Мучительница Первая Моя

   Мучительница Первая Моя
                We don't need no education
                We don't need no thought control
                Не контрольте нам мозги,
                No dark sarcasm in the classroom
                Хватит нас стебать по классам,
                Teacher leave them kids alone
                От детишек отвали.
                Hey! Teacher! Leave them kids alone!
                Эй! Учитель!От детишек отвали!
                All in all it's just another brick in the wall
                (Eric Prydz feat. Pink Floyd)

В ясли, детский сад я не ходила. Поскольку я родилась больная, у меня была не сформирована брюшина и врачи сказали, что долго я не проживу, ко мне вообще кроме мамы никто до года  не подходил, все верили врачам, что долго я не протяну., но мама заклеивала мне живот пластырем и постепенно у меня появилась кожа и к году я стала такой симпатичной, а родилась страшной. Меня стали все любить и очень нежно обращаться, поскольку были уверены, что у меня постоянно болит живот, меня долго носили на ручках и в садик не отдавали.
В три года папа уехал учится в Москву и с ним мама и братик, а меня оставили с бабушкой в большом селе на севере в глубинке России.
Бабушка была очень религиозной и верила в судьбу и давала мне почти неограниченную свободу, в четыре года я могла одна ходить на речку, купаться. Это была большая судоходная река по которой шли пассажирские  пароходы, катера тянули баржи и огромные плоты с лесом и были оторвавшиеся брёвна за которые можно было зацепиться и поплавать, потому что сама плавать я ещё я не умела.
  Перед школой мы опять жили все вместе в маленьком городе. Мне из экономии пошили форму из рыжего маминого платья, фартук был длиннее чем форма, мне любили всё шить и покупать  ‘’на вырост’’. Примерили, расхвалили, что я выгляжу в новой форме очень красивой и я поверила и с нетерпением ждала, когда же наступит долгожданный день.
И вот 1 Сентября, я радостная в своей рыжей форме с фартуком длиннее платья, с  белыми бантами и огромным букетом, захожу в свой Первый класс.
Учительница, старая, со злым лицом, фальшиво  улыбнулась, взяла мой букет, смерила презрительным взглядом мою рыжую форму, я поняла, что я ей не понравилась, но я покорно села за парт.
 Дети были разные, одни аккуратные, хорошо причёсанные в фабричных удачно сидящих формах, другие плохо причёсанные сонные, ещё были очень нервные рассторможенные, особенно один мальчик и его мама сказала учительнице, что он не умеет  растёгивать штаны, когда ему надо писать
и как бы чтобы кто-нибудь помог. Учительница успокоила: ‘’Ему помогут’’.
После того как класс был заполнен, нас построили и повели на Торжественную Линейку и там я увидела своего папу, он выступал с торжественной речью от лица городской администрации, поздравлял школьников с началом учебного года. Меня удивило, что мой красивый , любимый, ласковый и нежный папа даже не признался, что он меня знает, как будто я не его любимая дочь, а какой-то неодушевлённый предмет или кака-то незнакомая, одна из сотен учениц, стоящих
на Линейке и которых он видел впервые и может никогда не увидит. Мой папа  был такой чужой.
 К концу дня меня так утомила  вся эта казённая атмосфера, злобная учительница, на которую все смотрели с испугом, потому что она не могла говорить спокойно,  всё время орала, запах мочи от обосанных детей.
У меня было огромное разочарование, когда я вернулась  домой,  меня мучила мысль, что теперь это  я должна буду  терпеть каждый день.
Но школьные дни пошли одни за другим  и  я сижу пишу свою палочки, боясь поднять голову на учительницу, она вечно недовольна,  нервных мальчиков она бьёт по рукам или по голове длинной линейкой, я боюсь:’’… а что если она стукнет меня, которую никогда физически не наказывали, мой папа украинец вежливый даже свою маму называет на Вы, никогда не повышает голоса, интеллигентный с двумя высшими образованиями против физических наказаний и повышения голоса на детей, я не привыкла к грубому обращению.
 Между уроками перемена, я стою в буфете, зажав свои десять копеек, которые мама даёт мне на ланч, покупаю стакан жидкого чая с плавающими там чаинками,  я его долго мешаю, чтобы он был слаще, чаинки никак не падают на дно, а плавают и плавают, ещё я покупаю коржик, мне не приносит это радости и чай и коржик кажутся мне противными, но потом надо идти опять в класс и быть среди обоссаных учеников и
и пропитанной злобой учительницы, я успокаиваю себя тем что вот я могу думать про них про учительницу всё что угодно и она никогда не узнает, что я о ней и обо всех думаю и то что я могу думать всё и никого не посвящать в свои мысли даёт мне успокоение и радость.
 Моя мама учительница, но она к счастью  в другой школе и она часто повторяет:
’’Учитель всегда прав’’. Потом они говорят, что как повезло, что я учусь у заслуженной учительницы, что она должна была идти на пенсию, еле уговорили, её остаться. Идти в школу всё трудней и трудней.  Я никогда не противоречу. Но мне всё больше  не хочется вступать в контакт с учительницей и я часто когда она меня спрашивает по арифметике, молчу, она мне ненавистна , но я об этом никому не рассказываю, я знаю что это нехорошо так думать про учительницу, но я ничего не могу с собой поделать насколько она мне омерзительна.
 Мои отметки не хороши. На домашнем совете решили, что мне надо больше заниматься и вот я делаю с бабушкой на черновике домашнюю работу, потом приходит мама проверяет и я переписываю на чистовик, но когда я оказываюсь в классе я опять ничего не отвечаю, я не могу подавить своё отвращение к учительнице. Учительница решает оставлять меня дополнительно после уроков. После уроков она оставляет несколько отстающих учеников в том числе я. Поскольку мы самые бестолковые и она устала и мы усталые запуганные и униженные своей бестолковостью и страхом, что родители будут очень расстроены нашей плохой учёбой, она орёт всё больше и больше, ‘’Встаньте ’’- кричит она на меня.
Я встаю, она продолжает кричать: ‘’ Сколько  будет два плюс  два?’’- Я молчу, у неё начинается истерика, я чувствую как струйка течёт в мой валенок, я описалась от страха, я в ужасе от всей ситуации и от стыда за себя и всю ситуацию, у меня мелькает мысль, я буду писателем, я обязательно напишу про это, я обещаю себе, так не должно быть. Я возвращаюсь домой, портфель кажется таким тяжёлым, валенки, зимнее пальто почти до пят, купили ‘’ на вырост’ ‘, а я не расту, когда нас ставят по росту на физкультуре, я почти последняя и так во всём, дома меня уже ждёт бабушка с черновиками, она спрашивает почему я так поздно, я вру что зашла к девочке, мне стыдно за враньё, но сказать правду ещё стыднее.
 Уже была весна и почти все в классе  научились читать. Я научилась читать рано сама, когда мне шёл пятый год.
Учительница просит меня прочесть маленький отрывок, я бодро читаю, потом она просит прочесть этот же отрывок другую девочку. В заключении она говорит:«Да ты прочла лучше, но ты пришла в школу и уже умела читать, а Таня не умела, поэтому ей я поставлю пять, а тебе четыре.’’ Мне до слёз обидно, что со мной поступили несправедливо, что никогда я не могу заслужить похвалы даже если явно видно, что я отвечаю отлично, но я знаю что ничего не могу с этим поделать, везде право сильного. Но я уже не могу больше всё это терпеть, меня это унизительное  обращение уничтожает, я должна что-то предпринять , чтоб избавиться от этого рабства.
Я вспомнила рассказ одной девочки с нашего двора, что одна её знакомая заболела аппендицитом и она не стала долго ходить в школу, её забрали в больницу там ей сделали операцию, у неё болел живот и мне даже показали,  где находиться этот аппендицит.
Я прихожу домой скидываю ненавистную рыжую форму  и начинаю валятся на кровати и говорю бабушке что у меня сильные боли в животе, в конце концов приходит мама и вызывает скорую помощь и меня забирают в больницу.
Там две грубые санитарки заставляют меня вымыться: ‘Ты большая, тебе уже семь лет, мойся сама’’. Потом они дают мне больничную одежду какие-то огромные мужские трусы, мне не нравится вся эта злая атмосфера, но возвращаться домой, в школу я тоже не могу и не хочу, я подчиняюсь, одеваюсь, потом меня везут в операционную и пьяная хирург, старая фронтовичка, распахивает мне пол живота, я смотрю на то что она проделывает, отражающееся  на висящее наверху зеркале, мне говорят закрой глаза, но я не могу закрыть, я продолжаю смотреть, она говорит что у меня гнойный аппендицит, я знаю что у меня нет никакого аппендицита, но я уже давно поняла, что  взрослые все запрограммированы  враньём и спорить с ними бесполезно и я не могу сформулировать ясно что я переживаю и я должна играть по их правилам и тоже рвать  и поддерживать их фальшивость. Я не могу выразить свои чувства во всей полноте и даже если смогу они не воспримут, то что я чувствую. Я давно  чувствую свою беспомощность и бесполезность усилий что-то доказать.
Потом меня помещают в палату не с детьми, а с какой- то взрослой пожилой,  очень больной женщиной, её кровать напротив, она всё пытается встать и открыть окно  и её начинает рвать, мне это очень неприятно, но мне даже нельзя отвернуться , больно и сказали что поворачиваться можно только через три, четыре дня, надо чтобы зажил шов. В конце концов ей удаётся встать и открыть окно, весна, север, становится холодно, я под тонким одеялом. Мне хочется попросить её закрыть окно, но мне неприятно вступать с ней в контакт и говорить мне трудно и я понимаю, что говорить о моих желаниях с ней бесполезно, что я маленькая, а она взрослая и она не будет считаться с моими желаниями.   Я простываю, у меня воспаление лёгких, меня мучает кашель, но  кашель вызывает сильную боль в животе, мне хочется пить, но первые сутки пить не разрешают, у меня страшный жар температура, я теряю сознание и начинаю бредить.
Говорят, что я умираю. Мои родители не приезжают.
Потом поздно вечером  приезжает бабушка и мокрой ложкой обмазывает мне губы..