Украинский вопрос

Ни в какой стране большинство не способно вникать в глубинную суть творимой у него на глазах истории. Анти-Россия? Для большинства украинцев это бессмысленное сочетание. Дерусификация? Мудрёный научный термин, нормальные люди так друг с другом не разговаривают. Русские школы? Это понятно. Но непонятно, к чему весь этот сыр-бор вокруг школ. Если кто-то считает, что его детям нужен русский язык – пусть сам их и учит, никто ему не мешает. Так склонны думать теперь в том числе и живущие на Украине потомки великороссов. При этом большинство украинцев в повседневном общении по-прежнему отдают предпочтение русскому языку или полурусскому «суржику». Русский язык – для них родная стихия. Украинский, который не «суржик», а казённый литературный язык, тоже как бы родной, но, в силу своей искусственности, он – как строгий костюм, в котором чувствуешь себя неуютно и который хочется скинуть, как только в нём отпала формальная надобность. Украинская литература, украинский кинематограф и театр, украинская классическая и эстрадная музыка и близко не имеют той популярности, которой пользуется у украинцев соответствующие русские виды искусства. Несмотря на информационную блокаду, украинцы очень внимательны к тому, что происходит в России. До отключения на Украине популярных рунетских ресурсов они были сверхактивны на этих сайтах и в этих аккаунтах. Было немало ботов, но в основном интерес всё-таки был неподдельный и непроплаченный. И по этим и по многим другим признакам можно с уверенностью сделать вывод: украинцы до сих пор народ преимущественно русской культуры. Культуру же нельзя взять и просто так заменить в одночасье. Никакая культура не творится произвольно, по директивами, спущенным властью, тем более не творится она по принуждению. Культура отторгает (есть в ней для этого необходимые фильтры) всякую нарочитость, в том числе и навязываемые неудобные ей языковые новшества. Естественная, не изувеченная идеологической пропагандой, украинская культура без русского языка и без открытого диалога с русской культурой обречена на культурное прозябание. Дерусификация Украины ведёт к тому, что место самого престижного языка должен занять на Украине английский – язык, который, материализуя в себе качественно иную по духу культуру, в принципе не способен утверждать традиционную для Украины культурную самобытность. Из простого инстинкта самосохранения (которому не надо ничего объяснять, потому что он руководствуется не рассудочными рефлексиями, а глубинными интуициями) украинский народ должен был бы решительно сопротивляться такому насилию над его культурно-речевым поведением. Но не было, практически не было на Украине никакого, даже кухонного, сопротивления закрытию русских школ. Когда задумываешься над причинами столь странного безразличия к своей культуре, невольно задаёшься вопросом: что же это за сыворотка такая, которая не просто ввергла народ в наркотическое забытьё, но и отключила ему спасительный инстинкт выживания?
Революция – таково имя злокачественного духовного феномена, отключающего память народа, делающего его враждебным к своей традиции. В его основе лежит одно из самых разрушительных человеческих чувств – зависть. Зависть сто лет назад подвигла миллионы русских людей на большевистский бунт, внушив им лютую ненависть к соплеменникам-«буржуинам». Нынешним украинцам зависть внушила антагонизм к соплеменникам-«москалям». «Они наше сало съели» - это звучит комично, но в 1991 году украинцы голосовали за независимость от России, будучи воодушевлены подобными лозунгами.
С тех пор как Бог изгнал человека из рая, завистники были всегда. Из зависти Каин убил своего брата Авеля. Каинов комплекс был свойствен многим из тех, чьи имена хранят тысячелетние анналы истории. Но только в революционном движении Нового времени зависть осознала себя как доктрину и стала «основным побуждением народов или как бы тем отравленным воздухом, которым дышит современная масса» (И.Ильин).
Революция – романтические наваждение. У романтиков возвышенная риторика. Но на самом деле романтизм является порождением самой обезличенной и самой духовно примитивной за всю историю человечества буржуазной потребительской цивилизации. В азарте добывания мещанского счастья потребитель оказался готовым пожертвовать незыблемыми богооткровенными заповедями морали. Ему не жалко перевернуть Богом устроенный мир, переустроить его на основе продиктованных завистью упрощённых абстрактных формул. Бог для романтиков-революционеров умер, на место Бога они возвели человека, способного превращать эти формулы в воспламеняющие волю «электората» лозунги. Романтику неинтересна жизнь на той высоте, где привременность сходится с вечностью, все его «бескорыстные идеалы» в конечном счёте подчинены борьбе за «высокий стандарт потребления».
Советская идеология, на словах боровшаяся с буржуазией, была в действительности насквозь пропитана буржуазностью. Загнив, она породила совершенно уже вырожденческую идеологию «рыночных преобразований» (как будто порочная страсть к стяжательству требует рационального оправдания). В украинском национализме буржуазность нашла просто-таки карикатурного продолжателя: массы были заведены на нигилистический бунт отъявленными барыгами, не поделившими добычу со своими подельниками. Майдан наверняка войдёт в историю как одно из самых жлобских исторических массовых буйств. «Хотим в Европу, потому что там кружевные трусики», - бОльшую пошлость трудно себе представить.
То, что подобное жлобство является нормой, украинцам внушали на протяжении всей независимости из каждого утюга. Им сулили: скоро, совсем уже скоро вы начнёте потреблять по европейским стандартам. Европа, эта ботоксная старуха, рисовалась в их воображении «свижесенькой и гарнесенькой молодыцей». Их грёзы требовали подпитки зримыми символами «евроремонта». Сделавшись идолом, «евроремонт» охватил все сферы их жизни – от переделки жилищ до реформы системы образования. Майдан, кстати, тоже был разновидностью «евроремонта».
Поначалу у украинцев не возникало особых предубеждений в отношении россиян. Те точно так же увлечённо занимались «евроремонтом», ну а то, что они выказывали претензию на некоторую особость в «европейской семье», украинцев ничуть не смущало. За столетия жизни в одном государстве с великороссами они привыкли, что у тех более выражен государственнический инстинкт. У украинцев была своя гордость, которая в их сознании уравновешивала недостаток подобной пассионарности: они были хозяйственнее, трудолюбивее, в быту опрятнее, – оттого и жили богаче, сытнее и основательнее. И дороги у них были лучше, и хатынки уютнее, и в садочках коло хатынок щебетали бесподобно голосистые соловейки. В общем, они считали себя (и, пожалуй, так было на самом деле) материально и сентиментально благополучнее. Когда, отделившись от других советских республик, украинцы вдруг превратились в жалких «заробитчан», им, конечно, обидно стало, что панами над ними стали «безалаберные кацапы», но не настолько, чтобы из этого мог развиться непримиримый антагонизм. Развившийся комплекс «бедного родственника» сам по себе не мог ввести широкие массы народа в националистическое искушение.
Однако националистическая пропаганда исподволь делала своё чёрное дело, следуя базовой установке, выраженной Йозефом Геббельсом: «Обыкновенные люди обычно гораздо более примитивны, чем мы воображаем. Поэтому пропаганда, по существу, всегда должна быть простой и без конца повторяющейся. В конечном счёте, самых выдающихся результатов во влиянии на общественное мнение достигнет только тот, кто способен свести проблемы к простейшим словам и выражениям и у кого хватит мужества постоянно повторять их в этой упрощённой форме, несмотря на возражения высоколобых интеллектуалов».
Существенный сдвиг в отношении украинцев к России высветил первый Майдан, тот, который был расцвечен оранжевой мишурой. Полусонная, почти безразличная реакция российских политиков на эту диверсию с очевидным русофобским подтекстом не могла не вызвать у украинцев сомнения: не иссякла ли у россиян государственническая пассионарность? То, что в их глазах было одним из главных достоинств великороссов, выродилось в унылое, безвдохновенное, угодливое перед Западом «либеральное реформаторство». Его колоритным символом стал для украинцев «офшорный посол» Черномырдин, для которого интересы спаянного общей корыстью украинско-российского олигархата были выше стратегических интересов России.
Ко второму Майдану тех, кто оставался верен идеалам общерусской соборности, было уже на Украине явное меньшинство. И когда «москали», у которых «и газ, и нефть, и Сибирь», посягнули на «их» Крым и Донбасс – тут у украинцев взыграло. Второй Майдан стал той чертой, за которой количество обрушенной на головы украинцев русофобско-«рыночной» пропаганды перешло в качество; сознание украинцев надломилось, националистический идеал стал для них «патриотическим» идеалом. Прочувствовав момент, внешние вдохновители проекта «Анти-Россия» подсуетились и подарили украинцам безвиз и одновременно начали принимать драконовские санкции против России, которые должны были привести к падению уровня жизни среднестатистического россиянина. «Россияне – уже не «богатые родственники», скоро они будут завидовать вашему преуспеянию, вы станете для них образцовой нацией, им захочется вам во всём подражать», - внушалось теперь украинцам. Чтобы ничто не мешало напропалую врать, украинцев лишили доступа к источникам объективной информации из России. Комплекс «бедный – богатый родственник» преобразился в сознании украинского обывателя в расистское высокомерие: «мы – цивилизованные, с нами всё прогрессивное человечество, а вы дикари, и, если не последуете нашим путём, государство ваше обречено на деградацию и распад».
«Зависть никогда не выступает под своим собственным именем», - мудро заметил святитель Николай Сербский. Этому стыдному чувству нужна маскировка. Идейные русофобы, наследники бандеровского нацизма, одели зависть в идеологический камуфляж, возвели её в статус национальной философии. На протяжении всей независимости гуманитарная сфера власти находилась на Украине под контролем выходцев из Галиции. Фобии ренегата, свойственные большинству галичан, это серьёзная духовная патология, отличающаяся гипертрофированной злобностью и агрессивностью по отношению к тем, кто самим фактом своего существования уличает их в ренегатстве. При мощной информационной поддержке Запада семена этих фобий были посеяны по всей Украине. И поэтому не удивительно, что второй Майдан стал, по сути, радикально-бандеровским переворотом. После него горячая фаза конфликта сделалась неизбежной. Столкновения на Донбассе в 2014 году стали первым эпизодом войны.
Мне трудно судить, насколько велики были у России возможности покончить с бандеризацией Украины в 2014-ом после донбасских котлов. Но я знаю, что многие украинцы (речь идёт о миллионах, не меньше) в то время ещё сильно желали этого. Нерешительность российских властей вызвала у них большое разочарование. В этих условиях немалая часть остающихся русскими по сознанию украинцев предпочла уехать из страны обновившегося нацизма. Спустя восемь лет слой украинцев, готовых активно поддерживать Русский мир, утончился на Украине практически до неразличимости.
Сейчас отовсюду доносится: военная операция ситуацию ещё больше усугубила, - но мне думается, это не так. Некуда ситуации было дальше усугубляться. Мы присутствуем при трагедийной развязке. Какой она будет, никому в точности не известно. Но катарсис воспоследует, не может эта трагедия закончиться без очистительного преображения.
Переживаемый шок мешает украинцам увидеть то, что сделается для них очевидным, когда спадёт возбуждение: националистическая власть легко готова жертвовать их ценностями и интересами ради торжества ненасытного глобализма. «Честь» сделаться маргинальным придатком Западной цивилизации не сможет устроить тех, кто претерпел ради неё столько страданий. Сами эти страдания будут внушать украинцам уверенность в том, что они достойны своего собственного пути. У украинцев «евроскепсис» будет таких размеров, что европейское извечное высокомерие по отношению к «хлопской славянской нации» не в состоянии будет его к себе адаптировать. Протрезвевшие, очищенные страданиями украинцы распознают подлость и коварство Европы и возненавидят её заодно со всем «цивилизованным миром», после чего обозначится подлинная суть конфликта. Выбор придётся им делать тот же, что и в 17 веке: либо постыдная, рабская Уния, либо свобода в духовном единстве с Россией.

Апрель 2022 г.