Девятиклассник, или чёрный принц. ёлка 6-7 главы

                Глава № 6

1
 Елку в школе ставить не разрешили.
- Техника безопасности! – важно объяснил директор.
Но елку все равно поставили. В спортзале. Директор, увидев непробиваемое упорство старшеклассников и загадочные лица учителей, посердился для форсу («не вам же отвечать!»), а потом махнул рукой.
В принципе, без елки новогодний вечер не вечер.
Елку украсили молниеносно и кое-как. Вот с последним директор не мог согласиться никак. Он, ворча что-то себе под нос, взялся перевешивать какие-то игрушки, облезлую мишуру, чтобы понаряднее получилось («а то не про вас же скажут»), поприличнее.
Уже ведущие к елке вышли с микрофонами, а он все ворчит и перевешивает.
У Нади Авраловой сердце зашлось от раздражения! Чего он? Ей выступать надо! Она открывает елку! Будет петь! И платье новое на ней.
Впервые Надя Авралова была на елке без костюма. Это казалось ей чем-то странным. Вроде, детство кончилось, а мы и не заметили.
Всегда к новогодним елкам Надя готовилась с особым воодушевлением. Ей, страсть, как нравилась игра с переодеваниями, с масками! Ей всегда хотелось, чтоб она пришла на елку и ее никто не узнал! Так никогда не получалось, но она всегда втайне чувствовала, что ее многослойные платья из накрахмаленной марли, ее многоярусные сооружения на голове неизменно обращали на себя внимание многих и многих, и, несомненно, затмевали все другие костюмы!
 
Сегодня все было иначе. Наде хотелось быть как все. Платьишко так себе, хоть и новое: магазинное, заурядненькое. Песенка приготовлена из той же серии, голосок  у Нади хиленький. Словом, все признаки элегической грусти налицо.
Новый год, все веселятся, а ей плохо. Так-то вот. Этим-то она, Надежда, красота поднебесная, и отличается от всех!
- Выступает ученица девятого «в» класса Авралова Надежда Игоревна! – педагог по воспитательной работе объявила с важной хрипотцой в голосе и, схватив за рукав директора, отбежала вместе с ним в сторону.
Спортзал зашумел, заохал, аплодисменты раздались дружные. Давай, Надежда, не робей, покажи всем!..
Надя вышла к елке с микрофоном в руке. Рядом, как часовой, встал Валька с гитарой. Он мягко и аккуратно начал перебирать струны, и зал сразу затих! Как бы притаился, что ли. Надя запела.
Песня была тематическая, как наказала строго-настрого педагог по воспитательной работе. Надя пела про снежинки, про звезду на елочной макушке, про снеговика, который потерял свой нос.
Накрашенные ресницы были опущены. Зардевшиеся уши были прикрыты завитыми локонами.
 Наде словно было стыдновато за открытую нежность, чудесную завораживающую печаль. И все в зале, словно понимали это! Словно подставляли ладошки под снег, ловя его, а он падал и падал, а потом тихой слезой скатывался с ладошек вниз.
Последний куплет Надя забыла, поэтому вспыхнула, вскинула глаза на Вальку, тот резко остановился, очарованный. А Надя вздохнула, улыбнулась и просто выпалила: «Все».
Раздались бравурные аплодисменты, и Надя козой ускакала на скамью к подружкам.
Валька, чуть растерянный, еще секунду потоптался, давая своим поклонницам вволю налюбоваться своей красивой рожей, и, раздасадованный, нехотя закинув за спину гитару, вразвалку ушел с  импровизированной сцены. Его глаз успел стрельнуть в сторону Нади и узреть ее великолепное розовое смущение.   
  У елки выламывалась танцевальная группа одиннадцатого, затем педагог по воспитательной работе с большим энтузиазмом старалась изо всех сил хохмить. Смеялся только директор, у него всегда было не все в порядке с чувством юмора.
Наконец, к елке вышла Элка Сомова и стала читать какое-то стихотворение про праздник. С чувством, с толком, с расстановкой! Никто не слушал. Зал гудел от голосов. И у Элки даже лопнуло терпение!
- Тихо все! – прервав декламацию, выкрикнула она, и все покатились со смеху. – А ты чего ржешь, дурак?
Она показала Марку кулак и, разозлившись, убежала «со сцены».
Надя, вскочив со скамьи, помчалась за ней вприпрыжку.
   Элку она нашла в туалете, плачущую, несчастную.
- Ухожу!
Элка успела сбегать в кабинет, где девятиклассники оставили свои вещи, взяла свою шубейку и уже демонстративно натягивала ее на себя.
- Я с тобой! – тихо сказала Надя.
- А ты зачем?
- Да так.
- Не надо.
- Это уж мне решать. Я сейчас! Без меня не уходи.
Надя побежала за ключом от кабинета, где была закрыта ее собственная  мягкая шубка из лисьих хвостиков. Ключ был у Вязенцева.
Уже началась дискотека и выключили свет в спортзале, когда Надя вбежала туда под разноцветные огоньки гирлянд. Музыка била по ушам, как настоящее артиллерийское орудие.      
Надя глазами нашла в толпе Марка. Он стоял в сторонке и, казалось, никого не замечал.
Надя подбежала к нему и прокричала в самое ухо:
- Дай мне ключ!
Марк потряс головой:
- Не понял.
- Клю-уч! – что есть силы закричала Надя.
Он вновь непонимающе пожал плечами. Затем цепко взял Надю за локоть и выволок из спортзала в коридор.
- Что случилось? – спросил он в наконец-то относительно спокойной обстановке.
- Мне нужен ключ.
- Это я уже слышал. От кабинета? Ты уходишь? Почему?
Марк был так серьезен, что Надя не выдержала и разрыдалась.
- А зачем, зачем ты тогда… - она шептала, глотая слезы. – Засмеялся над Элкой зачем?
- Так ведь разве я зло? – спокойно поинтересовался он.
- А разве нет?
- А…а…
2
Надя все плакала и плакала, выливая накопившиеся обиды. А когда ноги у нее болели? Тогда, в ноябре, после устроенного Ларисой дня рождения? Она, Лариса, его пригласила, как было задумано, и он пришел. Удивился, конечно, что из гостей только он да Надя (Ларисина сестра), но виду не подал. Был подчеркнуто сдержан, чем сильно смущал сестер. Родителей они заблаговременно отправили навестить бабушку, и теперь маялись полученной свободой.
Марк подарил Лорику какие-то духи, как позднее выяснилось, очень дорогие. И орхидею в коробочке! Лариса взяла, покраснела. Если бы не темный цвет кожи, то можно было увидеть, как Марк тоже покраснел. Негры краснеют еще как!
Он прошел, сел за стол, на котором возвышались традиционные русские закуски, что подают практически к любому празднику. Салат «Оливье» - в большой хрустальной вазе, как универсальный кулинарный король. Но был еще и «Принц»! Так называется вкуснейший торт! Лариса с Надей научились его печь совсем недавно. Торт всегда получался отменным: пышным, сладким. Рецепт предоставила им бабушка. Когда готовили этот торт самый первый раз, сначала только удивлялись: наверное, бабушка что-то перепутала? Смешать (согласно рецепту) в глубокой посуде стакан (целый стакан!) кислого варенья и половину столовой ложки пищевой соды, предварительно загашенной каплей уксуса? Что за чепуха? Однако девочки последовали рецепту, все смешали. Получилась страшненькая пенящаяся зеленоватая масса. Надя поморщилась: «Нездоровый цвет!» Взяла и бухнула в тесто несколько столовых ложек какао-порошка. Размешала. Положили еще муки, взбитых яиц, сахар. М-да. Чернее ночи! И – будь что будет! – вылили получившееся тесто в смазанную форму, далее – в духовку, и поминай как звали!
 И что получилось? Бисквит оказался пышным, просто чудо как хорош! Его пропитали сиропом и смазали масляным кремом, от души сдобренным какао. Торт попробовали и откровенно восхитились собственным кулинарным мастерством!
Надя и Лариса всегда гордились «Принцем», другой торт у них не получался.
         Вот и сегодня они знали, что можно не волноваться, на столе стоит то, что нравится абсолютно разным и весьма привередливым гостям.
Сегодня сидели за столом и тихо смотрели в центр – на украшенного цукатами «Принца», не решаясь ритуально искромсать его ножом.
        Чтобы сгладить тягостное молчание, Лариса принялась с энтузиазмом расспрашивать гостя про Африку. Он не горел желанием откровенничать, и тогда Лариска пустилась во все тяжкие, без конца рассказывая про африканских львов. Она даже вскочила на диван и показала, как львы чешутся (о, она собственными глазами видела это по телевизору!) и еще как львы сердятся! Ведь ручные львы – любимое развлечение в Африке.
- Ну, у вас в Анголе? – ткнула она Марка конкретным вопросом.
- В Зимбабве, - улыбнулся Марк, а потом расхохотался.
Сестры вытаращились на него изумленно, чего это он, мол?
- Львов ты точно изобразила! – пояснил, смеясь, Марк.
Он часто бывал в парке, где специально для туристов выгуливают ручных львов. Ручные они, конечно, относительно, но, сколько он жил в Зимбабве, ни разу не слышал, чтобы львы на кого-нибудь напали. Под таким контролем находились эти хищники.
…Марк вдруг вспомнил, как Таис упросила его однажды сводить в горы Иньянга беловолосую американку, а он по собственному почину повел ее в парк со львами, и она так испугалась, что бросилась ему на шею и не отпускала его ни на шаг, можно сказать, пока не вернулись в отель. А потом они уехали к водопаду Виктория. Там было шумно-шумно, водопад гудел и  в ушах закладывало. Марк кричал во все горло: «Ты самая красивая!» Она переспрашивала, и он лишь по губам читал: «Что? Я не слышу!» Ему это нравилось, и он вновь надрывался, зная , что ничегошеньки не слышно: «Ты самая красивая!» А потом он нес ее на руках до автомобиля, потому что она подвернула ногу, а ее длинные белые волосы путались у него в ногах. «Львиная грива», - шептал он про себя, а она на это смеялась, словно читала его мысли…
- Артистка! – не скрывая восхищения, сказал Марк, и Лариска засмущалась.
В разгар их бурной беседы Надя незаметно вышла из-за стола, оделась, ушла и по поздней ночи бродила по холодным мрачным улицам. Иногда она вынимала из кармана сотовый, набирала номер и слушала, как голос бабушки Марка спрашивает: «Алло?» Домой Надя вернулась поздно, замерзшая и уставшая. К утру заболели ноги, пришлось даже лечь в больницу. А с Ларисой с того времени они больше не разговаривали. С Марком тоже.   
3
- Ну, хочешь, я попрошу у нее прощения? – неожиданно спросил Марк.
Надя недоверчиво подняла на него глаза, смеется, что ли? Гордый Марк идет на попятную?
- Чужие чувства следует уважать, - добавил он.
- Какие еще чувства? – изумленно вскинулась на него Надя. – Больно надо! Уж не думаешь ли ты, что она любит тебя?
- Нет.
Надя растерялась от подобного ответа.
- А… почему?
Ресницы ее удивленно моргали, а ротик слегка открылся от волнения.
- Не уходи, - прошептал он. – Останься.
Надя повернулась лицом к коридору и увидела несущуюся к ней Элку. «Тебя за смертью посылать! - недовольно бросила она на ходу. – Вязенцева в темноте никак, что ли, не нашаришь?»
Она без лишних церемоний выволокла Вязенцева из темноты зала и шарахнула его со всей силы пакетом с туфлями: «Тебе ключ охранять велено, а он утанцевался весь!» Вязенцев, разумеется, взбесился и, взяв Элку за шкирку, принялся трясти ее что есть мочи. Марк подбежал и буквально выхватил барахтающуюся в воздухе Сомову.
- А ты куда намылилась? – так вот прямо, на исконном русском наречии обратился Марк к Элке.
- Тебя не спросила! – фыркнула Элка.
- Раздевайся и – в зал! – скомандовал Марк. – Да, кстати, извини.
- Больно надо! – скривилась Элка, но шубку скинула.
Марк ловко поднял шубку, улыбнувшись, и встретился глазами с сияющим взглядом Нади.
- Марк!
Он обернулся. В дверях спортзала стояла педагог (по воспитательной работе). Она только в прошлом году закончила школу, не поступила в МГУ, о чем при каждом удобном случае любила рассказывать, и теперь была пристроена на вполне занимательную должность в школе. У педагога были роскошные длинные волосы цвета спелой соломы, которые она с подчеркнутой  небрежностью откидывала за спину.
- Марк! – вновь капризным голосом зазывно прокричала педагог. – Где ты? Мы тебя заждались. Договорились же!
- Сейчас.
Марк взял сомовскую шубу, ключ от кабинета, который Вязенцев без лишних слов выложил ему на ладонь, и размеренным шагом направился к новоиспеченному педагогу.
А Надя повернулась и ушла домой. В чем стояла в коридоре, в том и ушла.


                Глава № 7
1
     Русский новый год поразил Марка.
Он помнил, как в Булавайо мать всегда готовилась к празднованию Нового года заблаговременно. Сестры, Вера с Надей, клеили цветные бумажные цепи, вырезали из разноцветной фольги звездочки. И это, несмотря на то, что весь дом был буквально завален елочными игрушками! Их специально привезли из России – огромную картонную коробку. Хрупкие сверкающие шары, переливающиеся длинные сосульки, всевозможные расписные барабаны и пластмассовые колокольчики, не считая залежей стеклянных бус и пушистой мишуры.
Мать Новый год боготворила! Ее послушать, складывается впечатление, ничего лучше в жизни нет, как ждать возле мигающей огнями елки и шикарного стола, уставленного яствами, боя курантов и кричать затем восторженно «ура»!
Елку в Булавайо тоже привезли. Искусственную, правда. Небольшую.
Ее традиционно наряжали всей семьей (так страстно желала мать). Иногда присоединялся отец, его занимали стеклянные фигурки. Вера с Надей задыхались от восторга при виде елочных украшения. Марк же относился к хлопотам спокойно. Даже равнодушно! Он искренне считал это блажью и пустой тратой времени. Когда он был совсем маленьким, ему до чертиков не нравилось, когда мать рядила его то в зайца, то в какого-то гриба, то напяливала на него скоморошечий костюм, чем оскорбляла самолюбивого сына до глубины души!
Он сносил материнские выходки из снисхождения и еще из-за того, что об этом его просил отец. «Не лишай мать радости», - сказал он ему однажды, и Марк сразу все понял. И терпел! Именно терпел.
Когда чернокожие сестренки в белых воздушных платьицах кружились вокруг елки, да еще с блестящими коронами на кудрявых головах, Марк находил это извращением, так ему не это не нравилось.
Единственно, что он любил, так это подарки, которые неизменно находил утром под подушкой!
Он верил, что это Дед Мороз! Верил даже тогда, когда, проснувшись, утром однажды услышал скрип и материнские шаги, а потом ощутил, как ее руки аккуратно положили ему под подушку сверток.
Верил, потому что хотел верить.
Про существование Санта-Клауса ему рассказывал отец. Но в его сознании всегда жил русский Дед Мороз, большой и добрый, холодный, как лед из морозилки, тот, что достает по мере надобности отец для больных.
Таис, вообще, не признавала Нового года как такового. Для нее более-менее существовало Рождество, а так, она праздновала с помпой дни рождения своих многочисленных детей.

 Когда Марк очутился в России, он стал с нетерпением ждать знаменитых русских холодов.
Едва выпал снег, Марк, с трудом сдерживая себя, выбежал во двор и взял в белую ладонь белый, как сахар, снег.
- Какой холодный!
Он лизнул его и тут же услышал смех. Сзади стоял какой-то  мальчуган и открыто смеялся над ним.
- Ха-ха-ха! Снег лижет, как маленький.

Долгое время, улучив минутку, подходил Марк к окну, пока никто не видел, и смотрел, как падает сверху снег.
В Булавайо он представлял его мягким, как вата, и теплым. Вот знал, что снег холодный, а все равно! И даже сейчас, когда подержал «белый холод» в руках, не угомонился: вата и все! Кажется снег теплым, ну, хоть тресни!

Едва перешагнув порог декабря, Марк вдруг с удивлением отметил радостное волнение. Ему передалась та праздничная вибрация, исходящая в России всегда, когда люди ждут Нового года!
И Марк тоже начал ждать. И ель-то он уже видел, вдыхал в себя дурманящий запах хвои. Был осенью в лесу!
Но никак не мог явственно представить, что елку, живое дерево, можно срубить и приволочь прямо в квартиру! Это было за гранью его понимания.
 Но как же ему хотелось, чтобы в бабушкиной квартире появилась живая елка. Марк почему-то был уверен, что в России ель ставят в каждой комнате, и страшно разочаровался, когда узнал, что нет. Хотя, конечно, находятся такие чудаки, или просто любители, которые каждый метр своего пространства заставляют хвойными ветками, а то и самими деревьями.

Марк увидел в двадцатых числах декабря, как сосед, добрый пьяница дядя Боря, тащил маленькую елочку под мышкой. (Дядя Боря сызмальства ставил дома елку двадцатого и убирал ее тоже двадцатого числа. Только февраля.)
И тут Марк, словно очнувшись, изумился:
- И так все и каждый год? Так принято? Да так всю тайгу в России перед новым годом вырубить можно! Так ведь?
В родимой Африке он не задавался подобным вопросом. Там у него дел было выше крыши.
Теперь он тосковал. По отцу, по жаре, по Таис.
2
К русской школе он немного привык. Даже, пожалуй, больше: полюбил ее. Он ловил себя на мысли, что с нетерпением ждет утра. Его уже абсолютно не волновало, что пока он идет в школу, все кто ни попадя глазеют на него. А, смотрите, коли заняться больше нечем!
По дороге Марк, как правило, встречал Вадима Вязенцева, который, отведя братишку в школу, вразвалку неторопливо шел учиться.
Еще ранней осенью этого года Марк и Вадим не здоровались. Прямо делали вид: я тебя не знаю – ты меня не знаешь.
После драки стали едва кивать друг другу. А потом вдруг стали по-мужски здороваться за руку, отчетливо давая понять, что они не чужие друг другу.
А произошло вот что.
Дело в том, что к зиме, когда снег плотным одеялом лег на землю, и стало очевидно, что он уже не подведет, не растает, в семейном быту Вязенцевых закопошились перемены. Они были продиктованы именно погодными условиями и самим крестьянский образом жизни этой семьи.
Устоявшийся холод – значит можно резать скотину, так как есть где большущую гору мяса держать. (И где же ее еще держать, как не на морозе? Морозильной камеры у Вязенцевых отродясь не было.)
Мать Вадима завздыхала и принялась высказывать вслух веские с ее точки зрения доводы: на Новый год приедет старший брат с невесткой – будет чем попотчевать (котлет навертим, шашлыков нажарим, холодца сделаем «вагон и маленькую тележку»), вся родня соберется ведь, на всех должно хватить, да и вопрос со этим барашком решится сам-собой.
Вадим понял намек матери. У них был паршивый барашек. Не растет толком. Не болеет ничем, а словно из концлагеря выпущен, гляди вот-вот сдохнет. Мать вздыхала: «А за него такие деньги плачены!»
Она любые деньги называла «такие». Что ж, ничего с неба не падает, а хозяйство дается нелегко.
Мать аккуратно подвела Вадима к тому, что барашка резать просто необходимо! «Засолим! – добавляла она. – Тебе даже на выпускной останется!»
Да, Вадим на все школьные чаепития приходил не с печеньем, а с соленым салом (было время, жила у Вященцевых и свинья), либо с копченым окороком. Он знал, что ребята это мясное есть не будут. Он бы даже не брал мясо с собой, да не хотел огорчать мать, которая не раз говаривала: «Сам будешь уминать за обе щеки чужое-то, а свое припрячешь?»
Вадим с мрачной вежливостью дарил сало (или копченье) классной руководительнице Ирине Павловне, которой такой подарок всегда очень и очень нравился, а сам присаживался к столу, и Элка Сомова всегда ставила рядом с ним блюдце, наполненное домашним печеньем, ею собственноручно состряпанным, и как-то невзначай печенье подвигала к нему поближе. Если кто другой на печенье покушался, она достаточно бестактно выдавала: «А ты у Вадика спросил?» А Вадим мычал: «Да че, да ладно, да я, вообще, не буду». И к концу чаепития опустошал блюдце. И замечал: «Вкусно!»

За барашка Вадим тревожился. Резать – значит приглашать старшего маминого двоюродного брата. Тот слыл деловитым малым. Еще в прошлом году, как раз на первые холода, когда резали теленка, он преспокойно заявил, что половину туши – ему, вроде как вознаграждение за труд. Мать смешалась вначале, хотела было возразить, что больно многовато, что дорого брат берет, но потом смирилась; не чужого же человека звать. Полтуши, так полтуши. Остальное-то ее детям останется! Уж сколько останется, уж насколько мяса хватит. Живых денег все равно в наличии немного.
Вадим же запротестовал! Причем, рьяно!!! Сколько сил было положено на то, чтобы выкормить теленка! Картошки только десять соток для прокорма посадили. А картошку-то полоть надо, окучивать надо. А комбикорм как доставали, а? А летом сколько возни с выгулом теленка было, а?
Мать устало поморщилась и виновато отвела глаза: что делать, других людей не знаем, а дядя – человек проверенный, скотину режет не в первый раз.
Что было потом, Вадим не мог забыть и по сей день. С первого раза дяде не удалось завалить теленка, и оглушительный рев стоял несколько часов кряду!.. А потом разделывали свежатину полночи. А потом дядя себе самые лучшие куски забрал, и мать ни слова не сказала поперек.

И вот барашек. Да, с ним что-то срочно нужно решать. Резать! Человеческое бытие есть человеческое бытие.
Но Вадим решил отказаться от услуг своего дяди. Он все решил делать сам.
И еще он очень жалел барашка! Как представит, что за муки ему уготованы, так и сердце сразу в пятки уходит. Чтобы этот дядя издевался над бедным животным? Да никогда! 
Вадим потерял покой.
Шла контрольная по физике.
- Вязенцев!
Вадим поднял голову и уставился на физичку.
- Пустой листок? Вязенцев, а урок, я напомню, подходит к концу.
Вадим вздохнул, посмотрел в окно, а когда вновь взглянул на парту, перед ним лежал листок с решением контрольной работы.
Вадим встретился глазами с Марком и благодарно моргнул. После урока он подошел к новенькому и серьезно сказал:
- Если тебе что надо – так ты не стесняйся! По русскому Сомова поможет, она у нас – голова «дома советов». Трудно тебе писать по-русски?
Марку было трудно. Но он сказал:
- Нет, конечно.
А потом Марк вдруг спохватился:
- Слушай, а топор у тебя найдется?
- Найдется! - живо откликнулся Вадим и тут добавил: - Только у меня тут дела. А тебе когда нужно?
  …На следующий день, в воскресенье, ударил морозец что есть мочи! Двор Вязенцевых промерз как следует.
- Бог в помощь! – проговорил Вадим и взглянул на Марка.
Тот стоял на коленях, на обледенелой земле, припорошенной редким снегом. Марк молился. Его закрытые глаза были обращены куда-то внутрь.
Из окошка террасы выглядывал младший Вязенцев и заинтересовано разглядывал необычного школьного товарища его брата.
Марк молился. Исступленно шептали непонятные слова его полные красивые губы, и чуть вздрагивали черные, как вороново крыло, ресницы.
Рядом с ним лежал на боку паршивый барашек со связанными ногами. Поперву он поблеял и нервно заворочался. Но потом затих.
Вадим не уходил. Он не какая-то слезливая барышня. Он… он… Он – воин! Так сказал о нем удивительный пришелец из другого мира. И Вадиму понравилось то, что он сказал. И Вадим  твердо и навсегда решил быть воином! А истинный воин – не труслив и не жесток.
Вадим видел, как Марк открыл глаза и рукой провел барашку по боку. Потом – было молниеносное движение рукой!!! Лишь на мгновение взметнулся в воздухе огромный нож и – дело было кончено. Ни звука, ни одного лишнего движения.
У Вадима отлегло от сердца.
Когда свежевали тушу, он хотел было отдать Марку для его семьи великолепную баранью вырезку, но тот категорически отказался.
Он сдержанно попрощался с Вадимом, его братишкой и его матерью и ушел.
На улице мела поземка, и в каких-то русских окошках светилась ранняя, включенная абсолютно не вовремя новогодняя гирлянда. 
3
Дома Марк не мог первым завести разговор о елке. Живой елке! Самолюбие не позволяло. Вроде, такой вполне взрослый мужчина, а жаждет развлечений, как маленький.
Но бабушка молчала (она этих елок навидалась за свою жизнь – целую тайгу из них составить можно), мать тоже молчала, ей было не до елок. Она подрабатывала тамадой на свадьбах. Талант открыла в себе потрясающий. Прибарахлилась, завела нужные знакомства и даже один раз высказала предположение, что вполне может обойтись и без Африки.

Марк не выдержал, наконец,  сам, превозмогая гордость, завел вожделенный разговор.
- Елку, - он помолчал, взглянул на бабушку, отметив, насколько она увлечена латиноамериканский сериалом, - ставить будем?
Бабушка вздохнула, затем перевела взгляд на темнокожего внучонка и сказала:
- Отчего же нет? Будем.
- Живую?
- Можно и живую. Только от нее иголки.
Марк помолчал, затем продолжил:
- А…где?
- Что? – растерянно переспросила бабушка. – Что-что?
- Ну, где будем ее брать…живую? В лесу?
  Бабушка старчески пошамкала губами и изрекла:
- Ну, зачем же так напрягаться? На рынке можно купить.
- На рынке? – неподдельно удивился Марк.
Он и представления не имел, что деревья (не бревна!) продаются на рынке.
- На рынке, - спокойно повторила бабушка. – Елки туда к новогодним праздникам поставляют из лесничеств.
Марк опешил:
- Не понимаю я этого. Что за варварство?
Два непонятных чувства боролись в нем: жесткое неприятие того, что срубают ради забавы живое дерево, и острое желание поставить в своей российской комнате настоящую живую русскую елочку.
Бабушка с подчеркнутой невозмутимостью заметила:
- Ну, какое варварство? Елки – они почти как сорняки. Леса же расчищать надо. Не подряд же хвойные деревья вырубают. Учет идет. Все подконтрольно.
- А потом елки выбрасывают?
- Выбрасывают, что с ними еще делать-то? Она же осыпаются.
Марк был потрясен! Взбешен!!! Как? Как же так?! Ради одного праздника, каждый год срубают дерево, чтобы оно несколько дней постояло и потом просто выбрасывают. Вы только задумайтесь: просто выбрасывают!!!
Это было за гранью его понимания. В Марке говорила его страстная и одновременно мудрая африканская натура. Он не мог принять русских традиций, да и не хотел. Но больше всего его задело бабушкино размеренное спокойствие. И
Это его родная бабушка! А мама-то, мама? Вот отец – другое дело!

Он вспомнил, как ездил с отцом в республику Кению, что не так далеко от Зимбабве. Они заезжали в кенийский город Найроби. И заезжали в саванну, где, как сказал отец, живут аборигены – «дикие масаи». Дерево у них – священно! Это вам не лесистая Россия, это засушливая Африка, где каждый кустик наперечет.
Марк сначала подумал, что отец хочет показать ему волшебное место, озеро Накуру, где живут тысячи розовых фламинго. Мать все уши прожужжала: «Фламинго! Фламинго! Дитя заката!»
Но отец не был столь сентиментален. Он сухо придерживался сурового африканского правила, которое вбили ему в голову сразу при рождении: «Мужчина – это воин. Он должен убить льва, иметь много женщин, воспитать сына».

Саванна утомила Марка. Ему было не привыкать к засушливой африканской жаре. И в деревне своих родственников он частенько бывал и видел их незамысловатый быт.
Однако Марк уже привык к цивилизованной Африке. А здесь…
Отец проявил максимум жестокости, заявив, что они пойдут по саванне пешком, а не как давно здесь принято – на джипе или микроавтобусах.
Отец проверил, какую обувь надел Марк, удостоверившись, что подошва не отлетит внезапно и ступня не окажется стертой в самое неподходящее время.

Марк понял потом, почему отец не хотел вести его в, можно сказать, привычный в Зимбабве, парк со львами. Внутренняя зависимость от мнения окружающих (даже, если их и не видишь) мешала глубже познать живую, дикую, опасную жизнь.
И еще отец хотел своим странным поступком сказать, что Балавайо – это не вся Африка.
Марк много слышал от отца про город, созданный португальцами и расположенный в африканской стране Мозамбик,  Келимане.
 Келимане, растущий не по дням, а по часам, раскинулся на самом берегу океана! Отец говорил, что в странном Келимане бывает только или влажно или ужасно влажно, и что там можно запросто задохнуться (если ты не готов психологически к подобной влажной духоте)! И добавлял, что за Келимане большое будущее, так как он вовсю «подпитывается» иностранным капиталом. Отец говорил еще, что в Келимане располагалась штаб-квартира концессионной «Компания да Замбезия», которой принадлежат огромные плантации сахарного тростника. Но и они меркнут на фоне нескончаемых лесов из кокосовых пальм, растущих на приокеанской полосе Мозамбика. 20 миллионов кокосовых деревьев!!! Вы только подумайте: двадцать миллионов!
Кокос – настоящий кормилец и поилец!
Марк был просто ошарашен увиденным в России: кокосы – экзотика, невидаль. Его собственная бабушка однажды с трудом достала на рынке кокосовый орех, притащила его домой и долго ломала голову над тем, что с ним делать, чтобы использовать по возможности рационально. Кокос – очень дорогой! А русские не умеют его правильно разделывать.
Мозамбаикский город Келимане снабжает кокосами не только африканское побережье, но и всю Европу, да и Америку впридачу.
С малых лет Марк умел разделывать кокосовый орех. Сначала его раскалывают и извлекают копру – маслянистое ядро ореха. С ореха снимают и его волокнистую оболочку – койру. В хозяйстве используется буквально все: и кокосовое молочко, которое следует добыть, правильно разбив орех, и скорлупки, и, конечно же, ядро как самое ценное.
У отца лечился пациент, свалившийся с кокосовой пальмы и переломавший себе все, что только можно переломать. Он уезжал на заработки в Мозамбик, где и надорвался.
От него Марк узнал о нечеловеческом труде, связанном с работой на кокосовых плантациях.
Кокосовых пальм много, очень много! Но другого способа, чтобы наладить на них работу, как использовать ручной труд, еще не придумали.
Чтобы справиться с работой на кокосовых плантациях требуется тьма-тьмущая рабочих!
Тех, кто залезает на самую макушку пальм и ножом срезает созревшие орехи, называют «кольедореш». Тех, кто раскалывает кокос, одновременно снимая с них койру, называют «дескаскадореш». На одной пальме, как правило, находится около трех созревших плодов. А дневная норма, установленная начальством, для одного кольедореш – шестьсот штук! А для дескаскадореш – две тысячи!
Чтобы забраться на пальму, на ее тонком стволе предварительно вырубаются ступеньки. По ним следует забраться наверх. Ствол раскачивается на ветру. Опасно! Орехи срезают, скидывают вниз, затем нужно спуститься, связать их вместе по несколько штук и отнести к дороге.
Норму редко кто выполняет.
Невыносимая африканская жара, которая просто не позволяет нормально работать человеку, вынуждает рабочих вставать в 4 утра и всеми силами стараться управиться до 11 утра. Дальше просто дышать трудно, а не то что напрягаться. Самые невыносимо жаркие месяцы в приокеанской полосе Мозамбика – ноябрь и декабрь. В это время, вообще, никто не работает.
Но однако африканцы стоят в очередь на работу на кокосовых плантациях! Марк спросил у отца: «Почему?» Он пожал плечами, дескать, странный вопрос! Каждый делает, что может. Но отец знал, не от своего пациента, а еще в пору своего босоногого детства, что кокосовый орех может быть с секретом!!! Тот, кто найдет секрет, станет баснословно богат. Вот люди и стараются, опьяненные мечтой: а вдруг повезет?
Не было никакого преувеличения! Кокосовый орех действительно способен преподнести сюрприз. Это известь! Ее называют еще «кокосовым жемчугом».
 У погибшего плода иногда откладываются твердые слои извести, образующейся из жидкости внутри ореха.
Ценность данной извести несколько преувеличена, это не «целое состояние», конечно, но эта известь близка по качеству да и цене жемчугу, создаваемому моллюсками.
Отец спрашивал своего пациента: «Кто-нибудь, когда-нибудь из твоих знакомых находил  «кокосовый жемчуг»?» Мужчина вздыхал, отрицательно качал головой, но добавлял при этом, что все впереди, впереди, понимаете?..
В день рабочие на кокосовых плантациях получают полтора доллара. Но пациент отца разводил руками и говорил, что некоторые уже получают и три, а он получал было все десять!!!       
В России никто не пытается искать в кокосе секрет, а найдя его, наверняка, не догадается, что нашел нечто удивительное, способное повлиять на шаткий денежный бюджет. Русский человек секрет выковырнет, полюбуется, как на уродца из анатомического театра, и выбросит секрет подальше.

…Марку было скучно и неинтересно выслушивать кто чем «подпитывается», но отца нельзя перебивать и не проявлять интереса к его рассказу, поэтому Марк попутно вставлял некоторые вопросы, на которые отец с готовностью набрасывался, чтобы дать исчерпывающий ответ.

И вот они в Южной Кении. Саванна.
Идти опасно. Саванна кишит дикими животными. Гепарды, львы, леопарды. А еще слоны и носороги!
Отец нес в руках красивое, итальянское ружье. За плечами его – рюкзак, уложенный по всем законам похода: то, что к спине – спальный мешок, остальное так, чтобы не гремело, не плескалось и не рассыпалось. Марк тоже был нагружен, но все по минимуму – только самое необходимое! Из еды – сухие галеты. Никакой соли! Вода – во фляжке.
Только-только оказавшись в саванне (где, кстати сказать, то туда, то суда снуют микроавтобусы с туристами и гидами-кенийцами), отец, серьезный, как римский сенат, положил ружье на землю, встал на колени и, подняв голову к небу, сказал:
- О могущие силы! Я и мой сын бедны золотом. Но я и мой сын богаты любовью к вселенной! Укрепите наш дух, укрепите нашу волю, не жалейте нас. Но не дайте погибнуть! Мы любим людей этой саванны и желаем им добра. Мы любим львов, но хотим помериться с ними силами и победить! И победим, если вы, могущественные силы, будете благосклонны к нам: ко мне и моему сыну.
Отец поцеловал землю и с достоинством поднялся.
Марк все это время стоял, как часовой, не смея дрогнуть. Он слушал и удивлялся. Но ничего спросить вслух не решался. Потому что ничего спрашивать было не нужно.
Они сделали по глотку из фляжки (у каждого из них была своя) и двинулись в путь.
Отец подготовился, Было видно, что ему знакома дорога, что он был здесь. И не раз!
Но Марк мучился.

Как ему понравилось вначале в Кении! Эти поезда, где прямо на крышах кишат толпы темнокожих людей! Смешно, право. А ресторанчики? О, этих харчевен натыкано невероятное множество!
Но отец повел Марка в знаменитый на весь мир ресторан «Хищник», входящий в список 50 лучших ресторанов мира! Блюда в таком ресторане подают до тех пор, пока посетители не опускают на стол флажок, который, как бы, сигнализирует, что желудки клиентов за данным столиком больше вмещать ничего не могут.
Такой ресторан, безусловно, был не по их карману. Но отец был не тем человеком, кто разменивает себя по мелочам.
Они заказали страуса под каким-то диковинным соусом, салат из авокадо с креветками, пирожные из тертого кокосового ореха, смешанного с сахарной пудрой и со взбитыми яичными белками, слегка запеченными в духовке.
Отец строго взглянул на сына и заказал еще крокодила, или правильнее выразиться, жаркое из крокодила.
Крокодилов Марк ел бесчисленное количество раз. Дядя Зуну, все время пытавшийся удивить его, специально готовил для него собственноручно пойманного крокодила. Марку было противно, но он ел. Противно не потому, что ест это чудище (то ли земноводное, то ли пресмыкающееся), а из-за привкуса, какого-то болотного, мерзкого.
Отец, как человек образованный, строго придерживающийся правил гигиены, всегда знал, что делает. Марк доверял ему и не сомневался, что раз отец заказал крокодила, то блюдо это несомненно вкусное и к тому же полезное!
Так и получилось. Марк стал есть куски крокодила, красиво уложенные на блюде (никто никогда и не догадался бы, что это крокодил!). Сдобренные уксусом и еще каким-то очень острым соусом куски просто таяли во рту! Это, можно сказать, было обыкновенное мясо, почти как курица, и если очень постараться приготовить (и если  убедить себя) свинина.
Отец ел размеренно, что со стороны выглядело все так, будто он делает огромное одолжение ресторану, поглощая его яства.
Марк быстро насытился, но, отодвинув привитое с младенчества правило – «не переедать», не смог удержаться и с аппетитом срубал ароматные пирожные.
Потом отец не позволял ничего покупать на рынках и базарчиках, а также заходить в другие харчевни. Не доверял! Он зорко видел следы очевидной антисанитарии и считал нужным ее остерегаться.

Марк шел рядом с отцом по саванне. У него от голода сводило желудок! И Марк даже удивился, что его когда-то тошнило при виде жареных термитов, продающихся на каждом шагу. Он бы съел сейчас… Сейчас он съел бы даже популярных в этих местах запеченных мокриц! А запеченных летучих мышей (по-научному летающих собак)? Марк теперь, вообще, не понимал, как смог отказаться от такого очевидного деликатеса.
Он вырос с русской матерью, был вскормлен русской кухней. Однако вот здесь, в пустыне, где одна сухая трава и ни капли воды?
Хоть бы вполз питон! Ну, хоть бы выполз… Разве мужчиной нельзя стать, если не убьешь питона? Попробуй-ка убей такую змеюку. Один сплошной мускул! А зубы? Страшные, острые зубы питона!
Пусть выползет. Они его схватят, разрубят на части (у отца же за поясом здоровенный нож!), зажарят и съедят!
Марк помнил, как в ресторане принесли питона, этакую порезанную порционно колбасу, принесли за соседний столик, и Марк отвернул глаза в сторону от отвращения, а отец лишь усмехнулся на это.

Марк шел по саванне, прямо держа спину, как отец. Пот лился с него ручьями. Покрытая льняной материей голова болела. Марк сначала мечтал о воде. «Виктория! Виктория!» – повторял он мысленно много раз, видя себя в белой искрящейся пучине.
Но потом весь сосредоточился на еде.
Он явственно воспроизводил образы кениянок, несущих на голове огромные блюда с какими-то очень длинными и очень толстыми орехами.
- Что это, папа? – спросил Марк.
- Картофель, - ответил отец. – Называется «иняма».
Марк удивился. Про картофель он часто слышал от матери, у них там, в России, целые плантации картофеля, как плантации сахарного тростника, кокосовых пальм и кофе в Африке.
В Зимбабве о картофеле никто никогда не мечтал. Там ели вяленое соленое мясо – билтонг, наструганное настольно тонко и мелко, насколько возможно. Ели, конечно же, бананы в различных вариациях. Например, муж тети Таис любил прямо во дворе устраивать аппетитные представления. Разложит на большом блюде бананы (очищенные, разумеется), польет их от души коньяком, затем поджигает и через две-три секунды накрывает салфеткой. Одуряющий запах пьянит! А какой вкус у этих бананов? За уши не оторвать!
Но Марк пробовал это кушанье всего раза два. Оно дорогое, потому что коньяк дорогой, и предназначено для богатых туристов.
Зато Таис частенько кормила любимого племянника жареной черепахой и черепашьими яйцами (которые всегда были браконьерскими), а еще на его, Марка, рождение готовила особым образом курицу: в толченом арахисе, с бананами. Вкусно!   

  Марк шел и думал. Поневоле думал! Зачем отец потащил его в этот африканский ад? Убить льва? То есть сафари?
Но здесь, именно на той земле, где они идут, охота на диких животных запрещена официально, допустимо только фотосафари! А фотоаппарата у них нет, зато есть ружье. Отец хочет поиграть с законом? Нет, отец не таков.
 
Марк измучился вконец, но в чувство его привел странный чужеземец. К появлению которого Марк, конечно же, был готов (отец предупреждал). Но чужеземец возник столь внезапно, как бы ниоткуда, что Марк перво-наперво инстинктивно вздрогнул, но потом взял себя в руки и стал осматривать незнакомца.
Отец тоже остановился. Он был спокоен и даже важен. Сказал что-то на непонятном языке незнакомцу, тот кивнул и обнажил свои страшные выпирающие зубы.
Это был масай. Сын и защитник этой саванны. Его бритая голова сверкала на солнце, а длинное копье воинственно ждало своего часа. И он пробил. Масай властным движением вскинул копье в сторону отца, едва-едва не коснувшись его самого. Это было очень опасно, и Марк даже охнул про себя. Но отец стоял непоколебим и невозмутим.
Масаю это очень понравилось, и он знаком приказал следовать за ним.
Марк перевел глаза на отца, тот моргнул ресницами, что явилось сигналом для сына: все правильно, слушайся повелителя саванны, иди и ничего не бойся.
Масай протянул руку к отцу, и тот отдал ему свое ружье.
Марк с отцом шли впереди, а масай шел сзади, ведя их так, как ведут пленников.
Марку хотелось получше рассмотреть этого повелителя. Но не позволяла мужская гордость. Уподобиться любопытной бабенке?
Марк успел выхватить беглым взглядом бесчисленные татуировки на его лице, белые браслеты на черных руках и ногах, в черных ушах – громадные белые серьги! А еще поражала его яркая, бьющая вычурным цветом  одежда. Красная! Прямо огненная!!! А накидка, перекинутая через плечо – лиловая с мелкими выбитыми цветочками.
Такой одеждой хорошо пугать врагов. Они увидят столь скорее напыженный, чем воинственный, вид и разбегутся восвояси.
Масайскую деревню Марк почуял задолго до непосредственно самого прибытия в конечный пункт назначения.
Вонища – жуть!
Отец шел, ничем не выказывая брезгливость. Он врач, ему пришлось повидать о-го-го, увидеть мерзкое и нюхать мерзкое.
 Для Марка же это был дебют. Он крепился, как мог, но постоянно дергающиеся ноздри его выдавали. Противно – не то слово.
Масай ничегошеньки подобного не замечал. Для него сомнительный запашок – норма его масайского бытия.
Он вошел в деревню, что-то зычно крикнул, и по деревне пошло движение. Женщины и дети повылезали из хижин, с любопытством и подозрением вглядываясь в пришельцев. Темный цвет кожи незнакомцев  – не показатель, что они «одной крови». Великое заблуждение, если люди полагают, что негры все похожи. Нет, нет и еще раз нет!
Масай что-то еще крикнул. Толпа, обступившая Марка с отцом, расступилась и на сцену