Апрель. Зазеркалье

               

                3.

    Кира не очень удивилась, когда почувствовала, что дверь открылась не в коридор, длинное помещение с дверями, ведущими в разные комнаты и классы, и высоким потолком, упирающимся в большое арочное окно, смотрящее одинаково печально и на уличную пёструю жизнь, и на гулко-сумрачную тишину коридора, а в другое помещение, оттуда доносились приглушённые голоса и раздавался неприятный режущий слух звон.
     Кира вздрогнула и крепче прижала зеркальце ладошкой к груди. Девочку раздирал интерес: не терпелось встать и убедиться в том, что то, что она видит ей не снится. Интерес и боязнь уживаются иногда до причудливости в детских душах. Так и Кира боялась встать, боялась скрипом кроватной сетки разбудить подружек, боялась прервать сладкую дрёму тишины с тихими шорохами снов в тёмных углах спальни, боялась признаться себе в своей боязни.
    А открывшийся мир – через узкую золотую щелку – говорил о себе тонким мелодичным пением хрустальных подвесок, украшающих люстру. Не то что подвесок, люстр в их том прекрасно-эстетическом понимании как предмете украшения помещения, в детском доме не было; на потолках красовались безликой плоскостью матово-молочные плафоны с лампами дневного освещения. Там же – в открывшемся мире – подвески пели при соприкосновении друг с другом.
    Золотистый свет из нового мира, невообразимо приятный взору Киры, тонким лучом разграничил общую детскую спальню. Золотистый луч был волшебным. Сначала он просто декоративным украшением лежал на полу, с альпинистской настойчивостью карабкался по стене и напоследок расчертил потолок.
    Немного позже от пола, стены и с потолка одновременно начали подниматься сталактиты, сталагмиты и тянуться горизонтальные тонкие полупрозрачные струйки золотистого свечения. Они казались настолько живыми и реалистичными, что Кира, раскрыв глаза, с ресниц которых убежал сон, с недетским восхищением смотрела на никогда ранее не виданный аттракцион чудес и волшебства.
    Струйки постепенно удлинялись, сплетались в косички, переплетались в затейливые узоры. В своём раскрепощённом детском воображении Кира живо представила невидимую пряху, сидящую за пяльцами в светлой горенке; также перед глазами девочки мелькали быстрые пальцы пряхи, прямо из воздуха умело плетущие ажурные узоры. Струйки, косички, узоры в какой-то неуловимый миг, - Кира чуточку рассердилась на себя, что его упустила, - соединились в воображаемой центральной точке квадрата, описанного золотистым лучок в по периметру комнаты и щелью в двери. Получился огромный фантастический рисунок из золотых нитей. Проступали объёмно предметы и утопали рельефно низины. Рисунок постоянно менялся. Если на первых порах он состоял из перекрещивающихся линий, то им на смену пришли плоские и объёмные геометрические фигуры. С огромным любопытством Кира наблюдала за изменениями и, даже, как-то следом устыдясь своей мысли, подумала, хорошо, что подруги спят и не могут разделить с нею её радость от наблюдаемого зрелища. Всё было необычно на этой огромной картине: плоские фигуры не двигались, но, если присмотреться, - Кире это удалось со второй попытки, - они подрагивали, и лёгкая рябь пробегала по контуру золотистого полотна; объёмные фигуры находились в постоянном вращении вокруг собственной гипотетической оси.      
    Рисунок, точнее картина, - как всё, происходящее этой апрельской тёмной ночью, бросающей с немым криком о спасении в сонные окна пригоршни снега, - возник неожиданно. Правильнее, она будто выплыла из тумана плоских изображений и объёмных объектов и тотчас стали проявляться по всей ширине и высоте золотистого полотна детали. Проступающая картина вбирала в себя всё лишнее и на освобождённое место, - мазками, скупыми и мелкими, и широкими, размашистыми невидимый художник кистью наносил золотую краску всех тонов и оттенков. Смелый, широкий штрих – и появились лёгкие воздушные облачка и послышался…
    Кира не поверила, подумала, ей показалось. Просто неоткуда было здесь взяться этому неприятному, капризному, с нотками звукового доминирования мужскому скрипящему голосу. Неоткуда, однако Кира его слышала, и он доносился из-за щели в двери.
    «Мне говорят: ты узурпатор, ты вандал, посмотри, она тебя боится и стесняется. Ох-ох-ох! Надо же, какими мы вдруг стали стеснительными, после всего… Впрочем, хочу поинтересоваться, стеснительность, не в счёт боязнь, это не повод мне начинать беспокоиться. Я, как оказалось, совсем не знаю тебя. Может, ты ведёшь двойную или тройную жизнь? Может, ты за моей спиной крутишь шашни (Кире почувствовала страх, проникающий в сердце, она не знала значения этого слова и ей оно показалось плохим) со своими любовниками… Ах, прости, это ведь твои друзья. (В словах Кира почувствовала издёвку.) Где гарантия, что ты с ними же не поступаешь также, как со мной – мутишь воду за спиной…»
    Неприятный скребущий голос пропал неожиданно. Кира сжалась в комок под одеялом и ещё сильнее прижала зеркальце к своей груди горячей ладошкой. Пока она слушала оскорбительную речь, она совсем забыла о картине. На дальнем плане вершины гор, тонкая нить облаков повторяет линию горных пиков. Подножие утопает в густом лесу, он тщательно прорисован, видны не только стволы, но и ветки с листьями на переднем плане. Кира смотрела на обновившуюся картину и даже в какой-то миг показалось, что ветви деревьев двигаются и она слышит тихое пение листвы, а облака плывут в странной медлительности над вершинами гор. Кира не была знатоком искусства, в свои малые годы она всё-таки имела представление о законченности любого дела, это ощущение жило в ней. Так и с картиной. Она жила. Дополнялась новыми деталями. Внезапно по холсту, по нанесённой краске поползли мелкие трещины. Кира услышала сухой режущий треск. И снова прежний неприятный голос ворвался в спальню из-за двери: «Не смей лгать. Никогда мне не лги!» Чем дольше он звучал, тем больше трещин появлялось на полотне. «Грязная, подлая, наглая! Думала укрыться от меня?» Золотая мелкая пыль, темнея и растворяясь в полёте, начала осыпаться с угрожающей скоростью. «Я тебя всюду найду! И тогда не говори, что я…»
    Вместо картины по полу, стене и по потолку шёл золотистый луч, нарисованный рейсфедером, окунутым в золотую гуашь.
    «Что же там происходит?» - с тревогой подумала Кира и встала с кровати, стараясь не скрипеть металлической сеткой. Надела тапочки и сделала два шага. Послышался сразу же оглушающий стальной грохот, будто подошвы обуви были отлиты из металла.
    «Ты не одна? - тотчас послышалось из-за двери. – Кто ещё дома?» И тут Кира затрепетала, её привёл в нервное возбуждение приятный женский голос: «Я одна. Можешь проверить». Раздались поспешные звуки открываемых дверей шкафа, тумбочки, двери в соседнюю комнату, быстрые суетливые шаги – шаркающие подошвы стирала в пыль краску с полов, слышно отчётливо, как запинаются о дорожки. «Обязательно проверю!» - торжествовал дико мужчина каркающим голосом. И внезапно произошло некое озарение, Кира увидела злое мужское лицо, вытянутое книзу, с тонкой ниточкой губ искривлённый рот, неряшливая растрёпанная бородка и выбритая верхняя губа. Тёмные страшные глаза навыкате так и кипят злобой. Крашеные волосы гладко прилизаны к черепу. Кира вздрогнула и снова нечаянно сделал шаг, прозвучавший тяжёлым падением с высоты тяжёлого предмета. «Кто это?» - в ужасе подумала Кира и сжалась от неприятной ледяной волны, исходящей от мужчины. «Уверяешь, ты одна? - не унимался мужчина. – Где он? Где?»
    Обиженно зазвенела разбитая о пол чайная пара и печально прозвучала в диссонанс чайная ложечка.
    Кира сбросила с ног тапочки. Холодный пол ожёг горячие ступни и Кира непроизвольно тихо вскрикнула. И тут же Кира услышала новый шквал негодования каркающего мужчины. «Признавайся, где ты его прячешь? Признаешься и получишь моё прощение. Я могу быть временами великодушным. Тебе ничего будет. Ему же – сломаю хребет. Где – он?»
    Кира вздрогнула вместе с женщиной, - она вдруг почувствовала некую пространственно-интимную связь с ней, - и ощутила на своём лице её слёзы.
    «Я устала повторять, я одна, - звучал красивый женский голос, женщина срывалась на плачь, но с трудом сдерживалась. – Я старалась быть тебе верной». Прошла минута зловещей тишины и снова зазвучал каркающий голос: «В этом всё и дело: ты старалась быть мне верной. Значит, ты думала о других, находясь со мной, или с другими об ещё ком-то… И смеешь лгать о верности ко мне… Дрянь!..» Раздался громкий звук пощёчины. Кира дёрнула головой раз, другой, третий – мужчина наотмашь бил женщину по лицу, по красивому лицу, по которому текли слёзы, она не защищалась и только закрыла глаза. Устав, он остановился. Увидел заплаканное лицо и ехидно рассмеялся. «Прекрати это представление! Меня не растрогают эти крокодиловые слёзы». Послышались шаги. «Подумать только: я старалась быть тебе верной… Не поверишь, сейчас расплачусь от умиления… Быстро утри сопли и свои мерзкие подлые слёзы!.. Видеть не могу твоего притворства».
    Кира почувствовала, что шевелит губами в унисон с женщиной и расслышала её слова: «Зачем приходишь, если не можешь видеть?»
    Кира увидела новый замах руки и почувствовала обжигающий удар по щеке, и она сразу запылала и заныла от боли. Кира сорвалась с места. В два шага преодолела расстояние, отделяющее от двери. Распахнула широко и закричала неестественно громко, срываясь на визг, выплёскивая из детской груди зло и выдавливая остатки воздуха из лёгких: «Оставь её! Не смей её трогать!»
    Девочка ввалилась в комнату, упала, больно стукнувшись коленями о пол, сквозь пелену слёз рассмотрела интерьер. За круглым столом, покрытым бархатной зелёной скатертью с бахромой сидела на стуле красивая молодая женщина в тёмном платье с накинутой на плечи шалью, милые черты показались Кире знакомыми, она знала, что где-то их видела, эти глаза, немного с горбинкой нос, чувственные губы, каштановые волосы. Женщина сидела, сжавшись в комочек, на стуле и нервно подрагивала. Перед ней расхаживал туда-сюда высокий худой мужчина в сером костюме, он был точь-в-точь таким, каким увидела его в своём видении Кира; иногда он останавливался и заносил правую руку, но сдерживался, лицо искажала нервная гримаса, парализуя мышцы лица и он отвратительно двигал щеками и шевелил маленьким носом.
    «Ты это слышала?» - спросил он, остановившись и озираясь. – «Что?» - устало и разбито произнесла, еле шевеля губами женщина. – «Крик!» - «Какой крик? Тебе померещилось». – «Померещится тебе, если я найду этого мерзавца!» мужчина оглянул комнату, снова ничего не нашёл и сел на стул напротив женщины.
    Кира поняла, её не видят. Она невидимый свидетель какого-то разлада. Отчего-то волна страха прокатилась по телу. Ей отчаянно захотелось вернуться в свою спальню, залезть в кровать, укрыться с головой одеялом. Кира шагнула назад и ощутила спиной преграду. Это только прибавило страху. Она в порыве отчаяния развернулась к стене, чтобы отыскать дверь, как едва не вскрикнула: перед её лицом на стене висела картина с тем же изображением горных вершин, тонкой полоски вечерних облаков, густого леса, она и написана была только одной – жёлтой – краской, но умело используя игру тонов, полутонов, игру света картина казалась написанной разными красками.
    В тоже время между Кирой и находящимися в комнате людьми находилось прозрачное препятствие, оно служило экраном, который не позволял Кире войти в пространство людей и оставаться для них невидимкой, не позволял открытого вмешательства в течение события.
    Крик рвался наружу, распирал грудную клетку, вырывал рёбра из хрящей, сжимал крепкой стальной кистью горло – вопль оказался сильнее и Кира сжала рот дрожащими ладошками, через это непрочное препятствие тихий стон прозвучал в звенящей тишине. Движение воздуха за спиной заставило обернуться: едва не напоровшись на девочку, мужчина с саркастической улыбкой остановился почти впритык, касаясь выпирающими костями груди головы девочки и она почувствовала не запах исходящий от мужчины, самый что ни на есть настоящий смрад разлагающегося тела и вздрогнула, он хихикнул, срыгивая, и гадкое амбре немытых зубов, алкоголя, сигаретного дыма и чего-то ещё трудноопределимого обдало её и Кира задержала дыхание, отчего у неё тотчас же застучали молоточки в висках, отсчитывая время, отпущенное для недетского испытания. Мужчина смотрел на картину, похмыкивая и помахивая перед лицом уродливо-паучьей кистью, будто отгонял от него мух, слетевшихся на долгожданное пиршество. «Как ты можешь эту мазню называть живописью? Всегда удивлялся твоей необузданной фантазии. Впрочем, среди твоих друзей много таких вот мастеров кисти от слова «худо»!» Он расхохотался, откинув голову назад. Кире ужасно захотелось садануть ему в живот. Рука девочки застыла на полпути – она упёрлась в прозрачную упругую стену.
    Успокоившись, он продолжил: «Цель моего визита – узнать, что ты решила». Женщина дрожащей рукой налила в стакан воды и поднесла к побледневшему лицу и бесцветными губами прикоснулась к краешку стакана. «Нет», - с тихой решительностью произносит она. Развернувшись на месте, собрав в круговые складки ковёр, мужчина уставился на женщину. «Повтори, я не ослышался?» Прозвучало более уверенно: «Нет».
    Гримаса ненависти промелькнула на лице мужчины. Он сделал ногами несколько па и, пританцовывая, прошёлся к столу, упёрся о него руками, похожими цветом на руки покойника. «Внимательно обдумала?» - «Да, это моё последнее слово». – «Твоё слово никому не интересно. Моя позиция: никаких детей – одни отношения без обязательств».
    Что-то шевельнулось в сердце Киры, у неё в голове прозвучали мысли женщины, но она произнесла противоположное, что сильно удивило Киру: «Твоя позиция – твоя. Моё мнение для меня важнее». Колкий смех, будто горсть просыпанных ледяных осколков, распространился по комнате вместе с невесть откуда налетевшим холодным зимним воздухом: «Кому интересно твоё мнение, ты, жалкая потаскушка от искусства? Даю три… (Мужчина наморщил лоб, что-то считая.) Четыре дня, - больше не могу и так для тебя большая фора, - и тогда, если снова заартачишься, меры приму строгие и как бы потом тебе не пришлось жалеть». Мужчина взял стакан с водой. Повертел пальцами. Выпить не решился и вылил воду на скатерть перед женщиной с кислой миной на отвратительном лице. «Через четыре дня либо я услышу верный ответ, либо…»
    Чёрная густая осязаемая кожей лица и рук мгла опустилась вокруг Киры. Она часто-часто заморгала, стараясь хоть что-то в ней рассмотреть и от неожиданно открывшегося прямо перед ней большого белого прямоугольника она едва не упала на пол. На белом экране с большой скоростью замелькали кадры из чьей-то чужой жизни: берег летнего моря, утро, пустой пляж, на простеленном полотенце бок о бок лежат молодые женщина и мужчина, она ему шепчет на ухо, он хохочет, потом они срываются с места и бегут в волны и уплывают далеко в море; затем картинка меняется – незнакомый город, та же женщина бредёт под проливным дождём, на ней промокшее пальто плотно облегает стройную фигуру, женщина дрожит, она держит в руке фотографический снимок; горные заснеженные вершины, чистое голубое небо, деревянный домик с коптящей дымком трубой, распахивается дверь и наружу выскакивает огромная лохматая собака и начинает радостно визжать и прыгать возле кого-то, визитёра не видно; и последний эпизод – женщина идёт по ночной пустынной улице, на руках у неё маленький свёрток, она всё время низко наклоняется к свёртку и что-то говорит; напрягши слух, Кире удалось расслышать всего два слова: доченька и прости. Женщина долго идёт ночным городом, избегает центральных улиц с усиленным движением авто и огромным количеством бодрствующих горожан. Кира следует за женщиной, нечто таинственное заставляет её делать это. Внезапно Кира поняла, женщина решилась на решительный поступок, но откладывает его исполнение; Кира чувствовала сомнение и волнение женщины, оно передалось и ей и её маленькое тельце тоже начала сотрясать дрожь. Следом за женщиной Кира прошла на окраину города. Пошёл мелкий дождь. Заблестела энигматично трава в лунном свете. Магически серебрились капли влаги, отражая свет редких фонарей. Шумно дышали дождём кроны деревьев. Когда они вышли – женщина, за нею Кира – из очередного переулка и прошли под тёмной сырой аркой, пропахшей отсыревшей штукатуркой, разросшимся мхом и плесенью, Кира увидела, как отовсюду навстречу им из дождевых струй начали выходить фигуры женщин, держащих на руках детей, мужчин молодых и пожилых, они тоже держали на руках или за руки маленьких мальчиков или девочек, они шли за ними, они шли им навстречу, они выходили из промокших стен домов и смотрели из сонных окон с разных этажей, фигуры людей толпились на карнизах крыш, теснились, удерживались на скользком металле какою-то необыкновенной силой притяжения. Молчание, глухое молчание под аккомпанемент дождя сопровождало женщину и Киру в пути. Пока Кира не узнала во впереди стоящем здании с колоннами и флюгером на крыше свой детский дом. Кира не в силах остановиться, против своей воли шла за женщиной. Вот женщина остановилась пред ступенями дома. Кира обошла женщину и рассмотрела её, она писала огрызком карандаша на клочке бумаги ровным красивым почерком. Женщина была в чёрном, будто носила по ком-то траур. Широкий плащ скрывал фигуру. Тёмный платок туго повязан на голове. Ветер качнул фонарь над входом и сейчас же внутри у неё всё оборвалось, она узнала женщину, узнала ту, которая снилась долгими осенними дождливыми ночами – это несомненно была та женщина, за которой она наблюдала и слышала неприятную беседу с отвратительным мужчиной. Написав записку, женщина вложила её между складок свёртка и в нерешительности застыла – фигура её то удлинялась, то укорачивалась вместе с покачиванием фонаря и бегала вокруг, утопая в дождливой темени ночи. Женщина плакала и Кира на своём лице ощущала её слёзы, они просто жгли раскалённым железом её детскую кожу, оставляя на ней незаживающие раны. Пошевелившийся свёрток заставил женщину принять решение – сонные и чмокающие звуки доносились из-под навёрнутых слоёв материи – женщина открыла лицо ребёнка и покрыла его быстрыми поцелуями, плача и говоря что-то неразборчивое. Киру от очередного открытия буквально не разорвала молния, блеснувшая в небе и расколовшая тёмную синь на две рваные половинки, откуда с удвоенной силой полился дождь, переходя в сильный ливень. Кира, помимо того, что узнала женщину, она каким-то своим неведомым чувством догадалась, кто она. Она захотела крикнуть, комок слов застрял в горле. Она не могла его проглотить и так и стояла с раскрытым ртом, наблюдая происходящее далее. Сердце девочки билось всё сильнее, оно готово было в горячем порыве выскочить из хрупкой детской груди и навсегда остановиться. Кира не боялась за себя, она переживала за женщину; что-то тяжёлое, ледяное, сковало движения Киры и слёзы девочки смешались со слезами дождя. Борясь с оцепенением, Кира протянула руки к женщине – лицо девочки осветилось внутренним огнём, выступающие из дождя фигуры всё плотнее обступали их и смотрели с неким сочувствием и пониманием, продолжая хранить молчание. Лицо, губы, профиль – всё было отлично знакомо Кире. И если движение вернулось к ней, то голос окончательно пропал. Медленно переставляя непослушные пока что ноги, Кира сделала шаг вперёд. Ещё немного и Кира могла взять женщину за руку… Она опоздала. Женщина наклонилась к порогу двери. Положила сверток. Пошла быстрым шагом, не оглядываясь в приближающиеся сумерки рассвета.
    Чувствуя собственное бессилие, Кира в последней попытке раскрыла рот и прозвучавшие высокие ноты детского голоса, пронизанные отчаянием и болью, всколыхнули остатки ночи, пропитанной дождём и не приснившимися снами горожан и их домашних животных, высокие ноты резонировали с окружающим пространством и на фонарях начали гаснуть лампы, дома очнулись от ночного забытья и бельмами сонных окон уставились на девочку, спрашивая безмолвно, чем они могут помочь, стряхнули с себя опавшую дождевую росу деревья и травы и молочный туман застелился длинными узкими полотнищами между дождевых фигур, деревьев, домов, улиц и пополз-полился длинной молочной рекой за городские окраины, будто унося с собой недетскую боль маленькой девочки. Этот крик, показалось Кире, услышала и женщина. Она всего на мгновение замерла. Напряглась спина под тёмным плащом. Помедлив, женщина пошла прочь и Кира крикнула, собрав все силы, вложив в крик всю себя, крикнула вслед удаляющейся фигуре:
    - Мама, мамочка! Не делай этого! Не оставляй меня одну…

                Якутск 29 апреля 2022 г.