1 Мая - праздник солидарности всех трудящихся мира

     На нынешние демонстрации я не хожу, и отношусь к ним, с точки зрения их политической целесообразности,   скептически. Наверное, это связано с памятью о тех далеких временах, когда я мальчишкой ходил на первомайские демонстрации, чтобы хоть издалека посмотреть на товарища Сталина. Он жил в Кремле, и народ мог его лицезреть только во время всенародных праздников на трибуне мавзолея Ленина, на страницах газет, да и в кино, в исполнении артиста Геловани. Кстати, после смерти Иосифа Виссарионовича и прихода к штурвалу власти Никиты Хрущева ходил анекдот, что Геловани побрился наголо.
     По поводу недоступности для общения с народом тов. Сталина вспоминаю одного из своих знакомых мальчишек, живших на одном с нами этаже в соседней коммунальной квартире. По-моему его звали Витька Вальков. Он был намного моложе меня, и у него была заветная мечта, которая вызывала улыбки взрослых, когда он о ней говорил: “Вот мамка мне даст денег, куплю батон хлеба и поеду в Кремль в гости к товарищу Сталину”. Все смущенно улыбались, гладили  Витьку по головке и говорили: “Конечно,Витя, обязательно поедешь!”
     О тех далеких демонстрациях у меня сохранились самые светлые воспоминания. Рано утром на выезде с Электродного проезда на шоссе Энтузиастов (там сейчас ст. метро “Шоссе энтузиастов”) собирались трудящиеся Московского электродного завода, готовые выразить солидарность всем трудящимся мира и прокричать  в знак этой солидарности многократное Ура перед трибуной мавзолея. А уж увидеть на ней тов. Сталина – это как повезет. Вождь к тому времени был довольно старый и, как потом стало известно, сильно больной и, поэтому, иногда уходил с  трибуны раньше, чем заканчивалась демонстрация нашего единения с ВКПб (так тогда именовалась наша партия). Поскольку мы шли на Красную площадь с окраины Москвы, где-то 12-15 км, то приходили иногда, как говориться, к шапочному разбору.
     Шли, как я уже сказал, долго, и, главное,  весело. Несли портреты наших любимых руководителей: Сталина, Ленина, Булганина, Ворошилова, Берии, Хрущева, Суслова и многих-многих других. Были и полотнища лозунгов, закрепленные на двух шестах (содержание их я не помню, но точно знаю, что они были очень позитивные и “призывающие”). Хорошо, если такой лозунг бы начертан на красной “материйки” – степеней свободы у несущих такой лозунг было много, и нести его было легко. Хуже было тем, кто нес жесткую конструкцию в виде растянутой буквы “П”. Поэтому все старались уклониться от такой ноши.
     Большинство демонстрантов нашего завода я знал влицо, а многих – по именам и фамилиям. Со сверстниками я ходил в одну школу, а старшие работали с моей мамой. Атмосфера во все время движения нашей колонны была какая-то семейная: шутки, песни, смех, а во время остановок – пляски под гармонь или баян с озорными частушками, которые в другое время могли бы вызвать активный прилив крови к щекам присутствующих. Не знаю, способствовало ли этому безудержному веселью прием горячительных напитков (в том, что их принимали, я не сомневаюсь), но мне кажется, что оно шло от сердца, от сознания того, что кончилась война, отменили продуктовые карточки и  жизнь с каждым годом становится все лучше и лучше.
На Красную площадь втекали в проезд между  Историческим музеем и музеем Ленина (теперь там  очередной новодел) и как всегда оказывались очень далеко от трибуны мавзолея. На призывные лозунги, гремевшие из динамиков и прославляющих Партию, Сталина, Советский народ, отвечали автоматическим  Ура-а-а-а!, напряженно всматриваясь в стоящих на трибуне: “А. . . вон Ворошилов, а где же тов. Сталин (?). . .”  и так напрягались до самого Лобного места, а дальше колонна побежала в прямом смысле этого слова на Васильевский спуск, чтобы не задерживать демонстрантов только входящих на Красную площадь.
     Где-то там же у Москвы-реки нас ждали  заводские грузовики с лавочками в кузовах от борта до борта. Все загружались в них с чувством выполненного долга и с песнями усталые возвращались на  наш родной Электродный проезд.