Поседевшая юность

  Посвящается моему дяде Гулину Николаю Васильевичу
 

   Ранним утром 7 ноября 1941 года небо столицы затянуло густыми облаками, начался плотный снегопад, и шансы вражеской авиации совершить налет на Москву свелись к нулю.

   В это утро Сталин непривычно рано поднялся, чем встревожил охрану,неторопливо закурил трубку и замер у окна… Пронзительным взором обвел горизонт и связался с синоптиками. Ему незамедлительно выдали точный прогноз погоды: небесный покров над Москвой будет защищать столицу еще сутки.

   Отец народов, торжествуя в душе, принял решение провести парад на Красной площади, в то время как враг находился на подступах к столице.
   "Утрем нос Гитлеру!", - всегда сдержанный на людях, с непроницаемым лицом, сейчас он, наедине с самим собой, презрительно ухмыльнулся в густые, аккуратно подстриженные усы.
   Он почти месяц готовился к этому дню и страстно, скорее даже фанатично,  верил в исполнение своего замысла. Мастер конспирации, не доверяя "верноподданным", он скрытно от всех готовил этот парад. И вот небеса дали ему шанс! 
 " Высокий боевой дух Армии – успех Победы," - как всегда тихим голосом произнес вождь, словно обращаясь к своим оппонентам.
   Сталин вновь, точно проверяя метеорологов, подошел к окну и теперь уже благодарно всматривался в суровое небо с тяжелыми, обложными тучами, зависшими над кремлевскими звездами. Он не отрывал глаз от сыплющихся стеной снежных хлопьев, лицо его светлело и наполнялось благостью, словно он читал тайную молитву на утрене, как в юности во времена учебы в Тифлисской духовной семинарии...
   Вдруг он резко взмахнул головой, словно стряхивая наваждение, хищно бросил взгляд вдаль, как охотник заметивший долгожданного зверя, развернулся  и неторопливой, уверенной походкой вышел из кабинета... принимать парад!

   А накануне, поздней ночью 6 ноября на станции метро «Маяковская» Сталин в ходе заседания объявил изумленным членам Политбюро ЦК, что завтра в 8 утра планируется парад на Красной площади. Командиры и личный состав отобранных частей тоже узнали глубоко за полночь, что им предстоит участвовать в параде…

   Красная Армия вела тяжелые оборонительные бои. Город был на осадном положении, правительство и часть населения – эвакуирована, многие значимые здания, заводы и мосты заминированы. Москва наполнялась тревожными слухами.
   А сегодня по распоряжению Верховного главнокомандующего на Красной площади торжественно засияли расчехленные  кремлевские звезды, была снята маскировка с мавзолея Ленина.
  Войска шли по Красной площади довольно четко, несмотря на то, что только вчера была проведена всего лишь одна репетиция. Ее бойцам объяснили , как тренировку боевой подготовки..
   Мероприятие готовилось и проводилось в условиях строгой секретности в разгар битвы за Москву.
   И вот теперь многие из частей сразу после  парада  уходили на фронт, где ситуация сложилась довольно тревожная.

   В это время Колька возился во дворе по хозяйству: насыпал просо курам, дал сено Буренке. Распахнул ворота и лопатой стал сгребать выпавший ночью снег с дощатого настила двора.
   От неожиданного мальчишеского крика аж вздрогнул! Повернулся и увидел запыхавшегося пятилетнего соседского Ванюшку. В расстегнутом пальтишке, со сдвинутой набок, видимо, наспех надетой ушанке ,он учащенно дышал, переводя дух. На худеньком личике горели серые требовательные глаза.
  "Пожар что ли?", - подумалось Кольке, и он встревоженно перевел взгляд на дома напротив. И обомлел.
   На ровных длинных улицах, что ступенями поднимались по склону горы, в окнах домов с нарядными наличниками горели лучи проснувшегося солнца. Из труб затопленных по утру печей, точно волшебными, белыми посохами Мороза, дым устремлялся в небесную лазурь. Вокруг ни звука...
   Он стоял замерев, словно боясь спугнуть эту спокойную, разлившуюся вокруг сказочную благодать. И вдруг ему показалось, что он услышал откуда-то изнутри тихий колокольный перезвон, и захотелось парить в чистоте этих звуков и наслаждаться миром...
  Пацаненок громко шмыгнул, рукавом подтер мокрый нос и опять гортанно, по-командирски закричал:
  - Чё стоишь? Радиво иди включай, баб Аня велела!,- и мигом развернувшись,  побежал через дорогу в свой дом.
 
   Радиотрансляцию с Красной площади слышала не только наша страна, но и весь мир!

   Гитлер включил приемник и, как свидетельствуют историки, пришел в неописуемую ярость. Он бросился к телефону и потребовал соединить его с командующим ближайшей к Москве эскадрой бомбардировщиков:
 – Парад нужно разбомбить во что бы то ни стало! Даю вам час для искупления вины.

   До Москвы не долетел ни один бомбардировщик. Как сообщали на следующий день, на рубежах города силами 6-го истребительного корпуса и зенитчиками противовоздушной обороны Москвы было сбито 34 немецких самолета.

   Парад 7 ноября 1941 года по силе воздействия на ход событий приравнивался к важнейшей военной операции. Именно в этот день Гитлер планировал захват Москвы и торжественное прохождение по Красной площади немецких войск.

   Наш парад вдохновил тысячи молодых людей со всех уголков Советского Союза записаться на фронт добровольцами.

   Вот и Колька, слушая парад, решил непременно попасть на фронт. Он мечтал разыскать там своего старшего брата и отца, и бить вместе с ними фашистов!  Мать упрашивала остаться: он сейчас в доме - главный помощник, у него же есть бронь, и если уйдет на войну, то на ней останутся пятеро ребятишек мал-мала меньше…

   Но Колька был неумолим. Ему на днях исполнилось 18 лет, и он с такими же уральскими пацанами уехал воевать на Западный фронт.

   Энергичный, невысокий паренек с живым взглядом карих глаз был определен в пешую разведку.

  – Хорошо, что сегодня луна за облаками и поземка метет… Связь меж нами, сам знаешь: только глаза и жесты, – тихо сказал сержант Яковлев. – Давай, Колька, будь осторожен…

– Николай Угодник, спаси и сохрани нас! – прошептал себе под нос пацан, как научила его мать, провожая на фронт. И они осторожно поползли вперед.

   Лес справа далековато, через него большой крюк до передовой фрица, зато безопасней. Прямо ползти – вполовину короче, но по заснеженному полю с неубранным урожаем. Ползти тяжело, как по пуховой перине. Да и на равнине,если перестанет идти снег, они у немцев как на ладони…

   « Окопались в блиндажах, гады! Ждут утро для наступления… Сколько их там?», – думал Колька, вглядываясь в спокойную снежную даль. – Вдарить бы по ним бомбами с самолета, там с высоты всю немчуру сразу видать! Да вся авиация, говорят, сейчас на обороне Москвы.»

   Уже девятый день, как он на войне. А кажется, что только позавчера он спрыгнул с подножки вагона того поезда ,что прибыл из далекой, теперь кажущейся нереальной жизни. Вспомнилось то солнечное, морозное утро: глубина синего, как в знойное лето, неба. А с горы на него смотрели,словно с красивой новогодней открытки, ряды "прянишных" домиков, усыпанные вкусным, пушистым снегом, как глазурью.
   Он сглотнул слюну. Захотелось сладкого:

"Скоро же Новый год! И матушка, как всегда, будет раздавать детям подарки - самодельные конфеты. Она - выдумщица заворачивала по два кусочка сахара в "фантики", вырезанные из красивой шелковой шали, которую носила еще в девичестве. Причудливо перевязывала эти "конфеты" белой пряжей из козьей шерсти и говорила малышне, что эти конфетки из застывшего волшебного снега передал им Дед Мороз.
   Захотелось в родной дом, прижать ребятню к себе и больше никогда не ругать их за мелкие шалости...Вспомнилось заплаканное лицо матери и как он успокаивал ее,что вернется с победой.
   
 – Наверное, из-за невообразимого напряжения,время летит на войне - глазом моргнуть не успеешь!-намеренно отвлекал себя другими размышлениями боец.– В круговерти между боями и коротким отдыхом оно исчезает даже из памяти...А врезается намертво только то,что хотел бы забыть...

  И сейчас, в затишье между боями, он вместо отдыха в очередной раз отправился с напарником за «языком».

   Каждый раз перед такой вылазкой его накрывал страх… В эти минуты он вспоминал Петьку с Брянщины по кличке «Переводчик». Паренек хорошо знал немецкий и лихо переводил командиру тарабарщину взятых в плен немцев.

   Но отпечатались в памяти Петькины огромные глаза: полные ужаса, они зияли на белом, как гипсовый слепок, лице. В тот раз их жестоко молотила вражеская артиллерия и Переводчик, оказавшись рядом с Колькой, стенал ему в ухо:
   – Не переживу я этот ад! Лучше бы меня убило…
    И допросился…

   А теперь вспоминая, как он тогда зло оборвал Петьку : « Не дрейфь,паникер!» – Колька полз и мысленно повторял эти слова уже только себе. Повторял монотонно и многократно, как заклинание. И становилось легче.
   
   Они ползли по прямой. Так решил сержант:

   – Немец как раз ждет нас из леса…

   Снежная пелена в ночи и белые маскхалаты помогали размыть, как в летнем тумане, фигуры бойцов на снегу. Колкая морозная крупа ветром вбивалась в щеки, а от горячего дыхания подтаивала и склеивала ресницы.

   Сержант махнул остановиться. До передовой фрицев оставалось 100-150 метров.

   Тишина... Яковлев, глядя на рядового, похлопал себя по носу, демонстративно понюхал, как собака, воздух  и поднял большой палец вверх!

   Колька приободрился и принюхался. Ветер доносил к ним легкий аромат еды – фриц решил перекусить… Отлично! Надо спешить. Немец с ложкой в руке - подарок судьбы.

   Вдруг справа, ближе к лесу, кустарник прошила автоматная очередь.

   «Засекли, сволочи!» – метнулась мысль, и Колька инстинктивно втопил себя в снег, обхватив голову руками.

   Из-за кустов выскочил заяц-беляк и стал петлять по полю к лесу. Вторая, третья очередь!

   Раздался хохот, немецкая возбужденная речь! Все смолкло… Заиграла губная гармошка… Немец гулял! Бойцы залегли, ожидая, когда там угомонятся и забудутся сном...
   Выждав около получаса, осторожно, часто останавливаясь и постоянно прислушиваясь, они поползли к немецким окопам.

   *****

   Тишина пронзала ночь. Казалось, даже можно услышать легкий шелест падающего снега.

   «От напряжения и не такое почудится», — подумал Колька и скосил глаза на Яковлева. Он напоминал ему овальной формы, заснеженный холм около торчащих голых кустов.

   «Что ни говори, а умеет маскироваться сержант, не зря всегда его главным на вылазках назначают. Один боец рассказывал, что когда раньше ходил с Яковлевым в разведку, так без фрица они ни разу не возвращались... Смекалистый, несуетливый сержант всегда, мол, выжидает нужный момент. А как его понять-то - этот самый момент? Тут особое чутье нужно! А ему его, видно, Бог дал», - Колька опять изучающе посмотрел на сугроб, который скрывал Яковлева в метре от него.
Сержант лежал не шевелясь.

   Яковлев еще подростком начал ходить с отцом на охоту по уральским лесам. Отец учил его разным охотничьим хитростям. Умение затаиться и терпеливо выждать удачный момент для своей победы, теперь помогал ему и в разведке.

  «Будь я главным, – продолжал размышлять Колька, - я бы уже начал действовать. Они лежат, наверное, опять с полчаса в этой звенящей пустоте в трех метрах от немецкого окопа. И уже понятно, где находится их дежурный на посту. Стало слышно его глуховатое похлопывание рука об руку. Все чаще и чаще. Наверное, фриц в меховых рукавицах, а все равно подзамерз …»

  Колька почувствовал, что и сам замерзает. Иглой засвербило в носу... Он стал отчаянно тереть переносицу, как его научили бойцы, чтобы сдержать предательский чих. Стиснул зубы, стал молить Богородицу:
– Чихну - нам крышка!

  Заскрипела и хлопнула дверь немецкого блиндажа, в тот самый момент, когда, зажав рот руками, тихо чихнул молодой разведчик.…
Два звука слились воедино.
  Немец вышел в окоп, видимо, до ветру, как говорили в родительском дома.
 До разведчиков донеслось его хмельное бурчание... Часовой тихо откликнулся…Опять скрип двери. Тишина.

  Колька виновато посмотрел на Яковлева, тот только укоризненно покачал головой и сделал условный знак – два раза махнул растопыренной пятерней. Значит,через минут десять и начнем! Надо быть начеку!

   По ответу часового стало ясно, что немец находится прямо напротив них. И вот теперь-то юноша понял логику сержанта. Он будто ждал именно этот момент, чтобы точно узнать местонахождение немца и без лишней суеты, с точностью рыси, броском сверху накрыть немца лицом в снег… И чтобы не пискнул - кляп в рот…
   А Колькина забота - быстро связать немцу морским узлом впереди руки и накинуть на него, спрятанный за пазухой специально для «языка» запасной маскхалат. Лес рядом от них, метрах в двадцати, так что при хорошем раскладе,они быстро в нем скроются.

  Все прошло по ранее разработанному плану. Немец оказался худеньким и легким молодым парнем, и они без особого труда дотащили его до своего окопа.
 
  Когда разведчики сдавали его в штаб, тут-то, при тусклом свете фонаря , Колька смог лучше разглядеть пленного и его поразила внешность фрица. Интеллигентное, с утонченными чертами юное лицо напомнило Кольке какого-то известного, заграничного композитора. Учитель пения как-то на уроке показывал его портрет.
  Но у этого немца впавшие от недосыпа глаза испуганно смотрели на окружающих…
Он беспомощно и непонимающе, так часто хлопал длинными ресницами, что у разведчика невольно мелькнула мысль:
  «Он, наверное, тоже недавно прибыл на войну? И, может быть, вот так же, как  мать Кольки в уральской глубинке, молится и за этого фрица на его родине, далекая, ни в чем не повинная женщина – его мать, проливая слезы за своего сыночка.»
  Кольке стало не по себе от этой нахлынувшей на него жалости, он сглотнул ком в горле и резко отвернулся.
 
   *****

   Сквозь дрожащую утреннюю пелену ему привиделся образ Богоматери… Она парила высоко и ему захотелось приблизиться, чтобы лучше рассмотреть ее: так она напоминала ему мать...

   Вдруг он услышал голос матери:
   – Коля маленький, иди скорей к столу, а то все шаньги дети съедят!
   Она, все такая же красивая, зеленоглазая, с длинной, собранной на затылке каштановой косой сидела, вместо отца во главе стола и, улыбаясь детям, раздавала шаньги.

   Он понимал, что это сон и он вот-вот проснется, но тянул эту полудрему, не отпускал ее, не желая покидать родительский дом. Материнский голос согревал его.
   «Да где же он?», - рассердилась она.

   «А Николая большого почему не зовет?», - подумалось ему.
   Стоя в сенях за дверью, он смотрел в приоткрытую щель на тот пустой табурет, что рядом с матерью. И знал, кто там должен сидеть!

   – Манька, иди посмотри в сенях, куда Коля-маля (так звала его самая младшая сестренка) делся? За дровами что ли пошел?
   Колька схватил несколько поленьев, вошел в дом, положил дрова у печки и сел на свое место…

   Кто-то затряс его за плечо:
   – Солдатик, просыпайся! Пора лекарство принимать, – у кровати стояла улыбчивая сестричка.
   После легкого ранения в плечо Колька лечился в госпитале. Скоро его выпишут и он снова отправится на фронт воевать.

   Весь день он вспоминал свой утренний сон, свою семью:
   « Как они там? Хорошо, что есть корова и огород большой… А главное, что у малышни рядом неунывающая мать, которая умела всех одарить своей любовью.»

   «А старший брат, похоже, погиб... – У Николая навернулись слезы. Он долго смотрел в окно на распустившиеся, подрагивающие от ветра, сережки берез, шмыгал носом и не мог успокоиться. - Теперь дома будут звать его просто Колька, без дополнения - маленький...»
 
   Когда они с братом – два Николая - погодки подросли, мать рассказала им, какая в их семье случилась удивительная история.

  Малышня слушала ее, как сказку, а они с братом – два Николая уже были повзрослевшими подростками и удивлялись поступку отца.

   6 декабря 1923 года, почти через год после рождения первенца, родился в семье Марии и Василия второй сын. Молодой папаша понес младенца в церковь для записи в метрической книге.

 Церковнослужитель старательно выписывая фамилию ребенка, привычно спросил:

 – Как нарекли?

  И услышав в ответ от молоденького отца: «Да не знаем пока», старик вперился на него удивленными выцветшими глазами. В затянувшейся паузе чернила каплей сорвались с пера ручки на пустую строку рядом с фамилией.

 – Так как это? Не подобрав имя, ты пришел сына записывать?, – с укором продолжил служитель. В другое время диакон сам бы по святцам предложил имя новорожденному, но сегодня он был не в настроении.

 – Наверное, придумывали новомодные имена в честь революции да вождей? Записывал я сегодня Рэма, а на прошлой неделе — Марлена… Тьфу! – и тихо продолжил в сердцах, – собак лучше называют!

  Диакон перевел строгий взгляд с Василия на выпуклую, как бородавка, черную увесистую каплю, застывшую на желтоватой бумаге книги записей, быстро достал из глубины нарукавника стихаря маленький белый кусок материи и стал складывать его, как носовой платок.

 «Неужели прослезился?»  – подумал Василий и теперь он , в свою очередь, не сводил глаз со служителя. Паренек проникся сочувствием к трогательному старику, и только решил сказать ему правду, как услышал …

  – Не думай, что заплачу… – точно считывая его мысли  пробормотал старик. – Первый раз такое безобразие, сколько служу.

 Он кивнул на кляксу, и старательно промокая чернила, словно сам с собой рассуждал:

    – В мире не должно быть пустоты. Все сотворенное из небытия должно быть названо своим именем и только тогда наполняется божественным духом. Появилась душа на свет, сразу именем ее нареки! Не выбрал - неделя тебе сроку, чтобы ангел-хранитель знал, кого оберегать от напастей! Мужчина в миру обсуждает все с женой, но окончательное решение должен во всем принимать сам. На то он и голова в доме!

 – Да знаю я это, что надо было сразу нарекать, меня и жена торопила с выбором, – опустив глаза, произнес Василий.

 – Мальчонка, как спит? – неожиданно спросил диакон. – Ночью, наверное, часто просыпается?

 – Да, ночью часто плачет. А Маруся говорит, что это от метели…

 – Какая метель?...– лицо диакона помрачнело. Он кивнул на темную кляксу. – Бес, наверняка, рядом крутится, в свой мир душу хочет перетянуть.

  Диакон перекрестился с тихою молитвою. Лицо его просветлело.

  – А давай назовем его в честь святого Николая Чудотворца? Младенец родился по старому календарю как раз  в его день! И всю жизнь святой Николай будет ему покровительствовать и оберегать!

 Василий молчал: «Как сказать этому седовласому старику, что в свои 20 лет у него уже двое детей! И первого зовут Николаем!»

 – Ну что задумался? Лучше имя и не придумать! Оно у него от Всевышнего будет.

  Диакон подошел к ребенку, мирно спящему на руках отца, и тихо позвал его по имени святого.

  Малыш чуть приоткрыл глаза, пожевал пухлыми губами, повернул головку вправо, словно искал материнскую грудь, тихонько вздохнул и вновь погрузился в сон.

  – Вот видишь, отозвался! – радостно зашептал  диакон. Василий тоже заулыбался и в тот момент ему показалось, что лучшего имени для сына и не придумать. Дело было решено.

*****

    Родной дом просыпался, наполняясь детским щебетом и треском поленьев в затопленной  к завтраку печи. Мать всегда с утра включала радио. И ровно в восемь утра дети сбегались в просторную кухню слушать сводки с фронта, пока старшие накрывали с ней к завтраку стол.

    А сейчас малыши то и дело выглядывали в окошко на баню, что стояла на горе в конце длинного огорода. Там с утра парился Николай.

– И чего он почти каждое утро намывается, словно в кочегарке ночь работал? — рассуждал двенадцатилетний Михаил.
– Не бурчи, сынок! Дров что ли жалко? Скоро лето. Страдавать поедем — новых запасем...– Весело приструнила Мишку мать. Потом горестно вздохнула и
замолчала.
  Вот уже две недели Николай дома. Комиссованный с фронта, выписавшись из госпиталя, он не мог привыкнуть к мирной жизни. И  к удивлению родных, вдруг стал любить  часто париться в бане. Там он расслаблялся, когда жестко нахлеставшись веником, будто желая изгнать из себя дух войны, лежал на нижней полке и учащенно дыша,  вспоминал детство и отца. Батя всегда вот также хлестко парил его, смеялся и приговаривал: « Терпи казак,атаманом будешь!»...
    А атаману неотступно снились бои, атаки, взрывы, немцы, вой летящих с неба бомб и он куда-то бежал, учащенно дыша...
    Но сегодня вдруг ему приснилась она… Та тоненькая, с глазами-смородинками девчушка, что ехала с ними  в том же уральском эшелоне на фронт. Он заприметил ее еще на перроне. Бросились в глаза, прежде всего, две толстые косы с атласными бантиками поверх зимнего серого пальто.

«Вот куда этот детсад едет? Сидела бы дома, матери помогала», – подумалось ему тогда.

   А на следующей станции, когда они вышли размяться, он увидел ее весело прыгающую, видимо с подружкой, на заснеженном перроне. Подошел, спросил имя и отдал ей свой дорожный паек. Она отказывалась, он настоял. Разговорились, оказывается она тоже жила  в старой части города, на первой улице у пруда. Но он ее не помнил.

   – Что с ней сейчас? Где воюет? Жива ли? – Он спускался по дощатым ступеням от бани и вдруг остро почувствовал, что любит ее. Он еще тогда на вокзале в нее влюбился, но запрещал себе об этом думать, ведь ехал на войну.

  И от этого открытия он неожиданно для себя присел на ступень и почему-то тупо уставился на пробившуюся к солнцу зелень травы. Потом перевел взгляд на руку. Захотелось курить.
  Вернулся он с двумя ранениями  в бедро и в локоть правой руки, из-за чего рука в локте почти не сгибалась. Как с такой воевать?

  А после бани малышня всегда просила его еще раз показать фокус, как бьется сердце в ноге.

  И он, улыбаясь ,словно клоун на арене, высоко задирал широкую штанину и показывал детям, как пульсирует под кожей на бедре маленький осколок рядом с артерией. Этот, в отличие от других осколков, врачи,решив не рисковать, оставили в нем, чтобы Колька жил.

 Вдруг в доме с шумом распахнулось окошко и дети вразнобой стали звать его и махать руками. Он бегом в дом.

 Торжественный голос Левитана встречал его фразой:

– ...победоносно завершена! Германия полностью разгромлена!

 Он сел на половик у порога и закрыл глаза здоровой рукой, но слезы предательски сползали вниз по лицу. А  подбежавшие к нему дети стояли рядом и, утешая, каждый старался погладить его по голове.
– Ой, а где это ты в известке замазал волосы, – пролепетала младшенькая Машутка, сняла полотенце с его плеча и стала с силой тереть его волосы на затылке…

 – Манька, что ты выдумываешь! – в сердцах прикрикнула на нее мать и отвернулась к печи, украдкой промокнув навернувшиеся слезы.

  Она сама при встрече, пылко расцеловав сына, заметила у Николая  седину, но ничего не сказала…

 И сейчас добавила нарочито весело:

 – А ну марш все за стол, каша и шаньги стынут. Будем праздновать победу и ждать отца со старшим братом с фронта!

 Она скрыла от детей, что на старшего Николая пришла похоронка сразу в первый год войны, а на отца - письмо в 43-ем, что он числится без вести пропавшим.

  Мария утешала себя: «Вдруг это ошибки: в жестокой кутерьме войны не всегда разберешь кто остался жив, а кто погиб... Вон соседка Нюрка получила похоронку на мужа, убивалась по нему полгода, столько слез пролила... А он живой вернулся, правда без ноги...Но вернулся же!!! Живой!!! »

  И с верой в такое же чудо, она ждала их возвращения с фронта... И вместе с ней ждали дети.

  А 24 июня 1945 года на Красной площади прошел Парад Победы.
Решение о его проведении Иосиф Сталин принял 15 мая спустя несколько дней после капитуляции Германии.
 А сегодня он стоял перед окном в своем кабинете и задумчиво глядел вдаль на  мирную синеву неба…
И словно кому-то далекому в этой высокой безоблачности тихо произнес :
– Как говорил Иисус: "Ибо все, взявшие меч, мечем погибнут!"
 Лицо Иосифа было спокойно и непроницаемо.
 И приказ о проведении Великого парада Верховный Главнокомандующий символично подписал только 22 июня.
 
  В день парада шел дождь, словно оплакивал погибших ...
К подножию Мавзалея Ленина красноармейцы бросили знамена 200 фашистских армий — и это стало кульминацией Священного Парада. Страна ликовала и гордилась Своей Великой Победой.
  После радиотрансляции Колька тихо спросил мать:
– Ты писем от наших с фронта или из госпиталей не получала? Уже должны были они вернуться, если живы.
 И мать, залившись слезами, рассказала правду...

17 апреля 2023 года