Чеболса

Я уже говорила, что когда пошла в школу, умела и писать, и читать. Но училась я вначале на троечки. Скажем так – не блистала. Уроки со мной никто не делал, я была предоставлена самой себе. Всё изменилось, когда я оказалась в Междуреченске, а за моё воспитание взялся отец. Взялся очень серьезно: в школе он был председателем родительского комитета, проверял у меня уроки, интересовался моими одноклассниками и нашей школьной жизнью. Уже с первой четверти третьего класса в моем дневнике были в основном пятерки. Я много читала, потому что читать любил папка. Делал он это так заразительно – хохотал, возмущался или восхищался, зачитывал нам с матерью понравившиеся отрывки, хотелось тоже схватить эту книгу и погрузиться в нее с потрохами. Совершенно точно знаю, что в 4-м классе я уже прочитала «Поднятую целину» Шолохова и «Анну Каренину» Толстого. Эти книги были у нас дома. Помню, в пятом классе пришла в библиотеку и попросила «Как закалялась сталь» Островского, а библиотекарь сказала, что мне рано еще читать эту книгу. Признаюсь, я ее так и не одолела. Потому что в 10-м классе, когда ее проходили по программе, у меня уже были совсем другие интересы.

Отец работал на шахте, а мать на стройке штукатуром-маляром. Мы стояли в очереди на получение квартиры, а пока жили в пригороде Междуреченска под названием Чеболса. Домик, больше похожий на скворечник, на два хозяина. На нашей половине была небольшая кухня и комнатка. Был еще огород. Во дворе стоял сарай, из которого родители сделали баньку. Помню, как мы с папкой тащили откуда-то  на санках железную печку для этой баньки. Вот здесь в Чеболсе, в этом домике появилась на свет моя сестра Танюшка. Именем нарекла ее я – была у меня подружка Танька Бабичева. Родителям я сказала, если Таней не назовете, водиться не буду. Они как-то быстро согласились, тем более что девочку не ждали, отец очень хотел сына. Еще запомнила, как бабулечка моя, приехав на Танькино рождение, всё приговаривала: «Вы уж Светоньку-то мою не забижайте…». Отец даже возмутился, чего, мол, мы ее обижать будем. «Так теперь же у вас Танечка маленькая, а на Свету будете все сваливать. Не забижайте!»


Честно говоря, никто особенно на меня ничего не сваливал, а наоборот, меня к новорожденной не подпускали, отец, как коршун, защищал ребенка, а мне очень хотелось ее подержать на руках. Танька все время спала, я пыталась ее ущипнуть, как-то разбудить, она просыпалась, начинала плакать, а я кричала матери, что покачаю ее.
Жили мы, наверно, достаточно скромно, хотя на себе я это не ощущала. Но некоторые моменты все же запомнила. Например, как отец пришел с третьей смены домой, а это была уже глубокая ночь. Я проснулась, у папки в руках сверток, а в нем - целый килограмм шоколадных конфет «Салют»! Я тут же принялась шуршать фантиками. Мать спрашивает: «Деньги  дали?» - «Дали» - «И где они?» - «Ну вот конфеты купил» - «Как же мы жить-то будем?» - «Ну жили же как-то и дальше проживем…»
Однажды какая-то соседка принесла вещи своей выросшей дочери для меня. Отец когда увидел их, просто в ярость пришел и зашвырнул все в печку со словами: «Никогда мой ребенок не будет чужие обноски носить!» А мамка плакала: «Ну хорошие же платишки, Вов…»

Отец мой прожил очень короткую жизнь – 32 года всего. Был он человеком неординарным. Свой парень для окружающих, знал очень много анекдотов, очень заразительно их рассказывал, много читал и во всем разбирался, руки у него росли откуда надо. Был отчаянным и ничего не боялся. А еще у него огромное количество прыжков с парашютом. Летом его забирали на учения как минимум на два месяца – он летал на маленьком самолете. На его похоронах представитель от военкомата говорил, что они потеряли своего товарища, смелого и отважного младшего лейтенанта. Еще он любил спорт, быстро бегал, участвовал в соревнованиях, по утрам делал зарядку, до изнеможения болел за наших хоккеистов, футболистов… Но и наломал дров тоже немало. В молодые годы, как я говорила, был буйным, когда напивался. Очень ревнивым. Еще он был законченным атеистом, напившись, мог богохульствовать. Бабушка от этих слов приходила в ужас, а он смеялся. А смешного-то мало.

В том, 72-м, году Бог припас для него не одну смерть, а целых четыре в течение четырех месяцев. Междуреченск стоит в междуречье Томи и Усы, а с противоположной стороны этих рек поднимаются горы. В феврале отец упал с одной из гор и чуть не свернул себе шею. В этот раз пронесло. В марте с ним произошел второй, совершенно дикий случай. В нашем в доме, за стенкой по-соседству жил шорец. Отец, мне кажется, был немного шовинистом, посмеивался над этим шорцем, не воспринимал его всерьез. И вот этот шорец постучал к нам в стену, позвал на помощь, а когда отец зашел к нему, набросился на него сзади с ножом. Отец был неробкого десятка и достаточно сильный, сумел с ним справиться, отобрать нож, но его все-таки увезли в больницу. Была большая кровопотеря, больше десятка ножевых ран и одна - в нескольких миллиметрах от сонной артерии. Еще бы чуть-чуть и всё. Я помню, как мы ходили к нему в больницу. Отец, смеясь, рассказывал:  «Сегодня в больнице давали куриный суп, курица, видимо, была одна на все пять этажей, мне досталась куриная жопка». На молодом организме всё быстро зажило, затянулось.

Но, видимо, очень батюшка мой прогневил Бога. Третий удар был в самое сердце. 19 мая, это был День пионерии, отца убило током. Не было света трое суток, сидели со свечками. У нас ребенок совсем маленький. Пришел к нам один из соседей и позвал отца посмотреть, что там с проводами. Отец стоял внизу, а тот полез на столб. Присоединил один провод и попросил отца подать ему второй. Он взялся за провод и через него прошел ток. Почему отец взялся за этот провод, теперь уж не узнаешь, может, не видел, что тот придурок наверху присоединил первый. Мужик этот пытался сам как-то его откачать, дышать, делать гимнастику. Но ничего уже нельзя было сделать.
От судьбы, говорят, не уйдешь. Отцу и четвертая смерть была припасена в том году. В следующем месяце – в июне на шахте случился взрыв, погибла вся бригада, в которой он работал.

На похоронах, мне кажется, было пол-Междуреченска. Потому что это ненормально, когда человек умирает в 32 года. Ревели все, плакали мои одноклассники, а я тогда еще не умела плакать. Приехала бабушка из Ижевска, уже на кладбище в последний момент примчался из Баку дядя Леня. Дядя Коля был в кругосветке, не смог приехать.
Недавно я соединила некоторые факты. Когда Таньке был год и четыре месяца, погиб наш отец. А когда моим родителям было по одному году и четыре месяца (они родились в один год – 1940-й, с разницей в три дня, 3 и 6 февраля), началась Великая Отечественная война, круто изменившая судьбы всех людей и моих родителей тоже. Странное совпадение.

И вот остались мы втроем: мамка, Танька и я в доме-скворечнике с печным отоплением. Еще при отце мы стояли в очереди на квартиру, и в начале 72-го года нам ее должны были дать. Трехкомнатную. Но папка попал в вытрезвитель, квартиру дали кому-то другому из их бригады, а нас отодвинули в очереди. И вот его не стало. Мать совершенно не умела требовать что-то для себя. Но все-таки сходила на шахту, кто-то ей помог, и нам дали квартиру. Но уже однокомнатную, угловую, на первом этаже по улице Комарова. Сначала мы и этому были рады, но очень быстро нам стало там тесно.