На тоненькой ножке. Короткие корни

Каждому человеку очень важно знать свои корни, ощущать поддержку рода своего. К сожалению, у меня с этим беда. Тех, кто мог бы хоть чуть-чуть копнуть вглубь, приоткрыть завесу прошлого, давно уже нет в живых. Из рассказов мамы и бабушки я, к сожалению, помню очень и очень мало. Мама и сама мало что знала, а бабушку я в последний раз видела живой после моего седьмого класса.
У человека в идеале должно быть две бабушки и два дедушки. У меня была только одна бабушка Вера. Вера Николаевна Маслова, 2009 года рождения. Это мама моего отца. Был еще дед – Алексей Иванович Глухов, но они с бабушкой развелись, когда мне было 4-5 лет, поэтому он в моей жизни особой роли не играл. Хотя во младенчестве моем, говорят, он любил меня, и потом пара встреч с ним была, о которых расскажу позже. 
Бабушку и дедушку со стороны матери я никогда не видела. Мама моя, Зинаида Сергеевна, была сиротой, воспитывалась в детском доме с трех лет. Отец ее, Сергей Григорьевич, в начале войны вернулся домой тяжело раненный и умер, а матушка, Мария Тимофеевна, тоже вскорости умерла. Говорят, у нее сильно болели ноги. Умерла вроде как в лесу – поехала за дровами и домой вернуться уже не смогла. Почему-то я такую версию запомнила, может, уже ошибаюсь. Они были уже в возрасте, мама моя - поздний ребенок. Родилась накануне войны, в 1940 году. И у нее был старший брат, Виктор. В 41-м году его, 18-летнего пацана, призвали на фронт. Пропал без вести. Так мама считала всю жизнь. Уже после ее смерти я смогла отыскать в Интернете сведения о нем: «Дряхлов Виктор Сергеевич, 1923 года рождения.  Воинское звание – рядовой. Последнее место службы – Волховский фронт, 72-й Гвардейский стрелковый полк. 18 сентября 42-го года в бою получил слепое проникающее ранение в шею с повреждением артерии. 25 сентября 42-го умер после операционного шока. Место захоронения: военная площадка кладбища г. Тихвин, Ленинградская область». Получается, погиб девятнадцатилетним, защищая город Ленинград.
Мама по национальности удмуртка (вернее, отец ее был удмурт, а мать была какой-то другой национальности, она была неместная), но поскольку с трех лет она воспитывалась в русском детдоме, язык родной забыла. Будучи взрослой, не знала, как себя определить: «Ну какая я удмуртка, я про них ничего не знаю, языка не понимаю, да и не нравится мне их язык. Но и русской как себя могу назвать?»
Рассказывала, что в детстве очень стеснялась своей фамилии – Дряхлова. У нее был хороший слух, пела хорошо. Когда нужно было выступить на сцене, ставила условие, чтоб не называли фамилию, так ее и объявляли: «Поет Зина». А сейчас так модно – иметь сценическое имя: Валерия, Нюша, МакSим…
Каким-то образом в юношеском возрасте мама встретилась в Ижевске со своей двоюродной сестрой Риммой, потом они дружили. Римма маме моей рассказала подробности, как она оказалась в детдоме. Оказывается, в деревне Бурино Балезинского района Удмуртии, где они родились, стоит большой дом, который построил отец моей мамы и где жила вся семья до войны. После смерти родителей мама моя осталась совсем крошкой, и в их дом переехала семья сестры ее отца – тетя и дядя со своими тремя детьми. Так вот этот дядя сразу невзлюбил племянницу (мою маму) и однажды чуть не забил ее до смерти. Кто-то из детей устроил пожар, а показали на маленькую Зину. От греха подальше Зину отдали в детдом. Была у мамы еще бабушка – мать отца, получается - моя прабабушка, которая навещала ее в детдоме. Забрать внучку к себе она не могла, слишком старенькая была – война, голод… Мама говорила, что даже имени ее не знала, бабушка, и всё. Помнит, что была эта бабушка маленькая и старенькая и все время плакала, жалела Зину.

Видимо, после встречи с Риммой та уговорила маму съездить в родное село. Съездили. Всё ей там не понравилось – ходили, говорит, из дома в дом, говорили на непонятном языке, все плакали… В общем, больше она туда не ездила.
Вот, пожалуй, и все мамины воспоминания. Из того, что я помню. Всю жизнь она обижалась, что росла сиротой, а государство не очень-то ей помогало. Тот, кто с войны вернулся, имел кое-какие привилегии, а главное, живой был и мог позаботиться о своих детях, а такие, как моя матушка, как сорная трава, сами себе дорогу пробивали. В детстве голодали, а потом всю жизнь пахали и помочь им было некому. После детдома она поступила в ремесленное училище, выучилась на штукатура-маляра. Хотя неравнодушна была к музыке: пела, на слух подбирала мелодии на пианино.  Была очень скромной и стеснительной. Рассказывала, как в первый раз купила себе новые туфли. Ей казалось, что все смотрят на них, и, чтобы они так не сверкали, она их замазала штукатуркой. Туфли поблекли, стали «старыми». Вот это привычнее – то, что нужно!
В 20 лет, 9 марта 1960 года, она вышла замуж за моего отца, Глухова Владимира Алексеевича, и чуть позже на свет появилась я. Не очень-то мама обрадовалась, забеременев мной, пыталась избавиться – носила тяжести специально. А поскольку работала штукатуром-маляром, специально ничего и не надо было носить, и так всё тяжело. Но, видимо, у меня были другие планы, я очень хотела на этот свет, и 22 октября 1960 года  я его увидела.
Родители жили в разных общежитиях: мама – в женском, отец - в мужском. После моего рождения отец написал письмо в газету «Правда», в котором оповестил компартию, что молодая советская семья вынуждена жить по разным общежитиям, ребенок не видит отца… Это очень быстро принесло свои плоды: нашей семье предоставили жилье – комнату в коммунальной квартире по улице Карла Либкнехта, 61. В этой квартире я прожила первые десять лет своей жизни.