Гибель застойной судьбы. Часть 3

        1
Школьные дни мелькали как-то быстро и буднично. Никаких перемен в ближайшее время не предвиделось. Эта будничность сжимала в тиски и давила на мозг. По вечерам делать было нечего, и Максим постоянно читал, повышая своё самообразование. Телевизора у бабы Текли не было, и это тоже наполняло её дом звенящей в ушах пустотой. В школе ничего интересного не происходило. Большинство детей учились плохо, а некоторые из них прямо-таки удивляли своей сельской простотой и врождённой бестактностью. Так, выпал первый снег, и одна из девочек из шестого класса, довольно уже рослая для своего возраста, пришла в пальто, которое было всё в снегу. Максим без всяких задних мыслей заметил:
– Снимай и труси!
– Что, трусы снимать?
Максим онемел от неожиданности. Кошмар, что у неё в голове! Он такое учителю никогда бы в её возрасте не сказал. Максим снова повторил своё предложение, но уже более медленно, разжёвывая слово «труси».  Девочка ни грамма не смутилась и пошла в свой класс.
Баба Текля тоже, но уже по-своему, постоянно удивляла нашего молодого педагога. Она всё жаловалась ему на бессонницу. Вот, мол, сяду на кровати, обниму подушку и так сижу, а сон всё не приходит. А как он может прийти? Ведь она ложилась спать вместе с курами, в шесть часов вечера, и вставала тоже вместе с ними – в шесть часов утра. Не каждый выдержит спать ежедневно по 12 часов. Не многовато ли, бабушка?
Иногда хозяйка Максима просила его, что-нибудь привезти из райцентра. Так, она однажды попросила купить ей цыганскую иголку. Он привёз свою, благо у него в доме их было много.
– А что же тебе дать? Как отблагодарить? – закудахтала старушка.
– Да ничего не надо! Это Вам подарок от моей бабушки.
– Да нет, так нельзя. А у вас есть картошка?
– Ну, есть. Покупаем на рынке.
– Я тебе дам килограмм, –  и, видя смущение Максима, добавила, что поджарит для него несколько картошек на ужин.
Баба Текля также жаловалась Максиму и на судьбу. Рассказывала, что у неё маленькая пенсия, просила привезти селёдку, мол, у них в магазине её не бывает. И снова жарила для него картошку в благодарность. Говорила, что её покойный муж был любителем выпить. У них возле дома растёт виноградник, и они всегда делали своё вино. Бабуля долго не могла понять, почему муж чуть ли не каждый день пьяный. Где он берёт шланг, чтобы наточить вино из бочек в погребе, ведь она его прятала. Поняла это только после его смерти, когда перекрывала крышу из камыша в доме. Оказалось, что всё было очень просто: муж вытаскивал камышинки из крыши и, насосавшись вина из какой-либо бочки, засовывал камышинку обратно. Со временем они все почернели и пропахли вином.
– И что ты думаешь, что я уже старая и никому не нужна? Э, а у меня ещё есть женихи! А я не только не хочу с ними жить, я даже не хочу, чтобы они по этой дороге ходили. Я сама себя не могу обойти, а тут ещё им мотню стирай. У меня теперь один жених – Земский!
Бабушка Текля нравилась Максиму своей непосредственностью и жизнелюбием. Она постоянно работала, каждый день ковыряясь с сапой (тяпкой) в огороде. Больше всего ей было обидно, когда местные «тимуровцы», светя фонариками по ночам, воровали у неё клубнику. «Лучше попросите, – ворчала она. – Я сама дам, но не воруйте и не вытаптывайте огород, как кони».
А однажды баба Текля рассказала Максиму о своей дочери.
– У меня была дочка. Ей было 55 лет, и она должна была умереть. И она это знала. Рак груди. И вот перед смертью дочка мне и говорит: «Мама, я клянусь тебе, если есть тот свет, то я тебе обязательно сообщу. Или приснюсь, или приду, или напишу, или какую-то там весточку передам». И что ты думаешь? Прошло уже 5 лет. Хоть бы раз приснилась!
               
                2               
На первом курсе Максиму сразу понравилась одна девчонка из его группы. Звали её Людмилой. Она была родом из областного центра. Жила с родителями в двухкомнатной квартире. Вообще, Максиму нравилось, что никто у них на курсе не задирал нос, что вот он, мол, уроженец Причерноморска, а другие приехали учиться из глубинки, тупые провинциалы и чуть ли не маргинальные личности. Такого расслоения не было.
Людмила до поступления в вуз занималась спортом, училась средне. Она была доброжелательной и открытой, имела много друзей. Максим пытался за ней ухаживать, но из этого ничего не вышло. Правда, один раз она всё же согласилась сходить с ним на концерт во Дворец спорта. После этого их общение было только коллективным. В их группе сформировался небольшой кружок человек из десяти, и они часто вместе собирались просто пообщаться или отметить какой-либо праздник. Иногда даже собирались в общаге. Алкоголем в больших дозах не увлекались. Больше нравилось посмеяться и потанцевать или куда-нибудь сходить.
Если собирались в общаге, то шеф-поваром выступал Максим. Девчонки чистили картошку, а он её жарил. Всем нравилось, как он это делал. А мастерства особенного тут не было. Максим давал картошечке немного подгореть, добавлял в неё лучок, немного перца и, если была в наличии, то и колбаску. Пили, в основном, вино или красную шипучку. Иногда пиво.
В дальнейшем стали собираться у причерноморца Волошина на даче, когда там не было его родителей. Море было недалеко. Надо было только скатиться вниз по крутым извилистым дорожкам метров сто пятьдесят. Дача была небольшой, но всем здесь нравилось. И как-то незаметно уже со второго курса началось сближение Людмилы с Андреем Волошиным. Они вдвоём выступали чуть ли не как фотокорреспонденты, фотографируя сокурсников во время студенческих капустников, а потом бесплатно раздавая фотки. Волошин даже начал издавать «Бульбомёт» - небольшой журнальчик с оригинальными собственными рисунками. Людмила часто забегала к Андрею домой. Их встречи сделались постоянными. К тому же, Андрей умел неплохо бренчать на гитаре, а примерно через пару лет у него появилась большая видеокамера, почти что профессиональная, которая в те времена была большой редкостью. Теперь все встречи в их первой группе «увековечивались» на видеокассетах. Всем было приятно на другой день посмотреть на себя со стороны и ещё раз над собой и сокурсниками посмеяться.
Максим, захваченный духом временем, пошёл на курсы игры на гитаре и после нескольких месяцев учёбы уже тоже мог изображать заядлого гитариста. После окончания института он через несколько лет купил у Андрея по его предложению легендарную видеокамеру за 300 долларов и был несказанно счастлив. Но наука шла семимильными шагами, и видеокамера скоро превратилась в приятное воспоминание из железа и пластика.
И как-то сам не желая того, Максим стал свахой для Андрея и Людмилы. На первом курсе он во время зимних каникул поехал отдыхать в Подмосковье. Один из институтов лесной промышленности в России предоставлял свою базу отдыха зимой в обмен на базу отдыха на море летом институту, в котором учился наш будущий педагог. Путёвки стоили недорого, и Максим неплохо отдохнул. База отдыха находилась в часе езды от Москвы на пригородном поезде. Потом надо было ещё около получаса пройтись пешком по лесу, если не было автобуса. Максим часто ездил в Москву, был на Красной площади, сходил в мавзолей Ленина, правда, пришлось отстоять большую очередь и сдать сумку в камеру хранения.
И вот теперь на втором курсе отдыхать в Подмосковье поехала спортгруппа студентов с их факультета, в которой была и Людмила. Андрей как-то сразу сник и, зная, что Максим там уже был год назад, приехал к нему домой в райцентр и попросил, чтобы они поехали в Подмосковье вдвоём, авось, как-то там устроятся. Максим согласился помочь другу. Всё прошло как нельзя лучше. На турбазе никто не заморачивался и не проверял, кто, где и как живёт. Номера были двухместные. Максим поселился у ребят из своей группы. Они ему дали один матрац, и он спал на полу в проходе между кроватями. Андрей поселился в комнате, где жила Людмила. Её подруга уехала на несколько дней в Москву, и кровать была свободной. Очевидно, здесь у наших влюблённых произошёл незапланированный «контакт», и они ещё больше сблизились. Максиму оставалось только вздыхать. Он понял, что окончательно Людмилу потерял...  Ему было обидно и немного не по себе.  Но что поделаешь: се ля ви!
Однажды, когда Максим вышел на улицу и посмотрел на термометр у входа в здание базы отдыха высотой примерно в два метра, то увидел, что тот  показывает тридцать градусов мороза! Для южных широт, где жили наши друзья, это была бы катастрофа. У них всегда была высокая влажность воздуха, и такой мороз переносился бы очень тяжело. А здесь – ничего! Ребята поехали кататься на лыжах, фотографировались, смеялись, шутили. Максим даже расстегнул куртку. Неудачно упав, он поцарапал нос, а Андрей был хитрее: он просто выставлял свою пятую точку при любом неудачном реверансе и приземлялся только на неё.
С едой в Подмосковье у наших шаровиков проблем тоже не было. Периодически кто-либо уезжал в Москву, и ребята жевали их пайку. Отдых оказался удачным и судьбоносным для Андрея.
И вот теперь в канун Нового года ребята пригласили Максима на свадьбу. Она должна была состояться почему-то в пятницу в семь вечера в гостинице «Юность» на 6 этаже. Получив приглашение от Людмилы, Максим расстроился и даже немного выпил, когда директриса послала его в лес с одним из коллег заготавливать дрова для школы. В сердцах не раз выругался, но всё же решил на свадьбу поехать. Как-никак, а друзья!
               
                3
        Из дневника Максима Горячёва
           Запойный мальчик

Родион Делягин был немного полноватым прыщавым юношей среднего роста с  рыжеватыми волосами. Своей осторожностью и предупредительностью в общении со студентами и преподавателями он почему-то напоминал мне гоголевского Чичикова, парня себе на уме, мол, своё я не упущу. Родион старался всем угодить, ни с кем не ссорился и держался немного на расстоянии, особо не сближаясь. Учился средне,  но всегда старался вытянуть на стипендию. В наших вечеринках не участвовал. После занятий всегда рвался домой.
Женский пол Родиона тоже не интересовал. Он варился в каком-то своём котле. Был грамотным и начитанным и казался на первый взгляд таким пай-мальчиком. Несколько раз он меня поправлял, когда из моих уст вылетали суржицкие слова на стыке русского и украинского языков. 
Более близко и пристально я рассмотрел Родиона только после двух лет обучения, когда пошёл на летних каникулах работать проводником, закончив предварительно курсы. На летнее время постоянных проводников не хватало, и брали студентов. Я катался на Москву в плацкартном вагоне. Цены на билеты были приемлемыми: от десяти рублей в общем вагоне до столицы и до семнадцати – в купейном. Пассажиров всегда было много. Просились подвезти и безбилетные пассажиры, которых мы называли слепаками и почти всегда брали. Лепили макароны, т.е. повторно использовали постельное бельё, сложив его и слегка намочив. В общем,  работа была весёлой и прибыльной.
Некоторые из коллег, особенно из постоянных проводников, превращали свою работу в вечное застолье или в дом свиданий с доступными женщинами, которых хватало. Часто совмещали и то, и другое. Были даже такие экземпляры, которые не терялись даже тогда, когда жена работала в одном конце состава, а они в другом.
Новые знакомства, новые люди. Наши хлебосольные люди всегда норовили чем-либо угостить. Жизнь превращалась в какой-то вечный праздник. Без «навара» никогда домой не приезжал. Я даже как-то заявил дома, что брошу вуз и пойду работать проводником, чем привёл мать в ужас. Тяжело было только тогда, когда я, делая два оборота в столицу, был один в вагоне, без напарника. Тогда я страшно выматывался за шесть суток поездки и, приезжая домой, спал чуть ли не сутки, вставая только для того, чтобы перекусить и сходить в туалет.
И вот однажды ко мне в рейс в Белокаменную попросился Родион. Конечно, я сокурснику не отказал. Оставил по его просьбе в Москве и вторым рейсом через трое суток забрал. Да, это надо было видеть! Это было что-то с чем-то! Оставил я прилежного, чисто выбритого благовоспитанного юношу, а забирал какого-то полупьяного грязного бомжа без копейки денег в кармане. Оказывается, у Родиона была одна страстишка, которой он отдавал всё свободное время. Эту страсть можно было только сравнить с ломкой наркомана. Он был фанатом московского футбольного клуба «Спартак». Я недоумевал: при чём тут «Спартак»? У нас же полно своих клубов! Так, нет, подавай ему на первое, второе и третье только «Спартак». Это было чуть ли не умопомрачение, диагноз, болезнь, которая требовала длительного лечения. Я никогда такой собачьей преданности какой-либо страсти-зависимости не понимал.
По словам Родиона, он старался в меру своих сил и возможностей посещать как можно больше матчей своего футбольного кумира. Если, например, встреча с участием «Спартака» проходила в Москве, то Родион вместе с такими же, как он, инфицированными товарищами ехали всей толпой туда. Спали вповалку на полу у братьев-фанатов, питались, чем бог пошлёт, зато дружно и бурно праздновали победу, если она случалась. Думаю, не без горячительных напитков. 
Не знаю, был ли он в этот раз Родион тоже на каком-либо матче, но было видно, что зелёный змий его хорошо потоптал. И самое главное – замученный футболом фанат очень хотел прямо-таки жрать! Мы прибывали в Москву вечером без двадцати девять. Если я успевал, то заскакивал на несколько минут в Смоленский пассаж, садясь на метро, ибо в девять он уже закрывался. В субботу и воскресенье все продмаги в столице были просто закрыты. В этот раз мы попали на выходные, так что горе-фанату я ничем помочь не мог. А Родион всё подначивал меня, мол, сделай что-нибудь. Здесь полно пассажиров, а ты проводник, значит, начальник. И я нашёл выход. Пройдясь по вагону, подошёл к одной девушке и сказал, чтобы она зашла в моё рабочее купе, мол, у неё билет не в порядке. Девчушка быстро прибежала. Я вежливо извинился и сказал, что вот мой друг отощал от голода, и не будет ли у неё что-либо поесть? К моему удивлению, девчонка принесла нам целую курицу! Родион был в восторге от её щедрости и чуть ли не сам аппетитную птичку приговорил.
В дальнейшем Родион всё больше начал уходить в дебри своей фанатской зависимости и начал приходить на занятия с воспалёнными красными глазами то ли от бессонницы, то ли от общения с коллегами по спортдопингу. Жизнь его закончилась трагически. Однажды возвращаясь зимой в непогоду он наступил на оборванный электропровод, и был смертельно поражён электротоком. Да, во всём нужна мера. И в любви, и в ненависти. И в радости, и в печали. И в страстях, и в сдержанности!
P.S. Ещё более неординарный случай произошёл у нас на параллельном курсе нашего факультета на украинском отделении. Один товарищ, подвыпив, выбежал на спор голышом вечером в коридор в общаге. Добрые люди историю раздули, донесли в деканат, и героя из вуза исключили. Сейчас, конечно, это никого бы не удивило. В Западной Европе, например, регулярно делают голые пробежки местные дамы и господа, протестуя против чего-либо. А в Нидерландах чуть ли не занимаются любовью прямо белым днём на лужайке. Про безлимитную наркоту и гей-парады я уже молчу. Цивилизация! Не то, что раньше – всё по свистку и под грохот барабанов! И строем! На то он и застой!
         
                4

Максим отпросился у директрисы и рванул в Причерноморск. При всём своём старании он на полчаса в «Юность» опоздал. Все с радостью его приветствовали, как самого дорогого гостя. Но музыка и звон бокалов продолжались недолго: в девять вечера свадьба закончилась. Максим был потрясён. Что это за свадьба? У них, например, в городе делали на огородах большой шалаш, обвешивали стены коврами, нанимали духовой оркестр и праздновали два дня, начиная с полудня и до полуночи. На третий день, иногда, даже некоторые гости приходили опохмеляться. И подарки новобрачным дарили два дня. А в некоторых сёлах даже вырубали виноградники и устраивали свадьбу на 300 человек. Так, например, женился его сосед на девушке из ближнего села. А здесь? Какой-то непонятный вечерочек длиной в несколько поцелуев! Вот тебе большой город и большие возможности. Радости никакой!
Максим был разочарован. Если бы знал, что свадьба будет такой искромётной, то и не приезжал бы. В субботу делать было нечего. Переночевав у тётки, Максим напросился в гости в новобрачным. Посидев немного у них, он понял, что очень некстати и совсем им сейчас не нужен. У товарищей медовый месяц, а он тут требует к себе какого-то внимания.
С понедельника снова начались школьные будни. Максим уже старался ставить двойки только в дневники и не пачкать ими журналы. Рождённый ползать – летать не может! Его квартирная хозяйка, баба Текля, несмотря на свой преклонный возраст тоже, как и предыдущая бабуля, решила взять над ним шефство. У неё был племянник, который работал районным ветеринаром. Пару раз в месяц он, приезжая в местный колхоз, наведывался и к своей тётке. У него была незамужняя дочка, ровесница Максима. И вот бабулечка тоже, очевидно, решила стать свахой и провернуть матримониальные планы. Чуть ли не каждую неделю она начала просить Максима, чтобы он зашёл к её племяннику домой в райцентре. То ей надо то, то это. Максим выполнял все её просьбы без всякой задней мысли.
Незапланированного жениха всегда хорошо принимали. Старались немного задержать, угощали чаем. Особенно старался папа, показывая Максиму свои разные мини-коллекции интересных предметов. Как оказалось, внучку бабы Текли, Светлану, Максим немного знал. Она закончила ту же школу, что и он, и, кроме того, училась ещё в параллельном с ним классе. Вдобавок, работала в военкомате, и Максиму не раз пришлось с ней встречаться после службы в армии.
Максим почти не обращал на Светлану внимания. Она была какой-то серой мышкой: тихой и чересчур спокойной. Пресной что ли и невкусной, как вчерашний хлеб. Сидит и сидит себе, слова не выдавишь. Изредка улыбнётся и снова молчит. Лишь однажды она спросила у Максима, ходит ли он на танцы в городе? Он ответил, что не ходит. На этом их тесное общение и закончилось. Правда, в конце учебного года Максим как бы уже и созрел познакомиться с девушкой поближе, да тоже не решился. Так они и остались просто знакомыми