О разном

                О  РАЗНОМ

     Не люблю торопыг и безалаберных людей тоже не люблю, но и от них бывает польза. Человек спокойный, стеснительный, любую работу делает, предварительно разложив в уме, что,  где и как сделать. У него всегда порядок и, главное, никаких неожиданностей. Это конечно хорошо, но только наполовину. На вторую половину – неожиданности двигают прогресс. Каждый раз надо выходить из создавшегося положения, а значит – надо включать думалку.
     У торопливых людей, не сказать, что в доме беспорядок, просто вещи лежат в самых неожиданных местах. И то, как сочетаются эти вынужденные соседи, как они противоречат или дополняют друг друга, об этом стоит поразмыслить.
     Веранда садового довольно таки богатого дома. Мебель, шторы, картины и всё прочее – как в городской квартире. Веранда тоже хорошо обставлена, но… Вот, к примеру: продолговатый узкий столик. Скатерть заменяет какая-то слегка выгоревшая ткань и та застелена наперекосяк, а может уже, потом её чем-то задели. Ладно. На столике стоит высокий хрустальный стакан, такой высокий, что заменяет вазу, в которой в воду поставлена разветвлённая ветка осенней берёзы. Зелёные, жёлтые, оранжевые в крапинку листья. В общем-то прекрасный букет. Рядом со стаканом два больших яблока. Одно яблоко лежит на боку, его черешок с листиком, Что ж, яблоки и букет – дополняют друг друга. Но совсем некстати на краю стола лежит малярная кисть и почему-то синяя грелка с отвинченной и свисающей на резиночке со стола пробкой. 
     Вот я и подумала: «Специально собрать такой натюрморт… на это способен только случай! Спасибо Судьбе за этот случай! А ещё за то, что мне его удалось подсмотреть».

                ***

      Маленький дворик возле крыльца садового домика, под кудрявой пятиствольной рябиной. Середина сентября. Весь урожай нынешнего лета вывезен. Сегодня собираю то, что «укралось». То, что созрело уже после основного сбора урожая. В кусты смородины уползла плеть патиссонов, а на ней две созревших тыковки. Выудила их оттудова за плеть и сама удивилась такому осеннему подарку. Отнесла их на столик под рябиной. Пошла в огород ещё за какой-то надобностью, но на середине садовой дорожки остановилась, оглянулась и замерла в изумлении. На покрытом клеёнкой столике лежали мои полосатенькие патисончики, в тёмно зелёную и светло оранжевую полоску от цветоноса до корешка, а на них уже с рябины упали несколько бордово-коричневых  листочков.
     Пока я стояла, не в силах глаз отвести, прилетела маленькая стрекоза, то на одной, то на другой тыквочке посидит, на предзакатном солнышке погреется.
      - До чего же талантлива художница наша Природа!.. Собрала греющий душу натюрморт. Жаль, что я только одна любуюсь им…

                ***

     Говорят, когда человеку тяжело на душе, он вспоминает своё детство. Я бы сказала – это про меня сказано. Только в мою спокойную, беззаботную жизнь пенсионера иной раз бесцеремонно вторгается серое нечто - гнетущее одиночество. Вовсе не потому, что меня никто не любит и про меня забыли, а всё по-житейски просто. У людей свои дела, свои заботы. У меня их тоже не меряно, но в какой-то момент меня накрывает необъяснимая тоска. Всё кажется ненужным и бесполезным. Никакая работа в руки не идёт. Самое лучшее лекарство от греховного уныния – это говорливый собеседник. Только закавыка в том, что для меня пустословие собеседника пережить или перетерпеть, хуже самой тяжёлой работы. Остаётся самое доступное и безопасное – это поговорить сама с собой. И тут важно затронуть такую тему, чтоб на весь день хватило размышлений. А если на ночь глядя дёрнешь за ниточку, тут бессонницы не миновать.
     А всё начинается с самого безобидного – просто так начинаю рассматривать картинки, листать компьютерные странички. Покой, ширь и простота русских полей, рек и оврагов. Всё то, чего так не хватает городскому жителю родом из деревни. И вдруг, словно капля с ясного неба – натюрморт, кем-то удачно сделанная фотография. А на ней: столик под белой кружевной скатёркой, в графинчике несколько бумажных маков, две изящных маленьких кружечки с блюдцами и, чуть в сторонке, маленький японский зонтик, на раскрытом поле – розовые цветочки цветущей сакуры и загадочная вязь выстроенных столбиком иероглифов. Глядя на них, я только вздохнула. Наскальные рисунки наших предков хоть и не совсем понятные, но хотя бы направление мысли вырисовываются, а тут – открытая дверь в непривычный мир людей иной культуры. Сумеешь прочитать пароль – войдёшь в дверь, а нет, так и будешь стоять за порогом. Только ломиться в эту дверь я не собиралась, излишним любопытством не страдаю. Скорее наоборот этот рисуночек отбросил меня на полвека назад, в моё детство, в далёком украинском селе. Нечто подобное я видела у очень странных людей, которые на лето поселились в заброшенном доме, мимо которого мои земляки проходили быстрым шагом, стараясь даже на покосившуюся калитку не смотреть.
     Сколько мне лет тогда было? Точно вспомнить уже не могу, но меньше десяти. В те годы по нашим сёлам ходили попрошайки, погорельцы, те, у кого в половодье река всё их добро унесла. Сельчане на чужую беду отзывчивые, хоть и у самих не густо в доме, но краюшку хлебца, луковичку или яичко вынесут, вздохнут, перекрестятся, дескать. «Господи спаси и сохрани от такой беды…» Нас, детей, горемычные путники уже не удивляли. Мы и сами донашивали одежду с чужого плеча, но случалось, что и мы переглядывались с недоумением.
     Как-то раз, я увязалась за своей бабушкой, когда ей понадобилось идти в соседнее село к своей сестре. Обратный путь наш пролегал мимо кладбища. Там, где дорога сворачивала вниз, среди вишняков белела заброшенная хатёнка. Хозяев соседи отнесли на кладбище, всего лишь за заросшую крапивой межу. А по селу уже ходили слухи, будто бы пустующий огород правленцы собираются выделить под расширяющееся кладбище. Эти старички доводились нам родственниками и даже ходили слухи, что они будто бы просили людей похоронить их в своём же огороде, только в сельсовете не дали на то согласие.
     Всё, о чём говорили взрослые, я слышала, хоть и не очень-то меня интересовал кладбищенский вопрос. И теперь, уставшая, преодолев путь через поле из соседнего села, еле поспевала за бабушкой. Мы подходили по дороге как раз к тому заброшенному дому. Мне очень хотелось пить, но я знала, что с колодца, рядом с кладбищем уже давно никто волу не берёт и нет никакой надежды, что бабушка разрешит мне напиться. Облизывая обветренные губы, я даже старалась не смотреть в ту сторону. Но бабушка заслышав голоса из пустующего подворья, резко остановилась, а я не успела это заметить и уткнулась лбом в бабушкин мешок, который она несла за плечами. Не долго думая, бабушка свернула на тропинку к дому. Я последовала за нею. Калитка была открыта, мы вошли и остановились в недоумении. По двору бегали детишки, где-то от года до семи лет. Их много, человек 8-9. Все черноволосые, со смуглой кожей лица. Говорили непонятно что и вообще они были похожи на расхристанную стаю ворон. Посреди двора, на треноге стоял большой чугунный котёл, под ним горел огонь. Запах был такой, как от бабушкиных чугунов со свинячим варевом. Рядом с этим котлом сидела очень пожилая женщина, в повязанном на голове большим платком с кистями. Свисающие концы платка она, то и дело забрасывала за спину. Кочергой она подправляла горящие угли и им же грозилась бегающим  детишкам.
     Нас увидели и в тот же миг все замерли. Дети попятились назад, старушка только подняла на нас глаза. А из сеней хаты вышла мужиковатая на вид женщина, с повязанным на голове платком, чуть меньше  и немного светлее чем у старушки. Нахмурив, и без того густые чёрные брови, отряхивая подол от соломинок, направилась к нам. О чём они говорили с моей бабушкой, я ни слова не поняла. Только, когда та старушка услышала имя мой бабушки, постучала кочергой о котёл и махнула нам рукой, подзывая нас поближе. Женщина тут же ушла в дом, а моей бабушке дети принесли такую же низенькую скамеечку. Как у той старушки. Я пошла к дому и села на завалинку. В стороне стояли вёдра с водой и я посматривала то на них, то на свою бабушку. В какой-то момент бабушка холодно зыркнула в мою сторону и я обижено опустила голову. Вода явно была из запретного колодца…
      Старушки перешли на полушёпот, потом, каждая на своём подоле, начали раскладывать карты. Тут только я поняла, что встретились две известные ворожеи, а на кого они гадали, это уже только их секрет. Они что-то спорили, заглядывая друг дружке в подол, поднимали, в качестве доказательства, то одну, то другую карту. Наконец, видимо сошлись на одном мнении и обнялись. Бабушка, что у котла сидела, повеселела и громко позвала ту женщину, которая хлопотала в доме. Женщина вышла на порог, они о чём-то перемолвились и молодуха стала приплясывать, топая босыми ногами, раскинув крепкие руки с широкими ладонями. Дети окружили её и тоже стали приплясывать, конечно же, кто как мог. Моя же бабушка тяжело поднялась на ноги и, всего лишь кивнула мне головой, пошла к калитке. Я пошла вслед за нею. О чём-либо спрашивать мою бабушку было бесполезно. Её секреты были не для моих ушей.
     Дома, с обрывков услышанных фраз и из того, что слышала от людей в селе, я кое-что поняла. Но общая картина вырисовалась только, когда мне перевалило лет за 20. И то только, что называется – в общих чертах.
     Через наше село много разного народу проходило, ведь это был исстари проложен шлях (дорога), соединяющий сёла. Случалось, что и цыгане нагрянут. Этим гостям мы не очень были рады. Всеми силами люди старались их выпроводить из села. А тут пришли две женщины в немного необычной одежде, а с ними много малых детей. Понятно, что эти дети от разных родителей. Пришли не попрошайничать. А сразу пошли в сельсовет. Показали какую-то бумагу и тут сельсоветчики засуетились. Пустую хату им в селе нашли. Правда, все столы, лавки и кухонную утварь сельчане, после смерти стариков. Растащили по своим домам. Но, в тот же день, к дому подъехала большая подвода, нагруженная соломой, прямо с поля привезённого. Соломой толстым слоем устелили земляной пол. Той же соломой набили наволочки, а одеяла у них свои были. Картошку и всякую огородину тоже привезли прямо с поля. Сперва местные учителя думали детей присоединить к сельским детям в яслях. (Ясли в селе были для детей всех возрастов). Но оказалось, что эти «галчата» не по-нашему говорят, да и наша фельдшерка сказала своё слово, дескать, дети вшивые, не мытые… Пусть живут себе отдельно. А сколько они тут собираются жить – никто не знал. Пока лето, всё вроде бы ладно было.
     В нашем доме свои разговоры велись. Бабушка, погрозив мне сухеньким кулачком. Полушёпотом сказала маме. Что эти люди пришли откуда-то  с Закарпатья. Там всё ещё идёт война. Сын и зять той старушки, что сидела у котла, где-то в лесу воюют, а им велели спасать детей, своих и тех, чьих родителей уже «лесные люди» загубили… Вот они и шли туда, где их приютят «по человечески». В некоторых сёлах были и такие, которые просто боялись их принять. (Разное люди говорили… Помню, нас в школе тоже учили: сообщать в сельсовет или просто учителям о чужих людях, которые приходили в село… Граница недалеко. Время было такое…)
     Моя бабушка и та, пришлая бабушка, только по слухам знали друг дружку, но, вот, по воле случая, встретились. И гадали они на картах о самом главном: живы ли её сын и зять. И идти ли дальше им из села или тут их дожидаться. «Карты не врут…» В селе они остались. Ближе к сентябрю учителя обеспокоились, как же им учить тех детей, которые не по-украински говорят? Но, до этого дело не дошло. В один из дней подвода с продуктами и молоком в бидоне, подъехала к их калитке, а в хате никого нет. Только и нашли в соломе, что деревянный гребень, но люди поостереглись порчи и даже в руки его не взяли. Так, вместе с соломой и сожгли.
     Теперь, попробуй, расскажи детям о том, что мне напомнила картинка из Интернета. Чужим детям, с колхозных полей привозили всякие фрукты и овощи. Вот только хлебом обеспечить их сельсоветчики не могли. Сами сельчане несли, что у кого было. Дети же, жалко. И меня посылали отнести ещё горячий хлеб. А это надо было нести километра три с гаком, на другой конец села, к самому кладбищу. Да ещё на словах бабушка кое-что велела передать. Оказывается, что моя бабушка могла несколько больше предвидеть, чем та, чужая бабушка. (Именно моя бабушка велела им собираться в путь-дорогу. Их дети даже вечером спать не ложились. Ждали. Ночью, подъехали две подводы и, под брезентом, вывезли их из села. А куда? Кто ж их знает… Только в моей хате бабушка ночью долго молилась. А потом, раз и села посреди хаты. «Всё! Уехали» Умылась и спать полезла на припечек.
     Помню, несколько раз я приходила к тем «галчатам». Раздавала им яблоки из нашего сада. И, что интересно, возьмут яблочко, головкой кивнут и молча в сторонку отойдут. Есть не будут, пока их бабушка им не разрешит. А меня тут же в хату приведут и долго ещё не выпускают. Потом, осмотрятся и велят домой идти уже другой дорогой. Я послушная девочка была. Как велели, так и делала и… молчала. Так, вот. Когда я в их хате сидела, то там видела небольшой сундучок. Тот сундучок необычной скатёркой был накрыт. На нём разные, очень для меня интересные вещи лежали. Хоть каждый день к ним приходи, разные вещи в разном порядке лежали. Детишки, хоть и малые, а никто и близко к ним не подходил. Уж очень у них дисциплина крепкой была. А может и то понимали, что это не просто занятные вещички, а обереги, без которых им не выжить. Что греха таить, мне так хотелось хоть одну кружечку маленькую, принести домой, куколок поить… «Нельзя! Чужое! А чужое добра тебе не принесёт», - мне каждый раз твердили дома. А на тех кружечках вот такие цветочки были нарисованы, что я теперь в Интернете увидела. И малюсенькие они были… Я всю жизнь мечтала: если увижу, сколько бы они ни стояли, куплю. Но так и не привелось.
     В селе много чего происходило, люди поговорят и забудут. И я, потом, надолго забыла, да, вот – вспомнила…

                ***