В метель

   Этой зимой погода окончательно сошла с ума. За полярным кругом гремели грозы, в Крыму осень за несколько часов превращалось в февральскую зиму. Ветры падали с гор в море, рождая ураганы, достойные самых свирепых своих тропических собратьев. Климат менялся, холод отступал к полюсам. Под Норильском видели смерч, в тундре поднималась тайга. В Каспийском море обнаружились морские черепахи. Нескончаемые циклоны тащили с собой то бураны, то ливни. Градусы скакали, по несколько раз за день переходя через ноль и обратно.
 Вот и сегодня, погода опять обманула его, да ещё как: ещё вчера кругом были лужи и короткая курточка на рыбьем меху была вполне достаточна. Но за пол – дня, наполненного пронизывающим северным ветром - поземка незаметно переросла в самую настоящую, злобных февральскую метель.
...Несколько часов назад, междугородный автобус, монотонно рассекал очередную область. Долгая зимняя дорога убаюкивала, клонила в сон. За окном неслись заснеженные поля. Без конца и без края. Изредка мелькали дома, терялись в метели дальние выселки. И снова, и вновь - снег, снег, бесконечный снег…
Чуть слышно в динамике бился и стонал Стинг:
I dream of rain
I dream of gardens in the desert sand
I wake in vain
I dream of love as time runs through my hand
Мечты, мечты… Только нашему человеку ведомо, как этот мягкий, пушистый снег может быть таким же жестким и безжалостным, как песок пустыни. И точно так же сечет по лицу, кружит и заметает. И нет в нем ни роз с фонтанами, ни спасительной любви, подобной этому ускользающему дивному саду. «Эта роза пустыни, эта дикая роза пустыни…» 
 Эти дни вымотали его. И сейчас - в этой безнадежной погоне то ли за утраченным, то ли не найденным он толь полуплакал, то ли спал.
 Сквозь полусон он уловил мелькнувший дорожный указатель: "НЕЧАЕВСК". Название ничего не сказало ему. Мало ли в России таких маленьких городков, о которых мы никогда не слышали? Замелькали заборы, деревянные домики, пешеходы. Проплыла заводская проходная. Ближе к центру - дома пошли крупней и добротней, с вывесками контор и магазинов. Все такое же, как и везде - то сродство людей, витрин, языка и обычаев, которое делает страну единой. Даже такую, как наша.
 Неожиданно в оконное стекло вплыл старый, добротного царского кирпича дом. Явно купеческий. Он даже не мог сказать, чем он задержал его взгляд... Некое лица не общее выражение, присущее тем людям и творениям, что создаются с таким безмерным трудом и такой бездонной любовью, что останавливают взгляд в любом скопище себе подобных...
 Он с интересом проводил его глазами. Улица бежала пред ним, как полузабытый фильм. Но внезапно она раскинулась простором площади. За несколько мгновений пред ним развернулась поразительная картина: большую часть открывшейся панорамы образовало огромное, старинное здание.
 Крыши не было. Но два ряда огромных колонн его фасада стояли как спартанцы в Фермомпилах: непоколебимо и величественно. Между ними лежал мусор, красный кирпич зиял открытыми ранами на некогда белоснежных стенах. Рисунки и надписи, недостойные теней беспримерного прошлого забрызгали их снизу мутной волной. Но стены молча несли себя сквозь бездну времен, безразличные к мелкой суете вокруг них. Так в толпе рабов сидит принц - такой же как все вокруг. Но он поднимает голову и замирает в воздухе плеть надсмотрщика. И отводит тот глаза, встретив взгляд его…
«Интересно - то ка...» - подумал он, но мысль его прервалась изумленной немотой: автобус резко повернул и он враз увидел всю противоположную сторону площади.
 Всё пространство её занимал Собор. Его размеры, его стать - были просто невероятны, чудовищны… Он прижался к стеклу, вывернув голову, силясь увидеть куда и насколько уходит в низкое зимнее небо сиё творение человеческих рук... Метров сто, если не больше...Точно больше. Неведомое создание неведомых зодчих потрясало. Отдаленно походя на Петропавловский собор - он был не просто огромен: Он был не здешне прекрасен простотой и соразмерностью своих линий. И эта суровая простота и величие сделали бы честь даже Петербургу... да нет! Акрополю, римскому Колизею!
 Что это было и почему он никогда не слышал ни про этот город, ни про это чудо? В детстве родители достаточно потаскали его по музеям и выставкам, чтоб он мог сейчас понять, что такое ему не показывали даже на картинках. Или даже не рассказывали... Но как такое могло быть возможно?!
  Он колебался. Он был поражен и заинтригован одновременно. «Нет» - решился он – «Сейчас я выйду здесь и узнаю, что здесь за чудеса такие невиданные. Багажа нет, денег хватит. Ну, приеду на полдня позже... Никто не хватится».
 Он поднялся, сдернул с полки сумку. Перекинул через плечо, пошел по проходу.
- Слышь, браток! Останови, я тут сойду!   
- У нас здесь остановки нет! - хмуро ответил водила - Расписание движения видел? Ну так прочти!
- Мне здесь надо... Тут мне... - Петя ещё пытался что-то сказать, но всё было бесполезно.
- В центре сойдешь. На автовокзале - с металлом в голосе ответил тот - И с прохода уйди. Сейчас пост ДПС будет!
…Через пятнадцать минут он подошел к щиту расписания на автовокзале Нечаевска. Городок оказался кучкой шахтерских поселков, раскинутых на много километров вокруг. «Наш город - по километрам четвертый в Европе!» - гордо сказал кто-то из местных. Но никто ничего не мог сказать в каком из них стоит этот собор. Никто здесь никогда даже не слышал ни о чем подобном. Он уже почти отчаялся что-то узнать, когда сзади раздался невнятный голос:
«Так ты, что ли, Крестовоздвиженье ищешь?»
 Он обернулся: Бородатый дед, в надвинутом по глаза картузе, трясущимися губами переспросил:
«Ты-ш… милок, Крестовоздвиженский со-о-обор ищщьшь?»
 На мгновение Петя помедлил, с удивлением рассматривая того: «Наверное… Такой...» - он
несколькими словами попытался описать своё видение - «Так Вы знаете?».
- Парень, так это тебе в Лужки надо!
- Спасибо! - ответил он и зашагал назад, к автовокзалу.
Через десяток шагов он оглянулся: тот всё ещё стоял, глядя на него... И он готов был поклясться, что минуту назад тот был на голову выше. Странно. Непонятно.
 …Примерно через час он вышел в этих самых Лужках. Удивленно завертел головой по сторонам, отыскивая громадный силуэт собора. Вот. Что - то огромное, неясно очерченное сквозь нарастающую метель. Он прибавил шаг и через пару минут тихо и яростно выругался матом: перед ним высился шахтный террикон и высоченная вышка над шахтой.
 Он ещё попробовал спросить раз, другой, но всё уже было ясно: Ничего этого никогда здесь не было и не могло быть.
  Лужки оказались шахтерским поселком, построенным где – то в средине двадцатого века. С умыслом или без умысла – тот невнятный мужик у автовокзала обманул его… Хотя какой прок и какая польза была в таком глупом обмане?  День... Не то чтобы чудес, но загадок!
 Оставалось только ехать обратно… Он вернулся на остановку. Свежую колею автобуса быстро заносило снегом. Ёжась, подсветил телефонным фонариком желтый щиток с автобусным расписанием… «Никогда не говори, что не может быть хуже» - с упавшим сердцем подумал он.
 Следующая строчка расписания была последней. И меж ней и преведущей - лежало два с лишним часа…
 А когда он через четверть часа запоздало подумал о такси – смарт прощально мигнул ему и погас.
 Ещё с полчаса…
…Какая- то самые глаза укутанная баба прошла мимо, удивленно посмотрев на него.
Ледяной ветер всё глубже заползал под демисезонку, ноги быстро немели. Он уже вспомнил «Операцию Ы» и приплясывающего Шурика. «Так ведь и точно замерзнуть можно» - с растущей тревогой думал он, глядя по сторонам. Но спасительной кафешки или магазинчика не было, сколько хватало глаз. Только дома с дверями в замках.
 «Сейчас придется во все домофоны скулить…» - угрюмо подумал он, но что-то ещё удерживало его от действий столь решительных.
…Ветер, ветер на всем белом свете, на ногах не стоит человек...
 Та же самая баба в шубе, прошла обратно. Остановилась. Оглянулась.
- Слушайте, да Вы замерзли совсем! - женский голос окликнул его.
Он удивленно оглянулся на эту толстущую бабу. В прочем, нет! Голос был молод, и была она не столь толста, сколь укутана.
- Ну как так можно! Вы ж, совсем обморозитесь так! До автобуса ещё целый час, зайдите к нам, отогрейтесь хоть!
 Мгновение, он растерянно колебался. Но отказываться сейчас было и смешно, и глупо.
- Да… Спасибо… - неуверенно ответил он и шагнул вслед.
 Неухоженная четырехэтажка. Подъезд. Хлопок облупленной двери. Узенькая, выщербленная бетонная лесенка. Крошечные площадки на три квартиры… Окно с фанеркой вместо стекла. Гул ветра за ней. Длинные, причудливо извилистые сугробики, нанесенные у оконных щелей. Детские санки с неспешно тающим на них снегом. Дверь, обтянутая черным кожзаменителем. Вкрадчивые, неуверенные звуки клавиш за соседней стеной...
 Шуба распахнулась, выпустив из себя молодую, стройную девушку.
- Опять Ирка за пианино села! - легкая улыбка, летящий взгляд изумрудных глаз. Голос. Густой, наполненный. Глубокий... Влекущий. Затягивающий.
- Ну достала она уже всех со своей Бони Тайлер! …Да. Вероника! - и узкая девичья ладонь касается его запястья. Касается и решительно берет за руку:
- Нука быстро под холодную воду!
- А почему холодную? – удивляется он. И торопливо спохватывается: «Петя...»
- С мороза горячей обжечься можно. А холодная плавно и до комнатной… Чуешь?
-…Да. Холодная, по рукам, как горячая… А потом вроде как остывает…
- Вот! А сейчас чай организуем. Оттаивай пока – усмехнулась Вероника.
«А она славная» - думает Петя, провожая её глазами – «… да и прехорошенькая какая!».
- А Вас… А тебя как так угораздило-то попасть? - вернувшись, спрашивает она.
«Да она просто прелесть!» - оттаивая, думает он, рассказывая о своем незадачливом приключении.
- А я студентка. Почти архитектор. Если не отчислят – скользящая улыбка.
- Отчислят? Неужто хвосты? Вроде на тебя как-то и не похоже?
- Нет – смеется она - Просто я вечно во что-то влипаю… Все со мной всегда спорят, а я просто как лучше хочу! А наш предмет я знаю лучше, чем кое – кто из преподов… А вот что ты такое про этот сон говорил? А что вот это вот… Здание… Как оно из себя?». 
 Он снова рассказывает. Та внимательно слушает. Переспрашивает. Снова переспрашивает своим густым, влекущим его голосом. Очаровательно, как кажется Пете, злится на его непонятливость, незнание строительных терминов...   
- Нет, на словах не понять… - решается она. - Я сейчас отчертить попробую… Как это…
 Она стремительно встает. Шаг к окну. Как только он не заметил: в углу комнаты оказался настоящий чертежный кульман. Девичьи пальцы с солдатской уверенностью и проворностью скользнули по замкам здоровенной готовальни, блеснувшей массой блестящих чертежных штучек. Чуть слышный шелест рейсшины. Слепящая белизна ватмана.   
- Вроде сейчас всё в программах делают? - удивленно спросил Петя.
«Не люблю в программах – чуть мотнула она головой, прищурившись над белизной чистого листа - Надо работу в руках чувствовать. Как она из тебя в дело твое, на ватман перетекает. Через кончики пальцев... Вот так, говоришь?»
Руки её сейчас летали над ватманом, единым росчерком творя идеальные, как из-под принтера, линии.
«Так? …Ага! Комплекс… Единое… Вертикальная доминанта и горизонтальная на против… Собор… И что? Рынок… Универ… Не, не то… Дворец! Вот… Единство и борьба властей человеческих: Вертикаль Собора как власть божья, небесная. И через площадь, на против – горизонталь Дворца как образ власти земной, царской…»   
 Она продолжала творить – увлеченно и уверенно. На минуту забыв о нем. И как же она хороша и прекрасна была в эту минуту!
 Петр снова теряет нить разговора и опять видит только это вот её ухо.  Ушко... Разве может быть ухо у такой девушки. Чаще всего у людей оно закругляется внизу плавной дугой. Но только не у Вероники! Здесь оно плавно очерчивало округлый треугольничек и этот изгиб сейчас гипнотизировал его… Он смотрел и его всё больше затягивало и тянуло к ней, как засасывает самоубийцу пустота за окном.
И так птица в руке – снова бился за тонкой стенкой голос Бони Тайлер. «…твоя любовь – что подобна колдовскому замку, из которого нет исхода…»
-Так? – спросила она.
Он с трудом оторвал от неё взгляд и посмотрел на кульман.
- Точно – почему-то шепотом ответил он – Вот именно так я его во сне и увидел. Офигеть…
- Офигеть… - повторила за ним она, глядя на ватман. Морок из небрежно залетевшего сна стал рисунком. Мысль обретала форму, входя в реальный мир.
- Петь… - тот же шепот – Это же полная обалдень… Я его построю… Зуб даю.
Тот с трудом отрывает от нее взгляд, возвращаясь в реал.   
- Ой! - оглядывается он на часы - Мне уже и пора… Время - то как прошло.
Снова медлит.
- Да… - неловко прерывается она – Верно… Скоро прошло.
Они поднимаются. Неловкая тишина. И он тормозит, и она хочет удержать его… Но не узнает себя. Она робеет. Она. Вероника Безбашенная! Способная на спор обойти по карнизу четвертого этажа громаду первого общежития, резануть правду в глаза любому декану с ректором… Робеет. Наверно, впервые в жизни.
Паутинка, перекинувшаяся было меж их миров, выбирает слабину. Натягивается. Вот они уже в коридоре… Паутинка меж незнамых расходящихся миров натянулась, завибрировала. Он одевается, делает шаг к двери. Оглядывается на неё.         
Паутинка натянулась до последнего предела, ещё миг... Почти всё. Он тянет руку к двери и снова медлит. Нет... нет причин. Всё...
 И тем оглушительнее звучит в этой тяжкой паузе звук повернутого в замке ключа! 
 …Дверь открылась. В шаге от него стоял мужчина лет сорока. Папа. Точно папа. И было очевидно, что встреча была для него так же внезапна и нежданна, как и для Пети.
  И сейчас эти двое мужчин, секунду назад не ведавшие друг о друге в упор смотрят в чужие глаза… Ещё чужие. И цепочка мыслей их одинакова: Удивление. Анекдотичность сей мизансцены. И реакция на неё:
Они расхохотались. Одновременно. На встречу. Синхронно и дружно. 
 И... Даже не мысль, а едва слышное предчувствие, наитие входит в обоих: «Он будет моим другом!» Сказано же психологами, что мы понимаем, кем будет для нас новый знакомый, в первые тридцать секунд.
«Так!» - иронично спрашивает отец напрягшуюся было Веронику – «Это у нас кто?»
«Это Петя» - смущенно отвечает она – «Петя, это Михаил Андреевич».
Этикет. Вежливые слова знакомства, вновь снятые ботинки, куртки. «На минуту» - снова за стол. Разговор…
 И что – то в Пете цепляет Михаил Андреевича. Мишу. Который ох как не любит парней, крутящихся вокруг Вероники. Слишком многое значит взрослая дочь для сердца одинокого отца, столько раз битого жизнью.
 Что-то неведомое, непредсказуемое. Которое вновь, маленьким паучком, торопливо плетет паутинку уже между троих, сидящих за этим столом. Разговор, какие-то формальные фразы. Что ничего не значат. Значат интонации, движения лиц, голоса.
 Домашняя теплота спускается к ним, полнит собой Петю. Ему сейчас так покойно и уютно после такой тяжкой и хлопотной недели. Вроде как в семье. Которой не состоялось, не сбылось. Вероника переглядывается с ним. И тихонько прыскает в кулачок: Они поняли – папа почему-то решил, что они давно знакомы и только что не помолвлены… Глазами. Как-то и не нужны стали слова.
 Почти семейный разговор ни о чем. Наполненный этим теплым единением душ. Смешная студенческая байка, рассказанная Вероникой. Улыбки мужчин. И тут…      
 …И тут Петр замолкает и смотрит так, что они дружно спрашивают: "Что?!" Он медлит и не мигая глядит мимо них и за них. Они оборачиваются и видят настенные часы.
"Автобус..." - отвечает он - "Ушел..."
 Короткая пауза. Михаил отвечает, плохо скрывая иронию: «Ну, парень, это ты удачно в гости зашел! Получается так, что сегодня ты ночуешь у нас… Верунь! Постелешь нам в большой комнате?».   
 Через час – этот странный и непонятный день вроде бы закончился. Но сон так не шел. Он ещё покрутился на жестком диванчике и не выдержав, встал. Дверь. Коридор. Свет на кухне. Дядя Миша, обернувшийся на шаги.
-Что, зятек, тоже не спится? – он поощирительно усмехнулся, поворачиваясь на табуретке – Ну присядь, по сумерничаем.
 Он подвинул вторую табуретку и протянув руку, достал из холодильника коньячную четвертинку.
Петя присел. Кинули по полстопарика. Выдохнули. 
- Ну… - помедлив, сказал Михаил, закусив огурчиком – «Рассказывай!.. Любо на вас смотреть, молодежь» - он чуть улыбнулся – «Верунька аж светится, как на тебя глянет…
Лег ты ей на душу. Ну и мне, значит. Хоть и суров я к её кавалерам бываю, а вот ты, как родной, мне в душу зашел… Познакомились- то где? А сам то откуда? С Третьего поселка или с Пионерской? Что-то я тебя не помню у нас...»
- Знаешь, дядь Миш.... Можно? Мне даж  не удобно...  - сбивчиво ответил он - Я видел сон…. И по ошибке с автобуса… - и остановился, с удивлением глядя на Мишу.
- Как же я сразу не догадался... – медленно, с изменившимся лицом ответил тот - ...Так ты из ЭТИХ.
Долгая пауза…
- КАКИХ ?
Ещё пауза…
- Ну да. Никто из вас ничего не знает. И ничего общего между вами нет, как не спрашивай... А уж мы – то умеем. Ничего общего… Кроме одного: Каждый из вас на вопрос: «Как ты сюда попал?» ответит: - Я видел сон.
 Михаил усмехнулся.
- Это вроде как в том советском фильме, где в городок, как наш, вошли Пришельцы. И вот каждый из них – там точно, как вы все - говорил, просыпаясь в наших людях: «Здесь очень красивая местность».
 Сон. Каждый видит что - то своё, но результат всегда один - человек сходит на нашей станции и остается. Навсегда. По крайней мере, из десятков таких, как ты - я не знаю ни одного, кто уехал.
- Да ну! – Петя обалдело разинул рот.
- И вот так уже года три у нас... С начала - думали, что бомжиков к нам из Москвы подбрасывают... Нет, не похоже. Потом думали - секта какая - то в город ползет... Тоже не то. Ничего не понять.
 Но все вы какие – то не от мира сего. Думаете, не понятно о чем, дела у вас странные… Не привычные. И у каждого разные.   
- Это я – то странный?  – усмехнулся Петя – Вот уж не скажу… Да я - как все: мыслей не читаю, по огню не хожу.
 - Да. И я вижу – ты просто хороший парень. Без амбиций, без закидонов. Не лезешь мир переворачивать, новые двери открывать. Не как они… Но почему- то Город выбрал тебя, как и их. Зачем ты ему?''.
- Город? Это что? Это как?
«Да. Город. То есть это я его так называю... Я ведь не всю жизнь в прокуратуре работал - просто вот так жизнь сложилась. Я по молодости в науку хотел. Даже на истфак поступал. Не поступил. Ну а потом сразу армия… Семью кормить… Вероника умерла» – долгий выдох – «так я в память ей доченьку нашу так и назвал…»
Его голос дрогнул.
- …Сам её поднимал, работать пришлось, где платят, а вот мечта осталась…
 А ты посмотри на книжные полки и поймешь, почему меня на службе «философом» кличут - усмехнулся Михаил. 
- …Так я вот что тебе сказать хочу: Есть такое мудреное понятие - экгрегор. «Дух места» по - простому. Означает оно - что след оставляет не только рука или камень, но и мысль, и желания, и поступки. Даже если видимых следов не осталось. А самый сильный экрегор - у большого города. Большого. Посмотри на Питер - да он за три века по меньшей мере трижды на три четверти вымирал и заселяли его заново пришлые, случайные люди… А через два поколения - становились они такими петербуржцами. Такой город любого под себя перестроит…
 Верующие ещё говорят: «Намоленное место». Хороший пример.
 А ещё – Он оберегает тех, кто ему служит, кто его бережет и хранит: Сколько блокадников мне говорило, что был у них миг – они чувствовали, понимали - умирают. Всё. Конец. И тут рядом оказывался какой – то человек. Совершенно не знакомый. Который то ли встать помог, то ли корочку хлеба отдал. И дальше пошел… И больше его – нигде, никогда… Многие о нем рассказывали. 
 И не человек это вовсе, а только в мозгу видимость… Наведенный глюк – как я это называю.
От него и следов на снегу нет, и за угол за ним бежать бесполезно: нет там никого.
 А у нас думаю - вот что случилось: дух какого - большого и древнего города оставил своё прежнее место. Переехал. И новым местом себе выбрал наш Нечаевск…    
- Постой, дядь Миш… Так я ведь сюда, в Лужки не сам поехал! Мне какой-то мужичок на автовокзале наврал: «Да, Собор, да вот такой!» …Как я ему там поверил? Он мне ещё каким-то странным показался… Лица совсем не видать, голос как из бочки. И все в нем… Вроде как движется. Зыбкость какая – то. Оглянулся назад – он уже будь то на полметра ниже стал…»   
- А ты следы-то его видел?! Поздравляю, дружок! Это Он самый и был! - грохнул Миша и осекся – …Веруньку б не разбудить.»
 Да?.. Это что же? – нервно хихикнул Петя – «Этот ваш Господин Дракон так долго живет среди вас, то вот так, запросто заходит к вам в гости?»
- Не… И ты его навряд ли во второй раз увидишь. Сам я его - даже как ты не видел. Только на словах… Он – вроде как разум, как голова, а люди – вроде как руки его. Вот он их под себя таких, как ты и подбирает. Тех, кто нужен ему.
- Не хочу здесь – глядя в себя, тихо ответил Петр – Я человек, я свободен. Это ваш Дракон… 
- Ну почему же? Он всегда оставляет выбор. Вот он вас познакомил, но вы могли друг другу и не понравится… Только чувствую, что он тебя уже повязал. Самой надежной веревочкой, что только и бывает. Женщиной. Парень, ты попал сюда совсем. И я рад. Славно Веруньке с тобой будет. А пока вот… в неизвестном живем, и не ведаем сил мы своих…
- …И как дети, играя с огнем – обжигаем себя и других – тихо закончил Петя.
- Отлично, молодой человек! Шекспира в подлиннике, часом не читаете? – усмехнулся дядя Миша.
 Он легонько хлопнул его по плечу – «Ох, Петруха. Нравишься ты мне!»
- Всё равно так не хочу - ответил тот дрогнувшим голосом - Я не хочу… Я не смогу, я уеду. Это не мой сценарий… Жизни.
- Да - тихо ответил дядя Миша – Это твоя жизнь, строй её, как сумеешь и хочешь. С утра и езжай. Только вот чую… А пока в неизвестном живем, и не ведаем сил мы своих…
«Ну, ладно!» Михаил Андреевич поднялся: - Посидели и хватит. Идем спать. Всем завтра вставать рано.
 Петя прилег на потрепанный диванчик и сон мгновенно объял его.
…Ему снилось далекое будущее - мир на исходе двадцать первого века. Мир поразительный и фантастический. Уже сотни лет каждое поколение уходило из мира, совершенно не похожего на тот, в который оно пришло. И теперь всё это свершилось в очередной раз…
 Климат поменялся совсем. Полярные льды исчезали. Океан наступал на сушу. Голландия ушла на дно, переехав на северо – восток России. Она получила полную независимость на территории равной потерянной, с условием вечного перечисления четверти доходов в бюджет России. Три или четыре таких небольших страны, сейчас перечисляли в российский бюджет чуть ли не триллиард евро в год. Переход почти всей страны в зону гарантированного земледелия позволил производить больше трети мирового урожая зерновых, подмяв под себя всемирный его рынок. За этим последовал закон о запрете на экспорт энергоресурсов. Недра России превратились в стратегическую заначку человечества. Фантастический бюджет решил проблемы "восточных территорий" и отстоял их от захлебнувшейся китайской экспансии. В правление Екатерины Третьей в возрожденную Российскую Империю вошли Украина и Монголия. После распада Соединённых Штатов их примеру последовали Аляска и Гавайские острова. Канада колебалась.
 Величество и могущество России было сравнимо теперь только с Римской империей. И посреди этой великой и невероятной страны - стремительно и несказанно поднималась звезда Нечаевска. Городка, пару поколений назад неведомого дальше своей губернии.
 За полвека, удваиваясь чуть ли не каждые пять лет, из тихого районного городка он превратился в двухмиллионный мегаполис. Но его влияние на этот новый мир безмерно превосходило его размеры. Жизненная сила, энергия били из него, как вода из артезианской скважины. Как-то само собой оказывалось, что у истоков всего самого лучшего, успешного, талантливого и способного в стране неизменно стоял нечаевец... или нечаевцы. И когда пришло время решать вопрос об окончательном переносе столицы из увядающей и дряхлеющей Москвы - Нечаевск вошел в список кандидатов наравне с Екатеринбургом и Петербургом. Но последнему видно самой судьбе было написано всегда оставаться Вторым - немеряными усилиями город удалось защитить и сохранить от подступающего моря, но говорить о нем как о столице теперь уже не приходилось. И никого не удивило, что новой столицей России стал именно Нечаевск…      
Заплутавшим ангелом пронесло его над Соборной площадью Нечаевска. Звуки «Гимна Великому Городу» Глиера росли и ширились. Вровень рядом скользнул гигантский штык колокольни и он с изумлением узнал призрачный Собор, так поразивший и запутавший его вчера. И уже совсем не удивился, увидев напротив двойную колоннаду Императорского Дворца и вензель Екатерины Третьей над ней.
 Он видел вокруг огромный концертный зал. Сияющий огнями, как стадион. С трибунами, густо наполненными людьми. С огромными экранами, весь в ослепительных огнях. Откуда - то он понял, что здесь проходит телевечер (Или как это они там называют на исходе двадцать первого века?) посвященный юбилею нынешнего мера Нечаевска - мэра города-столицы России, этого Собянина новой эпохи. И глядя из зала на торжествующего юбиляра - он никак не мог понять, откуда ему так знаком юбиляр... Эта бровь, этот жест, звук голоса... Но где, когда и что связывало его с ним? Память же ехидно молчала. Из раздумья его вырвал свет несчётных прожекторов, скрестившихся вдруг на нем... Нет, не на нем!
 Загадочный этот юбиляр стоял в паре шагов перед ним и смотрел на него. Смотрел на него так, как суждено и дозволено не многим. Наш Ближний круг. Семья.
И сейчас тот шагнул к Пете и бережно взял в свои руки его ладонь. А негромкие слова его, пойманные микрофонами, эхом отдались по залу и запрыгали по телеприёмникам, по странам и континентам:
«Всем, чего я добился в жизни – Папа, я обязан тебе!»
 И в этот миг Петр вдруг увидел, что рука... Его рука, лежащая в ладонях сына - это рука старика. Сухая, морщинистая. А сам он сидит в инвалидной коляске…»
 И в это мгновение он проснулся.
 День начинался торопливо и суматошно: сорок минут до автобуса, стыкующегося на автовокзале с межобластным, проходящим тут лишь три раза в день. Звук телевизора из квартиры слева, топот в прихожей квартиры справа. Торопливые сборы. Обрывки странного и непонятного сна… Он попытался сложить из этих исчезающих льдинок разбитой мозаики слово «Вечность», но не успел: в прихожую вошла Вероника… Их глаза встретились. Остатки сна окончательно выскользнули и исчезли в подсознании, как пропадает вода, выплеснутая на сухую землю. Пропав, но не исчезнув.
- Я провожу тебя, ладно? - сказала она.
Девушка шагнула к зеркалу и начала одеваться. Теперь он стоял за её спиной, чуть правее. Их взгляды ещё раз встретились, отразившись в стекле. Чуть заметная улыбка легла на губах...
 И тут он с со всей так жестоко выношенной нежностью тихо и бережно положил руки на эти тонкие плечики, на это чудо, слепящее даже сквозь все эти зимние одежки.
Руки её на миг замерли, торопливо скользнули по его ладоням, мягко отстраняя:
- Петь… Не надо... - чуть слышно шепнула она, но её глаза, её руки, её ... всё - прошелестело не то и не так.
 И вот тогда он, перехватив Веронику за талию, мягко притянул к себе и поцеловал её в то самое ушко, в тот треугольничек, который так восхитил и пленил вчера его воображение. Чуть слышный медовый запах её волос ещё раз потряс его.  И должно поняв её молчание, он нежно развернул девушку, найдя её губы…
 «Время остановилось…» - написал бы в этом месте бездарный поэт. И был бы прав. Времени не стало. И сколько длился их поцелуй - ведомо только победно гремящей в них и только для них Бони Тайлер - «A total eclipse of the he-e-e-eart !!!».
…Дядя Миша, деликатно кашлянул за дверью: «Молодежь… Опять на автобус опоздаете!». Время отдышалось… и снова пошло!       
  Метель почти утихла к утру. Усердный дворник уже успел проторить первую тропку до остановки. Они неспешно шли по ней, оставляя два первых следа. И несли в себе такое обыкновенное чудо - чудо понять… Ощутить, узнать, что по этому свежему снегу идет не он с ней, и не она с ним… Это идут ОНИ. Вчера - чужие, сегодня родные и близкие. 
Но вот и кончилась тропка. Он стоял… Они стояли на той же остановке, что и вчера. Стояли как артисты из французской мелодрамы.
- Автобус идет... Ну я пошла?
Во французской мелодраме сейчас последовал бы долгий прощальный поцелуй...
«Oh je t'aim' ne me quitte pas!»  (Я люблю тебя, не покидай меня!) фр.
Но это не кино, это жизнь: она выпускает его руку и повернувшись, идет к дому. Оборачивается с тихой улыбкой. Снова идет, снова оборачивается...
Вот она за двадцать шагов, за пятьдесят. Вот она уже за углом. Всё…
Автобус остановился. С легким шипением, откинулась в сторону дверь. Из салона пахнуло теплом.
 Всё, что и вчера. Даже тот же едва слышный Стинг в динамике. «…I dream of gardens in the desert sand…».
 Шаг. Один шаг и Вчера – станет Завтра. А вот эта ночь – исчезнет меж них. Сотрется, забудется. Истает, став полузабытым сном, затерявшимся где-то в снегах бескрайней страны. И встретившись через год, то ли Арбате, то ли на Фонтанке – они скользнут взглядом по встречному… встречной. И разойдутся, мгновения пытаясь вспомнить: Кто? Где? Когда? 
 Он поставил ногу на ступеньку и оглянулся. Прощальный взгляд скользнул по улице и уперся в окно четвертого этажа. И оно зажглось, словно от прикосновения: Вероника вернулась домой. Качнулась на сквозняке занавеска, мелькнула тень.   
 Это окно! И женщина в этом окне… Как-то в приятельской компании заговорили о любви. О самой первой, нежной и трепетной. И один вспомнил девочку с соседнего хутора и как он бегал за семь километров, чтоб посмотреть на свет её окна. И на её тень – если повезет. А другой улыбнулся и сказал: «И я точно так же… Только до Моей было четыре километра…» А Петя вспомнил, что его путь был всего-то полтора километра в оба конца… Но было это окно и девочка в нем. И понял тогда, что это то, что должно быть в жизни каждого мужчины. Каждого. Потому как если в жизни твоей не было этого окна - то ты вообще делал в этой жизни? Да и жил ли ты на свете вообще?
Будущее опять и снова повисло на последнем волоске… Его. Её. Нерожденного сына. Судьбы и надежды поднимающегося их Города – всё это будущее сложилось сейчас в его единственный шаг, который он должен сделать сейчас: Шагнуть в салон или остаться. Остаться или шагнуть…
Тот же вчерашний хмурый водила, нетерпеливо окликнул его:
- Парень! Ты едешь или как?!