Глава 8. Хозяйка Торгензема

Глава 8. Хозяйка Торгензема.

Николь устала, она как-то рассеянно смотрела по сторонам и невнимательно слушала Мориса, который, заметив, что она утомлена, аккуратно поправил плед на её плечах и бережно обнял. В экипаже было удобно, уютно, им двоим никто не мешал говорить, молчать или целоваться, они принадлежали только друг другу. Николь впервые в жизни путешествовала не со своими родными, а с другим человеком. Но этот другой человек совсем другим ей не казался, он был самым желанным, самым любимым, самым лучшим из всех, кого она знала.
- Уже скоро, - голос его звучал виновато, - скоро перевалим гряду и начнём спускаться в долину, уже скоро.
- Так много всего сразу, - объясняет Николь и устало улыбается, - я просто переполнилась новыми ощущениями и эмоции, кажется, Морис, я устала от счастья.
Он тихонько смеётся и целует её в мягкую щёку и тёплые губы.
- Разве можно устать от счастья, утомляют несчастья.
Николь довольно жмурится и приваливается, прижимается к своею мужу, теперь уже она может так говорить, теперь он стал её, только её, а она вся безраздельно принадлежит ему, а большего ей уже и не надо. Под мерное покачивание экипажа она забывается в сладкой дремоте, чувствуя необычный покой и умиротворение.

 Это умиротворение пришло к ней поутру на следующий после свадьбы день. Она отчего-то проснулась совсем рано, волнение и страсть ночи в ней уже улеглось, и Николь в утреннем свете лежала и улыбалась себе и вспоминала произошедшее с ней таинство венчания и супружества, всего того, к чему так рвалась её переполненная любовью, чувствительная натура. А Морис спал, он раскинулся, сбросил с себя покрывало, во сне он казался похожим на сердитого мальчишку и даже немного шевелил во сне губами. Теперь на теле его видны были шрамы от ранения, которые в ночном мраке она чувствовала ладонями, прикасаясь к горячему сильному телу. Николь слышала мерное биение сердца, потому что голова её оказалась совсем близко, она чувствовала его запах, его дыхание, и казалось ей, что всё произошедшее случилось не с ней, так не бывает, чтобы столько счастья.
Теперь, когда в спальне стало светло, Николь с любопытством принялась разглядывать большую нарядную комнату, она поразила её своим уютом и изысканностью одновременно, никаких пугающих излишеств, чем бывает так грешат богатые дома, среди обстановки не было, одновременно было что-то в обстановке знакомое и привычное. Спокойные мягкие оттенки песочного и бежевого сочетались с мягкими формами нетёмной мебели, кресел, стульев, столиков и шкафа. В широком простенке между окнами расположился гобелен с причудливым переплетением светлых цветов и стеблей диковинных растений, такой же пёстрый ковёр, брошенный на пол, делал шаги приятными и неслышными, освежал паркет, перекликаясь с нарядных пастельных цветов плафоном на потолке. Николь не любила кровати с балдахином и пологом, кажется, архитектор это каким-то образом узнал. Она с любопытством разглядывала свой новый дом, пока в пределах спальни, потому что Морис так и не раскрыл ей секретов и наобещал сюрпризов будущей хозяйке нарядного особняка в конце Парусного переулка.
Едва, Николь подумала о Морисе и перевела взгляд на широкую постель, как он зашевелился и тоже открыл глаза. Таким он ей нравился сильнее всего, сонный, взъерошенный и немного удивлённый, совсем домашний, ничем не напоминавший человека, которого весь Солон уже с чьей-то лёгкой руки называл «Стальной Морис». Она снова вернулась в постель, чтобы ещё немного продлить ласки и нежности, от которых задыхалась ночью. Они оба сегодня никуда не спешили и теперь могли наслаждаться друг другом.
А к обеду собрались немногие гости, главным образом родные, близкие и друзья. Герцогиня Равияр украдкой смахивала слёзы, глядя на лёгкий румянец на щеках своей внучки и несмелые вежливые ответы на комплименты, Ирэн Лендэ приветствовала теперь уже графиню Альсандер тёплой улыбкой, Максимилиан, Артур Лендэ и даже его величество целовали руку жене, а мужа с весёлым смехом дружески обнимали. В этой небольшой компании только Марек чувствовал себя немного неловко, но Максимилиан Равияр быстро расположил к себе скромного кадета восхищённой фразой:
- Эх, кадет, хотел бы и я, чтобы у меня был такой дядюшка.
- Так почти, - вдруг заметил Артур Лендэ, - с твоим настоящим дядей Тимоти, Морис был просто не разлей вода, почти как братья. Я иногда даже завидовал им, только Тим был рыжим, а этот белокурым.
- Верно, - с грустной улыбкой согласилась Тереза Равияр, - словно братья и были.
- Но теперь-то, - продолжал свои восторги Максимилиан, - я вас, господин полковник, смело могу звать братом. Вот ведь чудеса-то. Давайте уже обедать, я так проголодался.
Всё это вспоминала Николь, когда уже отправились они в поместье, о пребывании в котором она так много слышала от его величества, он же обещал графине непередаваемые впечатления и желал удачной и лёгкой дороги. Сам же Фредерик отбыл двумя часами раньше, взяв со своего друга обещания беззаботно и весело проводить время в поместье, отдыхать и не заставлять скучать молодую жену.
- Если, что, графиня, - шутит Фредерик, уже стоя на подножке кареты, - сразу же жалуйтесь Отто, он его быстро воспитает.
- Отто не поедет с нами, - тоже в шутку замечает Морис, - там будет только Летиция, а она добрая.
- Тогда Летиции, - смеётся Фредерик, - эта особа имеет на графа просто магическое влияние. А от Отто ему попадёт по приезде.
- За что?!- в изумлении восклицает Морис, веселя своим возмущением всех, - что я опять сделал?!
- К твоему возвращению обязательно найдётся, - бубнит Отто и тоже довольно улыбается. Потому что он рад случившемуся событию, потому что хочет своему «непутёвому мальчишке» как можно больше счастья и радости, поскольку натерпелся «бедолага» за все годы несчастий, неожиданно свалившихся на него. Он ещё несколько дней назад проследил, чтобы были отправлены в поместье необходимые вещи и графа, и «душеньки графини», как зовёт старик теперь Николь. Отто строго наставляет Юлеша, что тому следует делать и как вести себя в поместье, сам проверяет надёжность крепления дорожного сундука и подаёт Морису трость:
- Ногу береги, - велит он напоследок строго, - девочку не обижай.
Морис кивает ему на полном серьёзе.

Во дворце Торгензема заканчивались последние приготовления, известие о свадьбе хозяина, а также новость, что граф привезёт в поместье свою молодую жену и планирует пробыть здесь не меньше трёх недель, быстро облетело не только всех в доме, но и в окрестных деревнях. Знали и готовились к знакомству с графом и графиней и немногочисленные соседние дворяне, поскольку жизнь в провинции хоть и насыщена разными мелочами и суетой, но подобные новости здесь бывают редко. За несколько дней в Торгенземе прибыли вещи хозяина и хозяйки, так стало понятно, что вскоре нужно ждать и графа. Суета и ответственность приготовлений достигли своей кульминации. Казалось, в доме не осталось места, которое не было бы по нескольку раз вычищено, выметено и прибрано, снова освежались букеты в вазах, снова проверялись запасы кухни и винных погребов, проветривались покои и спальни, начищались люстры и канделябры, протирались зеркала и стёкла, а пожилая экономка Летиция всё была недовольна и бесконечно находила неряшливость то в одном месте, то в другом, горничные выбивались из сил.
 Осень стояла пока ясная, чистая, сухая, шумели водопады, в кронах деревьев только-только наметились редкие веснушки краснеющих и желтеющих листьев.  В парке пышно цвели астры, а хризантемы самых причудливых цветов и оттенков раскинулись не террасах настоящими коврами, их обрамляли сдержанно-красные гелениумы. Среди трепетных осенних розовых и пурпурных анемон буйствовали флоксы, наполняя аллеи парка непередаваемым ароматом, кружащим голову. Заросли золотарника расположились вдоль лестницы, ведущей к озеру. здесь же сочной зеленью листьев выделялся колхиниум со своими светло-розовыми цветами-звёздочками, а трогательные цикламены качали своими причудливыми дрожащими головками.  На спусках и каменистых горках зацветал вереск, буддлея и гортензии. Торгензем стремился отпраздновать торжественное событие своим непередаваемым буйством красок. Даже вода в озере казалась спокойным синим зеркалом, лишь в тех местах, где её тревожили струи водопадов, кипела жемчугом брызг. Всё это как обычно обрамляла строгая зелень еловых зарослей на склонах и отрогах гор. Лишь вершина Торгена неизменно сверкала своей белоснежной искрящейся главой. В доме тоже всё, казалось, кипело и сверкало. Но лишь до того момента, когда вдали на парадной аллее появилась карета, запряжённая четвёркой вороных. Покой, торжественная тишина и неоспоримое величие упали сразу, все, кому положено, встретили хозяина поместья, но с большим любопытством смотрели на молодую, смущённую хозяйку Озёрного края.
Николь испуганно и вместе с тем радостно улыбнулась всем этим внимательным и заботливым людям, склонившими перед нею голову, а потом посмотрела на своего Мориса. Он тоже улыбался ей и бережно держал за вздрагивающую от напряжения руку. Николь выросла в достатке и роскоши, Нимлог был огромен, дом в Эртигоне, тоже, но ничто не могла сравниться с величием Торгензема, его неповторимыми горными пейзажами, архитектурой и парком, который представлял причудливое природное ожерелье роскошному главному дому поместья.
- О, боже, - в смятении прошептала Николь, - это невозможная красота, Морис. Ты почему меня не предупредил, ты не говорил, но это же настоящий дворец. Как же так?
Она устала восхищаться всему в этом удивительном месте, она была переполнена эмоциями, одновременно с этим почувствовала Николь сильную усталость и головокружение. Она покачнулась, но Морис уже подхватил её на руки и сам отнёс в покои, приготовленные, для госпожи, предоставив хлопотать возле графини её личной служанке, расторопной заботливой Бетси, а Юлеш уже суетился в его комнатах.
Летиция улыбалась ему, стоя немного в отдалении, кивала своей поседевшей головой.
- Поздравляю вас, ваше сиятельство, - это уже говорит управляющий поместьем, Антоний Серветт и спешит заверить, что всё в доме для встречи госпожи готово, рояль, о необходимости покупке которого, он получил распоряжение, неделю назад доставили и настройщик уже был, и всё сделано так, чтобы никто ни о чём не беспокоился. Спустя некоторое время, Морис и Летиция ненадолго остались вдвоём, она вдруг обняла его и поцеловала в обе щеки, словно мать, и перекрестила.
- Вот всё и образовалось в твоей жизни, мальчик, господу ему всё ведомо. Матушка твоя смотрит с небес и нарадоваться не может за тебя, будь счастлив. Любишь её?
- Люблю, Летиция, давно люблю, с тех самых пор, как увидал в Тумацце во время смуты. Убить её должны были, а я не дал. Вот с тех пор и люблю.
Летиция испуганно охнула, всплеснула руками:
- Да что ж там такое делалось, чтоб красавицу такую и убить, слава богу, всё разрешилось, да ещё как хорошо разрешилось.

После длинной долгой дороги Николь уснула, утомлённая настолько, что Морис не велел её даже будить. Сам же заперся в кабинет с управляющим, чтобы выяснить кое-какие подробности и тонкости его доклада, который с чрезвычайно важным видом предоставлял Антоний Серветта.  Теперь Серветта уже не считал своего хозяина выскочкой и проходимцем, особенно после гостевого визита его величества, он был преисполнен уважения и почтения.
Они завтракают в столовом кабинете, который пока больше подходит их уединению и наслаждению друг другом. Лакеи с важным видом приносят блюда и незаметными тенями исчезают с грязной посудой. Морис   в непривычном глазу Николь домашней мягкой куртке с поясом, халаты ему никогда не нравились, и он велел позаботится о каком-нибудь укороченном варианте этого предмета домашнего мужского гардероба.
- С чего графиня, вы хотели бы начать осмотр своих владений, - в шутку поинтересовался Морис за завтраком, - с дома или парка, или может быть желаете прогуляться к озеру?
- Я не знаю, - испугалась Николь, почему-то чувствуя себя маленькой девочкой в этом величественном месте, - я не знаю, Морис. Мне очень непривычно.
- Ничего, как говорит Отто, к хорошему привыкают быстро, представляешь, как у меня округлились глаза, когда мне Фредерик всё это подарил.
- Кажется, представляю.
- Я большую часть своей жизни существовал очень скромно, самое большое, что было в моей сознательной жизни – крошечный из трёх комнатушек домик в Пригорье, койка в корпусе, а уж потом … Лучше и не говорить, чтобы не расстраивать тебя, так куда пойдём?
- В парк, вчера я видела мельком какие там чудные цветники, здесь должно быть большой штат садовников.
Морис соглашается, про штат садовников он знает с самого детства, потому что, пока его Отто не стал при нём воспитателем и дядькой, то именно он гонял всех этих бездельников.  Уже ближе к полудню они гуляют по просторным террасам и аллеям, Николь не успевает восклицать и восхищаться всем подряд. Она так непосредственна и оживлена в своей наивности, Морис просто любуется ею без конца, находя в своей голове мысль о том, что самый прелестный в этом бесконечном парке цветок – это она, его Николь. Мысль кажется наивной и излишне сентиментальной, но это его мысль.  Постепенно они сходят с парковых террас и углубляются в зеленеющий пока ещё парк, с его бесконечные аллеями и дорожками, вдыхают запахи туманного сумрака. Здесь в тиши и зелени опять начинаются поцелуи и ласковые перешёптывания. Николь никак не может привыкнуть, что уже не надо ничего скрывать, всё теперь ей разрешено, спрашивать никакого разрешения не требуется, теперь она тоже хозяйка этого дворца, парка, леса на склонах гор и самих гор.   Ей всё нравиться и всё пробуждает в ней любопытство, она спрашивает, спрашивает, спрашивает. Морис ей так же бесконечно отвечает.
- Морис, - вдруг о чём-то догадавшись совершенно серьёзно произносит Николь, - сдаётся мне, что для человека, являющегося владельцем поместья немногим меньше года, ты чересчур осведомлён обо всём. В чём подвох, я чего-то не знаю?
Морис рассмеялся:
- Ах, графиня, до чего вы наблюдательны.
Они стояли в тенистой аллее на границе парка и леса. Немного задумавшись, Альсандер увлёк свою красавицу-умницу ещё дальше и вывел на небольшую заросшую светлым мятликом лужайку. Деревья словно нарочно расступились, образовав широкий полукруг. Вторым ярусом в подлеске, ниже могучих, раскидистых вязов, переплетавших свои ветви, росли невысокие жимолость и крушина, но и они полукругом расступались, открывая взору небольшой бело-серый камень, почти скрытый среди стеблей и листьев дубравной вероники и ландыша.
- Вот, Николь- с тихим вздохом проговорил вдруг Альсандер, - здесь похоронена моя мать. Видишь ли, вся штука заключается в том, что я родился именно здесь, в Торгенземе. Это на самом деле очень печальная история. Но я тебя обманывать не стану и расскажу, как есть, чтобы ты понимала, с кем связала свою жизнь.
Николь замерла от этих слов и внимательно принялась рассматривать белый камень. Это была могила молодой женщины, судя по имени, итальянки.
- Я – дитя греха молодой красивой танцовщицы Бьянки Скарлатти и Гарольда Вильгельма Дагона. Я – его бастард. Но мой отец никогда не любил ни меня, ни мою мать, хоть и позабавился с нею довольно…привычно. Он бросил её быстро, получив всё, что хотел. Уж не знаю почему, но   он оставил её здесь в Торгенземе, чтобы она родила ребёнка, меня. Но мой дед, Фредерик III, решил по-другому, признал меня законным внуком, и отец, видимо, смирился со своим… положением. Как я понял уже сейчас, по прошествии многих лет, Торгензем был дарован королём Фредериком III именно мне, вместе с пышным титулом князя Морейского, так что, я по рождению тоже Дагон и прихожусь его величеству кузеном. И он это знает.
Николь удивлённо вскрикнула, но продолжала внимательно слушать, пока возвращались они от печальной луговины в сторону дома. Морис глубоко вздохнул, криво усмехнулся, видно было, что ему нелегко всё это говорить.
- Я жил здесь мальчиком, от самого рождения до десяти лет, никуда не выезжая и не покидая этой золотой клетки, меня прятали. Вместе со мною здесь жил и мой кузен, Фредерик, Фред, он своему отцу был просто не нужен. Мы были только вдвоём друг у друга, а ещё с нами всегда были Отто и Летиция. Это была моя семья. Летиция сейчас экономка, а в детстве она была моей кормилицей и утешительницей во всех печалях, а Отто … ты про него всё знаешь. Я облазил окрестности совсем ребёнком, а ребёнком я был очень беспокойным, поэтому мне здесь всё известно. Потом… Потом я уехал отсюда, вернее, по приказу отца меня увезли, и учился в военном корпусе в Солоне, там я дружил с твоим дядей, Тимоти Аланом Равияром, Тимом, и ещё одним нашим другом был Артур Лендэ, мы дружили втроём. В кабинете твоего деда в Солоне есть портрет, где нас всех троих нарисовал Бармус. Во время обороны Солона, когда кадеты ушли на помощь бойцам крепости, мой лучший друг Тим погиб. А дальше… Дальше был заговор против Фредерика Кровавого, не знаю, как, но моё имя оказалось в списке активных заговорщиков… Меня арестовали, заключили в тюрьму и … По приговору суда меня лишили всего: земель, званий, титулов, наград и даже имени. Его просто отобрали, запретив мне называться самим собой. Вместо этого присвоили номер и приговорили к вечной каторге. 
Николь вдруг прижалась к своему Морису и всхлипнула, и он принялся вытирать ей слёзы.
- Ники, - мягко проговорил он, - ну что ты плачешь опять, не надо, ты смоешь слезами все свои веснушки, а я их так люблю, перестань. Я не стану рассказывать дальше.
- Нет- нет, - прошептала Николь, - расскажи, расскажи.
- Потом была каторга, я оттуда сбежал, - повеселев сообщил Альсандер, - так что, это правда, моя дорогая, ваш муж - беглый каторжник. Потом я долго болтался по свету, жил в Альсе, Эбергайле, Ливерпуле, очутился в Вест-Индии. Но вот, уже как четыре года, получается, вернулся в Морею и узнал, что моему другу детства, тому самому Фреду, с которым мы всё-всё здесь облазили, который стал королём Мореи, хоть и не должен был, приходится совсем туго. Я подался в Тумаццу, чтобы немного ему помочь. К тому времени я уже обзавёлся новым именем, назвался Альсандером и… помог королю. Это ты уже знаешь.  Фред меня узнал, узнал и Артур Лендэ, и даже его отец. Этим объяснялась их благосклонность к ночному охотнику. Меня никак не хотели узнавать только отец и мать моего лучшего друга, обвиняя в смерти твоего отца, но и это случилось… Правда, уже только после битвы за Солон. Вот и всё. Что касается имени, то я не стал возвращать себе ни старое имя, ни старый титул, так и остался для всех Морисом Альсандером, а его величество просто вернул мне мой Торгензем, под видом награды за сражение. Так что абсолютно для всех я - граф Морис Альсандер, а вы мадам- графиня Альсандер.
Когда Морис закончил свой рассказ, они как раз вышли из тени парка и снова очутились на роскошных цветочных террасах. Здесь было светло и просторно. В воздухе витал аромат растений, шумели водопады, и Николь вдруг почувствовала странное облегчение от того, что всё в этой трагичной истории закончилось счастливо.
- Боже мой, - только вырвалось у неё, - я не догадывалась об этом обо всём, Морис, что же ты пережил…
- Я не хочу тебя обманывать и лгать, ты веришь мне, а я верю тебе. Но я очень тебя прошу, всё это должно остаться только между нами. Даже Фредерик V согласился на это. Абсолютно для всех, даже для знающих меня давно людей, я всего лишь Морис Альсандер, тем более для эрцгерцога Морейского, он мне теперь не отец. И это совершенно точно, смотри не проговорись.
- Обещаю, - очень серьёзно сказала Николь, - я тебе обещаю, и очень ценю, что ты мне вот так открылся. А вообще знаешь, мне имя Морис Альсандер больше нравиться, чем Дагон.
Оставшуюся часть дня она была очень задумчива и даже печальна, но за ужином всё же немного повеселела и уже потом весело смеялась, когда Морис рассказывал, как они с Фредериком дурили здесь всех взрослых, и время от времени получали за свои шалости.

Наутро Торгензем окутал туман, густой и плотный, казалось, что в воздухе разлито молоко.
- У нас теперь есть свой Туманный парк, - воскликнул Морис, - знаешь, Ники, в здешних местах существует поверье, что именно в такие туманы из Белой долины спускаются к воде единороги, чтобы напиться воды из Лунного озера.
Глаза его молодой супруги распахнулись от удивления и восторга. Девочкой она конечно читала легенды Мореи, но теперь это волшебство оказалось так близко, кажется только руку протяни.
- Ты всё должен мне показать, - решительно заявила она, - это же какая-то волшебная страна, твой Озёрный край, я не перестаю удивляться. Ты ведь покажешь мне те места, где бывал мальчиком?
-Обязательно, - соглашается Морис, - но в таком тумане мы ничего не увидим, не то что единорога, даже собственного носа, давай подождём, пока рассеется туманная пелена, походим по дому.
Они много времени провели в бесконечных покоях Торгензема, но к обеду вышли в длинную галерею на втором этаже. Со стен, с потемневших полотен на них смотрели лица людей давно минувших эпох.
- Кто это, Морис? – удивилась Николь
- А я не знаю, - засмеялся Альсандер, -  в детстве меня все эти блёклые пятна лиц среди тёмного пространства пугали, пугали их неестественные позы и странные одежды, и я не задерживался никогда здесь, называл это всё страной привидений и пролетал по галерее очень быстро. Пейзажи только разглядывал, да матушкин портрет, он там, в самом конце, мы дойдём ещё до него.
Но сначала остановился он возле портрета с которого смотрел важный, преисполненный значимости и надменности старик в богатом камзоле. Портрет был выполнен в полный рост и был, пожалуй, самым большим полотном в этой галерее.
- Это мой дед, - сказал Морис, - Фредерик III, это он признал меня своим законным внуком. Похож?
- Нисколько, его величество немного похож, - заметила Николь внимательно разглядывая картину, - а ты никоим образом.
- Я на свою мать похож, - сказал Морис и подвёл Николь к портрету ослепительной красавицы, - вот она.
- Удивительной красоты женщина, - вглядываясь в её черты согласилась Николь, - действительно, ты больше на неё похож, такие же глаза, форма лица, губы. И грусть ей так идёт, сколько тебе было, когда она умерла?
- Кажется пять, надо спросить у Летиции, я её почти и не помню, потрет сохранил её черты, а в памяти ничего не осталось.  А вот ещё смотри…
На противоположной стене, напротив портрета красавицы Бьянки Скарлатти нашлась ещё одна небольшая картина, на ней были изображены два мальчика, сидящие на камнях у озера. Один из них кудрявый и упитанный, в тёмно-зелёной бархатной курточке выглядел сердитым и недовольным. Он надул губы, и от этого его круглые щёки казались ещё больше, а чуть позади, на другом камне, совершенно расслаблено и насмешливо улыбаясь, сидел другой- щупленький, небольшой, в небрежно расстёгнутом светло-сером камзольчике.
- Это Фред, - смеялся Морис. – правда, по-королевски гневается? Он страшно сердился из-за того, что ему не дали пострелять из лука, а заставили позировать художнику. А сзади него – я, видишь, каким я был тощим и маленьким. Отто всё расстраивался, что никак я не хотел расти.
Николь внимательно рассмотрела эту небольшую картину и осталась очень довольна увиденным и с озабоченным видом вдруг заявила:
-Морис, тебе надо написать парадный портрет, в конце концов, ты же теперь хозяин Торгензема.
Альсандер расхохотался, забавляясь таким заявлением:
- Пренепременно, моя дорогая, вот дослужусь до генерала и сразу же…Мой парадный портрет повесят в этой галерее, и спустя столетие, какой-нибудь мальчишка будет в страхе проскакивать мимо, опасаясь злого генерала… Пойдём, я покажу тебе кое-что ещё.
Он увлёк её в музыкальную гостиную - светлую комнату, по средине которой стоял большой белый рояль, в его откинутой крышке отражались люстры потолка и простенки, украшенные филёнчатыми панно, с картинками из жизни музыкантов, сделанные в мягких пастельных тонах.
- Это тебе, - обрадованно объявил Альсандер, - принимая во внимание твою любовь к музыке и прекрасное владение инструментом. Это мой тебе подарок к свадьбе.
Николь сложила руки почти в молитвенном жесте и не веря своим глазам разглядывала это рукотворное чудо, в Солоне у неё был рояль, но небольшой, комнатный инструмент, а здесь стоял истинный королевский. Она торопливо присела на диванчик перед ними пробежала пальцами по клавишам, белый красавец отозвался чередой глубоких и одновременно звонких переливов. Рояль оказался настроен, и даже стопка нот лежала на подставке.
- Ты будешь играть, - жмурясь от удовольствия сказал Морис, - а я буду слушать, каждый вечер, ты не представляешь, как ты хороша за инструментом. Но до вечера ещё далеко, а туман рассеялся, пойдём к озеру…

У самой кромки воды, они оказались в полном уединении, слышался только плеск воды и   немного печальные журавлиные крики где-то в отдалении. Николь устроилась прямо на сухой шелестящей траве, а Морис шагнул на влажные камни, чтобы уже оттуда рассматривать свою Ники и любоваться ею бесконечно. Здесь в Торгенземе он становился самим собой, его натура освобождалась от условностей, жила чувствами и сердцем, тем, чего у него так долго не было. Чувства и сердце были просто вырваны. А возродился он благодаря и этой рыженькой взволнованной девочке, которая по прошествии долгого   времени всё же стала его женой. Сейчас он любовался ею, глядя как тёмно-медным завитком играет налетевший с воды ветерок, как она легко и свободно вдыхает озёрные запахи, как поправляет своей тонкой рукой непослушные прядки, как с детской непосредственностью оглядывает окрестности. Он засмотрелся на неё, подался вперёд, поскользнулся на мокром камне и с шумом и брызгами плюхнулся в воду. Николь взорвалась весёлым переливчатым смехом и от этого стала ещё прелестнее.
- Веселишься, насмешница, - его голос был полон шутливой угрозы, пока выбирался он мокрый из воды, - вот я сейчас тебя поймаю.
Николь сразу же включилась в забаву и вскочив на ноги и кинулась прочь от берега по большой пока ещё зелёной лужайке. Морис догнал её, обнял и принялся целовать, они повалились на траву и долго так лежали, глядя на пробегающие по синему осеннему небу белые клочки облаков. Ветер, который гонял эти облака, принёс с террас ароматы осенних флоксов, пахло озёрной водой, свежестью и ещё чем-то неуловимым. Наверное, так пахнет любовь

Они много времени проводили вдвоём, но всё же Николь немного скучала без шумного общества и очень обрадовалась, когда уже на третий день им принесли стопочку приглашений почти от всех соседей.
-О, господи, - страдальческим голосом простонал Морис, - началось.
Николь весело рассмеялась.
- Приглашения, это так чудесно, Морис, новые знакомства, интересные беседы.
- Я был у всех соседей ещё зимой, объехал всех с визитами вежливости, неужели и сейчас это придётся делать?
- Конечно, - радуется Николь, вскакивая, - чем же ещё развлекать себя в деревне, мы непременно должны быть с визитами, неужели, ты у меня бука?
- Я не бука, - ворчит Морис, начиная себе напоминать Отто, всё ж общение со стариком не прошло даром, - но все опять будут задавать одни и те же вопросы, про смуту, оборону и фавор его величества. Я от них устал, всё мечтаю о том, чтобы уже забыли обо мне, кто я такой.
Николь ласково обнимает его и целует в щёку, а потом и в губы:
- Ну что ж поделать, мой милый, мой дорогой, если ты такой известный теперь человек, мне это очень нравиться, я испытываю непередаваемое удовольствие, что теперь я - графиня Альсандер. Но я научу тебя, как избегать надоевших вопросов, надо не молчать, а самому интересоваться первому некоторыми вещами., и тогда собеседник быстро забудет о тебе и начнёт превозносить себя самого. Давай, будем собираться с визитами! Ты не знаешь, где можно найти приличную модистку?
Морис только рот открыл от таких слов, какая модистка, зачем она или они? Да кто же этих женщин вообще разберёт! Артур был прав, когда со смехом предупредил его ещё накануне свадьбы:
- Женщины – это существа из совсем другого мира, приготовься, мой дорогой. Теперь не ты будешь отдавать приказы в доме, а её капризы и желания. А ты будешь только рот открывать от удивления, ну разве что иногда заявлять о своих правах.
Так оно и вышло, почувствовав себя в своих привычных заботах, окружённая женской прислугой, бесконечно внимательной к нуждам своей госпожи, Николь утратила робость и смущение величием Торгензема, в своих хлопотах она быстренько стала воспринимать все, что окружало её теперь, от природы до покоев и спальни, как само собой разумеющееся.

Первый их визит случился в поместье к господину Шерпо, он считался в этих местах самым крепким и хозяйственным помещиком, чрезвычайно увлечённым как своим натуральным хозяйством, так и вопросами всеобщего благоденствия, он любил покрасоваться в этих своих рассуждениях и показать себя рачительным хозяином. Морис подозревал, что Шерпо нарочно устроил этот гостевой приём в своём доме, чтобы продемонстрировать всем своим соседям чету Альсандеров, иначе чем можно было объяснить такую многолюдность приёма, суету и показную роскошь. Морис Альсандер в своём неброском сюртуке оказался большим скромником, впрочем, и туалет Николь был выдержан в очень умеренных тонах. Гости Шерпо, а особенно его любопытная супруга, выглядели разочарованными, ожидая увидеть в пух и прах разодетых приближённых его королевского величества. Две юные особы-дочери Шерпо, блёклые, унылые девицы, напоминавшие скучные цветки маргариток, насколько это было возможно грациозно присели в реверансе и попытались покраснеть, пока отец представлял их графу и графине Альсандер. Николь была, оказывается, мастерица вести светские беседы и невзыскательное провинциальное общество её совершенно не смутило, она весь вечер была мила и душевна.
Но вечер прошёл неожиданно приятно, поскольку помимо назойливой мадам Шерпо, которая никак не унималась и всё желал бы узнать, почему его сиятельство, граф Альсандер не надел свой парадный мундир с орденами, был ещё изыскано вежливый и деликатный, хоть и немолодой граф Силез.  Граф был вдовцом, но с ним присутствовали трое его сыновей, старший заканчивал Ликский военно-инженерный корпус и был вполне взрослым молодым человеком, а двое помладше оказались абсолютно одинаковыми близнецами, приехавшими на воскресный вечер к Шерпо тоже из Ликса, где учились в гимназии. Эти два гимназиста, да и их старший брат, сперва открыли рты, когда узнали от хозяина дома, кто перед ними и тоже робко спросили, отчего господин полковник не в военном мундире.
- Потому что я в отпуске, - засмеялся Морис, - а мундир мне надоел на службе.
Юнкера Силеза очень интересовали подробности обороны Солона, о которой много ещё пока говорили, но со своими вопросами он побоялся быть назойливым, поинтересовался только, действительно ли цитадель была взорвана самими защитниками крепости, и для чего это было надобно. Получив вежливый исчерпывающий ответ, юный Силез даже покраснел от удовольствия, что полковник Альсандер снизошёл к его интересу.
Мадам Шерпо была явно в ударе ещё и от того, что её самая старшая дочь- Ядвига была на этом приёме со своим женихом, господином Рови;ком, который, как торжественно возвестила мадам Шерпо, был представлен ко двору во время Рождественских балов и тут же поинтересовалась у графа Альсандера, не имел ли он чести познакомиться с таким  умным и подающим надежды молодым человеком. Морис, сдержал улыбку, но галантно отозвался, что к несчастью пока не знаком с господином Рови;ком. Он был благодарен безудержной мадам Шерпо за её энтузиазм и способность заполнить вокруг себя всё пространство, остальных при этом задвинув на вторые роли, она его забавляла своей энергией. Ровик же был очень бледен и взволнован, и если Морис не разглядел его на Рождественских балах, что было в общем немудрено, в таком людском море, которого он и сам сначала испугался, то Ровик отметил, что видел его сиятельство в время беседы с его величеством и монсеньором эрцгерцогом Морейским. Это растрогало мадам Шерпо ещё сильнее.
 Альсандер получил приглашение от графа Силеза поохотится и вместе пострелять уток. Он любезно согласился на это предложение, потому что Силез ему понравился, хотя охоту сам Альсандер не особенно любил.  Но за беседой с графом Силезом и пешей прогулкой по окрестным озёрам неплохо провёл время, кроме того, Силез подарил своему новому соседу шустрого и подвижного щенка спаниеля, жизнерадостного и энергичного. Собак Альсандер любил с детства и, появившись на псарне с тявкающим и взвизгивающим от восторгов лопоухим четвероногим, вызвал добродушную улыбку у Венсана.

И всё же Николь и Морис находили общество друг друга приятнее и спокойнее, собственно для этого они и приехали в Озёрный край, чтобы уединиться и побыть самими собой. Поскольку погода пока позволяла, в один из дней они верхом поехали в заозёрные долины, к немалому удивлению Николь обнаружившей, что и за озером простираются владения её супруга. Заозёрные долины к концу сентября все сделались одинаковыми, буйство летних красок сменилось сдержанным золотом листвы и травы. Осенней суетой отсюда, с Заозёрного перевала, можно было любоваться бесконечно, видны были крестьяне, работавшие на сборе урожая среди виноградников и садов, велись работы в полях, среди сжатых нив перемещались повозки и телеги, виделись скирды соломы и стога сена на лугах. Осенних работ было много и отсюда вся это бесконечная людская суета казалась размеренным ритмичным механизмом. Морис неожиданно неловко почувствовал себя таким вот праздным наблюдателем, его самого всегда раздражали любопытные зеваки, глазеющие на чрезвычайно занятых и озабоченных работников, поэтому спускаться вниз в долину они не стали, а развернув коней вернулись к водопадам.
Николь смотрела на эти падающие, кажется с небес струи вод и не переставала удивляться, по неширокой тропке они шли почти у самого подножия Торгена, когда повстречали странную женщину. Она не была ни молодой, ни старой, что-то возвышенное и неземное оставило отпечаток на её прекрасных чертах, какой-то странный свет лился из её больших, добрых глаз. Она отчего-то улыбалась им так, словно знала много лет и того, и другого. Но она не оставляла впечатления ни нищей, ни юродивой, и не просила подаяния, как другие бродяжки, хотя одежда её была в пыли и   грязных разводах на подоле светлой юбки. Вообще, её одежда не была крестьянской или нищенской, как и не была изысканным туалетом богатой дамы. В этом заключалась странность, такое женское платье в Морее не носили, может где-то в других землях, но точно не здесь и не сейчас. Женщина стояла на обочине, словно никуда и не торопилась, словно ждала кого-то, а встретила молодожёнов. Все трое они раскланялись друг другу, Морис и Николь ответили вежливыми поклонами на приветствие незнакомки. Та, продолжала улыбаться, подошла совсем близко к Николь и взяв её, немного смущённую за руку, проговорила мягким, мелодичным голосом:
- Счастья тебе, молодая хозяйка Торгензема, да пребудет добро с тобою.
Потом она обратила свой лучистый взгляд на Мориса:
- Счастья и тебе, хозяин здешних земель, храни их.
Больше эта странница уже ничего не сказала, а быстро повернулась и двинулась по дороге, из небольшой рощи следом за нею вышел, подрагивая на стройных ногах белый конь и последовал за нею. Вскоре они оба скрылись за перевалом, оставив Мориса и Николь стоять в совершеннейшем изумлении.