Очерк 33. Логика с Большой буквы

Естественный и искусственные языки логики

В  учебниках  логики  десятилетней  давности  ещё  можно  было  встретить  раздел, называемый «Логика  и  язык».  Например, специалист в области логики, методологии математики и естествознания доктор философских наук, профессор философского факультета Мордовского государственного пединститута, ведущий научный сотрудник Института философии АН СССР, участник ВОВ  Г.И.Рузавин в  своём  учебнике  для  вузов «Логика» (2002), в  разделе «Логика и язык»  пишет, - «Язык  возникает  и  существует,  как  средство  коммуникации и общения  между  людьми, с помощью  которого  они  обмениваются  мыслями  и  другой  информацией.  Мысль  находит  своё  выражение, прежде  всего  в  языке, и  без  такого   реального  выражения  мысли  одного   человека  были   бы   недоступны   другому». [К  сожалению, вполне  объективное  высказывание профессор Г.И. Рузавин ограничивает  несколькими, надо  сказать, довольно краткими замечаниями  относительно  естественного  языка. Например, он  пишет, что, якобы, с  точки  зрения  логики  «только  суждения  могут  рассматриваться,  как  истинные, или  ложные, ибо  именно  они  могут  адекватно  или  неадекватно, верно  или  неверно  отражать  действительность», хотя  это  положение  дискуссионно. А другие  формы  мысли, например, понятия, умозаключения, доказательства, опровержения - подобной  характеристикой  не  обладают?  Учёный  попросту  о  них  не  упоминает, но  пишет  о  том, что  некоторые  предложения  в  человеческом  языке: вопросительные, повелительные, восклицательные  не  могут  рассматриваться,  как  истинные,  или  ложные.  Что, например, стоит  утверждение  этого  автора  будто  естественный  язык  «совершенствовался  главным  образом  для  быстрой  передачи  информации  и  удобства  общения, иногда  даже  за  счёт  его  неточности  и  неопределённости»?  Хотя  очевидно, что  совершенствование  языка  происходило  не  только  по  этим  причинам.  А неточность  и  неопределённость  мысли  принадлежит  не  языку, а  обладателю этого языка, что  никоим образом не оправдывает учёный статус профессора, автора этого  учебника для вузов, - В.Б.]. Естественный  язык  используется  не  только  для  сохранения  и  передачи  истинного  знания, - отмечает далее профессор Г.И. Рузавин, - но  и  эмоционального  состояния  говорящего, его  отношения  к  обобщаемым  фактам, их  оценки  и  т.п., которые  не  интересуют  традиционную  логику  и  могут  создавать  даже  помехи  для  правильного  понимания.  Это  особенно  касается  образного  языка ораторской  речи  и  художественных  текстов, которые  изобилуют сравнениями, метафорами, синонимами, придающими  им  особую  окраску, эмоциональность  и  выразительность.  Но  они  же  и  затрудняют  логический  анализ этого   языка, к  которому стремится  логика, - Из  представленной  им  же  самим  столь  ущербной  характеристики  естественных  языков, профессор Г.И. Рузавин и утверждает, - Некоторые  недостатки  естественного  языка, заключающиеся  в  его  неопределённости  и  неточности, которые можно  преодолеть  путём  построения  специфических  искусственных  и  формализованных  языков. Именно, искусственные языки в  последние  годы  нашли  широкое  применение  при  алгоритмическом  описании  различных процессов,  или  создания управляющих про-грамм  для функционирования  электронно-вычислительных машин, или компьютерных программ».  [Рузавин  Г.И.  Логика.  Учебник  для  вузов Рецензенты: доктора  философских  наук: профессор  С.И. Гончарук  и  профессор  И.П. Меркулов. М., Издательство «ЮНИТИ-ДАНА», 2002, стр.15- 16].

«Слово становится образующей единицей смысла языка (единством эмоции, образа - мысли  и  звука-слова), - пишет в своём уникальном учебном пособии «Математическая логика» (1973)  специалист в области философии  и информатики, известный американский математик, один из создателей математической логики профессор Стивен, Коул Клини (1909-1994),  от слова – предложения  в  начальной  стадии  образования  языка,  до  частей  речи  современного  языка.  Весьма  примечательно  и  ещё  одно  из  свойств  естественных языков. Те национальные культуры, которые  используют  слишком  короткий, либо  слишком  длинный  алфавит, оказываются  не  оптимальны  в  информационном и коммуникационном смысле.  При  сравнительно малом объёме  алфавита естественного языка интенсивна  нагрузка  на  каждое  сообщение (слово), несущее  информацию, что  приводит  к  многозначности  основных  единиц  языка.  Следствие  малого  объёма  алфавита – сравнительно  большая  средняя  длина  слова, что  часто  нецелесообразно, - как это утверждает специалист в области теории информации, профессор Лихайского университета в Бетлихеме штата Пенсильвания США Станфорд Голдман [ Голдман  С.  Теория  информации.  М., 1957, стр. 383].  Поскольку длинные  сообщения  сильно  подвержены  разрушительному  действию  даже  и  слабых  шумов, вследствие чего информация, содержащаяся  в  сообщении, используется  не  полностью». В  другом  случае, когда  алфавит  слишком  длинный, на  его  основе  может  быть  сформирован  большой  словарь, но  значительная  его  часть  будет  балластом, поскольку, просто, не  потребуется  в практике применения.  Выход  в  «золотой середине», то  есть  в  выборе  такого  алфавита, который  бы  оптимально  соединил  достоинства  обеих  крайностей  и  снивилировал  показанные  выше,  хорошо известные науке  недостатки языка. Одно  из  самых  древних: угаритское  письмо  имело  30  букв.  Это же  количество  букв  ныне  содержит  таджикский  и  сербохорватский  алфавиты.  Современные  датский, испанский, шведский, турецкий  алфавиты  насчитывают по  29  знаков.  Арабское  письмо  и  язык  эсперанто  -  по  28  знаков, чегский – 31, персидский  и  польский – 32.  Коптское  письмо – 30-32  знака.  Русский, грузинский, бирманский  алфавиты  имеют  33  буквы. Интересно  отметить, что  41  знак  образует  полное  множество  переменных, которыми  оперирует  современная логика (26  букв  латинского  алфавита  и  15  соединительных  знаков).  В  целом, мировые  языки  различаются  от  14  заков-фонем  полинезийских  языков  до  72  букв  кхмерского (кампучийского) языка.  По  мнению профессора С.  Клини, проведённые  им математические исследования  показывают, что  особое  место  в  человеческой  культуре  языковых  фонем, занимают  четыре  базисных  звука, образующих оптимальные , естественные, че-ловеческие  языки, фактически получившие объективное распространение  на  всех  континентах  земного  шара». [Клини  С.  Математическая  логика.  Издание  второе. (1973). М., Издательство «УРСС», 2005, стр. 242-243].
 
«Лингвистическая  интерпретация  кодов  живой  природы  получила  в  ХХ  веке  широкое  распространение, - пишет  в книге «Вероятностная модель языка» (1979) знаменитый советский и российский математик и философ, доктор физико-математических наук, профессор кафедры теории вероятно-стей и математической статистики, заведущий лабораторией математической теории эксперимента биологического факультета  МГУ В.В. Налимов  (1910-1997). - Если  взять  за  исходное  значение  минимальное  количество  «разнообразия» знаков  языка = 2, которое  отвечает  принципу  раздвоения  единого  и  соответствует  минимальному  алфавиту: «истина - ложь», «да - нет», «(+) – (-)», «1 - 0» и  т.п., то  диалектические, парные  философские  категории  оказываются  так  же  примерами  таких  алфавитов.  И  в  этом  отношении  заслуживает  внимания  модель, в  которой  использована  идея  «пространства  состояний», где  объём  алфавита  выражается  посредством  симметрической  группы, когда  предыдущий  уровень  оказывается  вложенным  в  последующий». Есть  основания, - полагает учёный, - рассматривать  определённые  ряды  в  качестве  последовательностей  фундаментальных  базисов  кодирования  информации. Другими  словами, в  действительности  могут  сосуществовать  две  параллельные  универсальные  информационные  линии  развития, распространяющиеся  на  все  формы природы».  Конечно, теперь профессора В.В. Налимова нельзя спросить: какие именно математи-ческие последовательности он имел в ввиду? Но не трудно догадаться и понять, что - это  универсальные ряды Фибоначчи и  Люка. К  ним мы ещё об-ратимся в настоящем исследовании и рассмотрим подробно  их  значение   в  природе, науке  и,  разумеется,  в  новой  теории  содержательной  традиции  логики. [Налимов  В.В.  Вероятностная  модель  языка.  М., 1979, стр. 198].

Как отмечает в статье «Генеические коды» (1980) специалист в области био-физики, физик-теоретик, профессор, заведущий кафедрой молекулярной биофизики МФТИ, доктор физико-математических наук, профессор Бостон-ского университета США М.Д. Франк-Каменецкий: «Шифрующий  наследственную  информацию  код  биоорганизмов  существует  в  двух  модификациях, Та же  двойственность  кодовых  оснований  обнаруживается  на  качественно  ином  объекте: периодической  системе  химических  элементов  Д.И. Менделеева.  И  массе  других  систем  выявляется «чёткая» периодическая  согласованность,  что  позволяет  элементы  периодической  системы  рассматривать  с  позиции  лингвистических  моделей  языков. Но  сами  буквы, как  и  звуки, которые  они  «изображают» не  имеют  какого-либо  смысла, в  том  числе  и  их  произвольная  периодичность.  Хотя  на  основании, например, двоичного  кода  была  построена  система  «азбуки  морзе», а  в  настоящее  время  двоичный  код  эффективно  используется  в  компьютерном  программировании  и  т.п.  Наука  не  обладает  общепризнанным  методом  воссоздания,  или  реконструкции первобытного  языка.  Звуковые  сигналы  у  животных  врождённые, а  человек  обладает  способностью  осмысленного, членораздельного  выражения  звука.  Язык  и  мышление  проявляют  всё  возрастающее совершенствование, указывая  на  комплексный  характер  их   эволюции, подчинивший  развитие  всех  необходимых  для  этого  органов  человека.  Является  ли  такое  развитие  закономерным  или  случайным   процессом, наука ответить не в состоянии?  Эволюционное  развитие  живых  организмов  происходит  из  простейших  элементов: парных  клеток, а  в  физиологии  процессы  возбуждения  и  торможения  соответствуют  противопоставлению  и  полярности  понятий   в  традиционной  логике.  Действие  и  покой, содействие  и  противодействие, требование  и  возражение, исполнение  и  отказ: те же  операции, выражающие  бесконечную  возможность  поведения, возможностей, которые, во  всяком  случае, могут  быть  сведены  к  двум  различающимся  действиям, но  не  обоим  одновременно. Необходимо  признать  эту исходную понятийную  «двусмысленность»  необычайно  глубинной.  Речевое  обращение,  прежде  всего,  является: «повелением»  принять  информацию,  а  вопрос: «повелением»  ответить  на  него. Такой  «повелительный»  характер  человеческой  речи  следствие  того,  что  доречевое  мышление,  как  и  первоначальная  речь, состояли  из  повелений,  требований  и  приказов,  то  есть являлись,  по-существу,  достаточно конкретной,  однозначно определённой генетической, образной и эмоциональной программой,  требований  и  действий,  образовавшей  в  будущем  языковое   многообразие». [Франк-Каменецкий  М.Д.  Генетические  коды // Химия  и  жизнь. № 5, 1980, Издательство «Наука», стр. 38-41]. 

«Реактивность, - пишет в книге «История  лингвистических  учений» (1979) доктор филологических наук, профессор, заведущий кафедрой современного русского языка МПУ Н.А. Кондрашов (1919-1997),  -  это  свойство  всего  живого,  а  эволюция  живой  природы,  это  выработка  всё  более  совершенных  средств  торможения  этой  самой  «реактивности»,  не  реагирования  и  совершенствования  этого  процесса. В  конечном  итоге,  язык  стал  средством  выражения:  «правды», «обмана»  и  «ошибки» (тоже  «неправды»).  Из  различных  знаковых  систем,  естественный  человеческий язык  обладает  необходимой «избыточностью» для  выражения  значений  и  смыслов,  а  так  же  их  нюансов и вариаций.  Речь так же  может являться выражением чувств, образов и требований.  Речевая  деятельность включает  процессы:  выражения  мысли  и  понимания  мысли,  поэтому  язык  является  знанием,  а  речь: выражением этого знания  и  опыта.  Язык  и  речь  являются  различными  сторонами  одного  явления: мышления. Речевая  деятельность  формируется  одновременно  с  формированием  психики  человека  на  основе  общения  в  коллективе, на  основе  подражания,  слышимых  и  произносимых  актов речи,  человек  обучается  произношению  слов,  запоминает  их  связи  с  определёнными  предметами  и  стереотипы  их  использования  в  общении.  Распространён  взгляд  на  то,  что  естественный  человеческий  язык  не  отличается  от  знаковых  систем  животных (сигналов),  что  не  может  не  вызывать  возражений.  Знаки  животных стереотипны:  звуковые  сигналы,  брачные  танцы, позы,  движения  и  т.п.  Следует признать, что  частично  эти  стереотипы  проникли  и  в  область человеческого мышления. И  в  человеческом обществе также существуют  некоторые, сохраняемые  стереотипы,  например: символика, обряды,  игры,  танцы,  автоматизмы  и т.п., которые вполне  могут  быть  отнесены  к  ранним  этапам  развития, так  называемой -  «женской логики», иначе говоря:  «интуитивной  логики»,  «логики   образно - эмоциональной»,  т. е. «логике нашего  разума"[Кондрашов  Н.А.  История  лингвистических  учений. М., 1979, стр. 87].

«Знаками  являются  не  только  слова,  но  и  интонация (вопросительная,  восклицательная, повелительная, снисходительная,  жалостливая, пауза и т.п.),  - пишет в книге «Языковые системы и речевая деятельность» (1979) российский и советский языковед, доктор филологии, профессор историко-филологического факультета Ленинградского университета, академик АН СССР Л.В. Щерба (1880-1994)  знаки  чувствования  и  междометия (невольное  выражение  чувств),  мимика,  жесты,  позы,  движения,  одежда,  макияж  и  т.п.  По-существу,  знак  является  причиной  определённого  следствия,  например, естественные  знаки:  дым  -  признак  горения,  туча  -  признак  дождя,  молния  -  признак  грома  и  т.п. Философы и логики уже  давно  обратили  внимание, что  физиологические  реакции, как  и  большинство  знаковых  отношений  следуют  известному  в  традиционной  логике  условно-категорическому  силлогизму  modus  ponens – «Если  А, то  В».  Началом  мысли  считаются  чувственное  восприятие  и  чувственные  образы.  Знак же  является  заместителем  предметов  и  явлений  и  может  быть  интерпретирован  в  других  знаках. Икона  (иконический  знак)  является  похожим,  подобным  отражаемому  им  предмету,  это  своего  рода: карта,  схема,  диаграмма,  чёртёж,  идея  и  т.п.  Перечисленное многообразие знаков, или  стандартов,  в  конечном  итоге  -  именований ». [Щерба  Л.В.  Языковые  системы  и  речевая  деятельность.  Л., 1979, стр. 64]. 

«Образ  выступает  в  слове  в  виде  его  внутренней  формы  и  создаваемого с  его  помощью  значения  и  смысла, - пишет в книге «Эстетика  и  поэтика» (1876)  российский языковед, литературовед и философ, доктор филологии, профессор Харьковского университета, член-корресондент Императорской Санкт-Петербургской Академии Наук А.А. Потребня  (1835-1891), -  Переход  от  образа  к  значению  всегда  является  актом  творческого  «перевода», или творческим актом.  Этот  перевод  может  иметь   различные   интерпретации  (как  форм  мышления):  суггестивную,  мифическую,  поэтическую,  прозаическую  и, разумеется: научную, рациональную, логическую. Мифический  язык мышления, имеет  большую  возможность  к  отвлечению  от  повиновения,  но  образ  и  значение  остаются  почти  тождественными,  субъект  считает  слово сущностью  вещи.  В  поэтическом  языке  мышления  между образом  и  значением  уже  образуется  «интервал»  и  разница  между  ними  глубоко  осознаётся.  Образ  является лишь смысловым  знаком  значения  и  обладает  множеством  различных,  подчас  сходных  признаков  и  значений.  Поэтическое  мышление  закономерно  переходит  в  прозаическое  и  научное, как возможно, и  обратное движение. Прозаическое  мышление  характеризуется  скрытием  образа,  анализом  и  критикой,  отражающими  реальную  сущность  предмета  или  явления.  Этому  процессу  способствует  всё  большая   дифференциация  знания.  Типы  языка  мышления  не  отделены  друг  от  друга,  а  вырастают  один  из  другого,  начинают  преобладать,  в  зависимости  от   характера  психической  деятельности  субъекта,  однако,  полностью  не  исключая  предыдущие. Первый  тип  мышления  является  полностью  субъективным,  последние  становятся  всё  более  объективными,  когда  мысль  всё  более  точно  отражает  действительное  положение  дел.  На  последней,  из  предложенных  стадий -  научной,  мышление  становится  всё  более  абстрактным  и  дифференциально – интегральным. Этим стадиям  ответствует  и развитие  самого  языка (ручной,  двигательный,  звуковой,  письменный  и  т.д.)»;  «Эволюция любых  системных  явлений  включает  в  себя  преемственность,  непрерывность,  вариативность,  синонимичность  и  эквивалентность. Формой  языка  является  всё  то,  чем  говорящие  владеют  и  знают  и  не  является  предметом  сообщения – содержания  речи.  Форма  языка  относительно  неизменна и  является  средством  организации  и  выражения  мысли.  Содержание  и  смыслы  языковых  актов  информативны  и  изменчивы,  подвижны  и  неповторимы.  Форма  же  консервативна. Усложнение  социальной  жизни ведёт  к  образованию стилей  и  профессиональных  особенностей  языка, формированию диалектов,  жаргонов,  жанров и  особенностей  произношения:  религиозных,  государственных,  культурных,  литературных  и  иных  представлений  и характеристик  естественных человеческих языков.  При  помощи  слова  человек  снова  узнаёт  то,  что  было  в  его сознании, поскольку он  одновременно творит новый  мир  из  хаоса  впечатлений  и  увеличивает  свои  силы  для  расширения  пределов  этого мира, как и пределов познания  существующей действительности». [Потребня  А.А.  Эстетика  и  поэтика.  М., 1876, стр. 63-65].

«Именно  языковые  формы  мышления  дали возможность  человеку  оперировать  в  снятом  виде  предметами  и  явлениями,  их  классами,  количествами  и  качествами,  отношениями  и  ценностями,  то  есть  познавать  их  различные  стороны  и  проникать  в  их  сущность, - отмечает в своём учебном пособии «Теория языкознания» (2003) доктор филологических наук, профессор филологического факультета Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского В.А. Гречко. - Артикулируемый  звук, благодаря  своей  природе,  позволяет расчленять  сплошной  мыслительный  поток,  образованный  в  результате непрерывного восприятия  действительности,  выделять  из  него  элементы,  дискретно  постигать  значение  и  смысл,  осуществлять  анализ  и  синтез  и  проникать  в  сущность  предметов  и  явлений  мира. Внешний мыслительный  процесс  как  вербальная   деятельность  может  перерастать  в  творчество,  отличающееся  высокой  эффективностью  и  продуктивностью  результатов  в  любом  виде  его приложения. В  науке  всё  более  утверждается  мнение,  что человеческое  мышление не  ограничивается вербальным  выражением,  просто  невербальное  мышление  раскрывается и  интерпретируется  с  помощью  языка.  Раскрывая  вербально  живописное  или  музыкальное  произведение,  мы  тем  самым  показываем,  что  оно  уже существовало  в  нас  в  другом  виде  и  способе  отражения  действительности.  Мы  фактически  «переводим»  это  восприятие  в язык, - как убедительно утверждает профессор В.А. Гречко, - в  известном  приближении,  никогда  не исчерпывающем  действительный  образ  или  представление.  Гипотеза  о  том, что  «внутренние»  акты  мышления  так же  являются  творческим  процессом, не лишена права на существование в теоретической науке. Вы  не  ошибётесь,  если  дополните  эту  мысль  тем, что  «перевод» так же всегда  осуществляется  с  метафоры  образа  на  метафору  слова, поскольку  все  значения в  языке  по  происхождению  образны,  но  каждое  с  течением  времени  может  стать  -  безобразным.  Оба  состояния  слова,  образность  и  безобразность,  равно  естественны.  При  поэтическом  мышлении  открывается  простор  для  ассоциаций,  обозначения  положений  дел,  используя  сходные,  но  не  соответствующие  действительности  сравнения:  солнце  встаёт,  дождь  идёт,  время  бежит,  лес  голый,  ветер  воет  и  т.д., и т.п. Игра  ассоциаций  и  переносов  может  усложняться  и  становится  утончённым  видением  мира, игрой  метафорических  фантазий,  которым  может  соответствовать  совершенно  воображаемый  образ,  но  потрясающе  реалистическая жизненная  ситуация. Очевидно, что  эта  неожиданная  игра ассоциаций  и  метафор  требует  воображения,  тонкой  семантической  интуиции,  переносного  употребления  слов в  создании  реалистичного  образа. Поэтическое  отражение это  живое, образное видение  мира.  Однако  слово  лишается  своей  образности  по  мере  его обобщающей  способности,  но  когда  слово  идеализируется  и  абстрагируется, то  полностью  может  потерять  свою  образность, ибо  выходит  за  пределы  досягаемости  опыта. Именно  это  свойство  слов стало  предшественником  прозе  и  научной  терминологии,  где  слово  требует  интерпретации (с помощью других слов, либо научного определения),  в  связи  со  сложностью  обобщений  и  отвлечённостью  мысли. Не  менее  плодотворной  может  оказаться  и  другая  гипотеза  о  том, что  образ  предмета (в  широком  смысле) и  понятие, выражающее  существенные, отличительные  признаки  этого  предмета, обладают  одной  и той же  структурно  эквивалентной  формой. Как  понятие  является  лишь  свёрнутым  знанием  определённой  предметной  области  и  может  быть  развёрнуто  в  художественное  произведение,  или  научную  теорию, так  и  образ – будучи  моделью  предмета, может  быть  развёрнут  в  образную  систему для  сравнения: в  «художественный  фильм»  или  «документальное произведение».  Наряду с этим, образ может быть выражен вербально, как в  художественное произведение, поэтическую метафору, так  и  в  научное  произведение и т.п.».  [Гречко  В.А.  Теория  языкознания. М., Издательство «Высшая  школа»,  2003,  стр. 131-132].
 
Вы, уважаемые читатели, не найдёте в современных логических словарях термина  «образ», обозначающего форму мысли. Но  вместе  с  тем  существуют такие  выражения  как  «образное  слово»,  «образное  выражение»,  «образная  мысль»  и  т.д.  Общий  термин  этих словосочетаний  остаётся  неопределённым.  Создаётся  впечатление,  что слово  «образ»,  как  форма  мысли  в современных философских и логических  исследованиях остался  невостребованным. И  это  произошло  несмотря  на  то, что проблема: «слово и образ, как формы мысли»  была  активно изучаемой, обсуждаемой и интерпретируемой  (в  70-х  годах  ХХ   столетия)  не только у  лингвистов и  литературоведов всего  мира, но и в педагогической среде, а так же  в научных кругах  философов и логиков. Внимательный читатель обратил внимание на то обстоятельство, что отношение между вербальным и образ-но-эмоциональным выражением мысли, несмотря на свою актуальность, остаётся  далеко  не  понятной  областью  языкознания, хотя учёные и пред-почитают говорить об эволюционной взаимосвязи между ними, функциональной взаимозависимости и взаимном проникновении  именно  в  области  человеческого  восприятия, памяти и естественного  мышления человека.

«Слово -  есть  поэтическое  произведение, как  и  сам  человек, - пишет в статье «Сказка и миф» (1984) русский собиратель фольклора, исследователь духовной культуры славянских народов, историк и литературовед, публицист А.Н. Афанасьев (1826-1871), и  поясняет, - Первобытные  языки,  как  убедительно  доказано  новейшими физиологическими  разысканиями,  были  наполнены  метафор, и это  являлось  не  техническим  обозначением  известного  понятия,  а  живописующим,  наглядным  эпитетом,  выражающим  ту  или иную  особенность  видимого  предмета  и  явления. Всякий предмет  рисовался  в  его наиболее  характерных  свойствах  или  в  самом  действии – не  как  отвлечённая  мысль,  а  как  живой  образ. Обобщение  для  нас  имеет  смысл только  в  том  случае,  если  под  ним  мы  имеем  конкретные  восприятия,  из  которых  оно  получено. Пословица,  поговорка,  притча  и  остроумие  живёт   века  и  дело  не  только   в  их  полном  соответствии  какой-то  определённой  идее  или  образу,  а  в  бесконечной  способности  соответствовать  новым  идеям  и объяснять  бесконечный  ряд  явлений  мира и  аналогичных образных представлений, имеющих  свойство  повторяться  в   ином  словосочетании, контексте   и  изменившемся  мире». [Афанасьев  А.Н.  Сказка  и  миф. // Филологические  записки.  Воронеж, 1984.  Выпуск  1-2, стр. 3-4]. Можно, конечно возразить, что это довольно красивые выражения художественных  образов в мыслях уважаемого литературоведа, которые не имеют и  не  могут иметь ни какого отношения к  содержательной  логике  и  теории  правильного  рационального  мышления.  Так ли это на самом деле, соответствует ли это действительности? А если соответствует. То какой именно действительности? Приведём следующую идею. Например, можно утверждать, что понятие «согласие», является положительным аналогом от-рицательного понятия «не противоречие».  Разумеется, если мы примем во внимание тождество их значений в содержательной логической теории. Хорошо известно, что понятие «не противоречие», является принципом, или законом традиционной формальной аристотелевской логики. Автор, конечно, не намерен ломать веками сложившуюся логическую традицию.  Но, размышляя о будущей содержательной логике - вправе заменить отрицательные логические принципы на их положительный эквивалент! Очевидно, что принцип «согласие» в содержательной логике предполагает не только  «непротиворечие», но и ряд других характеристик, которые присущи не только логике, но и этике! В логике этот принцип должен получить точное и ясное определение для того, чтобы его знание понималось всеми пользователями однозначно в рамках содержательной логической теории знания, или дедуктивной логики! Но эта дефиниция не исчерпывает всего содержания этого понятия, а лишь только выражает его в качестве логического принципа. Вполне логично, что с этим мнением согласятся, как специалисты, так и обычные читатели.  Далее, рассмотрим, уважаемые читатели, особую дерзость! Дело в том, что дискретное понятие «согласие», как и логический принцип «согласованность» (не противоречивость) являются единством противоположностей с континуумом  научной теории этики! Здесь мы пока ограничимся высказыванием – этой, кажущейся абсурдностью, но в дальнейшем подробно исследуем указанное  положение и аргументированно его обоснуем. Как вам  предлагаемая теоретическая новелла?

«Выяснение степени и конкретного характера связи и отношений между языком и мышлением, - пишет в учебном пособии «Логика и лингвистика» (2000) специалист в области семантического моделирования, доктор филологических наук, доцент кафедры общего и русского языкознания, гуманитарного факультета  Новосибирского государственного университета  О.Н. Лагута (Алёшина), - одна из центральных проблем теоретического языкознания и философии языка с самого начала их развития. В частности,  далеко не все категории логики имеют языковое соответствие (поскольку не отражены последовательно важные для логики родо-видовые отношения) различия  между  истинными  и  ложными  высказываниями; чисто логические определения часто бывают некорректными (с точки  зрения  языкознания); логические описания оставляют невыявленными психологический и коммуникативный аспекты речи. Но  естественная  языковая форма является тем самым не только условием передачи мысли, но прежде всего условием её реализации. Мы постигаем мысль уже оформленной языковыми рамками. Вне языка есть только неясные побуждения, волевые импульсы, выливающиеся в жесты и мимику, эмоциональные  состояния. Хотя  вопрос о связи единиц мышления и единиц языка до сих пор остаётся открытым, - подчёркивает доцент О.Н. Лагута, - поскольку  по  этому  поводу  существуют различные мнения, однако  наиболее  популярная  точка  зрения  выражается  в  том что основные мыслительные  правила  отражены в грамматике языков и именно грамматическая категоризация создаёт ту концептуальную сетку, тот каркас распределения всего концептуального материала, который выражен лексически. И, наконец, существует компромиссная точка зрения: часть мыслительной информации имеет языковую «привязку», т.е. способы языкового выражения, но часть представлена ментальными репрезентациями другого типа: образами,  картинками, коллажами, схемами и т.п. Существенным недостатком формализованных языков, - напротив, пишет доцент О.Н. Лагута,  - по сравнению с другими языками является то, что они маловыразительны. Совокупность всех имеющихся в настоящее время формализованных языков может воспроизводить лишь относительно небольшие фрагменты естественного  языка  и  действительности, так и некоторой известной  философской  проблематики. Однако, люди, использующие естественный язык при его применении не задумываются о значении слов. Очень  остроумно по этому  поводу  выразился британский философ, общественный деятель и математик, профессор философии в Сити-колледже, преподаватель ряда университетов США, в частности Гарвардского, Бертран Рассел (1872-1970): «В утверждении,  что  человек,  правильно  употребляющий  слово,  должен  уметь  раскрыть  его  значение,  не  больше логики,  чем  в  утверждении,  что правильно  движущиеся  планеты  должны в совершенстве знать  законы  Кеплера».  Развитие  языка  происходит  по  схеме:  образ,  имя,  слово,  понятие,  термин.  Поэтому,  всякое  суждение  (понятие)  есть  толкование  и  интерпретация  образа,  то  есть  является  совокупностью  суждений,  на  которые  разложен  чувственный  образ  и  аналитическое  проектирование  образа.  Наряду с этим язык строго упорядочен, - отмечает доцент О.Н. Лагута, - в нем все системно и подчинено закономерностям, предопределённым сознанием человека. По-видимому, в языке есть общий единый принцип его организации, которому подчинены все его функциональные и системные особенности, причём последние лишь различно проявляются в тех или иных звеньях его структуры. Более того, этот общий принцип должен быть предельно простым, иначе этот сложнейший механизм не смог бы функционировать. Лексический состав любого языка и его грамматическая система не являются зеркальным отражением системы понятий, используемой в человеческом обществе, говорящем на данном языке. Носители разных языков членят  действительность по-разному, отражая в языке разные стороны описываемого объекта. Если объект является носителем признаков a, b, c, d и т. д., то возможно существование номинаций, фиксирующих эти признаки в разных вариациях: a+b или a + c, или a + b + d и тому подобное (это, находит отражение в форме слов-эквивалентов из разных языков мира, как и  в языке - носителе первоначального имени».   [Лагута  О.Н.  Логика  и  лингвистика. Новосибирск, 2000,  стр. 80-85].  Доцент Лагута в своём учебном пособии не раскрывает сущность «единого принципа», существующего в языке (языках), а лишь предполагает его наличие. Однако, оказывается нетрудно этот принцип обнаружить, исходя из единства языка, грамматики и логики. Слова и понятия языка, выражающие единичные предметы непосредственно связаны с общими  совами и понятиями, как и с теориями, раскрывающими значение и смысл этих единичных слов и понятий.  В логике обычно говорят о необходимом единстве  единичного, особенного и общего, которое находит своё отражение  в  понятиях естественного, человеческого  языка и  - это   триединство   является  особенностью  не  только  языка,  но  и  мира.

«Естественный язык, - пишут  в  статье «Язык логики» и авторы справочника «Словарь  по  логике» (1997) профессоры  А.А. Ивин  и  А.Л. Никифоров, - имеет целый  ряд  черт, мешающих  ему  точно  передавать  форму  мысли. Он  является  аморфным, как  со  стороны  своего  словаря, так  и  в  отношении  правил  построения  выражений  и  придания  им  значений.  В  нём  нет  чётких  критериев  осмысленных  утверждений. Не  выявляется  строго  логическая  форма  рассуждений.  Значения  отдельных  слов и  выражений  зависят  не  только  от  них  самих, но  и  от  их  окружения.  Многие  соглашения  относительно  употребления  слов  не  формулируются  явно, а  только  предполагаются. Почти  все  слова  имеют  не  одно, а  несколько  значений.  Одни  и  те же  объекты  порой  могут  называться  по-разному  или  иметь  несколько  имён. Есть  слова, не  обозначающие  никаких  объектов  и  т.д.  Всё  это  не  означает,- полагают профессоры, что - обычный  язык  никуда  не  годен  и  его  следует  заменить какой-то  искусственной  символикой. Он  вполне  справляется  с  многообразными  своими  функциями.  Но  решая  многие  задачи, он  лишается  способности  точно  передавать  логическую  форму. Поэтому, для  целей  логики  необходим  искусственный  язык, строящийся  по  строго  сформулированным  правилам.  Этот  язык  не  предназначен  для  общения, он должен служить  только  одной  задаче: выявления  логических  связей  человеческих  мыслей, но  решаться  она  должна  мак-симально  эффективно. Построение  символического  языка  отличается  тщательностью, с  какой  формулируются  синтаксические  и  семантические  правила,- подчёркивают профессоры А.А. Ивин  и  А.Л. Никифоров, - отсутствием  неправильностей  и  исключений.  Разделение  синтаксиса  и  семантики  позволяет  определить  понятие  логического  вывода  чисто  формально, не  обращаясь  к  содержанию  конструируемых  и  преобразуемых  выражений.  Вывод  оказывается  подчинённым  простым  предписаниям, подобным  правилам  сложения  и вычитания. Исчезает  неясность  и  двусмысленность, всегда  присутствующие  при  обращении  с  такой  трудно  уловимой  вещью, как  «смысл  выражения». Место  обычного  процесса  рассуждения  оперирования  идеальными  смыслами  занимает  манипулирование  материальными  вещами – цепочками  знаков. Выведение  одних  идей  из  других  превращается  в  «вычисление» по  простым  правилам. Создан  «логически  совершенный  язык» позволяющий, - как  это  утверждают  профессоры А.А. Ивин  и  А.Л. Никифоров, - проводить дальнейшее  углублённое изучение  и описание закономерностей логически  правильного человеческого мышления».  [Ивин  А.А., Никифоров  А.Л.  Язык  логики // Ивин  А.А., Никифоров  А.Л.  Словарь  по  логике. М., Издательство Гуманитарный  издательский  центр «ВЛАДОС», 1997, стр. 380- 381].

«Понятие,- пишет в своём  справочнике «Логический  словарь» (1971) специалист в области логики Института философии АН СССР Н.И. Кондаков, - это целостная  совокупность  суждений, то  есть  мыслей, в  которых  что-либо  утверждается  об  отличительных  признаках  исследуемого  объекта, ядром  которой  являются  суждения  о  наиболее  общих  и  в  то же  время  существенных  признаках  этого  объекта.  Понятие, следовательно, не  сводится, как  это  обычно  принято  в  учебниках  логики  и  философии, к  дефиниции, то  есть  краткому  указанию  одних  существенных  признаков  объекта, отображённого  в  понятии.  «Дефиниции, говорит  Ф. Энгельс, всегда  оказываются  недостаточными». Единственно  реальной  дефиницией  оказывается  развитие  самог;  существа  дела, а  это  уже  не  есть  дефиниция. Для  того, чтобы  выяснить  и  показать, что  такое  жизнь, мы  должны  исследовать  все  формы  жизни  и  изобразить  их  в  их  взаимной  связи. Понятие – это  итог  познания  предмета, явления. Дефиниция  необходима  тогда, когда  требуется  определить  понятие, то  есть  установить  его  границы, позволяющие  отличить  его  от  других  связанных  с  ним  понятий.  В этом  случае  в понятии выделяют одни  существенные  признаки  и   выделяют их  из   всего   остального   знания,  содержащегося   в    рассматриваемом  понятии».
[Кондаков  Н.И. Понятие // Кондаков  Н.И. Логический  словарь. А.Н. СССР, Институт  философии. Ответственный  редактор  доктор  философских  наук, профессор  Д.П. Горский. М., «Наука», 1971, стр.393-394].  Как видите, уважаемый читатель, существует немало  специалистов, которые полагают, что часть человеческого мышления осуществляется посредством «образов» «картин», «схем» и т.п., подтверждая существование, так называемой: «женской логики» («интуитивной логики», или «логики разума»), о чём мы с вами уже говорили в начале нашего исследования  метатеории содержательной логики. Традиционная, аристотелевская логика пользовалась для описания правильного мышления  естественным  языком, дополненным  немногими  специальными  символами, поэтому - специалистами  рассматривалась, как  содержательная логика. Но к  концу  ХХ  столетия  в  связи  с  развитием  символической  логики, ведущие философы  подвергли  критике  не  только, так  называемые, «основные  законы»  традиционной  логики, но  незаслуженно обрушили беспощадную  критику на  естественный  человеческий  язык и  традиционную содержательную логику, как  предмет научного  познания и научной рефлексии. Однако все эти, уважаемые учёные, лишь косвенно  указывали на единство слова и множества его значений, понятия  и системы знаний о предмете, выражаемом этим понятием. Важным аспектом есте-ственного языка признаётся  чувственный образ  предметов, выражаемых  посредством  слов  естественных  человеческих  языков.

Метаязык.  Язык  разумности  и  кодирование  знания

«Определение  понятий, - пишет  в  книге «Кибернетика. Семиотика. Линг-вистика» (1968) специалист в области славистики, формализации и семантики, проблем искусственного интеллекта, участник ВОВ, белорусский линг-вист, доктор филологических наук, профессор кафедры общего языкознания Минского лингвистического университета Национальной академии наук Беларуси  В.В. Мартынов (1924-2013), - представляет  собой  процедуру  выявления  отличительных,  существенных  признаков  вещей,  отличающих  их  среди  других.  Определение  это  почти  всегда  перевод  с  одного  языка  на  другой,  который  по  отношению  к  первому  выступает  в  качестве  метаязыка,  то  есть  языка  второго  порядка». В  естественном  языке  в  левой  части  высказывания  в  буквенно-звуковых  символах обозначается - «слово», как  «знак-образ» - субъект, именующий тот  или  иной  предмет  действительности.  А  то,  что  оно  обозначает,  раскрывается  в  правой  части,  выступающей  в  виде  развёрнутого  предиката. «S является (=) P» Фактически  в  каждом  именование (слове)  или  понятии  осуществляется  перевод  с  языка  «знака - образа»  на  метаязык  слова  -  речи. «Между  субъектом  и  предикатом   должен  существовать  знак  равенства, или тождества, - описывая  отношение  между  обозначаемым  и  обозначением пишет в  Учебном пособии «Введение  в  современную  лексикографю» (1959) известный специалист испанской лексикографии, филолог, дипломат и полиглот, литературный критик, Член Королевской АН Испании Х.С. Касарес, -  подлинно удачное  определение  может  содержать  столько же интеллектуальной красоты, в  конце  концов,  речь  идёт  об уравнении,  как  и  изящное  решение  сложной  математической  задачи». Кодирование  знания  представляет  со-бой  процесс  его  представления (сокращения) для удобного и эффективного  использования в какой-либо из  форм, конструкций, концепций, формализмов содержательной  теории».  Как  происходит  это  кодирование, сокращение  мысли, информации, научного знания?   Наши  далёкие  предки  делали  изображения на  стенах  пещер,  смысл  которых  понятен  до  наших  дней Такие  знаки  выполняли  роль  символов,  обозначавших  понятия  или  предметы,  или  целые  повествования.   Картинное, изобразительное  (образно-графическое)  письмо  сохранилось  и  до  наших  дней, например, в  сфере  изобразительного  искусства.  Закрепление  отдельных  символов  (знаков) за  определёнными  понятиями  и  их  использование  для  изображения  разнообразных  ситуаций  означал  переход  к  словесному: иероглифическому  письму.  Здесь  знак  уже  означает слово.  При  этом  начертание символов  всё  более  схематизируется,  теряет  сходство  с  образом  (изображением)  предмета  и  всё  более  ассоциируется  не  с  образом,  а  со  словом  (понятием  о  предмете)  и  становится  словесным  кодом  образа  –  предмета. Так  в  письме  стала  кодироваться  уже  не  непосредственная  действительность,  а  человеческая  речь (слово). Знаки,  которые  непосредственно  не  связаны  с  действительность,  позволяют  передать  и  отвлечённый  смысл, абстрактное  содержание  мысли.  Становится  возможным  комбинировать  смыслами, поскольку  слово,  обозначающее  предмет,  всегда  может  быть  опосредствовано  другими  словами – предметами.  Слова  образуют  слож-ные  понятия.  В  дальнейшем,  в  некоторых  культурах произошёл  переход  передачи  слогов  -  частей  слова,  простых  понятий,  с  помощью  упрошённых  иероглифов,  а  затем  и  фонетических  звуков,  составляющих  само  слово.   Позже,  греки  стали отдельным  значком  передавать  звучание  гласных  и  согласных  звуков. Эволюция  речи  и  письма  следует  путём  унификации  от  тысяч  иероглифов  до  2-х, 3-х  десятков  букв.  Азбука   Морзе  содержит  всего  три  знака:  короткий,  длинный  и  паузу.  Компьютерное  программирование  использует  для  кодирования  информации  всего  два  знака  «0»  и  «1». Музыкальный  звук  отличается  от  обычного  шума  наличием  тона  определённой  частоты вибраций  звуковой  волны. В  музыкальной  гамме  выбирается  некоторая  произвольная  точка  -  нота  «до»  и  от  неё  выстраиваются  точки,  определённым  образом  соизмеримые  с  первой,  что  и  позволяет  добиться  ощущения  гармонического  созвучия.  Всего  в  одной  октаве  признаётся  необходимым  наличие  12  звуковых  частот, 7  основных  и  5  вспомогательных.  Наличие  этой  спектральной  гаммы  оказывается  достаточным  условием  для  выражения  самых  изысканных  образных  представлений о мире». [Мартынов  В.В.  Кибернетика.  Семиотика. Лингвистика.  Минск, 1968, стр. 62-63]. 

«Понятие  информации,  как  знания  определяется, - пишут в книге «Миро-воззрение» (2000)  британский  теолог и историк религии Дэвид Гудинг и британский математик, доктор математики и философии, профессор кафедры математики Оксфордского университета Джон Леннокс, - в  различных  значениях:  это  и  сообщение  о  положении  дел,  сведения  о  чём-либо,  это  и  уменьшение  неопределённости,  это  и  управление  тем  или  иным  процессом  и  отражение  разнообразия  в  объектах.  Содержательный компонент, например, с  точки зрения  теории  информации,  включает  в  себя  идею  кодирования  информации  (сжатия,  свёртывания, формализации информации),   от  рода, через  виды  к индивидууму  и   восходящий  от  конкретного  к  абстрактному, от  частного  к  общему и  от сложного к простому. Этот  компонент информации  принимает  во  внимание лишь структурные  свойства.  Кодирование информации,  это  всегда  её  представление  в  удобном  для  трансляции  и  восприятия  виде. Единообразие  мира  и  его  рациональная  устроенность  позволяют  нам  говорить  о  «простоте»,  как  фундаментальном принципе  мироустройства  и  о  необходимости  этого  принципа,  при  построении  теории  претендующей  на  истину. Только  «заданная  слож-ность»  системы,   может  быть  простой  и  разумной!    Простота  предполагает  исключение  двух  крайностей:  избыточности  и  недостаточности  в  построении  системы, то  есть  её  оптимальность.  Вывод  о  том,  что  некий  предмет  является  результатом активной  разумной  деятельности  типичная  практика,  например,  в  таких  областях  науки,  как  судебная  медицина,  информатика,  археология  и  т.п.  Такого  рода  научные  концепции  могут  быть  сведены  к  проблеме  «распознавания  моделей», то  есть «языка»  разумности.  Каким  образом  оказывается  возможным  распознать  «языковое»  сообщение,  исходящее от  разумного  источника  и  отличить  его  от  случайного  фонового  шума? Исследователи  считают,  что  единственным  надёжным  способом  является  сравнение  сигнала  с  некоторым,  уже  имеющимся  образцом,  который  может  рассматриваться  ясным  и  надёжным  показателем  разумности.  К  таким  критериям  наука  относит:  «заданность»,  «сложность»  и  «алгоритмичность»  языка  информации.  Странно,  что  многие  специалисты   не  обращают  на  это  внимание,  но  простейшая  живая  система  говорит  нам  о  замысле  куда  более  убедительно,  чем   сообщения  о  некоторых  научных  достижениях.  Мысль  о  том,  что  сложные  информационные  образования  необходимо  рассматривать,  как  показатель  разумности  их  создателя,  как  «язык»,  на котором  нам  представлена  информация,  имеет  древнейшее  происхождение».  Чтобы «язык»  был  понят, необходимы  определённые  знания  о  структуре  этого  языка,  его  грамматике,  синтаксисе,  семантике  и  прагматике,  то  есть  знание  о  вспомогательных  алгоритмах.  В  качестве  оценки  алгоритмов  так же  признаётся  сложность  их  образования и представления для распознавания.   Но всё это многообразие оказывается «пустым», если отсутствует  эффективная  прагматика  значений  и  смыслов  языковых  выражений, адекватно  отображающих действительный мир.  «Например, 1) простая  повторяющаяся  последовательность: «я  тебя  люблю»,  «я  тебя  люблю»,  «я  тебя  люблю»,  «я  тебя  люблю»…,  может  повторяться  n раз.  Можно  ли  представить  её простое  описание?  В  данном  случае, положим,  компьютерный  алгоритм  языка, достаточно  прост:  «For  n  =  1n  to  100  write  «я  тебя  люблю», Аn 99,  stop».  Эта  последовательность  из  n раз  повторений  одной  фразы  может  быть  алгоритмически  сжата  и  поэтому  не  является  сложной.  Она  проста,  так  как  содержит  мало  информации.  Вся  информация  и  её  смысл  заключена  только  в  трёх  словах,  выражающих  чувство  и  равномерно  возрастающую  экспрессию. 2) Второй  вариант:  рассмотрим  последовательность  из  13000  различных  знаков,  расположенных  в  иррациональной  последовательности.  Если  мы  не  обнаружим  некоторого  алгоритма  этой  последовательности,  то  наикратчайшее  её  описание  может  быть  только  самой  этой  последовательностью.  С  математической  точки  зрения  и  здравого  смысла,  она  представляется  «случайной»  потому, что  мы  не  наблюдаем  непосредственно  её  образа.  Она  не  имеет  алгоритма,  не  сжимаема  и  представляется  нам  бессмысленной. 3) И  ещё  один  вариант,  скажем,  последовательность  текста,  который  вы  читаете.  Эта  последовательность  представляется  случайной,  так как не  подчинена простому  алгоритму.  Но  она  обладает  важным  свойством  -  «заданной  сложностью», соответствующей  последовательности  букв  алфавита  русского  языка,  его  грамматике,  синтаксису,  правописанию,  определённому  стилю, имеет  значение  и  смысл. Кроме  значения  и  смысла  отдельных  слов, новым  значением  и смыслом  обладают  предложения,  целые  абзацы  и  тем  более,  текст  в  целом.   Носители  русского  языка  без  труда   поймут  значение  и  смысл  этого текста.  Для  человека,  не  владеющего  русским  языком -  здесь  бессмысленное  для  него,  нагромождение  символов. Изучив  язык  и  освоив  определённую  практику  коммуникации  с  помощью  этого  языка,  он  сможет  прочесть  этот  текст  и  относительно  своего  «профессионализма»  в  овладении  языком,  понять  значение  и  смысл  текста.  Но  до  этого  он  может  предположить,  что  это  осмысленный  текст,  составленный  на  не-понятном  для  него  языке.  Итак,  три  варианта  текстов:  1) первый  -  задан (упорядочен),  прост  и  алгоритмичен;  2) второй – не  упорядочен,  сложен  и  не  алгоритмичен  и  3) третий -  упорядочен,  сложен  и  обнаруживает  алгоритмы  языка  и  некоторую общую  смысловую  «модель».  Все  эти  алгоритмы  не  менее  сложны,  чем  текст,  а  их  значение  и  смысл  выходят  за  пределы  обозначения  самих  символов.  Для  изложения  и  понимания  текста  необходима  определённая  компетентность  и  автора,  и  пользователя,  то есть совместимая  разумная  деятельность  субъектов.  Закодированное  в  любом  языке  сообщение  является  кучей  бесполезной  информации  (шума),  если  нет  интерпретатора  и  «ключа»  для  её  использования. Примером  такой  природной  семантики  является  генетическая  программа  жизни  на  Земле,  обладающая  заданной  сложностью языка. Но  очевидно ли,  что  информацию  этой «заданной  сложности»  породил  разумный  создатель,  имевший  определённую и осмысленную цель.  Следует  иметь  в  виду,  что,  просто  порядок  и  информация  в  порядке  имеют  сходные  черты,  но  отличаются  друг  от  друга  -  фундаментально.  Поэтому   в  объяснении  нуждается  не  столько  происхождение  определённого  порядка,  сколько  происхождение  информации  о  порядке,  так  как  именно  за  этим  должен  стоять  замысел.  Современное  понимание научной  необходимости  разумного  создателя  жизни  связана  с  тем,  что  «живая  молекула ДНК  обладает  тем  же  свойством,  что  и  созданные  в  соответствие  с  определённым и разумным замыслом  компьютерные  языки для программ,  или  тексты на  естественном, человеческом  языке». [Гудинг  Д., Леннокс  Д.  Мировоззрение.  Для  чего  мы  живём  и  каково  наше  место  в  мире.  Ярославль, Издательство «ДИА-пресс», 2000, стр. 124-125]. С  позиции  приведённых   доводов,  заданная  информационная  сложность  в  определённой  области  предполагает  её  «свёртывание», упрощение, то есть  обобщение,  систематизацию  и  оформление  в  удобный  для  трансляции  вид.  Из  этого  следует,  что  такого  рода  информация  должна  быть  элегантна, оптимальна  и  строга,  в  том  смысле,  что  в  наименьшем  объёме  должно  быть  сосредоточено  наибольшее  её  истинное содержание.  Это  эстетическое  требование  может  быть  воплощено  лишь  средствами   гармонии,  симметрии,  пропорциональности  и  согласованности  частей  и  целого.  Многие  учёные  неоднократно  указывали  на  поразительную  связь  между  изящностью,  красотой  и  интуитивным  критерием  истины   не только  математического, но и  иного  содержательного  знания.

«Если  понятие  смысл  рассматривается  как  осмысленное  выражение  мысли, то  бессмысленное – есть  выражение  абсурда. Слово «абсурд (от лат. absurdus — нелепый), - пишет в  одноименной  статье справочника «Новая  философская  энциклопедия» (2000) доктор  исторических  наук, профессор, заведующий  отделом  ИФ РАН А.П. Огурцов, - граница, изнанка, оборотная сторона смысла, его превращённая форма. Попытка дать категориальное определение абсурда невыполнима и сама по себе абсурдна, поскольку абсурд не улавливается в сети здравого смысла  разума человека, ни понятий рассудка и рациональных идей». Понятие этого  феномена  языка, распространяется: «От  трактовки  абсурда, как  беспредметного  слова  и  высказывания, не  имеющего  референта, к  пониманию  абсурда  как  нарушения  законов  логики  и, наконец, к  интерпретации  абсурда,  как  того, что  невозможно  помыслить, что  лежит  за  границами  понимания  и  объективно - идеального  мира  смыслом, выявленного  в  человеческих  дискурсах  и  в  принципе  возможного».  Вместе с тем абсурд входит в саму структуру логических процедур доказательства, поскольку косвенное доказательство, или доказательство от противного, не может быть осуществлено без обращения к абсурду.  Процедура косвенного (апогогического) доказательства, основанного на приведении к абсурду  заключается  в  доказательстве положение А, которое  обосновывается  опровержением противоположного (не-А) с помощью вывода из него невозможного, абсурдного следствия. Не  трудно  предположить, что  проблема  абсурда  возникла, прежде  всего,  при  разграничении  истинных  и  ложных  рассуждений, которое  было  важным  в  риторике  и  судебной  практике.  Для  античной  философии  абсурд – это  симптом  и  предвестник  ложности  рассуждения, поскольку  считалось, что  истинность является воплощение  смысла, а  ложность представлением бессмыслицы, то  есть  содержательного абсурда.  В логике  и  гносеологии  ХХ  века  в  связи  с  развитием  символических  исчислений  была  предложена  программа  верификационизма, целью которой  была  элиминация (удаление)  из  языка  науки бессмысленных  высказываний.  Однако  эту  радикальную  программу  осуществить  не  удалось, по  причине, в  том  числе, и  связи  абсурда  с  логическими  парадоксами. [При этом здесь надо заметить, что высказывание профессора А.П. Огурцова о том, что  в  естественном языке возможны абсурдные, бессмысленные  сочетания  слов, свидетельствующие  о его несо-вершенстве, не менее бессмысленно. Это  утверждение скорее самокритика профессора, чем критика языка. А приведённые примеры, скорее, говорят  об  отсутствии  определённости  в  высказываниях  авторов  этой  абсурдной точки  зрения, -  Примечание В.Б.].   Ж. Делез, обсуждая проблему абсурда, возникающую в логике, проводит различие между двумя фигурами нонсенса и соответственно между двумя формами абсурда. Невозможные объекты (квадратный круг, материал без протяжённости) не принадлежат ни к реальному, ни к возможному бытию, а относятся к сверх-существующему, где не действует принцип непротиворечия.  [Делез Ж. Логика смысла. М., 1998, стр. 58, 100]. Тем самым, - по профессору А.П. Огурцову, - более фундаментальными структурами по сравнению с истиной и ложностью оказываются смысл и бессмыслица (абсурд). Поворот логики и гносеологии к проблеме осмысленности выражений, к трактовке абсурда, как способа прояснения смысла связан с отказом от прежних оппозиций (таких, как «язык-мышление», «слово-понятие», «знак-значение») и с введением новых, более дифференцированных, рациональных оппозиций (таких, как денотат и значение, значение и смысл, язык и речь, различных уровней предметности: от интенционального значения до  их идеальной предметности».  Возражая такого  рода  настроениям, может  быть  следует  вспомнить  древнегреческую  мудрость: «всякая  хорошая  мысль, продолженная  в  бесконечность, приводит  к  нелепости».  [Огурцов  А.П.  Абсурд // Новая  философская  энциклопедия. Т. 1. М., 2000, стр. 21-24].   Действительно, если  исключить  проявление  абсурда  за  пределами  логики (в  жизни, психологии, искусстве  и  т.п.), о  которых  рассуждает профессор А.П. Огурцов, то  мы  обнаружим, что в  логике абсурд  проявляется  лишь  в  области  символических  исчислений, ибо  в  содержательной  логике  проявление  абсурда  является  свидетельством неопределённости  мысли, её противоречивости, либо противопоставления. Поскольку понятие абсурда (бессмысленного) является полярностью смысла (осмысленного, разумного), то  понятие  вероятного (неопределённого)  является  противопоставлением  понятия  определённого (определённости  мысли). Разумеется, выражение  мысли  должно  отвечать  логическим  требованиям  точности  и  т.д., Следует  понять, что  определённость  мысли  является  лишь  необходимым  элементом  тождества  мысли   и  отображаемого  в  мысли  предмета. Поэтому, тождество научной мысли, отображаемому предмету, включает в  себя осмысленность и исключая, таким образом, из своих  пределов  абсурд, парадоксальность, или  бессмысленность.  Возможно, вы – уважаемый читатель, согласитесь с автором в том, что во всех случаях устранения в мышлении  вероятности и установления определённости высказываний, является прерогативой  содержательной  логики и привносимой традиции логической культуры содержательного мышления.  В  справедливости этой идеи далее вы неоднократно убедитесь и обнаружите массу примеров её практического функционирования и эффективности. Правда, при этом не следует абсолютно отвергать искусственные языки науки, в том числе и логики, которые уместны, как необходимые приложения естественных языков. То есть не следует забывать лишь о их специфическом применении - следующем из естественного языка.