Сеанс великой любви

или портрет Маккартни на Красной площади

Физика

Долгое время Пол Маккартни оставался для меня загадкой. Этаким сфинксом с приветливой улыбкой и замкнутостью в самом себе. Странным образом его жизнерадостные, наполненные позитивным посылом песни не давали ответов. Само совершенство — большинство из них за цветастым и приветливым фасадом замечательных мелодий и неожиданных гармоний хранили какие-то тёмные, одному автору понятные тайны.

Ситуация усугублялась тем, что Пол никогда не стремился расшифровать свои песни. Да и что там расшифровывать: одна строчка с удачной метафорой, типа «моё сердце как колесо, позволь докатить его до тебя», да ещё пара-другая ничего не значащих слов. Спонтанный поток сознания, который и сам автор вряд ли в состоянии проанализировать. Но в результате — шедевр. Парадокс!

Не таков был Леннон. Он не скупился ни на объяснения своих творений, ни на эпитеты по отношению к бывшим коллегам. Причём без зазрения совести противоречил самому себе. Поскольку был раздираем противоречиями своего взрывного характера. Леннон менялся. Менялся каждый год, каждый день, каждую минуту. Маккартни никогда не допускал противоречий в интервью. Поскольку — не менялся? Или — не изменял себе? Но противоречия совершенно точно раздирали и раздирают его душу. То же самое было и с Ленноном. И с любым истинным творцом. Но Маккартни старается не пускать в свою душу любопытствующих в грязных ботинках, тем самым уже несколько десятилетий сохраняя её в чистоте и неприкосновенности.

Концертом на Красной площади Пол отчасти приоткрыл туманную завесу над загадками своего характера. По крайней мере, каждая песня, включённая в программу, несла отпечаток его личности. И вместе они составили его живой портрет, сотканный из разнообразных и порой почти несовместимых черт. Портрет Рыцаря на фоне православных куполов.

Пре-шоу (мегаломания).

Преамбула концерта многим показалась непонятной и, мало того, — ненужной. Ладно бы ещё просто маски итальянской комедии Дель Арте, арлекины-коломбины. Но танцы народов мира и костюмы из различных культур и эпох - это уж слишком. Всё смешалось в предвкушении выхода на сцену сэра Пола Маккартни: Эллада и индуизм, Поднебесная империя и Кармен, цирковые силачи и лондонские дэнди с «эплами» на шляпах. Нарастает смятение и тревога. Вихрь эмоций. Сумбур на сцене. На экране возникает индийский бог радости, слон Ганеши с глазами Макки. Всех излечит-исцелит добрый Макка, рок-артист! Его силуэт с поднятой за гриф гитарой — уже на экране! Держитесь, ребята! Это ли не мания величия?! Пусть и подкрепленная сорока пятью годами беззаветного служения рок-н-роллу!

Hello Goodbye (доброжелательность).

Занавес взмывает вверх. Несколько бесконечных мгновений Пол с «Хофнером» наперевес стоит спиной к зрителям. Вступление. Но вот он, не спеша, развернулся и явил свой лучезарный лик публике, изнемогшей от 40-летнего ожидания. «You say why, 1 say I don’t know», — и этим всё сказано. От такого рёва, должно быть, рухнули стены древнего Иерихона, но стены древнего Кремля попрочнее будут. Пол — само радушие. Очарование его беспредельно.

Jet (неудержимость).

Без паузы, чтобы не дать очухаться и без того одуревшей; публике. Пример абсолютно маккартниевского умения превратить безделку в уникальную вещь. Плюс ураганное исполнение. Хотя по-другому исполнить песню про некоего непоседливого щенки нельзя. Последний аккорд и «Привьет, ребьята!» — фраза, на следующий день ставшая сакраментальной для любого битломана страны.

All My Loving (юношеский задор).

А вот и сами Битлз поют для нас. Если закрыть глаза, Вокальные гармонии один к одному. Всё-таки музыкантов в этот раз Пол подбирал по голосам, а не но их способностям инструменталистов. Отдать должное духу Битлз — это ли не главная идея мирового турне 2002/2003? Кто, кроме Пола с его неистребимым юношеским задором, способен на такое?

Getting Better (непохожесть).

А вот и первые накладки: шестиструнка, только что пришедшая на замену «Хофнсру», отказывается звучать. Пол как ни в чём не бывало шутит: «Это доказывает, что мы играем вживую». Только при сильном волнении можно так непринуждённо шутить. Но неувязки с этим уникальным по композиции номером из «Сержанта» не заканчиваются. Наверное, оттого, что Пол до этого тура никогда не играл его «вы- дживую» (Макка удивляет всех своим почти правильным русским произношением). Пол по забывчивости  начинает петь припев во время проигрыша Но делает вид, что сделал это специально. Шоумен!

Let Me Roll It (стремление превзойти соперника).

Соперничество Джона и Пола породило множество шедевров, включая и эту «ленноновщину». Беспредельно гипнотический рифф в лучших традициях Джона.

Lonely Road (независимость от потока времени).
 
Новая песня. Горячий, наэлектризованный ритм. Этакий рецепт эликсира вечной молодости. Одного нет в этой песне, что в полной мере присутствует в старых хитах Макки, — сладостной тревоги и болезненной узнаваемости.

Your Loving Flame (лиричность).

 «Эта песня посвящена моей прекрасной жене Хэзер». Удивительно то, что рядом с Полом Хэзер совершенно незаметна. Не то что Линда. Та никогда не терялась в сиянии мужа.

Blackbird (изысканный эпатаж).

Оказывается, эта песня написана в защиту прав чернокожих девушек Америки, поскольку на английском слэнге «bird» («пташка») означает «девушка» (или, что точнее, «чувиха»). Шутит Пол или говорит правду, понять невозможно.

Every Night (невозмутимость).

«Бардовая» часть программы, начавшаяся с Blackbird. Пол невозмутимо остаётся один на один с огромным «залом» и держит его в том же напряжении, что и с группой. «It’s okay by me, it’s okay by you» («со мной полный порядок, да и вам неплохо»).

We Can Work It Out (скрытность).

Что кроется в шутке с якобы ошибочно запетой песенкой в стиле кантри-энд-вестрн? Одному Макке известно. Некое тайное послание? Кому и зачем? А может он — масон?!

CarryThatWeight(несгибаемость).

Голос Пола, лишенный мощной поддержки бэнда, начинает давать сбои. И всё бы ничего, если бы не разочарованный шепоток из-за моей спины неизвестного мне битломана: «Плохо поёт. Леннона не хватает». Но Макка и не думает сдаваться. Если забыть о звуковом карнавале оригинала с AbbeyRoad, получается новая композиция в стиле соул!

The Fool On The Hill (непосредственность).

Потрясающе высоким вокальным вступлением он будто берёт реванш за предыдущую песню. Как раз садится солнце, и в паузе Пол не преминул отметить это событие строчкой из прозвучавшей песни «And the sun is going down».

Here Today (честность).

Момент истины! Пол, кажется, открывает нам свою душу. А вы сами попробуйте сделать подобное перед двадцатью тысячами человек! Тем более, выразить самые потаённые чувства по отношению к ушедшему другу. Со дня смерти Джона Леннона прошло более 20 лет, а боль в голосе Пола всё такая же остра....

Something (сентиментальность).

Снова парадокс: неужели его отношение к Джорджу менее серьёзное и возвышенное, чем к Джону? Неужто, Харрисон так и остался для него сосунком? И всё же, забавное звучание укулеле символизирует то, к чему призывал сам мудрый Джордж: не стоит относиться к смерти как к трагедии, это всего лишь переход в иное состояние...

Eleanor Rigby, Here There And Everywhere (стремление к совершенству).

Два самых совершенных произведения мировой музыки. В них Пол превзошёл самого себя.

I’ve Just Seen A Face (многоплановость).

И снова кантри, нехарактерное для творчества Маккартни. На что всё же намекает Пол, особенно неподражаемым гитарным проигрышем в середине?

Calico Skies (любвеобильность).

Почти всё, что он написал и спел, посвящено любви. Calico Skies — не исключение. В программе это единственная вещь с великолепного альбома Flaming Pie (1997). И вновь сакраментальная фраза «Привьет, ребьята!». Но теперь она адресована одному задержавшемуся зрителю, появившемуся во время исполнения этой песни, и именно В.В.П. И в самом деле, чтобы подружиться с Маккартни, российскому битломану необходимо и достаточно стать президентом РФ.

Two Of Us, Michelle (верность идеалам юности).

Акустическая часть концерта. Трогательное воспроизведение битловского звучания. Замечателен проникновенный аккордеон Вилли Викса в стиле «одинокой гармони».

Band On The Run (отсутствие высокомерия).

Новая версии старого хита — с «шотландским» вступлением в стиле Mull Of Кintyre (синтезаторные волынки). Иногда Макка бывает очень открытым, как в этой песне. А некоторым девушкам даже позволяет пожать его руку, высунутую из окна автомобиля!

Back In The USSR (смелость).

Долгожданное! Никто до него не замахивался на шутливое отношение к «империи зла». А он посмел. Ещё в 1968 году. Неужели мы слышим это своими ушами?! Неужели сам автор этого незабвенного рок-н-ролла поёт ЭТО для нас?! Сон. Счастливый детский сон...

May Be I’m Amazed, Let ’Em In, My Love(изобретательность).

В эпоху Wings главной задачей Пола было не оказаться в тени Битлз. Понимая, что превзойти достижения этой группы невозможно, Маккартни проявлял чудеса изобретательности. Не оттого ли альбомы Wings и теперь слушаются на одном дыхании?

She’s Leaving Home (поэтичность).

При всей «подсознательности» текстов Пола иной раз он писал вполне осознанные поэтические тексты, полные поразительных и точных метафор. Особенно хорош поющий вторым голосом барабанщик Эйб Лэбориел-младший. Истинный соул-певец.

Can’t Buy Me Love (знаковость).

Всё! Кончилось «сидение на Угре»: «сломался» первый ряд партера, нефтяные магнаты и прочие толстосумы пустились в пляс под изумлённые взгляды охранников! Эта песня — пароль, открывающий путь в светлое прошлое. Да и сам образ Макки, образ неунывающего бодрячка — один из символов бурных 60-х и шумных 70-х.

Birthday (способность опередить время).

Чем не прото-панк? Гитаристы Расти и Брайан, гораздо более младшие по возрасту, чем Макка, устраивают настоящую феерию разнузданности, но — в рамках приличий.

Live And Let Die (самолюбование).

Иногда и самому завзятому скромняге-миллионеру хочется распустить павлиний хвост. Пиротехническое светопреставление, призванное невзначай возвеличить маэстро под видом иллюстрации идеи бондианы.

Let It Be (возвышенность).

Никому, кроме Маккартни, не удавалось выразить молитву в рок-форме, не скатившись к банальной проповеди. Что бы там ни говорили про его противоречивый характер, духовности у Макки — хоть отбавляй.

Hey Jude (неистребимый оптимизм).

Лучший гимн жизнелюбию в стиле рок. Сравниться с ним может только бетховенская «Ода к радости». И главное — Пол за пианино все тот же. Невозможно смотреть без слез на выражение его лица, ничуть не изменившееся с тех самых пор, когда вместе с ним были Джон, Джордж и Ринго.

The Long And Winding Road, Lady Madonna (эмоциональность).

Две границы эмоционального диапазона Пола Маккартни: от светлой печали до безудержной радости.

I Saw Here Standing There (доля безумия).

Рок-н-ролл немыслим без подобных вещей. Но даже безумие у него отмерено в строгих пропорциях.

Yesterday (непритязательность).

Одна из самых тихих интерпретаций феноменального шедевра. Так поют все российские битломаны, когда хватят лишку. Возможно, в этом и был сюрприз — спеть самую главную песню Битлз с русской интонацией... Back In The USSR, Sgt. Pepper (reprise) / The End (неутомимость). На самом деле он мог бы играть ещё и ещё. Несмотря на пенсионный возраст фронтмена, чистое время выступления составило 2,5 часа! Но после слов «любовь, которую ты принимаешь, равняется любви, которую ты отдаёшь» ни спеть, ни сказать больше нечего. Кроме как «Увидимся в следующий раз!»
Великий концерт. Великая взаимная любовь артиста и публики.

Лирика

Когда самый настоящий Пол Маккартни вышел из «Балчуга» и помахал битломанам рукой, крышу сорвало у всех. Причём сорвало наглухо, без всяких скидок. Как пела когда-то окаменевшая ныне рок-группа, «мама, мы все сошли с ума». В том числе и я.
В бывшей совдепии случилась кратковременная — но невероятная по размаху — эпидемия давным-давно забытой болезни под названием «битломания».

Сказка на ночь.

Давным-давно, дружок, битломания косила миллионы людей по всему свету. И только у самых диких народов от неё был иммунитет, выработанный годами пещерной жизни в темноте и бесправии. Но даже в среде этих стойких народов находились неокрепшие организмы, поддававшиеся силе чудовищной болезни. С одной лишь разницей: они не бегали по перронам, как их западные друзья по несчастью, за четырьмя волосатыми парнями в длинных пиджаках и никогда не ходили на их концерты. Не потому что не хотели, а потому что не могли. От пагубной страсти их надёжно оберегал «железный занавес» (дружок, я потом объясню тебе, что это такое). Так что битломания у них протекала вяло, но зато глубоко, приобретая хроническую неизлечимую форму. И вот однажды, дружок, к этим отчаявшимся приехал один из тех самых четырёх парней, которого уже и парнем никто не называл, а только  Сэром. И даже сам Пре-зидент с ним за руку поздо¬ровался и в хоромы свои президентские пригласил чайку попить.
Приехал сэр Пол — и та болезнь, кото¬рая таилась в дальних уголках несчастных сердец (ну или счастливых, кто их раз¬берёт), вспыхнула новым яростным приступом. И для советских битломанов, дружок, «воскресли вновь и Божество, и вдохновенье, и жизнь, и слёзы, и любовь».

То, что случится всё именно так, можно было предположить за минуту до появления Пола из застеклённых недр гостиницы. Толпа больных неизлечимой болезнью вела себя удивительно сдержанно и тихо, лишь слегка ощерившись приготовленными для автографа конвертами пластинок, дисками и книгами. Так тихо бывает только перед грозой. «Лишь бы сердце не остановилось от восторга» — шепнул мне кто-то на ухо за секунду до того, как Пол вышел из «Балчуга» и помахал всем рукой. Впереди метнулась тень человека в отчаянном брумелевском прыжке разом перемахнувшего через капот лимузина. Два дюжих охранника бросились за ним и повалили на землю. По их широким спинам вперёд ринулась какая-то хрупкая девчушка, словно Жанна д’Арк, увлекая своим примером и меня. И только, когда мимо нас прошуршал автомобиль с едва различимым, но таким знакомым силуэтом внутри, мы с ней поняли, что бежать дальше некуда. Разрозненная теперь толпа округлившимися, как у Пола, глазами взирала сама на себя, взволнованную и запыхавшуюся, после мгновенного спурта. Первый приступ битломании прошёл без особых потерь. Главное — он внушил надежды на настоящую лихорадку, которая в последующие часы не заставила себя ждать.

В том, что всё произойдёт почти так же, как в фильме лысого Дика Лестера, никто и не посмел бы сомневаться. Хотя высказать это вслух — даже за день до великих событий — у нас не хватало  смелости. Чему отнюдь не способствовал молдавский коньяк, вопреки анти¬алкогольным рекомендациям руководства Уральского Битлз-клуба отхлебываемый по капле среди плацкартных полок. Предстоящее рисовалось в смутных очертаниях невыразимо детских грёз: нечто далёкое и едва уловимое. Никак нет близкое, ничуть не осязаемое, дай Бог — слышимое. Расслабляющее действие виноградного напитка не способствовало смелому полёту мечты. А реальность тем временем потихоньку брала верх над мечтой. За вагонным окном парила двойная радуга, сулящая удачу.
«Второй раз», — сказал Рокер-Мокер.
«Что второй раз?» — спросил я. «Второй раз увидели Пола. Первый — вчера в аэропорту». Фотография Рокера-Мокера и рыдающей в его мужественных объятьях девушки потом облетели весь мир. Так они встречали Макку у трапа. Невыносимое счастье.

Мы шли по мосту через Москву-реку, любуясь невыносимой красотой кремлевских окрестностей. Кто-то предлагал охладить наиболее горячие головы в прохладных речных струях. На невыносимо счастливых майках московских ребят красовался Макка-правша. И во всём этом было что-то потустороннее, но вполне укла¬дывающееся в прокрустово ложе фантастичной ситуации возвращения Пола Маккартни в несуществующую страну. Булгаковская атмосфера сгущалась над Москвой в течение всего потрясающего шоу. Макка на фоне Спасской башни как дополнительный элемент пряничного Храма Василия Блаженного. Всю мощь своей инфернальности булгаковщина набрала уже за полночь, после концерта. В тот час осчастливленный и утративший невинность безответной любви строй битломанов шествовал через всю столицу. У Чистых прудов от них метнулась тень Воланда, а мирно дремавший на берегу пьяница Иван Бездомный остался индифферентен к развёрнутому транспаранту «Let us hear your «Hofner» ringing out».

To, что фантастика обретёт реальные формы, и что Макка будет выходить из отеля и махать рукой точно так же, как он делал это тысячи раз в разных городах мира перед другими толпами своих поклонников, — можно было предположить ещё десяток лет назад. Только никому это в голову не приходило. Мы с недоумением внимали совсем не-маккартниевеким гармониям Press Tо Play, подсознательно лелея надежду, что маэстро наконец-то исписался, и измучившей нас болезни подходит конец. Потом выходили «Цветы в грязи». И мы понимали, что люди добрые в лице Элвиса II (Костелло) не дадут старичку Макке сойти с прото¬ренной дорожки. Пой, сладкоголосая птица юности, нашу любимую и безбрежно нежную «Sleeping bad for two». И он пел. Да ещё как!

Чуть позже начали появляться редкие в наших местах люди. Они видели Макку. Живого. В Нью-Йорке. И он улыбался им и — опять — махал рукой. Из автомобиля. Они могли говорить только о Макке и о его концерте, подбадриваемые благо¬говейным вниманием слушателей. Слушатели слишком остро ощущали девственную неприкосновенность своей возвышенной любви к битлам, не замутнённую личным присутствием ни на одном из их концертов. Поэтому они не могли прервать рассказчиков даже на миг. Тогда же появились первые свидетельства того, что массовый гипноз ещё более занятная штука, чем описывали в советской сатирической прессе. Это когда Макка скользит туманным взором по толпе, и у каждого из присутствующих создаётся впечатление, что смотрит Пол именно на него — единственного и неповторимого, а потому  близкого и понятного одинокой рок-звезде. «Будете в Петербурге, передайте его Императорскому Величеству, что есть на земле такой Иван Иванович Добчинский...»

Макка вышел из «Балчуга», помахал каждому рукой и вперил в меня взгляд своих неповторимо круглых глаз. Как оказалось, я ждал этого момента долгие, мучительно скучные годы жизни, тянувшиеся мучительной резиной обыденности «работа-дом, дом-работа». Ради этого момент стоило терпеть непосильную ношу невзгод, череду душевных метаний и моральных унижений. Один взгляд Макки с лихвой оправдал все страдания. Концерт превратился в шикарный и совершенно бессмысленный бонус. «Ну что Вы, сэр, это лишнее. Встретиться с Вами взглядом  уже подарок судьбы! А вы ещё играть собрались?! Что Вы хотите доказать?! Умение играть на гитаре и петь одновременно? Да мы же Вам и так верим — преданно и безотчётно!»
Но уговор есть уговор.

Сказка, рассказанная в майский полдень. В некотором царстве, некотором государстве, можно сказать, в самом его сердце, решил сэр Пол концерт устроить. Да так, чтоб всем остальным музыкантишкам-лабухам неповадно было. Показать решил всем, почём фунт лиха в постбитловской упаковке. И понабежало- понаехало разного чудного народу на Красную площадь. Принялись они сцену мастерить прямо на том самом месте, где в прежние времена головы злодеям рубили. Стульями всю площадь запрудили, ограждениями металлическими. Чтобы ожидаемый народ не смущался и на головы друг другу не лез, нагнали тысячи три добрых молодцев и красных девиц, обученных рукопашным единоборствам. А милиционеров и вовсе на лошадей усадили — для пущей важности. Понавесили экранов для передачи изображения в самые потаённые уголки центра столицы, чтобы никто не ушёл обиженным и огорчённым. Скоро сказка сказывается, да не скоро Маккартни добрался до своих российских поклонников. Некоторых и в живых уже не осталось, а некоторые в тридевятые царства подались лучшей доли искать. Но ни шатко ни валко, а собралось на концерт Пола Великолепного тысяч двадцать разношёрстного народа: от магнатов нефтяных со своими бриллиантовыми подружками до простых пролетариев умственного труда с перьями-блокнотами, фотокамерами-диктофонами.

У нас была мечта. Великая мечта. Теперь её нет. Макка отобрал у нас невинность наивной любви к мифу. Выступив на Красной площади, он доказал, что он не плод наших юношеских фантазий, он — реален, а, значит, реальны и сами Битлз. Обратная сторона медали: нельзя жить без мечты. Но и девственниками оставаться долго — не рекомендуется. Хоть и есть в девственности что-то возвышенное и гордое, это всё же вредно для психического здоровья. В одночасье у стен Кремля тысячи битломанов России наконец-то обрели взрослость и самостоятельность. Но утратили детство...

Леннона бесило, когда критики искали в нём признаки Пола Маккартни. Бывало ли наоборот? Вряд ли. «А ведь этот человек из всех ныне живущих на Земле был наиболее близок к Джону Леннону... И значит, именно он несёт на себе главный отпечаток его энергетики, его сущности», именно эта мысль, иглой пронзила мой мозг, когда Макка явился на пресс конференцию, сказал «Привьет!» и спросил, что бы мы хотели узнать. Упрямая мысль, после которой слова, сказанные Маккой, воспринимались с трудом. Только подтверждение того, что Легендарная Четверка никогда не выступала в Советском Союзе, услышанное из уст самого Битла, чего-то стоило. Конец мифам, конец недомолвкам. Нас ждал живой концерт, в котором незримо присутствовал Джон, и царил бессмертный дух великой группы.

Великий концерт!

Великая любовь!

Опубликовано в журнале Уральского Битлз-клуба "Эплоко" №4 (июнь, 2003 г.)