Эпизоды

НЕКОТОРЫЕ ЭПИЗОДЫ ИЗ ЖИЗНИ ИИСУСА, ЗАПИСАННЫЕ НЕКАНОНИЧЕСКИМИ СВИДЕТЕЛЯМИ

С ПРОЛОГОМ И ЭПИЛОГОМ ОТ АВТОРА ПЕРЕВОДА



ПЕРЕВОД С АРАМЕЙСКОГО



ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ



Эта рукопись была найдена случайно одним любителем древности. В 60-х годах 20-го века в Москве прокладывали улицу Новый Арбат, то есть Калининский проспект, как его тогда называли, снося старые кварталы, пролегавшие от Кремля до Садового кольца. Рукопись находилась на чердаке одного из домов и помещалась в кожаной папке с солидной массивной застежкой, что и привлекло внимание следопыта
На первой странице рукописи был заголовок: «Некоторые эпизоды из жизни Иисуса, записанные неканоническими свидетелями. С прологом и эпилогом от автора перевода». И ниже: «Перевод с арамейского». Имен самого автора текста, а также переводчика не было.
Приблизительная датировка создания перевода (или, по крайней мере, написания текста перевода) понятна. Орфография послереформенная, а само письмо выполнено металлическим пером, окунаемым в чернила. Известно и время строительства Нового Арбата, что позволяет установить временной промежуток появления данной рукописи – между 20-ми и 50-ми годами 20-го века, с допущениями, конечно. Это подтверждается и стилем языка перевода, а также стилем стихотворных вставок, которые, как упомянул сам переводчик, принадлежат ему. Впрочем, о документальности или даже правдивости историй, изложенных в рукописи, мы не можем ничего сказать. Роль пишущего эти строки сведена к аккуратному перепечатыванию иногда крайне плохо разбираемого текста, раскладыванию страниц по порядку и отправлению в редакцию.

Федор Екель (F. Jaeckel)
Freelancer (свободный копейщик(улан))




ПРОЛОГ


Ты слышишь,
как разбиваются сердца наши о тех,
кого мы любим

Ты слышишь,
как громко и пронзительно звучат наши голоса,
ведомые только нам

Ты слышишь,
как разрываем мы души на части,
желая покоя и не находя его

Ты слышишь…

лист зашумел,
солнечный луч упал на землю,
дождь прошел стороной

Ты слышишь
как рождаемся мы в муках и умираем в печали,
как земли наши стонут от страданий
и движется то, что мы называем жизнью,
а ты – как называешь это ты?

Ты слышишь…

Ветер кажется тобой,
ночь говорит твоими словами,
все вокруг жизнь, данная тобой,

Но тебе – все равно

Ты слышишь…


















***


- Ты на вино-то не налегай особо.
- Учить меня будешь.
- И  мать Его, и братья здесь, а ты - стакан за стаканом. Постыдись.
- Пошел ты…
- Смотри, смотри  - распорядитель.
- Что говорит?
- Вина нет больше.
- Как нет? На свадьбе в Кане чтобы вина не было?
- Тихо, тихо, не буянь.
- Руки убери! Распорядитель!
- Виноват, вино закончилось. Сколько заказывал жених, столько и привезли.
- Чтооо!!
- Сядь. Смотри – вся свадьба гудеть начинает…
Сейчас драка начнется. Видишь – распорядители побежали солдат звать. Придут – мало не покажется. Сходи, дева, посмотри, что там Он делает. Тебя ни пьяные. ни солдаты не тронут.
- Схожу.
- А ты ложись, поспи,  чтобы хмель выветрился.
- Слушаюсь.
- Что-то шум усиливается. Просыпайся, давай-ка отсюда убираться, пока целы.
- Не…
- Какое не! Смотри  - крики! Народ орет, гляди – все бегут к кувшинам, там где вино было!
- А вот вино, вино, не волнуйтесь, гости дорогие, всего в достатке! Не волнуйтесь, ешьте и пейте!
- Налей-ка.
- Лучшее из лучших!
- Действительно. Вино замечательно.
- Любезный – почему вино в конце пира такое хорошее? Обычно наоборот..
- Ох, не знаю, что и сказать. Вы пейте, пейте.
- Пришла? Долго тебя не было. Ну, рассказывай.
- Нечего рассказывать.
- Ты не особенно-то гордись. Все мы ученики Его. Попроще, попроще. Рассказывай.
- Хорошо. Подошла. Вокруг народ буянить стал. Вино закончилось, а веселье только началось.  Они кого-то бить собрались. Крики, все такое. Он рядом с матерью сидел, что-то на песке чертил, и как будто не слышал и не видел ничего вокруг. Вдруг сандалий рядом с ним упал. Он как очнулся. Смотрит вокруг и говорит матери – что с ними. А она – вина у них, мол, нет. Кончилось. Мало припасли.  А Он и говорит – вином жажду духовную не утолишь. И добавил – но час еще не пришел. Вздохнул так глубоко и подозвал распорядителя. Что-то ему сказал – я не слышала. Короче говоря, емкости для вина наполнили водой. А когда в них заглянули – там вино оказалось. Стали разливать – а оно лучше прежнего. Все.
- Да. То есть… Да. Где Он сегодня вечернюю трапезу совершает?
- Есть тут один дом. Местный фарисей пригласил.
- Спроси – можем прийти?
- Уже спросила – Он ждет и с хозяином договорился.
- А мать, братья?
- Когда вся эта с вином история была, Он и сказал – что, женщина. тебе до меня? Единый Отец мой в небесах, ему и повинуюсь. Так что не будет там ни матери, ни братьев.
- Что же ему мы?
- Кто знает. Он выбрал нас, водит за собой. Мы оставили все, что нам дорого, все, к чему привыкли. Остальное покажет время.




***



- Кто там? А, это ты. Входи. Закрой дверь.
- Здравствовать господину!
- Ладно, ладно. Садись. Рассказывай, что там произошло. Да не врать мне!
- Как можно, господин, как можно!
- Короче.
- Как Вами и было велено, я пошел вместе с толпой, идущей Его слушать. Народу было тьма – не сосчитать. Там небольшое возвышение – Он на него сел. Рядом те, кто с ним. Начал говорить, все затихли. И вот, господин, что странно – говорил обычном голосом, не кричал, а все было слышно до самого дальнего края.
- Врешь.
- Как будет угодно господину.
- Ладно, А про что говорил-то?
- Как всегда – про справедливость, что царствие небесное, про заповеди, про то, что человек есть суть божественное начало, что… Ну, как всегда, я Вам докладывал. Одно сказал, чего не было раньше – новая церковь идет на смену старой, и много крови прольется, и что не мир его слова несут, но… войну, что ли, или разруху, или… не запомнил точно
- Как-как? Погоди, запишу.
- Так я же Вам отчет на пергаменте дам – там все будет.
- А, ладно. Дальше.
- Как господин просил, сел я совсем недалеко от них – ну, в смысле, от Него и от его, и, как Он называет, учеников.  Жара страшная, а Он говорит, как будто в нем силы невиданные – на такой жаре, столько времени…
- Сколько?
- Часа четыре.
- А народ?
- Не шелохнется. Как вкопанные. Правда, к концу, как солнце начало садится, некоторые начали падать. Но не насмерть.
- Отравили?
- Нет, нет, господин. Жарко, очень жарко, вода есть, а еды нет совсем. Тут ученики его побежали к расслабленным, возвращаются и говорят: силы потеряли – слушали, забыли про еду, вот и результат.
- А ты откуда знаешь?
- Так я рядом с ними сидел! Потихоньку, потихоньку – и втерся к ним поближе. Так что я и Его – и остальных Его учеников видел и слышал очень хорошо.
- А скажи… столько дел, что из комнаты не выйдешь, и так месяцами… Конура… Ну-ка быстро мне опиши, каков Он – хочу сравнить с другими свидетельствами – может, ты врешь все, что там  был!
Вели бить меня плетью, господин, если я вру! Вели пытать меня! Вели львам в крепостном рву меня бросить на съедение, если хоть каплю приврал!
- Хватит блажить. Говори.
- Слушаюсь. Ничего особенного нет. Нет, не могу чего-то сказать. Один из многих. Пока говорить не начнет.
- Понятно, что дальше?
- Он и говорит – они устали, им надо есть. Кто-то отвечает – пусть идут домой, и кричит им всем – идите домой! А они – хотим еще слова от Него, слова его как манна, пусть еще говорит! Тогда Он зовет своих учеников и велит им накормить народ. Тут они стали возмущаться – сколько денег потратить надо, сколько их тут дармоедов, чем милостыню просить тут – пошли бы домой, да и у нас денег нет, и еды, вот пять хлебов и рыбу мальчик притащил – в дар Вам, Учитель. Тут Он и говорит, кто верит в меня, кто верит в то, что все сидящие предо мной буду сыты? Тут его спутники довольно-таки смешались. Только дева припала к его ногам и говорит – верую, учитель.
- Кто? Дева?
- Да, господин. Она.
- Дальше.
- Дальше что… Дальше все просто. Велел поставить перед собою две корзины, в одну положили хлеб, в другую – рыбу. Он накрыл голову платком, посидел так, потом платок откинул и говорит – возьмите хлеб и рыбу и дайте сидящим предо мною. Ученики посмотрели на него… я бы сказал, так смотрят на бесноватых, но ни слова не промолвили и разломили хлебы,  дали кто ближе сидел и одну рыбу им же. Потом подходят к учителю и говорят – что дальше. А Он – маловеры, раскройте глаза. Они сначала не поняли – а как посмотрели на корзины – и обомлели. Одна полна хлеба, другая – рыбы, хлеб еще теплый, а рыба только из печи, так еще и посыпана крупной солью…. Ученики-то раздают, раздают, возвращаются, а корзины опять полные. В общем, всех накормили и еще домой много кусков дали.
- И чем все закончилось?
- После этого дела Он уже не проповедовал. Думаю, решил, что это кормление лучше проповеди. Так и дева рядом с ним сказала – Ты, мол, свет мира, но они жаждут чудес, и только в них верят. А Он и отвечает – что ж. Будет им чудо. А потом и спрашивает деву – что там, в Иерусалиме? А она – слухи о Тебе ходят, вроде ждут тебя, как царя нового. А Он – это они зря. Царствие есть только небесное. Но как им это сказать? Или показать? Отец мой своей волей велит мне это совершить. И  умолк. А она прижалась к его плечу и говорит – хватит на сегодня.
- А остальные, ну, ученики?
- Те, которые раздавали, подошли, встали на колени и говорят – веруем, веруем, прости нас. А Он – может, мне умереть в мучениях, чтобы вы поверили?
- Тут подошли солдаты, стали разгонять толпу, и я ушел.
- Вот тебе деньги. Все напиши, что сказал и что не сказал. Никому ничего не говори, иначе умрешь. Иди. Как бы тут не ошибиться… Царствие небесное, оно…. Душно в подвале, душно.









***



- Лазарь! Лазарь! Иди обедать! Вот твои любимые лепешки, и вино, и фрукты…
- Напрасный труд. Он не придет.
- Знаю без тебя. Не даешь мне надеяться.
- Когда Он пришел и свершилось это – как мы радовались!
- Я тогда чуть сама не померла со страху. Он говорит «выходи» - а у меня в глазах все так и потемнело. Виданое ли дело – мертвец на четвертый день из гроба выходит…
- А шел-то еле-еле. Весь в пелены завернутый, лицо платком закрыто. Ужас, ужас…
- Что говоришь – ужас. Счастье Он нам принес, снова Лазарь с нами.
- С нами, да. Только думаю, что для него… Он же был уже в тех местах горних, сама понимаешь, зачем мы ему теперь. Ты на него посмотри – лежит, не встает,  пищу не принимает. Глаза такие, что рыдать хочется.
- Когда он сидел вместе с нами и с Ним на ужине, я все смотрела на него. Знаешь,  мне казалось… В общем не вернулся Лазарь наш оттуда.
- И то. Когда потом-то мы спать его уложили, я зашла к нему погасить свечу. Смотрю – лежит с открытыми глазами. Я ему – Лазарь, Лазарь? А он – он только одно слово сказал – «зачем?» - повернулся к стене.
- Дай-ка присяду. Уж не слишком ли большую цену заплатил брат за…
- Что ты, что ты, как можно! Такое чудо Он сотворил, такую силу божественную нам показал! Теперь все уверуют в него!
- Ладно. Что сделано, то сделано. Давай убирать со стола.
- Стой, погоди… Не Лазарь ли?
- Помогите встать.
- Бросай все, бежим к нему!
- Лазарь, Лазарь, вот радость!
- Усаживай его, усаживай.
- Как ты себя чувствуешь?
- Дайте есть.
- Тебе нельзя сразу много. Вот это и вот это пока съешь и вина малость выпей. А то иначе худо будет.
- Где Он?
- Так ушел на следующий день после твоего… После ужина.
- Говорил что-нибудь?
- Да нет, ничего особенного. Перед уходом зашел в твою комнату, посмотрел на тебя, попрощался и они ушли.
- Кто они?
- Ну, Он, и кто с ним ходит обычно… Ученики его.
- Подожди, это не все еще. Ты-то осталась в доме, а я вышла Его проводить. Там было много людей, которые подходили к нему и говорили  - веруем, веруем в тебя, ты Мессия, Сын Божий. А Он поднял руки и говорит – Отче, благодарю тебя, что услышал меня. Я сделал это, чтобы они поверили.
- Помогите мне умыться. Теперь мне нужны силы. Будете мне служить, пока не окрепну. А потом Он укажет мне путь.
- Лазарь, да ты совсем слаб, какой путь!
- Славу его надо множить, чтобы весь мир уверовать в Него. Чудо, со мною случившееся, должно служить Ему. Вовеки Он будет светить миру. А мы будем этот свет нести во все пределы.
- Лазарь, ты никогда так не говорил.
- Тебе надо отдохнуть.
- Отведите меня в мою комнату. Мне надо помолиться. Не до отдыха теперь.
- Брат наш как переменился!
- Да, совсем другой. Только имя и осталось.
- Велик Он. Велик его путь. Свет земли, правда мира.
- И то верно. Только прежнего Лазаря нам не будет хватать.
- Глупа ты. Он мир меняет, а Лазарь наш ему помощь. Великая история!
- Ну да, ну да.



***


- Ну что? Пришли, то ли?
- Куда идем, куда идем…
- Целый день за ним ходим, как на поводке
- Не хочешь – не ходи.
- Почему не хочу – хочу.  Знать бы куда и зачем.
- Жарко, пить хочется. И есть.
- Потерпишь.
- А Он-то где?
- Ну как где – пошел на очередную гору.
- Так сад же? Где гору-то тут найти?
- Он найдет.
- Вы бы лучше об ужине позаботились – вечер уже.
- Ты, дева, что-то раскомандовалась. Ну и что, что ты рядом с ним возлежишь, когда трапеза? Может, ты и на ночь с ним остаешься? Скажи – мы поймем.
- Заткнись сейчас же. А нет – так иди на все четыре стороны. А ты, дева, потише веди себя, не забывайся.
- Я-то не забываюсь. Вы-то все не забыли, с кем и для чего ходите?  Где Он сейчас – кто может сказать?
- Вон туда пошел.
- Велел за ним не ходить.
- Вы двое – сходите-ка, посмотрите, где Он, что и как. Вокруг народ разный шатается, да еще шпионы, соглядатаи, пьяные солдаты… Идите и приглядите за ним.
- Позволь, и я схожу.
- Нет дева, ты останешься здесь. Не дело женщинам по кустам ползать. Они все сделают.
- Не хочешь меня понять…
- Да хочу, хочу, успокойся. И тут дел много – вот сейчас рыбу принесут,  приготовь-ка всем поесть.
- Приготовлю.
-Трудные времена нас ждут.
- С чего это ты?
- Что ж, думаешь, Он пошел сейчас наверх просто так? Знает наперед что будет. Трудно ему, один Он.
- Как же один – вот нас сколько.
- Ну да, и оружие есть, и сколько народу сегодня собралось его послушать.
- Народ разбежится, да и мы не крепки больно.
- Ты это про себя, дева?
- Нет, про тебя.
- Ах ты…
- Сидеть! Убери нож! Еще не хватало, чтобы мы перессорились!
- А я уйду вообще. Неинтересны ни вы мне, ни Он.
- Катись.
- Ну вот, первый ушел.
- Он нас продаст.
- Без сомнения.
- Темнеет, пора возвращаться.
- А вот и наши разведчики. Ну что?
- Стоит на коленях на камне, просит не давать ему какую-то чашу.
- И все?
- И  все. Все время повторяет, пронеси да пронеси чашу. А потом руки поднимает вверх и говорит так громко – твоя воля! Почти кричит. Потом заметил нас и говорит – уходите, мол, идите вниз, в дом, пусть дева готовит ужин, зажжет побольше свечей, вина поставит побольше.
- Все. Собираемся. Пошли.
- Я дождусь его тут.
- Нет, дева, сейчас ему не нужен никто. Даже ты, как тебе ни будет обидно это слышать.
- Все ты хочешь мне неприятное что-нибудь сказать. Ладно. Сделаем, как Он просит. Что-то нехорошо мне на душе.
- Мне тоже.









***



- Какой ужасный день…
- Да, перенести это тяжело.
- Но мы-то вот сидим, перенесли…
- Тьма египетская. Страшно.
- Пойди посмотри, хорошо ли закрыта дверь. И принеси масла для лампы.
- Надо бы поесть.
- Только о еде и думаешь. Едва Его похоронили, а ты все о своем. Обойдешься.
- Принес масло? Долей. Вот, посветлее.
- Что же теперь с нами будет?
- Боишься?
- Боюсь. С Ним ничего не было страшно, хоть и ругали нас и бить даже пробовали – помнишь, там, у ворот. Но как только Он скажет что-то или даже посмотрит – все становились смирными, тихими такими, даже фарисеи не знали, что ответить.
- Что фарисеи – других надо опасаться. Да и римлян тоже.
- Плохо нам будет без Него.
- Он многому нас научил.
- А мы вот что. Будем ходить к Его гробу, сделаем украшения, соберем денег – золотом камень покроем, чтобы все помнили, что был, мол, такой замечательный Человек, который хотел, чтобы всем было счастье.
- Денег нет.
- Будут.
- Точно. И будем именем Его говорить с людьми, и дело Его продолжим, и жить, как Он…
- Рыбку бы.
- Тьфу ты, надоел.
- Ты, дева, домой сейчас пойдешь, ужин там, все такое, а у меня дыра в кармане вместо денег.
- Ладно, все-таки Пасха, действительно, надо поесть и вина выпить.
- Отменяется. Пока не уберем тело, как надо, - никакого вина. Пойдем, обработаем маслами и благовониями, как положено, тогда и будем…
- Кто там стучит? А, это ты. Отопри ему. Дверь закрывай, если уж вошел.
- Там какие-то огни у гроба, люди ходят.
- Мало ли кто в тех местах ходит.
- Ночью-то?
- Завтра посмотрим. Расходиться пора. Ты, вечно голодный, завтра глянь, все ли там в порядке.
(на следующее утро)

- Все в сборе? Ну, кого нет, того нет. Давайте, братья, совершим молитву. Кто там? Ты чего так запыхался? Случилось что?
- Гроб открыт, Его там нет, пелена валяются!
- Что?
- Что?
- Не может быть!
- Может. Они хотят, чтобы памяти о Нем совсем не осталось.
- Они боятся, что римляне…
- Римлянам на это наплевать. Наши боятся, страшатся соперника, даже мертвого.
- Что же теперь делать?
- Не знаю.
- Я знаю. Разве память о Нем не будет нас укреплять? Разве слова Его и уроки Его не будут звучать в наших головах? Что плачете? Неужто мы маловеры?
- Мы не маловеры, и Он будет в наших сердцах вечно. Но это мы, это наши сердца. Сколько нас? Десять? Одиннадцать? Через пару лет все забудут, что был такой Человек. Ни могилы, ни памяти, а потом и нас нет. Тогда для чего все это было? Нельзя, чтобы эта история прошла впустую.
- Одни Его муки чего стоят.
- Вечная память и вечное поклонение. И уроки Его мы должны другим рассказывать.
- Ты же знаешь, как у нас относятся к памяти. Есть гроб – есть память, ходят, лампу зажигают, вспоминают. Некуда ходить – нету памяти.
- Нам конец.
- Так ведь сколько народу слушали Его и у озера, и когда их кормили, и на горе…
- Э-э, слава мира быстро проходит. Сначала кричали одно, потом – другое. Ты же помнишь.
- Да. Сейчас расходимся. Завтра. Все завтра. Ты, дева, прибери посуду, вымой стол. Или только Ему прислуживать горазда была?
- Что это ты? Не надо меня обижать. Все сделаю. Прилег бы, устал ведь, вот, не спал всю ночь.
- Откуда знаешь?
- Масла в лампе совсем нет, а наливали вечером.
- Полежу.
- Послушай, нельзя, чтобы Он был забыт. И Он, и Его уроки. Они же – вечные истины. Что я тебе-то говорю, ты лучше других знаешь. Его слова мир перевернут, не сразу, не вдруг, может, сотни лет пройдут. Но для этого про Его уроки надо  рассказывать, и о Нем самом, и о Его жизни и смерти. И надо, чтобы было место, куда приходить и вспоминать Его. А тут – гроб разорен, тело исчезло…- Он завтра воскреснет.
- Что? Что ты сказал?
-Маловеры. И ты тоже верой мала. Сказано же – и в третий день воскреснет сын человеческий. Почему забываешь, что он говорил? Сделаем так. Завтра соберешь женщин. Возьмете все, что надо и пойдете к гробу. В нем на камне увидишь ангела, который объявит о воскресении. Пойдешь в город и все расскажешь.
- Откуда знаешь про  ангела и что он скажет?
- Долго объяснять. Что? Не хочешь?
- Ты никогда меня не понимал. Пойду,  все приготовлю. Как просто начинается вечность. Холодно. Дай накидку.


ЭПИЛОГ


Понадежней закрою ли двери,
Поплотнее задвину ли ставни…
Эти люди, скорей – эти звери
Совершили свой замысел давний.

Отчего же так жить им охота
В темноте и не ведая света?
Что за мерзкая эта работе –
Свет гасить – лишь забрезжит он где-то.

Он был лампой во тьме, Он был светом.
Воскресение – скажешь ли, Сущий?
Для меня воскресение – это
Дух Его, в моем сердце живущий.

Я теперь не могу собой править,
Я слуга Его света отныне,
От греха мне народ не избавить,
Но хоть злость в нем чуть-чуть поостынет.

Догорает свеча. Шум стихает.
Завтра будет все так, как и прежде.
Мытарь молится, прачка стирает.
Мир живет воскресеньем надежды.