кораллов, глядели во все стороны как зенки многоглазого чудища, разбросанные среди скал и изгибов световых направлений, которые, змеясь тысячами щупалец скапливались, закручиваясь спиралями в узлах площадей, которые, вдруг, вспениваясь, устремлялись вверх, превращаясь в пузырчатые колбы небоскрёбов. Громоздясь, друг на д другом, большие и малые, пузырчатые ячеи, этих прозрачных реторт, пронизывая уровни глубин, устремлялись вверх почти до самой поверхности океана, а там, расширяясь у поверхности, объединяли выпуклые головы свои посредством прозрачных, продолговатых связей–переходов, образуя пространственные структуры, устойчивые к подводным течениям и силам поверхностных волнений.

Стебли небоскрёбов, разделённые внутри прозрачными перегородками, очень прочны. Собранные в несколько групп промеж острых лучей центральной звездной площади, они, напоминали тычинки в чаше цветка долины. Расширенные верхи каждой из групп, образовывают широкие стеклянное плато, с плоскими площадками по форме напоминающие мозговые нейроны. Но некоторые небоскрёбы, продолжая расти выше, выбрасывают поверх объёдинённых плоскостей несколько новых стеблей, а те снова расширившись и срастаясь вновь, образовывают отдельные высокие изящные ротонды.

– Ах, как прекрасно! – И Мысль Василия рвалась к действию, непрестанно варьируя и усовершенствуя достижения луанских мастеров, превращая их в нечто большее, чем конструкция, споря с природоподобием и наделяя её философской концептуальностью. Но он сдерживался, призывая себя наслаждаться уже созданным великолепием.

Колбы небоскрёбов, раздробленные внутри на мелкие пузырьки и пузырищи, наделённые изнутри функциональностью помещений. Видно было, как отсеки населенные лунами, кипели жизнью, заставлявшей стебли пенных высотных громад переливаться разными цветами, затуманиваться, искриться и перемигиваться меж собой. Некоторые из выпуклых ячей вдруг становились прозрачными и ярко загорались, другие – матовели и меркли, передавая жизнь новым всполохам рядом.
 
Снаружи башни огибали кольца прозрачных спиральных труб, служивших дорогами для передвижения. Трубы эти то сужались, то расширялись, скручивались винтообразно образуя внутренние рёбра, которые заставляли потоки воды двигаться вихреобразно, создавая разрежение в центрах потоков. В разряжённых сердцевинах струй по кольцам и спиралям трубопроводов со страшной скоростью летали составы подводных поездов.

Каунн, напоминал Василию, гигантскую химическую инсталляцию, составленную из волнообразно высившихся колб, из высоких пузырчатых возгонных столбов и пузатых реторт. внутри множества тонких вертикальных прозрачных стеблей, удивляя, сновали скоростные лифты. От стеблей к небоскрёбам в разных уровнях выстреливали переходы. Вся композиция, казалась ему созданной для возгонки неведомого божественного, веселящего, восторженного элексира жизни из сусла и мезги* повседневного бытования. Взбудораженный разум Василия тоже вскипал и пенился при виде пузырчатой луанской архитектуры.

И над этим небывалым видением, в прозрачном просторе бесконечного океана сновало множество разношёрстных подводных передвижных средств. Одни – похожие на гигантские дирижабли – медленно и чинно висели в водяной толще, другие – юрко петляли среди высоких колб, то поднимаясь, то юрко ныряя, за кораллы. Исчезнувшие из виду, тут же сменялись новыми – ещё более диковинными, чем предыдущие. Вот стая мелких прозрачных аппаратов – похожих на огромных, многолапых креветок – мечутся беспорядочно из стороны в сторону, беззвучно шевеля тонкими гребными лапками; другие – вертикальные – похожие на морских коньков то медленно всплывают, то опять опускаются, или вдруг начинают безудержно вращаться, выполняя только им понятную работу; некоторые – длинные – извиваются, как мурены, а те, что похожи на цилиндрические, горизонтальные, прозрачные чехлы для сигар, то замедляясь, зависают неподвижно, как обезличенные паузы–тире, то, словно уловив какую-то потерянную мысль, вскипают облаками пузырей и порывисто выстреливают с места, исчезая в зыбкой, мерцающей дали. Были среди них и те, которые непрестанно поднимались и тонули, по форме похожие на разновеликие цветные цеппелины или шарообразные капли парафина в настольной лавовой лампе*.

А меж всем этим многообразием шевелился совсем мелкий планктон, – видимо личный транспорт, – с антеннами-усиками, ножками и полозьями, с крылышками и хвостами–рулями, юрко сновал, не зная устали и правил, без направлений и порядка, создавая в подводных небесах над долиной, бесконечное хаотичное, броуновское движение.

Вся эта разношёрстная флотилия непременно была сделана из того же стекловидного материала – прозрачного или затуманенного, с матовыми или блестящими деталями. Все агрегаты – светись и переливались, словно кристаллы радужного опала, излучая вокруг себя искристые снопы и радуги разноцветных ореолов.

Среди всего прочего, Василия особо заинтересовали свободно подвешенные, – как в нашем в мире сказали бы, – летающие дома, похожие на выпуклые купола медуз. Он обратил на них внимание Аскелии.

– Да, – Сохраняя серьёзную внимательность тветила спутница, – То дома кочевых луанов. Некоторые прибыли из далёких вод. Город Каунн пользуется популярностью. Здесь очень много увеселительных заведений. Водные жители стремятся сюда из разных областей океана, чтобы отдохнуть и пообщаться.

И конечно же, на всех уровнях городского «неба», во множестве, проплывали стаи луанов.  Майлы и жуаны, разодетые в комбинезоны разных мастей, рассекали пространство во всех уровнях над долиной, устремляясь в разных направлениях с подручными передвижными средствами и своим ходом. Одни спешили по своим делам, снуя по одиночке или резвыми косяками, другие – прогуливались чинно по двое, или висели, общаясь группами, образуя горизонтальные звёзды или клубки с лучами хвостами, или же с серьёзностью, несмотря на ранний час, выполняли какие-нибудь городские работы.

– Всё, как у нас. – Подумал Василий. Он невольно завис, вниматльно созерцая суету бытия неведомых для него разумных существ. Всё это теперь потребители, пользователи и судьи его архитектурных форм и пространств.

–– Мастер Сарлазар Роаж, прошу вас не задерживаться. –– Аскелия, обогнав его, обернулась, и Василий сразу же услышал её мысли. В первый раз она назвала его новым именем, и это безжалостно вернуло его из сказочных созерцательных грёз в новую реальность. –– Уже через полтора тактара* у вас назначена встреча с нотариусом….

–– Полтора чего? –– Рассеянно переспросил Василий, отвлекаясь.

Аскелия не ответила. Слишком близко общество. Он знал, что часы у луанов называются по-другому. Солнечный день у них делится на двадцать восемь частей, по числу астрологических лунных стоянок, как он думал, и потому их час длится чуть более пятидесяти одной минуты.
 
Вот и пришло его время играть тритона …