Мадам поехала в Париж

В черном жилете с атласной спинкой, на груди рабочий фартук - мастер на все руки - пятидесятилетний Мухель Блювштейн, среди своих Муха, с годами от сидения на одном месте и от сытой пищи заметно располнел. Он, бывший первый законный муж Софьи Ивановны, более известной как Сонька Золотая Ручка, в будни занимался мелкой торговлей и ремонтом разных изделий для домашнего хозяйства. Но в субботу, ни-ни, никакой работы. Его выходной лапсердак с котелком и длинным шелковым кашне проветривались в прихожей на вешалке. В этом праздничном наряде только в синагогу ходить, но вот где же она, святая обитель? Мухель пожертвовал целых десять рублей, чтобы возвели ее на углу Гороховой и набережной Фонтанки. И что? Стали строить? Таки-нет. Петербургский полицмейстер Трепов заартачился, по близости оказалась его любимая православная церковь. Вместе им не стоять! И для синагоги местечко подобрал подальше, что на Большой Мастеровой улице.
Тут Мухель задумался. А что если… Не переехать ли ему со своей конторкой и семейством на Большую Мастеровую? Там его гешефт расцветет, клиенты богатые сами пойдут. Семейство приоденется.
Только рот он раскрыл, начал свои фантазии высказывать… Как Лялька, жена, сразу на дыбы.
- Ты что, спятил, Муха? Чего тебе здесь не хватает? Никольский рынок под боком. У нас же свой зеленый дворик, детишки в нем резвятся. Вокруг все спокойно. В город захотел, да? В толпу? Ты видел эту Мастеровую? Там Офицерская рядом, одна солдатня, ругань, кругом камень. Работай, муженек, и не пугай меня своими фантазиями.
Мухель не стал с женой спорить. Не в его характере. Лялька - сама житейская мудрость, женщина - хоть чересчур и говорливая, лезет в его дела, так ведь в здравом разуме ей не откажешь, старается она для семейства. На том и остановились.   
К субботе Мухель обычно брился. На кожаном ремне с зеленой абразивной пастой направлял он лезвие опасной бритвы, и после снятия синей щетины кожа его становилась нежной, ласковой, как у новорожденного. Брызгал Кёльнской водой, втирал питательный крем, а кончики усов подкручивал вверх, все по новой моде - прямо на подиум.
Еще любил он рисовать. Да, да, Мухель был неплохой художник, в смысле рисовальщик. И гравёр. Когда ему в руки попадали тяжелые по весу карманные часы с золотыми стрелками и музыкальным боем, он подносил их к уху. Наслаждался звуками тонкого механизма. Но, увы, чаще приносили ему, пузатые швейцарской карманные фирмы «Брегет», неисправные. Как вернуть их к жизни? Где взять запчасти? Из Швейцарии? Не шутите. Хотите получить исправные, ждите, когда появятся еще неисправные. А пока…
На золотой крышечке он выводил монограммы, даты рождения, украшал цветочными узорами. И любовался. Ремонт таких часов приносил ему солидный доход. Только патента на этот гешефт у Мухеля не было. Часы приносили ему краденные. Он их «перелицовывал». На тыльной стороне изменял рисунок-украшения, к фирменному номеру добавлял парочку своих цифирок.
С утра до вечера сидел он, согнувшись на табуреточке, за рабочим столиком с инструментами. Забывал обо всем на свете. Боялся одного - внезапного прихода полицейских.
Будучи человеком пуганым и гонимым, Мухель с опаской прислушивался к стукам во входную дверь. Если раздавалась знакомая дробь в оконце и крик «Муха!» - это были свои. Чужак стучал в дверь кулаком. Полиция, та не церемонилась, барабанила сразу в четыре руки, била еще ногами. От громкого стука и крика за дверью: «Немедленно откройте, полиция!» - он старался не вздрагивать.
С рабочего табурета не поднимался, кричал Ляльке, чтобы она открыла. Его удивляло, чего легавые в его окраинный домишко рвутся, и орут каждый раз, будто они резаные?
И вот опять барабанят… На этот раз он зло взирал на влетевших к нему в мастерскую запыхавшихся, полицейских, потных, красномордых в зеленых мундирах.
Без дрожи встал со своей табуреточки с двойным дном. Ремонтируемые часики успевал опустить в тайничок под сидением, на котором лежала кожаная подушечка. Это был его тайник, дарохранительница с «Брегетами». Какого черта принесло легавых, что им понадобилось?
А понятно! Сыщики надеялись найти у него Соньку. Ну не дурни?
«Скажите, сударь, где гуляет ваша бывшая супруга, мадам Блювштейн, София Ивановна? - Начинали полицейские и ехидно добавляли, - Сонечка Золотая Ручка?»
Главный полицейский широко открывал свой громкий рот и хрипло выдавливал: «Ее обвиняют в краже! В совершении крупного мошенничества. В Москве она обманула дворянина, приезжего господина из Саратова, завладела крупной суммой денег. Признавайтесь, где она сейчас находится, укажите адрес?»
И глазками вокруг шарят. Неужели Мухель настолько тупой, что у себя дома скрывает Соньку? Наивные ищейки. Ищите и обрящите!
Он водил их по комнатам. Распахивал дверцы шкафов, сам залезал под кровати, двигал диваны. Они не унимались и требовали рассказать, где скрывается беглянка Сонька?
«А нам, какое дело до нее, господа хорошие? - Нахмурившийся Мухель скрещивал руки на груди. Весь был, как пружина. - Извините, мы двенадцать лет, как расстались. Мы не знаем, чем занимается названная вами мадам. И не интересуемся. У нас свой гешефт, мелкая торговля в розницу. Продаем хозяйственные принадлежности, бижутерию. Платим налоги. Все по закону, вот квитанции. А дама, которую вы назвали, за свои нечестные афёры пусть отвечает сама. Мы люди семейные, вон, моя жена Ляля, сидит, вышивает, вон, во дворе бегают наши дети. Чего от нас вы хотите?» 
Разочарованные, полицейские уходили. По пути заглядывали в тесную коморку с железной кроватью и стулом, в углу стояло, как всегда, накрытое потертым ковриком отхожее ведро. Морщились от кислого запаха и убегали на свежий воздух. Ни погреба на первом этаже, ни чердаков, ни сараев у семейства Блювштейн не было. 
Но полицейские тоже не дети, приходили не случайно. Знали, что бывшие мужья, известная торица, Мухель Блювштейн, Арик Розенблад и Кася Пинчук, они же «опекуны», подстраховывали Соньку. Хитрецы, при сигнале «Атас!», они оставляли на попечение женам свой гешефт и сматывались, отправлялись в путь-дорогу, сопровождать Сонечку. Оберегать свою красавицу-госпожу от неприятностей и коллективно добывать «товар» с запахом денег - это было их кредо. Роли были распределены заранее: старейшина Мухель  Блювштейн - «камердинер»,  Арик Розенблад - «возничий», а «носильщик» - самый молодой Кася Пинчук. По прихоти красавицы-госпожи, они менялись своими ролями. Но не в этом суть.
Домой к ним Сонечка никогда не заходила. Они Сонечкин дом у Маркизовой лужи тоже обходили стороной. После ловкого проведенного в ином известном городе акта мошенничества Сонечка тотчас отбывала домой в Питер и сразу на Варшавский вокзал. Там недалеко у нее была съемная квартирка. С нарочным она отсылала записочки бывшим мужьям. Возле вокзала в чайной потчевала себя утренним завтраком, ждала появления помощников.
В летнее теплое время на ней было белое платье, на голове шляпка с цветами, на столике - дымившийся кофий и тарелочка со свежими медовыми круассанами.  Ее бывшие мужья в это время прощались с женами. Процедура, отнюдь, не быстрая…
У первой платформы с высокой трубой выпускал пары маслянистый паровоз, новая чудо-машина, изготовленная специально на Невском заводе для поездки по «чугунке» в Европу. В 17.00 раздавался первый удар сигнального колокола, он означал, внимание, приготовиться к посадке. Звучали предупредительные свистки оберкондукторов. 
Госпожа смотрела на свои миниатюрные часики на запястье левой руки, они показывали 17.30, время покинуть чайную. По высокой вокзальной платформе госпожа направлялась к синему вагону, первый класс.
Мадам не оглядывалась. Она чувствовала, как сзади уже пыхтит вспотевший камердинер, полный, улыбчивый и по моде усатый Мухель Блювштейн. Успел вовремя. В руках у него покачивались пустые дорожные саквояжи от француза Луи Виттона.
Эту парочку обгоняли «возница» и «носильщик», у них был вишневый вагон, второй класс, для разночинцев.
Состав поезда состоял из семи вагонов, первый багажный, он же почтовый, далее два синих, первый класс, за ними второй - вишневый вагон. Желтый, - это был третий класс, а концевой – просто серый. Он предназначался для поездки по России. Этот вагон мотало из стороны в сторону, как хвост у кошки. Потому и прозвали его «ТТ» - «Тесная толкучка». Всякий сверчок – знай свой шесток, все по классовому ранжиру, по достоинству.
Из белой, вышитой бисером, сумочки мадам доставала красноватую картонку. Кондуктор вежливо склонял голову, внимательно проверял билет и зачитывал проездную инструкцию. Назидательно вещал:
-  Напоминаю вам, уважаемая госпожа, что ваш билет до Люксембурга. Наш пассажирский поезд Петербурго-Варшавской казенной железной дороги идет только до станции Вержболово. Это, считай, почти восемьсот верст от Питера. Там граница и пересадка с вещами в немецкий экспресс, он стоит на станции Эйдткунен. Оттуда начинается европейская узкая колея. При себе надо иметь паспорт для регистрации. Дальше немецкий состав пойдет на Кёнигсберг, затем в Берлин и от него до Парижа.
Сонька внимательно все выслушивала, согласно кивала, отвечала, что маршрут ей знаком, паспорт у нее с собой, может предъявить. Но на этот раз она едет до Люксембурга, просьба напомнить об остановке.
Кондуктор обещал, компостировал билет, приподнимал фирменную фуражку и подавал госпоже руку. В его ладонь она опускала пару целковых.
В синих вагонах в отдельных меблированных купе путешествовали в основном солидные ухоженные господа с толстыми портмоне, и с коммерческими мыслями.   
На платформе звучал третий удар колокола, дежурной по станции что-то кричал в свою трубу, паровоз раздувал пары, свистел и дергал…
Равномерно стучали колеса, покачивались вагоны, скорость увеличивалась, за окнами тянулись окраинные зеленые деревеньки, в вагонах начиналась особая дорожная жизнь.
Попутчики по соседнему купе приглашали к себе молодую одинокую барышню.  Они были, слава Богу, без жен и детей, улыбчивая одинокая Сонька держала марку - представлялась им русской княгиней, мадам де Бриннер.
- Вот, наконец, избавилась от забот, вырвалась из дома, господа, - говорила она, присаживаясь в подвинутое кресло. - Направляюсь в Люксембург. К мужу. Потом в Париж. Там нас будет ожидать бонна с детьми, и все вместе поедем на Лазурный берег...
- А кем ваш муж является, извините великодушно? - осторожно спрашивали попутчики.
- Месье де Бриннер… Не слышали о нем? В газетах есть реклама, - удивлялась Сонька. - Ах, да, извините, это же французские газеты. Мой муж известный врач Жан де Бриннер. В Люксембурге у него своя практика. Его пригласили в Париж, скоро откроет там свой филиал.
- О, простите, мадам, сожалеем, но мы не читаем французские газеты и не слышали о таком. Так вы надолго к нему?
- На четыре недели, может быть, задержусь. А вы, уважаемые?
- Мы в Париж, в первый раз. Слева Богу, без жен и детей. – Довольно вздыхали господа. - Говорят, Париж стоит обедни?
- Не сомневайтесь, уважаемые, пообедаете там более чем сытно, и вам предложат бокал красного вина, за счет заведения, - продолжала Сонька расхваливать привлекательные особенности французской кухни. - Вам понравится, это же Европа. Но нужен переводчик. Без него, как без рук.
- Вот здесь наша беда, уважаемая княгиня. Но нам обещали одного переселенца. А вы, не присоединитесь к нашей компании?
- Спасибо, спасибо, меня ждет муж. Надолго вы едите?
- На три недели. Хотим посмотреть столицу Франции. А ваш муж француз, доктор… Почему не откроет практику в нашей столице?
- Его приглашали в Санкт-Петербург. - Сонька закивала. - Но, видите ли, местная клиентура пока не отпускает.
- Извините, мадам, в таком случае, нельзя ли воспользоваться услугами вашего супруга?
- Почему нет? - отвечала княгиня.
- За границей хорошие лекарства, - продолжали разговорчивые попутчики. - Нам бы подлечиться у опытного врача. Оно с вашей рекомендацией, надежнее. Можно организовать? - интересовались господа-попутчики.
Княгиня смеялась:
- Безусловно, господа, хорошие, нет никаких проблем. - Она делала паузу и заканчивала. - Вот только, если вы, уважаемые, страдаете женскими болезнями.
Сообразительная была русская княгиня, она же мадам де Бриннер. Господа смущенно улыбались.  Вопросов больше не задавали. 
Княгиня выходила в коридор, снимала с головы летнюю панамку, смотрела в вагонное зеркало, поправляла черные локоны, улыбалась отражению: ямочки на месте и, вернувшись в купе, демонстрировала знание французского, обращалась к своим визави: «Excusez-moi… vous parlez Francais?»  «Извините, вы говорите по-французски?» Попутчики, скромно улыбались и беспомощно смотрели друг на друга. Они предлагали княгине сесть на диван, так будет удобнее. И поговорить по-русски. Она садилась на уютный диван. И быстро осваивалась в незнакомой компании. Ей явно не хотелось покидать это общество.
Учтивые господа-попутчики, преисполненные уважения к замужней русской княгине, прекрасно знавшей французский язык, в свою очередь
не желали отпускать ее. Просили украсить мужское общество. Мадам была в угаре, с удовольствием рассказывала о магазинах Парижа, о Лазурном побережье…
Ее интересно было послушать. На остановках в купе наведывался усатый «камердинер» из соседнего вагона. Был в светлом костюме, успел переодеться, вежливо склонившись, спрашивал, не нуждается ли его уважаемая княгиня в чем-либо? Взмахом руки она отсылала его обратно, «не мешай»! На больших станциях «камердинер» бегал за кипятком, приносил полный чайник. «На всю компанию. Надо еще? Сбегаю! Поезд подождет», - шутил полный усатый «камердинер» и приветливо улыбался. Потом он передавал княгине цветастый бумажный сверток. Мадам разворачивала, мужчины ахали. В руках у княгини оказывалась темная бутылка. Бог мой, да это же французское шампанское.
Попутчики предлагали графине попробовать сперва ароматного чайку с английской заваркой.  Из Индии. Пили темный чай вприкуску, вместо конфеток предпочитали колотые кусочки русского рафинада. На следующей остановке «камердинер» на подносе со станции приносил бутерброды с икрой, французское печенье, шоколадную глазурь и пустые бокалы. Княгиня угощала.
«Шикарно живем! По-княжески!» - шутили господа попутчики. Умельцы щелкали пробкой, она взлетала в потолок, все хлопали в ладоши и разливали пузырящееся шампанское «Вдова Клико». Княгиня поднимала бокал и восклицала:
- Вошёл и пробка в потолок, Вино кометы брызнул ток.
- Это ваши стихи, княгиня? - удивлялись повеселевшие господа.
- Нет, уважаемые, нет, это же Пушкин, «Евгений Онегин». Наш поэт любил игристое вино мадам Клико. За вас, милые попутчики, в этом вине скрыт настоящий французский «perlage, перляж»!
Милые попутчики смущенно опускали глаза. «Миль пардон. Что за выражение?» Княгиня смеялась, как, вы и это не знаете?
- По-французски так называется бурное движение пузырьков игристого шампанского. Свидетельство его высокого качества, qualit;. Да, господа, наша жизнь тоже игристая. Не замечали? Мы едем во Францию, перляж только начинается. Ваше здоровье!
Все переводили дух, улыбались, повторяли стих Пушкина, произносили незнакомое «перляж», потом, как водиться, играли в карты. Штос, вист, покер? «Давайте в покер, господа!» «Камердинер» приносил еще одну бутылку, крымского десертного и новенькую колоду карт. Пили ароматное полусладкое. Княгиня говорила, что это крымский виноград «Изабелла». Пили, хвалили, произносили тосты, головы кружились. Мадам шутила, сдавала карты, проигрывала, тут же расплачивалась. Долги терпеть не могла, она же не Пушкин, за долги которого расплачивался государь. Все смеялись удачной подначке.  Качались вагоны, сильнее кружились головы, языки ворочались тяжелее.
Не замечали, как за окном темнело. Договаривались, что по возвращении домой, уже в Петербурге, им надо будет обязательно всем вместе собраться, выпить ароматного крымского, затем кофию и вспомнить чудесную поездку. Почему бы тогда не раскинуть картишки? Обменивались визитными карточками. А пока спать, спать… На окнах задвигали темные шторки.
Рано утром, задолго до Парижа, русская княгиня де Бриннер готовилась к высадке.
- Скоро станция «Люксембург», уважаемая княгиня, - шепотом предупредил вошедший кондуктор. - Это столица герцогства, в нем говорят на немецком и французском, вам выходить.
На прощание кондуктор получал снова свои целковые. Сняв служебную фуражку, он кланялся ниже обычного.
Уставший немецкий паровоз уже отцепили. Его отгоняли на запасной путь, на смену катился другой, французский, заправленный углем, керосином и водой. Крепко спавшие господа попутчики ничего не замечали, из купе доносился громкий храп. 
На перрон «камердинер» выносил дорожные саквояжи. Вместе с графиней они скрывались за дверями вокзальной станции…
М-да, только вот по прибытию в Париж у некоторых заспавшихся попутчиков графини болели головы. У них обнаруживались пропажи. Самые, что ни есть настоящие. Портмоне в карманах находили, а вот франки и русские рубли из них непонятным образом исчезли… Проиграли в покер?  Вроде, нет. Никто не блефовал. Но пропали также золотые часы с цепочкой, портсигары, зажимы для галстуков с дорогими камешками. Неужели княгиня? Спрашивали кондуктора. Он ничего не видел, ничего не замечал и удивленно пожимал плечами: «Извините, уважаемые, ночью все спали, - он проверял. - Княгиня тоже спала, вышла в Люксембурге».
«А ее камердинер? Он ехал в соседнем вагоне», он не приходил?»
«Нет, нет, - господа, на ходу поезда - это невозможно. Он вышел вместе с княгиней на остановке в Люксембурге». 
В полицию не обращались, там французы, как им объяснить? Виноватым считали избыточно выпитый алкоголь. Этот французский «перляж» замутил господам головы.
В Люксембурге Сонька останавливалась в недорогом пансионе, и начинала свой обход - по привычке заглядывала в ломбарды, там за недорого покупала всякую безделицу, и, конечно, для бестолковых мужей бижутерию для домашних работ. На центральной улице, Rue du Centre,  в ювелирном магазине  «Histoire d'Or, Золотая история» у нее перехватило дыхание - она  увидела «золотые» копии луидоров с профилем на аверсе французского короля, ну того Людовика, которого прозвали «Солнце». Четырнадцатый?
«Это тот самый французский король, который сказал, что государство – это я?»
«Да, да, монеты именно это от короля», - подтверждали продавщицы.
«А сколько всего у вас луидоров?» - спрашивала мадам у любезных продавщиц.
«Двадцать», - отвечали ей.
«Двадцать? Откуда такое число?» - не унималась дотошная Сонька. «Не знаете? Нет? Я вам подскажу. Только, если сделаете мне скидку. Согласны?»
«О, согласны, мадам, сделаем скидку, только если ваш ответ нам понравиться», - заверили продавщицы.
«Это же галльская, французская система счета, - начинала «мутить воду» Сонька. - Двадцать заветное число, оно от количества пальцев на руках и ногах. Сколько у каждой из вас всех пальцев?»
«Ровно двадцать», - недоуменно отвечали продавщицы.
«Правильно, считать умеете. А вот галльские племена считать не умели. Они опирались на свои натуральные пальцы. Эта галльская двадцатка дожила до королевских времен, - с ходу фантазировала мадам».
Удивленные продавщицы улыбались. Веселая попалась им покупательница. Она внимательно рассматривала дату чеканки луидоров и продолжала: «Надо же, какая старина, 1669 год». Мадам удивленно покачивала головой: «Слово луидор, означает «Золотой Луи». Король позирует в шикарном парике до плеч. Видете? Ему здесь двадцать лет. Опять магическая цифра. Молодой король в этом возрасте как раз начал носить парик».
«Как? Неужели? Почему так рано?» - спрашивали удивленные продавщицы.
«Потому что этот французский король очень рано облысел. Каково юному королю сверкать голой головой? Неприлично, верно. Особенно перед дамами».
«Отчего же он облысел?» - недоумевали продавщицы и сводили брови. Сонька вздыхала. «Слишком активно ухаживал он... Но не за волосами, а за своими фаворитками. Часто менял их. И все его волосы оставались на подушках».
Удивленные продавщицы давно так не хохотали.
За столь веселый ответ они согласились снизить цену для удивительной иностранной покупательницы. «Откуда едите? - спрашивали». «Из холодной Швеции, - отвечала покупательница». «О, тогда вам, мадам, с трехсот пятидесяти скинем до трехсот франков и пожелаем успешной дороги».
Довольная сделкой, Сонька махала на прощанье продавщицам ручкой. Хоть пятьдесят франков сумма не велика, но все же навар за пустую болтовню. При выходе из магазина мадам случайно прихватила с собой пару женских сумочек, которые беспечные продавщицы вместе с верхней одеждой оставляли у парадной двери.
В парке на скамеечке Сонька разбирала содержание сумочек. Документы и женские принадлежности ее не интересовали. Из кошельков вынимала скрученные трубочкой купюры - пересчитала, ровно триста франков. Совсем неплохой навар. Сумочки оставляла на скамейке, порядочные люксембуржцы отнесут их в полицию…
Со следующим французским экспрессом Сонька въезжала в Париж. Своих мужей она просила называть ее теперь просто мадам Ломбаль. В Париже никаких русских графинь. Повторите…
В знакомом ей столичном городе она отводила душу - «шмонала» по магазинам, заходила в ювелирные салоны, заглядывала в парфюмерные лавки, присматривалась, приценивалась. Подбирала вещицы к своему парижскому антуражу: шляпки с вуалью, расшитую золотой парчой белую сумочку, китайский летний зонтик с бахромой и висюльками, пахучий веер из сандалового дерева, узорчатые тонкие перчатки, туфельки на каблуках с застежками, браслеты, сережки, колечки, флакончики с дорогими духами.
Объемные дорожные саквояжи набивались и набивались. Она не горевала, у нее были персональные носители женских модных аксессуаров.
Вполне довольная покупками, уставшая от беготни, вместе с гоп-компанией на курортном поезде она отправлялась… Куда? На Лазурный берег, к ласковому морю. Забыть о заботах! И будь то Ницца или Монте-Карло, не важно, под южным солнцем господа из России должны набираться сил, здоровья, дышать ароматом кипарисов, магнолий, слушать шелест пальм, принимать водные процедуры и отсыпаться. Отдыхать, отдыхать…
Но проходили три-четыре дня. Настроение у мадам Ломбаль менялось. Обездвиженность надоедала. Отдых - это хорошо, поправить здоровье надо, но франки, изъятые из портмоне господ попутчиков из России, утекали, утекали… А намеченный срок отъезда домой приближался.
Длительный отдых - это не для русской деловой мадам. Каждый день окунаться в волны, валяться на горячем песке, дремать в шезлонге под солнцем, слушать шелест пальм, сколько можно? От дури с ума сойдешь. Деятельную мадам тянуло к людям, не хватало ей острых ощущений. А французы… они такие наивные, ну, просто прелесть. Сами напрашивались на обман. Что предпринять?
У мадам Ломбаль появились теперь «золотые» луидоры короля, которого прозвали «Солнце». Двадцать «золотых» монет с его профилем.
«В России они не имеют особой ценности, - рассуждала мадам Ломбаль, -  а вот Париж, родина короля «Солнце»… Самое место, где от фальшивки надо избавиться, сбагрить. Кошельки мадам слишком быстро пустели. Кормить братию бездельников? Никаких денег не напасешься».
У неугомонной мадам Ломбаль созрел план. В Ницце она выбрала уютный бутик «Accessoires pour Madame, Аксессуары для мадам». На глазах удивленных продавщиц из белой, украшенной золотой парчой сумочки, появившаяся мадам доставала немецкие купюры разных достоинств, зеленые доллары, случайно роняла их на пол. Купюры разлетелись, их собирали, возвращали хозяйке, она отыскивала в сумочке главное - редкие золотые луидоры эпохи «вашего короля Людовика, ну того, который был «Солнце», парик носил до плеч»…  «Ceux-ci sont ; partager?» Наконец вот они! Эти золотые королевские луидоры для обмена? Их двадцать штук. Подходят? Все монеты она приобрела в ломбарде Люксембурга, вот квитанция, адрес Центральная улица, магазин «Золотая история», цена - три тысячи франков».
Приезжую мадам интересовали кольца с натуральными изумрудами и перстни с сапфирами.
«Можно посмотреть, примерить? Сколько каждое? Две тысячи франков? Прекрасно»!
Пока продавщицы с интересом рассматривали «ценности» за три тысячи франков - красивые золотые луидоры с профилем Людовика - мадам примеряла кольца. Они легко надевались, но плохо снимались. Неожиданно она морщила лицо - ей нужна вода, глоток воды, извините, уважаемые, лучше туалет. Ну, прихватило, знаете, южные фрукты, они «бурчат»…  Она оставляла на прилавке свою сумочку. Ее отводили в туалет. 
Продавщицы сочувствовали, понимали болезненное состояние, мадам после длительной дороги. Но время шло, «болезненная» мадам не возвращалась. Сколько можно ждать? Наконец отважились, проверили - дверь в туалет оставалась запертой. Стучали, дергали, испугались, вдруг обморок, не дай бог, умерла? Взломали замок - внутри было пусто. Никого. Никаких следов пребывания в нем женщины. С исчезновением мадам пропали кольца с изумрудами и сапфирами. Четыре кольца! Потеря солидная, на восемь тысяч франков. В русском эквиваленте около трех тысяч рублей. Для России тоже немалые деньги. В центре столицы за пятнадцать рублей в месяц можно было снять прекрасную квартиру…
Французские продавщицы недоуменно чесали затылки. Неужели кража?! Но мадам оставила свою сумочку с валютой.
Обращались в полицию, приезжали ажаны, начинали расследование, оставленные в сумочке немецкие купюры и доллары проверили в банке, они оказались фальшивыми, золотые луидоры осмотрели ювелиры и определили - штампованная французская бронза, отполированная до блеска, дешевая бижутерия! Вот штампованный значок - изделие из Люксембурга. Его не разглядели.
Куда скрылась мошенница? Где ее искать? В Ницце, Люксембурге, Париже?
Она говорила с твердым акцентом, сообщили продавщицы. Немка? Темноволосая, с легким загаром, скорее, испанка?  Или из Италии?  Продавщицы пожимали плечами, невысокого роста, приятной наружности, улыбчивая, больше ничего сказать о ней они не могли.
Ажанам и в голову не приходило, что ювелиры стали жертвами ловкой мошенницы-гастролерши из России. Пока мадам разыскивали в Ницце, она находилась уже на съемной квартире в Санкт-Петербурге. И делилась с «опекунами» разными французскими безделицами, бижутерией, франками, добытыми «с помощью короля Людовика», ну, который в шикарном парике до плеч и который «Солнце». По натуре Сонька была щедрой.
А французы? Они были такие доверчивые, с ними так приятно общаться.
Но Сонька проявляла и свое неудовольствие, морщилась, говорила, что в ювелирном взяли мало, у нее только десять пальцев, такая жалость, еще бы одну кисть…
«Сонечка, дорогая, не печалься, - успокаивали ее бывшие мужья. - Наш Мухель мастер на все руки, сделает тебе третью ручку… для бриллиантов! У тебя появится собственная бриллиантовая рука. Ее можно будет подвесить куда угодно. Хоть спереди, хоть сзади».
От дружного хохота держались за животы.
Они еще долго вспоминали свою веселую поездку, которую назвали «Мадам поехала в Париж», впереди маячили новые вылазки, но уже в родных краях. Куда направиться на этот раз? Все решала госпожа-правительница, неугомонная Сонечка. У нее ума палата и три ручки, две золотые, а одна бриллиантовая, она и укажет путь.