Ничего не случилось

Верещагину было обидно.
Он создавал эту фирму. Правда, не на свои деньги, и, фактически, её хозяином не являлся. Но он с первого дня вкладывал в неё всю душу, все силы, не спал, работал без выходных, и вот – на тебе! Сегодня утром позвонил владелец бизнеса и сказал: «А не пошёл бы ты, Верещагин, на фиг…»
Нет, конечно, эти слова распрекрасный Игорь Петрович не произнёс, наоборот, речь пошла о том, что он, Верещагин, очень много сделал для фирмы, способствовал её становлению и развитию, но возраст, новые тенденции в бизнесе, необходимость расширения клиентской базы… А ему, мол, Верещагину, это уже не по силам. Словом, не пора ли тебе, дорогой Верещагин, на заслуженный отдых? Так что, слова-то были красивыми, но суть их от этого не менялась: на фиг!
Сначала Верещагин не понял. Сначала он воспринял звонок Игоря Петровича, как заботу о его здоровье, как искреннюю заинтересованность в том, чтобы он, Верещагин, подкопил сил и с новым рвением взялся за решение поставленных задач, но с каждым новым словом смысл сказанного доходил до него всё яснее и яснее.
– Подожди, а как же я? – растерянно спросил он у Игоря Петровича, с которым уже много лет был на ты. – А как же фирма? Ведь мы планировали, что…
– Не волнуйся, – сказал Игорь Петрович. – Все планы будут претворены в жизнь. А ты… Ты наконец-то отдохнёшь. Съездишь куда-нибудь. Ты у нас сколько уже в отпуске не был?
Верещагин стал припоминать, когда он последний раз ходил в отпуск, и не вспомнил.
– Да не хочу я в отпуск! – почти закричал в трубку Верещагин. – Что мне в этом отпуске делать? Да и ехать я никуда не хочу! Мне и здесь хорошо!
– Съезди, – мягко перебил его Игорь Петрович. – Вот, прямо завтра бери отпуск и поезжай. Хоть на месяц, хоть до конца лета. А здесь пока за тебя Васютин покомандует. Он парень молодой, энергичный. Ему один чёрт опыта набираться надо. Вот пусть и попробует. А ты пока отдохни. Кстати, не стесняйся: если денег нет, я подкину. В качестве премии за особые заслуги. А там, вернёшься, посмотрим. Не вечно же тебе весь этот воз на себе тащить.
И отключился.

На всё лето Верещагин брать отпуск не собирался. Так, недельки на две… Или три. Хотя бы, ради интереса. Раз Игорь Петрович считает, что Васютин справится, он сходит в отпуск. А там пусть сами убедятся, что без него, Верещагина, дела у фирмы пойдут вкривь и вкось! Тоже мне: Васютин – руководитель! Тьфу!
Он сел за стол и начал набрасывать проект приказа о своём уходе в отпуск и возложении обязанностей генерального директора на Васютина.

***

Дела он передал за полдня. А что там было передавать? Все разложено, всё подшито, план-график на две недели вперёд составлен, встречи с поставщиками и покупателями запланированы, платежи расписаны. Трудись – не хочу! Васютин, похоже, даже обрадовался. Он-то думал, что придётся сразу с головой погружаться в работу, а оказалось – только следовать планам, составленным Верещагиным. На радостях даже руку Верещагину пожал и какие-то слова благодарности из себя выдавил. Не от души, а для приличия. Потому что, если честно, поганым мужиком был Васютин. Недалёким и жадным. Мнил себя великим руководителем, но кроме гонора ничем не похвастаться не мог. Верещагин вообще был уверен, что Васютин, если всё-таки станет генеральным, за полгода развалит фирму. Но, как говорится, хозяин – барин.

Подписав все бумаги и забрав из стола личные вещи, Верещагин заглянул в бухгалтерию, получил отпускные и отправился домой. На автобусе. Потому как персональную машину он тоже передал Васютину. А тот даже не предложил Верещагину ей воспользоваться. Вот ведь – гнилой человек! Сразу из него всё попёрло, лишь только власть почувствовал! А ведь неизвестно пока, как всё сложится в дальнейшем. Не думает даже, что он, Верещагин, может и вернуться. Ну, да ладно. Дурак, он и есть – дурак.
По дороге телефон пискнул, докладывая, что пришло сообщение. Верещагин посмотрел. Сообщение было из банка: на его карту поступило семьдесят тысяч. От Игоря Петровича. Лично. По сути – отступные. Что ж, семьдесят тысяч плюс деньги за отпуск – можно даже в Эмираты слетать. Но в Эмираты Верещагину не хотелось. Он уже решил, что проведёт отпуск на старой родительской даче в почти заброшенной деревне, которая (дача, естественно, а не вся деревня) после развода с женой досталась ему вместе с однокомнатной квартиркой на окраине. На даче он не был уже года три, но деревенский сосед Сергеич за домом присматривал, протапливал печь раза три за зиму и даже пыль раз в месяц сметал. И после этого докладывал Верещагину, что всё в порядке. А ещё бы не всё было в порядке! Ведь Сергеич, который жил в деревне постоянно, с его, Верещагина, позволения засадил весь Верещагинский участок своей картошкой. А это – без малого девять соток!

Для поездки Верещагин выкатил из гаража свой старый Жигулёнок. Этот Жигулёнок, как и гараж, тоже достался ему после развода. Жена сказала, что «эта головная боль ей на фиг не нужна», забрала их семейный «Фольксваген» и укатила к новому избраннику. А Верещагин и не возражал. Лошадку свою – так он называл старую машину – он любил, и даже, когда они купили иномарку, продавать Жигуля отказался и время от времени выезжал на нём, давая ему «побегать». За это автомобиль платил ему взаимной любовью, каждый раз заводясь с пол-оборота. Вот и сейчас, выпустив из выхлопной трубы облачко пара, Жигулёнок ровно задышал, готовый отправиться в дорогу.
– Не торопись, – сказал ему Верещагин, ласково похлопав автомобиль по рулю, – завтра поедем.
И загнал машину обратно в гараж.

Выехал он рано. Всё же, путь предстоял неблизкий: почти сто километров. Это, если по шоссе, а там ещё по лесной дороге – километров пять. Деревенька стояла на отшибе, на высоком берегу маленькой речушки с гордым названием «Великая». Кто ей дал такое название, Верещагин не знал, но смутно подозревал, что в насмешку. Потому что в детстве – он это хорошо помнил – в жаркое лето он её с разбегу перепрыгивал. Правда, весной – и это он тоже помнил – речка, порой, разливалась метров до двадцати в ширину. Но на великую всё одно не тянула. Так вот, в той самой деревеньке родители Верещагина купили когда-то дом. Даже не купили, а получили в наследство от какой-то материной родственницы. С тех пор вся их родня, вернее, её детская часть, собиралась на лето в крепком бревенчатом доме, бегала, гомонила, плескалась в речке и выметала все грибы в местном лесу. А теперь вот – тишина в деревне. Дети повырастали, у них появились другие заботы, а их дети вообще предпочитали местным деревенским домам скромные хижины на Бали.
Шоссе вильнуло, и Верещагин увидел знакомый указатель с названием деревни. Он свернул на просеку и, огибая многочисленные ямы и колдобины, осторожно поехал к родительскому дому.

– Ух ты, кого мы видим! – воскликнул Сергеич, демонстративно раскрывая объятья. – Проведать али надолго?
Сергеич, в принципе, мужик был неплохой, но по-деревенски жадный. Пользуя уже несколько лет соседскую территорию под свои нужды, он очень боялся, что теперь Верещагин заберёт у него этот кусок земли, и все его надежды на несколько лишних мешков картошки пойдут прахом.
– Да как получится, – уклонившись от его объятий, ответил Верещагин. – Может, на недельку, а, может, и на всё лето.
– В отпуск, что ли? – уточнил Сергеич.
– Ага, – кивнул Верещагин, захлопывая дверцу машины. – В отпуск. За десять последних лет.
– Ух ты! – повторил Сергеич. – За десять лет – это ж насколько? Что, и отпускные за десять лет выдали?
– Ну, почти, – усмехнулся Верещагин и, видя, какой жадностью полыхнули глаза соседа, продолжил: – Да пошутил я, пошутил. Только за этот год.
– А-а-а, – огонь в глазах Сергеича поугас, – тогда это… – Он не знал, что ещё сказать, но, вдруг вспомнив причину своего беспокойства, спросил: – Ты, это, сажать чего-нибудь будешь?
– Вряд ли, – покачал головой Верещагин, – не приспособлен я к огородному делу. Разве что чуть лучка на перо да петрушку какую-нибудь…
– Это ты не заморачивайся, – замахал руками Сергеич, – это и сжать незачем. Вон у меня – и лучок, и петрушка, и укропчик… – он задумался, мысленно сомневаясь, говорить или нет, – и огурчики, – решился он всё же добавить. – Рви, сколь хочешь. Бесплатно.
– Ну, коль бесплатно, – усмехнулся Верещагин, – тогда и сажать не буду. Забот меньше.
– Это правильно, – не пытаясь скрыть свою радость, кивнул Сергеич. – Тогда я, это, пойду. А, может, «с приехалом»? – он сделал характерный жест рукой.
– Нет, – сказал Верещагин, – не сейчас. Вечером, может…
– Ну, тогда бывай, – кивнул Сергеич. – Кстати, я у тебя недавно генеральную уборку произвёл. Как чувствовал, что приедешь… Бывай, – повторил он и пошёл к своему дому…

***

В доме было чисто. Пыль, конечно, наличествовала, но такая – лёгкая. Не более, чем недельной давности. Видать, Сергеич и впрямь недавно делал уборку. Верещагин снял чехлы с мебели, раздёрнул занавески на окне и толкнул раму. Та с лёгким скрипом распахнулась, и в комнаты поплыл запах леса, реки и, почему-то, скошенной травы. А, может, Верещагину просто показалось. Но дышалось легко, не то, что в городе. Верещагин пару раз сходил к машине, перетащил из багажника привезённые с собой вещи и задумался. Надо было чем-то занять себя, потому что он просто не представлял, что можно целый день сидеть и ничего не делать.
«Ладно, – думал Верещагин, – завтра дом осмотрю. Наверняка, что-то где-то отошло, что-то где-то прохудилось. Составлю список, прикину, чего и сколько надо, съезжу за материалами и займусь ремонтом. А сейчас – спать. Часа два. Или даже три. Или четыре. Короче, сколько поспится. А потом можно и к Сергеичу заглянуть. Зная пристрастия соседа, Верещагин захватил с собой бутылочку «Посольской». И не одну, если честно, но об этом Сергеичу он говорить не собирался. Поставив водку в холодильник (надо же: работает!), Верещагин, не раздеваясь, упал на кровать и мгновенно заснул.

Проснулся он не через два часа, как собирался, и даже не через три, а через все пять. Но это его совершенно не огорчило. За эти пять часов Верещагин выспался, отдохнул и теперь был полон сил и жажды деятельности. Поэтому, прежде чем идти к Сергеичу, он принёс из машины набор инструментов, подкрутил винты на дверце навесного шкафа, подтянул раму, которая шаркала по оконной коробке, вымыл тарелку, бог знает сколько лет пролежавшую в раковине, и, удовлетворённо оглядев комнату, достал из холодильника заветную бутылку.

Сергеич его уже ждал. На столе стояли тарелки с зеленью, банка с солёными огурцами, миска с грибочками и ещё много всякой домашней снеди. Даже мочёная брусника. Сергеич жил один, но в отличие от Верещагина, который был разведён, был вдовцом. Жена его, Настасья, умерла лет десять назад. Как-то нелепо умерла: поехала к дочери в город, а в автобусе ей стало плохо. Пока доехали, пока скорая подоспела, было уже поздно. Вроде, и не болела баба, а вот на тебе. Сергеич поначалу, после похорон, даже запил, но потом взял себя в руки и теперь выпивал только по праздникам или, когда гости приезжали. Вот, как сейчас. Дети у него жили в городе, наведывались редко, да и то, в основном, чтобы загрузить в багажники своих машин мешки с картошкой да банки со всяческими соленьями и маринадами, которые Сергеич заготавливал в огромном количестве. Но, судя по обилию банок, приготовленных под будущий урожай, до очередного набега детей оставалось ещё немало времени.

– Ну, – сказал Сергеич, открывая бутылку и разливая холодную водку по стопкам, – чего в мире делается?
Верещагин сразу же вспомнил знаменитую сцену из фильма «Москва слезам не верит».
– Да разное, – усмехнулся он, – то – то, то – это…
– Да, – протянул Сергеич, – так сразу и не подумаешь. Ну, давай за это и выпьем. Чтобы это… за мир во всём мире!
Он ловко опрокинул в себя стопку и сразу же налил новую.
– Вдогонку, – пояснил он и опять выпил.
– Не части, – сказал Верещагин, – вечер длинный. Да и ночь впереди.
– А у меня, в случае чего, есть, – успокоил его Сергеич. – Домашняя, собственного изготовления. Чистая, как слеза!
– Нет уж, – показал головой Верещагин, – давай сегодня без слёз. Для слёз будут другие поводы.
– Ну, без слёз, так без слёз, – согласно кивнул Сергеич и налил по новой. – Давай, пока не нагрелась.
Они выпили.
– Как там дети твои? – спросил Верещагин больше из вежливости. Но Сергеич неожиданно начал подробно рассказывать о дочке, о сыне, о внуках и правнуках, которые, как оказалось, у него уже были. Он, не забывая при этом наполнять рюмки, вспоминал разные подробности, описывал детали, и Верещагин, кивая в такт его словам, почти перестал прислушиваться к пространному рассказу, отдавшись своим мыслям. У них с женой детей не случилось, и потому все перипетии младших поколений его почти не трогали. Как говорится, чужие дети – чужие заботы.
– Вот ты чего по этому поводу думаешь? – неожиданно спросил Сергеич.
– А? – встрепенулся Верещагин. – Извини, отвлёкся.
– Да ты уже совсем квёлый, – посмотрев на него, констатировал Сергеич. – Знаешь ка что, шёл бы ты спать. Бутылку мы с тобой допили, а новая, видать, лишней будет. Да ничего, у нас тобой ещё будут поводы, если ты на всё лето.
Верещагин с удивлением посмотрел на пустую бутылку (когда только успели?), на огрызок солёного огурца на своей тарелке и согласно кивнул.
– Пожалуй, и правда – хватит, – сказал он. – Пойду я. Давай. До завтра...
И, чуть покачиваясь, вышел на улицу…

***

Утром, как это ни странно, Верещагин проснулся с ясной головой.
«Вот ведь, – подумал он, – что значит – свежий воздух. В городе, небось, башка бы сейчас трещала, а тут – словно и не пил!»
Впрочем, Верещагин не был в этом абсолютно уверен. Он в последние годы вообще пил мало, так, если только на корпоративах, да и то – рюмку-другую. Не тянуло его к этому делу. Удовольствия от самого процесса пития он не испытывал, деловые вопросы с партнёрами легко решал без застолий, а для куража – дабы за дамами ухаживать – не употреблял. Да и за дамами он уже давно не ухаживал: новую семью создавать не собирался, а всё прочее… Всё прочее ему теперь требовалось всё реже и реже.
Верещагин бодро соскочил с кровати и рванул во двор к умывальнику. Умывальник отозвался гулким позвякиванием.
«Чёрт, воды-то я не натаскал!» – вспомнил Верещагин и рванул к колодцу. Ведра на цепи под воротом не оказалось.
– А я его на зиму снял, чтобы не спёрли, – произнёс за его спиной неведомо откуда возникший Сергеич. – Потом повесим. Ты дуй ко мне, у меня рукомойник полный.
Верещагин кивнул и затрусил на участок к Сергеичу…

От предложенной соседом стопки «для поправки здоровья» Верещагин категорически отказался и, пожарив себе яичницу из привезённых из города яиц на старенькой плитке (газа тоже не было), решил заняться намеченными вчера делами. Он честно обошёл дом, подёргал все двери, покачал рамы, попрыгал на ступенях и, даже, слазил на чердак, чтобы осмотреть крышу. Всё было в порядке. Нигде ничего особо не скрипело, не качалось, не капало. Видно, Сергеич следил за домом серьёзно. Верещагин даже расстроился, что намеченные планы рухнули, но, трезво поразмыслив, решил, что оно и к лучшему. Он нашёл в чулане небольшую корзинку и пошел в лес.
Конечно, никаких грибов и ягод в лесу ещё не было: июнь. Разве что, строчки и сморчки, но их Верещагин никогда не брал: уж больно они страшные на вид. Поэтому, побродив меж ёлок около часа, он повернул обратно, заглянув по дороге на речку. На речке тоже не было ничего интересного. Рыбалкой Верещагин не увлекался, да и вообще сомневался, водится ли в этой, с позволения сказать, речке рыба. Он вернулся домой, бросил корзинку обратно в чулан и задумался. Впереди был долгий, ничем не заполненный день. И такой же долгий вечер. И завтра. И послезавтра. И послепослезавтра… Верещагин понял, что долго он тут не выдержит. Он даже открыл холодильник, но, глянув на батарею «Посольской» на нижней полке, решительно захлопнул дверцу. Фигушки! Не опустится он до банального пьянства!
Верещагин вышел во двор и открыл ворота.
– Ты куда? – поднял голову от грядок Сергеич.
– В город съездить надо, – виновато, словно оправдываясь, ответил Верещагин.
– Забыл что ли чего?
– Ага, забыл, – кивнул Верещагин, хотя Сергеич и не мог видеть его кивка. – К вечеру буду!
Он завёл своего верного Жигуля и рванул с места…

В городе он заехал домой, переоделся и отправился на работу. Непонятно что он ожидал там увидеть после своего двухдневного отсутствия: то ли развалины офиса, то ли толпы рыдающих сотрудников, проклинающих день и час, когда он их покинул. Но офис стоял на месте, а сотрудники, встретившись с ним в коридоре, отнюдь не рыдали, а мило улыбались и кивали.
– Ой! – воскликнула секретарша Сонечка, когда он вошёл в приёмную. – Здравствуйте! Вы уже вернулись? А Сергея Михайловича нет.
– Какого Сергея Михайловича? – не понял Верещагин.
– Васютина, – почти шёпотом пояснила Сонечка, испугавшись, что что-то не то сказала. – Он в командировке…
– В какой на х… к чёрту, командировке? – рыкнул Верещагин. – У него сегодня в три часа встреча с заказчиком!
– А Сергей Михайлович её перенёс, – дрожащим голосом пояснила Сонечка. – Он сказал, что должен поехать на симпозиум…
– Вернётся, я ему покажу симпозиум! – мысленно матюгнувшись, сказал Верещагин. – Звони заказчику. Извинись и скажи, что встреча состоится. И вообще… готовь приказ об отзыве меня из отпуска. Я подпишу.
И открыл дверь своего кабинета.

– Привет, Игорь Петрович, – сказал он в трубку, – я вернулся. В смысле – из отпуска вернулся. И намерен продолжить работу, потому что меня не было всего два дня, а тут уже бардак. Если тебя это не устраивает, увольняй меня на хрен! Приказом! И деньги твои я тебе верну. А в отпуск я больше не пойду.
В трубке повисло молчание.
– Ну, чего? – спросил Верещагин, – приказ готовить?
– Ладно, – сказал Игорь Петрович, – работай. Не будет приказа. А деньги… засунь себе… знаешь, куда? Только Васютина сразу не увольняй. Может, выйдет из него ещё толк…
«Знаю я, что из него выйдет! – зло подумал Верещагин, – а, если само не выйдет, выбью!» – А вслух сказал:
– Не волнуйся, сразу не уволю. – И прервал звонок.
Посидев несколько минут и успокоившись, он вновь взялся за сотовый. Сергеич ответил на удивление быстро.
– А я знал, что ты позвонишь, – сказал он. – Ну, что, не вернёшься?
– Не вернусь, – подтвердил Верещагин. – Ты, это, дом закрой. И из холодильника продукты забери, а то протухнут. И ещё: там, на нижней полке, четыре «Посольских» лежат. Ты их тоже забери. Только не пей сразу…
– Не боись! – бодро отозвался Сергеич. – Я их на ледник уберу до случая. Вот приедешь, с тобой и выпьем. Ты ведь приедешь ещё?
– Конечно, приеду, – усмехнулся Верещагин. – Вот лопнет у начальства терпение, сразу и приеду.
– Слышь, а чего у тебя случилось-то? – спохватился Сергеич.
– У меня-то? – задумался Верещагин. – Да ничего не случилось. Работаю…