Отец моих детей

Он всегда был похож на мать. Не лицом – повадками. Характер был не ее, бабой его не назовешь, но вот же… Из ничего мог устроить скандал, заявив, например, за столом, что это не еда. И вот теперь, когда за тридцать лет то вместе, то врозь пройдены огонь, вода и медные трубы, рассказывал всем, что он и ушел-то только потому что жена ему не стирала. Даже слов не было, Миля просто рассмеялась. До сих пор стирает! Вот дней шесть назад он вдруг заявился пьяный, сложил прямо у входа свою грязную, провонявшую одежду и улегся на своем законном месте – любимом диване на кухне. Он периодически так приходил, словно утром виделись, без зазрения совести, без объяснений, словно и не уходил никогда к любовнице. Потом снова пропадал.

Миля бросила в машинку его рубашку и штаны, потом развесила их над ванной. А он ночью встал, надел непросохшие брюки и так, в сырой одежде, сбежал опять неизвестно куда, потому что запойного его Гульназ, новая любовь, уже не в первый раз выгоняла.

- Ну и чего ты ему служишь?!- кричала в телефонную трубку Миле приятельница. - Зачем ты ему стираешь? Он над тобой издевается, а ты опять в прислуги!

- Я же свою прихожку прибираю, - вяло оправдывалась Миля. – Что же я буду грязь у порога хранить?

А сама тут же названивала сыну, чтобы тот нашел отца любой ценой, потому что его надо протрезвить, подлечить-прокапать. Слава богу, что Рамиль в эти дни был дома. Правда, они со снохой затеяли ремонт, а потом ему снова уезжать на вахту, в Сибирь. Но отец же!

Через пару часов сынок позвонил, чтобы отчитаться: папку нашел, привез к себе и уложил спать. Тот поклялся больше не пить, только пусть сын его отвезет в больничку и закодирует от пьянства. Добрый Рамиль словно и не предполагал, что еще не раз с точностью повторится эта же ситуация. А ведь многолетний опыт у них уже был…

Сноха из сил выбивалась с двумя проказниками-мальчишками и пьяным свекром, который никуда от них не шел, а занимал своим источающим перегар большим телом чуть не половину их съемной квартиры, к тому же раскуроченной текущим ремонтом. Но ребята стерпели. Свою роль сыграл пятилетний Джамилька, обожавший своего деда. Его внук называл «трататайка», сперва не умея произнести татарское «картатай» - дедушка по-татарски, а потом по привычке.

- Если ты скажешь, что трататайка плохой, я тебя не буду любить! – ставил он ультиматум бабушке Миле. – Трататай хороший!

Дед для него был высшим авторитетом: он возил внучат на своем серебристом «опеле», он работал на огромном КАМАЗе, он привозил гостинцы и подарки из дальних поездок. А что сейчас лежит бездыханный и временами кричит – это просто так, да и недавно он у них.

В конце концов дед опять сбежал, уловив момент, когда бдительная сноха отвлеклась на кухне. А молодым уже и не хотелось больше нянчиться с почти шестидесятилетним отцом: надо мальчишек покормить и прогулять, ремонт заканчивать.

Бабушка Миля, не приспособленная к быстрым передвижениям по городу, рулила с телефона. Все эти три дня она вызванивала врача, который обычно приводил мужа в чувство после пьянок, сидела с внуками, которых привозили отдохнуть от дедовых концертов, наводила порядок в ванной после перестановок. Пользуясь многомесячным отсутствием мужа, она сумела поднакопить скромную сумму и поменяла наконец вечно подтекавший унитаз.

И как все удачно совпало! Объявился-таки врач, который так некстати уезжал к родне. Сам, сам перезвонил Миле – ну как же, постоянные клиенты. Миля уж не чаяла дозвониться, и вот радость!

Внуков освобожденные родители увезли домой. Обиженная побегом свекра, сноха успела на ходу быстро и горячо высказаться о его выходке. В чистой квартире Мили теперь тишь да гладь, только ножки болят носить большое тяжелое тело и покоя нет. Опять Миля хватается за телефон, мысленно благодаря научно-технический прогресс. Что бы она делала в трудные дни без этой трубки? Снова выискивает по своим каналам беглеца-мужа. Удачу поймала только на следующий день , отозвался муж. Долго не мог понять, что к чему. Только повторял свое:

- Пусть Рамиль меня в Уфу отвезет! Пусть на лечение меня отвезет, скажи ему!
- Зачем тебе в Уфу? Рамилю выезжать на работу на днях, не может он тебя возить. Сиди дома, врач сам к тебе приедет!

Но вразумление не доходило. Тогда Миля в сердцах потребовала:
- Ну-ка, дай трубку своей Гульназ! Я ей все объясню.

Соперница боялась. Трубку взяла, но голос… Не объяснить какой был голос. Миля спокойно и размеренно диктовала, когда ждать врача, что требуется от близких, чтобы поддержать «больного», и как в дальнейшем Гульназ должна оберегать Милиного мужа-перебежчика от рецедивов.

- Вы нас не бойтесь, - говорила она мерным голосом, глядя на свою ногу, вытянутую на табуретке. - Он нам не нужен. Мы только рады, если вы с Василем будете жить дружно. Но мы ведь уже два раза его в порядок приводили за время вашей «дружбы». А если вы еще раз его выгоните пьяного, я точно так же поступлю. Посажу его в такси и отправлю по вашему адресу.

Трубка не дышала. Передохнув, Миля наконец отзвонилась приятельнице, отвела душу.

- Ты вот что хочешь, думай, Лен, - говорила она, - а я себя считаю святой. Знаешь, я книгу хочу написать…

Свою книгу Миля начала бы с Туркмении, где они с Василем познакомились. К двадцати восьми годам Миля была крепкой, румяной и амбициозной. Родители работали в строящемся городе, оставив первенца Милю в деревне у родителей, и девочка выросла не в холе и неге, а в труде и скудости, верила только в себя. Студенческие годы не особенно переменили ее взгляды на жизнь и людей. Можно сказать, она всегда оставалась сама собой. Не случайно куратор их группы Ирина Викторовна сдержанно восхищалась:
- Миля всегда какая есть – в любой ситуации естественна!

С парнями, которых на филфаке было по пальцам пересчитать, у Мили складывались отличные товарищеские отношения. Она и была настоящим другом, верным, честным, справедливым. А вот любовь… Нет, не было такого, чтобы она могла закрыть глаза и кинуться в чьи-то могучие объятия. Тогда она по-идиотски влюбилась в Димку Мышкина, мелкого блондина с лицом херувимчика, уфимского мальчика с их же курса. Одногруппница Альфира категорично заявила подружке:

- Каримова, это блажь! Забудь! Выкинь из головы!

Но Миля не могла. Она страдала, хотя видела Димочку то с одной, то с другой девушкой из их общаги. Димочка был городской, но в общежитие его манил богемный дух, которым были пропитаны, кажется, сами стены старого здания. Комендантша, могучая, как гренадер, и грозная тетя Лида, вечерами была у себя дома и не видела, как осаждают вверенное ей девичье общежитие молодые люди. А две бабушки-вахтерши сквозь пальцы смотрели на приключения, по умолчанию принимая устоявшийся порядок общажной жизни. Однако по их понятиям порядок соблюдался.

- Дватсыт шыстой кумыт, к вам маладуй чилавик пришул! – на весь коридор кричала одна из бабушек, полная большая старуха деревенского вида, восседая за вахтерским столом поперек прохода в вестибюле.

Тогда кому-то из двадцать шестой комнаты надо было выйти к ней, отдать свой паспорт или студенческий билет, записать, к кому именно и на сколько пришел на этот раз «маладуй чилавик». А вот Димочка вообще незаметно проскальзывал мимо вахтерши, он же был весь свой, филфаковский, и такой милый, неприметный.

Казалось, он вообще не способен на что-то мужское, решительное, смелое. Однако на поводу у любвеобильных девушек он шел охотно, что почти излечило в конце концов Мильку от безответной и, что уж там говорить, бесперспективной любви. Итак, большого чувства не случилось. А знакомства на стороне не дали того, чего ждало девичье сердце.

Миля решила отдаться науке.

- Знаешь, Лен, я хочу в аспирантуру пойти, - совершенно неожиданно заявила она в один прекрасный день подруге.

У нее бы это получилось. Была же Миля в студенческие годы комсоргом группы. С ними учились и ребята, отслужившие в армии, и девочки со стажем работы, а в семнадцать лет восемнадцатилетние кажутся старше не просто на год, а на целый год трудового стажа! Однако ребята выбрали Милю, потому что она была надежной, по-житейски мудрой. Потряхивая кудрявой головкой, могла выслушать любое предложение, быстро его обдумать и дать обоснованный ответ, приложив свои раскладки, почему нужно так, а не иначе. Идейность поколения бурлила у нее в крови, нисколько не мешая быть здравомыслящей, терпимой и позитивной. Поэтому Миля твердо стояла ногами на земле и, прикидывая шансы на счастливое замужество, решила: пора.

От научной стези ее тогда уже отнесло немного в сторону – после учебы и отработки она учила черноголовых ребятишек в тюбетейках русскому языку очень далеко от родной Башкирии, в далеком Туркменистане, используя университетские знания с поправкой на местный менталитет.

Как назло, под рукой не оказалось мало-мальски подходящей кандидатуры. В знойной республике татар, да еще холостых, на тот момент не наблюдалось. Вот тут-то и познакомилась она с Василем. Да, он был земляк, даже родом из соседней деревни, как выяснилось. Воспоминания о родных краях сблизили их, живость и трудолюбие молодого водителя внушали надежду на светлое будущее. В конце концов, рожу и разведусь, решила про себя Миля. Она была из породы комсомольцев-добровольцев, одним словом, мать-командирша без отрицательных качеств, которыми обычно наделен в общественном мнении этот образ.

Зажили. Газопровод построили, детей родили. Хоть и был на пару лет моложе жены, к детям Василь отнесся вполне зрело, заботу проявлял, материально обеспечивал. Только иногда ни с того ни с сего выдавал свои коронные номера и учинял скандалы на пустом месте. Сначала на трезвую голову, а потом, когда Милю выбрали в городской совет и она стала вторым лицом в их городке, стал попивать. По молодости жили неплохо: поддерживали дружбу с земляками, рядом жили подруги со студенческих лет, благодаря одной из которых Миля и оказалась в южной республике. К «доппайкам» и некоторым льготам, полагающимся ей как члену горсовета, относилась спокойно. Порой пользовалась данной ей властью, чтобы побаловать дефицитом изредка приезжавших друзей. Уезжая с пятью-шестью баночками сгущенного молока, все еще незамужние Милины девчонки радовались неимоверно. Не забывала Миля и родителей, хотя к матери и отцу крепкой привязанности не было. Как-то выросла на краешке семейного гнезда их кудрявая старшенькая – научилась полагаться на себя, хотя сама всегда оставалась верной друзьям и родным. Матери же с отцом ближе были младшие дети, родившиеся уж в городской период их жизни. Но Милей гордились.

Развалился Союз, пришлось бросать насиженное место и уезжать. Куда же, как не на родину? Вот тут Василь и проявил себя в полной мере.

Сертификат на жилье Миля с перепугу оформила на его имя: он уже имел постоянную работу, а она ждала начала учебного года в школе. Работником он был всегда хорошим, машину любил, в командировки ездил охотно. Но пьянка приводила к происшествиям: и прав лишался, и увольняли его, и без зарплаты оставляли. Виноватым себя никогда не признавал, жену упрекал во всем, в чем мог. А ведь именно она переводила доставшееся им старое помещение в жилой фонд, делала ремонт, с трудом добывая материалы. Раньше делала, и сейчас сможет, ему-то что за горе!

Вскоре женился сын, родились два внука, которых Василь обожал. Любовь эта была обоюдной. Таская на руках младшего, говорил ему, кося пьяным глазом:

- Прогоним бабулю из хаты, а, Ильдарик? Моя хата! Прогоним?!

Миля молчала. Подруге, которая возмущалась ее терпением, отвечала:
- Да с ним лучше не связываться, чем меньше разговоров, тем легче. Слово скажу – будет страшный скандал, силы надо тратить.

Их супружество давно уже сошло на нет, Миля стала для мужа мамкой-нянькой. Стирала, прибирала его инструменты, готовила еду. Без души, без радости. Не было тепла к этому человеку уже с тех давних пор, когда встречала на совещаниях красивого высокого туркмена, руководителя предприятия. Поневоле она сравнивала мужа с ним – умным, в меру обходительным, сдержанным. По крайней мере, Миля готова была смущаться, краснеть, непривычная к вниманию настоящего мужчины. А дальше внимания дело не пошло. Он был женат, растил трех смуглых сыночков. Будь он настойчивее, смелее и раскованнее, не ограничивались бы вспыхивающим при встречах румянцем, быстрым взглядом, дающим обоим больше, чем некоторым дают поцелуи и объятия. Нет, Миля не решилась бы завести отношения с женатым человеком. Быть причиной ревности и горя незнакомой женщины, неприязни его детей… Нет. Вот так порядочность обоих влюбленных подавила очень сильное и чистое чувство.

Больше таких встреч не было. Но она ни о чем не жалела. По крайней мере, у нее остались дорогие воспоминания, и ей не в чем было себя упрекнуть.

Сейчас, окончательно выдохшись в своей гимназии накануне пенсии, Миля старалась лишь сберечь силы – здоровья-то уже и не было. Смешно было ей наблюдать, как врал муж, рассказывая о дальних командировках, словно по виду и одежде не ясно, что никуда он не уезжал. Дочь и сын молчали, только невестка, шустрая и острая на язык, разведала, где бывает свекор, и рассказывала Миле. Та слушала, но никак не реагировала и не расспрашивала.

Теперь новая подруга Василя строила дом, и он появлялся в своей квартире в двух случаях: когда запивал и ссорился с Гульназ или когда нужны были инструменты для стройки. Он приходил и уходил когда вздумается.

Старая жена была совершенно невозмутима, ни разу не позволила себе ни вопроса, ни упрека.

- Это уже слишком много чести, если я что-то с ним обсуждать буду, - говорила она подруге. – Ладно, кто его знает, может, это самое хорошее, что случилось в его жизни. Как можно его лишать счастья?

И снова спасала неверного мужа, в очередной раз вытаскивая умирающего из запоя. Нет, он ничуть не стал скромнее. Наоборот, пожив недельку на родном диванчике, утром он стеснительно улыбается и заявляет жене:

- А я сегодня не приду ночевать.

Так что конца у этой истории нет. И Миля опять говорит подружке, ругающей ее за бесхребетность:

- Нет, лучше я буду нести этот крест. Если я откажусь от него, то мне другой достанется, еще тяжелее, я знаю…

А через день сообщает:

- У меня настроение никакое, таракан в суп попал! – подразумевая татарскую идиому про нежеланного гостя, испортившего пир своим появлением.

И когда глуховатая подружка переспрашивает, кто попал, в сердцах выдает:

- «Кто, кто»! Отец моих детей, вот кто!

Мужем же не назовешь…