Михаил Пришвин. Дневники. Пасха

Кармен-эссе | Михаил Пришвин. Дневники. Пасха

/ Пришвин М.М. Дневники. 1905-1947.
/ Кармен-эссе (Р.Богатырев, 2022).


––––––– 1915. 22 марта. Пасха.

Порошка, самый день облаву на лисиц делать. Ночь Пасхальная, звёздная. Светятся все избушки — чудо! — Христос воскрес. На воротах у батюшки висел флаг, и Прометеевы огни горели в двух горшках из-под щей. Христос воскрес в обе стороны: это самое удивительное: у кого горе (мука), тот после поста и молитв чувствовал светлую радость, у кого радость на душе — как взлетели ракеты, как дьякон хорош: батюшкин «Христос воскресе» и дьяконов. У хозяек всё идёт к тому, чтобы принять попа: начинается это дня за три, как месят тесто, как кулич сажают — момент (поссорились) и кулич перешёл, шляпкой зацепился, длинная история: мытьё пола и проч. паутина... и конец — лицо: поп и присесть не хочет — поп не сядет, куры на яйца не сядут.


––––––– 1917. 2 апреля.

Вот и Пасха пришла. Первую весну в своей жизни я не чувствую её и не волнует меня, что где-то на реках русских лёд ломится, и птицы летят к нам с юга, и земля, оттаивая, дышит. Потому что война, а когда война, то лишаешься не только тишины душевной, а даже стремления к ней.


––––––– 1921. 1 мая. Пасха.

День такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Несколько плотных облаков расступились при восходе и солнце вышло на весь день. В обед были полуденные светлые кучевые облака. К вечеру нашло дождевое облако и несколько минут шёл при солнце тёплый дождь. Дети купались. В этом великолепии люди как-то притихли, держались скромнее и не портили торжества. Пасха — это почти что природа. Прилетели ласточки. Зацветает сирень — конец весне.

Две пасхи

Сошлись «две пасхи». При звоне колоколов слышалось «Христос Воскресе» и «Вставай, подымайся, рабочий народ». Для устройства рабочего праздника была к нам командирована Фрида Абрамовна. Говорили, что в Библии есть указание о двух пасхах. День был, однако, такой богатый, что его хватило бы и на три пасхи. Одному забубённому мужичку в Лабушеве мы сказали, что у нас в Алексине сошлись две пасхи. «Ух! буржуазия!» — сказал он. Так он сказал для праздника вместо матерного слова. Под вечер замолкло и «Христос Воскресе», и «Вставай, подымайся», зато все пели согласно «Ванька Ключник, злой разлучник».


––––––– 1923. 8 апреля. Пасха.

Наконец-то у нас в семье после пятилетия нищеты настоящая Пасха: всё есть. Петя ходил в церковь. Лёва на спектакль в комсомол. Я стал равнодушен к склонности Лёвы: было бы «чти отца и мать», из этого непременно сложится после (не скоро, не скоро) и церковь. Морозы всё держатся. Превосходный санный путь. На полях нет даже и проталин, по насту иди без дорог. В лесу глубокие снега.


––––––– 1926. 2 мая. Светлое Воскресенье.

Вчера был совсем тёплый пасмурный вечер, и так оставалось всю ночь, и пасхальное утро встало хозяйственным, брызнул от избытка сил дождик немного. Позеленение лужаек. <...>

День был весьма серый - прохладный, потому что где-то близко был, наверно, дождь, и это дошло до нас: перед вечером шёл дождь, и у нас заря стала тихая, тёплая, насыщенная влагой, потом поднялся туман, нижний белый плотный, первый весенний настоящий туман, под которым ночью земля растит травы и первые цветы. Летал козодой и покрикивал.

Вот соловей-птица, ничего нельзя о нём рассказать, все и так знают, а козодой, например, наоборот, очень трудно рассказать, потому что мало кто его знает и его не с чем сравнить. Он летит неслышно во мраке, появляется возле самого носа и пропадает в тьме, а то вдруг приткнётся на дороге в десяти шагах и сидит себе, пока его не спихнёшь ногой.

Бывает, идёшь ранней весной краем болота, когда первые лягушки урчат, как ручей, и где-то вода переливается похоже на уркование тетеревей, усилится звук от лягушек и почудится, это вальдшнеп похрапывает на тяге, а когда вальдшнеп вдали подаст уху свой первый звук - не поверишь и примешь за лягушек. Неяркие, но звонкие песни, но зато удивительно согласные и с запахом прелой листвы, и свежей коры, и с движением сока в берёзе.

Вот когда всего этого наслушаешься и всё возьмёшь в себя, вдруг спросишь себя: «а это что?» На фоне красной зари стоит у края болота чёрная плотная ёлочка и по-своему как-то громко, хозяйственно ровно тоже себе поёт вроде лягушки-турлушки. Это, значит, в невидимой глазу густоте ея запрятался козодой и стал там вроде как бы душой этой ёлочки.

Можжевельники, питающие птиц и зверей круглый год ягодами, зимой, весной к прилёту птиц новые и с прилётом все прячутся в густоте, наводишь бинокль - везде внутри живые глаза блестят, будто ягоды.


––––––– 1930. 20 апреля. (Пасха).

Солнечный тихий день, так тепло, что в одной рубашке — самый костюм. Как говорят, со вчерашнего дня, а сам видел сегодня: лягушки начали скакать. Черёмуха навострила тонкие зелёные почки. Ольха доцветает. Начинает осина. Видел жёлтые цветочки.


––––––– 1938. 24 апреля. Пасха.

Всю ночь лил дождь и утро всё окладной дождь. Почти залило нас. Несколько газет из Москвы после перерыва, и всё ясно. Мы окружены врагами, как в деревне Вежи водой, и это, вероятно, есть такой закон, что появляется при этом внутренний враг. Враги вызывают наше военное строительство, а такое строительство действует, как и война, разоряет, опустошает страну материально и духовно. И так надо, и нет выхода.


––––––– 1944. 16 апреля. Св. X. Воскресение.

Ходили ночью к Ивану Воину. Народу было так много, что и во дворе едва поместились. Тьма. Звёзды. Из двери церковной луч света и валит белый пар человеческих дыханий. В 12 ночи послышалось «Христос Воскресе». Утром, когда Петя заводил машину, на минутку забежал в церковь и слышал «Вначале бе Слово».

Весь день ездили по знакомым. Были у Соломенной сторожки. Видел в парке тёмные кружки вытаявшей земли и на ней жёлто-зелёные червячки оживающих трав. Солнце весь день обнимало Москву, большие улицы высохли, а из переулков по сторонам выбегали ручьи. Весна запоздала, но не больше, чем говорится: «неделю переездишь» (после Благовещения).