Хата и винтовка

   
    Мой дед Михаил отслужил в армии, потом поступил учиться в «народное училище» и, закончив учёбу, женился. Так как он был членом партии, его назначили председателем сельсовета. Михаил построил деревянную хату. В основном, хаты строились из сосны: сруб ставили на землю, в некоторых местах под сруб ставились деревянные колоды или большие валуны. Вокруг стен делалась земляная насыпь - завалина (прызба). Венец сруба по углам соединялся так называемым простым углом (у обла, у чашку). Этот приём рубки является древнейшим способом соединения венцов сруба. Сруб сооружался из неотёсанных круглых брёвен. Между брёвнами сруба прокладывался мох.

Михаил жил с женой и двумя детьми. В 1938 году его перевели в город Орша на должность директора Сельхозтехники. Ему дали квартиру, а в марте 1941 года родился третий ребёнок. Старшему сыну было четырнадцать лет, моей маме Зинаиде девять лет. Через три месяца жители Орши проснутся и узнают жуткую новость: началась война - самая страшная и кровопролитная за всю историю человечества. В этот день, в четыре часа утра полчища немецко-фашистских захватчиков пересекли западную границу Советского Союза. На второй день Оршу бомбили, так как она являлась крупным железнодорожным узлом и часто подвергалась бомбардировкам немецкой авиации.

Михаил ушёл на фронт. Моя бабушка Прасковья осталась с двумя взрослыми детьми и грудным ребёнком. Пока прекратилась бомбёжка, Прасковья собрала вещи, забрала детей и опять поехала в деревню, где стояла хата, которую строил Михаил. Они ехали на телеге, сзади была привязана корова (в Сельхозтехнике были сараи и там жители квартир держали коров).

По городу валялись катушки ниток от разгромленной бомбами льняной фабрики. Мост пришлось объезжать. До деревни Бобрамыничи нужно было ехать тридцать километров. Дорога длинная, и ехать было опасно, но Прасковья решила, что в деревне сможет за счёт земли и хозяйства прокормить детей. Город был разгромлен фашистами. Выехав за пределы города, можно было сделать небольшой привал. Прасковья с грудным ребёнком на руках садилась на колёса телеги и отдыхала. Моя мама Зинаида и её старший брат Гена шли пешком, молча, друг возле друга, наблюдая за телегой с вещами и мычащей коровой. Они с надеждой глядели на маму, мечтая добраться до деревни живыми.

Над Оршей стоял чёрный дым. Город превратился в месиво из разбитых зданий, фабрик, заводов и людей, которые трудились, не подозревая злых умыслов других государств. Зависть, жадность не даёт захватчикам покоя, чтобы жить и ценить то, что дал Бог. В зависти рождается ненависть, а в ненависти злость. От «худого» дерева не может родиться породистое яблоко.

Добравшись через лесную дорогу и льняное поле до деревни, телега остановилась возле хаты Михаила, где жил брат Леон со своей семьёй. Они помогли занести вещи в хату, которая была разделена на кухню и комнату. В первой половине стояла русская печь. Зимой вторая половина не отапливалась. Моя мама с братом спали во второй половине, так как у Леона были маленькие дети, три и два года. Потом Прасковья поставила кровать у печи. Мама с братом днём залазили на печь погреться и нянчили младшую сестру. Через некоторое время Леону отдали баньку, которая находилась через дорогу, он перестроил её для жилья и ушёл с семьёй туда жить. Но прожили они в этой баньке не долго. Через шесть километров стоял немецкий гарнизон в местечке «Смольяны». Там было расстреляно очень много евреев. Немцы забирали у них золото и драгоценности, заставляли раздеваться, загоняли в яму и расстреливали. После этого земля дышала ещё сутки. Людей заставляли смотреть на это чудовищное зрелище.

Один раз вокруг леса шла перестрелка, и от попадания трассирующей пули сгорел дом Леона. Он с семьёй опять переехал жить в хату Михаила.
Днём немцы ездили по деревням и забирали у жителей кур, уток, яйца. А ночью приходили партизаны, чтобы взять что-нибудь из одежды и еды. Война делает людей жестокими, и пелена страха многим закрывает глаза.

Никого не волновало, чем кормить троих детей и что отец детей воюет с врагом. Каждый выживал, как мог. В доме ничего не осталось: ни вещей, ни еды, только хозяйственная утварь, кровать и шифоньер - так тогда называли шкаф для одежды. Бабушка шила маскировочные белые халаты с капюшоном для партизан на старой швейной машинке «Зингер». Женщины с других деревень носили хлеб партизанам. Связные партизан жили в крайних домах деревни.

Немцы поделили огороды и колхозную землю, выбрали старосту - учителя. Осенью немцы дали приказ всем детям идти в школу учить немецкий язык. В школе жила семья учителя: жена и трое детей. Моя мама пошла в третий класс. Но учёба продлилась недолго.
Мама вспоминает всё со слезами и болью, поэтому я не всё могу расспросить, я излагаю только то, что она в силах рассказать. Она была ребёнком, и самые страшные события жизни пришлись на время её детства. Когда она с детьми ходила за солью и спичками в другую деревню, над её головой пролетали пули. Посылали детей, потому что их немцы не трогали, а если шёл взрослый, его расстреливали из-за связи с партизанами.

Школа, в которую ходила моя мама, находилась недалеко от дома. Однажды люди услышали крики, шум. Все выбежали на улицу и увидели, что школа горит. Учителя и его семью расстреляли. Немцы подозревали, что он имеет связь с партизанами. У людей началась паника: если сожгли школу, то начнут палить всю деревню. Уже было темно. Схватив всё, что успели, люди в ужасе кинулись в лес. Прасковья с дочерью и сыном носили на огород, в траву, казанки, кастрюли, сковородки. Была жуткая тёмная ночь. Она подумала и сказала детям:
- Куда идти? Сестра маленькая, её надо нести, это тяжело, а уже совсем темно. Останемся. Что будет, то будет.
Из леса был слышен плач детей, рёв животных. Вся деревня находилась в лесу, кроме Прасковьи и её детей. Утром люди вернулись в деревню и увидели, что дома целые, только от сожжённой школы остался один пепел.

Однажды кума моей бабушки Прасковьи попросила, чтобы она спрятала у себя в хате раненого партизана, он приедет помыться и переодеться, потому что у них опасно: её муж – партизан, предателей много, могут расстрелять всю семью. Два дня побудет и уедет. Прасковья согласилась, но попросила, чтобы её муж Иван взял в отряд к партизанам сына Гену, которому исполнилось пятнадцать лет. Немцы часто забирали его с собой, чтобы он грузил дрова, сено, носил ящики, и Прасковья боялась, чтобы Гену не заставили служить в полиции. Кум Иван ответил, что для её сына найдется работа: он будет смотреть за лошадьми, но ему нужно достать винтовку, тогда его возьмут в партизанский отряд.

Когда в хату к Прасковьи пришёл раненый партизан Василий, про которого говорила ей кума, она предупредила его, чтобы днём он сидел на чердаке, пока немцы разъезжают на мотоциклах по деревне. На ночь они уезжали в основной гарнизон в Смольяны. На следующий день к вечеру партизан собрался уходить, как вдруг приехали немцы и решили расположиться по домам. В хате моей бабушки Прасковьи и моего дедушки Михаила расположился немецкий комендант. Переводчик объяснил, что всех жителей выселяют жить в другую деревню, и они разрешают приходить в дом за вещами. Он провёл удивлённым взглядом по комнате и подумал: очень бедно живут, даже брать нечего.

В этот момент брат Гена тоже оказался дома. У него не выходило из головы, где взять винтовку, чтобы попасть к партизанам. А тут как раз подходящий момент. Уже темнело. Переводчик сказал Прасковье, чтобы она с детьми переночевала на кухне, а утром они пойдут в другую деревню. Немцы расположились во второй комнате. Немецкий комендант сел на койку, достал свои фотографии из кармана одежды и стал показывать их Зинаиде и её брату. На фотографиях, которые держал немец, были изображены его дети и жена.
В этот момент потолок хаты стал потрескивать: раненый партизан в это время поворачивался, лёжа на чердаке, и немец удивлённо спросил:
– Почему трещит? И посмотрел на Прасковью.
– Дом старый, оседает, - быстро ответила она.
Немец перевёл слова коменданту, и он успокоился. Пока немцы ужинали, Прасковья сообщила партизану, чтобы он ждал её возле угла дома, она его выведет по огороду, в конце которого находится колхозный сад.

В этот вечер немцы не расставили патруль. В сенях хаты сгрузили много винтовок, брату Гене удалось унести одну винтовку и спрятать её в огороде, в картошке. Когда немцы уснули, Прасковья вышла из хаты и проводила раненого партизана до колхозного сада. Если бы немцы увидели партизана, всех бы расстреляли: и Прасковью, и детей. А её старший сын Гена забрал спрятанную винтовку и ушёл в партизанский отряд, в лес. Немцы лесов боялись, они туда почти не ходили. Перестрелки, в основном, шли вокруг лесов.

Моей бабушке Прасковье в 1942 году пришло известие о том, что её муж, Кулик Михаил Евдокимович, убит и похоронен под Москвой в местечке Корицки. Бабушка с тремя детьми оставалась жить в деревне.
Во время войны люди съели все свои и колхозные запасы зерна и овощей. Начался голод, который для них был страшнее войны. Выкапывали гнилую картошку, которую называли «тошнотики», и ели. Моя мама не могла такое есть и голодала. Собирали съедобную траву на лугах и варили.
В начале войны, когда ещё было немного зерна, его мололи на жерновах, из муки пекли толстый блин (по размеру сковородки), назывался он «преснок». Один раз немец дал маме буханку хлеба: в ней приблизительно третья часть состояла из соломы. Зерна не хватало всем. А когда они уехали, то в кухне осталось немного крупы и сухого молока.

Город Орша был освобождён от немецко-фашистских захватчиков 27 июня 1944 года. Своего дедушку Михаила я знаю только по рассказам мамы и фотографиям, которые у нас сохранились. Эти военные события коснулись всех нас, и мы, наверное, никогда не сможем их забыть. Война стала трагедией для каждой семьи. Мы с детства смотрели кинофильмы о войне и всегда знали, что это чудовищные события никогда не должны повториться. Мы хотим мира, хотим жить в счастье и любви.
Дети Михаила выросли: дочери вышли замуж, сын женился, его жена больше никогда не выходила замуж и прожила в скорби до 85 лет.
А хата, в которой жили мои бабушка и дедушка, моя мама, и в которой родилась я, стоит до сих пор в той деревне. В ней происходило ещё много событий, и плохих, и хороших.
02.04.2015г.