Окуджава мегрел армянин и еврей. Мои песни о нем

     Александр Фильцер (Хаим Евреинов)
     Из книги "Еврейская балалайка в русском балагане", 2019-2020.
     Книга вторая "В русском балагане", 2020.

ОКУДЖАВА – МЕГРЕЛ, АРМЯНИН И ЕВРЕЙ.
Мои песни и стихи, посвящённые Окуджаве.

     * 
Окуджава говорил:
«Раздают судьбу бесплатно!»
Я его благодарил
бестолково и невнятно.

В ситцах женщина плыла,
в парке музыка играла.
А судьба, она врала,
и как девка изменяла.

Что случилось, то пройдет,
и никто не приголубит,
каплей по стеклу стечет,
повздыхает и забудет.

«Наше прошлое всегда, -
рассуждал Булат пристрастно, -         
песни, слезы – ерунда!
Не жалей о нем напрасно».
       А. Ф. 31 окт. 11

       *
       В 1997 в пригороде Парижа Кламаре не стало Дориана-Булата Окуджавы. Дорианом его назвали родители-большевики в честь персонажа известного романа Оскара Уальда.
       Армяне считают Булата великим армянином (его мама Ашхен Налбандян), грузины – грузином (хотя его папа Шалва Окуджава был мегрелом), а русские – русским поэтом.
       Прадед Окуджавы, возможно, был евреем. Вот что пишет сам Булат: «В середине прошлого века Павел Перемушев, отслужив солдатиком свои двадцать пять лет, появился в Грузии, в Кутаиси, получил участок земли за службу, построил дом и принялся портняжить. Кто он был – то ли исконный русак, то ли мордвин, то ли еврей из кантонистов – сведений не сохранилось, дагерротипов тоже. Зато женился на кроткой Саломее Медзмариашвили и родил трех дочерей: Макрину, Феодосию и Елизавету».
       Добавлю от себя, что русак или мордвин мог вернуться к своей родне, в тот город или деревню, из которых он был родом. А вот выкрест-еврей этого сделать не мог. Семья и община его бы его не приняли. И отказаться от крещения и насильно принятой веры он тоже не мог. В рос. империи это было запрещено и преследовалось по закону. Из-за этого Перемушев поехал на Кавказ? Одна из его дочерей, Елизавета, бабушка Булата, вышла замуж за Степана Окуджаву.

       *
       Еврейское имя его отца, Шалва, на иврите означает «покой, беззаботность, благополучие». Слово «шалва» встречается в Теилим, Притчах царя Шломо и других святых текстах.
       Его отца, Шалву Окуджаву, расстреляли в 1937 в Свердловске, а дядю М. Окуджаву в Тбилиси. Дядю Н. Окуджаву расстреляли в 1939 в Москве, тетю О. Окуджаву в 1941 в Орле. У мужа тети Оли, поэта Галактиона Табидзе, в 1937 расстреляли двоюродного брата, поэта Тициана Табидзе.
       За всеми этими убийствами стоял «горийский поп» Джугашвили.
 
       Мама Булата прошла тюрьмы, лагеря и ссылку.
Настоящих людей так немного,
Все вы врете, что век их настал.
Посчитайте и честно, и строго,
Сколько будет на каждый квартал.
Настоящих людей очень мало.
На планету - совсем ерунда.
А на Россию одна моя мама.
Только что она может одна?
       Ну, здесь Булат Шалвович ошибся в два раза, как минимум. Была ведь еще и моя мама!

       *
       «Война же, согласитесь, — вещь противоестественная, отнимающая у человека природой данное право на жизнь. Я ранен ею на всю жизнь, и до сих пор еще часто вижу во сне погибших товарищей, пепелища домов, развороченную воронками землю... Я ненавижу войну...
       Если говорить об отношении к этой войне, ну, что говорить, я был очень советский молодой человек, добровольно ушел на фронт, сражался с фашизмом, остался жив, вернулся, многое пересмотрел, вдруг понял, что если отбросить слово “фашизм”, то это были две одинаковые системы, которые вели между собой конкурентный спор. Две тоталитарные системы.
       Ну, чисто внешняя разница была, конечно. Там была свастика, а здесь были серп и молот. Там был бесноватый фюрер, а здесь был гениальный вождь всех народов. Там ненавидели евреев откровенно, а здесь кричали о своей любви к евреям и тихонечко их уничтожали. Вот эта разница была. А в принципе, две одинаковые системы столкнулись. Я стал это понимать, конечно, после войны, значительно позже. Поэтому я считаю, что великой войной эту бойню называть нельзя, это неприлично. Бойня не бывает великой». Из дневника.
       *
       "Я и раньше знал, что общество наше деградировало, но что до такой степени – не предполагал. Есть отдельные достойные сохранившиеся люди, но что они на громадную толпу?" 1989
       *
       "Мы семьдесят лет деградировали, дичали. Знаете, есть замечательный пример из Библии. Когда Моисей уводил евреев из египетского плена, он вёл их сорок лет вместо пяти дней, чтобы вымерло поколение, которое было рабами, и чтобы появились люди, свободные от чувства рабства. А мы – не просто рабы, которые страдают от тягот, мы – профессиональные рабы, которые гордятся своим рабством..." 1991
       *
       «Я поддерживаю порядочных людей, а не политические силы. Меня совершенно эти силы не интересуют. Порядочных людей. Их немного - хорошего много не бывает.
       …я никогда не был ни революционером, ни диссидентом, я писал о том, что чувствую, писал о себе, в основном. Но сначала это очень не нравилось властям, потому что я был слишком грустный, а это не устраивало власть. Потом я вообще был подозрительный человек какой-то - с усиками, с гитарой, вдруг возник, поет что-то очень грустное, какие-то слова употребляет непривычные, например, “Ваше величество женщина”. Женщина - это в ресторане хорошо, а в песне советской это нехорошо, там девчата, девушки должны быть. Вот такие вещи. Ну, было там, допустим, “война, что ты подлая сделала?”. Как это, великая война подлой называется? В общем, все это было непривычно. У меня была довольно трудная судьба в этом смысле до появления Солженицына. Когда он появился, на его фоне я уже был совершенно неопасный, и мне стало легче жить». Это текст из интервью 1995 года. Радио Свобода © 2022 RFE/RL, Inc. | Все права защищены.
       *
       "Моцарт на старенькой скрипке играет, Моцарт играет, а скрипка поёт..."

       *
       Среди многих стихов и песен Окуджавы ненавязчиво, но неоднократно, всплывает еврейская тема.
       «Божественная Суббота, или Стихи о том, как нам с Зиновием Гердтом в одну из суббот не было куда торопиться»:
«Божественной субботы хлебнули мы глоток.
От празднеств и работы закрылись на замок.
Ни суетная дама, ни улиц мельтешня
нас не коснутся, Зяма, до середины дня».
       Это строки из стихотворения, написанного в 1975. Неужели, Залман, сын Эфраима и Рахели Храпинович, еврей из белорусского Себежа, писавший в детстве стихи на идиш, и известный как гвардии старший лейтенант и артист, взявший псевдоним Зиновий Гердт, соблюдал шабат?
       В 1996 за два месяца до смерти по случаю 80-летия российские власти расщедрились и наградили Гердта орденом «За заслуги перед Отечеством» третьей степени. «А что третьей степени, – пошутил Зяма, – мои заслуги или отечество?»
      
«Окуджава говорил:
«Два притопа, три прихлопа».
Гердт на кухне суп варил.
И, наверное, неплохо
было бы поставить чай:
 
есть бисквитное печенье
и брусничное варенье,
и саднящая печаль –
жизнь проходит невзначай!

Все мы стали стариками
с лысиной и сединой.
Гердт сказал: «Посуду мой!»
А Булат пожал плечами».
        А. Ф. 31.9.11

       А вот еще Окуджава:
* «Над площадью базарною вечерний дым разлит. Мелодией азартною весь город с толку сбит. Еврей скрипит на скрипочке о собственной судьбе, и я тянусь на цыпочки и плачу о себе...»

* «Вот Дина Абрамовна с улыбкой Фаины Раневской, с ее же глазами, которых не спутаешь: не с кем, еврейская женщина родом от Красных ворот... отсюда, вы, Дина Абрамовна, словно звезда Голливуда, плывете спокойно в авто. Мимо них...»

* «Под крики толпы угрожающей, храпящей и стонущей вслед, последний еврей уезжающий погасит на станции свет…»

* «Тель-авивские харчевни, забегаловок уют, где и днем, и в час вечерний хумус с перцем подают. Где горячие лепешки обжигают языки, где от ложки до бомбежки расстояния близки… Кипа, с темечка слетая, не приручена пока... Перед ним – Земля Святая, а другая далека…»

* «Сладкое время, глядишь, обернется копейкою: кровью и порохом тянет от близких границ. Смуглая сабра с оружием, с тонкою шейкою юной хозяйкой глядит из-под черных ресниц…»   
       Сабрами мы называем евреев, родившихся в Эрец Исраэль.

* «В Иерусалиме первый снег. Побелели улочки крутые. Зонтики распахнуты у всех красные и светло-голубые…»

       Интересно, что Булат писал о евреях больше, чем Мандельштам, Пастернак и Бродский вместе взятые.

       *
       Но главная тема Окуджавы – это, конечно, женщина и любовь:
«Вы пропойте, вы пропойте славу женщине моей!»,

«Ваше величество женщина, да неужели – ко мне?..
О, ваш приход – как пожарище. Дымно, и трудно дышать...»,

«Эта женщина! Увижу и немею»,

«И друзей созову, на любовь свое сердце настрою.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?..
В темно-красном своем будет петь для меня моя Дали…
и заслушаюсь я и умру от любви и печали…
А иначе зачем на земле этой вечной живу?»,

«Часовые любви на Смоленской стоят.
Часовые любви у Никитских не спят.
Часовые любви по Петровке идут неизменно…»,

«Все позабыв – и радости, и муки,
он двери распахнул в свое жилье
и целовал обветренные руки
и старенькие туфельки ее»,

«Над дорогой Смоленскою, как твои глаза,
две холодных звезды голубых моих судьбы»,

«Не обещайте деве юной
любови вечной на земле!»,

«Две вечных дороги – любовь и разлука –
проходят сквозь сердце мое».

       *
       А. Фильцер «Булат Окуджава»
   
       ПЕСЕНКА

            …хожу я и песенку слушаю…
                Б. Окуджава

Время уходит и мечется свет.
Музыка глохнет, и воздуха нет.
Крикнешь во тьму, и раздастся в ответ:
     «Флейта, жалейка, сопелка, кларнет
     не умолкали, а нынче – привет.
     Небо пустое и воздуха нет».

Пелось, писалось, любилось, жилось.
Что-то ломалось, а что-то сбылось.
     Песенка спета.
И проводили теперь навсегда,
и не увидим уже никогда
     то, чего нету.

И преклоню перед нею главу,
и прошепчу, что живу и люблю.
     Вместо ответа
нам над Москвой прозвучит тишина.
Если услышим, то только едва,
если услышим, то только едва,
     голос поэта. 

       ГОРОДСКАЯ ПЕСЕНКА

             Б. Окуджаве

Городской обычный житель
вдоль по улице идет.
А навстречу искуситель
в виде девы предстает.

Она стройная такая,
загорелая слегка,
у ней юбочка косая
и походочка легка.

Он прошел и улыбнулся,
разминулся и прошел,
и уже не оглянулся,
а по улице ушел.

Жизнь текла, не прибывая,
не чужая, а своя,
эту деву вспоминая,
целый год томился я.
       99

       ПЕСЕНКА ОБ ОКУДЖАВЕ

Окуджава что-то гукал,
тыкал, выкал, сочинял.   
На гитару жизнь профукал.
Нас на вечность променял.

   Дружит с точкой запятая.
Бьется в рельсы колесо.
   Льется песенка простая.
Достиженья налицо!

Но обочиной несмело,
спотыкаясь от обид
правит бричкой неумело,
да кому, какое дело,
     то ли хачик, то ли жид!

   Плоть его храбрей булата,
дух его, как воздух тверд,
   и повадка простовата,
простотой аристократа,
   власть ему ни брат, ни черт.

Правит шагом дилетанта,
расставаться не спешит.
Вдоволь выдали таланта –
да не густо провианта.
Хлеб он птичкам покрошит.

   Сигареточку закурит.
Что-то важное – поймет.
   Пол-России окультурит.
Напоет, набедокурит,
  напоет, набедокурит,
погуляет и пройдет.
Повздыхает и помрет.   
       07

       РЕМЕЙК

          Б. О.

Приезжий бригадир
живет с официанткой.
В гостиницу к нему она
по вечерам спешит.
И что ей божий дар
и прочие таланты,
когда сердечко от любви
так радостно стучит.

Пускай грустит жена
 в заснеженной Калуге,
коль муж, объевшись груш,
возводит корпуса,
а эта так, никто,
проста, как хек на блюде,
но хочется и ей любви –
пускай на полчаса!

Не первый у нее роман
и у него не пятый,
но словно девочка она,
застенчива в любви,
и если застревает лифт,
то на этаж девятый
она с продуктами бежит
и все внутри дрожит.

Когда достроят комбинат,
когда дожди прольются,
когда наступит череда
осенних серых дней,
она посмотрит за окно
и сможет улыбнуться.
А в прочем так она проста.
Ну что писать о ней!
       в ночь на 8 февраля 11

     *
Окуджава песни пел,
а Резо дудел в оркестре,
а Темур на лобном месте
голову сложить успел.

Холмы Грузии во мгле,
вдовы в черном не рыдают,
брезжит свет и пропадает
в долгой тьме, в кромешной тьме.
     *
«Окуджава говорил:
«Два притопа, три прихлопа».
Гердт на кухне суп варил.
И, наверное, неплохо
было бы поставить чай:
 
есть бисквитное печенье
и брусничное варенье,
и саднящая печаль –
жизнь проходит невзначай!

Все мы стали стариками
с лысиной и сединой.
Гердт сказал: «Посуду мой!»
А Булат пожал плечами».
     31.9.11
     *
Окуджава говорил:
«Раздают судьбу бесплатно!»
Я его благодарил
бестолково и невнятно.

В ситцах женщина плыла,
в парке музыка играла.
А судьба, она врала,
и как девка изменяла.

Что случилось, то пройдет,
и никто не приголубит,
каплей по стеклу стечет,
повздыхает и забудет.

«Наше прошлое всегда, –
рассуждал Булат пристрастно, -         
песни, слезы – ерунда! 
Не жалей о нем напрасно».
        31 октября 11

       ПЕСЕНКА О СТЕКОЛЬЩИКЕ

                Б. О.

Еврей-стекольщик вставил мне стекло,
и сорок баксов птичкой улетели.
Пришел, улыбчивый, в конце недели,
чтобы в субботу было мне тепло.

       Высокий и чумазый, деловой,
       отгородил меня от уличного шума.
       «Я не хочу, – он мне сказал, – чтоб вас продуло,
       или простуду ветром занесло».

Старается, работает, живет,
квитанцию мне выдал без обмана,
отгородил от грусти и тумана,
от суеты и всяческих забот.

       «Я приготовил лучшее стекло, –
       он мне сказал, а я пожал плечами, –
       оберегая вас от прежних чудных дней, –
       я говорю вам просто без затей, –

когда вы были счастливы и с ней,
она же была рядом, но не с вами.
Чтобы с души слезинкою стекло,
я приберег для вас волшебное стекло».
       13.9.12