Михаил Анчаров. Помощники красоты

Михаил Анчаров. Помощник красоты
(вариант: Дед Аким)
По сканам из архива М.Анчарова, подготовил Виктор Юровский
 Набор  Александра Дудкина

Весной 1946 года я по демобилизации возвращался с Дальнего Востока, где я проходил службу. Ехал я в настроении приподнятом и как это ни странно немного грустном. С одной стороны радовался я от приближения к дому не видал (м.б.: видЕл) которого я около пяти лет, с другой же было чего-то жаль. Толи себя, что возвращаюсь я старше на пять лет, по паспорту а по правде так лет на пятнадцать, то ли грустно было о прожитом. Сейчас вспоминая этакую свою сентиментальность, я только усмехаюсь, но тогдашнего состояния не осуждаю. Компания у нас в купе собралась для меня интересная не весьма, поскольку народ всё (карандашом: больше) собрался пожилой и преферансисты, я же в преферанс не играю. Приходили и из других купе пульку составить, да так с утра и до поздних свечей и просиживали. Я же больше пристрастился похаживать в соседнее купе (вариант карандашом: Поэтому я чаще сидел в соседнем купе), где народ был помоложе, главное же разговорчив (вариант: и разговорчивее). Тут-то я и познакомился с человеком, произведшим (вариант: который произвёл) на меня впечатление большое и неожиданно серьёзное. Говорю "неожиданно" потому, что внешность он имел не только малозначительную (вариант: незначительную), но я бы сказал неказистую. Где-то у Читы сел в это купе старичёк низенький, в мелких морщинах, средне лысоватый, из тех, что зовут "сморчками", однако заметили, что глазки он имел чёрные, как угольки и пронзительные, да еще басист был не по росту. Поселился он на верхней полке, и и прожил сутки почти не говоря, а все как-то присматриваясь к нашей компании. На второй же день слез и попросил принять его в беседу (вариант: попросил разрешения присоединиться к беседе). Мы конечно согласились и не прогадали - старичок оказался разговорчив, и на все ниши вопросы отвечал толком и обстоятельно.
"Куда же вы едете, папаша", - спросили мы его. Я, мол, не еду, отвечал он, а возвращаюсь, а ездил я на Дальний Восток и имел пропуск в китайцы за надобностью.
- Какая же, отец, была у вас надобность в Маньчжурии? - спрашивали.
- А вот какая:
Резчики мы по кости. По моржовой, по слоновой, по мамонтовой, по дереву тоже когда. Фамилия наша известная. Имеется наша работа во многих музеях в загранице и даже дарена в добрую память самому Иосифу Виссарионовичу.
И называется моя надобность творческая командировка, согласно документации. Положено мне оказывать содействие и печать есть. А к маньчжурцам я был направлен, как изволите видеть, манчьжурцы те в старое время были неслыханные мастера по кости, но говорят и сейчас есть старые мастера, которые многие секреты помнят. А я до мастерства и крастоты великое любопытство имею. Различаю, кроме нашей, северную резьбу чукотскую и жжение по кости и кавказскую  резьбу и насечку и другие, и всюду секреты доходил. Ездил я, с полгода тому, в Германию, но только путного ничего не видел - говорю не по злобе а по совести. Видел всякие работы, но все больше никчемность для глаза. К примеру сказать, мундштук гнутый. Изображены листья, а на них дева обнажена и трубку курит. Резьба сквозная, но грубая толстая, волокно в кости по случайности лежит, смотреть только с боков можно а ракурса не дает. А потом, главное, никакой духовности нет, не играет вещь, так глупость одна, для тупой души вещица сделана, а уж эта у них из лучших.
- Ну, а с китайцами как же вы говорили.
- А так говорил, что мне из штабу переводчика дали, шустрый такой сынок и орден у него и две медали. Однако он  все мне только дорогу и всякое фамилие спрашивал, а что до разговору, так мы с китайцами мастерами больше на руках да показом доходили, потому переводчик младший лейтенант, тех слов, какие мне  нужны были по мастерству, все равно не знал. Я, говорит, дедушка, только насчёт военного могу.
- Ну и как, - спрашиваем, - преуспел ли ты, отец?
- А как же, - говорит, - не только глазами смотрел, но и подарки от мастеров лично имею и письмо на ихнем языке в трубочке, к нему печать на шелковинке. А отправлены они мной в заказном багаже весом в три с половиною кило с семью печатями, а ни них квитанция. Мастерам же оставил я одну охоту медвежью, на санях катание и ларец от шурина моего, резной, кленовых листьев и родной резьбы.
- Скажи, отец, нет ли у тебя с собой работ твоих, посмотреть.
- Нет, - говорит, - разве что пустяк один, футляр для очков.
И достал. Мы все были поражены тонкостью и как он выражался "духовностью" работы. Это поистине была блестящая работа музейной ценности. И поразившись, мы спросили как он достиг такого мастерства и что этому причиной.
- А причиной этому моя клятва или, вернее, случай.
Нас совсем одолело любопытство и начали мы его уговаривать, чтобы рассказал он нам этот случай.
Несколько поколебавшись, старик отвечал согласием - "дорога, мол, длинная, компания хорошая" и действительно рассказал. Не берусь судить сколько в этом рассказе заключено правды, так как по всему было видно, что старик большой руки сказочник, но рассказ его мне показался колоритным и с крепким поэтическим смыслом, и потому привожу его полностью, не сокращая и не искажая, так как я его запомнил.
- Коротко рассказывая, имел я с детства стремление ко всяким искусствам и будучи упорен, сумел умолить отца моего, сапожных дел мастера, отдать меня в обучение в иконописную мастерскую.
Одначе, пробыв там не один год и не увидя там ничего окромя ремесла затосковал я и начал баловаться вином не по возрасту. Впрочем не удивлял этим никого. Между дел я занимался резьбой трубок всяких с головками, почему и считался малым пустым и за то не один раз подзатыльники получал. Батя мой к тому времени преставился и жил я один на краю городка холостым манером. Это все для понятности. Случай же вот какой. Засидевшись однажды в мастерской до темна и приняв в себя изрядну толику вина от холода собрался я идти домой. Не ровен час и раздеть могут. Подумал я этак и усумнился в душе. Дайка думаю на дорожку приму еще водочки для храбрости и пойду. Пошел приключилась со мною в дороге некая странность отчего все течение моих мыслей на другой путь повернуло. А в чем странность извольте слушать.
Иду я это вдоль забора, напротив ветра и снега. А заборы длинные  купеческие и несть им ни краю ни конца и погибать будешь не достучишься не откроют. А во дворах  псы цепные брешут, исключительно злые псы. Им с детства уши и хвосты рубят и всяко их огорчают для лютости, и хозяева их как те псы лютые и как сказано было "погибать будешь - не впустят. Но я этого не боялся потому что был к этой дороге уже привыкший. Иду я, к забору прижимаюсь и вдруг вижу левее дороги что-то темнеется и подошед ближе увидал, движется по самой целине какой-то  не человек, а этакая с позволения сказать, фигура, вся в снегу облепленная.
Сделает два шага и остановится, будто поджидает меня. Но я однако не убоялся, потому взять у меня нечего, и иду себе  как шел. А фигура совсем остановилась и на один бок навалилась (?), вроде как бы устала. Эге, думаю, похоже не замерзает ли человек. Окликнул я того человека, молчит. Подошел и вижу, впрямь человека снегом заносит. Ну что тут делать, и человек видать грузный, надето на него много и замотан с головой в башлыки разные. Думаю, ну как его с собой тащить, а идти еще мало не с версту. Потормошил я его - молчит. Подумал я, ведь вот грех какой, не дотащу я его и бросить  нельзя, кто его знает что за человек такой, однако и тут я не убоялся, а обхватил его за подмышки, на ноги поставил и так будто мне это легко показалось. Ну думаю, либо у меня от водочки силы прибавились либо ты сударь не велик весом. Подсел я под него, взял его на загробок и вдруг слышу шепчет мне: "Будь такой дорогой, захвати уж и мой посошок". Осердился я. Говорю, какой такой посошок еще. А вот говорит в снег воткнутый. А то мне без него ходить невозможно, но не сердись, говорит, я тебя за то всяческо уважу.
- Эх ты, говорю, убогий, будешь ли жить-то еще, все же посошок взял. И так, доложу я вам, прошёл я с ним версту до самого дома, во един дух и, верьте, тяжести не почувствовал. И смекнул я, либо это опять водочка-матушка либо (вариант: либо же) нечто. Но только пришли мы домой занес я человека в комнату, а в доме холод - один жил.  Засветил я лампу под названием "летучая мышь", у соседа была куплена. (вариант: ...лампу "летучая мышь".) Затопил печь, бутылочку казенки достал, а он все недвижим, но только слышу дышит, и все недосуг мне человека от одежды размотать и сам не раздеюсь. Ну затем делом скинул я полушубок и стал его раздевать. Размотал с него башлыков штуки три и остался он в шубе и в шапке. Снял я с него шапку и тут, судари мои, был я пронзен в душу от того часу и до окончания дней моих, когда уйду туда, где "несть же печали ни воздыхания" как сказано. Как я стоял с той шапкой, так и сомлел и сел на табуретку. А почему? А потому, что на стуле моем, извиняюсь, паршивом откинулась девица непонятно прекрасная, исключительно неслыханной красоты девица, описать кою не в силах человеческих, разве что Александру Сергеевичу Пушкину (вариант: разве что покойному писателю...), невинно убиенному.
Протер я глаза, нет сидит не исчезла, а я было думал это с пьяных глаз мне явления. И так я сидел не дышал некоторое долгое время и думаю: боже мой, вот оно, что всю жизнь искал и по ночам звал. Боже мой, как же я дальше буду. А она тем погодя глаза открыла и все мысли, которые были и те отняла.
"Не пугайся, говорит, и спасибо теле, а что водочки ты приготовил, то мне того не надобно, я и так согрелась". А я весь охрип и чуть говорю: "Да кто же ты будешь и каким языком говорить с тобой позволишь". Она мне отвечает. "Говорить со мною надо просто потому, что я знаешь кто? Я простая красота". Боже мой, ну тут я заплакал, а она спрашивает, ты почему плачешь? Я ей в ответ, что плачу, как вспомнил ее по снегам ночью хождения, и как она обиду принять могла. "Не плачь. Я, говорит, простая красота. Слышь? Ты, говорит, святая простота, а я простая красота. Ты думал, что красота на крылышках порхает и где слаще живет. Так запомни, всегда я хожу где труднее и потому хожу я с посошком и тебе спасибо, что уважил меня и его с собою захватил, потому я без него ходить не могу. Но теперь, говорит она, я в твоей власти и если ты посошок  изломаешь (вариант: тот посошок), то я от тебя и вовсе не уйду". А я сколь ни дурак был в те годы однако поклонился ей как мог и отвечал: "Прости меня несказанная, но мало как не смею удерживать тебя, а кроме того ежели и другим кому покажешься ты  и откроешься, то великое просветление жизни может быть, затем что у кого сердце есть - не устоит он перед тобою и посошок твой я ломать поэтому не буду", а сам все плачу потому понимаю, лелею ее последние минуты в своей поганой квартере. К слову сказать подумал я так и почудилось мне будто все мои горшки плошки алмазами играют, ну только я не присматривался. А она мне еще в ответ. Спасибо тебе в другой раз. Первая мысль - душевная хотела я тебя испытать и на тяготу и на совесть и все испытания ты прошел, и посошок мой не изломал, а посох он не простой, посоху этому название "правда". Понял теперь? Ну а теперь подойди  ко мне. Я тебя поцелую. Обожгла она меня один раз на всю жизнь (вариант: Поцеловала она меня и обожгла меня один раз...). "А ещё помни, беру я за все то тебя в помощники, дабы ты как мог про меня людям пересказывал и изображал".
Я ей хриплю "клянусь тебе, послужу", а она мне "не клянись, а преклонись, да не забывай и старайся". Преклонился я ей, а она поднялась и тихо так вышла, только из-за двери снегом кинуло.
Славен мир и чудесны на нем произрастания всяческие и научности. Так досель я не знаю то ли (нрзб) мне (зачёркнуто), то ли было мне явления чуда, то ли просто добрая душа пьяненького пожалела.
Поезд подходил к Омску. Я собрался к выходу, чтобы успеть первым добежать до продпункта. Дед, как выяснилось очень сало уважал