Буратино. Часть 2

     Прошло где то месяц с того дня и со мной что-то случилось. Наверное именно тогда всё сделалось скучно. Скучно слоняться с этими тупыми уродами, скучно бухать, всё скучно. Странно, раньше всё всегда весело было… Меня всё устраивало раньше, бывало не так что-то одно... но чтобы всё сразу... Такого не было. И бухло, главное, не помогает. Мне даже мама пирожков разных напекла, она их сто лет не делала, пить стала меньше даже.
     Я отдыхал в тот день, из дому не выходил никуда, а мама тут говорит: "Вынеси мусор". Вечер был промозглым, серым, шёл снег с дождем. Я особо ни о чем не думая, выбросил пакет, стою курю. Мозг пустой, снег мокрый на башке тает, шапку забыл одеть. Дым улетает в пустоту, вокруг тьма непроглядная, мокрая, но тут машина проехала, посветила, я смотрю - человек лежит. Привалился к дереву, напротив помойки. Поза неестественная, ну нарик, думаю. А сам такой - что-то не так. Сердце ёкнуло почему-то. Подхожу, телефоном посветил... А это... Буратино. Пьяный чтоли? Я ботинком его потыкал, у него рука развернулась, я смотрю - кровь. Всё запястье искромсано, не знаю чем он таким резал, крышкой консервной? Вот же уё***ок. А главное, смотрю, а порезать успел только одну руку, вырубился наверное, от вида крови, неженка. И мысль еще такая промелькнула в голове, "а не из-за меня ли он это?". Хотя навряд ли, месяц-то уже точно прошёл. Я прикинул, шарфик его пидорский стянул, и перетянул им запястье. Осмотрелся, народу вроде нет никого поднял его на руки, он лёгкий совсем, простонал что-то. Я его до дома несу, у него руки болтаются, длиннющие, мне смешно от этого. А на душе отчего-то полегчало.
     Дома, я уложил его на свою кровать, снял с него куртку, обработал рану, перевязал. Мне это всё не впервой меня ведь уже и резали даже. Смотрю на него и оху***аю. Не думал я, что Буратино окажется у меня дома, да ещё и будет дрыхнуть в моей кровати. Комната у меня маленькая, а кровать большая. Диван вернее, я его не складываю никогда, он сломался давно. Я с ним короче лёг, скраю. Ночью он пару раз бурчал что-то во сне, а я ему давал воду, сахар размешивал, он жадно пил и дрых снова. Я смотрел на него, без опаски что кто-то увидит. Красивый парень, нос длинный и ресницы, подбородок с ямочкой, пухлые губы.
     И внезапно я испытал такое странное чувство...
     Мне вдруг захотелось прильнуть  к его рту и почувствовать тепло его дыхания. Прямо вот такими вот несвойственными мне словами захотелось. Почувствовать тепло просто... Раньше мне хотелось побыстрее присунуть и раздражали даже телки, которые лизались со мной, а тут...
Первый раз я задумался - могу ли я что-то дать другому человеку? Как я выгляжу со стороны? Мне вдруг очень захотелось быть нужным кому-нибудь.
     Раньше меня пробирала злоба и ненависть к "типа богатеньким", потому что я знал что никогда не стану лучше них, но чем же я хуже? А теперь я словно увидел себя со стороны. Кем я был? Что я сделал чтобы быть лучше? Я никогда не сопротивлялся своей жизни, даже не пытался. И ещё меня вдруг захлеснули странные мысли, мне захотелось влюбиться, да так чтоб крышесносно, и чтоб меня любили так - что аж до слёз...

     Проснулся я от истошного крика и увидел как Буратино метнулся с кровати, но не удержал равновесие брякнулся, его руки и ноги разметались, и он дальше барахтая ими забился между батареей и шкафом нервно дрожа и поскуливая. Я сел на кровати сонно соображая "что это было, вообще?". Но быстро вспомнил прошлый вечер, посмотрел на него, на часы, было шесть утра. Дверь моей комнаты открылась и мама как призрак не открывая глаз, сонным, а скорее пьяным голосом, возмущённо буркнула: "Чё орёте в такую рань!". И прошла дальше на кухню. Я прыснул. А потом и вовсе заржал. Буратино ошарашенно смотрел на меня отчего нос его казался еще длиннее, блестящие глаза напряженно следили за мной. Слегка приоткрытый рот, оттопыренные губы. На это нельзя было смотреть без слез, и тут я заржал, да так что слезы сами покатились из глаз, это была настоящая истерика. Не прекращая смеяться, я подполз к нему, обхватил его голову руками и новая волна истерии накрыла меня. Он вылупившись смотрел, но уголки его губ дёргались в нервной улыбке. Обессилев я уткнулся в его плечо. Он часто и неровно дышал.
     Когда я почувствовал что мне полегчало, я резко встал и подхватил его на руки. Его длинные конечности нелепо вскинулись, и это чуть было не вызвало новый приступ истерики, мама проплыла обратно с кухни со словами: "Чё ты ржёшь, придурок?", и я успокоился. Он не сопротивлялся и я просто уложил его обратно на кровать, напоил ещё сладкой водой, обнял его и уснул.


Днем я проснулся один. Доказательством того, что всё произошедшее не было сном был его пропитанный кровью пидарский шарфик. Я поднял его и убрал.


(Продолжение следует)