ЛС94 Пушкин и миф о трех К

Пушкин и миф о трех К (К***)

рис. Памятный камень с пушкинской строкой «Я помню чу;дное мгновенье…»

Рассуждая о судьбе Пушкина, философ Владимир Соловьев в 1897, предчувствуя или предвидя бурю пафосных речей и поток «слез в жилетку» по поводу 100-летия великого поэта,  написал: 
Сильная чувственность есть материал гения.
***… для произведения (я: производства)  сильного  света необходимо сильное развитие теплоты, так и высокая степень духовного творчества (по закону здешней, земной жизни) предполагает сильное развитие чувственных страстей. Высшее проявление гения требует не всегдашнего бесстрастия, а окончательного преодоления могучей страстности, торжества над нею в решительные моменты. Естественные условия для такого торжества были и у Пушкина. С необузданною чувственною натурой у него соединялся ясный и прямой ум. *** Вся высшая идейная энергия исчерпывалась у него поэтическими образами и звуками, гениальным перерождением жизни в поэзию, а для самой текущей жизни, для житейской практики оставалась только проза, здравый смысл и остроумие с веселым смехом.
Такое раздвоение между поэзией, т. е. жизнью творчески просветленною и жизнью действительною или практическою, иногда бывает поразительно у Пушкина.

   рис. вл. соловьев

Для иллюстрации этого тезиса философ прибегает к анализу самого знаменитого стихо-творения гения (словесности) = к посланию с кодовым именем  «К***» = «Я помню чудное мгновение» (1825)

В практике пушкинистики утвердилось толкование :  Одно из лучших и самых популярных стихотворений нашего поэта говорит о женщине, которая в "чудное мгновение" первого знакомства поразила его "как мимолетное виденье, как гений чистой красоты"; затем время разлуки с нею было для него томительным рядом пустых и темных дней, и лишь с новым свиданием воскресли для души "и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь"…  Давно было известно лицо, к которому относилось это стихотворение, и читатель Пушкина имел прежде полное основание представлять себе если не эту даму, то, во всяком случае, отношение к ней поэта, в самом возвышенном, идеальном освещении.
 
рис. Предполагаемый портрет Анны Керн. А. Арефов-Багаев. 1840-е гг (по другой атрибуции, здесь изображена Анна Бегичева, дочь И. М. Бегичева)

Но теперь, после появления в печати некоторых писем о ней, оказывается, что ее образ в стихотворении "Я помню чудное мгновенье" есть даже не то, что в гегельянской эстетике называется Schein der Idee* (видимость идеи (нем.)), а скорее подходит к тому, что на юридическом языке обозначается как "сообщение заведомо неверных сведений". В одном интимном письме, писанном приблизительно в то же время, как и стихотворение, Пушкин откровенно говорит об этой самой даме, но тут уже вместо гения чистой красоты, пробуждающего душу и воскрешающего в ней божество, является "наша вавилонская блудница, Анна Петровна".
 
Философ ошибся, цитируя кумира русского мира  по памяти, В тексте письма об этом якобы адресате послания «К***» сказано так:
* 205. А. Н. Вульфу.
7-го мая [1826 г. Псковъ или Островъ].
<<< … Получаете-ли вы письма отъ Ан. Ник. (съ которой NB мы совершенно помирились передъ ея вы;здомъ) и что д;лаетъ Вавилонская блуднида Ан. Петр.? Говорятъ что Болтинъ очень щастливо металъ противъ почтеннаго Ерм. Фед. Мое д;ло — сторона; но что скажете вы? Я писалъ ей: Vous avez plac; vos enfants, c’est tr;s bien. Mais avez vous plac; votre mari? celui-ci est bien plus embarassant — Прощайте, любезный Алекс;й Николаевичь, привезите-же Языкова и съ его стихами—
На обороте: Его Благородію Алекс;ю Николаевичу Вульфу въ Дерптъ. Почтовый штемпель:.... овъ 1826 май 7. Помета Вульфа: 826 года. >>>

Итак, нет у автора «наша вавилонская», а есть «Вавилонская (именно с бол. буквы) блудница Ан. Петр» (что почти похоже на Ап. Петр…). Далее он продолжил рассуждать так:
Если бы оказалось, что действительное чудовище безнравственности было искренно принято каким-нибудь поэтом за гения чистой красоты и воспето в таком смысле, то от этого поэтическое произведение ничего не потеряло бы не только с точки зрения поэзии, но и с точки зрения личного и жизненного достоинства самого поэта. Ошибка в фальшь не ставится. Но в настоящем случае нельзя не видеть именно некоторой фальши, хотя, конечно, не в грубом смысле этого слова. Представляя обыкновенную женщину как высшее неземное существо, Пушкин сейчас сам ясно замечал и резко высказывал, что это неправда, и даже преувеличивал свою неправду. Знакомая поэта, конечно, не была ни гением чистой красоты, ни вавилонскою блудницею, а была "просто приятною дамою" или даже, может быть, "дамою приятною во всех отношениях". Но замечательно, что в преувеличенном ее порицании у Пушкина не слышится никакой горечи разочарования, которая говорила бы за жизненную искренность и цельность предыдущего увлечения,- откровенный отзыв высказан в тоне веселого балагурства, в полном контрасте с тоном стихотворения.
 
Более похоже на действительность другое стихотворение Пушкина, обращенное к тому же лицу, но и оно находится в противоречии с тоном и выражениями его писем.
Когда твои младые лета
Позорит шумная молва,
И ты, по приговору света,
На честь утратила права;


Достойны равного презренья
Его тщеславная любовь
И лицемерные гоненья
К забвенью сердце приготовь;
Не пей мучительной отравы;
Оставь блестящий душный круг,
Оставь безумные забавы:
Тебе один остался друг

Если не признавать вдохновения как самостоятельного источника поэзии, то, сопоставляя стихотворение "Я помню чудное мгновенье" с прозаическим отзывом Пушкина, можно сделать только одно заключение, что стихи просто выдуманы, что их автор никогда не видел того образа и никогда не испытал тех чувств, которые там выражены. Но, отрицая поэтическое вдохновение, лучше вовсе не говорить о поэтах.

Пушкин действительно испытал то, что сказалось в этих стихах; действительно видел гения чистой красоты, действительно чувствовал возрождение в себе божества. Но эта идеальная действительность существовала для него только в минуту творчества. Возвращаясь к жизни, он сейчас же переставал верить в пережитое озарение, сейчас же признавал в нем только обман воображения - "нас возвышающий обман" … но все-таки обман и ничего более.

Философ рассматривает далее три выхода вдохновленного до самообмана  поэта из ситуации столкновения с действительностью :
 1) прямо отречься от идеала как от пустого вымысла и обмана и признать факт, противоречащий идеальным требованиям как окончательную и единственную действительность. Это есть исход нравственного скептицизма и мизантропии;
 2) позволить обману стать Мефисто и полностью овладеть разумом и душой автора = этот  второй исход из противоречия между идеалом и дурною действительностью есть донкихотство, при котором идеальные представления до такой степени овладевают человеком, что он совершенно искренно или не видит противоречащих им фактов, или считает эти факты за обман и призрак;
 3) исход, который можно назвать практическим идеализмом, состоит в том, чтобы, не закрывая глаз на дурную сторону действительности, но и не возводя ее в принцип, ///, замечать в том, что есть, настоящие зачатки или задатки того, что должно быть, и, опираясь на эти хотя недостаточные и неполные, но тем не менее действительные проявления добра, как уже существующего, помогать сохранению, росту и торжеству этих добрых начал и через то все более и более сближать действительность с идеалом и в фактах низшей жизни воплощать откровения высшей …

Все возможные исходы из противоречия между поэтическим идеалом и житейскою действительностью остались одинаково чуждыми Пушкину. Он не был, к счастью, ни мизантропом, ни Дон-Кихотом и, к несчастью, не умел или не хотел стать практическим идеалистом, действительным служителем добра и исправителем действительности.

Отношения к женщинам занимают очень большое место и в жизни, и в поэзии Пушкина; и хотя не во всех случаях эти отношения давали ему повод к апокалиптическим уподоблениям, но везде выступает непримиренная двойственность между идеализмом творчества и крайним реализмом житейских взглядов. В обширной переписке с женою мы не отыщем и намека на то "богомольное благоговение перед святыней красоты", о котором говорится в стихотворении к Наталии Николаевне Гончаровой.
 
рис пушкина A._P._Kern_1829

(II)

Остается проблемой вот этот один иной факт в истории отношений АСПи АПК. В феврале 1828 г он пишет письмо другу:                252. С. А. СОБОЛЕВСКОМУ
Вторая половина февраля 1828 г. Из Петербурга в Москву
Безалаберный! Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о M-me Kern, которую с помощию божией я на днях <уеб>.
 
Отчего то философ избежал сие комментировать … А ведь с того момента, как Пушкин выронил листок с текстом К***, а эта неизв. К*** его шустро приватизировала … прошло 3 года. За это время Анна К  сбежала от мужа и уже давала (дрозда или дроздиху?) всем пожелавшим: ее попробовали многие лицейские пушкинские однокашники и его коллега по школе разврата девиц – барон Алексей Вульф.  Пушкин присоединился к компании ее ублажателей и ему удали отведать прелести Вавилонской блудницы. (см. , например,
Возможно Анна просто сжалилась над поэтом, который ее прославил и поэтически, и прозаически = ей стало жалко его поток абшидов в гоне женихания с 1826-го … рокового …договорного 
 
Отчего и зачем поэту понадобилась «божия помощь» для покрытия Анны К остается тайной …

(III)

Чудный или чудной?

А что если слово чудное мгновение надо читать как чуднОе …
Прилагательное, качественное, тип склонения по классификации А. Зализняка — 1*b. Сравнительная степень — чудне;е, чудне;й, почудне;е, почудне;й..
вызывающий недоумение, удивление или улыбку, необычный (с легкой негативной коннотацией)
 ; ; О, без сомнения! ; Чудное дело! Вот я дожила до 60 лет, а не могу понять, что утешного находят в книгах. В. Ф. Одоевский, «Косморама», 1837 г. [НКРЯ]
имеющий странности; чудаковатый
 ; Чудной человек этот Морок: работает, ни с кем ничего не говорит, а потом вдруг свернулся, сел на свою сивую кобылу и был таков. Д. Н. Мамин-Сибиряк, «Три конца», 1890 г. [НКРЯ]

  рис. художник Юрий Иванович Пименов

***
ЛикбеЗ:
Статья "Судьба Пушкина" была воспринята русской общественностью как задевающая память поэта и вызвала немало печатных возражений. В самом "Вестнике Европы" против нее выступил А. Ф. Кони (Кони А. Ф. Нравственный облик Пушкина // Вестник Европы. 1899. No 10) Соловьев чувствовал себя уязвленным критическими отзывами, но прямо на них не отвечал.