***

Мы жили с тобой в этом доме. Дом стоял на острове Телларо, до которого можно доплыть от Портовенере за минуту. В одной из комнат мы пекли фокачу и аранчини для случайных прохожих. У нас были деревянные столы и дурацкая люстра из неизвестного мне камня.

Вечерами ты сидела под ней на кушетке, тянула белое полусладкое и читала романы в мягких обложках. Самые глупые, с предсказуемым сюжетом и сладким финалом. Ты глуповато приоткрывала рот где-то на середине, видимо убаюканная этой билибердой. Мне нравилось смотреть.

Ночами на кровле копошились крысы и я прижимался к тебе сильнее, потому что с детства боюсь крыс. Бабушка рассказывала мне, как в гетто они утаскивали трупы обессиленных людей в канализацию. Ты смеялась и покровительственно обнимала меня тощей рукой. Я утыкался в теплую подмышку и засыпал.

Мы обыкновенно ссорились по четвергам. Вообще ты была невыносима каждый день, но по четвергам особенно. Я любил мириться, когда за окном шел дождь. Но в этих краях почти всегда солнце.

Мы задумывались о детях. Точнее ты задумывалась, а я тебя раздумывал. Потому что бизнес был нестабилен и мы перебивались заработками от месяца к месяцу.

Потом ты ушла к юристу. Он был душный и некрасивый. Но со стабильным заработком.  Дочку вы назвали Бриджит. Когда ей исполнилось пять, а мне сорок пять, ты пришла в наш дом. Был четверг. После этого мы никогда не ссорились по четвергам.

Матерью ты оказалась толстовской, но юрист быстро нашел тебе замену. Наши дела в кафе так и не пошли в гору. Мы не разбогатели и не купили дом на Корсике. Но знаешь, я был чертовски рад видеть тебя с полуоткрытым ртом под все той же дурацкой люстрой с книгой в руках.

Твои волосы побелели, мои исчезли вовсе. Наши тела стали похожи на две гнилые картофелины, но я до самой старости хотел тебя.

А потом мы умерли. Люстра осталась. А может тебя и не было вовсе. Ты слишком прекрасна для правды, а я вовсе женщина.