Пропаганда

А если здраво рассудить — мы выросли в стране постоянной пропаганды. Ну, не все, конечно: взрослеющим в девяностых этого счастья не досталось. То ли дело наше поколение, рождённое в мирное время застоя... «К борьбе за дело коммунистической партии будь готов!» — «Всегда готов!». «Дедушка Ленин — самый большой друг детей!». «Да здравствует наша...» Да здравствует... да здравствует... Иногда забавно получалось: надпись на крыше артиллерийского училища в Ленинграде, например. Что забавного? А она гласила «Наша цель — коммунизм»... Нет, фото у меня нет. Фотоаппарата у меня тогда не было. А эра смартфонов даже не снилась... Но надпись была, помню.

Забавного, впрочем, было мало. Чаще — героическое. Алое знамя.. алый галстук... «Как повяжешь галстук — береги его»... Деды берегли... а мы — не особо. Пацаны, претендующие на статус «крутой», презрительно именовали «селёдка» и старались не повязывать. Но, как все, участвовали в конкурсе строя и песни... а? что? Что это за хрень? А это когда вся школа в определённый день марширует поочерёдно, и каждый класс поёт героическую песнь. Да, старались позабавиться, меняя слова, но всё же победы в конкурсе хотели. Престиж, чё...

С рождения вокруг было пропагандистское... Лозунги. «Ленинские комнаты». Издания всякие специальные. Политинформации в школе. Когда росла моя мама — «хорошими» были индийцы. «Руссиш — хинди бхай-бхай». Когда росла я — кубинцы. И цветные всякие. «Свободу Анжеле Дэвис!»... СССР — великая держава. СССР всегда поддерживает угнетённых... Мы выросли в этом. Мы впитали это с детсадовской кашкой и школьными обедами. Каждый ребёнок в начале восьмидесятых должен был знать страшные слова «Хиросима», «Нагасаки», «атомная бомба». И — сакральное: «бумажный журавлик»... И без устали писать сочинения и рисовать стенгазеты: миру — мир... Пропаганда делала своё: не знаю, как взрослые, а мы, дети, были уверены, что умрёт дорогой Леонид Ильич — и всё... Подлые американцы сбросят атомную бомбу. И ни Хиросима, ни Нагасаки не помогут...

Бомбы не было. Были люди. Они оказались такие же, как мы: те же интересы, те же переживания... так странно... Пропаганда в подсознании кричала «Не верь!»... А разум говорил иное...
Как-то, лет десять назад, дщерь моя в ответ на мои воспоминания сказала: «Как вам повезло! Вы жили в такое интересное время!». Я отослала её смотреть «Ассу» и читать мемуары разных пиитов и писателей. Мне не казалось это время — интересным. Потому что за небольшим таким всплеском действительно интересного, но ещё связанного с пропагандой («СССР — оплот мира», «Да здравствует советский народ!»...) наступило не интересное. Голодное. Жутенькое... На изломе этого жутенького я пошла водить трамвай: там платили. Кондуктора у меня были как на подбор: два «высших», три... Кибернетики, инженеры, химики-физики... Им не было места в новом мире: мир становился другим. В чести стали спекулянты (теперь это назвали «бизнес»). Учёные и рабочие — нет.

Чем больше вокруг было лозунгов — тем менее пышной была жизнь. Скромные одежды, скромный стол, стандартная обстановка... Раз в год — на Чёрное море. Никаких «излишеств». Ни в одежде, ни в мыслях. Цензура. Литовка текстов. Ничто не совпадающее с линией партии не должно существовать. Параллельно с этим: санатории, медицина (кстати, условно-бесплатная: к «лучшему врачу в городе» мы бабушку водили в платную, Максимилиановскую, в бесплатной помочь не могли), образование... Много хорошего — за которое надо было платить свободой. Свободой слова. Свободой мысли. Говорить и мыслить разрешалось только в унисон с партией...

Годы свободы — слова, мысли, передвижений — совпали с годами отсутствия пропаганды. Не мне судить, были они хорошими или нет: я всегда была больше зациклена на себе. У меня дома всё хорошо — значит, год хороший. У меня дома бедулечка-пичалечка — год плохой. Но мне нравилась свобода. Мне нравилось читать любого автора и решать самой, хочу ли я его читать. Мне нравилась возможность процитировать что-либо — и не думать при этом, не окажется ли цитата экстремистской. Мне нравилось петь на любом языке...

Меня, против моей воли, вернули в те годы пропаганды... Она теперь другая — но принцип тот же. И я «закрываю глаза, я смотрю наверх»... Говорят, что теперь снова будет в чести наука... и рабочие тоже не будут лузерами... И государство... «В борьбе за дело...!» — «Всегда!».