лс101 Пушкин М. Цветаева А. Гиллеспи О смерти поэт

А.Пушкин, М. Цветаева, А. Гиллеспи ….
О смерти поэта и его героев

(1) Цветаева и Гиллеспи

Убил своих героев так, как хотел быть убит сам…
Намедни выловил умную книгу в море мутных вод пушкинистики и пушкиноведения несостоявшейся пушкинологии:

Автор (спец по русской лит-ре и западной русистике, проф. Боудин-Колледжа (США)) заставил меня вникнуть в малое эссе Марины Цветаевой  из ее работы «ИСКУССТВО ПРИ СВЕТЕ СОВЕСТИ – 1932):
 
<<<
ПУШКИН И ВАЛЬСИНГАМ
Не на одного Вальсингама нашла чума. Пушкину, чтобы написать «Пир во время Чумы», нужно было быть Вальсингамом – и перестать им быть. Раскаявшись? Нет.
Пушкину, чтобы написать песню Пира, нужно было побороть в себе и Вальсингама и священника, выйти, как в дверь, в третье. Растворись он в чуме – он бы этой песни написать не мог. Открестись он от чумы – он бы этой песни написать не мог (порвалась бы связь).
От чумы (стихии) Пушкин спасся не в пир (ее над ним! то есть Вальсингама) и не в молитву (священника), а в песню.
Пушкин, как Гёте в Вертере, спасся от чумы (Гёте – любви), убив своего героя той смертью, которой сам вожделел умереть. И вложив ему в уста ту песню, которой Вальсингам сложить не мог.
Смоги эту песню Вальсингам, он был бы спасен, если не для Вечной жизни – так для жизни. А Вальсингам – мы все это знаем – давно на черной телеге.
Вальсингам – Пушкин без выхода песни.
Пушкин – Вальсингам с даром песни и волей к ней.
 
***
Гений Пушкина в том, что он противовеса Вальсингамову гимну, противоядия Чуме – молитвы – не дал.
В чем кощунство песни Вальсингама? Хулы на Бога в ней нет, только хвала Чуме. А есть ли сильнее кощунство, чем эта песня?
Кощунство не в том, что мы, со страха и отчаяния, во время Чумы – пируем (так дети, со страха, смеются!), а в том, что мы в песне – апогее Пира – уже утратили страх, что мы из кары делаем – пир, из кары делаем дар, что не в страхе Божьем растворяемся, а в блаженстве уничтожения.
Если (как тогда верили все, как верим и мы, читая Пушкина) Чума – воля Божия к нас покаранию и покорению, то есть именно бич Божий.
Под бич бросаемся, как листва под луч, как листва под дождь. Не радость уроку, а радость удару. Чистая радость удару как таковому.
Радость? Мало! Блаженство, равного которому во всей мировой поэзии нет. Блаженство полной отдачи стихии, будь то Любовь, Чума – или как их еще зовут.
Ведь после гимна Чуме никакого Бога не было. И что же остается другого священнику, как не: войдя («входит священник») – выйти.
Священник ушел молиться, Пушкин – петь. (Пушкин уходит после священника, уходит последним, с трудом (как: с мясом) отрываясь от своего двойника Вальсингама, вернее в эту секунду Пушкин распадается: на себя – Вальсингама – и себя поэта, себя – обреченного и себя – спасенного.)
А Вальсингам за столом сидит вечно. А Вальсингам на черной телеге едет вечно. А Вальсингама лопатой зарывают вечно.
За ту песню, которой спасся Пушкин.
>>>

Коммент исследовательницы: Цветаева «… симбиотически (практически даже паразитически) описывает отношения между Вальсингамом (героем мал. трагедии «Пир во время чумы») и самим поэтом. У М.Ц. Вальсингам - заместитель (двойник) Пушкина.

Это Демон 1823-го переломного на исходе с Перекрестка Судьбы №1. Это его Бес 1830-го – на входе на Перекресток Судьбы №3
 
Эта строка М.Ц.:

«Пушкин, как Гёте в Вертере, спасся от чумы (Гёте – любви), убив своего героя той смертью, которой сам вожделел умереть»

дала один ключик на связку ключницы кладовой тайн Дуэльной Истории Пушкина …

(2)

 Убил своих героев так, как хотел быть убитым  сам…

Так он убил пародированного  и м поэта-элегика  Ленского рукой повесы и несостоявшегося поэта Онегина всего лишь из-за вздора и плена-страха молвы света
Так потом по той же предвиденной им схеме дуэльного поединка из-за вздора и плена-страха молвы света он дал убить себя баловнем судьбы бароном д-Антесом  –  балагуром сомнительной ориентации и пассии его кокетливой женки-жены, бестолковой и близорукой

Еще раз:

«Пушкин уходит после священника, уходит последним, с трудом (как: с мясом) отрываясь от своего двойника Вальсингама, вернее  в эту секунду Пушкин распадается: на себя – Вальсингама – и себя поэта, себя – обреченного и себя – спасенного)

А Вальсингам за столом сидит вечно. А Вальсингам на черной телеге едет вечно. А Вальсингама лопатой зарывают вечно.

За ту песню, которой спасся Пушкин.»
 

Это еще один ключ :

На дуэли, упав от удара пули ниже центра массы тела, Пушкин распался на Вальсингама и Поэта …
Первый пальнул метко в барона, но тот был заговорен и … пуля, рикошетив дважды, ушла в небеса известить Творца :

убит Поэт… невольник чести … пал оклеветанный молвой