Буревестник

«Осока — Осака,
Саке за водку,
Иисуса в Пагоды,
Тунец — селёдка!
..!
..!
..!»

(смена языка на неизвестный, дальнейшее конспектирование невозможно (древнеарабский?, ругань?))

Стык яз., ЭК, 24B

Когда я в первый раз задумывал описать это, у меня носом пошла студёная кровь, а я ведь тогда даже не начал, — только примеривался извилинами из далёкого далека к грядущему труду, отражая атаки сомнений и дремоты. Помню, чуть запущу в голову «надо бы уже, хоть как-то…», как из ноздрей зальётся подлый поток и красит, красит, красит красным белые листы А4. Не остаётся ни одного. Приходится доставать свежие из портфеля. И вот, когда я извлёк последние, — секунду: раз, два, три, четыре… девять, — когда я извлёк последние девять нетронутых, чистейших А4 из моего свиной кожи потрёпанного делового партнёра, когда успел замарать всё тем же красным цветом одну из сторон новёхоньких девяти, я сижу в оцепенение, с взъерошенными волосами, глазами оттенка «как так? всегда подступало и ну давай на коленки, на листы…» и с шариковым пером — мои ноздри иссякли, пора начинать.

Если браться за дело на совесть, — а только так и надо за что-либо браться, — то, боюсь, в моём случае, первым следует описать конец: он и есть начало, начало конца; альфа и омега, белое и чёрное взялись об руку, совокупились и родили нечто, смотрящее на меня в данную минуту, будто пёс, лакающий воду из унитаза, и застуканный молодожёнами-хозяевами посреди ночи, двумя юными счастливцами, стоящими в страхе перед дверью в туалет, прижавшись друг к другу, — «кто же это там, что же это там?», которые и проснулись-то только потому, что услышали сквозь фазу глубокого сна (у неё о нём, у него о ней) эхо из темноты коридора: плюм, плюм, плюм — звуки языка их нового питомца в воронке унитаза. Такое выражение, такое начало конца, застывшее в глазах пса, в момент, когда его уличили, мне и предстоит описать. Ох, ну и разбросало же меня в словах, а я ведь только начал, — это всё от нервов; где там мои розовые таблеточки… там же где и всегда — в левом переднем кармане свиного делового партнёра.

Итак — начало.
Короче и вернее всего, его смысл можно уместить в сравнении опилок и осколков. Схожие друг другу звучанием, морфологией, чуть ли не одинаковые на вид, в главном эти слова напрочь расходятся — в значении. Опилки пусть и отпадают, как нечто лишние, но после них, из-за них, получается и остаётся что-то целое: строительный брус, стол, бильярдный кий… После осколков не остаётся ничего: невозможно что-нибудь разбить и получить помимо кусочков утраченного — целое и неутраченное, получить что-то нужное, — оп, смотрите, я шлёпнул об пол стеклянную вазу и теперь у меня новое окно для чердака на даче; такому не бывать. Поэтому осколки валяются тут и там, угрожая проткнуть чью-нибудь пятку, пока их не сметут в совок и не ссыплют в мусорное ведро вперемешку со слинявшей шерстью пса, которого хоть не корми, но дай полакать воду из отхожего места. Осколки и опилки, опилки и осколки. Осознание разницы между ними привело к необратимым последствиям в умах окружающих. Они вдруг поняли, что после того, как что-то разобьётся, из остатков его ничего не получается (даже бумаги, как из опилок), нет уже ни того целого, теперь разбитого, ни возникло другого, да и сами эти остатки существуют разве только для того, чтобы ждать, ждать, когда каждый из них найдут, скрупулёзно соберут, отыскивая поодиночке в самых отдалённых, труднодоступных углах, и, наконец, избавятся от ненавистных остатков-осколков, если не навсегда, то, по крайней мере, до следующего разбития. Люди вокруг это поняли. Людям в срочном порядке понадобилось новое, столь же достойное — как быть, хотя бы опилками. Они перебирали в мыслях, искали в чуланах памяти, конструировали замену из чего попало на трусящуюся руку, — быстрей, скорей, опоздаем, не успеем! — нашли ли? — нет: нуль, «зеро», на которое никто не поставил, тотальная дырка от мучного изделия с маком. Как ни крути, выходило, что остаются одни осколки… И спустилась тьма.

«Жигули под пулями,
Мы с тобой не думали, —
Не уйдём, Братуха, не уйдём!..»

Рус. яз., ЭК, 14E

Страшно становится жить (год числа Зверя?).

— Сколько времени… — спрашивают.

— Попрошу не мешать, я занят важным делом, — отвечаю отмахиваясь.

Зачем встревать? Видят же. Так, на чём я остановился? Ах да: тьма.
Она спустилась, точнее, — опустилась, в виде воздушной то ли пелены, то ли пепельной тюли, сначала «на» головы, а после проникла «в». Плавность повествования мне изменяет (а всё из-за дурацких вопросов про время!). В любом случае, оно не резиновое и надо бы поднажать. Ага, вот так-то, то раздражился, то выгоду поимел. Вы попадали в схожую ситуацию: отвлекли, перебили, хочется поступить, как всеумный строгий ментор и отругать нерадивого ученика-вопрошателя за глупейший вопрос, — да ещё и в неподходящее время, — как, смотришь, а вопрос-то-де не глупый, сам дурак? Я часто попадаю. Это из-за адреналиновой вагонетки, в которую нас с детства сажают наказы родителей, затем, желание выполнить как надо все экзерсисы от преподавателей в школах, секциях, институтах, университетах, чтобы, выйдя во «взрослую жизнь», соответствовать заявленным требованиям на звание человека нашего времени — успешного устроителя семьи, борца с любыми невзгодами переменчивого мира, ни в коем случае не эгоиста, одним словом — «нормального». Сел молодым в такую вагонетку и зазмеился на поворотах, в туннелях, взлётах и падениях вокруг горы Жизни, то въезжая ей в каменное брюхо, то, разок-другой, выезжая наружу глотнуть редкого счастья; скользишь, несёшься вихрем весь чумазый от прожитых лет, — скорей-скорей! — высекаешь искры из рельс, а они и не рельсы вовсе, а жилы твои; вцепилась узловатыми костяшками, выглядывает из-под края в железных заклёпках твоя растерянная морда, смотрит, что там ей дальше предстоит, летит она, и ты с ней, вниз, по спирали, туда, к подножью горы, к подножью Жизни. И не даёт эта вагонетка опомниться, и нервы, нервы, нервы… Ху, чуть не захлебнулся.

Но я опять отвлёкся, в этот раз уже по своей вине. К главному, к тьме.

Впервые её пелена проявилась, и тут же была мною замечена, когда молодой солидный мужчина, жующий антиникотиновую жвачку, хлопнул со всей высоты поднятой руки себя по ляжке, да так, что слюнявый комок резины вылетел из его надутых, раздосадованных губок, отрикошетил об обложку журнала, которая демонстрировала безмятежность кубинских пляжей, и влетел обратно; но, теперь, не в желанные для женщин уста, а чуть выше — в роскошную шевелюру. Бусина ядовито зелёного цвета и сейчас почивает на блондинистой кудре, раскачивается, когда идеальной формы голова вздрагивает, и буквально избивает левую щёку воскового лица своей липко-зелёной сущностью (курить вредно, курить вредно, курить вредно), сводит этим меня, наблюдателя, с ума, — а он, красавец на секундочку, даже не пытается эту гадость как-то оттуда извлечь, как-то вернуть себе, и окружающим, свой статный образ Аполлона. Подумать только — шлёпает и шлёпает, шлёпает и шлёпает ему по щеке.

С первым случаем проявления тьмы покончено. Вот только, придётся забрать во второй — бусину.

В этот раз тьма вышла и опустилась на важную статную даму, с ног до головы усеянную драгоценностями, — нас из них интересуют только жемчужные бусы. Шары с мяч для гольфа, скреплённые между собой золотым руном, оставили отдыхать шею в родинках и перекачивали в жёлтые пальцы в кольцах и перстнях: дама принялась перебирать бусинами, будто чётками, сталкивая жемчужины с каждым новым кругом всё сильнее и сильнее, — стук этот, ясное дело, разрывал мне перепонки; в конце концов, золотое руно накалилось от проворности кряжистых пальцев до такой степени, что лопнуло, явив свою капроновую суть — жемчужины и нить оказались фальшивкой. Пластмассовые бусины разлетелись по сторонам, как осколки.

Третье появление тьмы…

«Замглавы префектуры! Губернатор родного города!
Имею жену! Троих детей! Служебный автомобиль! Личный автомобиль!
Дом! Загородный дом!..»

Яп. яз., БК, ?

Хвастается что ли? Дела… Ну, высоко летать, не падать.

Опять помешали, ушло, забыл.
Помешаю и я остатки кофе, — а до вот таких крикунов я ещё доберусь, потерпите. Где же ложка, пальцем мне что ли водоворот сахарорастворящий создавать?.. пролил ко всему прочему…
Кофе, конечно, чёрная муть. Сегодняшний день вообще сулит множество мрачных субстанций, явлений. Не этот конкретно, но, — День Современный. Откуда ни возьмись, на тебя сыплются известия: ранены, убиты, выжили, не выжили, как будто мир в одночасье перестал включать в себя хорошее и доброе, единственно достойное упоминания в заголовках. Делают из нас, самаритян по природе, заморышей-горбунов, злобных под серым небом, глухим небом, куда взывай ни взывай — занято. Я так считаю: надо каждого прямо-таки обязать заиметь на постоянной основе розовые таблеточки, как у меня. Аптечная фармакология на страже: отступайте худые вести, добро пожаловать, хорошее настроение, здоровый аппетит, опилкам — «да», осколкам — «нет», спокойствие и нега.

Честно говоря, вряд ли я вот так бы взял и забыл, в чём (в ком) тьма вырвалась наружу в третий раз, — зря вы мне поверили, я ещё тот лис: свиной деловой партнёр не даст соврать. Разумеется я помню кто это был и как это было… а мой прагматичный кумпол чуть повыше шеи взял и устроил сделку по-своему, на свой рациональный скучный лад: «Давай там: туда-сюда, так-то да раз так-то, рассмотрите, посмотрите примеры — хватит! — деньги-товар, товар-деньги и кончено! — лисам тоже нужно есть», не даёт, зараза, развернуть мысль, клонит чувства и эмоции в вечный сон, застилая циферками часов поляну рассказа, мол, резина времени вот-вот лопнет. Сейчас честно, — честно, клянусь рыжим хвостом — обхитрить кумпол не выйдет: придётся переходить от примеров тьмы, к выводам, — бой между «поторапливайся!» против «не спеши…» всегда выигрывает казино, оставляя тебя с «зеро», на которое никто не поставил.

Ничего не поделаешь, к выводам, к ним…
Для начала, что мы имеем? А вот что: застуканные глаза пса, которые только что смотрели в озеро на дне чрева сантехники, а теперь, в испуганные ночными хлюпаньями очи юных молодожён-хозяев, забывших спросонок о новом питомце, — эти-то глаза (пса, не молодожён) и встали вместо разношёрстных взглядов окружающих, как причину того, имеем мы осколки, оставившие бедолаг вокруг у разбитого корыта («ой-ёй, ой-ёй, что делать! На чём пересекать Ахерон, когда наступит зловещая минута?! Моё корыто, моё — Корыто! …какой же я был дурак, что не следил за тобой, не выбирал тебя: сам, аккуратно, вдумчиво, — взял, что дали, да и то разбил, не разобравшись…»), и, наконец, как причину предыдущего, имеем мы адреналиновую вагонетку (нервы, нервы, нервы), летящую вниз по горе, у подножья которой и протекает та самая река, через чью туманную гладь без целого корыта не перебраться.

«Ты и вправду лис, — скажете вы, — но не ты один — выводами тут и не пахнет».

Но постойте, подождите: помните, я обещал вам добраться до крикунов? С ними уж вы сразу сделаете: «А-а-а…», обещаю. Так что, к крикунам? К крикунам.
В них тьма проявляется особенно…
Что там ещё? — легки на помине.

«Открыть дверь! Все сюда! Глядите! Заходите, глядите с нами! Прояснилось! Это будет гора!»

Рус. яз., КВС

«Фотографируйте, делайте фото на память, скорее!»

Рус. яз., БИ? (в одних трусах)

«Как же я устал! Наконец-то, да, быстрей, да!»

Рус. яз., 2П

«Правда, гора?»

Яп. яз., ?.

«Гора, гора».

Рус.

*****

Голосовая запись БС

«Протиснулся ближе. Давка. Не могу записывать. Говорю (услышат?), — можно потише, имейте совесть! — говорю: не успел довести до ума. Действительно — гора. Поспешно кладу А4 в правый передний карман делового партнёра, повторяю, в правый карм…

Всё. Свет».

*****

Из расшифровки стенограммы устного доклада старшего инспектора Шаргина В. П. комиссии МАК

«19 ноября 1999 года ИЛ-96 (борт RA-42063), выполнявший рейс SU 289 Москва — Осака (Шереметьево — Кансай), потерпел крушение на территории Монголии.

В ночь с 18 на 19 число, следуя плановым курсом, судно вошло в грозовой фронт, получив команду от диспетчера набрать высоту до 11900 метров для обхода грозовых облаков сверху. Это решение стало роковой ошибкой и привело к тому, что тот сеанс связи борта с землёй оказался последним. Не был верно учтён, ни горизонтальный масштаб грозового фронта, ни его вертикальное развитие. Судно оказалось в самом эпицентре бури. Исходя из оценки обломков, скорость ветра за бортом вполне могла достигать 60 м/с при максимально допустимой в 17 м/с. Установить точные показания по приборам экипаж не мог, так как ещё до начала критической «болтанки» в фюзеляж (предположительно в первую треть) попал разряд молнии, рассчитывать в таких условиях на систему молниезащиты было бы абсурдным. Системы навигации, управления вышли из строя. Сработала аварийная сигнализация, имеющая автономный источник питания, в остальном судно было полностью обесточено. Загорелась проводка в кабине экипажа. Пожар нейтрализовали, через несколько минут включилось резервное аварийное питание, но работоспособность приборов и средств управления восстановить не удалось. Фактически, экипаж и пассажиры оказались в ситуации, в которой они находятся внутри полностью неуправляемого воздушного судна без средств связи. Далее, простите… далее, буря начала стихать, но шквальный ветер успел сорвать заднюю дверь, произошла разгерметизация салона, выпали кислородные маски. Все четыре двигателя поочерёдно прекратили работу, тяги не стало и самолёт начал терять высоту, планировать к земле, а по-граждански — падать. По расчётам, это продолжалось от 17 до 22 минут, в течение которых, люди ждали смерти.

В 3 часа ровно по московскому времени (ULAT 8 часов ровно, восход), борт RA-42063 столкнулся с вершиной горы Куйтэн-Уул, Монголия. Все пассажиры и члены экипажа в количестве 269 человек погибли.

На момент столкновения в кабине экипажа находилась часть пассажиров, это подтверждает расшифровка данных бортового самописца.

Что касается найденных на месте крушения записей одного из пассажиров, то, очевидно, что они составлялись в те самые минуты. Девять листов А4, исписанных с одной стороны аккуратным почерком, с другой залитые кровью (вероятно из носовых полостей, по причине перепадов давления в салоне). Считаю эти записи невероятной находкой в ходе расследования. Они в неменьшей степени, наряду с уликами расследования катастрофы, помогли установить, что конкретно происходило в ту ночь. Как я не раз утверждал в ходе показаний, последние строки записей полностью совпадают с расшифровкой аудио данных бортового самописца. К сожалению, установить кому именно из пассажиров принадлежал портфель, где были обнаружены записи, не удалось.

Хочу выразить признательность комиссии МАК за проделанную работу по факту крушения борта RA-42063 и прошу выполнить личную особую просьбу по приобщению вышепредставленных записей к официальным материалам дела.
Ведь, несмотря на их специфический характер…

*****

Члены комиссии ушли, я вижу. Они считают эти записи бредом…
Но, я могу попросить Вас, как стенографиста, зафиксировать конечную часть моего доклада? Я прошу… Пусть это хотя бы останется здесь, на Ваших листах А4… Мы же люди, и там были люди… прошу, осталось немного — только важное... Спасибо.
Итак, привожу список собственной интерпретации сокращений и аббревиатур в тексте прилагаемых к докладу записей (информация о пассажирах дополнена мной лично; по этическим причинам имена и фамилии даны инициалами):

Стык яз., ЭК, 24B — стык языков, эконом-класс, ряд и место японо-русского поэта алжирского происхождения Р. ат-Х., летевшего в Осаку, Япония на вручение международной литературной премии.

Рус. яз., ЭК, 14Е — русский язык, эконом-класс, ряд и место капитана милиции центрального административного округа Москвы С. И., летевшего в Осоку, Япония для обмена опытом с офицерами японской полиции.

Яп. яз., БК, ? — японский язык, бизнес-класс, (вероятно, автор записей летел эконом-классом и не мог видеть расположение сидений в классе бизнес) ряд и место замглавы одной из префектур Японии и губернатора города Д., возвращавшегося из деловой поездки в Россию обратно домой. Он действительно имел жену, троих детей, и озвученное им имущество.

Рус. яз., КВС — русский язык, командир воздушного судна/капитан воздушного судна Д. В.

Рус. яз., БИ — русский язык, вероятно, бортинженер И. Г.

Рус. яз., 2П — русский язык, второй пилот А. С.

Яп. яз., ? — японский язык, вероятно, кто-то из пассажиров

Рус. — русский язык (незакончено), вероятно, кто-то из пассажиров

Отдельно, для непрофильных инстанций:

БС (БУР) — бортовой самописец (бортовое устройство регистрации)

Думаю, это всё. Спасибо, что дали завершить доклад».

Конец расшифровки стенограммы устного доклада старшего инспектора Шаргина В. П. комиссии МАК

Т А Г