В Томск, в Томск

В начале лета я уволилась, чтоб поехать в Томск, я решила поступать в университет. В Томске училась в ТУСУРе моя подруга Лика Чурина. Здесь учились также мои одноклассники Наташа Иванова, Андрей Лосев. Но я приехала к Лике. Уже потом с ней мы пришли в университет подавать документы. И жила я у нее несколько дней, пока мне не предоставили место в общежитии.

Увидев в первый раз этот храм науки, я поняла, что только здесь мое место. Мне говорили, может, проще в пединститут поступить. Но я уже видела себя только в ТГУ. Никакого страха, никакого трепета я не ощущала, была полная уверенность в своих силах. Каково же было разочарование, когда, сдав вступительные экзамены на две пятерки и две четверки, я не прошла по конкурсу. А прошли те, кто получил, например, три четверки. Вот когда аукнулись мне тройки в аттестате. На абитуре в одной комнате со мной жила Ира Гультяева. Она приехала из Целинограда вместе со своей мамой. Но тоже не поступила, и они вместе с мамой уехали домой. Нас с Ирой приглашали на учебу в пединститут (по баллам мы туда проходили), но я уже всё решила и отступать не собиралась, Ира тоже не захотела.

Домой я не поехала, устроилась на манометровый завод штамповщицей, мне дали место в общежитии на ул. Енисейской. 
Это сейчас год пролетает, как одно мгновение, а в то время очень долго он тянулся. Жизнь в рабочем общежитии не сахар. Всякий народ там собирается. Я старалась себя в обиду не давать. С виду я цыпленок, но зато с орлиным нутром. Сначала меня подселили к возрастной девочке Оле Булавиной, ей лет 30, наверно, было. Со временем стала она пытаться меня строить. Сначала я терпела, но недолго. Очень скоро возник конфликт. Булавина эта была чистюлей, любила стирать, гладить. Я, конечно, тоже не считаю себя грязнулей, но моя напарница возвела чистоту в фетиш. На кровати у нее стояла подушка, накрытая белым открахмаленным тюлем. Свое белье она стирала каждый день. В комнате у нас была стерильная чистота, как в операционной. Как-то однажды я спала, моя соседка мыла пол. При этом включила  на громкость магнитофон. Потом к ней пришла подружка, и Булавина стала очень громко рассказывать, как ей тяжело живется с ЭТОЙ вот. «Видишь, развалилась на кровати, когда я тут пол мою»,  -  с этими словами она запустила в меня половой тряпкой. Я встала, молча взяла ведро из которого она мыла пол, и выплеснула содержимое на ее кровать, у нее там еще лежала куча отглаженного белья. Надо было видеть ее лицо! Весовая категория у нас с ней была совершенно не в мою пользу – она невысокая толстая и я - тростинка долговязая. Мы сошлись как Пересвет с Челубеем. Я пыталась ее бить в лицо, она мертвой хваткой вцепилась мне в волосы. В общем, нас еле растащили. В ее руке остался клок моих волос, а у нее красовался  фингал под глазом.

Жила я потом, конечно, уже в другой комнате. Работала, по вечерам ходила на подготовительные курсы. На курсах познакомилась с девочкой из нашего цеха – Леной Рубцовой. Она жила в другом общежитии, а работала на штамповке, откуда я уже ушла. В январе я стала обработчиком литейных и прессовых изделий. Там было полегче, чем на штамповке, и почище, мы работали в белых халатах. Ленка мне сразу очень понравилась – артистичная, маленькая, стройная, веселая. Она тоже мечтала поступить на филфак. Вот же было удивление, когда мы с ней обе поступили и оказались в одной группе! А всего на факультете было четыре группы. В параллельной группе училась Ира Гультяева, которая снова приехала в Томск и тоже поступила на филфак. На первом курсе мы снова оказались с ней в одной комнате.
И началась прекрасная студенческая пора – самое лучшее, что было в моей жизни. Пять неповторимых насыщенных лет. Поскольку домой я особенно не стремилась, летом после учебы я три года подряд отработала в факультетском стройотряде «Время, вперед!». Моя кипучая энергия была сразу замечена на факультете. Уже в сентябре меня выбрали комсоргом группы, а в стройотряде  я два года была мастером, а на третий год  командиром.
 В качестве награды меня отправили в ГДР по путевке, а на следующий год предложили поездку в Финляндию. Тут, правда, я отказалась, сказав, что у нас есть много достойных девочек, нельзя же меня одну награждать.


К земной жизни все-таки приходилось возвращаться. Однажды я получила из дома телеграмму – умер дядя Миша. Это старший брат отца, живший в Междуреченске.
Всю жизнь он работал на шахте, вышел на пенсию. Он жил один в однокомнатной квартире. Был патологическим чистюлей. Чистоплотной была бабушка Вера, и все ее сыновья были такими же. Отец наш был еще и очень брезгливым, не дай бог волос где-нибудь увидит, а уж если на столе!..

Сколько раз мать просила дядю Мишу: «Пропиши у себя Светку». Но он чего-то боялся, осторожничал. Конечно, умирать никто не собирается. Но вот это случилось, опять сразу набежали из ЖЭУ - срочно освобождайте квартиру.
Для меня, молоденькой девчонки, это было первое серьезное жизненное испытание. Не так просто, оказывается, похоронить человека. Мать купила для поминок водки и тут же начала использовать ее по назначению еще до моего приезда. То есть помощи от нее – ноль. Так она выразила свой протест, типа, как ты к нам относился, так вот и хоронись как хочешь. Денег у меня нет, у дяди Миши были накопления какие-то на книжке, но мне их выдавать отказались. Морг в городе по какой-то причине  в это время не работал, надо было везти тело в соседние Мыски, надо найти машину, опять финансы. Когда я была уже на грани отчаяния, явилось чудо – приехал из Владивостока дядя Коля. В кои-то веки он оказался на берегу, а так - все время в кругосветках. Он работал трал-мастером на рыболовецком судне. Постоянно был в море. Дядя Коля все быстро организовал, со всеми договорился, всё устроил. В общем, проводили дядю Мишу достойно.

Так я познакомилась с еще одним своим дядькой, он был на два года моложе отца. Из всех четырех братьев Глуховых дядя Коля был, пожалуй, самым красивым. Высокий, статный, голубоглазый, с правильными чертами лица. Года за два до этого он с женой приезжал в Междуреченск в гости, я была уже в Томске, мы с ним тогда не пересеклись. Жена у него Зоя, Зонтик – так он ее называл, была казашкой.  Имя у нее было казахское, но она, выйдя замуж, поменяла вместе с фамилией и имя, и отчество, стала Глухова Зоя Алексеевна. Симпатичная и модная. Еще тогда они, видимо, оценили ситуацию и предложили матери отдать им Таньку. Мол, у нас денег полно, а вот детей нет, отдай нам Танюху, ей только лучше будет. Мать, конечно, в пьяном виде несла всякую чушь, типа, отдам тебя в детский дом, но в принципе у нее были правильные понятия. Как это отдай, она, что, вещь что ли? Короче, Танька осталась дома.


Ну а в этот раз мы, проводив дядю Мишу, обменялись с дядей Колей адресами и разъехались вновь, чтоб больше никогда не увидеться. Мы с ним иногда переписывались. С Зонтиком он позже развелся – вернулся из плавания неожиданно и застал ее с
мужчиной. Оставил ей квартиру. Знаю, что потом у него появилась другая женщина, которая жила в г. Артем, это недалеко от Владивостока. Когда мы поженились с Игорем, он звал нас к себе во Владик, говорил, что у него есть средства, купит нам дом. Хочет, чтоб на старости лет ему было куда приклонить голову. Но Игорь не захотел ехать в неизвестность. Потом началась перестройка, боюсь, что деньги дяди Коли так и пропали, к тому времени он был уже все-таки немолодой, не такой верткий. Он куда-то пропал, перестал писать письма. Я написала и Зонтику, и его другой семье в Артем, но ответа так и не получила, хотя просила просто написать жив он или нет. Скорее всего, они боялись, что я буду претендовать на наследство. Теперь уж и адресов его у меня нет, куда-то затерялись.

Еще за время моей учебы погиб в Баку дядя Леня. Утонул. Тетя Вера написала письмо. Я ей ответила, но, честно говоря, написала какую-то чушь, за которую мне до сих пор стыдно. Поскольку утонул он, видимо, будучи нетрезвым, вот на этот счет я и высказалась. Больше писем из Баку не было.

Вот так - отца не стало в 32 года, дяди Лени в 36 лет, дяди Миши в пятьдесят с хвостиком. Дядя Коля  неизвестно где. Наверно, тоже уж упокоился. Какой-то рок висит над нашей семьей. Собственно говоря – род исчез. Продолжать некому. У троих из четырех братьев детей не было (по разным причинам, в том числе и по физическим). Мы две девочки – уже другие фамилии, да и с нашими детьми всё непросто. 


Ну а моя студенческая жизнь продолжалась. На первом курсе мать меня поддерживала, присылала понемногу денег, я получала стипендию, мне хватало. Но со второго курса финансирование прекратилось, мне пришлось подрабатывать. Я устроилась в клиники мединститута санитаркой, брала ночные смены. Где-то 10 ночных смен в
месяц. Конечно, было тяжело, постоянные недосыпы – после ночной смены нужно было идти на лекции. Еще, конечно, было обидно, так как народ по большей части только учился, всем помогали родители. Но слава богу, на жизнь я всегда смотрела все-таки оптимистично, принимая ее такой, какая она у меня есть. И на мать свою я не держу обиды. У нее жизнь была очень тяжелой. Трудное детство, не совсем удачное замужество и раннее вдовство, тяжелая физическая работа… А по сути своей она была доброй, понимающей, талантливой. Я ее очень любила, когда она была трезвой. Но когда она напивалась, в нее вселялся зверь. Смотреть на всё это было очень тяжело. Но как помочь человеку, которого затягивает в болото? Сколько их таких – и умных, и красивых, и талантливых – уволокло в эту алкогольную иллюзию. Я выросла в неполной и, как бы сейчас сказали, неблагополучной семье. Слава богу, меня не засосало это болото.
Сама себе я напоминаю какой-нибудь подснежник на тоненькой ножке. Стоит он себе, устремленный к солнцу, несмотря на холод и пожухлую прошлогоднюю траву, что вокруг него. Вот и я стремилась, добивалась, училась и все-таки стала человеком.