О философе, уставшему от философии

- …таким образом, диалектика Гегеля оказала большое влияние на немецкую классическую философию. В следующий раз продолжим с вами обсуждать именно эту тему. Все свободны, - закончил свою лекцию по философии Пётр Борисович Вершинников.

Все студенты начали собираться, кто-то уже в спешке покинул аудитории, но к Петру Борисовичу в конце лекции шагала девушка с тетрадкой в руках.
«Только не это», - только успел подумать Пётр Борисович.

- Пётр Борисович, я сейчас изучаю параллельно античную философию, в первую очередь греческую. Подскажите, пожалуйста, а вот в «Диалогах» Платона…
- Да там много чего понаписано. Извините, я спешу, - Вершинников быстро собирался.
- Я просто хотела спросить о диалоге про справедливость и… - только было сказала девушка, но Вершинников её уже не слышал.

Пётр Борисович стремглав помчался к остановке, чтобы успеть на свой автобус. Дождавшись его, он уселся рядом с двумя слегка нетрезвыми мужичками. Как назло, он забыл наушники, чтобы не слушать попутчиков.
- А я вот ему и говорю, - начал один из них, - что они ни черта, понимаешь? Ни-чер-та не понимает в схоластике. От слова совсем.
- Да у него по роже видно, - поддакнул ему второй.
- Он ни Абеляра не читал, ни Аквинского, ни Оккама. Вот о чём с ним разговаривать?
- Да не о чем, и так понятно.
- Мужчина, - обратился к Петру Борисовичу первый из них, - а вы, случаем, философией не увлекаетесь?
- Нет, совсем нет, - отрезал Вершинников.
- А может, хоть немножко-то? Ну, может, континентальная там? Аналитическая?
- Нет, нет и ещё раз нет! – Вершинников выскочил за две остановки до своего дома и пошёл пешком.
«Всё, ещё немного и дома. По крайней мере, вечер я смогу побыть спокойно, а там посмотрим», - крутилось в голове Петра Борисовича.

Наконец-то – родной двор! Подходя к подъезду, Пётр Борисович увидел мальчишку лет двенадцати, который вертел в руках какую-то книгу. Тот подошёл к Вершинникову и спросил:
- Дядя, а вы, случаем, не знаете, о чём эта книга?
Вершинников взял в руки книгу и обомлел – «Введение в философию» Фролова.
- Не знаю, мальчик. Туфта какая-то.
- А мне кажется, что вы знаете, просто не хотите об этом говорить. Например, о стоицизме…
- Нет! Нет! Хватит с меня! – Пётр Борисович вломился в подъезд, запер за собой дверь, побежал на третий этаж, быстро открыл дверь и вбежал в квартиру. Его жена сидела на кухне и чистила картошку.
- Дорогой, что такое? Ты какой-то запыхавшийся. Ты так спешил домой? Ничего не случилось? - спросила она.
- Я больше так не могу! Они все! Все задрали меня своей философией! – Вершинников открыл холодильник, вытащил бутылку водки и наполнил половину стакана, - сколько можно? А? Ну сколько можно уже?!
- Петя, ты просто, ну…
- Что, Лена? Что я? Ты думаешь, я преувеличиваю? – Пётр Борисович залпом выпил спиртное и закашлялся, - Леночка, где бы я не был, обязательно кто-то начинает говорить о философии. И так уже двадцать шесть лет! Это проклятие, понимаешь? Это моё проклятие!
- Петя, - жена подошла к Вершинникову и обняла его, - успокойся, садись. Я сейчас сделаю чайку и ты мне обо всём расскажешь.
- Хорошо, Лен, хорошо.

Пётр Борисович плюхнулся на кресло, стоящее на кухне, пока его жена суетилась за плитой.
- Понимаешь, - начал он, - я уже двадцать с лишним лет преподаю философию. Целыми днями Канты, Марксы, какие-то известные, какие-то неизвестные. Диссертации, дипломы, кандидатские, докторские, курсовые. Изо дня в день – философия, философия, философия. Неужели не понимают люди, что если ты её преподаёшь, это не значит, что ты от неё балдеешь? Нет, конечно! От неё же тоже надо отдыхать. Ко мне недавно коллега подошёл, знаешь, чего предложил?
- Чего?
- Съездить на симпозиум какой-то в Воронеж, который посвящён средневековой философии, мол, вы, профессор Вершинников, роскошно в ней разбираетесь. Да в жизнь я туда не поеду!
- Не знаю, Петь, - Лена поставила чай на стол, - а может, стоило?
- А чего я там нового услышу? Или, быть может, нового расскажу? Да всё тоже самое. Опять приедет куча каких-то мужиков, будут два дня бухтеть. А я лучше с Серёгой съезжу на рыбалку! Картохи в угли накидаем, уху сварим. Вот я чего хочу. Да хоть просто пива посидеть попить около подъезда и послушать байки от него, как он на северах работал.
- Петя, мне кажется, что ты просто устал. Ты же вроде всё это любил, разве нет?
- Люблю, Лена, люблю. Но не говорить же об этом двадцать четыре часа в сутки?
- Эх, а я так хотела тебя спросить о диалектическом материализме…
- И ты туда же! – Пётр Борисович выбежал из квартиры.

Он стал скитаться по всему городу. Вершинников скитался по подвалам, по ночлежкам, ночевал на вокзале, в подъездах, под отопительной магистралью. Через несколько месяцев Пётр Борисович стал выглядеть жутко измождённым – исхудавший, с жуткими синяками под глазами, с засаленными волосами, в потёртой одежде. Чувствовал он себя, естественно, не лучше того, как выглядел.

В очередной раз проходя по окраинам города, Пётр Борисович обнаружил небольшой сарайчик, в котором была дверь, ведущая куда-то вглубь. Немного повозившись с ней, он открыл её и обнаружил довольно тёмный коридор, в котором по бокам горели факелы, а в конце была массивная железная дверь. Пройдя по коридору, Вершинников постучал в неё. На высоте где-то метр восемьдесят открылось маленькое окошечко.

- Кто? – спросил низкий мужской голос.
- Здравствуйте, я…эээ…Пётр Вершинников, преподавал философию в одном университете. За мной гонялись все, чтобы обсудить философию. Уже четыре месяца я брожу по городу и случайно нашёл вас.
Окошко закрылось и за дверью что-то заскрежетало. Дверь отворилась и Вершинникова встретил широченный амбал, ростом выше двух метров.
- Добро пожаловать, - здоровяк показал ему в сторону костра, где тихо сидели какие-то люди.

Вершинников подошёл к ним. Около костра сидело девять человек.

- А, здравствуйте, здравствуйте, - поздоровался с ним человек в телогрейке и длинной бородой, - как вас, позвольте?
- Пётр Борисович. Здравствуйте.
- Проходите, Пётр Борисович. Чувствуйте себя как дома. Вы, наверное, сильно удивились, обнаружив в таком хлипеньком сарае такую мощную дверь, да?
- Да, определенно.
- Когда-то здесь было бомбоубежище. Мы сейчас находимся с вами, по сути, около входа. Эта комната, конечно, уже немаленькая, но ниже помещения ещё больше. Здесь потеплее. А, совсем забыл. Никита Иванович Шмелёв, - мужчина протянул руку Вершинникову.
- Подождите, тот самый Шмелёв? Вы ещё написали книгу…
- Да-да, тот самый, - прервал он Петра Борисовича, - и ту самую книгу. Здесь мы не обсуждаем философию. Дело в том, что все мы, как и вы, преподавали философию или же ей занимались. Но окружающие, как и в вашем случае, глубоко убеждены в том, что мы хотим обсуждать философию сутки напролёт. Здесь-то мы и обосновались, чтобы спокойно жить и не вспоминать её. Хотите, можем об истории поговорить, о литературе? Здесь такое можно. Правда, большую часть времени мы вообще молчим. Наговорились.
- Здорово! А можно остаться с вами? – скромно спросил Вершинников.
- Конечно, - улыбнулся Никита Иванович, - присаживайтесь.

Пётр Борисович уселся на матрас и пятнадцать минут наслаждался тишиной впервые за долгое время. Так и стал Пётр Борисович Вершинников по-настоящему счастливым человеком. Живёт теперь среди философов-отшельников, попивая дешёвое пиво и изредка рассуждая о Шекспире.