Деревянные братья

   Буратино, расстроенный неожиданно сложившимися обстоятельствами, зашёл в свою любимую забегаловку, сел за барную стойку и заказал  двойной скотч.
— Привет Буратино!

   Буратино обернулся на соседа по стойке. Незнакомец приветливо улыбался, видимо ожидая ответный акт вежливости.
   — Что-то я не помню, чтобы мы были знакомы, — недовольно буркнул Буратино.
   — Что ж, это дело поправимое. Впрочем, я и не слишком удивлён. Ведь автор, который написал про тебя, меня постарался изгнать из ваших книжных магазинов, чтобы мы не конкурировали за внимание читателей. — Незнакомец сделал паузу. — А мы с тобой вроде, даже, как бы родственники. Я – Пиноккио, прототип твоего образа.
   — Что ещё за «прототип»?
   — Да, чувствуется недостаток образования. Прототип – это тот, с которого автору можно присвоить своему герою многие черты характера и эпизоды его биографии.
   — И что же у нас общего? Ты человек, я деревяшка.
   — Вот это и основное отличие финала наших книжек. Ты как был деревянным существом, так им и остался. Я же превратился в человека!
   — А почему это я похож на тебя, а не ты на меня?
   — Потому что писатель, который написал про тебя, сначала перевёл книгу «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы», а уже потом, видимо решив, что он сможет написать лучше, переработал мою историю.
   — Ну и кто из нас лучше? — Буратино высокомерно посмотрел на Пиноккио.
   — Пусть читатель сам решает, — усмехнулся собеседник. — Думаю, что читателю придётся нелегко – книги-то получились разные. Хотя многие персонажи, твой автор наверно недолго думал об этом, получились очень похожими.
   — И кто же они? Назови!
   — Во-первых, мы с тобой. Оба появились на свет из поленьев, подаренных будущим отцам деревянных кукол, их приятелями. Поначалу мы одинаково выслушивали правила поведения от Говорящего Сверчка, но потом наши пути разошлись. Я отправился путешествовать, а ты ввязался в эту историю с нарисованным камином, которая, надо это признать, закончилась для тебя приятным сюрпризом. Во-вторых, это девочка с голубыми волосами. В твоей книжке она одна из кукол в театре Карабаса – Барабаса,  а в моей – поначалу мёртвая девочка, как она сама сказала, превратившаяся потом в добрую фею, и помогавшая мне выбраться из разных передряг. Почему твой автор оставил ей голубые волосы, цвет призрака, мне непонятно. В-третьих, финансовые источники. У меня – это ненадолго появившийся директор бродячего кукольного театра, как и у твоего автора, но, в отличие от моего, ставший главным персонажем на протяжении всей книги.  И тот и другой дали нам по пять монет. Но, скажем честно, я получил гораздо больше чем ты. Манджафоко дал мне 5 цехинов, что равнялось 700 сольдо, а твой Карабас – Барабас всего 5 сольдо! Впрочем, разница в курсах валют, между нашими странами, всегда была такой. Еще два разбойника – мошенника, кот и лис. В твоём случае – лиса. Да, надо сказать, что мы оба сплоховали и монеты наши зарыли своими руками на поле дураков. Но не знаю как ты, а я, когда они снова мне встретились,  не поддался снова на их обман и уговоры.
 
   — Ходили слухи, что у тебя, когда ты был деревянной куклой, нос постоянно рос, если ты начинал врать, — перебил рассказчика Буратино, — в отличие от меня.
   — Это фея так наказывала меня. Чтобы отучить от вранья. И делала она это из самых добрых побуждений. Но она сама и приводила мой нос в порядок, при помощи дроздов. И я, в итоге, стал трудолюбивым и старательным, что помогло мне превратиться в человека. А ты так и остался деревянным, и я думаю, что знаю почему.
   — Ну и почему? — нехотя спросил Буратино.
   — Тебе, не как мне, которому пришлось немало потрудиться и выучиться, достался незаслуженный Золотой ключ. Просто, на твою удачу, и из-за твоей глупости, ты оказался в пруду, где Тортилла тебе подарила, не пойму, почему она посчитала тебя избранным, ключ. Хотя этот ключ был чужой собственностью, и черепаха прекрасно знала чьей, она передала его тебе. Да, Карабас – Барабас неприятный тип, но это не повод лишать человека его вещи.
   — А тебе-то что? Завидно? — кривая улыбка появилась на деревянном лице.
   — Меня, как и любого другого человека, разбирает любопытство – что привлекает читателей в твоём персонаже? Неужели среди русскоязычных читателей так ценится дармовщина. Или как говорят люди  – «халява»? Ведь театр, который вы получили с Папой Карло – это самая настоящая дармовщинка.
   — Да все так делают, — тряхнул в сторону головой Буратино. И добавил, — кто может!
   — Вот это-то и странно. Театр, учреждение культуры, призванный нести в массы добро, превратились в машины для дойки казны. Конечно при помощи личностных отношений и близости к высшим органам. Насколько я понимаю, влияет также месторасположение театра – столичный он или провинциальный. Так столичные, кроме того, ещё пасут провинциальную театральную зрительскую общественность, своими второсортными антрепризами. Хотя такое положение дел можно считать нормальным. Если человек позволяет себя доить – это его личное дело.
   — Ты лучше обрати внимание на кинематографистов. Облепили Министерство культуры как пираньи, и рвут бюджет на части. А окупаемости почти нет.
   — Ну кинематограф это низкопробное искусство в своей массе. Оно призвано нести одну цель – развлекай и властвуй, как говорили древние римляне. Но театр…
   — А что театр? Храм Мельпомены? Его уже давно оккупировали торгаши, особенно в последнее время. И нет на них Спасителя. И наверно не скоро ещё появится. Да и сами артисты, с художественными руководителями, частенько разводят склоки. И для рекламы, и для удовлетворения собственного самосознания. Да ещё вмешивается финансовая составляющая деятельности театров. На которую не прочь наложить лапы потомки кота Базилио и лисы Алисы. Вот и у меня такая же ситуация, — Буратино, вдруг, захотел поделиться с собеседником своим горем, — облапошил меня мной же приглашённый на должность директора человек, представляешь?
   — Как это так вышло? — удивился Пиноккио.
 
   Буратино залпом выпил содержимое своей рюмки и склонился к соседу.

   — Была у меня театральная школа, вроде бы неплохая. Студенты у меня в школе всегда были. И хотя учёба в школе не бесплатная, но отношения между мной и студентами были вполне нормальные. И вот захотелось мне улучшить коммерческую составляющую моей школы, и пригласил я работать директором делового человека, показавшего себя на руководящей должности в другом театре. Теперь сижу я сейчас здесь и вспоминаю сказку, которую мне читал когда-то Папа Карло: про зайца, у которого была лубяная избушка и лису, имевшую избушку ледяную. И чем закончилось добрососедство зайца, пустившего себе в дом пожить лису, у которой избушка растаяла. — Буратино сделал паузу. — Может мне сделать тест на ДНК, не из дуба ли я сделан?
   — Не знаю даже что и сказать, кроме того, что дармовщина, впоследствии, часто выходит боком.
   — А в чём дармовщина в моём случае? — Буратино, сощурившись,  посмотрел  на собеседника.
   — Дармовщина в использовании придуманных кем-то другим персонажей. Твой автор сильно облегчил себе работу, вписав в свою книгу основных героев из произведения Коллоди. Ещё большая дармовщина – это получение  в своё пользование театра, непонятно за какие заслуги.
   — Пусть так. Но может это сокровенное чаяние народа – протяни руку и тебе в неё упадёт манна небесная. Может в этом и кроется популярность моего персонажа, вот уже сколько лет. Клиент, в данном случае читатель, как говорится всегда прав.
   — Я сейчас подумал вот о чём: может это и хорошо, что у нас разные жизненные позиции, — задумчиво сказал Пиноккио. — Пусть человек имеет возможность сравнивать и выбирать такой путь, который ему нравится. Только чтобы в его выбор не вмешивались нечестная цензура и конъюнктура. И вкусовщина издателей, замешанная на кумовстве.
   — Да я и не против. Пусть будет всё по честному.

   Пиноккио и Буратино крепко пожали друг другу руки и разошлись каждый в свою сторону…