Павел, Фрося и город Кузнецк

Павел Иванович и Ефросия Игнатьевна Пузанковы –  это мои дедушка и бабушка по материнской линии.  В этом рассказе я хочу написать о них, о городе Кузнецке, о моих родственниках, проживающих в этом городе, о моих поездках в Кузнецк, о самой себе, детство которой пришлось на послевоенные годы. Надеюсь, что внукам когда-нибудь захочется больше узнать о том времени. Возможно, что они тоже смогут ощутить прелесть ушедшей эпохи, как  ощущаю её я.
 
Рассказ начну словами моей двоюродной сестры Валентины Зориной (Пузанковой), старшей дочери маминого брата Василия и старшей из шести моих двоюродных кузнецких сестёр. Я и мои сестра и брат  только гостили в Кузнецке, а Валюша у Павла и Фроси была первой кузнецкой внучкой. Она какое-то время жила с ними, а потом в соседнем доме, когда её родители рядом построили свой дом. Так что она лучше всех из нас двоюродных знала наших бабушку и дедушку. Я надеюсь, что она когда-нибудь напишет и свои воспоминания о них. А пока я беру Валю в соавторы своего рассказа. И вот её слова:

 «Ефросия Игнатьевна, родом из села Казаковка Кузнецкого района, в 15 лет осталась сиротой с 12-летним братом Фёдором  и 2-летней сестрой Полиной. Её родители, Дворянкины Агафья Петровна и Игнатий Савельевич, умерли во время революции 1917 года от брюшного тифа. И никто уже не расскажет, сколько сестрёнок и братишек унесла эта страшная болезнь и как они выжили в то нелёгкое для страны время.
Павел Иванович Пузанков был старшим сыном в семье Пузанковых Ивана Фёдоровича и Арины Александровны (в девичестве Андрияновой).
 
Ефросинья и Павел поженились в голодные 20-е годы. Молодая семья проживала в селе Шишовка у родителей Павла в небольшом 3-х оконном домике (одна большая комната и печка). Кроме родителей Павла вместе с ними жили брат Павла -  Пётр (15 лет), сестра Оксинья (12 лет), сестра Вера (6 лет), брат Егор (3года).
 Здесь у Фроси и Павла родились пятеро детей. А в 1927 году у родителей Павла родилась Галина, в 1928 году родилась Евдокия.   Построить собственный дом не получалось, поэтому семья Павла переезжает сначала в Явлейку, а потом в город Кузнецк.

В Явлейке маме пятерых детей удалось устроиться работать в детский дом. Переехав в Кузнецк, семья живёт сначала на квартире у Алфёровых, на ул. Песчаная, а потом Павел, работающий в откормсовхозе «Кузнецкий» получает комнату в бараке. Павлу было 37 лет, когда началась война и он ушёл воевать. Под Москвой его ранили в правую руку, впоследствии у него не сгибались пальцы. Собственный дом строили долго и трудно».

Ну а теперь перехожу к собственным воспоминаниям.
В Кузнецк в раннем моём детстве меня привозили дважды в год. Летом, во время отпуска моей мамы, и в другие разные времена года, во время отпуска моего папы. Сначала одну, а потом с подросшей моей младшей сестрёнкой Таней.
 Наша семья жила в селе Головинщине, 200 км к западу от Кузнецка. У мамы, воспитательницы детского сада, отпуск был всегда летом и длинный, шесть  недель. В самом начале отпуска она отвозила в Кузнецк меня,  и сестру, когда та подросла, и уезжала. И приезжала за нами в конце своего отпуска. У папы отпуск был в непредсказуемое время года и короче, поэтому в Кузнецк он ездил только со мной, только на 5-7 дней и не оставлял меня там.

Исключение было только одно. Когда мне было 4 года, в августе родилась моя сестрёнка. И вот в свой осенний отпуск отец отвёз меня на всю зиму. Не знаю, чем было вызвано такое решение родителей. Возможно, что он и не планировал оставлять меня там, и , скорее всего, мои бабушка и дедушка решили облегчить моей маме её жизнь, так как у мамы была грудная Танечка. Сейчас об этом можно только гадать.

Вот с этой зимы, с моих 4-х лет и начинаются мои первые воспоминания о Кузнецке, городе, который я до сих пор считаю родным городом, хотя росла в другом месте, а в нём бывала только наездами.
К тому времени дедушка ещё не построил свой дом и в ту зиму мы все жили в деревянном бараке. Все – это бабушка, дедушка, я, и три младших маминых сестры. Почему-то не помню среди нас маминого брата Василия, наверное он служил в это время в армии. Барак казался мне длинным. Рядом были ещё такие же бараки.  Все они принадлежали совхозу, который вплотную прилепился к восточной окраине города. Город и совхоз воспринимался как единое целое.

Воспоминания у меня о той зиме самые приятные. Меня все любили и баловали. Моим молодым тётям я, наверное, была вместо куклы.  Они были ещё незамужние,  и я их звала и тогда, и потом всегда   не тётями а просто по именам. Впрочем,  и все мои двоюродные сёстры и братья, которые родились на 8 лет и больше после меня, кажется тоже их тётями не называли. Ну а в ту зиму Клаве было 14 лет, Нюре 17 лет, Фене 22 года.
 Мне было хорошо с ними. Не знаю, легко ли было им со мной. Мне кажется, что я была хотя и не капризная в детстве, но довольно-таки упрямая.
 
Бабушка и дедушка были молоды тогда, им не было ещё и 50 лет. Больше всего я любила разговоры с дедушкой. Он мне казался всезнающим, так много интересного рассказывал. Я постоянно лезла к нему со своими  вопросами.
 Конечно, всю зиму я не помню. Помню только отдельные эпизоды, вероятно те, которые произвели на меня бОльшее впечатление. Помню, как мне купили меховую шубку и маленькие валенки. Помню, как одна из подруг моих тёть всё время грозилась украсть у меня эту шубку и говорила, что она ей очень нравится. Я её шутки воспринимала всерьёз  и всегда старалась спрятать и караулить свою шубку, как только эта подруга у нас появлялась.
 Помню свои разговоры с дедушкой. Он мне рассказывал о том, что зимой дни короткие,   а летом длинные. Он  4-х летней крохе рассказывал, где солнце встаёт и куда спать уходит, где юг, где север. А когда я его спрашивала, почему наш барак неправильно построили, все окна барака смотрят на север и солнце в них редко заглядывает, дедушка смеялся и отвечал: «Потому что, Тома, с тобой забыли посоветоваться».

Вскоре дедушка построил дом, и все мои следующие приезды  были уже в этот дом.
Вряд ли у меня получится рассказывать об этих приездах в хронологической последовательности, так как воспоминания всплывают хаотично, обгоняя друг друга. Буду писать, как получится, но надеюсь передать атмосферу тех лет, чтобы внуки узнали, как жили их предки.

Прежде всего опишу город Кузнецк.  Это второй по величине город Пензенской области, вытянут вдоль трассы Москва – Самара. Трасса союзного значения в годы моего детства называлась Москва – Куйбышев и проходила прямо по центру города. Сейчас это трасса М-5 делает объезд города с юга.
 По городу был проложен единственный кольцевой маршрут автобуса От дедушкиного дома до ближайшей автобусной остановки  «Пензенская» надо было идти пешком один  километр, а потом проехать на автобусе еще две остановки до рынка, или три до вокзала. И это уже центр города. За проезд на автобусе  за каждую остановку платили по 15 копеек. После денежной реформы 1961 года, когда 10 копеек стали копейкой ввели единую плату, 5 копеек, независимо от количества остановок, которые проехал пассажир. Кто-то выиграл, а кто-то проиграл от этого нововведения.

 Через несколько лет в городе появились другие маршруты автобусов, у одного из них конечная остановка была совсем рядом с дедушкиным домом.  Автобусы этого маршрута  ездили с большим интервалом, зато далеко. У них вторая конечная остановка была где-то в неведомых мне «Посёлках», которые мне всегда почему-то хотелось увидеть.
 Мне, девочке из села, в котором не было автобусов, а только лошади с телегами и фурами летом и санями зимой, очень нравилось ездить на автобусе. Когда я выходила из автобуса, то постоянно завидовала тем, кто ехал дальше. Мне всегда казалось, что там впереди много интересного, и вот я в отличие от них, едущих дальше,  этого интересного не увижу. Подобно этому я всегда завидовала и пассажирам поездов, едущим дальше меня.

Главной достопримечательностью города был, конечно, рынок. Его называли базаром. Меня часто бабушка брала с собой на рынок. Рынков было два, через дорогу один от другого: вещевой и продовольственный. Продовольственный рынок меня совсем не интересовал, а вот ходить по вещевому было очень интересно. В городе было много ремесленников, товарами которых на рынке можно было полюбоваться и что-то купить.

 Вот мы проходим мимо ковров, развешанных на ограде. Ковры разные, в основном тканные или просто разрисованные холсты. На коврах цветы, птицы, белые лебеди в озере, зверюшки в лесу и т. д. Идёшь как по картинной галерее.
А вот изделия из дерева: ложки, миски, полочки, бочонки, коромысла, детские игрушки, детские стулья, низенькие детские коляски с деревянными колёсами и т.д. Всё разукрашено яркими красками.

Вот глиняная посуда. А вот обувь: валенки на зиму (белые и чёрные, грубой валки, и мягкие, называемые чёсанками), домашние тапочки суконные или кожаные. Вот половички и занавесочки, подзорники на кровать (вряд ли теперешние дети знают, что это такое), ажурные накидушки на подушки. А вот целый ряд грузовиков с откинутым задним бортом кузова. Прямо с кузова и идёт торговля. Это с окрестных селений привезли залежалый в магазинах товар.
До обеда шла бойкая торговля, о потом рынок на глазах пустел, видно быстро пустели кошельки и карманы покупателей.

Меня баловали покупками с этого рынка, ведь я долго  была единственной внучкой, да ещё редко приезжающей. Потом у Фроси и Павла появляется ещё одна внучка, моя сестра. Ну а позже будут и  кузнецкие внучата, моложе меня на 8 и более лет.
Иногда мне на рынке предлагали самой выбрать себе подарок.

 Помню, как на своё десятилетие (мой день рождения летом) я выбрала себе красивый большой портфель для школы. Бабушка уговаривала меня взять портфель поменьше, ведь я была мелкая. Но я сказала, что в четвёртом классе у нас будет больше учебников, умолчав о том, что не это является причиной моего выбора.

 На самом деле я предположила, что этот портфель будет самым подходящим для катания на нём со снежной горки. Зимой по дороге в школу, если мы учились во  вторую смену, или по дороге из школы, если мы учились в первую смену, мы с друзьями не всегда шли прямой дорогой через площадь, а делали крюк к дороге на Бурдас. Там была подходящая горка, крутой спуск от здания (в нём потом сельсовет располагался) к Маленькой речке (так у нас называлось староречье).
 Кататься на портфеле с неё было большим удовольствием. Надо было только не забыть отвязать от портфеля чернильницу-непроливайку и ещё располагать  портфель так, чтобы в него снегу поменьше набивалось. А потом ещё постараться вытряхнуть вовремя снег, если он всё-таки набился.

Вот иду я довольная покупкой портфеля. Почему-то мы идём с бабушкой пешком. Наверное, с большим количеством покупок решили не влезать в переполненный автобус. Многие из встречных пешеходов здороваются с бабушкой.
 Её в городе многие знают, потому что она народная целительница и многим помогает. И многие, видя мой портфель, поздравляют бабушку с первоклассницей. А мне обидно, ведь я почти четвероклассница. Обиду молча проглатываю, никого не поправляю, потому что никогда не перебиваю взрослые разговоры. Давно поняла, что взрослых лучше не перебивать, а молча слушать, на ус наматывать, больше узнаешь.

Помню,  как года через два-три я выбрала себе на рынке красивое коромысло и два 7-литровых ведра. Коромысло было небольшое, на подростка. Такого в нашем селе я ни у кого не видела. С этим коромыслом я ходила с бабушкой за водой на колонку.  Тогда ещё не было колонки у дедушкиного дома.
 Мы ходили на другую сторону шоссейной дороги. Там была единственная улица, небольшая, от шоссе до лесополосы у железной дороги. К той улице воду провели раньше, потому что напротив неё было несколько свинарников. А о свиньях надо было позаботиться в первую очередь. Свиней откармливали, потому и совхоз назывался «Откормсовхоз». Потом их увозили на мясокомбинаты Москвы и Ленинграда.
 Это коромысло и вёдра я увезла с собой домой и ходила с ними за водой на колодец. Колонок в нашем селе тогда не было.
 Вот такие пассажиры были в поездах тогда: с вёдрами, коромыслами, портфелями, валенками и т.д., а не с изящными чемоданами на колёсиках.

Продуктовый рынок для меня был  неинтересен, не помню, что мы там покупали, но помню, как я там иногда продавала молоко, когда мне было уже лет 12-15. Об этом чуть подробнее расскажу.
Так уж получилось, что в Головинщине у нас не было домашних животных, кроме кошек и собак. Даже кур у нас не было. Жили мы там, как дачники. Всё покупали либо в магазине, либо на рынке (был у нас в селе небольшой), либо у тех, кто дома животных держал.
 
Село было большое, до 1956 года – районный центр,  со школой, детским садом, больницей, аптекой, библиотекой, несколькими магазинами, столовой, сберкассой, лесхозом, маслозаводом, редакцией газеты, сельским клубом, сапожной и швейной мастерскими, всякими административными районными учреждениями.
 Наша семья относилась к тем, кто получал зарплаты, как в городе, а не трудодни, как в колхозе, и, видимо поэтому, у нас не было необходимости заводить домашних животных. Ведь дачникам легче живётся.
 
Каждое утро очень рано, ещё до нашего пробуждения, нам приносили молоко и ставили его в сени. Дверь в сени на ночь на крючок не закрывалась. Это уже позже покупатели сами ходили за молоком к продавцам, а в моём детстве наоборот, продавцы приносили покупателям молоко. Яйца мы покупали у соседей.  Обычно молоком и яйцами с мамой расплачивались те, кому она что-нибудь шила. Чаще всего она шила соседкам ситцевые платья. Она их быстро умела шить и недорого оценивала свою работу, поэтому к ней чаще обращались, чем в швейную мастерскую.

Вот так у меня получилось переключиться с Кузнецка на Головинщино, но Кузнецк всё же останется главной темой рассказа, а сейчас мне  хочется рассказать забавную историю, связанную с куриными яйцами.

В 60-десятые годы в нашей стране усилился отток сельского населения в города. Городское население надо было кормить. Колхозных и совхозных курятников видимо не хватало, и было принято решение делать закупки яиц у сельского населения. Чтобы жители активнее продавали яйца, в сельские магазины иногда завозили дефицитные товары, за которые расплатиться надо было частично куриными яйцами.
Вот как-то одна из соседок хвастается маме покупкой красивого и дешёвого ситца, но говорит, что за него надо принести в магазин 2 десятка яиц для его частичной оплаты.
 
У нас кур нет. Мама соседке: «Настя, продай мне два десятка яиц».
Настя маме: « Да я уже все отнесла. Вот куры ещё нанесут – продам».
 Мама Насте: « Да тогда и  ситец красивый разойдется, останется только некрасивый, который и без яиц можно купить».
Настя маме: « А ты , Маруся , иди в магазин. Там часть полученных яиц разрешено продавать. Может быть,  ещё и не продали те, что я принесла, или ещё кто-нибудь принёс».

Магазин принимал яйца по 80 копеек за десяток, а продавал по рублю.
Мама бегом в магазин. По пути домой ещё одной соседке рассказывает о покупке. Та тоже бегом в магазин. Никто не знает, сколько раз перекладывают эти два десятка яиц с одного прилавка на другой и обратно, а, может быть, их даже не перекладывают с места на место.
Но у магазина есть выручка – раз, есть отчёт о большом количестве яиц, купленных у населения – два. А у мамы и соседок есть красивый ситчик. Все довольны. А главное, так ведь легче догнать и перегнать Америку по производству продовольствия в стране. Была когда-то такая задача.
 
Ну, пора вернуться к рассказу о Кузнецке. Вот у бабушки и дедушки, в годы моего детства были и корова, и куры, иногда и поросёнок. Молоко у бабушкиной коровы всегда было очень вкусное. Особенно я любила топлёное молоко. Она его томила в русской печке.
Почему тогда молоко топлёное, а не томлёное, спрашивала я. А больше всего я любила снимать светло-коричневую пенку с топлёного молока, когда его вытаскивали из печи. Мне кажется, что вкуснее этой пенки нет ничего на свете. Но и пенка, и её неповторимый вкус остались далеко в детстве. Такое вкусное молоко, и такую пенку я ела только у бабушки. В нашем селе почему-то не продавали топлёное молоко.
 Топлёное молоко я увидела в продаже только в Ленинграде, уже будучи студенткой. Очень обрадовалась. Когда увидела, сразу купила, и, увы, меня ждало разочарованнее. Это был не тот вкус.

Бабушка ещё умела заквашивать топлёное молоко. Я его тоже очень любила. Вкус такого квашеного молока напоминает вкус современной ряженки. Но сегодняшней ряженке до квашеного молока, которое я ела в Кузнецке, как до небес. Такого молока я уже не видела нигде. Уже стала думать, что это из серии «когда вода была мокрее, трава зеленее и небо голубее». Ан, нет.

 Однажды, много лет спустя, когда моя мама уже жила у нас в Петербурге, я её повезла  летом в Кузнецк, повидаться с её сёстрами и моими тётями. Поездки в Кузнецк всегда были для меня большой радостью, и эта поездка тоже не стала исключением.
 Мама в Кузнецке общалась со своими родными сёстрами, а я со своими двоюродными. Нас там всегда очень радушно принимали. Такие поездки из Петербурга в Кузнецк со своей старенькой мамой мы делали не единожды. Во время таких поездок мама всегда жила у своей сестры Фени, а я у своей двоюродной сестры Вали Зориной. Остальных родственников мы навещали, или они нас навещали.
 
И вот как-то раз звонит нам Оля Скребкова, тоже моя двоюродная сестра, и говорит нам, чтобы мы немедленно шли к ней, потому что ей накануне из деревни Козловка, где живут родственники её мужа Саши, привезли свежую землянику. Мы тотчас, ноги в руки, и к Оле.
 Лесная земляника – это здорово, но что обрадовало меня ещё больше, так это то, что кроме земляники им привезли ещё и квашеного молока, такого, какое когда-то делала бабушка. Я-то думала, что оно осталось во времени, когда «вода была мокрее», а оказалось, что в Кузнецке есть ещё такое молоко.

Вот в такие дебри воспоминаний я ушла. Пора возвращаться туда, откуда и начались эти дебри, на продовольственный рынок Кузнецка.
Когда я подросла,  и мне уже было лет12-15, то, если у бабушки скапливались излишки молока, она  иногда отправляла меня на рынок продать четверть молока.
 В нашем селе для молока были в ходу крынки и банки, а в Кузнецке – четверти. Четверть - это стеклянная бутыль на 3 литра (четвёртая часть от дюжины) с более узким горлышком, чем у крынки или банки. Молоко так и продавали четвертями.

 Мне нравилось чувствовать себя помощницей, и я с удовольствием отправлялась на рынок. Перед тем, как идти к молочному ряду, надо было зайти в санэпидстанцию и взять справку о том, что молоко качественное. Чаще всего справка выдавалась без проверки, ибо работники знали постоянных продавцов и молоко у них проверяли изредка.
 Стоять долго с молоком не приходилось. У меня его покупали почти сразу, особенно если это было топлёное молоко. То ли вкус уже нашего молока знали, то ли покупателям хотелось порадовать девочку-продавца, сделав у неё покупку, но я уходила с рынка почти сразу на зависть остающимся продавцам. Цена четверти молока у всех продавцов была всегда одинаковая, торговаться не надо было.

Пожалуй,  хватит о рынке. И кроме него в Кузнецке для меня было много интересного.
Мне нравились деревянные тротуары из толстых и широких досок. Со временем их заменили на асфальтовые. А жаль. Деревянные были интереснее.
Недалеко от рынка была красивая церковь. Ещё более красивая, но поменьше, была на кладбище за линией. Линией называли железную дорогу.

 В Кузнецке был своеобразный говор, отличающийся от говора нашего села, своя своеобразная интонация и свои словечки. Например, слово магАзин произносили с ударением на второй слог, а не на последний. Дедушку в семье называли «папАнька».  Свою деревянную ложку дедушка любил за то, что она рот не обжигает,  за то, что она «глЫбкая» и ею можно сразу много зачерпнуть. А белые грибы в Кузнецке называли «дорогие».
 Ещё мне нравилось словечко «сайка». Я его в детстве только в Кузнецке слышала, потому что в нашем селе таких булок не продавали.  Очень любила ходить с бабушкой в совхозный магазин за хлебом и сайками. Она их складывала не в сумку или пакет, как сейчас это делают, а в большой холщёвый мешок и несла этот мешок за спиной, как и принято таскать мешки с грузом.

Мне нравилась улица Комсомольская, идущая от вокзала перпендикулярно главной длинной улице города. На левой стороне улицы, если идти от вокзала,  был вход в парк Культуры и Отдыха. В парке были аттракционы, но платные. Ещё была летняя концертная площадка со сценой. Иногда там бывали концерты. Гастролирующие артисты заезжали. Мне запомнился концерт с Риной Зелёной.
 Ещё мне нравился красивый дом на углу улиц Комсомольская и Кирова. С угла был вход в магазин, который все называли «11-й магазин».
 Как же я была рада увидеть этот дом целым и невредимым и таким же красивым, когда в 2011 году мы с семьёй сына заезжали в Кузнецк по пути в Тольятти. Нас туда привела Валя Зорина, там было уютное кафе или ресторанчик, в котором мы славно посидели и поболтали.
 
Немного дальше этого дома, на той же стороне улице был книжный магазин, в котором я любила бывать и  рассматривать красивые обложки книг. Там я старалась купить школьные учебники на предстоящий учебный год. В то время учебники не выдавали в школе, их покупали летом. Летом же я некоторые из них успевала прочитать от корки до корки ещё до сентября.
 Книжный магазин был хороший. Туда учебники завозили раньше, чем в магазин нашего села. Однажды, когда я уже была студенткой, мне удалось купить в этом магазине книгу, которую до этого я долго безуспешно искала в книжных магазинах Ленинграда.

Ещё мне запомнился в городе кинотеатр «Комсомолец», который мы, ватага  детей с совхоза, охотно и часто посещали.
Запомнился детский парк, или это был просто сквер, где можно было бесплатно покататься на небольших качелях и каруселях.
В более раннем детстве, когда я ещё была дошкольницей, и меня в Кузнецк возил мой папа, мы с ним ходили на ипподром смотреть скачки лошадей. Тоже было очень интересно. Не знаю, когда и почему  этот  ипподром позже исчез. А жаль, что исчез.

Первый театральный спектакль я тоже увидела в Кузнецке. Видно, какой-то театр заезжал на гастроли в город, и меня, ещё дошкольницу, взяли с собой мамины сёстры. Помню, что сидели мы  близко к сцене, было хорошо видно и хорошо слышно. По сцене всё время ходили какие-то люди и скучно о чём-то разговаривали, а я всё ждала, когда они запоют или затанцуют, ведь они же артисты.
 Я бы, наверное, успешно забыла этот мой первый поход в театр, если бы незабываемое впечатление, которое произвёл на меня вечерний город, ярко освещённый электрическими фонарями, когда мы вечером после спектакля долго стояли на остановке в ожидании автобуса.
 Город казался мне совсем другим, чем днём, загадочным. Столько фонарей и освещённых витрин я раньше никогда не видела. Ведь в городе я бывала только днём, а в нашем селе электричество было только от небольших генераторов  тока в больнице, школе и сельском клубе.

Одним из самых важных и памятных мест в Кузнецке для нас с сестрой был вокзал. По сравнению с деревянным вокзалом станции «Белинская», где мы садились на поезд, когда ехали в Кузнецк, этот вокзал впечатлял, казался большим и красивым. Он до сих пор впечатляет меня, конечно уже не размерами.
Сейчас он уже не кажется таким большим,  каким казался в детстве. Небольшое одноэтажное здание, но красивое, как со стороны перрона, так и со стороны города. Очень надеюсь, что его не заменят на какую-нибудь более просторную бетонную коробку. Где-то я читала о том, что на вокзале города Кузнецка император Николай Второй проездом из Самары встречался со Столыпиным. Но, возможно,  это было ещё в старом здании вокзала. На сегодняшнем же здании стоит дата 1913 г.

Много часов приходилось проводить нам на этом вокзале при отъезде из Кузнецка. Предварительной продажи билетов на проходящие поезда в то время не было. Надо было стоять у окна кассы в ожидании прибытия очередного поезда с надеждой на то, что в нём окажутся свободные места, билеты на которые начнут продавать за час до прибытия поезда.
Стоял у кассы, конечно, кто-то из родителей, а мы с сестрой Танюшей бегали по вокзалу. Мне, как старшей, поручалось следить, чтобы она куда-нибудь не убежала среди ночи. Поездов, следующих из среднеазиатских республик на Москву, было много, но  все они проходили через Кузнецк вечером и ночью. Бывало, что стояли у кассы подолгу.
 
Запомнилась одна ночь в ожидании поезда. Мне не спалось, в отличие от Танюшки. Её удалось уложить, нашлось ей местечко полежать. Народу скопилось много, мест сидячих не хватало. Я сидела рядом на чемодане и глазела по сторонам.
 Скорее всего, это был конец августа, время, когда детей везут домой к началу учебного года, и на вокзалах в это время всегда многолюдно.  Прямо на полу недалеко от нас спали цыгане. Наверное, я потому и не спала,  что боялась цыган, боялась, как бы они нас с сестрёнкой не утащили к себе в табор. Мы ещё были дошкольниками.
  На мой вопрос, почему они все спят и не толпятся у кассы, мне мама ответила, что они и не собираются никуда ехать. Завтра утром проснутся и пойдут на рынок, как на работу. А на мой вопрос, почему у них нет мужчин, мне кто-то ответил, что их мужчины спят в гостинице. Я немного успокоилась, когда узнала, что мужчины-цыгане сюда не придут, решила, что у этих цыганок своих детей много, и на нас с сестрой они не позарятся. Стало легче.

Ну, так как зашла речь о поездах и вокзалах, мне захотелось рассказать о первой моей самостоятельной поездке в Кузнецк. Наверное, эта поездка и стала такой незабываемой, потому что она была первой самостоятельной.

До сих пор, как будто это было вчера, вижу такую картину:
Я сижу в плацкартном вагоне поезда, в который меня и сестру Таню  посадил папа, отправив нас в Кузнецк. Он попросил проводницу помочь нам выйти в Кузнецке, попросил меня ни на шаг не отпускать от себя сестру. Мне через пару недель будет одиннадцать лет. Тане через пару месяцев будет семь лет. Мы взволнованы предвкушением приятных впечатлений от нашего начинающегося путешествия.

На шее у меня на длинной ручке висит красивый детский ридикюль, его мне подарила одна из моих кузнецких тётушек ещё прошлым летом. В ридикюле 42 рубля.  Всю зиму с сестрой копили эти деньги, чтобы летом потратить их в Кузнецке на мороженое.  42 рубля – это целое богатство. Мороженое тогда стоило один рубль (после денежной реформы 61 года – 10 копеек). Одной рукой крепко держу сестру, во второй руке ручка небольшой вещевой сумки, которая лежит рядом. В ней наш  багаж – по паре ситцевых платьиц и паре трусиков на каждую из нас.   Если, что-нибудь вам ещё понадобится, то бабушка с дедушкой купят – было сказано нам.
 В четыре глаза смотрим в окно, чтобы не пропустить Кузнецк. В вагоне жарко, но кофточки свои не снимаем, чтобы не забыть их при выходе. Вот и паримся в них почти пять часов.

 А вот и Кузнецк!  Дорогу от вокзала знаем наизусть: три остановки на автобусе и потом один километр, прямо вдоль дороги. Свалились, как снег на голову. И почти на всё лето.  Мама обожала сюрпризы, поэтому о нашем приезде не сообщила заранее письмом.
Иногда ей эти сюрпризы выходили боком. Однажды она с сестрой Клавдей вот таким сюрпризом повезла  швейную подольскую машинку в Тольятти своей внучке Тане. Решила, что Тане машинка такая просто необходима.  Когда добрались до Таниной квартиры, там никого не было. Потащились с машинкой к внуку Ване. Там тоже никого. Вернулись к Тане, там по-прежнему никого. Сидели во дворе на скамеечке в ожидании, когда кто-нибудь придёт. Ведь с тяжёлой машинкой по городу не погуляешь, мобильных телефонов у них тогда не было. Вот такими «сюрпризёршами» они оказались.

 Настоящая же причина того, что нас одних отправили в Кузнецк, была в том, что 14 мая 1958 года мама родила нам братика Колю. Ей нельзя было уехать от грудного ребёнка, которому не исполнилось ещё и месяца. Папу, похоже,  не отпустили с работы. Вот и принято было решение отправить в Кузнецк нас одних. В любом случае я поражаюсь смелости своих родителей и горжусь тем, что я уже в таком возрасте имела доверие со стороны родителей.

Ну,  это – просто небольшой отступление. Я не меньшая обожательница отступлений от темы, чем мама обожательница сюрпризов.
Продолжаю о вокзалах и поездах. Просидели однажды всю ночь на Кузнецком вокзале, и ни на один из проходящих на Москву поездов не было билетов. Видимо благосостояние народа улучшилось, люди стали больше совершать поездки или из-за отсутствия товаров в местных магазинах стали чаще ездить в Москву за «колбасой». В итоге пришлось нам пятичасовым утренним пригородным поездом ехать до Пензы и через полчаса пересесть там на другой пригородный поезд, Пенза-Пачелма. И хотя пригородные поезда ходили медленно и, как говорилось в народе, они останавливались у каждого столба, этот способ отъезда из Кузнецка нам понравился больше.
 
  На пригородные поезда всегда билетов хватало, они забирали всех пассажиров, даже если сидячих мест на всех не хватало. Но мы-то садились на конечных остановках, нам места доставались. Ближе к Пензе, бывало, в проходах вагонов люди стояли.
Но чтобы успеть на утренний пригородный надо было вставать в четвёртом часу утра и идти пешком до вокзала, ибо автобусы в такую рань не ходили.
Город Кузнецк спокойным назвать было нельзя. Одиноко идущих к вокзалу пешеходов  ранним утром могли встретить и отобрать у них кошельки.  Поэтому нас всегда провожала бабушка до того места, где ручеёк идущих к вокзалу становился больше и дальше среди людей можно было идти уже спокойнее. 
 Бабушка говорила, что её все знают и не тронут. Так оно и было.  Однажды на мосту, через небольшой ручеёк, бегущий к реке Труёв, навстречу нам мчался мотоциклист, резко остановился перед нами с вопросом: «Куда идёте?». И вдруг, узнав бабушку,  также резко развернулся и, не говоря  больше ни слова» помчался в сторону вокзала.

Вспоминая об этом случае, хочу рассказать ещё об одном, подобном. Много-много лет спустя мы с Валей Зориной возвращались очень поздним вечером по пустынным улицам Кузнецка. Мне было страшновато. Улицы были не центральные, слабо освещённые. Валя мне сказала, чтобы я не боялась. Она повторила сказанные когда-то бабушкой слова: «Меня все знают, со мной не тронут» и добавила: «Тут же вокруг все мои бывшие ученики и даже сегодняшние хулиганы были когда-то моими учениками».

 Но оказывается, что не всегда хорошо, когда  многие тебя знают. Я убедилась в этом немного ранее этим же днём. Мы шли с Валей   с улицы Песчаной от нашей тёти Фени. Феня снабдила нас пирогами, утром испечёнными. У Фени, как и у бабушки, всегда были замечательные пироги, и она любила ими угощать. Шли к Вале, я всегда у неё останавливалась.
Позвонили Лиде Шолгиной, она наша двоюродная тётя, но по возрасту она тоже много младше меня. Пригласили Лиду к Вале, чтобы вечерок посидеть и поболтать, ведь нечасто встречаемся.

 По дороге зашли в небольшой магазинчик. И вот Валя обращается к продавщице: « Нам, пожалуйста, бутылочку хорошего вина, немного хороших конфет и немного каких-нибудь фруктов, на троих». Пока продавщица взвешивала и упаковывала, я наблюдала за хихикающими девочками-подростками. А они с интересом за нами наблюдали и смеялись.
Выходим из магазина, и Валя сама со смехом говорит: «Вот не заметила их раньше, надо было слова про троих опустить. Это мои ученицы, видно их очень развеселило, что завуч школы соображает на троих». В тот вечер мы действительно славно посидели и поболтали,  и потому-то поздно возвращались, после того как проводили Лиду.
 
Зачем я пускаюсь в такие длинные отступления? Да затем, чтобы передать ту доброжелательную атмосферу, которая окружала меня всегда, когда я бывала в Кузнецке. Потому я и любила бывать в этом городе, там меня всегда с радостью встречали родные мне люди.

Ещё немного о вокзалах. Мама любила на вокзалах Кузнецка и Пензы покупать жареные пирожки с ливером. Они стоили по 4 копейки. Я же их терпеть не могла. Куда им до бабушкиных или Фениных пирогов!
 А вот пончики на привокзальной площади Кузнецка мы с сестрой очень любили. Они стоили по 5 копеек, и мы частенько отказывались в пользу двух пончиков от одной порции мороженого, когда гуляли по городу.  И ещё любили смотреть, как их выпекает автомат.
 Вот он выжимает из себя пончик в виде баранки. Пончик – плюх в жидкое масло и поплыл в нём по кругу. Проплыл полкруга, его лопатка перевернула. В конце круга вытолкнули его на поднос. Потом продавщица посыпает их сахарной пудрой.

 В Ленинграде, будучи студенткой, я часто заходила в ближайшую от факультета кондитерскую на Среднем проспекте Васильевского острова, во втором зале которой  стоял точно такой автомат и пёк такие же пончики, которые здесь называли и называют до сих пор пышками.
  Студенты их любили. Пышки были сытными, хотя вряд ли полезными для желудка.  Стоили тоже по 5 копеек. Надо сказать, что в годы моего детства и юности цены были стабильные и одинаковые  в разных городах. Сестра Таня, тоже любила эту пышечную. У нас были разные факультеты, но они были рядом.
 
Вот так и скачу в своих воспоминаниях по  годам и городам. Теперь расскажу подробнее о дедушке. В детстве с бабушкой я ходила только на рынок, в магазин за хлебом, за водой. И ещё крутилась около неё,  когда она вытаскивала из печи пироги или топлёное молоко. Всё остальное время я ходила хвостиком за дедушкой.
С ним было интереснее, он не отмахивался от моих вопросов. От него всегда веяло теплом и добротой. Бабушка была прохладнее.

Дедушка, несмотря на свою инвалидность (кисть правой руки у него после контузии  или ранения на войне не сгибалась) всегда был в работе. Это была или домашняя работа, или официальная работа.
Так он одно время был сторожем в правлении совхоза. Дежурил там по ночам.  Официально сторожем была записана бабушка, ей в отличие от дедушки, нужен был стаж работы для  будущей пенсии.
 А одно лето дедушка был пастухом. Я тогда ещё была дошкольницей и каждый вечер просила дедушку, чтобы он меня разбудил утром и взял меня с собой пасти стадо коров. И дедушка не раз это делал. Ну,  разве мог он отказать  любимой внучке. Я даже когда подросла, то считала себя любимой дедушкиной внучкой.

 Думаю, что каждая из его последующих внучек тоже считала себя любимой внучкой. И не без основания на это. Дедушка любил детей. Когда мы с ним отправлялись на гору за земляникой, рядышком за совхозом, то к нам всегда пристраивались соседские ребятишки. Так ватагой и шли.
  В этом я взяла пример с дедушки, и позже, когда в своём отпуске, в своём родном селе водила своих сыновей на речку, то к нам всегда пристраивались соседские детишки. Потом сидела на берегу реки и, жмурясь от солнца, беспрерывно считала головы плавающих  в реке,  боясь кого-либо потерять.
 
Надо сказать, что мне очень нравилось с дедушкой ходить за стадом коров. Нравилась утренняя свежесть и прохлада воздуха, когда мы отправлялись за линию (железную дорогу) к лесу, нравилось мычание коров, щёлканье кнутов.
 У дедушки было 3-4 подпаска. Мальчики-подростки очень любили щёлкать кнутами. Пытались этому научить меня, но у меня не получалось. В жаркое обеденное время коровы на опушке леса укладывались на отдых.
 Мне дедушка под деревом расстилал свою фуфайку, которую всегда брал с собой, и я засыпала на ней тоже часа на два. то Просыпалась обычно от запаха клубники. Открывала глаза, рядом лежал букетик спелой земляники. Разве можно забыть такие счастливые моменты детства! И как жаль, что они уже неповторимы.
 
Дедушка по работе периодически ездил в Москву, иногда в Ленинград. Из откормсовхоза туда отвозили на мясокомбинаты свиней. В дороге нужны были работники, чтобы животных кормить и поить. Обратно работники ехали пассажирскими поездами. Из этих поездок дедушка возвращался с подарками. Однажды он привёз мне оттуда куклу. Эта кукла, я назвала её Катей, была моей единственной куклой в детстве.
 
Дедушка любил лес. Он водил нас туда за грибами, черникой, орехами, земляникой. Хорошо ориентировался в лесу и интересно о нём рассказывал. Мне запомнился наш последний поход в лес с ним. Мы собрались в лес за черникой втроём: дедушка, бабушка и я. Собрались основательно. Дедушка сказал, что он знает хорошие черничные места недалеко от Шишовки. Недалеко – это около десяти километров пешком от Шишовки.

Приехали в Шишовку накануне вечером. Утром рано вышли из дома. Я не помню, в каком году это было, но я уже была большая, старшеклассница или даже студентка. Дедушке и бабушке было где-то между шестьюдесятью и семьюдесятью годами.
 Мне они тогда казались уже старыми. Молодым, даже те люди, кому чуть за сорок, кажутся очень пожилыми. Я помню, что переживала за них, не устанут ли они весь день ходить по лесу. Зря переживала. По-моему, я устала больше их.
 
Мы шли и шли. Шли долго, а черничник всё не попадался.  Я с сомнением сказала, что мы скоро на какой-нибудь другой конец леса выйдем или выйдем к какой-нибудь другой деревне. А дедушка мне ответил, что тут лесу конца не видно, что на много-много километров никаких деревень тут нет.
 Рассказал, что тут исток реки Суры недалеко от Явлейки, что течёт Сура по этим лесам и берегут эти леса, не вырубают, как берегут леса в истоках всех рек. Иначе обмелеет наша великая река Волга. А малюсенькая речка Труёв, что протекает через Кузнецк за много километров от Кузнецка впадает в Суру, а уж Сура несёт свои воды в Волгу.
 
Я ему рассказала, что  река Атмис в нашем селе впадает в реку Мокшу, Мокша впадает в Оку, а та в Волгу. «Вот там-то на Волге воды наших рек и встретятся» - пошутил дедушка. Так и мы шли, разговаривая, а бабушка ворчала на дедушку, что он, наверное, дорогу к черничнику забыл.
 И вдруг, о чудо! Перед нами большая поляна, усыпанная ягодами. Нет, это не черника, это душистая лесная земляника. Всё кругом красно от ягод и непередаваемый запах. Я сказала, что не хочу никакой черники, что шагу больше не сделаю с этой поляны. Ну разве может дедушка пойти против желания внучки.
 Мы, конечно,  уселись на эту поляну и просидели на ней до самых сумерек, собирая ягоды. Земляники набрали много, уже не помню сколько много. Я собирала и сидя, и лёжа, обалдевшая от такого изобилия, переползая с одного  местечка на другое, рядышком, где мне казалось, что ягод больше, что  они крупнее и вкуснее. Конечно,  только казалось, все они были одинаковые.

  Вся моя одежда была выпачкана раздавленными ягодами, хорошо, что в лес оделись в рабочую одежду. И ещё много-много ягод оставалось на той полянке, но бабушка нас торопила домой. И правильно, что торопила. Темнота наступила быстро, когда мы ещё и полпути до дома не прошли. И как назло, ночь наступила безлунная.
 Шли медленно цепочкой.  Почти на ощупь. Хорошо, что лес там чистый, сухой, нет коряг и упавших деревьев. Впереди дедушка, за ним я, за мной бабушка. Бабушка всю дорогу ворчала, что дедушка нас не туда ведёт, что он заблудился. Да и мне не верилось, что можно будет из леса выйти. Но мы вошли.
Мне не понять, как дедушке удалось не сбиться с пути. Это был незабываемый поход в лес. Никогда в жизни я больше не видела такую чудесную поляну, думала, что такие только в сказках бывают.

Детство моё закончилось,  и я всё реже и реже стала бывать в Кузнецке.  Последний раз я виделась с дедушкой в январе 1972 года, более полувека тому назад.  В свой первый рабочий отпуск я приехала к родителям. Через несколько дней заявила им, что хочу поехать в Кузнецк на недельку. Очень рада была вновь увидеться со стареющими дедушкой и бабушкой.
 Провожать меня из Кузнецка на утреннюю раннюю электричку пошёл дедушка. Он на саночках вёз мою сумку, в которую бабушка и мои тётушки, как всегда, нагрузили гостинцев. Дедушка наотрез отказался возвращаться с полпути домой, хотя на улице уже появилось много спешащих к электричке людей, и идти уже было не страшно одной.
Дедушка проводил меня до самого вокзала, посадил в электричку и не уходил с платформы, пока электричка не отошла от вокзала. Он смотрел ей вслед. У меня на глазах выступили слёзы. Думаю, что у него тоже. Мы как-будто чувствовали, что это наша последняя встреча с ним. И наш разговор с ним по дороге к вокзалу тоже был последним для нас. Грустно, что всё хорошее заканчивается. Но, се ля ви (c'est la vie) , как говорят французы. Вот так и живём, веря в то, что лучшее, конечно, впереди. А как же иначе? А лучшее, что было с нами, оно же навсегда с нами. Навсегда в нашей памяти.
 
Пора, наверное, рассказать и о других моих родственниках, живущих в Кузнецке.
Семья Пузанковых была дружной. Только моя мама уехала из Кузнецка, после училища дошкольного воспитания по распределению. Остальные дети Фроси и Павла остались в Кузнецке. Это ещё три дочери и сын. Я их всех помню совсем молодыми, они же были младше мамы.
 Помню,  как женился Вася, как строил дом для своей семьи, по желанию бабушки рядом с домом  своих родителей.
 Помню, как мамины сёстры были ещё незамужними. Сёстры работали на обувной фабрике, делали покупки для своего будущего приданого. Тогда это принято было. Покупали постельное бельё, отрезы ткани, из шерсти, саржи и штапеля. И даже кое-что из мебели покупали. Помню, что в большой комнате стоял трельяж, купленный Нюрой. Из своей получки регулярно давали нам с сестрой деньги на мороженое, кино, пончики. Баловали нас.

А ещё мне запомнилось, как мы все дружно заготавливали корм на зиму для коровы. Конечно, основная часть сена для коровы, скорее всего, закупалась, но какое-то количество сена заготавливали сами.
 Участка, на котором можно было косить траву, не было. Но совхозом или городом было принято решение разрешать рвать траву на окрестных полях. Всем выгодно. Прополка бесплатная получалась. Сорванную траву сушили на зиму.
 Сёстры мамы работали на фабрике по сменам. В те дни, когда у них работа была во вторую смену, т. е. начиналась в 16 часов, мы рано утром: Феня, Нюра, Клавдя, бабушка, дедушка и я отправлялись в поля за линию. Дедушка вёз тележку, на двух больших колёсах. На мой взгляд,  это была довольно-таки большая тележка
.
 Мне нравились поля с кукурузой. В них рос сочный сорняк, потому что кукуруза прикрывала его от солнца. Да и рвать траву в кукурузе было не жарко, когда кукуруза подрастала и прикрывала от солнца не только траву, но и нас, рвущих эту траву.
Как же хорошо, что  кукуруза тогда была любимым растением Хрущёва,  и её много сажали и на зерно, и на силос. Траву носили к тележке на край поля. Вскоре после обеда мамины сёстры убегали, чтобы не опоздать на работу. А мы оставались.
 Если травы уже было достаточно нарвано, то просто отдыхали на краю поля в ожидании, когда Вася после работы придёт к нам. Вася работал в городском Гараже, у него была одна смена. Одному дедушке было не под силу увезти тележку с травой, поэтому мы его и ждали. Утром всегда говорили ему, на какое поле идём, чтобы он знал, где нас искать, ведь мобильники были из области фантастики.
 
Привезённую траву расстилали прямо у дома для просушки. На следующий день, не все шли за травой, одного оставляли, чтобы он, в случае дождя, мог быстро сгрести траву, которую сушили,  и накрыть её.  И ещё её надо было иногда граблями переворачивать.
 Чаще всего дома следить за травой оставляли меня или бабушку.  Вот такие летние развлечения у нас летом были. Всегда на воздухе, всегда в работе. Лучший вид отдыха. Это не на пляже у моря лежать и скучать. Мне кажется, что  поэтому тучных людей тогда было меньше, и девушки диетами не увлекались.
 
Потом мамины сёстры одна за другой выходили замуж,  и у меня появились новые родственники, мужья моих тёть, мои дяди.
 У Клавди было два мужа, но оба они мне не запомнились. Больше всех мне нравился Гена, Нюрин муж. Он был шутник, был очень добрый, почти как дедушка, и очень прост в общении.
 Феня вышла замуж за Колю Алфёрова. За сына тех самых Алфёровых, у которых на квартире жили Фрося и Павел со своими детьми, когда приехали в Кузнецк  и им ещё не дали комнату в бараке. У Алфёровых тоже было много детей. Семья Фени и Коли  так и жила потом с родителями Коли в этом доме, в который Пузанковы приехали когда-то из Явлейки.
Когда я потом, приходя к Фене, удивлялась тому, как же они все помещались в небольшом доме, Феня говорила, что все дети спали на полу.

А потом у моих тёть и дяди стали рождаться дети -  мои двоюродные сёстры и братья, которые и сейчас почти все живут в Кузнецке. Их дети и внуки тоже за редким исключением живут в Кузнецке.

Из родных по дедушкиной линии мне запомнился его младший брат, Пётр. Он и его семья жили на второй Песчаной улице. Иногда я с дедушкой ходила к ним в гости. И ещё хорошо помню Галину, самую младшую дедушкину сестру. Она была года на два младше моей мамы, своей племянницы.
 Ещё у дедушки были младшие сёстры – Вера, Оксинья, Евдокия. Но, кажется, они жили в Шишовке,  и я их редко видела. Младший брат дедушки, Егор,  погиб в великую Отечественную войну совсем юным.

Теперь о бабушкиной родне. Как уже было сказано во вступлении рассказа, бабушка осталось  сиротой с  младшим братом Фёдором и двухлетней сестрёнкой Полиной. Фёдор Дворянкин  погиб в Германии 30 марта 1945 года, совсем немного не успел дожить до Победы. В Кузнецке у него осталось пятеро детей. Конечно, семья Пузанковых с ними общалась, но я их почти никого не знала.
 А вот семью бабушкиной сестры Полины знала очень хорошо. Полину  все звали нянькой Полей. Думаю,  это потому, что Поля в детстве много жила у бабушки и помогала Фросе нянчить детей, своих племянниц и племянника.

 Нянька Поля была замужем за Шолгиным Григорием Даниловичем, который очень нравился моему папе. И когда папа бывал в Кузнецке, он очень часто ходил в гости к Григорию Даниловичу. Всегда брал меня с собой.
Шолгины тогда жили в крохотной комнатке. Папа и дядя Гриша часами могли разговаривать обо всём на свете. А я часами могла сидеть рядом с ними и слушать их разговоры. Они меня не прогоняли, и только нянька Поля иногда говорила, чтобы я лучше шла побегать во дворе. Но я отмахивалась от её советов.
 
Дядя Гриша работал парикмахером. Папа его считал очень умным и интересным собеседником. Даже мне, маленькой девочке, их разговоры были интересны. У няньки Поли и дяди Гриши долго не было детей. Если я что-то не путаю, то ещё до войны у них умер маленький ребёнок, и только когда  няньке Поле  было под сорок, а дяде Грише за сорок,  у них почти подряд родились две девочки.
 Младшую из них, Лиду, я хорошо знаю. Она после Куйбышевского института культуры была заведующей библиотечной системой города Кузнецка. Когда я приезжаю в Кузнецк, то обязательно стараюсь встретиться с ней. Это её мы провожали с Валей Зориной, о чём  я ранее рассказывала, описывая нашу встречу «на троих». Похоже, что мы, дочки своих отцов, тоже любим длинные разговоры обо всём на свете.
 
Не устану повторять, что я люблю Кузнецк, люблю туда приезжать. Наверное, чувствую, что там мои корни. Но надо сказать, что было две вещи, которых мне не хватало в Кузнецке в моём детстве.
 Во-первых, мне не хватало реки, нашей замечательной головинщинской реки. В Кузнецке была только небольшая речушка Труёв. Она протекала совсем недалеко от дедушкиного дома. В ней воды было по щиколотке. В самом раннем детстве этого хватало, чтобы побегать по ней босыми ножками и побрызгаться, но очень скоро этого стало не хватать. Речушку запружали. Пруд был за городом, в Долгушине. Когда мы с сестрой подросли, то с совхозными детьми ходили купаться туда. Но купание в пруду нам нравилось гораздо меньше, чем в нашей сельской реке. Всё же проточная вода лучше стоячей.

Во-вторых, мне не хватало книг. В нашем селе были две библиотеки. Обе хорошие. Школьная и сельская. Школьная библиотека работала даже в каникулы, закрывалась только на время отпуска библиотекаря. Я ходила за книгами в обе библиотеки. В Кузнецке  мне неоткуда было взять книги.
Наверное,  именно поэтому я прочитывала от корки до корки купленные к следующему учебному году учебники. Конечно, я сама была виновата в том, что не просила маминых сестёр приносить мне книги из библиотеки обувной фабрики, где они работали. Задним умом умна.
 
Помню радость свою, когда на полатях, будучи примерно второклассницей, я нашла художественную книжку, без обложки, без нескольких первых листов. Не зная ни автора, ни названия этой книги, в плохую погоду читала её, лёжа на этих полатях. Раза три,  не меньше, я перечитала её. Она мне очень понравилась.
 Каково же моё было удивление, когда через несколько лет, в школе по литературе нам задали прочитать книгу Лермонтова «Герой нашего времени». Оказалось, что это именно то произведение, которое я с упоением читала в Кузнецке.

Помня о нехватке  мне книг в детстве в Кузнецке, я записала в нашу сельскую библиотеку своих сыновей, как только они научились читать. И когда мы приезжали в отпуск (каждое лето на 2 месяца), они всегда пользовались библиотекой.
 У нас в селе были очень хорошие библиотекари. Они считали своими читатели не только жителей села, но и всех приезжающих в село на отдых. В конце лета не выбрасывали читательские формуляры, а откладывали на зиму в сторону, до следующего лета. Хорошая традиция.

Ну,  вот и подходит к концу мой рассказ о Кузнецке и моих кузнецких родственниках. Осталось рассказать только об одной удивительной виртуальной встрече с одним из моих кузнецких родственников, которая произошла совсем недавно, чуть больше месяца назад.

 Сначала расскажу о первой нашей встрече с ним в Кузнецке. Нам было лет по пять или даже меньше. Сестра дедушки пришла к нам в гости с мальчиком, моим ровесником. Мне представили его как Мишеньку.  На память осталась фото, на котором я с куклой Катей, привезённой мне дедушкой из Москвы, дедушка, бабушка, мамины сёстры   и  Мишеньна на руках у дедушкиной сестры.
Больше я Мишеньку никогда не видела. Я не знала, кто он. Время от времени мне попадалось на глаза это фото, и тогда я думала: «Интересно, а где этот Миша сейчас, и как он живёт?»

 И вот чуть больше месяца тому назад, когда я просматривала новостную ленту в соцсети «Одноклассники», перед глазами промелькнул какой-то снимок, выложенный неким Михаилом Пузанковым. Не тот ли это Миша, подумалось мне. Оказалось, что тот. Вот так бывает. 
Прошло семьдесят лет,  и случилась наша вторая встреча, в Интернете.  Как говорится, «живёшь – до всего доживёшь». Миша рассказал мне, что его отец и мой дедушка – двоюродные братья и что их общий дедушка – Пузанков Фёдор Иванович. Этот Пузанков Фёдор Иванович для моих внуков уже прапрапрапрадедушка. Уже четырежды пра! Круто! А Миша мне доводится троюродным дядей.

Именно эта встреча с Мишей в Интернете напомнила мне о том, что я уже давно обещала Вале Зориной (Пузанковой) написать свои воспоминания о Кузнецке. Говорят, что обещанного три года ждут. Но мне кажется, что Валя уже дольше ждёт. Терпеливая, не напоминает. А, может быть, уже и забыла о моём обещании. Но я его выполнила.

Надеюсь, что моим кузнецким родственникам, большому потомству Пузанковых Павла и Фроси интересно будет почитать о времени, давно ушедшем. Хотя я считаю, что рассказ написала монотонным, путаным, перескакивала с одного  на другое. Ну, как умею – так и пишу, что видела и чувствовала о том и рассказываю.
Как бы мне хотелось почитать подобные воспоминания моих предков, если бы эти воспоминания были.

27.04.2022