Дело о выкраденном товаре

«Наровчат есть крошечный уездный городишко Пензенской губернии, никому не известный, ровно ничем не замечательный. Соседние городки, по русской охальной привычке, дразнят его: «Наровчат, одни колышки торчат». И правда, все наровчатские дома и пристройки построены исключительно из дерева, без малейшего намека на камень, река Безымянка протекает от города за версту; лето всегда бывает жаркое и сухое, а народ – ротозей».
(Александр Куприн)

***

Дореволюционный городок Наровчат населяли люди разных сословий. Здесь обитали и дворяне, и духовенство, и купцы, и мещане, и казаки, и сельские обыватели – казённые и дворцовые крестьяне. У каждого сословия был свой круг обязанностей, свои обычаи и права.
Если бы спросили дворцового крестьянина, хочет ли он стать дворянином, тот посмеялся бы только: «нет, конечно, уж лучше сразу царём-батюшкой». А вот мещанином или купцом стать некоторые бы согласились. И становились - закон позволял, если только желание было и деловая хватка; если после тяжёлого физического труда на земле не в кабак тянуло, а к книгам, на мечты и размышления.
Впрочем, и работая на своей земле или занимаясь собственным ремеслом или торговлей, живя в ладу с домашними и соседями,  решая текущие проблемы с городской общиной, можно было БЫ жить припеваючи (от слова «петь», а не «пить», конечно). Но вот в этой маленькой частице «БЫ» и заключалась главная проблема наровчатцев…


ДЕЛО О ВЫКРАДЕННОМ ТОВАРЕ ИЗ ЛАВКИ НАРОВЧАТСКОГО МЕЩАНИНА ГРИГОРИЯ СИЛАНТЬЕВА ЕРОФЕЕВА               
 
Караульщик Андрей  Филиппов Чекурков заступил на ночное дежурство как обычно в 9 часов вечера. По устной договорённости (а бумагу в те времена в Наровчате на договоры никто не изводил) «окарауливать» до заутрени он обязан был три торговые лавочки, стоящие подряд на Базарной площади. Добротно сколоченные лавочки принадлежали купцам Орлову, Карабкову и мещанину Ерофееву.

То, что Григорий Силантьев Ерофеев был записан в наровчатские мещане, а не в купцы, ни сколько не умоляло его авторитета в городе. Одна лишь фамилия Ерофеевых служила залогом в выгодных сделках и торговых операциях. Корни этой фамилии тянулись в вековую глубину к Ерофею Полякову, жителю города Керенска. В середине XVIII века два брата Пётр Ерофеев и Иван Ерофеев Поляковы, "полской нацы", приехали из Керенска в Наровчат и записались в купечество. Вот от них фамилия Ерофеевы и пошла.

С тех пор Ерофеевых много в городе народилось: сыновьями бог не обделял. Они  торговали в собственных магазинах, содержали трактиры, владели землёй и мельницами, потом во власть пошли. Дочери тоже с выгодой женихов искали, привередничали, гордясь утончённой европейской внешностью.

На хорошем счету Ерофеевы слыли и в городской Ратуше. Крупных проступков за ними не водилось, а так по мелочи: то подебоширит спьяну кто-либо из них, то лошадь у соседа уведёт… Однако такие проступки приводили, порой, к суду и, как следствие, к телесному наказанию. Но хуже было то, что это не позволяло за силою статьи №30  XI  тома «Устава и учреждений торгов»  стать купцом или перейти в высшую гильдию. Потому не все из Ерофеевых высоким статусом могли похвастать. Но в целом наровчатский городничий говорил: «Ерофеевы поведения хорошего,  не скопцы, к сектам молокан, духоборцев, иконоборцев, иудействующих и других, особенно вредных, не принадлежат, регулярно в церкву ходют».

Андрей Чекурков знал всё это и иногда жалел, что перед обществом не вышел ни родом, ни фамилией, но чаще, наоборот, говорил: «тягаться с ними  шоль? своих дел хватат!» и  радовался, что решение бытовых проблем покрупнее можно возложить на общину. Причислялся Андрей Филиппов Чекурков к казённым (государственным) крестьянам*, с женой и детишками жил в Дворцовой Слободке г.Наровчата, где имел небольшой земельный надел, да дом-пятистенок. Жена Ольга Еремеева хлопотала по хозяйству, шила, вязала своим домашним и на продажу,  а Андрей Филиппов после посевной поры да сбора урожая пособничал то тут, то там, а ночью вот окарауливал торговые лавки на базаре. Здесь бессонными ночами можно было и помечтать о приросте сыновей в семье, да богатства в дом.

Эта ночь прошла как обычно. Был декабрь - начало зимы, и Чекурков в телешовских валенках* и овчинном тулупе прохаживался взад-вперёд вдоль охраняемых лавок время от времени стуча деревянной колотушкой. Спать, по уговору с хозяевами,  было нельзя, пить хмельного тоже, да и самому не заснуть в мороз. Разве что, отперев лавку, прикорнуть минут на двадцать, свернувшись калачиком на скамье.
Чтобы не мёрзнуть, караульщик иногда пританцовывал и похлопывал большими рукавицами, мурлыча себе под нос, не вынимая изо рта цигарки. Мешочек с махоркой, любовно вышитый  женой, всё время висел на поясе, отвлекая Андрея Филиппова от греховных мыслей о питье «для сугреву». Газет Чекурков не читал, но поговаривали, что в них курение одобряют: «Курение не доводит человека до мерзкого состояния, как вино».

В пять часов утра, когда было ещё темно, колокола на Покровском соборе стали созывать к заутрене. Караульщик наш сразу взбодрился, проверил все запоры, и в предвкушении сладкого сна на тёплой печке после домашних горячих щей, зашагал к родной избе.

*
Из глубокого сна Андрея Филиппова вывел громкий оклик жены, трясущей его за плечи. С трудом открыв глаза, Чекурков увидел её взволнованное лицо и злющие глаза Филиппа Финогеева - работника Григория Силантьевича Ерофеева. На вопрос: «Чё стряслось?», Финогеев стал кричать, что «лавка хозяина растворена, а кожевенный товар из оной весь выкраден».

Вмиг спрыгнув с печки, Чекурков на ходу сунул ноги в недосушенные валенки и нахлобучил малахай. Сорванный с гвоздя тулуп горе-караульщик надевал уже на ходу, мчась по направлению к Базарной площади.

У лавки Ерофеева уже толпились мужики, разглядывая дверь с погнутым железным запором и  замком, явно сбитым при помощи лома. Следы от лома были видны и на деревянной двери, и возле окошка, под которым в сугробе валялись одинокий сыромятный ремень и связка медных бубенцов. Полки же в лавке заметно поредели, особенно те, где ещё пару часов назад аккуратно был сложен кожевенный товар.

Мужики накинулись на вновь подошедшего с потоком непотребной брани, вперемешку с обвинениями и вопросами. В это же время на базаре со стороны Пятницкой показались титулярный советник Богданов Николай Иванович, который справлял должность Наровчатского Городничего, да сам хозяин  разграбленной лавки Григорий Силантьев Ерофеев.

Андрей Чекурков поспешил им навстречу, на ходу громко, почти крича хриплым прокуренным голосом свои оправдания, дескать, «ночью никуда не отлучался до пяти часов утра, да и по уговору с купцами не обязан быть на карауле после самого благовеста в церквах к заутрене. После какового  с караула ушёл домой, и при уходе  своём, лавки как купеческие, так и мещанина Ерофеева он осматривал - у них замки были все целы».

Назначив из собравшихся мужиков понятых, экспертная кумпания составила «Протокол о выкраденном  из лавки наровчатского мещанина  Григория Силантьева  Ерофеева товара  с 9 на 10 число декабря  месяца  в ночи  1860г.». В протоколе значилось: «Лавочка сия находится на базаре на площади вблизи лавочек  купцов  Орлова  и Карабкова, и от жилых домов  расположенных не менее  20 сажень. Дверь у лавки растворена, и замок, коим была заперта дверь, сломан. Выкрадено же из лавки  товару  кожевенного  на 160 руб. , 12 картузов теплых тритиповых и суконных на 10 руб.,  24 перочинных ножей на 8 руб., 12 карсовых трубок с медными оправам и на 2руб., 6 женских вязанок на 3руб. А всего на сумму 183 руб. Да еще выкрадено 10 руб.50 коп. серебром. Что еще украдено,  Ерофеев вскорости сказать не сможет».
 
Теперь предстояло найти вора. Мужики снова загалдели и пошли в атаку на караульщика, "в драке с волосьми не считаются". Чекурков, сжимая кулаки и готовясь к физическому отпору, в ответ им кричал на языке отборного мата. Позднее эти его слова в протоколе получат следующую расшифровку:
- На вопросы дознавателей отвечал: «Всю ту ночь  к лавкам и близко никто не подходил, и никого из подозрительных людей он не замечал. Кем кража сделана ему неизвестно и подозрения в том никакого не имеет. Сам ушёл, проверив все замки, с церковным благовестом к заутрене, как было условлено с Г.С. Ерофеевым».
 
Закончив словесную перебранку, компания затихла в раздумье: так кто же выкрал товар? Затянувшуюся паузу прервал рассудительный баритон Григория Ерофеева: «по слухам известно, что в прошедший день,  в пятницу  9 числа, мещанин Андрей  Петров Киселёв  гулял и пьянствовал  по кабакам  с какими - то  неизвестными людьми,  и как  Кисилёв  человек есть подозрительный, обществом не одобренный, живёт неподалеку от  его лавки, потому надо в доме Андрея Киселёва сделать обыск».

И представители от народа двинулись к мещанину Андрею Петрову Киселёву, дом которого отстоял от лавочки Ерофеева в 20 саженях. На стук в калитку вышла жена Киселёва Авдотья Герасимова и на вопрос о муже протянула: «не-ету…уехал на базар за сеном».

Вскоре к поискам Андрея Киселёва подключился полицейский рядовой, который и обнаружил подозреваемого  у государственного крестьянина Петра Подгорнова, дом которого находился неподалёку. Киселёв пребывал   в нетрезвом виде в компании с каким-то неизвестным крестьянином. Полицейский строго приказал Андрею следовать домой для проведения у него обыска. Пока шли до места предполагаемого обыска, толпа негодующих мужиков увеличилась вдвое, на ходу решая, кому быть в понятых.

Нетрезвый хозяин, покачиваясь, с трудом отодвинул щеколду на калитке и зашёл во двор первым, чтобы удалить пса, который буквально взорвался лаем при виде человеческой толпы. Андрей Киселёв двумя руками, что есть силы, стал тянуть пса за привязь к распахнутой двери сарая, приговаривая: «зараза така, ведь он у меня не просто лат, но ещё и хватат, и кусат!»

К вечеру текущего дня в протоколе появилась новая короткая  запись: «в присутствии понятых и Андрея Киселёва в его доме был проведён обыск, но ничего не найдено».

*
Судебное дело «о выкраденном  товаре из лавки наровчатского мещанина  Григория Силантьева  Ерофеева» было назначено к рассмотрению лишь летом 1861 года.
Зал судебного заседания был забит до отказа. Возглавлял заседание городничий - глава административно-полицейской власти Николай Иванович Богданов. Присутствовали выборные должностные лица из числа горожан (сотские, десятские и др.).

Свидетели - жёны и дети участников разбирательства сидели на скамьях,  лузгая семечки, а мужики-сотоварищи больше стояли своими «кумпаниями» вдоль стен, ближе к выходу, чтобы долго не выбираться, когда настанет охота покурить. Слушанье дела началось.

Первым повторил свои ранние показания караульщик - крестьянин Андрей Филиппов Чекурков.

Жена Чекуркова Ольга Еремеева показала:

«Сталбыть, 9 числа декабря месяца 1860 года означенный муж поужинавши, в каком часу ничего не знаю, ушёл для караула лавок купеческих и мещанина Ерофеева и возвратился оттуда домой после благовеста к заутрене. По какому случаю он допустил эту кражу ничего не знаю».

Но самым запутанным и долгим оказалось пошаговое разбирательство деятельности главного подозреваемого в краже - Андрея Петрова Киселёва. Ведь любая деталь по делу могла послужить доказательством в его виновности**. Причастными в тот злополучный день к его, как считали наровчатцы, межгородской коммерческой деятельности оказались люди, показания которых были тщательно запротоколированы и приводятся ниже.

Государственный крестьянин г. Керенска  Михей Васильев  показал:
 
«-Во вторник  6 числа я выехал с двумя лошадьми из Керенска  в Наровчатский уезд в село Чередяк к   мещянину Алексею Александрову  Окорокову для получения с него долга - денег  71р. серебром.
По приезде на Чередяковскую мельницу,  Окорокова не было дома, и я оттуда отправился на Мелдонскую мельницу, где был Окороков. Здесь я и заночевал.

-Утром (среда) забрал у Окорокова в честь долга лошадь, стоимостью 150 руб., и в этот день в среду  с Окороковым поехал на базар в г. Наровчат с намерением продать  на базаре одну из лошадей.
Но лошадь не продал и возвратился опять с Окороковым на Мелдонскую мельницу, где пообедал и поехал опять в Наровчат уже вечером к знакомому крестьянину Петру Подгорнову. Здесь я и заночевал.

- А поутру (четверг) узнал от Подгорнова, что в Слободе Новой Пятине крестьянин Щелухин желает променять на лошадь имеющуюся у него посконь***. Поэтому направился в Слободу Пятины, где выменял лошадь на 25 пудов 24 фунта поскони. Посконь оставил у него до другого дня, и ушёл к Подгорнову ночевать.

- В пятницу утром 9 числа взял лошадь и отправился  с Подгорновым опять к Щелухину за посконью, навалив оную в сани, вывез в дом Подгорнова».
 
Внимание, а теперь, наконец, об участии Андрея Петрова Киселёва в цепочке этих коммерческих операций Михея Васильева:

«Поравнявшись с домом мещанина  Андрея Киселёва, который был на улице и  увидел посконь, я начал с ним разговаривать. Ерусланов  согласился менять посконь на лошадь с придачею от него 14 руб.
Пошли в кабак, пили магарыч. Я был пьян. Ходили в другой кабак, а пили ли в доме Киселёва - не помню.
Проснулся  в доме мещанина Ивана Киселёва - брата Андрея и пошёл на квартиру к Подгорнову,  который уже лёг спать. Всю ночь спали и перед светом встали и пошли с Подгорновым к Андрею Киселёву, т.к. тулуп и лошадь выменянную я поставил у него.
Подошли к дому Андрея Киселёва, но  у него  огня не было и они спали, потому  отправились к брату его Ивану Киселёву, у него был огонь. Мы вошли, и между разговоров сторговал он узду с нашева лошада за 160руб. И дал задатку 12 руб.
Потом мы вместе с Иваном Киселёвым пошли к его брату Андрею Киселёву. Потом пошли в дом Подгорнова, когда уже рассветало, где я сменялся  лошадьми с Подгорновым, потом пили вино».

Государственный крестьянин Слободы Новой Пятины  Степан Иванов Гаврилычев  показал:

«Сталбыть, пришёл в дом к крестьянину  Степану Дмитриеву Щелухину (владельцу поскони), который  просил обмолотить у него просо, т.к.  он, Щелухин, был болен. И между разговором он, Щелухин, сказал, что вчерашним днём в среду проезжал через слободу керенский крестьянин  Михей с лошадьми, который останавливался у питейного дома. А как крестьянин Михей занимался меной лошадей, то Щелухин хотел бы выменять у него лошадь на посконь,  почему отправил меня узнать, где остановился крестьянин Михей, не в доме ли крестьянина Подгорнова.
 Исполняя просьбу Щелухина,  я нашёл Михея у Подгорнова и, переговорил с ним о желании Щелухина. Мы отправились  к Щелухину,  которому Михей променял лошадь на посконь. Михей с Шелухина взял придачи 3р.50 коп. Каковую посконь Михей Васильев взял от Щелухина на другой день. При взятии  кудели**** находился крестьянин  Подгорнов, а везли оную мимо  дома мещанина Андрея Петрова Киселёва,  который был на улице.
Михей с Андреем Киселёвым согласились поменяться, Михей посконь свою променял на лошадь с придачею Ерусланову 14 руб. серебром. После чего мы пошли в питейный дом и пили вино и  были хмельны, потом в другой питейный дом,  откудова  я, Гавриличев с сыном своим, ушёл  и всю ночь никуда не отлучалси».
Всё тоже показывает сын Степана Гавриличева Фёдор Степанов.

Государственный крестьянин г. Наровчата Петр  Андреев Подгорнов показал:

«Как  ушёл я из питейного дома и с кем не помню. Был ли я в доме Андрея Киселёва и пили ли там вино - не помню. Только помню, что пришёл домой засветло и лёг спать.
А утром в самую заутреню пошли с Михеем к Андрею, который ещё спал, и огня у него не было, и потому мы пошли  к Ивану Киселёву, у кого  Михей оставил лошадь за 160руб. ассигнациями, взяв задаток 12руб. серебром.
Все трое зашли к Андрею и звали его ко мне в дом для выпития магарычей. И Михей за 10руб. серебром купил штоф вина,  в каковое время пришёл полицейский солдат и приказал Андрею Петрову Киселёву идти домой.

Наровчатский мещанин Андрей Петров Киселев показал:

«Сталбыть, 9 числа сего месяца около обеда мимо моего двора  проезжал неизвестный мне человек, как позже узнал, города Керенска государственный крестьянин Михей Васильев. В санях у него была посконь.
С ним шли г. Наровчата государственный крестьянин Пётр Подгорнов и слободы Новой Пятины Степан Гавриличев.
Михей Васильев посконь свою менял на лошадь, а т.к. я занимаюсь промышленностью, то  изъявил желание сменять свою лошадь на посконь,  которой оказалось  22пуда 24 фунта.
 
По окончанию расчета, мы для знакомства  выпили магарычей  с крестьянами Михеем Васильевым, Подгорновым, Гаврилычевым  с сыном и моим братом мещанином Иваном Киселёвым. Для чего пошли в питейный дом,  где пили вино. Оттуда  пошли ко мне в дом,  где также пили вино. Потом опять ходили в питейный дом, откуда я, Андрей Киселев, ушёл домой один вечяром и лёг спать. Всю  ночь  из дома не отлучался. Товарищи же, пившие со мной вино, куда ушли не помню.

Поутру 10 числа крестьяне Михей Васильев с Петром Подгорновым и братом моим Иваном Киселевым пришли ко мне для окончательного расчета. Михей Васильев, как оказалось, ночевал у Подгорнова. Пошли в дом Петра Подгорнова. В это время в дом вошёл  полицейский солдат и приказал, чтобы я шёл домой, куда Городничий прибыл для обыска по краденому из лавки Ерофеева. Но найдено в моём доме ничего не было. А когда я был в доме Подгорнова, семья показала, что меня нету дома, т.к. я намеревался ехать покупать сено».

Жена Андрея Петрова Киселёва, наровчатская мещанка  Авдотья Герасимова показала:

«Мой муж, Андрей Киселев  действительно променял свою лошадь на посконь крестьянину Керенска  Михею Васильеву.  Почему и пил в доме вино, а куда ходил – не знаю. Муж засветло воротился домой один, довольно пьяный, лёг спать и всю ночь никуда не отлучался. Поутру же, вставши, сказал, что ему надо ехать  в деревню Клиновку для покупки сена.

Но как к нему поутру приходили крестьяне  Васильев, Подгорнов и брат мужа Иван Киселев, и как муж ушёл с ними, сего не ведала,  а  потому считала,  что муж уехал в Клиновку. А когда пришли с понятыми для обыска, то я сказала, по незнанию своему,  что мужа нет. Другие семейные  тоже показали, что он уехал».

Малолетние дети мещанина Андрея Киселева - дочь Авдотья 15 лет и сын Иван 14 лет  показали:

«Отец наш мянял лошадь на посконь, но с кем, ходил ли в питейный дом, они не видяли и не знат. Помнят токо, что он с пятницы на субботу всю ночь был дома и спал до утра, а куда утром ушёл - не знат.
Утром был обыск при понятых,  и таких слов, что их отец уехал на базар совсем не говорили».

Жены  крестьянина Подгорнова - Настасья Иванова и мещанина Ивана Киселёва - Екатерина Гаврилова  показали:

«Мужья были пьяны и никуда ночью не отлучались.
Наровчатский мещанин Иван Петров Киселев  и брат его Андрей Петров Киселев после всех мен  ходили в питейный дом, где пили вино, потом были у Андрея и тоже пили вино, а у Ивана пили ЧАЙ! Потом разошлись  по   домам,  а Михей был довольно пьян и уснул. После он ушёл в дом Подгорнова».

В конце судебного заседания слово имели «народные авторитеты»- десятские:

Наровчатские  мещане  Алексей Михайлов Скрыпкин  со товарищами в числе 5 человек показали:
 «кто сделал кражу  не видяли, и подозрительных людей, проходящих мимо лавки не заметили».

Крестьяне г. Керенска  Павел Игнатов  Бровиков  со товарищами в числе 12 чел.  показали:
«Михея Васильева они знают, как поведения хорошего, и в дурных поступках замечен не был».

Крестьянин Иван Михайлов Уполовников взял Михея Подгорнова на поручительство.

Наровчатские мещане Василий Иванов Кекин со товарищами  в числе 12 человек показали:

«Андрея Петрова Киселёва, который судился на размене не одобрят обществом, а брат его Иван Петров Киселёв  и крестьяне Пётр Андреев Подгорнов и Андрей Филиппов Чекурков  замечены ни в чём не были».

В то же время была предоставлена справка из  архива наровчатского Уездного суда шестнадцатилетней давности, «по коей оказалось, что  купеческий сын Андрей Петров Киселёв  был судим за то, что продавал на базаре на безмен  мясо*****.  Решением Ратуши от 31 окт.1845г. было строго  подтверждено, чтобы на продажу на безмен больше не осмеливался под опасением строгого взыскания. Поручительствеим Градского Головы Ивана Попова учинить его, Андрея Киселева от дела свободным, однако же оставить в подозрении  за нарушение благочиния в произношении непотребных слов.
За обиды, причиненные спасскому 3 гильдии купеческому сыну Михайлу Хомутовскому и мещанину Егору Фомину дела прекращены миролюбием».
 
Голос из народа: " Не гонись, Андрей, за барышами, ровняй шею с ушами!"

В результате, государственный крестьянин Николай Герасимов Щелчков взял мещанина Андрея Петрова Киселева на поручительство.

Приговор суда:

«Соображая всё вышеизложенное, Наровчатская Ратуша, во главе с городничем Николаем Ивановичем Богдановым, мнением полагает: 
Наровчатский мещанин Андрей Петров Киселев  в краже не признаётся,  и  улик по его делу никаких не обнаружено, а судился по разным предметам. Учинить его, Киселева, от суда и следствия свободным».

- Постойте!- послышался возмущённый крик пострадавшего Григория Силантьева Ерофеева. - А как же выкраденный товар? Кто мене возвернёт убытки?

Присутствующие на судебном заседании зашумели. Все ужасно утомились: было очень жарко, мужики уже не стесняясь смолили свои цигарки прямо в зале, а женщины, давно отпустив на улицу детвору и закончив лузгать семки, обтирали потные лбы концами повязанных на головы платков. Публика уже несколько часов активно обсуждала череду пьянок фигурантов по делу и с азартом подсчитывала доход от проведённых ими сделок. Теперь же всем хотелось лишь одного - скорее выйти из этого душного помещения на свежий воздух.

И словно спохватившись после окрика Ерофеева, глава административно-полицейской власти продолжил:

«…между тем как  из дела видно,  что кража произведена из - под присмотра караульщика Андрея Филиппова Чекуркова. А потому при руководстве 671, 673 ст. Х т. Части 1 Свода законодательств, причитающиеся за покраденный у Ерофеева товар всего сто девяносто три рубля писсят копеек серебром, взыскать с А.Ф. Чекуркова  или чрез продажу имения ему принадлежащего, и удовлетворить Г.С. Ерофеева».

Словно в знак того, что решение окончательно принято и обсуждению  более не подлежит, с Соборной площади раздался первый удар колокола. Благовест призывал наровчатцев к вечерней службе.


ПРИЛОЖЕНИЕ:

На фото:

- г. Наровчат конца 19 века. Дом купчихи Серафимы Ерофеевой на углу улицы Базарной-Пятницкой и дороги, ведущей к кузницам;

- Базарная площадь Наровчата в 1912 году, фото из коллекции Дениса Коробкова


ПРИМЕЧАНИЯ:

*Деревня Телешово Наровчатского уезда в конце 19- начале 20 века славилась своими мастерами по изготовлению валенок;

*В 1860 году, когда происходили данные события, у государственных крестьян было самоуправление и возможность решать свои дела в рамках сельской общины. За несение повинностей крестьяне отвечали круговой порукой. За сельскими общинами закреплялись государственные земли, а государственные крестьяне рассматривались как «свободные сельские обыватели» с правами на ведение дел, торговлю и частное пользование выделенными земельными наделами.

**До судебной реформы 1864 г. многое в уголовных делах предполагалось для суда установленным без представления конкретных доказательств. Современное же правовое воззрение требует, чтобы уголовная вина была точно установлена во всех моментах как внешнего, так и внутреннего её состава.

***Посконь – ткань из волокон мужских растений посевной конопли. По фактуре она напоминает лён, но является более пористой и поэтому лучше пропускает воздух и влагу. Волокна поскони гибкие и устойчивые к деформациям, поэтому ткань хорошо держит форму, имеет высокую прочность и устойчивость к истиранию.
Издревле посевная конопля использовалась для изготовления одежды, обуви, хозяйственных тканей, верёвок, канатов, парусины. Высушенные отходы шли на корм скоту. С Х в. до середины ХХ в. C;nnabis sat;va культивировали практически во всех европейских и во многих азиатских странах. Коноплю активно выращивали и в Наровчате, производя бытовые изделия из неё на местной фабрике.

****Кудель — очищенное от костры волокно льна, конопли или шерсть, приготовленные для прядения.

*****Имеется ввиду, что недовешивали мясо покупателю. В то время было принято ходить за покупками на рынок с собственным безменом - перепроверять показания "приборов" базарных торговцев.

P.S.Архивные материалы (ГАПО Ф38 оп1 д55)предоставлены Галиной Юрьевной Середенко


ДАЛЕЕ: "Учитель искусств" http://proza.ru/2023/05/18/1118