Затяжки

Окно было широко распахнуто. Лапушка бесстыдно сидела на широком подоконнике по-турецки и курила как паровоз. Во двор Руин подъезжали самые грустные на этом свете машины, чёрные, с золотыми крестами. Люди, которые выходили из них, тоже были все в чёрном.
Из подвального помещения Руин в уютных деревянных коробках выносили детей, которые уже никогда не станут счастливыми. Это было больно для каждого – для их друзей, для тех, кто их не знал, потому что это всё напоминало, что им самим ничуть не меньше угрожает та же самая пустая чернота, и особенно больно это было для Воробьёв, Журавлей и Сов… Это же они виноваты! Так в этом месте считал каждый из работников детского хосписа.
Была у маленьких пациентов очень страшная традиция. Это был своего рода ритуал. После консультации с психологами и психиатрами борьбу с этим кошмаром временно прервали, ведь если масштаб горя можно свести в кружочек в пол сантиметра диаметром, то ругать за это точно не стоит.
Ритуал назывался очень странной фразой «делать затяжки». Суть его была в том, что, когда кто-то из друзей умирал, воспитанник руин делал одну глубокую сигаретную затяжку и тушил на тыльной стороне предплечья окурок, дым можно было выдыхать только тогда, когда сигарета погаснет. Пока не оторвёшь раскалённые бычок от руки – не выдохнешь и не вдохнёшь. Руки у маленьких пациентов были все сплошь в сигаретных ожогах…
В тот день, когда из местного морга забирали тела двенадцати ребят больных муковисцедозом, которые покончили жизнь самоубийством посредствам хлора, Лапушка как дитя малое следовала Руинным ритуалам и безжалостно тушила у себя на руке сигареты.
У неё было уже восемь Затяжек, когда в ординаторскую вошёл Лев. Он ничего не успел понять, просто почувствовал неладное и снял с подоконника Лапушку, дрожащую от физической и душевной боли.
- Тише, тише, малышка… Он держал её на руках и укачивал как ребёнка.