лс112 Пушкин. Двойственность и торжество права нар

Пушкин
Двойственность и торжество права нарушение правил

Пророчество о тишине.
Кричат мне из Сеира:
часовой, сколько ночи осталось?
часовой, сколько ночи осталось?
Исайя 21:11

Двойственность Нашего Всего… Это что?  Работ по этой теме полно…

Но это не о двойнике

Это двойственность как интерпретации, так и морали – центральный принцип лежащий в основе творчества Пушкина.
В частности, это и двойственность статуса тела поэта – как существа из плоти с ее скотским зовом, так и возвышенного духа. А эта двойственность лежит в основе иных еще больших двусмысленностей.

Гаспаров Б.М. (см. Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка. — Вена, 1992):

«…образы выступают в двойственном, даже двусмысленном свете, оставляющем открытым вопрос о конечном смысле совершающихся событий, они сохраняют изначально свойственную им мессианистическую энергию. *** «Демон» соответствует двойственной окрашенности сакральной миссии….*** двойственность и в то же время взаимная дополнительность образа типична для Пушкина; она стоит за многими «противоречиями» пушкинского творчества и поведения. Эта черта проявлялась, например, в его резко противоположных по внешней оценке высказываниях о греческом восстании, в поразительных контрастах между возвышенно-лирическим женским образом (стихотворение «К <А. П. Керн>») и циническими шутками по тому же адресу, во многих других «противоречивых» высказываниях Пушкина по различным политическим, моральным, религиозным, эстетическим поводам.»

Гиллеспи А.Д. во втором разделе книги «Поэтическое воображение Пушкина» (2021) выделила у него выделяют три мотива двойственности = зеркало, двойник и тайна. К этим мотивам мы еще вернемся.

Иной аспект двойственности поэта анализирует рижанин Гуданец Н.Л.. В статье «Ты сам свой высший суд» или Трагикомедия пушкинской двойственности» (см. журнал  Крещатик,  № 1, 2011 Николай ГУДАНЕЦ). Строка «Ты сам свой высший суд» это стих из сонета Пушкина «Поэту», который мы ранее рассматривали как часть «Нового Завета Пушкина» - его завещание цеховикам.

Поэту  Сонет (1830)
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной:

Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.

В этом же сонете (жанре редком у АСП) мы встречаем и еще одну популярную его максиму:
                Ты царь: живи один

Осенью 1825 года — в стихотворении «19 октября»:

Он человек! им властвует мгновенье. Он раб молвы, сомнений и страстей; Простим ему неправое гоненье'. Он взял Париж, он основал Лицей.

Из письма Е. М. ХИТРОВО  (Август — первая половина октября 1828 г. (?) В Петербурге

Peut-;tre suis-je ;l;gant et comme il faut dans mes ;crits; mais mon c;ur est tout vulgaire et mes inclinations toutes tiers-;tat. Je suis so;l d’intrigues, de sentiments, de correspondance, etc. etc.
«Может быть я изящен и благовоспитан в моих писаниях, но сердце мое совершенно вульгарно, и наклонности у меня вполне мещанские».

Грот К.Я.  в 1887, когда нарастала волна реанимации Пушкина в публичном пространстве либерализации, поведал (см. Очерк биографии Пушкина // К.Я.Грот. Пушкин, его лицейские товарищи и наставники. СПб, 1887), практически буквально пересказывая пушкинский сонет «Поэту»:

«Ложные суждения тогдашней близорукой и пристрастной критики уже не могут поколебать его сознания в своей исполинской мощи: он ищет одобрения в одном собственном суде своем»

Закадычный друг и конфидент  поэта С.А. Соболевский [см. С.А.Соболевский – С.П. Шевыреву, 14 11 1832 г., из Милана.«Русский Архив» 1909,II,508. Цит.по ПВЖ Т. 2].
 
«Пушкин столь же умен, сколь практичен, он практик, и большой практик; даже всегда писал то, что от него просило время и обстоятельства»

Пушкин признавался (см. написанное в начале 1828 г неоконченное «Письмо к издателю Московского Вестника»):

«Искренно признаюсь, что я воспитан в страхе почтеннейшей публики и что не вижу никакого стыда угождать ей и следовать духу времени».

До этого была Пушкиным сделана интересная пометка  в конце 1826 г. на полях статьи П.А. Вяземского «О жизни и сочинениях В.А. Озерова»: на утверждение князя о том, что всякий писатель обязан «согревать любовию и добродетелью и воспалять ненавистию к пороку», Пушкин резко возразил:

 «Ничуть. Поэзия выше нравственности – или по крайней мере совсем иное дело». И добавил: «Господи Суси!  какое дело поэту до добродетели и порока? разве их одна поэтическая сторона»

Вересаев В.В.  (см. В двух планах ):

«У Пушкина прямо поражает бьющее в глаза несоответствие между его жизненными переживаниями и отражениями их в его поэзии»

Н.К. Пиксанов (см. Пушкин. Сб. первый. Изд-во Общества любителей российской словесности. 1924)  :

«Термины, которыми определяет Пушкин дело поэта, – какие-то периферийные, – «восславление свободы», «милость к падшим», «чувства добрые», – это все можно отнести и на долю моралиста, политического деятеля, но это не является делом поэта»

То же и в личной жизни, и в критериях ее ценностей: В мае 1826 г. Пушкин пишет П.А. Вяземскому:
 
«Правда-ли, что Бар<атынский> женится? боюсь за его ум. Законная *изда род теплой шапки с ушами. Голова вся в нее уходит. Ты м. б. изключение. Но и тут я уверен что ты гораздо был бы умнее если лет еще 10 был холостой – Брак холостит душу»
Вересаев В.В (Об автобиографичности Пушкина):

«После 1823 года, когда был написан «Бахчисарайский фонтан», в Пушкине как будто происходит в этом отношении какой-то глубокий переворот. Он не только перестает, пользуясь его же выражением, «превращать божественный нектар поэзии в любострастный воспалительный состав», он становится в творчестве своем поразительно чистым и целомудренным. Ни одной самой легкой фривольности».

Для него же необъяснима загадка (см. там же) :

«Оказывается, коренным образом Пушкин изменился в этом отношении исключительно как художник. В действительной жизни до конца своих дней он продолжал проявлять величайший цинизм, поражавший не одного из его друзей.
 
Далее исследователь приводит колоритные примеры пушкинской похабщины в быту, ничуть не уступающие приведенному мной отзыву о женитьбе Баратынского:

Алексей Вульф пишет в своем дневнике:

"Молодую красавицу вчера начал я знакомить с техническими терминами любви; потом, по методе Мефистофеля (Пушкина), надо ее воображение занять сладострастными картинами; женщины, вкусив однажды этого соблазнительного плода, впадают во власть того, кто им питать может их, и теряют ко всему другому вкус: им кажется все пошлым и вялым после языка чувственности"
{Дневник А. Н. Вульфа. Пушкин и его современники}

Весною 1829 года С. Т. Аксаков пишет С. П. Шевыреву:

"С неделю назад завтракал я с Пушкиным,  Мицкевичем и другими у Погодина. Первый держал себя ужасно гадко, отвратительно, второй - прекрасно. Посудите, каковы были разговоры, что Мицкевич два раза принужден был сказать: "Господа! Порядочные люди и наедине, и сами с собою не говорят о таких вещах!"{Русск.Арх.,1878,II, 50}

Ближе к концу 1820-х годов аморальных срывов уже почти не наблюдается, техника маскировки своей натуры становится у Пушкина безупречной. Исследователи наперебой восхищаются непроницаемой объективностью, которой отличаются его зрелые стихи.