Георгию 2020

Дорогой СЫН!
С превеликим удовольствием поздравляю тебя с твоим совершеннолетием!
Ты — наша последняя игрушка: мамина забота и моя надежда, будущая надежная опора для нас обоих, устаревающих! Другие наши дети уже состоялись и в своем образовании, и в выборе пути, в семейном творчестве, а ты только в начале этого непростого долгого пути.

Впервые ты в свой день рожденья будешь без нашего присутствия. Дерзай! Мужайся! (но пока еще не женись :-))
Но тем не менее, мы всегда с тобой! Как и будем всегда, даже тогда, когда наш путь в этом мире прекратится.
Мы с мамой тебя любим!
Желаем тебе развития и совершенствования (пусть и без особого фанатизма-перфекционизма, присущего некоторым членам нашей семьи)!
Ищи свои пути в жизни, выбирая достойные решения в каждом случае, когда нужен выбор. И реализуй КАЖДОЕ дело так, чтоб не было потом обидно, стыдно хоть перед кем угодно, способным упрекнуть тебя в несовершенстве или криворукости.
Будь лучшим для себя прежде всего, не погружаясь полностью в оценки иных людей, переживая и пережевывая.
Ты самодостаточен!
Будь доволен жизнью, ценя то, что имеешь! Но стремись к своим целям, какими бы недостижимыми и нереалистичными они не казались другим.
Движение по любому из выбранных тобою же путей — уже замечательно, и там есть счастье! Нужно не прозевать, присматриваясь всегда ко всему вокруг незамыленным свежим взглядом.

Счастья тебе, родненький ты наш Георгий!


20.06.2020г.
0:45


(Рассказ для тебя ниже. Извини, что получился таким объемным, хотя и не вполне завершенным и целостным, да и грустным в итоге.)


Первым химикам земли русской посвящается эта грустная история, в которой «многа букав».
И с надеждой на то, что будущие химики прославят еще не раз нашу Родину.

(Любое сходство персонажей с ныне живущими среди нас личностями случайно и не ставит целью «формирования их судьбы». Упоминаются несколько реальных исторических лиц прошлых веков. Остальные имена вымышлены.)


…
Весь мир сидел по домам в самоизоляции во время пандемии коронавируса. От однообразия, замкнутого существования у всех поголовно полностью сбился режим дня. Неустойчивые психически люди срывались. Стресс, бессонница, панические атаки, депрессивные состояния стали массовым явлением. Почти каждый испытывал уныние, раздражение, желание разорвать замкнутый круг повторяющихся изо дня в день однообразных нехитрых дел. Ни чтение, ни просмотры сериалов и фильмов, ни игры, ни бухло существенно не помогали. Люди во всем мире уже несколько месяцев жили в предчувствии катастрофы, непредсказуемых, но необычайно негативных событий во всем: от экономики до социальных и межличностных отношений. Каждый день ожидая все более страшных новостей. Вот уже начались волнения в США, где толпы народа громили и грабили магазины, кафе и дома под надуманным предлогом борьбы за рассовое равенство...

У меня ухудшился сон. Каждый день я засыпал с трудом и на следующее утро, даже, скорее днем, трудно просыпался. Онлайн занятия  на нашем курсе хотя и проводились почти ежедневно, вызывали больше раздражения, чем давали хоть какой-то позитив. Защищенная курсовая не прибавила самоудовлетворения или гордости. О предстоящих зачетах и экзаменах даже не хотелось думать. Как не хотелось напрягаться абсолютно по любому поводу. Что умственно, что физически. Долгие общения с друзьями по телефону ни о чем тоже не придавали особого смысла жизни. В большинстве случаев это была простая болтовня. Никаких серьезных тем обсуждать даже не хотелось. Более того, желание общаться возникало все реже. Хотелось тупо забиться под одеяло и дремать, либо уставившись в экран, смотреть какую-нибудь мутную непритязательную тягомотину. Несколько раз пытался начать просмотр более серьезных фильмов и сериалов, где непросто было следить за сложным интеллектуальным сюжетом. В результате уже очень скоро я переставал понимать, что происходит, поскольку пропускал какие-нибудь важные детали, отвлекаясь на свои мысли, либо банально задремывая. Приходилось возвращаться назад, чтобы более внимательно прослушать какой-нибудь стремительный диалог, без которого ускользала сама канва событий сюжета и его логика. Это только безмерно раздражало. Вот и не смог втянуться даже в такой разрекламированный всеми окружающими интеллектуальный сериал, как «Миллиарды», насыщенный тонкими и психологическими моментами, предпочитая тупые ситкомы, которые можно было наблюдать, начиная с любого места, не особо вдумываясь.

В одну из холодных дождливых ночей мая я, поминутно проваливаясь в тяжелый сон прямо рядом с включенный компом, пытался досмотреть очередную серию предпоследнего сезона гангстерской драмы «Острые козырьки». В полусне я отвалился на подушку, не особо себя осознавая...

… Яркое слепящее солнце, которого просто не могло быть в московской квартире, заставило открыть глаза. Сначала я просто не мог ничего разобрать, поскольку был ослеплен. На щеках чувствовался леденящий ветер. Пальцы рук стремительно мерзли, едва ощущаясь. Я осознал себя лежащим на спине в снегу с раскинутыми руками. Попытался повернуться на бок и присесть, выбирая опору для рук.  Руки проваливались в глубокий снег и я уже почти перестал чувствовать пальцы. Сжав кулаки, я поднес их к лицу, чтобы попытаться отогреть дыханием. Не вышло. Тогда я втянул сжатые кулаки в длинные рукава, надеясь все-таки согреть руки. Опираясь на локоть, проваливающийся все глубже, я все-таки перевернулся на бок, несколько раз уткнувшись в пушистых мягкий снег лицом и приподнял голову, отвернувшись от слепящего солнца. Кроме яркого снежного покрова, искрящегося в солнечных лучах, я ничего не мог разобрать. Вроде, невдалеке темнел лес. Царила полная могильная тишина, ветра не было. Мороз был не слабый, градусов за 20. Потребовалось несколько минут, чтобы присесть и осознать себя. Глаза постепенно привыкали и я начал различать детали. Первым делом я осознал, что на мне какой-то огромный не по размеру грязный, дурно пахнувший тулуп с длинными рукавами, куда я легко спрятал руки. Локти сгибались с трудом из-за неподатливости овчины, из которой была сделана моя одежа. На ногах, которые я освободил из-под глубокого снега, разглядел какие-то многослойные тряпки, примотанные к ногам веревкой по кругу и подобие лаптей поверх всей конструкции. На голове было что-то вроде огромной шапки-ушанки, нахлобученной ниже бровей. Но отсутствовали завязки, с помощью которых можно было бы с целью обогрева щек и шеи зафиксировать, соединив между собой ее «уши». Начал неметь и подбородок.
Я смог оглядеться вокруг. Огромное чистое заснеженное поле пересекала колея дороги, точнее пути, пробитого в снегу санным транспортом. Путь тянулся от горизонта до края темного высокого соснового леса. Вокруг не было ни души.
Попытки сознания все объяснить и тут же создать теорию были безуспешны. Мелькнула мысль о кошмарном сне. «Уже хорошо» - подумал я, поскольку, осознать себя во сне — это первый рецепт управления кошмарами. Но ломящие кисти рук, онемевший нос и саднящие от мороза щеки с подбородком явно противоречили этим мыслям. Да и особого удивления не было.
Нужно было что-то предпринимать, поскольку можно было замерзнуть напрочь. Повозившись в глубоком снегу, я наконец встал. И увидел свой коротенький путь от дороги к теперешней моей лежке, по-видимому, проделанный мной ранее. Увязая в сугробе, я начал выбираться. Десяток метров пути заняли изрядно времени и стоили мне последних сил. Задыхаясь я наконец-то выбрался на путь, который и дорогой-то нельзя было назвать. Я почему-то четко знал, что это след от многих конных саней. Ноги постоянно проваливались. Я начал свой движение в направлении к лесу. Солнце светило ярко, но было очень низко над горизонтом. Стоило поторапливаться, поскольку наступление темноты свело бы на нет любые попытки выбраться с этого поля. Чувство времени у меня отсутствовало, никаких приборов при себе не оказалось. Не было ни часов, ни мобильника. Карманов в тулупе не оказалось. Чтобы не замерзнуть я посильнее затянул вокруг тулупа веревку, служащую поясом. Ощупывать внутренности тулупа и другую одежду не было времени и возможностей. Нужно было поторапливаться. Путь до края леса, к которому примыкала трасса, казавшийся сперва совсем незначительным — не более километра, занял у меня огромное количество времени. Уже совсем стемнело, когда я смог обогнуть край леса и увидеть пару тусклых огоньков, казавшиеся тлеющими углями дальнего угасающего костра. Идти теперь приходилось на ощупь. Благо, что дорога вела прямо в направлении огоньков. Мне уже не было холодно, поскольку движение и борьба с сугробами согревали все тело, кроме лица, которое уже покалывало в преддверии обморожения. Приходилось периодически отогревать щеки, подбородок и нос дыханием и не отогревшимися до конца ладонями. Не знаю, сколько я добирался. Отчетливо почувствовал запах костра. И наконец я просто уперся в забор, показавшимся сплетенным из толстых прутьев и почти засыпанный глубоким снегом. Взошедшая луна давала немного освещения, позволившего различить силуэт избы. Теперь даже не понятно стало, откуда были видны огоньки, поскольку изба была абсолютно темной. Я попытался позвать на помощь. Голос подвел. Подобие хрипа было совсем не громким. Двинулся вдоль забора и нащупал ворота, которые попытался открыть. Долго не удавалось. Руки уже не слушались. Тогда я просто ломанулся, стараясь перелезть через плетень. В какой-то момент это удалось. Перевалившись с трудом через него, я едва смог устоять в сугробе. С огромным трудом, шагая почти по пояс в снегу, я наконец добрался до строения. Двигаясь вдоль стен я попал к низкому входу, вокруг которого снег был явно очищен. Дверь не подалась. Стук в дверь из последних сил локтями был глухой, голос пропал, бить ногами громко тоже не выходило. Я потерял сознание.
Ощутил себя вновь. Первым впечатлением был запах дыма. Полутьма, лучина невдалеке. Бородатое рябое лицо. Жутко болели кисти рук, лицо жгло, бил озноб. Я был уже раздет. Длиннобородый мужик, что-то бормоча, мазал мне лицо вонючим жиром. Прокашлявшись, я попытался спросить, где я. Получилось попытки с пятой что-то прошептать.
Ась?
Му-му-муууу.
Ты че, Еремка? Не бойсь! Промерз-то как! Поправим! Отогеисся, не беда! За тятькой твоим уж послал.
Потом уже вместе с другим мужиком они стали растирать все мое тело тем же жиром.
Очнулся вновь я, по-видимому, нескоро. Кидало в жар, хотелось пить. О чем я и стал просить, как в бреду. Девчонка, повязанная платком, подала мне деревянную кружку с кисленькой водой.
Пивай, братка!
Где я? Что со мной?
Дык, у дядьки Агея ты. Не стали тебя домой тащить по морозу-то. Кудыть пришел, там и лежи. Подмерз ты надысь. А я вот, и присижу с тобой, ага, денек-другой. Испей-испей бруснички-то исшо! Мужики за дровами в лес подались. Чтоб протопить-то пошибче и избу, и баньку для тебя. А дровишки-то не Агея протратить.
Я и не помню ничего. Сколько времени лежу так?
Третий день ужо валяисси. Народ баит, ты лаяться зачал с Митрофаном в санном пути и в драку полез. Он тебя и пришиб. Да и бросил в снегу. Ох девки энти! Неужто, зело нужна тебя та Анютка митрофанская! Ни кожи, ни рожи! Пущщай бы он ее и сватал, а мы найдем тебе каго получще. Вона, какой ты у нас красавец-молодец! Да и умный во всем, окромя девок неладящщих. Небось Митрофан же тот зачесть с листа молитвы так не может, аки ты, наш грамотей милый. Вы с Мишкой Васильевым купецким - оба наши главные грамотеи поморские! Не то, что рвань да дурь митрофанская, да дружки ейныя, с коими ты связался!

«Вот чушь какая-то!» - мелькнула мысль. Что за Митрофан, Анютка, да и сестрица! Какой на фиг Еремка! Вот, чудной сон!
Провалявшись несколько дней, я осмотрелся и стал хоть немного ориентироваться. Осторожные попытки разобраться, что к чему, дали лишь частичные результаты. Места, где все происходит, явно северные, русские. Мужики, все обсуждали то море, то рыбацкие дела, из чего я и сделал вывод, что деревня на побережье какого-то северного моря. Из предметов быта, образа жизни, местного говора я сделал вывод, что происходящее явно реконструирует какую-то игру в давнее прошлое. Лучины всякие в качестве освещения, нехитрая глиняная посуда и деревянные ложки, домотканная грубая одежда, очаг, отапливающий избу по-черному, темные образа в углу над еле чадящей лампадкой. Полное отсутствие всех современных девайсов и удобств. Единственное, что я понял легче всего — семейные отношения: кто кому кем приходится. Выходило якобы, что я Еремей или Еремка. Отец мой Афанасий, Агей — его родной брат, бобыль. Настя — моя младшая сестра, есть еще старшие братья: Василий и Григорий, женатые уже, с собственными домами, женами и детьми. Мать наша умерла пару лет назад.
Ну, игра, так игра! Даже прикольно поучаствовать для разнообразия. Вперед! Кто организовал, для чего и как я в нее попал — потом разберемся! Все веселее, чем дома сидеть в московской самоизоляции.
Через несколько дней я впервые выбрался из избы. И с помощью братьев на телеге, запряженной низкорослой лошаденкой, меня перевезли в отцовский большой дом на другом краю деревни. Деревенька оказалась большой. Дом Агея стоит самым крайним в отдалении от всех. Через несколько сотен метров уже дома рядами, много. Домишки разные по размеру и отделке, но все деревянные. Совсем вдалеке на косогоре невысокая деревянная церковь. А на горизонте — море, выглядящее сейчас как синяя полоска. Море тут даже зимой не замерзает. Лишь у берега торосы ледяные непреодолимые и кромка льда в сотню метров. От деревни до побережья больше километра. С другой стороны деревни невдалеке виден густой лес. В просвет уходит дорога, по которой периодических ездят конные сани в грузами из деревни и в нее. Между деревней и лесом занесенные снегом поля.
Еще в доме Агея меня приходили навещать и родня, и друзья. Оказалось, что мой лучший друг — Мишка, купеческий сын. Крепкий, здоровенный забияка, умелый в драках стенка на стенку. Оставшись со мной один на один, он шепотом спросил, не передумал ли я бежать с ним в столицу. Поначалу я удивился, но правила игры принял и подтвердил. Выяснилось, что мы с ним издавна планировали побег с обозом, который должен был проходить через нашу деревню, как и через многие, направляясь в Москву. Достала Мишку мачеха, да и хотелось мир повидать. Надоело ему, да и мне, как я узнал, сидеть в рыбацкой деревеньке, впрягаясь в самую тяжелую нехитрую мужицкую работу с малых лет. А путь по зимнику до Москвы с Белого моря должен был занять несколько недель. Добраться предполагалось не раньше конца января. Сейчас же еще только конец ноября.
Но вот же прикольно! Романтика, блин. Сбежать из дома. В Москву, так в Москву. Пешком — так пешком. А потом меня просто переклинило. Я сопоставил все и понял, что уж очень замысловато со мной тут решили сыграть. Покруче, чем в фильме «Холоп». Ведь фамилия у Мишки оказалась Ломоносов. Деревенька наша, правда, звалась Мишанинской. Хотя вроде я помнил, что Ломоносов был из Холмогор Архангельской губернии. Бывает же такое! Правда, моя фамилия Рагатов никаких ассоциаций из истории средней школы не вызывала :-(. Ну и ладно, Еремей Афанасьевич Рагатов тоже ничего. Будем историческим персонажем с нуля! А фамилия моя теперешняя происходит от слова «рага», означающего «деньги», «денежный» в ряде языков северных народностей. Это я откуда-то твердо знал теперь.
Ночую в родной избе на своей угловой лавке, укрывшись рогожей. Вроде все обошлось. Никаких последствий обморожения, кроме шелушащейся на лице кожи больше нет. Силы прибывают день ото дня. Ем как вернувшийся из концлагеря. Еда нехитрая, но сытная. Рыба, каша, квашенная капуста, мясная наваристая похлебка. Вкусный хлеб, выпеченный в русской печи невестками.
Я передвигаюсь уже вполне самостоятельно, но укутываю лицо от мороза более тщательно, пряча в тулуп, и в шерстяную накидку наподобие шарфа. Хотя на улице потеплело, градусов 10-15 мороза днем. Добрался до дома Ломоносовых, позвал Мишку. Он вышел, в дом не повел. Сообщил, что обоз будет проходить по его сведениям через Холмогоры уже через несколько дней. У нас с ним уже давно были припрятаны съестные припасы и запас нехитрого скарба на дорогу. Горстка медяков и пара серебряных монеток хранились там же, в его сарае в сене вместе c остальным. Договорились каждый день встречаться, чтоб не пропустить обоз, который все равно будет ночевать в нашей деревне. Но нужно будет еще столковаться с обозниками, заплатив по серебряной денежке за каждого попутчика, чтоб взяли с собой. Сделать это необходимо будет приватно, в тайне от родителей, чтоб те не заподозрили наш отъезд и как можно дольше не хватились нас.
Самое непривычное, что тяготило больше всего — банальные бытовые проблемы. В сортир тут ходить приходилось в подобие очка в углу холодного сенного сарая. В качестве туалетной бумаги использовали какой-то мягкий сухой мох. Утренние умывания осуществлялись ледяной водой из ковшика, которую еще и притащить надо было в дом из колодца с огромным журавлем на соседней улице. Ведра огромные деревянные, типа полубочек без верхней части, но с рукоятью. Килограмм по 20 в каждом. С непривычки волочь на себе их мне было тяжеловато, хотя достаточно хрупкая сестренка без видимого усилия ежедневно плавно перла на коромысле оба ведра почти полными. Зубы чистил пальцами, обмокнув их в золе. Потом долго приходилось ледяной водой, от которой ломило зубы, вымывать изо рта песок. Баня была не чаще раза в неделю без мыла, но с вениками. Сначала мужики, то есть, мы с отцом, братьями и старшими двумя племянниками младшего школьного возраста. Потом все бабы и мелкота: 2 невестки, сестра, племянницы и племянники общим количеством в 8 человек. Вот и сегодня после бани поболтал, точнее выслушал перед сном анюткину болтовню ни о чем, улегся в приятной истоме спать на жестковатой лавке. Сам все строил планы на ближайшее будущее. Как тут правильно себя вести, чтоб выглядеть естественнее? И так многие уже пошептываются за моей спиной. Якобы «...отморозил Еремка мозги, став таким чудным, что и запамятовал, не узнает многих, имена путает...». Не в первый раз такое слышал от окружающих, особенно от некоторых приятелей-сверстников, с которыми довелось в эти дни общаться, встречаясь при различных обстоятельствах...

...Бац, просыпаюсь с ломотой в теле в своей теплой московской кровати. Голова тяжелая, весь в поту, во рту пересохло. Вставая, ощутил головокружение. Доплелся до ванной и понимаю, что занемог. Не дай Бог, подхватил коронавирус. Есть не хочется. Мама обеспокоена. Предлагает пить, есть, меряет температуру. Температура вроде не высокая, но сил нет, хочется спать, лежать. Не найдя сил ни на какие действия, включая занятия, которые уже начались с утра, ложусь в кровать. Валяюсь в каком-то полуобморочное состоянии. Вроде как, все слышу, не сплю. Лежу с закрытыми глазами, уснуть не могу.
Ближе к вечеру чуть оклемался. Голова побаливает лишь чуток, весь взмок под одеялом. Скорее влез в интернет на телефоне, погуглил Холмогоры, Ломоносовскую биографию, поискал Рагатовых. Не нашел никаких упоминаний друзей Михаила Васильевича в детстве, ни подобной фамилии. Попались несколько современников с такой фамилией, ничем не примечательных. Даже один депутат  из Думы Московской области нашелся среди носителей моей фамилии из сна. Кроме самых поверхностных сведений из курса средней школы, вроде того, что Михаил Васильевич Ломоносов был одним из первых отечественных академиков, да и того, что в честь него потом был назван МГУ, я ничего не знал. Ни про его личность, ни про его открытия или дела. Прочтя статью из Wiki, я открыл для себя, что, действительно, Ломоносов был родом из деревни Мишанинская, а вовсе не из Холмогор, которые были своего рода райцентром, расположенным почти в сотне километров от той деревни. Ничего себе сон! Прямо с поправкой на точность историческую, а не следуя расхожим представлениям пипла. Отметил про себе заслуги моего виртуального дружка на научной ниве во многих областях, прежде всего в химии. Его молекулярно-кинетическая теория тепла впервые была противопоставлена господствующей в те годы теории «теплорода». Из прикладных вопросов больше всего Ломоносов занимался теорией и практикой стекла, выработав технологию его получения и преобразования. Много практических результатов он получил в лабораторных исследованиях при работе с рудами различных металлов, вырабатывая способы их получения и обработки. Другими сторонами деятельности Ломоносова были астрономия, оптика, механика, приборостроение, теория электричества, метеорология, навигация, геология, история России и даже литературное творчество с языкознанием и филологией русского языка. В общем, тот еще многостаночник на ниве теории и практики он был. Как был и организатором, преподавателем и, так называемым, научным консультантом (как можно было бы сказать современным языком) самых высоких особ, включая двух современных ему императриц по многим практическим вопросам.
Я отметил для себя, что созданная им лаборатория-мастерская для изготовления мозаики на основе обработки стекла в практических целях имела достаточно широкий спектр выпускаемой продукции разнообразных цветов стекла. Которые получались путем сочетания различных добавок в виде солей металлов и иных элементов, добавляемых в стекло в процессе его изготовления. Вспомнились собственные опыты в лаборатории с майоликой. Лаборатория Ломоносова не справлялась с многочисленными заказами оформителей, которые использовали разноцветное стекло для огромного числа строящихся в то время питерских дворцов, церквей и иных богато оформленных помещений. Все равно большую часть требуемого приходилось везти из Венеции, где такое стекло стоило огромных денег. «Вот бы поучаствовать в таких стартапах» - подумалось мне. Можно было бы просто озолотиться! Нарабатывая рецепты получения разных цветов и наращивая выпуск. Сырье-то совсем недорогое. Ключевой вопрос — получение управляемого высокотемпературного процесса плавления и обжига. А с этим справится вовсе не сложно даже с помощью древесного угля, не говоря уже об углях каменных. Тут же вспомнились мощные воздушные насосы, которыми были оборудованы наши университетские лаборатории. Во времена Елизаветы Петровны, конечно, электрических моторов, приводящих в действие насосы, еще заведомо не существовало. Ручные меха были пределом мечтаний. Паровые машины в те времена если и были где, то, наверное, лишь в проектах, да и то в Европейских передовых странах вроде Англии или Франции.
Подумалось, чтобы я мог сделать полезного на пару с Ломоносовым, используя современные знания. Пока в голову ничего явно не приходило, увы. За такими увлекательными делами и заботами я просто незаметно отрубился прямо у включенного компа. Благо лежал он рядом на подушке, а не стоял на столе.

… Опаньки! Просыпаюсь в сене укутанный в тулуп. Нос сильно замерз, хотя под тулупом и сеном самому тепло. Рядом громко сопят мужики. Через многочисленные щели стен виден расцвет. Поскольку дело происходит зимой, думаю, время явно не раннее. Хорошо, если не часов 9, а то и все 10. Никакого хронометра, естественно, нет, как нет вокруг ничего современного. В сараюшке явно холодно, не до отопления. Народ вповалку лежит рядами на сене. Всего человек 20. Где-то заржали лошади. Кукарекает поблизости петух. Дверь открывается, забегает Мишка без тулупа и громко орет, стараясь разбудить окружающих. Он встал раньше всех, умылся снегом и притащил воды. Мы с обозниками ночуем в маленькой деревне, в которой даже не нашлось места для размещения людей по избам. Хорошо хоть мороз не силен. Слабенький минус, который кажется вовсе незначительным на фоне наших северных морозов. Вспоминаю, что мы в пути уже давно. Далеко забрались от наших родных мест. Обоз, зайдя на ночлег в нашу деревню, двинулся без нас, поскольку ни один из купцов не согласился за двугривенный (а больше у нас с Мишкой не было) взять нас в попутчики. Тогда следующей ночью мы пешком просто дернули из дома и едва на третий день смогли нагнать санный поезд, движущийся по снежной целине. Мы пешком, практически без остановок, волоча заплечные не сильно объемные мешки, выбившись из сил, сократили отставание в день и нагнали спящий обоз уже на третий день в деревне, где они ночевали. Нам пришлось ночевать сначала в лесу, а потом нелегально на сеновале в деревне у трассы. Даже не просясь больше в попутчики мы просто шли за караваном. Никто особо не возражал, поскольку возчикам было не до того, а купцы, сидящие в возках укутанными с головой, нас и не замечали. Ночевали мы отдельно, то устраиваясь невдалеке, то находя в деревнях место на ночлег за копейку или две. Через неделю процессия добралась до большого города. Из разговоров мы поняли, что стоянка в нем предполагается на несколько дней, чтоб купцы смогли поучаствовать в местной ярмарке, которая должна была состояться завтра. Вот большинство ямщиков и разместились в сенном сарае при постоялом дворе, где мест не хватало. Почетные места в теплых комнатах заняли купчишки и их близкие. Все сани с поклажей стояли группой под охраной нескольких дежурящих круглосуточно мужиков. Остальные попеременно отдыхали. Нам дежурить не требовалось, поэтому мы отправились смотреть город. Оказался он «господином Великим Новгородом». Вчера за стену нас пустили, взяв по полушке с человека и по гривеннику с телеги. Мы расплачивались за себя сами. И на вопрос стражника «чьи будете?» ответили, что архангелогородцы, идущие с караваном в Москву на заработки якобы к родне. Миха еще дома смостырил собственноручно на пергаментном листе, который загодя мы купили недешево, строки красивым почерком, якобы, от нашего местного священника отца Гермогена, подтверждающие, что отроки Михаил и Еремей отправляются в Москву к родственнику - купцу Александру Волкову для обучения в Славянской греко-латинской академии, куда он и предоставляет нам отдельную рекомендацию каждому. Паспортов в 18 веке не было, а рекомендательные письма выступали в роли путевых грамот.
Виденный мной в 21 веке Новгород отличался от этого чистотой и наличием насаждений, которых в основной крепости теперь тут вовсе не было. Новгород 21 века был сплошь обустроен зелеными насаждениями всех видов с многочисленными парками, оттеняющими исторические многовековые стены, Великую Софию, колокольни и сохранившиеся княжеские палаты. Тут в центре города я не увидел ни единого деревца.
Грязные, изрядно унавоженные, но многолюдные узкие улочки, с деревянными досщатыми тротуарами для пешеходов, скошенные деревянные строения жилого и нежилого предназначения, высокие заборы не произвели на меня ни малейшего впечатления в отличие от Михаила, таращащегося во все глаза попеременно в разные стороны. Мы вышли к центральной базарной площади, вдоль которой стояли легкие постройки в виде бревенчатых конструкций торговых рядов со столами под навесами. Было много просто припаркованных возков вдоль хода публики. Крики зазывал, пестрая толпа явно принаряженных граждан всех возрастов и обоих полов, стайки ребятишек, богато украшенные воины на конях, следящие за порядком — все это явно восхищало Михаила. Меня лишь раздражало многолюдье, да сильно есть хотелось. Приблизившись к столам с различной снедью, главной из которых были всех видов пирожки, я не смог удержать обильного слюноотделения. Рука потянулась за пазуху, где в мешочке были припрятаны мои немногочисленные монеты. Мы сторговали дюжину пирожков за копейку с четвертью и принялись тут же их поглощать. Ничего особенно вкусного в них не было, но жуткий голод даже не позволил особо распознать содержимое запеченных внутренностей. То ли рыба, то ли потроха какие-то мясные с луком — все одно. Пироги быстро закончились, хоть были они не мелкие какие-то, а граммов по 200, а то и 300 каждый. Всухомятку мы напихались пирогами от души. Громкие зазывные крики сигнализировали о начале какого-то нового действа. Протолкнувшись через толпу, мы встали у самого края специально выделенного пространства, на котором расположились две отдельные группы здоровых мужиков. Зазывала выкрикивал еще желающих. Как я понял это было что-то вроде соревнования в драке стенка на стенку. В двух командах должно было быть по 7 участников с каждой из сторон. Не хватало одного. Тут Миха вызвался, скинул мне на руки тулуп и заплечный мешок, скинул шапку и шагнул вперед. Его достаточно высокий рост не особо выделялся, поскольку остальные участники действа были не меньших статей. Всем нужно было раздеться до пояса, оставив только штаны и по команде, кидаться на соперников. Допускались любые удары по корпусу и в голову руками. Ногами бить было нельзя. Нельзя было использовать никакие подручные средства и хватать за волосы. Разрешалось замотать кисти рук тряпицей, что Миха и сделал. Одна команда повязала тут же выданные красные пояса, другая белые. По команде все кинулись друг на друга, размахивая руками. Толпа зрителей попятилась, опасаясь попасть тоже под раздачу, хотя место было огорожено лежащей на земле веревкой, обозначающей круг диаметром метров в 25, за которую членам команд заступать было нельзя. Заступивший выбывал побежденным, как выбывал и любой упавший наземь. На Михаила прямо летел лохматый здоровенный рыжий мужик. Миха резко сместился в сторону и, чуть пригнувшись, двинул кулачищем, который у него был ого-го, мужика снизу вверх по ходу его движения. Поймав удар прямо под дых, мужик заохал и пролетев за веревку приземлился на четвереньки. «Ааааа, давай его!» - орала толпа вместе со мной. Несколько человек упало наземь, двое еще вылетело за веревку в первые секунды. На арене оставалось чуть больше половины участников. Миха сбоку всадил резкий хук еще одному долговязому, которые ту же повалился в нокаут. На Ломоносова двинулись теперь уже двое, стараясь обступить с разных сторон. Каким-то незаметным движением он схватил одного за кисть руки и, потянув на себя, поддал ускорения тому сбоку ударом в печень другой рукой. Тот охнул и столкнулся с товарищем. Миха резко двинулся к сгруппировавшейся паре, которая практически обнимала друг друга, чтоб не потерять равновесие, очень грамотно и мощно провел, как у нас говорят «двоечку» вверх и вниз: в голову и корпус ближайшему мужику. Вся конструкция повалилась. А сзади на него уже бежал еще мужик с окровавленным носом, который только что уверенно свалил своего противника несколькими ударами так, что тот и не пробовал подняться. В веревочном круге еще оставались три пары попеременно мутузящих друг друга без явного преимущества. Я громко крикнул, стараясь предупредить друга о грозящей опасности, но Миха уже и сам все понял. Он встал во весь рост и отшатнувшись от летящего в лицо огромного кулака ударил сверху по вытянутой правой руке противника. Рука противника после удара повисла и нападавший больше не смог ее даже поднять. Миха размашистым движением повторил отправку пациента в нокдаун и не спеша двинулся к оставшимся парам. Игрище было командное, так что михин удар сзади сбоку в голову противнику, занятому разборкой с врагом, не был подлым. Он вывел его из строя. На пару с членом своей команды Миха легко справились с оставшимися двумя носителями белых поясов. Победили красные и Миха явно оказался лучшим из всех бойцов. Несмотря на то, что многие участники обоих команд были заядлыми опытными поединьщиками. Организаторы громко объявили победителей, одев каждому бойцу с красным поясом на шею вязанку желтовато-серых баранок. К моменту награждения уже все пришли в себя. Проигравшие зло посматривали в сторону будущего Президента академии наук. Миху отдельно наградили небольшим бочонком медовухи литра на 4-5 от организаторов местного тотализатора, которые подняли неплохие деньги на спорах о победителе и ставках на индивидуальное первенство. Никто, как выяснилось, не ставил на Ломоносова. А значит, все личные ставки на лучшего бойца пошли в доход организаторам.
Паря, где ты так драться обучился? - довольно дружелюбно вопросил улыбаясь щербатым ртом мужичок с разбитым носом.
Дык, в деревне родной архангелогородской!
Давай к нам в ватагу, денег заработаешь! Мы ж грузчики с пристани из кожевенной стороны! А пока пойдем в кабак угощу тебя.
Не можно, дядька, нам трогаться завтра в рань, еще до рассвета.
Тащить бочонок было очень несподручно, отчего мы решили уговорить его, не отходя далеко. Прямо тут же и распечатали. И наливая несколько раз почти до краев появившуюся тут же из ближайшего кабака деревянную братину, пускали ее по кругу среди всех еще опоясанных красными лентами бойцов из команды-победительницы. Миха, подвинув толпу, извлек меня оттуда в круг участников и дал основательно приложиться к медовухе. Горьковатая, не сильно крепкая медовуха ударила в голову сразу же после десятка продолжительных глотков. Выходит, и в древнем мире я не сильно предрасположен к алкоголю, а, значит, нечего и практиковать это таинство! Миха в отличие от меня прикладывался к братине почаще и подольше. Так что захмелел не меньше моего, несмотря на свои более значительные по сравнению со мной габариты: рост и вес. Мы добрались к месту дислокации нашего обоза не сразу, лишь к вечеру. Пришлось поплутать, поскольку поначалу мы заблудились в городе. Рухнув в сено, я отрубился...

… Пробуждение не было легким и быстрым. Сначала ощущение полной прострации с непониманием местонахождения. Потом постепенное обретение ощущений конечностей, лица, органов чувств. Только открыв глаза и полежав несколько секунд в попытках фокусировки зрения я понял, что нахожусь в родной двуспальной комфортабельной московской кровати на высоте порядка 50 метров от поверхности земли на 16 этаже. Башка трещала то ли от похмелья медовухой, то ли от недомогания, то ли от перепадов майской столичной непогоды, либо недосыпания. Понимание, рациональность и уже устоявшаяся привычка воспринимать все, как неизбежное и обыденное вернули мне уверенность в себе.
Может я, действительно, болен? Или же нет? Тогда надо вставать и учиться дальше, проживая свои нелегкие дни и выполняя привычные обязанности. Но как же неохота! То ли дело ночные приключения во сне! Поскорее бы снова что-то увлекательное из нереального. Хотя, какое там нереальное. Все пережитые совсем недавно во сне ощущения были ой какие реальные. И боль отмороженных пальцев, и сосущий голод, и изумительный вкус новгородских пирожков, и даже горький вкус душистой медовухи... На фоне таких ярких впечатлений и воспоминаний мутная сильная тупая головная боль могла показаться нереальной или надуманной. Я крепко до боли сжал одной рукой кисть другой. Почувствовал — значит, теперь я в яви, не во сне. Утренние процедуры, мамин завтрак из всегдашних сырников, прогулка из кухни к письменному столу. И … поиск в сети подробностей о Новгороде, кулачных боях, санных путях, медовухе, рецептах пирожков прошлых столетий и опять о Ломоносове (о ком же еще!). Несколько сумбурный набор информации. Но вдруг захотелось отчетливо узнать технологические подробности о процессах получения разноцветных стекол и зеркал. Погуглив, я углубился в тему и даже составил себе мини памятку-конспектик. Сложность состояла в том, чтобы отделить современные методы от первоначальных, тех, которые использовались во времена Ломоносова. Почти весь день я просидел над этим, забив на занятия и общение с друзьями. Удивительно, но это меня сильно увлекло, чего в общем-то давненько со мной не бывало. День прошел незаметно. Пришлось прерваться на обед, потом ужин, хотя есть не хотелось. Голова к вечеру затихла. Самочувствие улучшилось, хотя до бодрости было еще далеко, как и до желания поиграть гантелями и поупражняться на турнике. Ложась в кровать, я по привычке включил фильм и тихо заснул под негромкое бормотание героев.

… Невысокие потолки из бревен, иконка с тускло горящей лампадой в красном углу.  В небольшой комнате вдоль стен стоит пара деревянных широких лавок. Я лежу на одной, на другой храпит кто-то повернувшийся ко мне спиной. Вместо одеял тулупы, вместо подушек, собранные в несколько слоев толстые тряпки не первой свежести. Ни простыней, ни матрацев, ни белья. У узкого оконца, расположенного прямо под потолком с тускло пропускающим свет каким-то полупрозрачным материалом вместо стекла, стоит грубый стол с большой чернильницей и глиняной кружкой с пучком перьев. На столе несколько древних книг большого формата с грубоватыми темными переплетами, выпачканными то ли салом, то ли прикосновениями тысяч немытых рук. На краю стола глиняная миска с парой торчащих деревянных ложек и половина буханки круглого серого хлеба с откушенными краями. Продолжаю оглядывать вокруг: в дальнем от окна углу большое деревянное ведро с висящим на нем деревянным же ковшиком, полное воды. На стульях у лавок нагромождение одежды. Под лавками какая-то обувь и средних размеров сундук с откидной крышкой. И все! Больше в комнате нет ничего. Дверь закрыта на большой металлический крючок изнутри. Встаю, подходу ближе к храпящему. Конечно, же длинные немытые светлые вихры Ломоносова выглядывают из-под края тулупа. Приходит понимание, что мы с Ломоносовым уже ученики академии. Нам приходится зубрить наизусть древне-греческий и латинский языки, заучивать целыми страницами всякие молитвы и священные тексты. Немного истории, чуток грамматики русского языка, и совсем немного арифметики, такой примитивной и нехитрой в том времени.
В дверь громко стучит дядька-комендант. Нужно срочно вставать и идти на молитву. Потом первые уроки и только к обеду скромнейшее питание в виде похлебки с хлебом и кваса. Потом опять полуденная молитва, занятия в классах, вечерняя прогулка по любой погоде и самостоятельные занятия в жилых помещениях. И так изо дня в день, кроме воскресной службы в ближайшей большой церкви, куда стекается масса народа. Служба длиться часа 3. Наша задача — хором петь псалмы по команде руководителя. Странно, что удается петь очень и очень прилично. Голоса молодых академистов чистые и прямо-таки елейные.
Мы с Ломоносовым одни из самых старших учеников академии. Мелочь пузатая насмехаться над нами не смеет, опасаясь физической расправы. Силы явно неравные. Даже я могу надрать уши полудюжине самых старших, не говоря уже о Михаиле Васильевиче, который одной левой способен уложить хоть всех сразу имеющихся учеников, которых в академии всего 53 человека. У меня вызывают хоть какое-то напряжение лишь изучение древних языков, хотя применяя навыки Адванс, я делаю это с легкостью, запоминая с ходу слова сотнями в отличие от остальных, включая самого будущего академика. Приходится прикидываться дурачком, особенно в арифметике, задерживая на десятки секунд мгновенно получающийся ответ для любой самой заковыристой местной задачи. Пределом сложности тут являются многоходовые устные вычисления типа деления, вычисления процентов и прочее. Я в этой академии просто за компанию. Делать мне тут нечего. Просто я не понимаю, куда мне податься. Миха что-то про себя знает, планирует, но молчит, как партизан. Намерен получить и изучить все преподаваемое с начала до конца. С языками у него совсем неплохо, тем более с математикой. Сложнее с набором дисциплин, вроде закона божия. Где нужно не просто знать наизусть кучу труднопроизносимых малопонятных текстов, но и в любой момент воспроизводить их в любом порядке и сочетании. Хитрость невеликая, но больно занудно. Каким способом тут можно пробиться, чтоб погрузиться в прикладную науку, я пока не выяснил. Пусть все идет своим ходом. Ведь друган-то мой пробиться смог как-то! Хотя я из его биографии на Wiki выяснил, что он обучался позже еще целых 4 года в Германии, отправившись туда в 25-летнем возрасте. Сейчас тут ему лишь 19. Мне вроде мои имеющиеся в современности почти 18. Но я не намерен ждать 5+ лет, чтоб приложить свои знания и современные сведения о технологиях. Завтра намерен посетить крупнейшие по Москве мануфактуры: оружейную палату, пушечный двор и хамовническую льняную, чтоб понять, смогу ли приложить там что-то мне известное с целью извлечения реальной пользы и заработка. Надоело бедствовать, голодая целыми неделями. Мне проще всего, наверное, разбираться с красителями тканей на льняной, чем с технологиями металлов на военных производствах. Хотя и про металлы я прочел немного в части повышения прочности путем выжигания углерода из чугуна по технологии крекинга. Ведь в середине 18 века еще не научились получать твердые типы стали и чистое железо из чугуна даже пудлинговым процессом, не говоря о конвертерном бессемереровском способе с продувкой воздуха через расплавленный чугун. Да и про коксование каменного угля тут явно еще ничего не знают, как не знают и свойств коксов для нужд сталелитейной промышленности. А я ведь просидел день и собрал нужные материалы, составив даже памятку по всем этим вопросам. Вопрос в том, смогу ли я выйти на лиц, принимающих решения в московских мануфактурах, чтоб заинтересовать их своими технологическим предложениями. Из известных мне изобретателей текущего века Кулибин родится еще только через несколько лет, Ползунов еще младенец. Да и все их изобретения — паровая машина, арочные мосты, гидротехнические сооружения и прочее-прочее еще далеко впереди. Есть, что позаимствовать и мне :-).
Уж о бездымном порохе и месторождениях натриевой селитры тут вообще ничего не известно. Селитра по-прежнему лишь калиевая и добывается она дедовским способом в бывших навозных отхожих ямах. Я пытался разобраться в технологии замещения калия на натрий в селитре, но практически так и не смог придумать способа это реализовать в условиях 18 века, хотя теорию представлял детально и мог бы вполне проделать все в современной лаборатории, используя известные мне процессы, реагенты и материалы.




Такая вот странная полу-болезнь с бесконечными дневными недомоганиями, изводящей головной болью, быстро пролетающими днями в поисках информации в сети, интересующей меня в связи с событиями «во снах», но как будто в бреду и неизменными провалами с сон. В сон длящийся всего лишь одну ночь, иногда не более 5 часов всего, я проживал до нескольких недель в 18 веке рука об руку с Ломоносовым. Время  моего пребывания в 20 веке вроде как  шло равномерно, обрываясь только ночами на время отключки. Зато время века 18-го прерывалось, квантуясь непостижимым образом. То за современную ночь проходил лишь день с пробуждения до засыпания. То почти месяц протекали непрерывно день за днем с просыпаниями и засыпаниями в 18 веке. Но в следующий раз отсчет мог начаться спустя много дней, даже месяцев после последнего «визита». От чего все зависело, я так и не мог понять. Пытаясь экспериментировать со временем засыпания, я не смог найти никаких закономерности. Да и бывало, что не мог заснуть по несколько часов, а бывало, что проваливался сразу, лишь прислонив щеку к подушке. Пару раз тем маем я засыпал на час-два днем. Тут же происходил провал в прошлое, который мог длиться много дней. Один раз я не спал более 2 суток, работая с информацией и собирая данные по технологиям изготовления пороха за компом. Но как только вырубился даже сидя за столом, тут же стал Еремеем. Отслеживая на самодельном календарике дни в обоих мирах, я путался все больше. Решил для себя всегда иметь при себе такой календарик-записную книжку и там и там. Никогда с ней не расставаться. Попадая каждый раз в 18 век скрупулезно проверял записи, но ничего не мог обнаружить, кроме того, что записал сам в прошлый свой визит. Хотя смутные воспоминания о том, что происходило без меня, 2002 года рождения, в 1731-1737 годах присутствовали. Все дела, события, встающие вопросы и задачи я тайком записывал в свой нехитрый самодельный блокнот, скроенный из многих сложенных поперек и разрезанных листков толстой бумаги и прошитый толстой нитью. Блокнот был размером с ладонь и толщиной в пару пальцев. В качестве пишущего средства я использовал купленный по случаю дорогущий английский графитовый карандаш, напоминающий современный, только более толстый. Он обошелся мне в серебряный полтинник, что составляло почти наш месячный бюджет на питание.  Писать я старался мелким почерком и тайнописью, чтоб даже Михаил не смог разобрать моих каракулей, если ему попадется блокнот.
Меньше, чем за месяц собянинской самоизоляции — за 29 ночей 21 века в 18 веке я прожил более 6 лет. Самый большой разрыв между моими визитами в прошлое составил 14 месяцев. Самый короткий 3 дня. Самое долгое «пребывание» длилось 29 дней, самое короткое - от пробуждения до засыпания.

Уже в первый обучения в Москве год мне удалось познакомиться с главным мастером и пристроиться на подработку в суконную мануфактуру с оплатой по пятаку в день. Это были не ахти какие деньги, поскольку полноценный стандартный обед в трактире без хмельного как раз и составлял примерно те же 5 копеек. Для экономии мы с Михаилом питались не в трактирах и от того моего дневного заработка хватало на прокорм в течение пары дней уже двоим. В суконно-красильной мануфактуре я был поначалу вроде как помощник писаря, учитывающий товар и сырье на всех этапах работы. Но реально уже с первых дней я стал изготавливать красители и отслеживать соблюдение технических параметров их применения на тканях при окраске. Вроде как сотрудник ОТК. Мои предложения по тем или иным видам усовершенствований стали всерьез восприниматься лишь после случая, когда суконщик забраковал партию непрокрашенной синей льняной ткани. Ткань вышла грязно серовато-синяя пятнами и с зелеными разводами. И перекраске не подлежала, поскольку выбрана была самая темная из имеющихся расцветок. Что-то пошло не так. Возможно, банально перепутали баночки с чудо-порошком индиго, полученным из тропических растений и привезенных из далеких стран. Либо краситель испортился в процессе хранения, либо закралась среди заморской партии дефицитного товара бракованная подделка. Партия товара состояла из десятка кусков ткани примерно по три-четыре метра длиной и шириной чуть меньше метра.  Привыкнуть к аршинам, локтям, саженям и прочим мерам я никак не мог, хотя и без труда мог устно перевести их в привычные величины.
Процесс выбеливания занимал очень долгое время и состоял в перемешивании ткани с золой ольхи одновременно с кипячением и непрерывным трением-полосканием. Этим занимались люди, стоящие у огромных котлов и ворочавшие ткань большой деревянной лопатой по много часов подряд в кипящем растворе. Потом ткань вынималась, поласкалась в чистой воде, опять прокладывалась слоями золой, помещалась в котел и процедура повторялась.
Я еще раньше изготовил небольшой прототип источника постоянного тока - вольтов столб, взяв тонкие медные и железные пластинки и поместив их в раствор соли. Комбинируя размеры, толщину и количество пластинок, проложенных попеременно бумагой, я добился приличного напряжения своей батареи. В другом сосуде под действием тока, образованного батареей, происходило выделение хлора и водорода на аноде и катоде. Такая установка минимальной производительности позволяла получать совсем немного газообразного хлора. Но это позволило мне создать хлорит натрия. Именно он является основой всех отбеливающих современных средств. Я целенаправленно старался получить хотя бы слабый его раствор для практического применения. Эффект оказался хорошим. Видать, те красители, которые применялись в 18 веке были не такие устойчивые, как современные. Поэтому любая цветная или сильно загрязненная ткань становилась очень светлой после недолгого пребывания в полученном мной составе. Свои эксперименты я поначалу тайком проводил вечерами после работы в сарае при красильном цехе мануфактуры практически с первых дней моего попадания туда.
Вот почему, как только появился случай, я постарался применить практические наработки в области отбеливания тканей.
Сразу при возникновении скандала с выбраковкой партии ткани я предложил попробовать свой состав, который назвал «белым красителем». Старший мануфактурный мастер разрешил, поскольку терять ему особо было нечего. Стоимость «загубленной» партии ткани была сопоставима с его годовым заработком. И он опасаясь гнева хозяев, старался скрывать ущерб как можно дольше, чтоб что-то придумать.
Эффект применения моего красителя превзошел все ожидания. Уже через десять минут помешивания ткани в чане она стала белее, чем самые качественные образцы выбеленного льна. И это при том, что изначально цвета она была темно-коричневой с многочисленными пятнами темных и светлых грязных оттенков. Обрадованный мастер обещал мне всяческие блага. С тех пор он стал требовать с меня все чаще использовать «краситель». Через неделю сам хозяин вызвал меня к себе на двор. Стал расспрашивать, как получилось такое и что нужно делать, чтоб применять новшество в большем масштабе.
Уже через месяц мануфактура стала выпускать лучшие, самые светлые ткани в столице, а я стал авторитетным специалистом, высоко ценимым хозяином. В мои эксперименты уже никто не вмешивался. Мне выделили целый отдельно стоящий сарай и оснастили всем необходимым. Сначала хозяин долго чесал затылок, когда я предоставил ему список необходимой посуды, оборудования и материалов. Выходило все общей стоимостью под сотню рублей, что составляло почти недельную выручку всей мануфактуры. Но подумав, покрякав, он согласился. Поскольку с недавнего времени ткани его производства стали лучшими в городе и он мог просить за них цену почти вдвое большую против прежней. Да и производительность сильно возросла, что позволяло пропускать через красильный цех впятеро больший объем тканей за единицу времени. Благо, запасы полуфабрикатов имелись в изобилии, как в виде льняного не выбеленного полотна, так и грязно-серого сукна, сотканного  из шерсти. Готовая продукция — цветные ткани шли уже прямо в мастерские вроде авторских ателье по индивидуальному пошиву одежды, большей частью дорогой, ориентированной на высшие слои отечества. Но и на цареву мануфактуру по изготовлению военной формы для солдат из сукна отправлялись немало крашенного зеленого сукна. Которое, правда, отбеливать не требовалось в виду того, что темно-зеленый цвет однотонно ложился на грязно-серый естественный цвет первотканного сукна. Наиболее качественными получались зеленые и красные ткани из сукна, шедшие на изготовление офицерских мундиров. Для них сначала красили саму овечью шерсть еще до процесса пряжения, либо уже шерстяную нить. Из таких тканей потом получали более тонкое и качественное, самое дорогое сукно.
Мной были внедрены несколько так называемых рацпредложений по устройству и применению несложных механизмов, облегчающих и ускоряющих основные процессы крашения. За что хозяин расщедрился и одарил меня десятью рублями. Ему, думаю, такие усовершенствования принесли всего за год не менее тысячи рублей экономии и дополнительной прибыли.

Помимо возможных химических процессов, полезных при окраске тканей, я изучил дополнительно проблему ткачества и устройства станков 18 века и более поздних. Специально в сети отыскивал материалы по станкам, их чертежи, принципы работы, процесс эволюции и усовершенствования, применение механизации. Став самым подкованным спецом, я предложил последовательно целый ряд усовершенствований процесса ткачества и устройства ткацкого станка, взяв за основу самолетный челнок Джона Кея, изобретенный им примерно в те же годы, но внедренный несколько позже на английских ткацких мануфактурах. Благо ткацкое сообщество, можно сказать, даже ткацкий цех находился рядом. Он был отдельной структурой этой же организации, где я работал. Несколько раз «перетащив» знания о технологических новшествах последующих эпох из информационных источников 21 века, я стал самым крупным специалистом в производстве и обработке тканей. Пришлось появляющиеся в ходе внедрения разных новшеств на практике задачи решать, используя сетевые информационные ресурсы. Я накапливал в блокнотике и памяти потребности, и как только просыпался в 21 веке стремился искать решения. Чтоб запомнить все и, проснувшись в следующий раз в веке 17-м воплощать все в жизнь: технологии, приспособления, станки, рацухи и усовершенствование процессов производства.
Так и в 21-м веке я стал безусловным спецом по технологиям далекого прошлого, станкам того времени и технологическим процессам во многих областях. Как много, например, из моих друзей, знакомых любых возрастов и даже современников найдется таких, которые смогут создать порох и взрывчатые вещества не просто из химических компонентов, имеющихся в аптеках и хоз магазинах, а прямо из природных материалов, собранных в лесах, горах, степях и водоемах. Естественно, переработав их надлежащим образом. А я пройдя всю теорию и историю технологий, теперь не просто смог, а и внедрил это в другой реальности. Усовершенствовав существовавшие там процессы и способы. Аналогично обстояло дело с обработкой металлов, изготовлением станков и механизмов и даже продвинутых проектов деревянных судов. Даже паровую машину удалось создать. Причем, не прототип, а несколько действующих экземпляров, превосходящих по всем показателям первые аналоги, появляющиеся примерно в те же годы в передовых конструкторских мастерских Европы.
Ломоносов специализировался на получении стекла и зеркал. Я подкидывал ему иногда идеи, но до многого он доходил сам. Он работал, точнее, подрабатывал в стекольной мастерской, где стал непререкаемым авторитетом среди мастеров. Я подбросил ему идею использования ртутного раствора серебра для получения амальгамы с ее нанесением на поверхность стекла и с последующим выпариванием. Весь процесс он разработал сам. Даже изготовил оборудование, позволяющее мастерам не получать отравления парами ртути при ее выпаривании. Его спец-костюмы напоминали водолазные шлемы с накачиваемым в них воздухом для дыхания. Он же изготовил ручную помпу для подкачки воздуха. Над процессом получения ртути мы трудились с ним совместно. Я таскал идеи, он реализовывал. А процессы мы разрабатывали методом проб и ошибок с корректировкой по результатам. И именно Ломоносову с моей подачи принадлежало первенство получения ртути на Руси, как и ее использования в изготовлении зеркал. После отработки процессов зеркала стали получаться гораздо лучшего качества, чем венецианские. Да и размеры наших зеркал были в десятки раз больше. В Венеции в 18 веке изготавливали зеркальца площадью в лучшем случае квадратный дециметр, а мы научились получать размеры до метр на метр. И сама отражающая способность значительно превосходила конкурентов. Такие зеркала продавались на вес золота. За пару всего лет нашего с Ломоносовым «патронажа» стеклянной, ткацкой с красильной мануфактур они вышли совсем на другой уровень развития. Появившаяся новая продукция превосходила все аналоги. Значительно увеличилась производительность, и доходы возросли в сотни раз.
Нам перепало от всего этого совсем мало. Но по прежним меркам нищенского существования мы были просто сказочно богаты. Хотя и продолжали формально занятия в академии, появлялись там все реже. Мы сняли под жилье добротную избу, наняли повариху-домработницу. Справили приличный гардероб, поскольку приходилось все чаще бывать в обществе купцов, чиновников и даже дворян. Куда нас стали сначала приглашать для советов по тем или иным вопросам, а потом уже и просто «из уважения». Были несколько раз в обществах, куда входили всякие благородные девицы — купеческие и чиновничьи дочери на выданье. Михаил масляными глазками поглядывал на женский пол. Не раз признавался мне в своих похождениях по служанкам и дворовым девкам. Мне мое странное существование в двух мирах попеременно отбило, казалось, напрочь все подобные мысли. В 21 веке я чувствовал себя еще больным. А в 18 был как бы в полу-сне. Работал больше, чем учился, играя странную роль провидца, у которого очень скоро все получалось, стоило задуматься.

Так я чрезвычайно увлеченно погружался сначала в теорию, изучая и открывая для себя в огромном количестве сетевых источников многосторонний мир истории техники и технологий первых шагов капитализма. Затем переносил теоретические знания, рецепты и проекты в реалии, внедрял все это. Причем, изготавливать почти все приходилось своими руками. Никогда бы не подумал, что мне очень понравится процесс рукотворчества, реализации в натуре проектов из головы. Пусть и не моих лично, зато понятых, осознанных и продуманных. Задача облегчалась тем, что если не получалось чего-то, я всегда мог подглядеть, как это было реализовано когда-то, найдя все описания в бесконечных информационных источниках. Порой даже приходилось вступать во всякие сообщества, типа реконструкторов, чтобы более детально узнать о чем-либо из уст продвинутых фанатиков, занимающихся этим долгие годы в 21 веке и спешащими выплескивать свои наработки любому заинтересованному неофиту, которым мне приходилось часто прикидываться.
Единственное, что напрягало меня, это то, что я не знал заранее, когда состоится переход туда или оттуда. Поэтому, засыпая каждый раз, я проворачивал в голове все стоящие задачи, чтоб не забыть. Не забыть, что нужно смотреть в сети для решения вставших задач, которые не удавалось решить собственными силами — прикидывал я, отходя ко сну в древней Москве. И что и как внедрять из вычитанного и узнанного — итожил каждый вечер я перед сном, отрываясь от компа в изнеможении в Москве современной. Ведь переход мог состояться в момент КАЖДОГО из моих засыпаний.
За прошедшие в 21 веке пару месяцев я прожил почти целую жизнь, полную упорного труда и умственных усилий. Хотя по паспорту мне еще не было 18-ти, по развитию, навыкам и даже рукотворным умениям я был далеко уже не юношей. А по меркам 18 века вообще мужиком в полном расцвете сил, почти, как Карлсон. Да и физически управляемый мой организм был почти могуч и не сравним с юношеским. Здоровья было хоть отбавляй, плечищи, мускулатура, кулаки — все было развито и неплохо. Но до статей Ломоносова мне было все-таки далековато. Не хватало килограммов 30-40 веса и сантиметров 20 роста.
Близилось окончание учебы в Академии и сдача выпускных экзаменов. Руководство академии нас давно уже ценило не просто, как лучших учеников, но и как состоявшихся мастеровых-инженеров. Хоть текущие успехи в отраслях промышленности были явно не по профилю учебного заведения. Не готовили тогда еще нигде в России инженеров или технологов. Все знания нарабатывались веками мастерами и передавались из поколения в поколение: от отца к сыну, от мастера к ученику. Это был достаточно закрытый круг. Попасть в который нам обоим удалось очень быстро за счет новаторских решений и теоретических наработок, которые и не снились ранее признанным мастерам тех времен.
Ломоносов собирался после окончания академии ехать в Киев для продолжения учебы. Еще во время одного из первых моих исследований его биографии я обратил внимание на странность. После учебы в Москве он отправился в Киев, где провел более 2 лет, занимаясь лишь изучением церковных книг в библиотеках монастырей. Конечно, в киевской Лавре была одна из самых богатых и обширных библиотек Руси. Однако, тематика этого богатейшего собрания на множестве языках было сугубо религиозным. Там не было научных книг, в чем и убедился впоследствии Михаил Васильевич. Проведя в Киеве достаточно бесполезные годы, он отправился затем в столицу и позже в Европу, где учился у лучших ученых своего времени. В Киеве же учиться было не у кого. Поскольку он отказался от карьеры на ниве религии, решив посвятить себя науке. В теперешней ситуации, когда он стал признанным ученым-практиком в нескольких прикладных областях, а, значит, даже не предполагал самой возможности религиозной карьеры в отличие от первоначального варианта истории, ему в Киеве просто нечего было делать. Я поучаствовал в том, чтобы склонить его сразу к поездке в Европу. Но для этого нужно было заручиться поддержкой властей, а лучше сразу императрицы и/или ее приближенных, к которым сперва нужно было попасть, заявив о себе.

В следующее мое пребывание у компа я досконально изучал все данные о приближенных двора и положении дел при власти. Елизавета Петровна еще не вступила на престол. На дворе был 1734 год — середина правления Анны Иоановны. Во дворце ее командовал почти без конкурентов фаворит Бирон. Верховный тайный совет, собранный еще при Петре 2 имел лишь совещательный голос и особо ничего не решал. Хотя и пытался время от времени. Даже после того, как при вступлении на престол Анна разорвала кондиции, предложенные им. После чего совет утратил былое значение. Почти все важные чиновники и высшие военные назначались по рекомендации Бирона. Он же решал вопросы по экономическим и внешне-политическим ведомствам. Партии дворянства боролись между собой за влияние на императрицу и Бирона. Но не одна из группировок не добилась в этом особых успехов.
Однако политика во времена Анны Иоановны во всех направлениях являлась прямым продолжением линии Петра 1.
Поглотившая с 1731 года Берг-коллегию, занимающуюся всеми горнорудными делами, Коммерц-коллегия была в те времена чрезвычайно неповоротливой, слабо финансируемой и погрязшей в бюрократических процедурах. В ее ведомстве находились все казенные заводы и предприятия. Через нее проходило все финансирование и распределение средств на новые проекты. Коих, впрочем, было очень мало. Несмотря на имеющуюся необходимость в расширении и развитии всех отраслей промышленности. Неформально руководил Коммерц-коллегией Татищев. Его блестящий ум, разносторонность и уважение Бирона, не говоря уже о благосклонности императрицы позволяли ему одновременно заниматься почти всем. Понятно, что особого толку не было ни на одном из фронтов, куда он устремлял свои усилия, ум и влияние. Бюрократические препоны, закостенелость чинуш, долгие сроки переписки с губерниями приводили к тому, что любые, даже самые решительные меры, если вообще принимались, то с  сильным запозданием.
В окружении Татищева стоило искать возможности влиять на экономические новации, которые предстояло внедрять на казенных заводах. Без него нельзя было создать ни одного нового предприятия, не то, что новой отрасли.
Двор вместе с большинством лиц, принимающих хоть какие-то решения на государственном уровне находился в Питере. А мы пока завершали обучение в Москве. Нужно было срочно выбираться поближе к центру власти и влияния.
Мне удалось отговорить Михаила не ехать в Киев, хотя у него было и желание, и все рекомендательные письма к церковным иерархам, ведающим образованием и библиотеками, которые тогда были исключительно при монастырях.


После следующего сеанса перехода туда-сюда я очутился уже в Санкт-Петербурге. Прошло уже несколько месяцев, как мы с Михаилом окончили академию и перебрались в столицу. Тут по рекомендации промышленных мастеров мы сразу же нашли применение части своих уже проработанных и опробованных в московских мануфактурах возможностей. Михаил в стеклянной мастерской при оружейной казенной мануфактуре, а я в ткацкой. Как выяснилось, у нас пару недель назад уже состоялась аудиенция у Татищева, которой также поспособствовали мастера, а также двое известных в Москве и при императорском дворе купцов. По итогам встречи мне было поручено подготовить доклад и демонстрацию наиболее интересных результатов перед коллегией академии наук. С последующим визитом ученых в цех для показа химических процессов в действии на практике. Как понимаете, я не проживал тут, когда происходили все эти события. Осталась память, довольно полная. Теперь в моим непосредственным участием разворачивались уже следующие этапы. Предстояло осваивать на практике то, к чему я готовился все предыдущее время последнего моего присутствия в 21 веке. И продвигать то, что было сделано, осмыслено и реализовано еще ранее.


...Бурно пронеслись несколько месяцев, на протяжении которых я метался по столице, как ошпаренный. Спал по паре-тройке часов в сутки, бегая из одной мастерской в другую. От чертежных столов в инструментальные цеха, из созданной специально для меня химической лаборатории в цеха мануфактур и так далее. Многочисленные встречи с чиновниками, предпринимателями и купцами, учеными и рабочими заполняли все дни. На мысли, схемы, чертежи и неторопливое творческое изготовление чего-либо своими руками оставались лишь ночи. Даже с Ломоносовым я виделся не каждый день, хотя поселились мы в одной специально под нас выделенной городской усадьбе. К нам постоянно прикрепили троих офицеров и несколько десятков солдат, которые размещались в этой же усадьбе. Куда бы я ни шел, со мной был один офицер и трое солдат. И еще несколько неприметных агентов в штатском из тайного приказа всегда сопровождали нас. Меры предосторожности усилились после того, как меня попытались убить какие-то люди. Попытка не удалась по чистой случайности. Хотя парочка исполнителей были настолько примитивны и действовали напрямую. Попытались напасть на меня одного ночью с ножом. Хорошо, я заподозрил неладное и быстро побежал, так, что догнать меня неподготовленным люмпенам было непросто. Молодчиков задержали в ту же ночь пьяными за бытовой грабеж. Как потом выяснилось, их нанял через подставных лиц кто-то из зарубежных промышленников, которым не понравились мои усовершенствования и внедрение их в России. Об этом узнали уже в тайном приказе, вздернув обоих на дыбу. Шпионов и налетчиков потом ловили вокруг нас с Михаилом чуть ли не еженедельно. Информация о кардинальных инновационных изменениях на московских, а затем и питерских мануфактурах давно просочилась за кордон и нашей деятельностью пристально заинтересовались многие частные и государственные лица ведущих держав. Появление товаров, существенно превосходивших лучшие образцы, не могло остаться незамеченным. Одни наши зеркала чего стоили. Лучшие венецианские не годились в подметки нашим. Образцы тут же полетели во все концы Европы и вызвали там ажиотаж. Потекли заказы на годы и годы вперед, с которыми мастерским предстояло работать очень долго, даже расширяясь ежегодно хоть десятикратно. Тайная канцелярия под руководством легендарного Ушакова взяла нас под свою опеку сразу же после неудачного покушения. Тем более, что мои предложения и показанные эксперименты с бездымным порохом и полученным пироксилином дошли до руководства казенных военных мануфактур. А те уже вполне надежно заботились о промышленных тайнах и их носителях, поручив все профессионалам высокого уровня, выдрессерованным волкодавам.
Первое мое питерское пребывание в прошлом стало самым длинным. 14 месяцев начались в 1735 году ранней осенью. И пролетели очень быстро. Поскольку время было заполнено жутким количеством дел и забот. Зато и достижения оказались весьма значительными.
Удалось многое внедрить в ткацком, пороховом и стекольном направлениях. Нововведения дали качественное улучшение продукции и несравненно лучшие экономические показатели. Из-за чего мы стали очень востребованными среди мастеров и организаторов производств, включая управляющих казенных заводов.
Четыре раза после первого нашего пребывания в Питере я возвращался в 21 век для уточнения массы деталей, технических подробностей и получения новой информации. Прошел еще почти год в 17 столетии, прерываемый небольшими провалами во время моих «посещений» родной эпохи. Результаты были ошеломляющими. Все получалось. Все возникающие проблемы и вопросы быстро находили свое решение, подкрепленные обращениями к мировым информационным источникам интернета. И странно, что я возвращался обратно только, когда был готов, получив и усвоив необходимое. Это могло занимать не один день поисков в сети, изучения и освоения информации, подготовки схем и чертежей с их детальным запоминанием. В общем, лихорадочного разбирательства с появившимися запросами у себя в Москве 21 века за письменным столом. Я мог потратить более недели, пока не начинал ориентироваться и понимать все досконально. И вот тогда уже осуществлялся обратный переход во время ближайшего сна.

Холодным декабрем 1737 года я присутствовал на испытаниях большой конструкции парового одноцилиндрового двигателя, представлявшего собой действующий образец-прототип. В замкнутом котле, установленном поверх дровяной топки, бурно кипела вода. Из верха котла отходили трубки, проводящие пар к двигателю. Большой металлический поршень ходил взад-вперед внутри огромной полой трубы под действием подаваемого в цилиндры с двух его сторон по трубкам пара под большим давлением. Он раскручивал большой маховик, вращающийся на оси за счет кривошипно-шатунного механизма. А от маховика уже через систему передач вращательное движение могло передаваться на станки, колеса или гребной винт.  Моей задачей было регулировать системы крепления, зазоры, сборку деталей и смазку всей системы. Шла наработка технологии производства деталей, их соединения, смазки в целях уменьшения трения и износа. С каждым разом получая все лучшие образцы стали и сплавов, мы с мастерами и конструкторами разрабатывали и собирали паровые машины все более совершенные и легкие. Этот прототип был уже седьмым за последние пару месяцев. Машина работала уже непрерывно более ста часов на пределе мощности и все не ломалась. Пора было уже останавливать ее, чтобы изучить износ поршня и цилиндра изнутри, всех шарнирных креплений и состояний подающих пар трубок и регулировочных кранов. Подойдя к остановившемуся механизму, я наступил на образовавшуюся лужу смазки и не удержавшись, стремительно полетел на пол ногами вперед. Удар головой сзади, звон и темнота...

Очнулся, лежа лицом на согнутых руках перед открытым ноутбуком. Руки, шея ныли, застыв в неудобной позе. Лицо затекло. Глаза никак не фокусировались. За окнами было еще темно. Понял, что заснул прямо за работой в сети. Экран зажегся от моего движения. На нем были детальные чертежи той самой паровой машины, которую, как вспомнил, я вот-вот только что пытался отлаживать. Вернее, прототип, построенный по этим чертежам.
Странно, выходит, вырубившись за столом и проспав едва ли несколько часов, я попал в прошлое и прожил в нем более года. Вот ведь чудеса сознания! И обидно стало, что не успел привести в систему мысли перед сном, как делал каждый день. Отчего трудно было уловить и вспомнить все необходимые теоретические пробелы, возникшие в прошлом в процессе прогрессорства, которые предстояло тут изучать и уточнять, разрабатывая способы решения.
Чтобы в следующий визит уже успешно реализовать там, в далеком 17 века, помогая своей Родине стать более могущественной в дальнейшем. Но сил абсолютно не было на то, чтоб продолжать что-либо изучать. Хотелось просто повалиться в горизонтальное положение и расправить затекшие конечности. Через десяток секунд я вырубился уже лежа в своей кровати.

.. Теплое летнее солнышко, мягкий ветер, нега. Я лежу на еще мягкой не кошенной траве нагишом посередине поляны и улыбаюсь всему миру. Рядом никого. В нескольких шагах от меня обрыв к полноводной реке, вокруг деревья и редкий кустарник. Вдали виден другой низкий безлесый берег реки. Кто я, откуда, зачем здесь? Нет ответа... Лишь хорошо, тепло и спокойно. Ничего не хочется. Мыслей нет, лениво. Вот оно — счастье!

Вдруг дышать становится все тяжелее и тяжелее. Будто закончился воздух. Пытаюсь встать, закричать. Руки, ноги не слушаются. Темнеет в глазах, в легкие никак не может пройти ставший тяжелым как ртуть воздух. Звон в ушах, темнота в глазах. Из последних сил напрягаюсь, рвусь, мечусь, брыкаюсь борюсь за жизнь и воздух и, наконец, прорвавшееся дыхание дает приток жизни и свободы. Коротенький выдох и долгий протяженный вдох позволяет уже загнать внутрь больше воздуха. Чуть легче и яснее. Еще и еще вдооооох-выдох, вдооооох-выдох, вдооооох-выдох много раз с хрипами и стонами. Но с каждым разом спокойнее. Начинаю что-то осозновать, приходить в себя. Уже слышу что-то. Постепенно разбираю громкие команды извне: «Дыши глубже! Борись! Дыши! Работай!».
Дышу, работаю, продышиваюсь и становится легче. Открываю зажмуренные до этого глаза. Пока лишь тусклый свет, блики, деталей не разбираю. Руки и ноги ощущаю зафиксированными. Пытаюсь ими шевелить. Удается сжать-разжать кисти рук. Дыхание успокоилось, стало стабильным. Воздуха хватает. Весь мокрый от выступившего пота. Даже чувствую пот, заливающий глаза. Чуть расслабляюсь и выпадаю в сон, уже спокойный.

Сильный резкий запах, заставляющий вскочить и пытаться избавиться от него — нашатырь. Будят, просыпаюсь, открываю глаза. Постепенно привыкнув, различаю рядом кого-то в белом скафандре, в маске, перчатках. Ласковый женский голос упокаивает: «Просыпайся, голубчик! С тобой уже все в порядке, выздоравливаешь. Сейчас тебя доктор осмотрит. Давай-ка сядем в кроватке!». Белая комната, рядом еще кровати. На них люди. Рядом какие-то установки. Из которых в рот лежащим ведут трубки, закрепленные к лицу бинтами и держалками. Приборы, датчики. Наверху огромные белые светильники. Начинаю ощущать себя целиком. Во рту пересохло, дерет сильно горло. Слабость в теле, тошнота, головокружение. На обоих руках стоят катеттеры, закрепленные широким лейкопластырем. На теле синий балахон до колен без рукавов.
Пытаюсь спросить, но голос не слушается. Изо рта раздается хрип и бульканье. Ощущаю, что дышу дыркой в горле. Приклеенный к коже пластырем, из горла ниже кадыка торчит небольшой кусочек трубки. Каждый вдох-выдох сопровождается свистящим звуком. Сестричка учит затыкать дырку пальцем на выдохе, если нужно сказать что-то. Меня перевели из реанимации в общую палату. Постепенно прихожу в себя. День ото-дня становится все лучше. Появился зверский аппетит. Перестала болеть голова. Дырку в горле залепили, она зарастает. Стал ощущать запахи. Разрешили пользоваться мобильным. Часами разговариваю с родными и друзьями, которых не видел и не слышал уже давно.
Совершеннолетие провел находясь еще в больнице. Много поздравлений по телефону от всех.
Выписали меня только в июле. К тому времени карантин в Москве отменили. Жизнь стала возвращаться к прежним стандартам.
Но для меня прежней она не станет уже никогда...

Попав домой, сразу стал смотреть и распознавать по косвенным признакам, чем занимался тут последний месяц-два до попадания в больницу. Письменный стол был завален материалами технологий прошлых веков начала индустриальной эпохи. Погулил и совершенно случайно увидел в Wiki фамилию Рагатов, которая мне раньше там не попадалась. Хотя точно помню, что искал сразу же, как первый раз «вернулся» в действительность из путешествия в прошлое. С короткой статье говорилось, что Рагатов Еремей Афанасьевич был одним из самых таинственных ученых середины 17 века. Есть косвенные сведения, что он причастен ко многим изобретениям и технологиям, опередившим свое время. Хотя официальных сообщений ни в архивах академии наук, ни коллегий тех времен найдено не было. Ни одно из известных изобретений не было приписано ему лично. Остались лишь неподтвержденные сведения в рассказах современников, что он входил в круг знакомых и соучеников Ломоносова по Славянской греко-латинской академии. И впоследствии работал в Санкт-Петербурге, занимаясь прикладными науками и инженерией. Трагически погиб в молодом возрасте. Никакие подробности не были найдены.
Методы плавки стали, ткацкий станок, паровая машина, бездымный порох, зеркальная амальгама с ее нанесением на большие поверхности и многое другое, что, помнится, я перетащил в 17 век, остались связаны в мировой истории с именами их изобретателей не в России. Никаких упоминаний о внедрении передовых по тем меркам технологий в Российской империи тоже найти не удалось.

Так закончился весьма грустно не очень длительный период приквела и сиквела моего заболевания коронавирусной инфекцией Covid-19 весной-летом 2020 года в Москве.
Экзамены я успешно сдал уже осенью.

Но странное дело! После всего произошедшего то ли наяву, то ли во сне, во мне остался неизбывный интерес к огромному числу технических сфер и желание реализовывать что-то своими руками. И еще более странным стало то, что у меня то ли появились, то ли «остались» многие навыки создания на практике различных технических приспособлений, станков, механизмов и даже химических составов, способных улучшать и облегчать решение промышленных практических задач. Что очень помогло мне в дальнейшем стать универсальным востребованным специалистом в ряде прикладных областей. Но это уже другая история.