Холод. часть 3

3.
Жаль, что этого нельзя было сказать обо мне. Не буду скрывать, что угрозы Хомы слегка подпортили мне настроение, да и Саньку с Женькой тоже было не по себе, я видел. К тому же толстый Даня ничего не забывает и просто так обид не прощает, а значит понятно, что может чувствовать человек, которому всё это отлично известно.
Ещё бы, ведь несмотря на лишний вес, а может и во многом благодаря ему, толстый Даня очень силён. К тому же обладает мгновенной реакцией и почти абсолютной нечувствительностью к боли. Я сам видел, как однажды его метелили на заднем дворе у фермы трое старшаков.
Хома, даже если падал, быстро поднимался и снова бросался в драку, хотя били его страшно. Но казалось, что это только подзадоривает его.
Не поверите, он даже улыбался, показывая в страшном оскале свои окровавленные зубы. Тем троим, кстати, тоже здорово от него досталось, несмотря на то, что силы были неравны.
Я думаю, что именно ярость, с которой Хома бросается на противников придаёт ему дополнительную силу и именно благодаря ей, мощь его удара становится вообще сокрушительной.
Вот мне этой злости порядком не хватает. Так даже наш тренер по боевым искусствам говорит. Тут я должен кое-что пояснить, хотя наверное, это стоило сделать гораздо раньше. Вообще, меня зовут Сергей Линуров, а мангусятиной Хома обозвал меня, потому что моя кличка Мангуст.
Честное слово. Её мне дал тренер, когда я выиграл в своём суперлёгком весе на городских соревнованиях. Выиграл, несмотря на то, что в моей возрастной категории все участники были тяжелее меня.
Наш тренер - китаец по имени Ван Цин, вообще всем клички даёт, потому что по именам не может запомнить. Или не хочет. Хотя говорит по-русски очень хорошо, только быстро и смешно немного, как будто понарошку.
Одним словом, я - Мангуст, наверное, из-за того, что мелкий и шустрый. А вот, например, Витька Белый - Белый Медведь, он здоровый и сильный. Сеня Мороз - Муравей, потому что, хоть и тощий, но жилистый, и поднять способен больше своего веса.
А есть у нас те, у кого вообще две клички, как например Лёха, на которого не только тренер, но даже физрук давно рукой махнул, говоря про него «ни рыба, ни мясо». И вот эта Рыба мгновенно к нему и прилипла. Точь в точь, как рыба прилипала.
Просто Лёшка хоть и высокий, и руки, и ноги у него длинные, но использовать эти данные он не может. Даже наоборот, такое впечатление, будто они ему мешают, и он не знает, куда их деть. Ни к какому виду спорта он абсолютно не способен. Бегает медленно, да ещё и ноги при этом смешно закидывает назад, как девчонка. Ни в одной командной игре даже правил запомнить не может. А в спарринге его и я легко повалю, хоть он и тяжелее гораздо, да и выше на голову. Просто есть такие ребята - неспортивные.
А вот свою вторую кличку - Полкуска, он заработал ещё раньше и уже без помощи тренера. А просто потому, что всё время голодный и клянчит вечно у всех «хоть полкусочка». И хотя мы все здесь не то, чтобы жируем, но Лёха - это что-то особенное. Он проглатывает свою порцию мгновенно, а потом вытягивает длинную в выпирающих позвонках шею, и шныряет глазами по тарелкам: может, кто зазевался, или вовсе не хочет доедать?
Хотя таких практически нет. Если только человек не болен. Или с ним ещё какой неприятности не случилось. Вот как с одним пацаном, не помню его имени, у которого поднялась такая высокая температура, что он потерял сознание в столовой. Ещё никто ничего понять не успел, а Лёха за несколько секунд уже его порцию сожрал.
И хотя ему вкатили за это сразу три штрафных балла, он даже и глазом не моргнул. Ему, говорит, всё равно сейчас без надобности, не пропадать же добру. Как будто у нас еда когда-нибудь пропадала!
А ещё один случай с Лёхой связанный, вообще жуткий был. Генку Мокрого на перерыве в мастерской неслабо так башкой к верстаку приложили, и на ужин он уже слегка зеленоватый пришёл. А когда перед ним оказалась тарелка с жидкой перловкой, его вырвало прямо в неё. Тех, кто был рядом, как ветром сдуло, а Лёха подскочил, да как саданёт Генке по уху, такой-сякой, сам не гам, мол, и другому не дам? Как будто он специально.
Ну а если ничего такого не происходит, Лёха начинает канючить: дай хоть хлеба, ну хоть полкусочка, я же не виноват, что расту быстрее других, это не я, это мой организм требует… Ну и всё в таком роде.
Полкуска даже у интернатских не гнушается просить, хотя это вообще зашквар. Тем более что они сами всё сметают со стола не хуже саранчи. После них даже крошек не остаётся.
Но несмотря на то, что Лёха тип довольно неприятный, я иногда отдаю ему часть своей порции, ну или половину хлебной пайки. Просто потому, что мне невыносимо видеть, как человек побирается. Как будто присутствуешь на публичном унижении.
И Лёха в таких случаях всегда говорит: «Спасибо, друг!» Хотя мы с ним никакие не друзья. Я не мог бы дружить с человеком, который способен думать и говорить только о еде. А Рыба - Полкуска, именно такой.
Мне кажется это неправильно, так не должно быть. Человек ведь рождается не только для того, чтобы есть. А для чего-то значительного. Я уверен, что человек гораздо больше, чем любая еда. Даже голодный. И вот поэтому я отдаю часть своей пайки Лёхе, в надежде на то, что и он когда-нибудь это поймёт.
А та история с Хомой, кстати, закончилась вполне благополучно. Правда, только для нас, не для толстого Дани. Выйдя из штрафной зоны, он почти сразу угодил в спецгруппу, где во время ссоры серьёзно порезал ножом своего соседа и оттуда был направлен в закрытую колонию для подростков с асоциальным поведением. Там он теперь и будет находиться до самого своего совершеннолетия.
Ну а нам с Саньком тогда только вкатили по пять штрафных баллов за недоносительство. То есть за то, что мы знали про телефон, но не сообщили. Но это ерунда, мы их отработали на ферме даже с перевыполнением трудочасов за одно воскресенье. Это потому что нам Женька помогал. По своей собственной инициативе, хотя его-то как раз и не наказывали. Просто он посчитал несправедливым, если работать буду только я с Саней. С тех пор мы и подружились.
Вот им-то двоим, я и рассказал о том, что моя мама очень больна и что я собираюсь бежать на Юг, чтобы попытаться её спасти. Другого выхода нет.
Хотя вообще я не болтун, но ведь ситуация действительно очень серьёзная, ну и вообще у друзей ведь нет секретов друг от друга.
А кроме того, за пару дней до этого, я вернулся из больницы. Как раз после той бессонной ночи, когда принял решение бежать. Моя мама тогда даже не смогла ответить мне, когда я звонил ей из больничной рекреации. А когда я попытался связаться с ней снова, ко мне подошла медсестра и сказала, чтобы я пришёл в другой раз.
И добавила, что моя мама отдыхает после тяжёлой процедуры. И я понял, что маме совсем плохо, раз она не смогла ответить на звонок. Ведь ей отлично известно, что я могу прийти и поговорить с ней по телефону только в воскресенье, причём мама знает, что прихожу я в одно и то же время. Она очень ждёт моего звонка и всегда отвечает. Даже, когда чувствует себя совсем слабой. И тут вдруг - «отдыхает после процедуры». Можете себе представить моё состояние?
И вот я всё думал об этом, составлял план, затем выискивал в нём слабые места, отбрасывал, начинал заново и даже не замечал, где нахожусь и что делаю. Хотя так нельзя, я это знаю. В шестом классе Макс Плакса вот так вот тоже задумался и ему два пальца на станке отхватило.
Вообще, у нас часто такое случается: то у кого-то голова закружилась, и он со стремянки сверзился, то в швейной мастерской девчонка одна начала засыпать и палец себе пристрочила к наволочке. А ещё в начале года восьмиклассник на трудовом часе, валяя дурака, обварил горячим клеем себя и своего приятеля.
Но несмотря на то, что правила техники безопасности были мне хорошо известны, ведь изучаем мы их с третьего класса, ничего поделать с собой я не мог. Ходил, говоря словами моей бабушки, как в воду опущенный. Но тогда же я ещё раз убедился, что значит настоящие друзья.
Женька и Саня, заметив, что со мной не всё в порядке, спросили, в чём дело. И я… всё рассказал. В умывальной перед отбоем. И хотя там особенно сыро, неприятно и холодно, но мне стало легче, правда. Хотя мы ещё ничего не сделали. И Саня с Жекой мне даже ничего не успели ответить. Всё равно, у меня было ощущение, что я избавился от какого-то невидимого, но ужасно тяжёлого груза. Наверное, мне нужно было кому-то рассказать о том, что у меня на душе.
А Саня спросил, каким образом этот побег сможет помочь моей маме. И я ответил, что на Юг уехал мамин брат с семьёй. И он говорил маме, чтобы она и я ехали с ними. Я сам это слышал. И раз отсюда с ними нет никакой возможности связаться, то нужно ехать самому и уже там, на месте разыскать моего дядю и попросить, чтобы он взял маму под опеку.
А это не только разрешается, но даже негласно приветствуется, так как больных в таком случае снимают с казённого пайка и передают под ответственность взрослых родственников. И тогда маму можно будет перевезти на Юг, где она обязательно поправится.
Я, во всяком случае, в этом не сомневался, так как был уверен, что мама заболела именно от холода. А Женька спросил, не будет ли возражать мой отец. И я молча покачал головой. Просто мне не хотелось углубляться в эту тему, так как я уже знал мнение отца по этому поводу.
Он написал отказ, ссылаясь на свою занятость, и передал маму под опеку государства. Но было понятно, что дело не только в его занятости. И не в том, что маме в больнице, по его словам, будет гораздо лучше. Можно даже сказать, совсем не в этом. Он, по сути, отказался от неё. От мамы. То есть предал. И поэтому вряд ли станет интересоваться её дальнейшей судьбой. Обо всём этом, понятно, мне не очень хотелось говорить. И вот тогда Женька, а за ним и Санёк сказали, что пойдут со мной.
Я, конечно, попытался их отговорить, но, откровенно говоря, это было больше для вида.
Ведь на самом деле здорово, когда у человека есть надёжные друзья, особенно если ему предстоит такой длинный и трудный путь. Правду сказать, я даже обрадовался, что буду не один. В тот день мы разошлись после того, как поклялись в верности друг другу, а также в том, что унесём эту тайну в могилу. Предстояло ещё разработать план, но мы отложили это до следующего раза, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.
А ещё с недавних пор, где-то сразу после принятия этого решения, я начал вести дневник. Скажете, что это глупость несусветная доверять в наше время бумаге? А я вам отвечу, что вот и нет. Во-первых, я шифр изобрёл свой собственный, а единственную бумажку, на которой он был написан, уничтожил сразу после того, как его выучил.
Ну а во-вторых, мне просто необходимо было куда-то выплеснуть всё то напряжение и беспокойство, которые я испытывал. Потому что ужасно понимать, что помочь родному человеку, кроме тебя некому, но ты не можешь, потому что несвободен, ты словно связан по рукам и ногам.
И времени почти не осталось. И тебя словно разрывает изнутри. Дневник в каком-то смысле меня даже спас. И ещё, я уверен, что очень важно и нужно рассказать правду о нашей жизни… Хотя бы вот таким образом. Просто я иногда думаю, а вдруг это когда-нибудь окажется полезным?
Вот почему ещё я устраивался в комнате самоподготовки перед отбоем, или в воскресенье, когда появлялось свободное время, и открывал толстую тетрадь, что хранил в своём металлическом шкафчике.
Особо любопытным говорил, что готовлю очередную заметку в наш «Учебно-трудовой листок». Так называется школьная стенгазета и я действительно вот уже второй год тружусь в ней по личному поручению председателя школьного комитета Алевтины Анатольевны. Меня с этой целью прикрепили к девятикласснику Борьке-Поэту, который уже несколько лет, как отвечает за своевременный выпуск Листка и, кроме того, строчит стихи в неё по поводу и без.
Он действительно делает это здорово и главное быстро, хоть по заказу школьной администрации, хоть так, экспромт. Но и в этом случае, стихи у него ровные, гладкие, словно отшлифованные и очень предсказуемые в плане не только последующей рифмы, но и содержания в целом.
Честно говоря, больше трёх минут ни слушать, ни читать их не хочется, но считается, что строчки его виршей ясные, чёткие, политически выдержанные, а значит не просто всецело одобряемые, но и хорошие.
Так что в нашей школе Борьку-поэта ценят и ему не только это отлично известно, но и даёт некоторые основания поглядывать на нас свысока и даже иногда покрикивать.
Я обычно отвечаю за выпуск учебно-трудового рейтинга за неделю с обязательной рубрикой «Молния позора», в которой изобличаются отстающие воспитанники. Хотя мне это не сильно нравится.
Но учебно-трудовое учреждение № 17 совсем не то место, где будут интересоваться, чего хочешь ты. Однажды я набрался храбрости и попросил завуча освободить меня от этой обязанности. Как раз накануне мне здорово досталось от главных на тот момент героев «Молнии..», но с Адольфом спорить - себе дороже.
- У тебя хороший слог! - отрезала она, - Поэтому трудись, если не хочешь испортить себе характеристику… К тому же, - во время этой её знаменитой паузы многие из нас, и я не исключение, машинально втягивают голову в плечи, - не забывай, что найти того, кто будет строчить раз в неделю короткие писульки, мне будет гораздо легче, чем добросовестного уборщика на ферму или сортировщика в овощехранилище.
Одним словом, выбор у меня был невелик.
Больше просить я не рискнул, тем более что повторный отказ от общественной нагрузки делает личную характеристику воспитанника больше похожей на волчий билет. Но мне и не пришлось…
Потому что в скором времени в создании еженедельного «Листка» стала участвовать и Таня Голенкова из параллельного класса. Это наш, если так можно выразиться, художник-оформитель. Таня делает небольшие рисунки, выделяет заголовки, подбирает картинки и, наконец, готовый, но разрозненный материал, который стекается к нам из старостата, отчётов воспитателей, текущих событий и прочей малозначительной шелухи, собирает и размещает на ватмане.
С приходом Тани, я уже не думал о том, как бы избавиться от нудной и даже какой-то постыдной обязанности школьного писаки, но наоборот, начал ждать наши пятничные выпуски, когда накануне мы собирались в воспитательской каждый со свои материалом, и готовили Листок к выпуску.
И мы с Таней не то, чтобы подружились, честно говоря, мы и разговаривали-то не очень много; мне просто приятно было находиться с ней рядом.
Хотя, честно говоря, я как-то с девчонками и не умею особо. Что ни скажу, всё мне кажется, глупость сморозил и вот-вот, думаю, она со смеху покатится.
Я здесь ещё кое-что должен сказать, потому как прежде чем вести эти записи, я решил писать только правду, то есть быть честным до конца. А иначе, по-моему, и начинать не стоит. Вранья и так кругом хватает, а если ещё и в таких вещах избегать правды, то получится, что лжёшь уже самому себе.
Так вот, когда я решил бежать, я почти сразу подумал о Тане. Ведь неизвестно же, смогу я возвратиться или нет. А если поймают чернопогонники, так это ещё хуже. Считай, что мы и не вернулись.
Потому что с предателями разговор короткий. Вернее никакого разговора и вовсе нет. Я о том той ночью ещё подумал, что если мне и будет кого-то не хватать, не считая мамы, конечно, так это Тани, ну и ещё, наверное, Петровича. Но выхода никакого не было, а может быть, я его просто не видел, но мне стало тогда так тяжело, что показалось, что ещё немного и я разревусь, как девчонка.
Уф, да и сейчас трудно вспоминать об этом… Но мне нужно было высказаться, чтобы тяжесть эта не была такой невыносимой. И ещё потому что это правда.
Ну вот, а в последующие пару дней, мы с Саньком и Жекой, разработали план. И, кроме того, договорились выносить после каждого приёма пищи половину своей хлебной пайки и сушить на батарее. Ведь нам предстоит долгий путь. Так делали всё время интернатские, не взирая на запреты, штрафные баллы и прочие взыскания. Бороться с этим было совершенно бесполезно. Страх наказания ничто по сравнению с тем, что испытывает человек, который хотя бы однажды по-настоящему голодал.
Решили, что свой хлеб Санёк с Жекой будут отдавать для сушки мне, так как моя койка ближе всего, пусть совсем немного, но всё же тёплой батарее. И ночью, когда все уснут, я буду осторожно выкладывать кусочки хлеба за неё, а уже просушенные прятать в углу, между стеной и спинкой кровати. Что же касается нашего плана, то в самом общем виде, он выглядел так. Нам предстояло пройти пешком до следующей железнодорожной станции, которая находилась в районе Казачьего посёлка.
Да, расстояние - более десяти километров, но это было необходимо сделать, чтобы не попасться сразу же. Потому как искать нас будут в первую очередь на вокзалах нашего города. Я это знаю, ведь такие случаи уже бывали. Каждый год у нас обязательно несколько человек пускается в бега. Как правило, их обычно довольно быстро находят и возвращают обратно. Многих, но не всех.
Известно, что ждёт тех, кого вернули. Они попадают в списки неблагонадёжных школьного комитета, а это всё равно, что позорное клеймо, которое с тобой на всю жизнь. Каждый случай рассматривается индивидуально, но если не будет доказано, что тебя вынудили к побегу, или ты сидел в плену у беглых отступников, или, на худой конец, находился при смерти и лишь по этой причине не имел возможности сообщить о своём местопребывании, то ни на какое послабление нечего и рассчитывать.
Мера наказания может варьироваться, но направление, примерно, следующее: штрафной изолятор, красная зона, ГУК, закрытая колония и далее по этапу. А ещё, дело, заведённое школьным комитетом, преследует тебя, куда бы ты ни направился. Такому человеку уже нечего рассчитывать на доверие, на хорошее рабочее распределение или какие-либо социальные льготы.
Это так, и всем отлично это известно. Но вот о том, что случилось с теми, кто так и не вернулся, нам, разумеется, не сообщают. Может, потому что сами не знают, а может, и по другой причине. У нас поговаривают об этом кое-что под страшным секретом, но я стараюсь избегать такого общения. Во-первых, потому что любые несанкционированные, то есть полученные не из официальных источников сведения под запретом, а во-вторых, если выяснится, что ты имеешь отношение к распространению фейковой информации, точно одними штрафными баллами и дополнительной трудовой нагрузкой не обойдётся. И потому, мне хочется верить, что у них всё получилось. А не нашли их только потому, что у ребят был отличный план, который сработал.
Ну а что касается нашего плана, то после того, как мы доберемся до Казачьего, - а сделать это надо с особым расчётом, так как известно, что Южный поезд ходит лишь два раза в месяц, - нам останется смешаться с толпой, незаметно пробраться в него и до поры, до времени не слишком отсвечивать. Вот и весь план. Что мы будем делать дальше, никто из нас не заговаривал. Не то, чтобы мы специально обходили эту тему или боялись её, просто нам казалось, что самое главное это вовремя добраться на станцию, сесть в поезд и постараться, чтобы нас не отловили хотя бы в первые сутки.
Денег, разумеется, ни у кого из нас не было. Да и будь они, нам всё равно никто бы не продал билеты. У меня только было мамино колечко, которое она отдала мне, незадолго до отправки в больницу, а у Жеки серебряная медаль борца за Независимость, Единство и Свободу, вручённая его отцу в честь 10-летнего юбилея со дня победы Независимой партии. Каким чудом ему удалось её сохранить, Женьке и самому не очень понятно.
Вопросов, конечно, оставалось предостаточно, по крайней мере, их точно было гораздо больше, чем ответов. Главные из них: как сделать так, чтобы нас хотя бы не сразу хватились? Теперь, когда нас трое, нечего и думать, что прокатит то, что с большой натяжкой могло получиться будь я даже один.
Каким образом мы сможем пройти жёсткий контроль при посадке?
Что делать, если нам не удастся сесть в поезд, - возвращаться в школу или бродить по тамошнему лесу, питаясь шишками и корешками ещё две недели?
Вопросов было много, но Женька сказал, что все их мы по очереди разъясним по дороге к станции. Времени будет предостаточно, а сейчас необходимо сосредоточиться на том, что отложить нельзя, поскольку поезд будет уже через три дня, а это значит, что выйти нам нужно…
- Завтра, - твёрдо произнёс Саня. Мы молча посмотрели на него и я понял, что он имеет в виду. Ведь завтра воскресенье, а это значит, что покинуть территорию школы с рюкзаками, будет гораздо легче. Особенно тем, у кого нет штрафных баллов, трудовых отработок и прочего, что закрывало доступ за территорию.
А сейчас, прежде чем продолжить, я должен несколько слов сказать о своих друзьях. Мне кажется это важным. Так вот и Саня, и Женя - считаются официальными сиротами. Но только Жека - физический сирота, то есть его родителей нет в живых, а Саша - социальный. Его родители решением школьного комитета объявлены крайне неблагонадёжными, а это значит, не просто ограничены в родительских правах, но и отправлены в трудовой лагерь за пределы нашего региона.
Я это пишу не только для того, чтобы лишний раз показать, как далеко распространяется власть школьного комитета, но и затем, чтобы было видно, с какой лёгкостью и как глубоко внедряется этот орган в судьбы людей.
Например, Саня даже не знает, где именно находятся его родители и когда они смогут увидеться. На все его запросы приходит один и тот же ответ: при получении соответствующими инстанциями запрашиваемой вами информации, вас уведомят.
А у Женьки есть тётка, сестра матери. И иногда, по воскресеньям, он её навещает. Но не слишком охотно, потому что тётка его пьёт, а когда выпьет, то дерётся. Однако, когда нужен повод, чтобы выйти за стены школы, наличие даже и таких родственных связей может быть полезным.
И вот, что мы решили: после утреннего построения мы втроём уходим в заранее оформленное увольнение. Я - к отцу, Женька - к тётке, а Саня - в музей кораблестроения, куда он регулярно ходит на лекции.
У Сашки, конечно, нет даже такой тётки, как у Жени, но поскольку он отличник с примерным поведением, ему часто разрешаются двухчасовые выходы в город. Я решил, что скажу отцу о походе, в который мы отправляемся всем классом и поэтому каждому нужно взять продуктов на два дня.
На самом деле в поход мы ходили в последний раз в классе третьем, наверное. Да и то, это скорее была обыкновенная экскурсия к холодным родникам, что находятся в лесополосе и прямо в черте города. Но отцу об этом знать не обязательно, а проверять информацию ему даже в голову не придёт.
Зато у нас с пацанами будет помимо жалкого пакетика с сухарями, дополнительное продовольствие. Может быть, даже консервами удастся разжиться. В то утро перед тем, как разойтись, мы договорились встретиться в двенадцать за старым кладбищем в конце города, откуда и начнётся наше путешествие.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...