Семейное-Памятное-6 Уточнения и прибавления

8. ПРОДОЛЖЕНИЕ РАЗГОВОРА. НЕКОТОРЫЕ УТОЧНЕНИЯ И ПРИБАВЛЕНИЯ ОТ ТЕТИ ЛЮСИ.

На текстовом блоке “Как получилось, что я родился в Текстильщиках” я хотел закончить эту вдруг мной затеянную семейную “летопись”. Но спустя несколько дней понял, что не могу ее закончить. Что начавшийся сам собой разговор должен продолжиться. И он продолжился также, сам собой, как и начался…

ВО ВРЕМЯ НЕМЕЦКОЙ ОККУПАЦИИ
Моя тетя, младшая сестра моей матери, - Люся позже кое-что уточнила и добавила к воспоминаниям моей матери о бытности их в деревне у бабушки Пелагеи во время немецкой оккупации. Вот, что она рассказала. –
Летом, перед началом войны, в деревне у бабушки, их было шесть человек. – Сама бабушка Пелагея, ее младшая дочь Катя с дочкой Ниной (1938), сын средней ее дочери Клавы – Виктор (1936 г.р.), Валя (моя мать) и она.
Когда вдруг появились немцы, тетя Катя с Ниной были в лесу, и они тут же бросились бежать домой. Когда бежали, одна из веток Нине попала прямо в глаз. И так она потеряла этот глаз. Позже, уже в Москве, тетя Катя ходила с ней в глазную клинику на ул. Горького, но врачи ничем не смогли ей помочь…
Нина – говорила Люся – и погибла рано. Она продавала хлеб в деревенском сельпо. Как-то поехала на грузовой машине за хлебом, на обратной дороге грузовик занесло, и он перевернулся. Она хотела на ходу выпрыгнуть из кабины, но не успела - машина так прямо на нее и рухнула, и ее раздавила. Останься она в кабине, и была бы жива. У нее осталось трое малолетних детей.
А про застреленную какую-то нашу родственницу через перину, Люся сказала, что этого она не помнит, но помнит, что когда немцы их гнали, одна женщина несла с собой небольшую перину, чтобы было на чем-то спать. Через какое-то время она стала уставать и отставать, а перину бросить никак не хотела. И вот ее застрелили. Перину разодрали, подумали, что в ней могло быть что-то спрятано…
Когда немцы зашли к нам в избу, я спряталась за печкой. Потом высовываюсь, подглядываю, а немец на меня автомат наводит и – “пух-пух!” - как будто стреляет, а я смеюсь и опять прячусь за печку, а потом опять высовываюсь…
А вообще, нас тогда спасло – заключила Люся, – что мы остались в деревне, и нас не погнали дальше, что немцы нас тогда не считали”

ДЕДУШКА АЛЕКСЕЙ (ФЕДОРОВ)
Про своего деда по материнской линии Люся, как и мать, говорила, что он был сапожник и хозяин, у него была своя сапожная мастерская недалеко от Новодевичьего монастыря. Семья была зажиточная. Он был очень хороший мастер, всегда имел много заказов. Но в послереволюционные годы лишился мастерской, и очень по этому поводу переживал. Умер рано. В году 24-ом или 25-ом.
Мать Люси как-то ей говорила, что к нему пришла женщина заказать пошить ей сапоги. А он  тогда был болен, и отказал ей. И она его прокляла. Может, от того он и умер так рано – говорила ее мать…

МИРОН АНДРЕЕВИЧ (ФИЛИМОНОВ)
Мы с Люсей говорили о месте рождения ее отца, – что, по одним документам, он родился в Москве, а по одному другому – в Смоленской области. И я говорил, что, думаю, что он все же родился в Смоленской области и говорил, почему так думаю. Она со мной согласилась.
А на другой день она вдруг звонит мне и говорит: “Отец действительно из Смоленской области. Я вспомнила. Он – сирота, и он работал подмастерьем у дедушки Алексея”. – Вот так-так! Теперь понятно, почему мы совсем ничего не знаем о деде по матери. И моя мать ничего не знала о своем отце. Она даже как-то говорила, что он работал на заводе инженером. Но тогда он не был бы призван в армию рядовым.
А потом я думал о Люсе: “Её отец – сирота и работал подмастерьем у ее дедушки… Разве можно это забыть?” Может Люся как-то, где-то слышала это, но в этом сомневалась, не принимала это за правду, потому и не говорила? Или этому есть другое объяснение? А может и в самом деле забыла. Может, это знала и моя мать, но не стала об этом говорить…

МАРИЯ АЛЕКСЕЕВНА (ФИЛИМОНОВА, позже – БОРИСОВА)
Мать моей матери, после эвакуации с заводом в Москву, какое-то время работала на «Заводе №709», а потом устроилась на фабрику-кухню (столовую) завода “Динамо”. Оба завода стояли рядом. Работала она хлеборезкой, на раздаче, официанткой. Заведующая фабрикой-кухней, еврейка, ее очень ценила и любила за опрятность (она всегда была во всем чистом, выглаженном), аккуратность, ответственность, за ее ловкость и умелость.
Я слушал Люсю и думал – вот и моя мать такой же была, в этом на свою мать очень похожа. Помню, она говорила, что ей иной раз завидуют, как она одевается. – “А что у меня есть-то? Но на мне всегда все чистое и выглаженное”. И мы с братом всегда были ухоженные. И еще я потом думал – вещи еще и носить уметь надо, в том смысле, что одна и та же вещь на одном так-то смотрится, а на другом – совсем по-другому.
От завода – говорила Люся – матери дали комнату [метров 18-ть] в трехкомнатной квартире, в двухэтажном доме по 8-ой улице поселка Текстильщики, на втором этаже. В квартире проживали еще две семьи: тетя Маруся с мужем (дядей Сережей) и сыном, и тетя Ася с мужем (дядей Тимой)…
В 1944-ом бабушка привезла нас к матери в Москву. Мать принимать нас не хотела – “Куда их мне?”. Хотела, чтобы мы жили с бабушкой в деревне. А деревню-то сожгли, жить негде. Да и какая жизнь в деревне? И учиться надо. В общем, пришлось ей нас принять. В 1945-ом мы пошли в школу…

Тут я добавлю, о чем забыл упомянуть ранее. Только потом об этом подумал. В школах, средних и семилетних, с мая 1943 года по май 1954 года было введено раздельное обучение девочек и мальчиков. То есть, моя мать и ее сестра учились в женской школе, как, мой отец - в мужской… 

Потом мать вторично вышла замуж за дядю Петю (Петра Алексеевича Борисова). Люся еще долго так и звала его – дядя Петя.
Дядя Петя – рассказывала Люся - работал на заводе “Динамо” главным механиком корпуса. И был моложе матери на девять лет. Он был женат, у него была семья, двое малолетних детей – девочка и мальчик. Они жили в доме в конце 8-ой улицы поселка Текстильщики.
Какое-то время он жил с нашей матерью без регистрации брака, потом они зарегистрировались…
Люся говорила, что тогда некоторые из заводчан с “Динамо”,идя с работы домой, проходя  мимо их дома, открытых окон, грубо, а иной раз и нецензурно, поносили их мать за то, что она разрушила семью дяди Пети, отбила мужа у жены, оставила двух малолетних детей без отца.
В другой раз Люся говорила, что какие-то женщины шли и кричали нам в окна в адрес матери - такая-то ты растакая, увела мужика из семьи от малых детей и т.п.
Валя (моя мать) – говорила Люся – прямо возненавидела дядю Петю… да и мать тоже…
Сколько им с сестрой было лет, когда в их доме появился дядя Петя, Люся не помнит. Но, может быть, моя мать, будучи старше Люси, более остро чувствовала, что значит быть ребенку без отца. А дядя Петя бросил своих детей, перестал им быть отцом. И другим детям отцом не стал. Дядя Петя был моей матери чужим в доме. И еще была память о том, как мать не хотела их принимать от бабушки, по сути, отказывалась от них.
У самой Люси к дяде Пете не было претензий. Виктор даже потом был в контакте с тетей Дусей (первой женой Дяди Пети).

БАБУШКА ПЕЛАГЕЯ И ТЕТЯ КАТЯ (КРАЛИНА)
После освобождения от немцев, как только бабушка Пелагея узнала, что ее дочери Мария и Клавдия в Москве, она отвезла Валю, Люсю и Виктора к их матерям. Сама же она с младшей дочерью Катей и ее дочкой Ниной сначала недолгое время жила в деревне Фокино – их приютила какая-то женщина. А потом перебрались в соседнюю деревню Ивлево, в брошенную старенькую избу.
[Деревни Фокино и Ивлево находятся на северо-западе Калужской области, рядом с границами Смоленской области. Расстояние от дер. Фокино до Москвы – 200 км. Расстояние от дер. Фокино до дер. Ивлево – 3.2 км. Обе деревни входят в состав поселения “Село Шанский завод”].
Тетя Катя работала в колхозе. Муж тети Кати погиб на войне, и через какое-то время она вышла замуж на мужчину много старше себя, которого Люся звала дедушка. Как было его имя, Люся не помнит, или не знала. Дедушка – и дедушка. Вскоре у тети Кати родился сын Виктор. Этот дедушка работал в колхозе и был очень хороший сенокос. Косил за деньги. Впоследствии они купили корову. Корова давала очень жирное молоко (4%), поэтому налог на нее в литрах молока был меньше, и в семье оставалось достаточно молока. Мать, помню, тоже об этом говорила.
Люся с сестрой Валей не один год потом ездили в эту деревню на лето. Помню – говорит Люся – в деревню из Москвы мы везли баранки, селедку, сахар и пр., а из деревни в Москву – сметану, сливки, ряженку из печки (варенец). Бабушка Пелагея рано умерла – видно от пережитого. Похоронена - на местном кладбище между деревнями Фокино и Ивлево…

Потом тетя Катя, дедушка, их сын Виктор и Нина с дочкой. Переехали жить в село Шанский завод. Им предложили жилье в новом, построенном бараке на несколько семей с отдельным входом. Там у них было две комнаты, кухня и загончик для скота. Тетя Катя стала работать дояркой. В селе был детский сад и при нем держали коров. Вот в этом детсадовском коровьем хозяйстве она и работала. Дедушка сначала работал в колхозе, а потом - сторожем в местном сельпо. В этом же сельпо работала и Нина, продавала хлеб. Нина рано погибла. Поехала на грузовой машине за хлебом в Медынь и на обратном пути разбилась. У нее осталось трое детей. Сын Саша – от первого мужа – потом женился на москвичке и живет в Москве. Построил большой дом в селе. Заботился о тете Кате. А двое других детей жили в селе со своим отцом.
Когда умерла тетя Катя Люся не помнила (но - до 1995 года). Сын тети Кати Виктор живет где-то в Подмосковье…

Я помню, однажды, мы всей семьей – отец, мать, я и брат – ездили в отпуск на неделю в деревню к бабе Кате. Но я думал, что мы ездили в Медынь. А это оказалось не так. Потом как-то Люся меня поправила – это не Медынь, а село Шанский завод. И я был очень удивлен – “Как это – село Шанский завод? Что за странное название для села? Может ли это быть?” Но потом посмотрел в Интернете – да, действительно, есть такое село на Северо-Западной окраине Калужской области. А почему у села такое странное название? А потому что в первой половине 18 века братья Мосоловы на реке Шане основали два завода - доменный и передельный. А Медынь находится в 25 километрах от села Шанский завод. И мы ездили к бабе Кате через Медынь. Вот я Медынь и запомнил.

ТЕТЯ КЛАВА (ВИНОГРАДОВА)
Первый муж тети Клавы – Александр. Они поженились, когда тете Клаве было 18 лет. Через год она родила сына Виктора. Но с Александром она долго не жила. Скоро она познакомилась с Анатолием. Анатолий (Виноградов) был военным и служил в Ленинграде, но часто навещал своих родителей, живших в районе Новодевичьего монастыря….

Опять упомянут район Новодевичьего монастыря. В этом районе у дедушки Алексея в свое время была сапожная мастерская. Люся как-то говорила, не совсем уверенно, что Мирон и Мария венчались в церкви Новодевичьего монастыря. Похоже, Мария и Клавдия вообще жили в этом районе. И почему, имея дом в Смоленской области, сапожная мастерская дедушки Алексея была именно здесь? Похоже, в этом районе жил кто-то из их близких родственников, или очень хороших знакомых.

Так вот, Анатолий служил в Ленинграде, и часто навещал своих родителей, живших в районе Новодевичьего монастыря. Здесь, видимо, он и познакомился с Клавдией. Клавдия рассталась с Александром, и в 1938 году (в 21 год) вышла замуж за Анатолия и уехала с ним и с сыном Виктором в Ленинград. Кстати, очень может быть, что и Мария с Мироном, в свое время, уехали в Ленинград с подачи Анатолия.
В Ленинграде Клавдия работала на заводе №103 нормировщицей. Там у нее в 1939 родился второй сын – Валентин. В 1942 году вместе с заводом по Ладожскому озеру она эвакуировалась в Москву. Завод был размещен в районе ст. метро “Автозаводская”, рядом с заводом “Динамо” и получил новое наименование «Завод №709».
В 1944 году ее мужа Анатолия направили в Литву на борьбу с, так называемыми, “лесными братьями”. Он уехал туда и вскоре вызвал к себе жену с детьми. В Вильнюсе, в 1948 году у Клавдии родился третий сын - Геннадий.
Семья жила в Вильнюсе, в старом городе, на улице Тесос (название - в советское время, теперь – улица Майронё), рядом с Костёлом Святой Анны и Русской православной церковью.
Люся не раз бывала в гостях у тети Клавы. И рассказывала, что это был двухэтажный дом - какое-то бывшее монашеское строение, переоборудованное под квартиры. На первом этаже никто не жил. Тетя Клава с мужем жили на втором этаже, в большой квартире с камином с изразцовой плиткой. На этаже были только две квартиры - их и еще одна, несколько большая, чем у них, в которой жил режиссер Русского театра с семьей. У двух семей был свой ключ от подъезда. Выход из дома был на две стороны.
Потом, после распада СССР, через какое-то время этот дом опять отошел священнослужителям, а их они очень хорошо расселили в большие, благоустроенные квартиры там же в центре Вильнюса. Тете Клаве с мужем Анатолием дали двухкомнатную квартиру (70 кв. м), Геннадию – однокомнатную (42 кв.м.), а его жене Неёле с дочкой Жанной (Геннадий был в разводе с женой) дали так же двухкомнатную, большую квартиру.
Валентин с женой Ритой и дочкой Мариной и Виктор с женой и двумя девочками живут в Вильнюсе.
 
Тетю Клаву Люся называла умной, серьезной, много чего знавшей. “Будь она жива” – говорила она – “я бы ее расспросила о нашей семье и она много чего бы рассказала”.
Тетя Клава – говорила Люся – посмотришь на нее - типичная литовка, и говорила, как литовка. И ее в Вильнюсе уважали. Анатолий по субботам ходил в баню и потом - в церковь. Говорили, что у него была там любовь – хористка в хоре. Батюшка его хорошо знал и уважал. Когда он умер, гроб два дня в церкви стоял; батюшка сам его отпевал…
Тетя Клава собиралась отмечать свое 90-летие. Думали отмечать широко, в ресторане. Но у нее случился инсульт…

В ТЕКСТИЛЬЩИКАХ
Мы жили на 8-ой улице, – говорила Люся – а рядом с нами была 6-ая улица [теперь – ул. Малышева] – это был наш Бродвей. Мы прихорашивались и по ней гуляли. Она ведь длинная, эта улица, до Люблинского пруда идет [длина улицы - 1200м]. На танцы в Люблино по ней ходили. И еще на танцы ходили в дома СДС. На 6-ой улице была и баня, и библиотека, и книжный. И купаться на Люблинский пруд мы тоже по этой улице ходили.

Я слышал про дома СДС. Помню наши ребята, что были старше меня, дрались с СДС-кими. Но я думал, что это дома, которые стояли сразу за Волгоградским проспектом, а оказалось, нет. В Интернете посмотрел – оказалось, что это красивые кирпичные дома, которые стоят по нынешней Саратовской улице. А почему СДС – по-разному говорят, но, похоже, СДС – это дома строителей Дома Советов.

А через 6-у улицу, напротив двора, где мы жили, – продолжала Люся - когда по ней еще домов не было, натягивали большой экран и показывали кино. Помню, мы смотрели фильм “Кубанские казаки”.
“А там, где потом построили производственные корпуса АЗЛК, раньше было Сукино болото. Слышала про такое?” – спросил я её. – “Конечно. Мы туда ходили. Я там даже как-то сильно завязла. А вот зачем мы туда ходили?” – “Может, ягоды собирать?” – “Может, не помню. А вот в Кузьминках мы собирали грибы”…

Когда закончили семь классов – вспоминала Люся – пошли работать. Валя работала и училась в вечернем техникуме, но так и не закончила. А почему, я не знаю. А я работала и вечером училась на курсах иностранных языков, платных. Но я проучилась только несколько месяцев, а потом бросила, потому что нужный учебник, очень редкий, так и не смогла купить. Пока училась, пользовалась учебником своей подруги Капы, с которой мы вместе работали. Ее мать достала ей этот учебник – купила, добавив к его стоимости еще 500 граммов, или, может, больше, очищенных грецких орехов – их тогда очень трудно было достать…

Я сказал, что помню это нечастое имя Капа, эту тетю, помню, как она сидела на диване у нас в комнате в бараке. “Ну, так она и жила в вашем бараке” – ответила тетя Люся.
Я помню, тетя Капа подарила мне пластмассовую клюшку с такой же пластмассовой шайбой. Поскольку клюшка была пластмассовая, на сильном морозе она быстро сломалась надвое в месте соединения двух частей, из которых она состояла. И я потом в нижнюю часть клюшки засунул подходящую деревянную палку, и так какое-то время ей ещё играл.

ФИЛИМОНОВЫ (ВАЛЯ, ЛЮСЯ, ВИКТОР)
Моя мать вышла замуж в возрасте двадцати лет, 3-го ноябре 1955 году, и ушла жить в семью отца в барак. Люся вышла замуж за Володю - парня из их двора, в 1958 году, и стала жить у него, в соседней пятиэтажке. Кстати, потом, в этом же доме, в другом подъезде, на пятом этаже жил мой отец, после развода с моей матерью и раздела квартиры.
Люся как-то обмолвилась, что в 1959 году у нее мог быть ребенок. В том же году, в котором родился я. Люся сделала аборт. После этого у нее уже не могло быть детей.
В 1957 году Виктор ушел на срочную службу в Армию. Вернувшись с военной службы, устроился работать на завод “Динамо”. Быстро женился. Люся говорит, пошел на танцы в Люблино, там познакомился с девушкой Риммой из Тамбова, стал с ней встречаться и уже скоро женился. Жить стали у него вместе с его матерью и дядей Петей. Когда у него родился сын Андрей его семье дали комнату в соседнем двухэтажном доме.
Люся говорила: моя свекровь – хорошая была женщина, - как Виктор пришел из Армии, дала мне деньги для него на необходимые покупки – ботинки и т.п.
Потом дяде Пете с женой от завода дали однокомнатную квартиру на улице Янгеля. А Виктору с женой и двумя детьми (к тому времени у него была еще дочь Ольга) также от завода дали трехкомнатную квартиру в Орехово-Борисово.
Люся в 1964 году развелась с Володей. В августе 1964 году – говорил Люся - к нам на “Контрольприбор”, где я тогда работала - и Валя там тогда работала - пришел Слава (Летуновский Вячеслав Ионович) и тогда мы с ним познакомились. До этого он работал инженером на ЗИЛе. В феврале этого же года он развелся со своей женой Ритой. Отчим Риты, Юрий Наумович, хорошо относился к Славе. Он работал начальником ОТК на ЗИЛе, и сказал Славе, что я могу сделать тебе комнату 18 метров (после развода с женой), но я советую тебе комнату 9 метров в двухэтажке на Фруктовой - этот дом стоит в плане на снос, через шесть лет его снесут, и ты получишь отдельную квартиру. Слава ему поверил и согласился на 9-метровку.
В 1966 году Люся и дядя Слава (Вячеслава Ионовича) расписались. Я помню он, иной раз, забирал меня из детского сада. Помню его в зимнем драповом полупальто и с коричневой цигейковой шапкой-пирожком на голове. Эта шапка потом была у нас, и я, в своих играх, надевал ее, как папаху. Помню, приклеивал на нее кокарду из бумаги.
Как-то я был у Люси и Славы. Когда они жили на Фруктовой, на первом этаже. В той самой 9-метровой комнате, которой для жизни двух людей, конечно, мало. По стенам – мебель, и только по середине комнаты – узкий проход. Помню, как они нажарили на общей кухне большую сковородку картошки, с горкой, внесли ее в комнату, пышащую жаром, и поставили на небольшой квадратный столик. Мне виделась эта сковородка огромной, и жареной картошки на ней было – ну, очень много. И помню, как меня удивило, что они всю ее съели.
Ровно через шесть лет, как и говорил Юрий Наумович, двухэтажку на Фруктовой снесли, и Люсе со Славой дали однокомнатную квартиру в двенадцатиэтажном доме на улице Красного Маяка (в 1972). Квартиру, конечно, не так сразу дали, пришлось приложить определенные усилия. Новая квартира располагалась совсем недалеко от дома, где жила мать Люси с дядей Петей. И те даже помогали им при переезде. Люся вспоминала, что дядя Петя, на слова Славы, что им еще много чего надо делать в этой квартире, предложил им поменяться квартирами, поскольку у дяди Пети все уже было сделано, а квартира Люси и Славы ему очень понравилась и, к тому же, была больше по площади. Такое вот прозвучало предложение.
Дядя Петя – говорила Люся – умер рано, в 55 лет. От рака. Учитывая, что он моложе Марии Алексеевны на 9 лет, он умер в 1978 году. А Мария Алексеевна умерла на 82-ом году своей жизни, в 1995 году. Прожив без мужа 17 лет. За два-три месяца до ее смерти сын Виктор перевез ее к себе, и она умерла в его квартире. Похоронена она на Даниловском кладбище, где и дядя Петя…
Виктор Миронович умер в 2016 году…