В кружении времени

Примерно 85, 86 годы прошлого века. Петергоф. Парк Александрия и четыре девочки  восьми-девяти лет. Мы играем, как бы сказали сейчас, в прикольную игру. Одному из участников завязывают глаза, после чего он вертится на одном месте, пока слегка не закружится голова.
Кружись, кружись, кружись, кружись!
Потом его водят по немыслимым траекториям. Позже участник, ну, в нашем случае всегда участница должна как можно точнее определить, где она находится.
Мне глаза не завязывали - И так не вижу. А закружить так, чтобы уж совсем потеряла ориентир, ни разу не удалось. Слишком хорошо, до последней щербинки в грунте дороги, каждого кустика и дерева были знакомы эти места.
Сейчас я снова в парке Александрия. Меня никто не просит кружиться, я вышла из такси. Я в эйфории, но… Где же я? Где то, что я так хорошо помню: развилка дороги, небольшой жёлтый домик и спуск к Финскому заливу левее?
- Спортивная площадка царских детей, - говорит Илья.
- Ничего себе! Впервые слышу о существовании такой.
- Это реконструкция по рисункам и фотографиям. Во время твоего детства, конечно, ничего подобногоздесь не было.
Странного, немного неказистого, но достаточно милого вида карусель. Давно не работающая.
Нам, девочкам с улицы Мостовая в Петергофе шикарную карусель заменяла тарзанка. Сейчас, уверена, отреставрированное, а тогда представлявшее собой абсолютные развалины, здание царской конюшни, которое после войны заняла птицефабрика, притягивало нас как магнитом. Тарзанка была подвешена в арке на толстом пружинящем канате. Закрутишься как следует и летишь в противоположную сторону. Снова кружение до беспамятства,  до счастливых восторженных вскриков.
Не обходили мы, конечно, и само здание. Как же, развалины. Тем более, что родители строго-настрого запрещали и близко подходить. Если кто-нибудь укажет мне хоть один более заманчивый для пацанистых девчонок стимул, буду очень признательна.
Мне было страшно ходить по старому дому -  под ногами битое стекло, осколки кирпичей, расшатанные доски. Но, сами понимаете, куда зрячие ровесницы, туда и я.
Вот так однажды пришли с подружкой вдвоём, сидим на подоконнике и лупим ногами по, наверняка, ещё при динозаврах переставшей работать батарее. Нравилось нам слушать, как жутковато звучит в мустом доме эхо. В какой-то момент обе замерли. Эхо послушно прокатилось по зданию, а звук остался. Стук? Или что это такое? Шаги.
Когда родные запрещали приближаться к развалинам, очень часто фигурировало слово «маньяк». Мы плохо разбирались в подобных понятиях. Ясно было лишь, что встреча с маньяком не обещает ничего хорошего. Ведь маньяк, скорей всего, такая  разновидность вампиров. Вот уж на них мы были тогда тихо помешаны. Однако чувство пофигизма мне и сейчас не вовсе незнакомо, в детстве же оно было почти стабильным.
Шаги приближались. Страшно. То бубуханье в груди до сих пор помню.
Ближе. Ближе. И вот уже:
- Что здесь девчонки делают?
Голос пожилого, лет 25 мужчины. Как есть маньяк.
Мы не дерзаем даже ответить.
- Совсем напугал бедненьких.
Девушка!
Бывают ли маньяки женского рода, мы не знаем, но нежный голосок действует успокаивающе.
«вампиры» уходят, а мы, присмиревшие, отправляемся домой.

У царских детей были симпатичные турнички. Я с радостным умилением их рассматриваю. Зато у нас были деревья, тоже симпатичные.
Деревья. Сейчас они полностью лишены зелени, поэтому нет типичного, свойственного, кажется, только Петергофу запаха какой-то необычной травы и древесной коры. Апрель, да ещё такой холодный.
Красивая ажурная скамейка. А дальше беседка царских времён.
- А здесь смотровая площадка, - объясняет Илья, - парк, море и вид на большой луг.
Дальше лавочка.
- Хороший вид на море. Даже маяк для кораблей виден прекрасно. А на воде ещё лёд.
- Спустимся к заливу? - предлагаю я. Спускаемся. И вот тут сжимается сердечко. Это родное, такое родное! Запах моря, ветра, камышей. В детстве в нашем распоряжении было аж два пляжа: культурный и дикий. На культурном был песок, стояли раздевалки, в жару с лотков продавали мороженое и лимонад. Всё чудесно, но собак туда брать было нельзя. Мы считали вопиющей несправедливостью лишать наших хвостатых друзей счастья поиграть с волнами, полаять на чаек. Поэтому чаще ходили на дикий пляж, где были камни: огромные и маленькие. А во время отлива так было здорово с разбега ворваться в воду по утрамбованному волнами песку. А ещё из мокрого песка было удобно строить замки с многочисленными башенками и тоннелями.
Так это и осталось где-то в очень тёплом уголке души, запахи и звуки: море, тростник, камни, волны, собачий лай и чайки.
С чего мы тогда взяли, что так будет всегда?
- Ещё одна царская игрушка.
Илья подводит к довольно массивному сооружению.
- Ничего себе игрушечка, а что это?
- Дети царя играли в пожарных. Это игрушечная пожарная станция.
Ого! Серьёзно восстановили в Петергофе жизнь царской семьи. Ну и царские детки ничего так развлекались.
А из памяти выныривает май. Недалеко от дома отдыха «Знаменка» горит трава. Мы вчетвером старыми консервными банками зачерпываем из какой-то канавы воду, старательно тушим пожар.
Советские дети в пожарных станциях не нуждались, они Гайдаром были начитанные.
Дома, счастливые, рассказываем бабушке:
- Потушили пожар.
- Да вы что! Это же старую траву сжигали, чтобы вид не портила и новой расти не мешала.

Снова узнаю Петергоф лишь на выходе из парка.
Пора возвращаться из детства к себе уже взрослой.
Туда, где мы закружились не в игре, а в суете и во времени. Там нет напридуманных вампиров, нет вмиг рушившихся песочных замков, как нет и впустую потраченных сил на тушение пожаров.
Или… Или всё-таки есть?