Пусть

   Зима была довольно-таки скромна. Белого не носила, ибо казалось ей, что оно марко чересчур. Была тиха, если и плакала, то редко, ночами, дабы не видел никто. Хозяйничала понемногу, по утрам бывало, вся округа в муке, а что спекла и не видать. Чаще прочего, зима сидела в уголочке, да неаккуратно кушала прозрачные леденцы, тонкие слюдяные полосочки которых мешались под ногами прохожих поутру. Попадаясь неожиданно под шаг, они, шутя, хватали их за щиколотки, ставили подножку, либо легонько толкали в грудь.

- Ой! - Вскрикивали прохожие по-детски, и неловко, по-голубиному взмахнув руками, как крыльями, падали, - кто на спину, кто на бок. Потирая ушибленное место, морщили лбы, дабы не дать сползти окончательно с лица маске утомлённого, познавшего жизнь взрослого. Но маска легко разбивалась о лёд, и её мелкие осколки разлетались в разные стороны так, что и не собрать. Брызги снежной пыли довершали дело, стирая остатки бледности со щёк. Переводя взгляд с тёмной дороги, на которой была знакомы все до единой трещинки в асфальте, каждый, едва заметный подъём, прохожие рассматривали город, словно в первый раз.

   Некогда поблекшие краски привычных улиц сделались ярче и казались немного другими, - интереснее, загадочнее, торжественнее. Прорисованные инеем, словно белым карандашом в детской книжке, они заставляли любоваться собой. Оконные рамы казались хрустящими вафлями, пряничные стены аппетитно румянились, а шоколадные плитки входных дверей утеряли свой обычный раздражающий скрип, но шелестели петлями, как серебряной фольгой.
Прохожие разглядывали себя в хрустальные от мороза стёкла витрин, и не находя сходства с давешним отражением в зеркале, радовались, будто нашли пропажу, которую уж и не чаяли отыскать больше никогда. 

   Рассветное солнышко запуталось золотым яичком в голых ветвях тополей, которые тоже гляделись не беззащитными или измождёнными, как накануне, но перьями Жар Птицы, обронёнными нарочно. Быть может, в самом деле это было и не так, хотя... как знать!

...
 
«Пусть порадуются, хотя немного... - Думала птица, прикрывая заметную прореху в оперении на груди. - Им, людям, оно куда как нужнее, чем мне.»